Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 59 страниц)

Видя такую Елену Пирс тоже желает изменить прическу и даже идет в салон, но почему-то в последний момент останавливает парикмахера прося убрать только секущиеся концы и сделать укладку.

Не готова меняться так кардинально.

Не готова покинуть этот город не попрощавшись со Стефаном Сальваторе и не принеся на его могилу одинокую розу. Она ведь знала, что умер он, как герой, который спасал весь город, а на ее смерть всем наплевать, потому что героем быть Кетрин Пирс не может.

Не могла не прийти ведь за столько столетий она так и не поняла, что же было между ними: безответная любовь или связь двойников.

Она не знает, что было между ними, но знает, что теперь она свободна от всего этого.

Свободна и жива благодаря Элайджи Майклсону и тому, что их души оказались связаны.

Все же Стефан был частью ее жизни и любовью.

Теперь же ее сердце будет преданно только одному и больше не будет метаний, путонницы и неразберихи в чувствах.

Теперь она чувствует.

Теперь положив цветок на каменную плиту она обнимает руками саму себя.

Теперь она скажет и уйдет. Уйдет навсегда и больше никого не потревожит.

Теперь с каждым словом ей все сложнее говорить.

Кетрин Пирс почему-то не такая, словно сейчас маска чёрствости и эгоизма сорвана и показалось её настоящее лицо полное доброты и милосердия. Лицо Катерины, а не Кетрин Пирс. Она не говорит, хотя уже поняла, что все это помогло ей очнуться.

– Стефан, если бы знал, как все закончится и то, что ты умрешь героем спасая весь город. Ты умер ради счастья брата и Елены. Ты мог бы быть счастливым с Керолайн, и зря Деймон так волновался и устраивал всю ту фальшивую свадьбу мечты Керолайн, а затем еще и протыкал меня клинком пытаясь заткуть меня. Керолайн все равно будет помнить тебя. Но дух ведь убить не так просто. Я выжила благодаря Элайджи застряв в его разуме. Я помню все. Зачем теперь все это? Ты умер, а я жива, – говорит чувствуется слабость и беспомощность, смешанная с адскими муками ее решением. – Мне не безопасно быть здесь и я уеду и приняла решение заключить себя в добровольную тюрьму из одиночества. Если говорить о нас и наших отношениях, то я не знаю, что это было. Была ли это безответной любовью или связью двойников. Я не знаю Стефан, но знаю только знаю, что ты второй мужчина, который занял особое место в моей душе и сердце. Эти чувства были настоящими. Знаешь, я ведь только сейчас поняла, что в тебе пыталась найти того, кого полюбила будучи человеком. Я пыталась разглядеть в тебе Элайджу. Он знал меня человеком и думаю, что ты оценил бы мою человеческую сторону. Элайджа знал меня и черную. Могли бы мы бить счастливы с ним или с тобой? Я не знаю… Я все рушила сама. Я во всем не могу разобраться и видимо только Элайджи, я старалась не лгать. Он ведь всегда спасал меня. Он знал меня лучше, чем я. Всегда спасал, хотя знал, какая в реальности я дрянь и иногда он показывал мне это, как тогда в гробнице. Я столько лгала, что и вправду стала верить в собственную ложь. Теперь я смотрю на себя иначе. Сейчас я хочу остановиться и жить тихо. Тихая вечность в одиночестве, то что я заслужила, видимо. У меня никогда не было любви, поддержи семьи. Я выбрала одиночество. Я опустошена. Я больше не желаю никого терзать и мстить. Я даже не знаю, где могила моей дочери, но могла ли я остановить это или изменить. Я могла только умереть ради нее. Я могла сделать все правильно для своей дочери. Я и сделала – умерла. Но поминаешь, я пережила роды, затем нас разлучили и я даже вернулась, чтобы найти ее. Я была не готова отпускать ее и принимать, то, что больше никогда не увидеть ее. Я утешала себя мыслями, что она счастлива и без меня. Надя нашла меня, чтобы умереть. Но ее запах напоминал мне: о доме, о семье, о любви. Я думала, что если не буду вдыхать этот запах, то забуду. Человек ведь не может забыть. Я не забыла и не забуду. Я только могу уйти, раствориться. Даже в беде и горе выживаю. Я всегда ведь выживаю, но не заслуживаю любви, быть с тем, кого могу полюбить. Теперь мне придется жить в одиночестве с этой болью. Не должна была так закончится эта история. Не так должна была закончиться эта история любви. Прощай…

