Текст книги "Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 53 страниц)

Берт внимательно смотрел на нее. У него в голове выла сирена, он лихорадочно припоминал, что только что наговорил. Вроде ничего запредельного. Помолчал, он осторожно ответил:

– Я ведь сохраняю право на сохранение коммерческой тайны, даже несмотря на такую приятную и откровенную беседу с вами?

– Разумеется. Но я бы была признательна даже за маленький намек.

Берт закатил глаза.

– Ингер, помилуйте, я же только что сказал: «скоро счет пойдет на десятки». Добавьте к этому уровень политика и организацию, которой по карману платить за его биографию.

Он замолчал. Ингер подождала немного, добавит ли Берт что-нибудь, затем кивнула.

– Должна признаться в искреннем восхищении Горреном Дагом. Он – и вы – сумел добиться значительных успехов на чужой и даже чуждой территории. Вы принимаете участие в очень значительных проектах. Потрясающая ловкость и предприимчивость.

Берт невесело усмехнулся.

– Я, признаться, всегда мечтал о спокойной зрелости и старости. А теперь я мечтаю о них безнадежно, – грустно признался он.

Ингер кивнула.

Через двадцать минут они по-приятельски попрощались и разошлись в разных направлениях. Берт, добредя до гостиницы, посидел в баре, выпил кофе, потрепался со служащим, пожаловался на то, что безобразно быстро отвык от этого климата и жаждет жары. В номере он заснул сразу же, добравшись до кровати. Зато ранним утром Берт долго лежал и смотрел в потолок. Коринт уже прислал несколько сообщений, одно другого злее; Горрен интересовался, как прошел первый день на славу старушки-Европы. Иво Ленартс ответил сдержанным согласием на предложение поужинать, а Берт все лежал, раскинув руки, и не мог заставить себя встать и начать бодрствовать.

Берт долго думал, кому ответить первому – Коринту или Горрену; решил начать с последнего, затем – позавтракать. Коринт тем временем отправил ему еще несколько сообщений. Берт все не мог решиться ответить ему. Наверное, ему не хотелось позволить кому-то портить себе уже неважное настроение. Но, зная Коринта, Берт не без основания предполагал, что промедление будет чревато самыми неприятными последствиями. И у него все равно было где-то полчаса.

– Я смотрю, ты безобразно занят. Просто похлеще президента «Тонароги», – зашипел Коринт.

– Откуда такая осведомленность о рабочем графике президента «Тонароги»? – флегматично поинтересовался Берт.

Простое вроде замечание – а Коринт вспыхнул от него подобно высохшему до трещин дереву. Он шипел и плевался, обвинял Берта в черствости и придурковатости, называл его паяцем и придворным шутом; Берт пытался найти в себе силы, чтобы разозлиться – мог бы, бесспорно, и повод был достаточно убедительный. Увы, не получалось. И отключиться тоже. Он грустно смотрел на экран, с которого его клял Коринт, и прикидывал, что бы сказать такого, чтобы разрядить обстановку. Пока он приблизился хотя бы к мало-мальски приемлемому решению, Коринт выдохся, тяжело вздохнул.

– И? Как прошли первые часы на родной земле? – неприязненно спросил он.

– Мирно, – признался Берт. – А ты-то чего раскипелся? Тессу не принял кто-то большой и солидный, и она выместила злость на тебе?

– Ты новости вообще смотришь? – зашипел Коринт.

– Вообще смотрю, – задумчиво произнес Берт. – Сегодня – еще нет.

Он прижал комм экраном к груди, отдал команду подготовить дайджест политических новостей Европы и Африки, снова посмотрел на экран.

– Вкратце можешь сообщить, что тебя так взволновало?

– Кроме госпереворота в Нигере? – любезно уточнил Коринт и оскалился.

– Еще одного? – вяло пожал плечами Берт. – Так, ну-ка, что мы имеем по Нигеру. Что говорят европейские журналюги.

