Текст книги "Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 53 страниц)

Сам Амор изменился. Яспер, к своему удивлению, понял, что не знал его толком. Был друг, на чьи надежные плечи всегда можно было сгрузить свои печали и сомнения, кто поддерживал в некоторых начинаниях, остерегался одобрять иные – симпатичный вполне объективно, иногда даже казавшийся привлекательным, допускавший флирт, но не поддерживавший его. У Амора были вполне определенные моральные принципы – устойчивые, стабильные и внятные, на которые ему самому было просто ориентироваться; у Амора были минимальные притязания, что Ясперу было трудно понять – в свое время. Амор был лучшим другом, которого Яспер хотел бы себе. Не приятелем – для этого нужны иные люди с иными личностями; Яспер, по большому счету, и против Сибе Винка ничего не имел с этой точки зрения. Но и Амора становилось все сложней низводить до простого «друг». Он был чем-то значительно большим, важным, существенным в жизни Яспера, и, благодаря событиям последнего года, его роль изменилась в иную сторону. Яспер хотел выговорить ему все свои сомнения, треволнения и решения, а сам не мог не думать: помнит ли он, как они ютились вместе на той узкой койке, больше похожей на лавку, в той душной каморке? Сам-то он помнил. Пытался проверить: осторожными вопросами, очень тонкими, очень многозначительными замечаниями, которые должны были оказаться понятными пожившему человеку, двусмысленными улыбками, комплиментами и прочими уловками из своего арсенала – Яспер Эйдерлинк все-таки любил это дело, как любил политику, и, как ни крути, что такое флирт, как не политическая кампания, рассчитанная на микроаудиторию – одного-единственного человека? Он обнадеживался, когда Амор откликался на флирт, парировал, понимающе ухмылялся скользковатым шуткам и намекам – смотрел на него особым, потемневшим, пристальным и самую крохотную, возбуждающую малость тоскливым взглядом. Амор все-таки помнил куда больше, чем показывал; Яспер рассчитывал на большее – правда, не мог даже предполагать, когда оно наступит.

Но у Амора – отца священника – тоже была своя карьера, что бы амбициозный – в прошлом – Яспер Эйдерлинк о ней ни думал. Он был подчиненным, как Яспер, давал обет, как и Яспер приносил присягу, он служил. Он подчинялся – был обучен – начальству; это смирение лежало в основе его службы. И это Яспер понимал, сам знал, что это такое – подчиняться приказам, которые трудно принимать. Он вообще понимал Амора куда лучше, особенно когда он неожиданно зло отозвался о каких-то махинациях кардинала Привеля.

– Я не хочу знать, на что они рассчитывают – на австралийские деньги, что ли? – хмуро признавался он. – Сначала он с Юстином убирается из страны и с континента, якобы чтобы посвятить некоторое время созерцанию, а затем появляется эта книга. Всевышний, Яспер, я знаю, на что способен отец Привель, я знаю, на что способен Юстин, они многословны, но литературно – они нуждаются в очень жестком редакторе, и даже тогда нет гарантии, что результат будет достойным, потому что отец Привель твердолоб, как и положено кардиналу…

– Старому хрену, – поправлял его Яспер. – Упертому, самодовольному, напыщенному старому хрену, который любит красиво жить.

Амор мялся – и соглашался, к его удовольствию.

– Я выслушал ровно две минуты какой-то его проповеди, – продолжал Яспер. – Уже не помню, по какому поводу. Наверное, просто любопытство. Он говорит красивые слова, но они совершенно не связаны в мысли. Мне очень жаль, Амор, что тебе приходится выслушивать тот бред на постоянной основе.

– У него хорошо поставленный голос и впечатляющий музыкальный талант, – неожиданно ухмылялся Амор, – если не вслушиваться, то можно просто наслаждаться мелодикой.