Снова леденящий голос, снова маска безразличия и никаких слез. Она поворачивает голову и долго смотрит на розу, источающую яркий аромат. В эту минуту она вновь понимает, что сейчас Стефан – единственный человек на земле, который нужен ей и слышит ее, всю ее боль и то, что она и не скажет вслух.

– Я просто хотела, чтобы ты слышал и знать, что ты обрел покой, Стефан Сальваторе, теперь же прощай, – шепчет, касаясь пальцами каменной плиты.

Она тихо выходит из фамильного склепа, закрывает железную дверь, не обращая внимание на пение птиц и звуки вокруг. Только в руках ручка от чемодана на колесиках.

На плите, лежит алая роза.Ее привычка, традиция, попытка изложения чувств.

Она уходит, а за спиной тяжелый груз. Груз воспоминаний.

Кетрин заглянула через прутья – роза всё-таки не увянет еще несколько дней. А как же быть ей?

Она увяла.

Она уходит навсегда унося за собой неподъемный груз воспоминаний.

*** Новый Орлеан – Нью-Йорк. ***

Что ждет Марселя, который принес этому городу бед не меньше, чем Майклсоны.

Теперь он понимает это. Понимает, что пролил крови не меньше, чем Майклсоны. Понимает, что причинил боль не меньше, чем Майклсоны.

Никто не говорил, что будет все именно так.

Что город ему достался именно таким.

Что власть, которая его опьянила прежде теперь уже не такая сладостная, терпкая, пьянящая и желанная.

Зачем ему власть, если она принесла ему только боль.

Власть больше не опьяняет и кажется Марсель Жерард протрезвел.

Во имя власти и амбиций, мощи он отказался от любви и теперь ему больно, теперь он сожалеет.

Что больно, одиноко, пусто внутри? Ему так, хочется закрыть глаза и никогда-никогда их не открывать. Никогда.

София видит это и понимает. Еще она женщина и чувствует более глубоко и тесно.

Она продолжает улыбаться, глядеть ему в глазах.

Она все уже решила.

Женщины ведь чувствуют, если в сердце другая. Даже не нужно было быть уверенным в том, что в его сердце другая. Она прекрасно видела, как Марсель смотрел на Ребекку и видела как та смотрит на нее.

Марселю привычно терять, но легче от этого не становится.

Эмоциональный удар очевиден.

Так, что сердце сжимается, пропускает свой ритм, когда он возвращается в свой пентхаус, целует Софию, в руках которой мобильный. Отчаянно и безуспешно – раствориться раз и навсегда. Интересно, такое возможно?

Невозможно.

Никто не говорил, что будет так больно. Никто не предупреждал. Никто и намека ему не оставил, давая понять, всего на мгновение, что боль – единственное, заставляющее чувствовать себя живым. Он ведь жив или умер вместе с отъездом Ребекки. Может с собой Ребекка забрала свое и его сердца?

А что если она ушла навсегда?

Любовь он ведь контролировать не мог.

А что было бы если бы он никогда не встречал Ребекку? Никогда бы не заглядывал в прозрачные, будто вода на озере ранним утром, голубые глаза. Никогда не слышал ее голос и тогда жизнь сменила бы ориентацию. Тогда мир был бы куда лучше, куда правильнее. Тогда он мог бы не корить себя за то, что выбрал власть и защиту города, который он так любит. Он отказался от личного счастья. Теперь, к сожалению, уже поздно. Тогда бы он не полюбил так искренне и навсегда.

Теперь поздно корить себя за то, что он не может любить Софию, с которой ему спокойно и хорошо.