На экране заскользили заголовки – как правило двух-трехнедельной давности.

– Ты действительно рассчитываешь, что Европе не все равно?

– Ни на что я не рассчитываю. А центральные африканские каналы что говорят? – обратился Берт к компьютеру. Коринт прокомментировал и это, и все, что слышал. Берт устроился на диване поудобней, дотянулся до планшета, чтобы на нем посмотреть, что именно так рассердило Коринта. Ну переворот, ну в Нигере. Эка невидаль, у них это скорей национальный вид спорта, чем нечто действительно серьезное. Ну да, там есть несколько рудников, которые когда-то разрабатывала «Эмни-Терра»; затем их национализировали, затем – снова допустили к ним «Эмни-Терру» за солидные отступные.

Имя человека, возглавившего госпереворот, ничего не говорило Берту. Он вроде и военным не был, хотя его и поддержали армия и милиция. Впрочем, в расторопности ему было трудно отказать: уже был оглашен состав правительства, озвучен план его действий на ближайшие сто дней. Программа этого типа была до зубовной боли клишированной: социально ориентированная политика, пропорциональное представительство наций, общедоступные образование и медицина, национализация, недра – народное достояние, и так далее. Коринт понегодовал еще немного, спросил, не собирается ли Берт заглянуть в Лондон – Тесса все-таки намерена провести там четыре дня. Берт рассеянно угукнул, сказал, что подумает, записал даты и отключился. А переворот заинтересовал его, и сильно. О его лидере было известно крайне мало, особенно – кто его поддерживает: Дейкстра или Лиоско и его марионеточники. Судя по лозунгам, скорей Дейкстра. Судя по опыту, это могла быть очень грубая попытка мегакорпа устранить соперников. И как этот тип заручился поддержкой армии?

Больше из любопытства, чем по необходимости, Берт поинтересовался, как епископы Африки реагируют на этот переворот. Он листал страницу за страницей – и ничего. Словно не существовало никаких заговоров, словно в Нигере не происходило ничего. Там кардиналы намеревались провести конгресс, посвященный религиозному образованию; там готовились к открытию церкви после реставрации и модернизации. Там – объявление о том, что в воскресной службе примут участие главы правительств. Удивительная способность игнорировать очевидное.

Берт встречался то с Ингер Стов и ее коллегами, то со старыми знакомыми; Иво Ленартс был почти рад увидеть Берта, долго тряс ему руку, с жаром интересовался, как он поживает, все ли в порядке. Берт удивлялся такому энтузиазму, и Иво пояснял:

– Да насколько я знаю, там все сложней ситуация. Мы уже потеряли несколько групп.

– Да ладно! – восклицал Берт.

И Иво рассказывал: некоторые регионы уже признаны местом гуманитарной катастрофы, причем даже африканская Лига не возражает. Основания: сочетание многих факторов, как то непрекращающиеся военные действия, включающие и противостояние национальной армии и вооруженых повстанцев, так и растущее количество мародерских отрядов. Засуха и волна невероятной жары, приведшей к смерти нескольких сотен человек. Катастрофическая нехватка худо-бедно чистой питьевой воды. Эпидемии. Европейцы предложили отослать туда расширенную миссию, нацправительство сначала категорически отказалось; затем были долгие переговоры и с ним, и с Лигой, в результате согласие они получили, с условием, что охранять миссию будет нацгвардия, а не вооруженные силы миссии. А затем на миссию напали, что было вполне предсказуемо и даже ожидаемо. Примечательным оказалось то, что нападавшие были вооружены на порядок лучше и действовали куда более слаженно, чем нацармия.

Берт мрачно слушал это.

– Любая частная армия может быть вооружена куда лучше, чем те бестолочи из нацармии. Ее же комплектуют из семнадцатилетних, а то и моложе, – буркнул он. – Если эти растяпы умеют читать, их могут и офицерами назначить.