Его кривоватая усмешка, лукаво прищуренные глаза, голова, склоненная набок в мальчишеском жесте – и Яспер забывал еще и слова его слушать. Он просто смотрел на его изображение и думал об одном – о тех часах вместе, о жаре тела, замечательной, откровенной близости, одновременно вдохновляющей и изнуряющей.

Но Амор продолжал, и Яспер снова слушал.

– … эти сложные построения, по которым выходит, что если нельзя, но правильно выбрать идеолога, то можно, и служить нужно правильно выбранному господину, а его правильно выбирают как раз кардиналы… и я оказался не просто на плохом счету, в черном списке просто потому, что за меня ходатайствовали из Европы.

Амор оказался в сложной ситуации – ему приходилось подчиняться не одному, а целым двум главам: местному, нигерийскому, но и европейскому, потому что лагерь формально подчинялся двору европейского кардинала, функционировал на деньги европейских фондов и по неместным же правилам. Это ставило Амора в сложное положение: формально сценарии службы были похожи, не считая разницы в мелочах. Формально же политика разных кардинальских дворов должна была быть максимально схожей, и ей же подчинялись епископы, а им, в свою очередь, простые священники вроде Амора. Но на деле выходило: что хорошо для европейского епископа, совершенно не подходит священнику без прихода в африканской глуши, а предполагаемое сотрудничество с европейскими клериками зарождало очень сильные сомнения в его благонадежности со стороны его епископа.

– Я хочу служить, считаю нужным, и в этом нуждаются люди здесь, – невесело признавался Амор. – Знаешь, сюда приходят из совершенно далеких провинций – заслышали, что есть священник, и готовы даже пешком приходить. Это невероятная ответственность, Яспер, Альба насторожена, и Тим относится к этим потокам с очень большим подозрением. Сам понимаешь, – он пожимал плечами. – И я понимаю.

Тим – Йонкер – очень частое имя в рассказах Амора, вызывавшее у Яспера сильное разлитие желчи. Очень хотелось взять ублюдка за грудки и потрясти как следует. Он смел угощать Амора кофе куда чаще, чем требовали самые вольные правила приятельства, давать советы на самые разные темы, включая пенсионное страхование и акции каких-то странных компаний. Он смел обсуждать с Амором политику – он был куда лучше осведомлен о делах внутрицерковных, чем Яспер, и поэтому у них с Амором могли проходить многочасовые дискуссии на самые разные околоцерковные темы, не в последнюю очередь благодаря тому, что они оба обитали в одном лагере. Яспер не знал Йонкера достаточно близко, чтобы делать какие-то заключения о его личных качествах, но это не мешало не любить его страстной, субъективной и агрессивной – вполне в духе Яспера – нелюбовью. И точно так же Яспер предпочитал не высказывать Амору своего негодования: не понял бы, но мог оскорбиться – опечалиться. Нехорошо. И последствия у этого могли быть самые неприятные для Яспера.

– … отказать в простых вещах. Когда они несут за тридцать километров новорожденных детей, я не могу не крестить их, я священник, и эту печать с меня не снимет никто, только Всевышний. Но они могут запретить мне служить. Юстин предупреждал, что ситуация складывается сложная. Я живу в этом лагере и не могу не произносить молитвы за его покровителей, понимаешь? Это вызывает неодобрение моего епископа. Я произношу молитвы за моего епископа, и Альбе мягко, но недвусмысленно пеняют на это. Мне вообще странны все эти вещи, которые творятся на самом верху. Темы проповедей, которые утверждает кардинальский совет – эти речи, которые сами кардиналы публикуют, и эта убогая книга Привеля, Яспер – нехорошие вещи там творятся. Великое Объединение заняло сколько там – тридцать лет и до сих пор не закончено, но его отменить – дело нескольких собраний. Боюсь, к этому идет. Зачем им это, зачем?

– Помнишь, кто-то сказал, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме, – морщился Яспер.