Марсель не знает, как так вышло. Как случилось, что один-единственный человек стал центром его мира, ведь факт, что любовь в его сердце к Ребекки живет его сердце более двухстах лет. Марсель нашел и потерял свою родственную душу, своего лучшего друга, свою самую большую любовь, самую выстраданную и оттого еще более желанно-болезненную любовь – Ребекку Майклсон.

Марсель закрывает глаза. София задерживает дыхание и ловит каждый его вздох. Просто она понимает, что происходит и почему объятья и поцелуй Марселя не согревают.

Понимает, что если телом он и с ней, то душу давно отдал другой. Душу и сердце Марселя украла Ребекка Майклсоню. Просто, взгляд Вороновой скользит по его чертам, останавливаясь, наверное, впервые дольше обычного. Просто, ребра у нее внутри готовы разойтись в стороны, сломаться, позволяя ему единственное – забрать уже, наконец, кровоточащее сердце из груди, позволив ее сердцу конвульсивно сжиматься в чужих – родных, любимых – ладонях.

На секунду, не дольше, ощутить тепло его кожи в своей руке.

– Марсель, я приняла решение.

– Поверь, сегодня я думаю о другом… Я думаю о нас… Думаю о вкусном ужине, который ты приготовила и я достал обещанное белое вино.

– Ты думаешь о ней… Ребекки. Она в Нью-Йорке и я нашла ее адрес. Ты поедешь и оставишь Новый Орлеан, потому что без нее тебе не нужна корона.

Слова режут слишком – больно, с размаху, глубоко. Выдыхает из легких простую истину, до которой он, великий король Нового Орлеана – Марсель Жерард, был слеп такое долгое время, но эту истину знают и понимаю женщины. Ребекка была права « – Я живу намного дольше тебя, Марселус. Я видела становление и падение королей и знаю одну непреложную истину – не важно, сколь велика твоя империя. Она ничто, если тебе не с кем её разделить. Хочешь Новый Орлеан? Он твой.»

Она охватывает его лицо руками и даже пытается улыбнуться, а он видит только слезы.

Она смелая, жестока, беспринципная, если дело касается врагов.

Она мудрая, нежная, отзывчивая, если дело касается любви. Именно поэтому она и понравилась ему.

– Мы же и не друзья вовсе, ты знаешь ведь? Я люблю тебя, София. Я всегда буду заботится и оберегать тебя. Что, черт возьми происходит?

– Ты можешь поехать вместе со мной. Ты любишь Новый Орлеан и Ребекку Майклсон. Выбери второе. Ты ведь и сам это понимаешь сейчас.

– Понимаю…

– Я никогда не потревожу вас и уеду, но если я буду нужна тебе на твоей стороне, то ты всегда найдешь меня, Марсель. А город ты можешь оставить на того, кто любит его, сражается за него, оберегает и готов жизнь отдать – Винсент. Я же знаю, что ему ты можешь доверить Новый Орлеан.

– Куда ты поедешь?

– Мне снились мои родители, сестра и Пустота запугивала меня этим – их смертью и Клаусом. Я устала бояться, но в моем разуме был уголок в котором я видела тебя и именно ради тебя я продолжила сражаться с Пустотой. Пришло время вернуться мне на Родину и навестить могилы семьи. Знай, что я тоже люблю тебя Марсель Жерард. Ты достоин любви. Ты столько для меня, а я могу только отпустить. Спасибо тебе за эти сказочные года, но любой сказке есть конец. Это конец.

Она отпускает.

Если сердце может остановить свой ход на пару мгновений, то, наверное, с ним только что такое случилось. Глаза жжет соленой влагой непролитых слез, будто им, глупым, того и надо, что скатиться по его коже, совсем как у девчонки, совсем Марсель стал слабым. Может плакать – совсем не зазорно, ничуть не глупо или сентиментально. Мужчины ведь плачут только в двух случаях: из-за смерти или любви. Сейчас, как раз тот случай, когда Марсель Жерард имеет права пролить слезы. У Софии осталась только гордость, чемодан с вещами, билеты на самолет до Москвы и чертовы слезы наперевес с глушащей болью, почти пустой, отупляющей.

Они вместе едут до Нью-Йорка и он провожает ее на рейс, София даже целует его в губы и обнимает на прощание. Последний поцелуй со вкусом слез, но это было самое верное решение.