Иво кивнул.

– Что-то подобное и рассказывали выжившие. Хотя, честно говоря, меня худо-бедно, очень условно и сильно натянуто утешает тот факт, что, судя по действиям мародеров, перед ними не ставилась задача тотальной зачистки. А нанесение максимального материального ущерба. Скажем так. У нас достаточно резервов, чтобы укомплектовать штат, как бы цинично это ни звучало. Среди медперсонала здесь считается очень престижным участие в таких вот миссиях. У нас куда больше запросов, чем мы формируем отрядов. Глупо звучит, но нам куда проще подобрать врачей, чем толковых медсестер и медбратьев. Зато их можно обучить на месте в сжатые сроки. Но вот полевой госпиталь укомплектовать – с этим проблемы. Их нужно слишком много, и стоят они немалых денег. Да это очевидно, впрочем.

– Ничего нового, – согласился Берт, вспоминая рассказы Сибе Винка об отношении начальства к оружию. – Узнали, кто стоял за нападавшей стороной?

– Ведется расследование, – поморщился Иво. – Учитывая особый статус этих групп, его ведет нацправительство.

Берт присвистнул. Иво сморщился.

– Я тоже так думаю. Наши агенты в принципе установили, кто и почему. Исполнителей и заказчиков. Но передать это правительству – на это не решатся ведь. Дружеские отношения, паритетное сотрудничество, то-се. Даже если воспользоваться посредниками, не факт, что правительство все равно предпримет хоть что-то. Потому что те же агенты установили связь между заказчиками и членами правительства.

Это, разумеется, не значило, что те были в курсе готовящейся акции или будут как-то защищать зачинщиков, если вопрос станет ребром. Но предупредить могуть, или подправить кое-какие сведения. Иными словами, дохлый номер. Это понимал Иво, это куда лучше осознавал Берт, знавший слишком хорошо нравы африканских элит.

– Мы не можем не посылать эти группы, – продолжал Иво. – Это напрямую относится к нашему уставу, и электорат настаивает на этом. У нас тут просто повальное добровольчество, Берт. Это модно, престижно, на это с одобрением смотрят наниматели и соцстраховщики, и так далее. В карьере это может оказаться хорошим таким подспорьем. А у меня тревожная совесть каждый раз, когда я даю добро на очередную экспедицию. Тем более я куда лучше других осведомлен о том, что творится в регионе. Те, которые помирней будут, не так и нуждаются.

Берт только кивнул в ответ.

– Между прочим, – неожиданно начал он, – праздное любопытство, не более. А в этих экспедициях принимают участие люди из церкви?

– Обязательно. Без нее сейчас мало что делается. – Иво хмыкнул, поморщился. – Колоссальная это организация, должен признать. Размах у нее что надо. Я только диву даюсь, с какой легкостью они обеспечивают экспедиции специалистами и материальной базой. Словно по взмаху палочки. Я бы предпочел без церковников обойтись, но те, которые отправляются в то пекло, оказываются вполне вменяемыми. С ними можно работать.

Берт одобрительно кивнул. Новостью это для него не было. Епископаты в Африке, в отличие от европейских, все-таки интересовались иными вещами. Совсем другими.

Госпереворот в Нигере закончился контрпереворотом. Где-то на пятый день лигейская нацгвардия провела штурм правительственной резиденции, захватила что-то около сорока членов правительства. Остальные «оказали жестокое сопротивление и были ликвидированы». Берт смотрел сюжет за сюжетом, рассказывающий о контрперевороте, комментарии и аналитические статьи, которыми враз наполнилась африканская сеть. С куда большим интересом он следил за тем, как формировалось новое правительство. Горрен и он даже сделали ставки, из чьих людей оно будет состоять. Оказалось: около шестидесяти процентов – люди, замеченные в тесных сношениях с Дейкстра, еще двадцать тем или иным образом отмечены в подозрительной близости к пред-предпоследнему президенту, еще десять –мелкие чиновники, посаженые в кресла, чтобы хотя бы как-то их заполнить.