– Кто только это не говорил, – легкомысленно пожимал плечами Амор. – Очевидно, нынче Рим еще менее привлекателен, чем тогда.

– Или для некоторых, – поправлял его Яспер, улыбаясь: Амору плевать что на Рим, что на Йоханнесбург. Он просто хотел заниматься своим делом, хотя и считал, что оно второ-, если не третьестепенно по сравнению с другими – врачей, терапевтов, социальных работников, самих людей, оказывавшихся в лагере, которым, несмотря на всю поддержку, все-таки приходилось самостоятельно сражаться со своими демонами.

Просто потому, что это всплывало в разговорах с Амором и, кажется, должно было определить – изменить – его судьбу, Яспер тоже присматривался к тому, что происходило во всех этих кардинальских советах, в отдельных епископских дворах, чем была жива церковь в Африке и что это могло значить для Дейкстра и Лиоско – его кукловодов. А церковь не любила Дейкстра. Предпочитала Дюмушеля, была замечена в добром отношении к Лиоско, а уж насколько устойчивы ее связи с мегакорпами, судить можно было по косвенным признакам, но вполне уверенно. Что ни благодарность в адрес жертвователей, то либо мегакорп – его дочерняя корпорация, либо менеджеры из высших оттуда. Соответственно в любых речах любых высших чинов церкви звучало одобрение в адрес Дюмушеля и Лиоско, и очень отчетливый скепсис в адрес Дейкстра. После выборов настрой церкви поутих, но кардиналы все так же приятельствовали с Лиоско и не стремились высказать свое почтение будущему главе Лиги. И, признавал Яспер, чуть присмотревшись, в Европе на демарши церкви внимание обратили бы, но не придали особого значения – там другие принципы функционирования общественного мнения, иначе определяются значимые для отдельного человека факторы. В Африке церкви были силой, с которой нельзя было не считаться; некоторые проповедники были популярней эстрадных артистов, а когда человек способен собрать живую аудиторию в десятки и сотни тысяч человек и еще несколько миллионов непременно будут слушать его в сети в режиме реального времени, следовало относиться к ним с соответствующим вниманием. Определить, какой именно вклад внесли церкви таких популярных проповедников в общую сумятицу, было сложно; в некоторых аналитических записках, до которых Зубару допустил Яспера, вполне однозначно указывалось на их связь если не с топ-менеджерами мегакорпов, то с их африканскими представителями точно, и эти же проповедники слишком агрессивно выступали против политики дряхлых святош далеко за морями. Они казались Ясперу теми глупцами, кого используют в качестве рупора их какие-то скрытые пока силы, чтобы проверить, как публика отреагирует на кое-какие изменения. В принципе, если прикинуть: учитывая беспокойства, характерные для Африки последних лет, будучи уверенными, что эти беспокойства продлятся еще не один год, а верховные власти очень долго будут заняты закулисной борьбой, чисткой рядов и просто приведением политической арены в порядок, трудно было представить лучшего времени, чтобы заполучить независимость. Зачем это было нужно – неизвестно; Амор мог рассказать, наверняка изучал историю церкви, а с ней непременно – историю расколов. Возможно даже, что Ясперу было бы любопытно; с другой стороны, что-то подсказывало ему: формальные причины наверняка были связаны с догматами. Неформально: желание оказаться первым. Пусть не в Риме, но на самой вершине пирамиды. Практически это решение мало когда стоило усилий, ради этого прикладываемых; субъективно же – еще как.