Он отпускает.

Он обещает плюнуть на все и быть счастливым рядом с Ребеккой и она верит ему.

Она ведь поступила так, только ради его счастья. Она поступила так, чтобы он понял, что истинное счастье в настоящей и искренней любви, а не ослепляющей и туманящей рассудок власти.

Иногда он думает, что мог бы справиться, но посадка завершена и София удобно расположилась в кожаном кресле. Она летает только Первым классом и на меньшее не соглашается.

Могла бы решить, что жизнь ничуть не кончена, на одном человеке не завинчена. Только сдерживает слезы, потом смотрит в иллюминатор и в собственных зрачках, почти бесконечных, таких одиноких, ничего не осталось и понимает: это совсем другая история.

Новая история.

Учтивый и заботливый персонал выполняет все прихоти клиентов первого класса, предлагает выбрать еду или напитки из обширного меню, только София даже не открывает меню в кожаной папке.

– Двойной виски со льдом.

– Извините, мы не предлагаем напитки во время взлета и набора высоты.

– Дорогуша, ты меня не поняла. Виски со льдом принеси. Я лечу домой.

София говорит и смотрит ей в глаза, что молодой борт проводнице не по себе, страшно, руки порылись холодным потом и она может только проглотить подступивший к горлу ком и подчиниться.

– Как пожелает… Сейчас принесу.

Так, что делает Ребекка, когда освободилась и выплакала достаточно слез, наоралась и разбила окно запустив тяжелую статуэтку, из камня, в окно, в своем пентхаусе в Нью-Йорке с большими окнами. Все, о чем мечтала Ребекка Майклсон оказалось пеплом, пылью и не сбылось. Она может быть свободной. Она всегда мечтала о свободе, но это только сделало ее слабее. Она так желала, чтобы ее наградой стала любовь, но именно этого в награду Ребекка Майклсон и не получала. Она готова отказаться и потерять любовь.

Она отказалась от всего.

Теперь она встречает рассвет в своем пентхаусе, пропадает до наступления темноты в городе, который никогда не спит. Из окна этого пентхауса не видно только того, что она одинока и желает только любить.

Та, кто всегда бежала и искала настоящую любовь остановилась и любовь сама нашла ее.

– Ты не попрощалась.

– Я подумала, что ты слишком занят со своей Сабриной.

– София, ушла навсегда.

– Что ж жаль, но я надеюсь ты пришел сюда не потому что твоя девушка бросила тебя, я не собираюсь заменять кого-то.

– Она попросила меня поехать с ней, но вместо этого я здесь.

– Избавь меня от подробностей, Марсель, я не хочу играть в эти игры, я наконец-то свободна и не хочу тратить ни секунды.

– Ты свободна как и я, и больше никто и никогда не скажет нам, что мы не можем быть вместе. Никогда. Так что ты хочешь делать?

Так, что она желает делать сейчас. Стать свободной? Жить для себя?

Она оставляет долгий поцелуй на его губах. Наконец, заглянув в светлые глаза напротив, Марсель мягко улыбнулся, а Ребекка тоже улыбнулась ему.

Больше нет боли и слез.

Теперь на душе легче.

Теперь вместе и никто не скажет, что им нельзя быть вместе.

Теперь, когда она перестала искать любовь, то любовь нашла ее сама.

Любовь отыскала Ребекку Майклсон.

Пришло время любить.

Две половинки соединись в единое целое.

Их объединила любовь.