– Они могут оказаться очень благодарными этому ловкачу, – одобрительно заметил Горрен.

– Если только не решат, что их держат на голодном пайке, – мрачно заметил Берт и отпил пива, – и тогда они будут вилять хвостами перед его врагами.

– Ты стал отвратительно циничным, – шутливо погрозил ему Горрен.

Берт пожал плечами.

– Да пусть. До этого меня такой подход не подводил.

Горрен засмеялся.

Но куда интересней был другой вопрос: что за тип запрыгнул в президентское кресло? Откуда взялся и, что куда более любопытно, кто дал ему денег на подготовку этого цирка? Горрен считал, что «Тонарога», Берт ставил на кого-то из окружения Лиоско, и Горрен веселился: «Ну и какая между этими двумя предположениями разница?».

Впрочем, переворот переворотом, а куда интересней были его последствия. Нацармия отказалась подчиняться новому и.о. президента, объявила об учреждении своего государства, независимого от самозванца, заседавшего в Ниамее, и от Лиги. И Берт с Горреном тщательно изучали карту «нового государства» – географическую, не политическую, и накладывали на нее спутниковые снимки с анализом земной коры, чтобы определить, какие месторождения уже находятся на этой территории, а какие могут начать разрабатываться в ближайшее время.

– Ну что, «Тонарога» или «Астерра»? – веселился Горрен.

– Какая «Астерра», – морщился Берт. – Чтобы они, да руки пачкали?

– Это да, – соглашался Горрен. – До чего они молодцы, что нашли Тессу Вейдерс.

========== Часть 21 ==========

Помимо географических изысканий, которыми в силу своего разумения занимались Берт с Горреном, любопытно было и следить, кто из политической элиты какую игру ведет. Это было нелегко, а с учетом далеко идущих последствий еще и интересно. И кроме того, развлекательно: Горрен Даг неожиданно воспылал энтузиазмом и охотно занимался исследовательской деятельностью. Берт ничего не мог поделать: яростные приверженцы обоих кандидатов на должность генсека, заслышь они его комментарии, захотели бы смерти Горрена, долгой и мучительной, но, наверное, прежде чем осуществить угрозу, смеялись бы все над теми же комментариями. Горрен Даг совершенно непочтительно отзывался обо всех начинаниях что Квентина Дейкстра, что – особенно – Лиоско; последнему доставалось тем больше, чем явственней становилось не только им с Бертом, но и аналитикам, что тот либо не хочет, либо не в состоянии предложить внятной альтернативы программе Дейкстра.

– Подумать только, – ухмылялся Горрен, связываясь с Бертом после очередного выступления Лиоско, – этот щегол соизволил посвятить целых пять слов реогранизации Лигейского Банка. Считай, Берт: «Лигейский Банк должен быть реогранизован».

– А «Возможно, следует предоставить больше самостоятельности его филиалам»?

– Которое через полторы минуты в том же выступлении, практически в том же монологе сменилось восхитительным замечанием: «Централизация – это вполне разумный и обоснованный вариант эволюции Лигейского Банка». Нет, я в полном восторге от этого типа. Так ты говоришь, он околачивается в Лондоне?