Кроме того, Дейкстра, заняв законное место главы Лиги, мог приняться за очень последовательную кампанию, направленную на всемерное ограничение влияния церкви: потому, что не собирался терпеть эту непроницаемую для стороннего взгляда, своенравную и очень могущественную силу; потому, что был всерьез задет, что она поддерживала Дюмушеля, приятельствовала с мегакорпами и Лиоско, предпочитала поддерживать их все время до выборов и даже после них возносила молитвы за этих типов, поминая Дейкстра вскользь и формально, не скрывая нисколько, что не считает его достойным. Даже если это задевало Дейкстра чуть меньше, чем необходимо для долгой и последовательной мести, направленной на максимальное ослабление противника, он все равно примется, скорее всего, за воспитание церкви: чтобы не зарывалась, знала свое место. Не нужно быть безмерно одаренным, чтобы сбрасывать со счетов такое развитие событий; необязательно было знать Дейкстра лично, чтобы допустить, что он будет действовать именно так. Он уже принялся за ограничение привилегий церкви; он едва ли остановится, даже если совет кардиналов публично проклянет его – Дейкстра мог оказаться скептиком в достаточной степени, чтобы равнодушно пожать плечами и продолжить свое дело. И средние этажи властных структур уже начали последовательно ощипывать церкви: там обвинили в антигосударственной деятельности, там – в налоговых преступлениях; там – епископа вызвали на допрос в прокуратуру, и по невероятному совпадению (и разумеется, «источники» внутри прокуратуры были совершенно ни при чем) когда епископ прибыл туда, его встречали десятки съемочных групп, а пресс-секретарь прокуратуры случайно обмолвился, что его «пока» допрашивают как свидетеля. Еще где-то – обвинения в злоупотреблении Законом о поддержке церквей привели к его радикальному пересмотру и массовым обвинениям, а апелляция в Верховный суд Лиги привела к отклонению иска: мол, национальное законодательство, национальные проблемы – вне компетенции Лиги, что, по большому счету, на добрых два года связало церкви по рукам и ногам. Благотворительные учреждения церквей буквально с микроскопом проверяли лучшие аудиторы Лиги; даже не найдя ничего достойного уголовных дел, они оставляли бесконечный список того, что нужно было изменить, и часть из требований была неисполнима в принципе, но отказ исполнять их привел бы к слишком значительным штрафам. Это могло остаться на уровне редких случаев – показательной порки; это могло принять систематический характер – все зависело от церквей. Но что становилось, пожалуй, очевидным: местный совет кардиналов, кажется, всерьез рассматривал это время перемен, чтобы образовать новую, границами совпадавшую с континентом ойкумену – уже не с другими христианскими и псевдохристианскими церквями, а с типичными для Африки религиями, будь то язычество, ислам, магия или что угодно еще.

Пока еще нужно было серьезно прочесывать сеть в поисках соответствующей информации. Но это могло измениться. Что, однако, встречалось на информационных платформах очень часто: противостояние интернациональных мегакорпов и властей на самых разных уровнях.

И власти были изобретательны. Перед ними, помимо прочего, стояла непростая задача: достичь целей, поставленных перед ними, максимально благопристойным образом. Цели были громадны, способов, как выясняется, находилось много десятков. Удивительным было даже не то, что власти отваживались на открытое противостояние мегакорпам – малое достижение, народ в один голос заявлял: давно пора; даже не то было удивительным, что при Дюмушеле, все еще восседающем в президиуме, допускалось невероятное – вполне успешные диверсии против мегакорпов. Примечательным оказывалось, насколько согласованно действовали все уровни. «Тонарога» разрывалась между десятками исков в разных странах, ей грозил грандиозный процесс в Высшем хозяйственном суде, все фонды, которые она поддерживала, проверялись финансовыми службами – но мало этого, адвокаты из Европы вынуждены были вести процессы из Европы: часть из них лишили виз по формальным, но важным признакам, части из них визы не выдали. Попутно лицензий лишились несколько адвокатских контор в Африке – мелочно, но эффективно. В похожей ситуации оказывалась КДТ, но ее филиалы в Африке медленно, но верно разрывали в клочья люди из военной полиции. Двум корпорациям «Астерры» предложили свернуть всяческие дела и убраться восвояси; «Эмни-Терра» отдавала миллионы, чтобы не выиграть – максимально затянуть и запутать процесс об экологических диверсиях. Дюмушель потел, объясняя что-то невразумительное о гражданском обществе и последовательном воплощении на деле принципов приоритета права, равенства перед законом и прочая; теоретики права перемещались из одной передачи в другую, из панельной дискуссии за круглый стол и многословно и выспренно обсуждали эволюцию и преемственность разных отраслей права в конгломерате отдельных государств, их унификацию, и прочее бла-бла, чтобы непременно вспомнить какой-нибудь громкий процесс и сказать торжествующе: «Вот как это действует! Мы на правильном пути».