*** Сан-Франциско. Калифорния. ***

Если бы не Давина Клер, то Кол Майклсон никогда бы не пожертвовал ради семьи, которой всегда было наплевать на него, но Колу не наплевать и Давина Клер делает его лучше. За столько столетий гниения в гробу, пролитой крови, жажды, ненависти и тьмы – Давина стала единственным светом в жизни Кола Майклсона. Все же идиотом, глупцом. Он всегда желал быть частью семьи, а это все отдалило его. Теперь он поступил правильно и спас племянницу, не обрек Фрею жить без магии. Он поступил правильно и теперь, стоя в ювелирной лавке он протягивает бриллиант пожилому человеку. Теперь он не разделяет на черных и белых, бедных и богатых, ведь в любви нет деления. Давина полюбила его черную душу, а он принял свет ее души. Сперва Кол полюбил ее внешность, но затем полюбил ее душу. Одно ее объятье может подарить ему тепло и счастье. Теперь он намерен связать себя с ней куда более серьезными и крепкими узами – узами брака, если она согласиться. Теперь вместе с Давиной навсегда. Если раньше он был скорее бунтующем подростком, тем, кто убивал и мог слушать Nirvana или другую. Сейчас он решил меняться ради любви. Он принял решение взять в жены Давину Клер. Принять решение – полностью в его власти, ну, а пока он будет молчать. Пока Давину Клер ждет сюрприз. Кол заберет ее с собой на веки вечные. Пока он возвращается к ней.

– Я хочу, чтобы вы сделали из этого ожерелье, серьги и одно огромное обручальное кольцо. Спасибо.

Он не забывает о не ни на минуту, а она не забывает о нем, волнуется.

*смс от Давины *: Ты уже почти здесь?

*смс от Кола *: Скоро буду, и с подарками.

Они очень скора будут вместе навечно и Кол верит в это он улыбается, сжимает в руках мобильный на заставке которой лицо и улыбка и лицо той, которая изменила его и заставляет улыбаться – Давины Клер.

*** Мистик Фоллс. Вирджиния. ***

– Она неплохо вписалась.

– Она легко приспосабливается. Я думаю, она всегда этого хотела.

– Я провел много времени со сверхъестественными людьми не способными принять свою сущность, этих детей ждет судьба получше.

Хейли чувствует себя счастливой из-за Хоуп, улыбается потому, что ее дочь, наконец, смогла иметь нормальную жизнь и друзей, но также Хейли, как мать, знает, что она никогда не перестанет искать путь обратно к её отцу. Привезя ее сюда, Маршалл желала только лучшего для дочери. Желала обычной и нормальной жизни, ведь пансионат – это не тюрьма.

Хейли надеется, что здесь ее дочь будет счастлива и обретет себя.

*** Маноск. Франция. ***

Черный лаковый чемодан на колесиках.

Черный пластиковый чемодан на колесиках.

Кажется воздух Франции пропитан лавандой, красным вином и запахом сыром.

Этот чистейший горный воздух.

Эти горы и лавандовые поля.

Эти постройки средних веков окутанные плющевидными растениями или вьющей розой.

Эти узкие улочки и асфальтированные дороги, запах из кафе или свежей выпечки из пекарен, уличные фонари.

Эта башня с часами и колоколом.

Эта церковь тринадцатого века.

Элайджа Майклсон искал именно это. Застыл, смотря на черные стрелки часов. Это не сон и стоя здесь, с одним чемоданом, в душе только пустота и черная дыра в сердце. Чего-то явно не хватает. Чего-то важного, что заполняло его сердце и заставляло жить и бороться. Он уехал туда, где ему хорошо.

Рядом с ним никого нет и ему некуда спешить.

Здесь, в городе мечты вряд ли он сможет спать спокойно.

Вечность бы стоял здесь и смотрел на стрелки этих башенных часов, слушал бы звон колокола. Теперь у него есть на это время.

Теперь у него есть вечность для себя.

Теперь он может жить для себя.

Словно вернулся во время благородных рыцарей, лордом, маркизов, графов, королей и королев, придворных дам, леди.

Во времена, когда почтительно обращались « Милорд» и « Мидеди.»

Он там, где хорошо и не может надышаться этим чистым воздухом пропитанным лавандой.

Он свободен и волен начать все сначала.

Он вправе жить той жизнью, о которой мечтал.

Он свободен и здесь, чтобы начать все сначала, жить и стать тем, кем всегда мечтал быть пианистом.

Смех девушки сидящей за рулем белого скутера раздается эхом, ударяется о каменные стены. Майклсонон невольно начинает улыбаться ответ, настолько заразен смех этой француженки в легком сарафане цвета шампань, ее голову защищает белый мотоциклетный шлем, а в плетеной корзине, вместо багажника пучок цветов лаванды. И поверить невозможно, что такое возможно. Возможно просто быть счастливым и улыбаться. Элайджа же опустошенный и сломленный.