Берт смог установить это по косвенным признакам, но – вполне достоверно, как ему казалось. В Лондоне уже добрых полторы недели обитали советники Лиоско – не самые важные и не совсем близкие, но в слишком большом количестве, чтобы так просто проигнорировать это. И действительно, имеющий уши да услышит. Сначала пресс-секретарь европейского представительства «Тонароги» в обтекаемых, но недвусмысленных выражениях осудил жесткую политику африканской Лиги, затем в не очень определенных, но узнаваемых словах высказался в поддержку самоопределения наций и народностей, а после как-то почти без связи, для неподготовленного слушателя, начал рассказывать о перспективах для предпринимательства все в той же центральной Африке. Примерно схожей тактики придерживались и другие мегакорпы. «Астерра» – оптимистично глядела в будущее, не сомневалась в перспективах наций Африки и заявляла о своей готовности инвестировать в социальную сферу. Эксперты, замеченные в слишком близких связях с мегакорпами из Австралии, обсуждали планы по освоению месторождений редкоземельных металлов на западе Африки. Вице-президент «Астерры» по финансам и кредитам рассуждал о перспективах учреждения фондов для предоставления мелких кредитов фермерам-одиночкам – разумеется, с учетом переселения в более пригодные для сельского хозяйства районы из тех, которые оказывались охваченными вооруженными действиями. Причем еще пару месяцев назад таких открытых заявлений не делал никто, даже самые дерзкие. Теперь же – это считалось в порядке вещей. Эксперты обсуждали возможности того или иного ультракрупного предприятия по восстановлению экономики выжженного военными действиями района. Политики в статьях, интервью и всякого рода дискуссиях снова и снова возвращались к этой теме – восстановление экономики Африки. Только и исключительно экономики.

Берт заметил однажды:

– Помимо экономики, там ничего не существует?

– А из экономики существует только та, которая завязана на горнодобывающую промышленость, обратил внимание? – ухмылялся Горрен.

Берт предпочел промолчать. Это бросалось в глаза и ему. Все, что касалось первичной обработки всевозможных руд, отчасти – и совсем незначительно – дороги и, разумеется, порты – о другом эти эксперты не говорили. И говорившие постепенно зарабатывали очки своей репутации – «здравые суждения», «оптимистичные прогнозы», «выполнимые планы». За такие манипулятивные словечки, уместно вворачиваемые в сладких речах, мог в принципе заплатить любой мегакорп, благо деньги у них водились.

Помимо этих прилипал, немного иначе заговорили и политики. Поначалу только национальные. То в одном, то в другом парламенте заговаривали о новом пути для Африки, о возможностях сотрудничества с представителями различных течений и направлений, а не только с находящимися у власти. Мол, диверсификация, охват максимально большего числа сил и течений, универсальность, демократичность.

Горрен замечал:

– Ладно, даже неважно, с кем они уже дружат, почти несущественно, с кем они хотят дружить. Интересно, что они предлагают, эти вертлявые.

– Ты ли это, – хмыкал Берт. – Так легко вворачиваешь в свою речь это «дружить», что я не верю своим ушам.

– Я перевоспитался, дорогой Берт, – печально улыбался Горрен. – Твое постоянство и неизменное дружелюбие заставили меня пересмотреть мою жизнь. Теперь я полон любви и сострадания.

Они сидели за небольшим рабочим столом, за смежными его сторонами. Оба сняли пиджаки, ослабили галстуки. Пили кофе, делали вид, что собираются с мыслями перед очередным раундом обсуждения чего-то судьбоносного. Берт не удержался и произнес скептически: «М-да?», Горрен разводил руками и подмигивал. Берт удовлетворенно кивал.

– Ну хвала Всевышнему, – говорил он. – Ты все-таки продашь меня, если сумма будет адекватной. А то я уже начал верить, что в твоей душе буйным цветом зацвело бескорыстие.

Горрен беспечно смеялся, откидывая голову далеко назад, словно жаждал таким бесхитростным жестом показать свое доверие – мол, оголяю шею и яремную на ней вену, нисколько не боясь, что ты посягнешь на нее.

– Ах, Берт, милый, ты слишком ценен для меня, чтобы потенциальные покупатели могли так просто угадать адекватную сумму, с которой я бы согласился, – говорил Горрен и тянулся к нему, хлопал по предплечью, позволял руке задержаться на нем, поглаживал интимным, ласкающим, эротичным движением, даже сжимал – по своему обыкновению не для того, чтобы показать, как сильно он предан Берту, а чтобы причинить боль. И заглядывал в глаза, и внимательно изучал лицо Берта, словно проверял его.