Лиоско давал интервью за интервью: предпочтительно не-африканским СМИ, в которых с сожалением рассуждал о том, что жалеет о невозможности воплотить в жизнь свои представления о реструктурировании государственности в Африке – первые пять-шесть минут; он ограничивался общими словами и декларациями, которых было полно в его предвыборных речах. И затем он снова соскальзывал в отчаянную, агрессивную, мелочную критику Дейкстра. Поговаривали, что за право опубликовать мемуары о его кампании отчаянно бились на аукционе несколько прогрессивных издательств в Европе и Америке. Пара второстепенных либеральных каналов в самой Африке упрямо приглашала его в качестве эксперта, хотя злословы с первостепенных либеральных инфоплатформ намекали, что рейтинги у его выступлений, как бы это помягче, близились к нулю.

На персональной странице Дюмушеля висели его планы на ближайший год – читай после отставки. Насыщенные планы. Он собирался давать лекции на многозначительные темы вроде «Демократия и будущее», «Будущее демократии», еще несколько циклов лекций, обозванных в том же духе. Все они должны были проходить в местах с громкими и многословными названиями и впечатляющим количеством звезд. Ради любопытства Яспер поинтересовался стоимостью места участника, а также номера гостиницы и присвистнул. Флегматичный Идир начал считать, сколько лет им нужно собирать на один такой цикл лекций.

– А самое главное, на кой нам это нужно, – лениво произнес кто-то.

– Чтобы ты по-прежнему не знал, какая разница между демократией и будущим, но рассказывал об этом с умным видом, разумеется, – пробормотал Яспер.

Идир ухмыльнулся, но продолжил расчеты. Затем сообщил, что выходит: не меньше трех лет, и питаться воздухом, разумеется, за сомнительную честь говорить о такой серьезной теме все те же глупые вещи, – и почтительно склонил голову в сторону Яспера.

Квентин Дейкстра не объявлялся нигде. Он не давал интервью, не выступал по инфоканалам, не появлялся на крупных мероприятиях; изредка и сильно постфактум появлялись коротенькие сюжеты: он посетил какой-то приют, пообщался со студентами, навестил солдат-героев в клинике. Никогда в прямом эфире, только в записи, никогда в крупных заведениях, никогда в излюбленных местах, используемых многими видными деятелями, чтобы напомнить о себе. Но Яспер получал крайне скудную информацию о том, куда он пойдет – через третьи руки, никогда напрямую, всегда так, чтобы времени было в обрез – только прибыть туда и чуть-чуть осмотреться. Места, словно в соответствии с пожеланиями Яспера, выбирались неприглядные, расположенные в районах с хорошей коммуникацией, но так, что найти их было не очень просто – нужно было хорошо знать местность. Яспер и его сослуживцы отправлялись туда, переглядывались с официальными охранниками Дейкстра, делали вид, что незнакомы, а сами просто праздно шатаются. Следили за тем, как из машины выгружали растерянную съемочную группу – отбывали до следующего раза. Затем просматривали кадр за кадром, секунду за секундой все видеоматериалы, которые успели сделать за время пребывания в близости от него. Десятки людей, попавших в кадр, казались им подозрительными, несколько – очень подозрительными; были такие, кто присутствовал практически на каждой из вылазок Дейкстра. Они обменивались сведениями с его людьми, и каждый раз не Яспер, так кто-то другой как бы вскользь замечал, что и к тем орлам тоже не мешало бы присмотреться, ведь кто-то из ближайшего окружения сливает сведения кому-то неопределенному, тому, кто как раз и посылает этого, этого и этого.