Кетрин вдыхает воздух пропитанный запахом лаванды, обжигающий потрескавшиеся губы, на которых всё ещё ощущается привкус горечи. Кетрин может лишь на миг прикрыть глаза, приказывая себя мысленно успокоиться и собраться с силами, которых осталось разве что на нервный и болезненный вздох. Зачем она вообще приехала в Маноск? Потому что тело дрожит, как при лихорадке, и она ощущает как теряет контроль над собственным разумом, слыша смех девушке на скутере. Она ведь свободна и вольна жить, как пожелает, в отличие от Кетрин Пирс, которая всегда жила только выживала и за пятьсот лет одиночества, ей так редко выпадал шанс жить для себя и улыбаться.

В руках ручка чемодана.

Ей и так и тяжело, внутри пустота, так еще и тащить за собой этот тяжелый чемодан, звук колесиков которого только раздражает.

И сколько сил Пирс бы не прикладывала сил, головная боль, не исчезает и не оставляет в покое. Лишь усиливается, отзываясь эхом в голове, вынуждая вновь и вновь жмуриться от этого смеха девушки, которая промчалась мимо оставляя после себя столб пыли и запах.

Она и так раздражена, измотана долгим перелетом и возвращением в мир живых.

Спасения от этого попусту нет.

Кетрин зажмуривает глаза.

Элайджа кашляет от этой пыли.

– Элайджа…

Ее тихий и ласковый шёпот заставляет его обернуться, оторвать голову от стрелки башенных часов.

Ее голос проникает внутрь, разносится по венам вместе с кровью, и отравляет, подчиняет себе, умело подавляя его волю и вынуждая затеряться в собственных мыслях, словно в лабиринте, где за каждым поворотом поджидает болезненное воспоминание, наносящее удар прямо в сердце. Он искал ее в своем сознании и нашел.

Первая встреча на балу и то, как Тревор представил их друг другу, то, как он поцеловал ей руку, а та боялась, дрожала от страха или была взволнована этой встречей, но склонилась в реверансе и заглянула в его глаза.

– Простите меня. Вы мне кое-кого напомнили.

– Катерина, позвольте представить Вам Лорда Элайджу.

– Очень приятно, Милорд.

– Это мне приятно Катерина…

Он отыскал в своих воспоминаниях не только эту встречу.

И он уже видит перед собой ее, в зеленом бархатном платье и говорит откровенно, сидя рядом с ним на каменной скамейке. Теперь уже он смотрит ей в глаза, ведь за все это время эта женщина не только заставила его поиграть с ней в догонялки, но и поверить в нечто большее. Поверить в то, что возможно будучи мертвом можно чувствовать себя живым. Любовь заставляет чувствовать. Любовь заставляет жить.

– Ты же должен бежать за мной… И поймать!

– Но если я поймаю тебя, игра закончится.

– Спасибо, что отвлек меня…

– Ты выглядела такой одинокой, вот я тебя и пожалел.

– Клаус обещал провести со мной день, но он не вернулся.

– Да, Клаус живет лишь по собственным правилам.

– Он очень обаятельный человек. Думаю девушкам сложно ему отказать.

– И все же…

– Я не понимаю, почему он начал ухаживать за мной… Мне кажется, что я ему полностью безразлична.

– Многие браки были основаны и на меньшем…

– А разве плохо хотеть большего?

– И думаешь, что Тревор даст тебе это?

– Тревор верит, что любит меня, но настоящей любви нет, если она безответна… Ты согласен?

– Я не верю в любовь, Катерина.

– Я не могу согласиться, милорд. В жизни множество жестокости. Если мы перестанем верить в любовь, зачем тогда вообще жить?