Берт был привычен к таким взглядам. Более того, он совершенно не реагировал на скользкие шутки Горрена – такие ли, иные, что угодно. Помнил – не то чтобы отчетливо, но вполне достоверно, что поначалу эти намеки Горена зазубренным крючком впивались в сознание, застревали в нем, не отпускали, заставляли снова и снова возвращаться к его словам, оброненным вроде мельком, кажется, ненароком. Постепенно это стало традицией, без которой сам Берт охотно обошелся бы – подшучивать над его флегматичностью, над крайне нестабильными моральными устоями Горрена и – над тем, каким бы сильным тандемом они стали бы, если бы Берт отказался от Коринта Ильмондерры и предпочел Горрена. Он-то был бы не против, Коринт едва ли бы заметил, что его забыли, если бы ему не сказали, а уж как был бы счастлив Горрен, обретя такую опору и поддержку! Берт не принимал всерьез эти намеки, отшучивался, просто отмахивался. Горрен, расслышав раздраженную интонацию, менял тему до поры до времени, но все равно возвращался к ней. Пару раз Берт задумывался: насколько искренен Горрен, позволяя этим скользким намекам всплывать в их беседах вновь и вновь. Иногда он мусолил это куда сильней, чем хотел. Ему становилось смешно: помнится, в то время, когда он, свежеразведенный, очень растерянный, душимый этой ненужной свободой, которую ему навязали, только-только знакомился с Горреном Дагом, ему бывало неловко от выходок этого типа. Вроде причин нет, ничего такого не сделал, а все равно неудобно. Горрен, кажется, сознательно провоцировал его, старался вызвать чувства, превосходящие эту самую обыденую, вялую, подозрительную неловкость, но утомился, тем более ему, кажется, куда больше нравилось быть добычей, чем охотником. Когда в жизни Берта обосновался Коринт – уверенно, категорично, решительно, Горрен Даг снова оживился, но, кажется, снова не из-за рефлекса собаки на сене, а просто чтобы развлечься. Берт снова оказался слишком инертным, чтобы Горрену получать удовольствие от захватнических действий. И снова установилось равновесие. И все равно Горрен не упускал случая поддеть его, вызвать это двусмысленное чувство – то ли неловкость низшего перед высшим, то ли раздражение равного.

Но это было передышкой. Совсем краткой паузой, позволявшей им отдохнуть и перевести дух. Горрен снимал руку с предплечья Берта, его лицо становилось почти серьезным – но только почти, – и он снова был готов издеваться над всеми и вся и по мельчайшим деталям определять, к кому стоит подобраться подближе в расчете на выгодное предприятие.

Что он, что Берт обосновались в Европе. Неделя шла за неделей. Берт готовил еще один цикл путевых заметок для второранговой вещательной сети – из тех, чьи документальные и публицистические передачи вроде мало кто смотрит-читает, но о чьем мнении знают и к нему прислушиваются почти все. С ним, к его удивлению, всерьез взялись работать и редакторы, иногда куда больше напоминавшие цензоров. Они свое дело знали, кроили-кромсали с умопомрачительной скоростью; Берт только удивлялся, до чего тонкие нюансы они различали в самых общих фразах. Его счастье, что он не обыл обременен собственническими инстинктами и, по большому счету, с легкостью мог подогнать свое мнение под нужды общественного. Кроме этого, даже изменения, которые эти редакторы находили нужными, говорили очень много людям внимательным. Для Горрена, к примеру, эти изменения были благодатной пищей: он чуть ли не под микроскопом изучал их и требовал от Берта подробнейшего отчета о том, как именно, какими словами и с какой интонацией от него требовали внести изменения. И, разумеется, он принимал самое активное участие в переговорах с руководством вещательной компании о возможности иных циклов. В результате Берт подписывал еще один контракт на какую-то невероятную сумму, а Горрен радостно потирал руки: его процент от сделки был не менее впечатляющ.