До инаугурации оставалось полтора дня.

Словно в насмешку над здравым смыслом и инстинктом самосохранения, Квентин Дейкстра и его партнерша отправились на юбилей реабилитационной клиники для подростков, в которой она начинала свой путь – сначала как клиент, затем – помощник, потом – на своем первом месте работы. Место было вроде уединенное, но открыто, казалось, всем ветрам.

– Хуже места они подобрать не могли, сука, – шипел Сумскват, обходя территорию клиники. Он замер, словно любуясь сквером. – На третьей скамейке отсюда, видишь?

– Они даже не скрываются, – в привычной своей меланхоличной манере заметил Идир. – Наверное, билеты в кармане, деньги на счету, оружие у охотников на них заряжено.

– Да ты поэт, Тарук, – огрызнулся Сумскват. Шумно и неубедительно вздохнул, явно работая на публику: – Какое прекрасное утро.

Яспер хрюкнул. Сумскват обиженно фыркнул.

Съемочную группу довели до машины и увезли восвояси. Дейкстра и Шидимма Акосуа вышли из здания приюта, на крыльце постояли с директором, прощаясь. К приюту неторопливо подъехала машина, и это очень не понравилось всем. Яспер пошел к крыльцу, указал Дейкстра глазами на дверь и практически вдавил его внутрь. Затем он тащил его и Шидимму к машине, стоявшей в соседнем квартале; он сунул их на заднее сиденье, Идир неторопливо вылез с водительского сиденья, осматриваясь, и Яспер нырнул внутрь. Затем он вез их к дому, и Дейкстра спокойно – успешно маскируя напряжение – отдавал по комму распоряжения. Рука Шидиммы лежала на его бедре, время от времени поглаживая в привычной ласке, сама она смотрела в окно с невозмутимым видом, словно ей все это было привычно. Дейкстра опустил комм, похлопал ее по руке, шумно вздохнул; она флегматично повернулась к нему, улыбнулась и спросила: «Ужинаем дома?». Яспер замечал и это, помимо взрыва и выстрелов далеко сзади, машин охраны, возникших просто из ниоткуда, полицейских минибусов, уже ехавших в сторону приюта, коротких переговоров в интеркоме. И удовлетворенно думал: хрен вам.

========== Часть 40 ==========

Предсказуемо, ожидаемо, привычно возбуждение коротких эпизодов действия предварялось и завершалось длительными, утомительными рутинными разборками. Сначала секунда за секундой, метр за метром, движение за движением расчеты и подготовка, затем секунда за секундой, кадр за кадром – и так же деталь за деталью – анализ случившегося. Разница была разве что в их одежде: все в гражданском. Тщательно отглаженных рубашках или майках, брюках, походивших фасонам все на ту же униформу; обуви, максимально удобной и отдаленно соответствовавшей уставу. Разница была в месте, где они собирались: чаще всего у Яспера, иногда у Сумсквата. Остальные были женаты или с партнерами, и по негласному уговору их не втягивали, не посвящали в известность о предприятии, которому посвящали подозрительно много свободного времени. То ли такт, то ли высокомерие.

Яспер следил за обсуждением, участвовал в нем; сам же прикидывал. Дейкстра мог знать куда лучше, что именно произойдет и кто за этим стоит; он не просто так подбрасывал Ясперу те крохи информации, из которых можно было сделать вполне определенные выводы. Наверняка не хотел втягивать своих людей больше определенного, может, не доверял им достаточно, чтобы полностью полагаться на них. Возможно даже, что Яспер и его маленькая и стойкая ячейка не все и разнюхала, скорее всего, было немало других покушений – Дейкстра был слишком готов к тому, что случилось. В любом случае, они почти дожили до инаугурации.