Она любит, только он не знал. Она пыталась достучаться до него тем разговором, ведь сказать открыто, что любит не могла, не имела права, к тому же, что если в его сердце была другая. Элайджа полностью погружён в самые тёмные уголки своего сознания, потому что не помнит кто такой Клаус и почему они говорили о нем. Кто вообще такой Клаус? Ее жених, которого выбрала ее семья? Лорд? Друг? Знакомый? Семья? Он даже лица не помнит этого Клауса, зато помнит, что был знаком с Тревором и убил его, снес голову уже в двадцать первом веке при встрече, помнит, что был зон на Тревора, который привел не ее, а Елену – двойника. Еще он помнит их первую встречу в двадцать первом веке и то, как освободил Стефана, а ей приказал оставаться в гробнице, пока он не позволит ей уйти. Тогда он видел страх в ее глазах и его стоило бояться.

– Элайджа?

– Добрый вечер, Катерина. Ты правильно делаешь, что боишься меня.

Он помнит и прежде, чем прикрыть болезненно слезящиеся глаза вздыхает, отпускает ручку чемодана.

Слишком многое могут нам рассказать глаза другого человека и ее глаза говорят ему больше, чем слова. Ее темные, полные слез глаза говорят, и он понимает без слов.

Слишком много событий произошло за последнее время, и они никак не хотят укладываться в голове Майклсона и последнее воспоминание добивает его, слез он уже не сдерживает, только понять не может, как вышло так, что встретив ее он поверил в любовь и был с ней, а потом оставил. Оставил, уехал в Новый Орлеан. Если он любил эту женщину, то почему оставил? Почему он помнит их разговор в той гостиной. Он помнит только часть разговора, но этого достаточно.

– Пришло наше время. Элайджа, прошу.

– Катерина. Прощай.

Брюнетка старается сосредоточиться, понять Элайджа ли перед ней или его тень, двойник?

Тот Элайджа Майклсон, которого она знает всегда носит костюмы, удавку на шеи, которую называют галстуком и жертвовал и убивал любого, во имя семьи, защиты, тех, кто ему дорог.

Этот Элайджа Майклсон не носит костюмы, на нем черный полувер из легкой синтетической ткани сквозь который виднеется горло серой нижней майки, его прическа похожа на ту, когда они впервые встретились в этом столетии и волосы не уложенные гелем, а аккуратно распределены и отделены пробором и челка уложена на левую сторону, образ дополняют темные джинсы и кожаные туфли.

Что произошло?

Он хочет понять.

Она желает разобраться во всем и не зря ведь ее сердце тянуло именно сюда.

Сердце желает простить его?

Она не знает, что делать.

Отвернулся, лишь бы не видеть вновь и вновь терзающие душу воспоминания из далёкого прошлого.

Видел позабытое Средневековье.

Видел эпоху « Милордов » и « Миледи».

Видел, перед глазам, измученное бледное лицо кареглазой женщины, цепляющейся за него с разъедающим душу отчаянием, пока онемелыми губами она шепчет мольбу о том, что настал их час: жить для себя и любить друг друга, а он целует ее в лоб, зажмуривает глаза, только бы не поддаться эмоциям и не заплакать, остаться с ней, а ведь ему больно, шепчет ее имя и отпускает из своих объятий, исчезает и это конец, а она задыхаясь попросту от боли и подавляющей её слабости осматривается, пытаясь принять всю суть произошедшего. В ее карих глазах с лёгкостью читается поглощающая боль и угасающая жизнь. Их счастливая жизнь вместе. Он ушел, а ей нужно держаться и унять дрожь в трясущихся ладонях.

Дважды ведь невозможно прожить одну и туже жизнь, обрести утраченное счастье.

А дальше он просто плачет и нет даже тени сомнения, что это искренние слезы.

А Кетрин касается его руки, а он словно и не знает ее.

– Катерина. Прощай.

Он произносит те же слова, а у нее желание только ударить его, захлебнуться слезами и возненавидеть себя еще больше.

Почему он опять произносит эти страшные слова?

Почему Элайджа говорит эти слова вслух?

Почему он опять убивает ее этими словами, вгоняет острый нож в сердце?