Из Европы то, что происходило в Африке, напоминало реалити-шоу; при этом предложи кто Берту описать это самое шоу, он бы задумался: класса оно было не самого высокого, качеством не отличалось, что не мешало обладать бюджетом во многие миллиарды условных денежных единиц, будь то евро, афро, всевозможные доллары или совершенно абстрактные в-цехины. И сценаристы у него были совершенно укуренные. Иногда казалось, что заказчики созвали сценаристов, причем их не отбирали, а просто тыкали пальцем в какой-то бесконечный список и решили, что группа набралась, по одной причине – заказчикам надоело тыкать пальцем. Затем этих сценаристов самой разной квалификации, самых разных взглядов и мировоззрений, с самой разной подготовкой заперли в бункере и пообещали выпустить наружу, если они придумают самый невероятный сюжетный ход, а если заказчики вдруг заскучают, то быть сценаристам поротыми. Те – горазды придумывать, а заказчики задумчиво выслушивают их и говорят, лениво похлопывая по ладони свернутым кнутом: это, конечно, интересно, ну а если вы еще подумаете? И сценаристы думают, пьют нейростимуляторы, ингибиторы, спиртное и что только еще, курят, что только могут заказать в «невидимой сети», плачутся друг другу на свою несчастную участь и снова выдумывают что угодно, лишь бы поневероятней, лишь бы не заскучали те уроды, запершие их подальше от солнечного света.

Но к Берту никто не обращался за аналогиями, и он просто проводил дни за днями, ночи за ночами, пытаясь разобраться, что в действительности творится в Африке, собирая информацию, анализируя ее и структурируя. Он пил пиво с Иво Ленартсом, с другими своими приятелями и осторожно выяснял: что слышно, о чем говорят, куда ведут, до чего согласны допустить власть имущие ситуацию, сейчас находящуюся чуть ли не в свободном падении, что за планы строят на свой счет. И так далее. Ему было одновременно любопытно, жутковато, и им владел сугубо прагматичный интерес: нужно было как-то определяться, что делать дальше. Послушать Горрена – так потом, когда все худо-бедно уляжется, у них будет уйма работы, просто не продохнуть. Послушать Коринта – так будущего у них может не быть. Послушать выступления мелкоранговых чиновников, которые, как Берт знал почти наверняка, слова не смели пикнуть без инструкции сверху, так и сейчас причин для паники нет. Не мешало, наверное, составить собственное мнение. Берт и занимался этим в краткие периоды праздности. Его не хватало надолго; он не видел в этом особого смысла, нужда – она тоже не была насущной, это ощущение скорее походило то робкое беспокойство, которое может испытать человек, когда его в какой-нибудь виртуальной игре подталкивают к незнакомому перекрестку и шипят в затылок: а теперь решай, куда дальше топать, вот что решишь, то и будет, то и станет с тобой и с полчищами шагающих за тобой горемык.