Сколько Яспер ни мониторил СМИ, он не мог найти ни одного упоминания об инциденте. Идир уверял, что кроме съемочной группы, сопровождавшей Дейкстра и будущую первую леди, было еще две, они отирались у приюта задолго до их прибытия, даже после того, как закончилась заварушка и прибыла полиция, что-то там снимали, приставали с вопросами и прочая. «Как обычно, пытались вцепиться в любую плоть, пираньи», – пожав плечами, закончил он.

– Местные или из-за моря? – спросил Яспер.

Их нашли на видео, снятом оперативными камерами. Группы как одна были смешанными, включали негров, азиатов и белокожих, логотипы принадлежали южно-африканским каналам. После долгого и обширного поиска Идир нашел сюжеты, снятые каждой из групп в последние три-четыре года: их было много, они не относились к какой-то определенной тематике, судя по всему, ребята были рядовыми гончими, рыскали по всей южной Африке в поисках чего-нибудь интересного. Но о покушении на Дейкстра ни одна из групп не сказала ни слова, более того, о визите репортажей тоже не было.

– Либо они придерживают это на потом, либо им очень внятно объяснили, что не стоит слишком рьяно конкурировать с официальными летописцами, – предположил Джейсон Икенна, покачивавшийся на стуле, уперевшись ногами в стол.

– Однако у Дейкстра связи, – пробормотал Идир.

Разговор закончился этим замечанием: Ясперу и его товарищам оставалось только предполагать, правы они или нет. Ни у кого не было достаточно надежных знакомств в той сфере. Кто-то, конечно, знал кого-то из пресс-службы в Лиге, этот «кто-то» был вполне надежным и наверняка останется работать там и после инаугурации, возможно, даже получит повышение, и этот «кто-то» может поспрашивать у своих знакомых на разных каналах, что именно слышно и какие распоряжения от кого поступали. Это, разумеется, займет время, результат будет состоять процентов на сорок из надежных сведений, но полученных из третьих рук, а остальное – более-менее верибельные домыслы. В любом случае, это смахивало на праздное любопытство, не более. Каждый знал, что еще не раз в течение следующих двух суток проверит, что именно инфоканалы рассказывали о том посещении и упоминали ли о покушении, но верить в то, что именно о покушении будет хоть бы где упомянуто, не приходилось.

Еще несколько часов Яспер провел, попеременно дуясь на Амора, по уши занятого в лагере до такой степени, что даже на сообщения отвечал часы спустя, – просматривая записи последних выступлений Дейкстра и репортажей о его публичных появлениях, – или записи аналитиков, экспертов и прочей швали, горевшей желанием обнародовать собственное мнение о самых разных сторонах жизни, будь то политика, экономика, здравоохранение, образование или искусство. Иногда он просто стоял рядом с окном и глядел на улицу. Дело сделано, и неплохо. Если бы их там не было, противник мог оказаться успешным – две жертвы, восемь раненых были слишком объективным критерием, чтобы сомневаться, а значит, Яспер был прав, предполагая худшее и поставив на карту свою карьеру в том числе, чтобы это худшее предотвратить. Он еще раз пересмотрел самые разные выступления Дейкстра – им могло быть два месяца или десять-двенадцать лет, и они были неуловимо похожи; Яспер поинтересовался тем, какие законы и государственные программы связывают с именем Дейкстра, к горькому какому-то, печальному удовлетворению еще раз убедился, что и слова у того не расходятся с делом. И он снова стоял рядом с окном – смотрел на улицу – в непонятном напряжении ждал хотя бы какого сообщения от Амора – старался не думать о будущем.