По эту сторону Средиземного моря о событиях в Африке говорили все меньше. Находились другие заботы. Велись яростные споры об очередном научном проекте: научно-исследовательские центры на полном серьезе обсуждали возможность создания полностью искусственного многоклеточного организма, состоящего из – поначалу – хотя бы пяти полностью искусственных клеток, состоящих, помимо прочего, из искусственных белков. Бюджет у этой затеи уже оценивался в четырнадцать миллиардов, и чем выше поднималась его планка, тем жарче становились споры – о целесообразности, о перспективности, о научной значимости, и так далее. В Брюсселе в очередной раз собирались проводить реформу управляющих органов – оптимизация управления Лиги должна была привести к значительной экономии средств. Берт же прикидывал, какие суммы, помимо сэкономленных, пойдут на пособия по безработице и трудоустройству уволенных чиновников. Куда менее громогласно, но – повсеместно, неторопливо, спокойно, дотошно обсуждали будущее общеевропейской армии – она тоже нуждалась в реформе, причем об этом говорили не высшие офицеры, а политические лидеры Европы. Проходила выставка военпрома, собравшая рекордное количество посетителей за последние восемьдесят лет. Берт ради любопытства поинтересовался списком почетных гостей, и у него как-то враз и однозначно сложилось впечатление, что на этой выставке побывали все, кто имел хоть какой-то вес в любой из Лиг. Он смотрел и заключительную пресс-конференцию, на которой, с учетом профиля выставки, было сказано много слов, но сообщено совсем мало фактов, только относительные обороты: заключено сделок больше, чем в предыдущие годы – и сиди ломай голову, упустили ли выступающие маленькое, но очень существенное уточнение «вместе взятые», или год действительно был всего лишь лучшим в ряду себе подобных; были продемонстрированы выдающиеся достижения научно-технического прогресса – и слушателю предоставляется отличная возможность думать и гадать, насколько успешны практические применения этих достижений, и как просто ими воспользоваться частным армиям, к примеру. Проводился очередной экологический конгресс, и как-то враз все медийные платформы говорили только о нем: о качестве воздуха и воды, об изменени биосферы, об исчезновении еще одной дюжины видов животных и птиц, о глобальном потеплении, сокращении ледников еще на несколько тысяч кубических километров, и так далее. Словно чтобы подыграть озабоченным интонациям экспертов и публицистов на этом конгрессе, наводнения случились в нескольких областях Европы, в Испании выпало десять сантиметров снега, в Индийском океане случились сразу два землетрясения, в результате – цунами под восемнадцать метров, и эти события как-то враз вытеснили информацию о визитах самых разных государственных деятелей в Европу, и европейских политиков – в другие страны.

А любопытное случалось. Египетский президент обратился за финансовой помощью к европейской Лиге, а не к собратьям на континенте. С этой целью он прибыл с полуофициальным визитом, был почетным гостем все на той же военпромовской выставке, выступал с лекциями и выступлениями в университетах. Горрен замечал сварливо:

– Ох и подфартило какому-то прощелыге – такие гастроли этой звезде устроить. Просто ради любопытства, ради бескорыстного любопытства и любви к искусству узнать бы, сколько этот хмырь отстегнул, чтобы ему такое турне обеспечили…

Едва ли в их власти было узнать ответ на эти вопросы. Но Берт поинтересовался у Иво; тот обещал полюбопытствовать у приятеля, который знал приятеля, а тот был знаком с типом, отвечавшим за безопасность в одном из клубов, где египетский президент на целых две недели становился почетным гостем. Как ни странно, даже Ингер Стов озадачилась этим же вопросом; правда, перед тем, как милостиво кивнуть и пообещать «поспрашивать», она долго сверлила Берта – он даже начал мысленно просить прощения у всех, кого обидел, задел и с кем обошелся несправедливо, чтобы отдать Всевышнему хотя бы чуточку очищенную душу. Что Иво Ленартс, что Ингер сошлись в одном: для египетского президента это был вопрос престижа, но и для принимающей стороны тоже, поэтому они сходились на минимальных расценках для гостя такого уровня. Но Берт любопытствовал дальше, и даже Горрен озадачивал «свои источники» – не обязательно из любопытства, но и чтобы самому разнюхать еще и этот путь. И в конце концов он торжествующе сказал:

– Продешевил антрепренер! Можно было смело просить полтора миллиона.

Берт согласно закивал; но интересным было другое: с кем президент обедал, на каких ужинах бывал, в какие национальные правительства был зван, в каких секторах Лиги оказывался гостем, и так далее. И еще интересней было, как именно его визит преподносился в Египте – а об этом можно было узнать только из египетских СМИ. И они вдвоем с Горреном слушали, читали, смотрели, сопоставляли, переглядывались, двусмысленно хмыкали и снова рылись в безднах информации.