Он уже почти приготовился к непривычному для себя времяпровождению: сесть перед визором, положить ноги на стол, включить центральный канал и тупо смотреть, как Дейкстра приносит клятву, что-то говорит, может даже, подписывает какой-нибудь первый указ, отправляется в Парадный зал, чтобы произнести речь там, еще что-нибудь равно торжественное, утомительно скучное и бессмысленно пышное. Занятие было не лучше и не хуже иных, возможно, активный отдых где-нибудь далеко и с отключенным коммом был бы куда продуктивней, тем более Ясперу оставалось несколько дней отпуска. Отчего бы не провести их так, как следует проводить отпуск – где-нибудь далеко, в каком-нибудь живописном месте, и чтобы непременно кругом много привлекательных молодых людей обоих полов. Приятно для глаз, ни к чему не обязывает, поддерживает иллюзию собственной молодости. Они все приготовились к этому – люди, знавшие друг друга достаточно давно, чтобы доверять, и недостаточно хорошо, чтобы говорить о чем-то, кроме совместных операций и еще пары-тройки самых общих тем. И все они готовились к тому, чтобы отправиться домой, оставив за спиной несколько минут бесспорного триумфа. Они делали все возможное, чтобы оттянуть это еще на несколько минут – Яспер и остальные, словно рассчитывали, что случится нечто – чудо, наверное, и они вновь окажутся нужными, всемогущими, справедливыми, что-то решающими, в конце концов. Икенна еще раз пробежался по инфоканалам, неожиданно замер и вернулся на предыдущий. Остальные заинтересовались его реакцией, обратили внимание на экран. Какой-то журналист (вроде знакомая физиономия, даже имя они, наверное, могли бы вспомнить —, но это было несущественно совершенно, плевать на имя, главное – функция) вел репортаж откуда-то из кварталов, примыкавших к правительственным, если Яспер не ошибался. И то, что происходило там, слишком сильно походило на уличные бои.

Идир звонил полковнику Зубару – этот хрен должен был, обязан был знать, что именно происходит. Это входило в его обязанности, он был помешан на том, чтобы получать предельно оперативно максимум информации; он должен был если не знать наверняка, то предполагать с максимальной достоверностью, что именно происходит. Яспер пытался связаться с главой охраны Дейкстра – для очистки совести; он рассчитывал, что у них всех, прежде всего у Дейкстра хватит мозгов находиться где-нибудь неподалеку от правительственных зданий, но как можно дальше от мест беспорядков. Икенна смотрел репортаж за репортажем – журналисты были субъективны, однобоки, смотрели на происходящее каждый со своей кочки, но их было много, некоторые съемочные группы вели репортажи достаточно долго, чтобы худо-бедно разобраться, что именно происходит, так что можно было составить относительно целостное представление. Сумскват вызывал на дополнительные экраны карты кварталов.

– Однако весело им живется, – пробормотал Идир, опуская руку с коммом. – Зубару сказал, что вооруженные группы добрались до второго контура, их остановили в полукилометре от лигейских кварталов. Происхождение с трудом удается установить, предположительно полулегальные вооруженные формирования, связанные с определенными коммерческими структурами, – поморщился он. – Дальнейшая идентификация личности осложнена определенными изменениями личностных биофизиологических характеристик.

Иным словами, господа, нанявшие их, не поскупились на разные ухищрения, чтобы опознание этих людей при и – если дойдет до такого – после жизни было бы максимально осложнено.

Помимо уличных стычек, организаторы беспорядков озаботились тем, чтобы привести как можно больше народа как можно ближе к периметрам заграждений. Даже если не преодолевать их, можно было очень здорово испортить настроение людям по другую сторону заграждений, забрасывая их камнями, стеклянными предметами, взрывпакетами – обстреливая. В толпе много чего можно предпринять; как бы хороши ни были камеры наблюдения, какими бы продвинутыми ни были алгоритмы, если знать принципы, по которым они работают, можно если не укрыться от них, то как минимум избежать их внимания.