Ненависть, что затопляет собою даже белок глаза. Хватка Кетрин становится в сотни раз сильнее. Настолько сильнее, что Элайджа не может выбраться, и потому прикладывает всю свою сверхъестественную силу, вот только бесполезно противиться и драться с обозленной и обиженной женщиной. Она не ослабляет стальную хватку, только еще сильнее схватилась за эту синтетическую ткань полувера, что еще какая-то доля секунды и она разорвет ее, разорвет его в клочья. Она смотрит прямо в глаза и взгляд ее протитан только ненавистью и злобой.

– Заткнись, Элайджа! Поиздеваться решил, после всего того, что было? Помни меня. Ты обязан помнить меня! Заткнись и вспомни! Заткнись!

И слова слетающие с её губ кажутся такими пугающими, порождают в теле первородного страх перед неизведанным. А затем всё заканчивается. Так быстро и внезапно, и перед ней Элайджа снова растерянный, до дрожи испуганный, взгляд его темных глаз. А что было? Что они пережили вместе? Почему она так зла? Зла, что он оставил тогда? Когда это было? Где это было? Чей это был особняк?

Он не помнит.

Вот только она плачет и кричит, бьет его кулаками в грудь, а взгляд его холоден, и он молчит стойко перенося каждый удар, Элайджа же ведь мужчина и ему не привыкать терпеть боль.

Вот только Кетрин отшатывается, кричит и плачет, кажется, не обращает внимание уже и на него, закрывает лицо руками и проклинает себя, что приехала именно сюда.

Будто бы дала ему и себе передышку. Сердце в груди отбивает спешный и загнанный темп, а пальцы дрожат от напряжения, что затопляет каждую клеточку тела, будто оно противится всему происходящему.

« Катерина…»– зовёт её этот бархатный, знакомый и такой родной голос. Голос зовет по ее настоящему имени, данному при рождении.

Элайджа сам делает шаг в ее сторону, берет дрожащую ладонь в свои руки, а перед глазами начинают мелькать странные образы прошлого, которые он не может уловить лишь ничтожными, ничего не значащими, обрывками. Он видит ее. Он видит ту самую женщину, которая мучила его во сне уже несколько дней. Мучила с тех самых пор, как он решил покинуть Новый Орлеан и отправится вслед за своей мечтой – в Маноск.

Ясно видит ее улыбку и слезы, кровь, смех, страсть, касания и поцелуи. Он помнит.

Обрывками, не все, но он помнит эту женщину, что прокралась вглубь его сердце и сознания.

Он вспомнил.

– Я всю свою жизнь был одинок, скитался по миру. У меня не было ни семьи, ни места, которое я бы смог назвать своим домом. Я монстр, что столько веков в полном одиночестве бродит по этой Земле и скрывается от всех. В груди у меня дыра и пустота. Я не помню, что привело меня в Новый Орлеан, но я помню, что всегда мечтал жить здесь и играть на фортепиано. Я мечтал стать музыкантом будучи в реальности монстром. Еще меня тревожил сон, в котором я видел силуэт женщины, но не видел ее лица. Она шла ко мне через горячие угли. Идет босыми ногами, ощущает огонь на своих пальцах, но не кривится и не кричит от боли, не плачет, а лишь идет ко мне. Я кричу, говорю, чтобы она остановилась, что я не стою всей той боли, через которую она проходит, но женщина встречает с жёсткой усмешкой и внезапным ликованием. Она победила. Она всегда побеждает. Раньше я не видел лица, а теперь вижу твое лицо. Это ты Катерина… Я любил тебя столько столетий и почему-то оставил, отрекся, отказался от любви. Почему? Ссора? Измена? Чувства угасли? Я не помню… Но я четко уверен, что виноваты мы оба.

Кровь в венах от этого бурлит, и чувствуя тепло его руки дрожит от страха, понимая что все становится всё сложнее и сложнее, будто кто-то другой стоит перед ней. Перед ней стоит тот, кто убил себя, отрекся от семьи и воспоминаний, клятвы « Всегда и навечно.»

Если Элайджа Майклсон отрекся от всего этого, значит случилось нечто ужасное и серьезное. Кетрин ведь знает, что он не может существовать без своей семьи и всегда действовал в ущерб себе, но во благо семьи. Она будет молчать, ведь дважды шанс на счастье выпадает не каждому. Можно ли вновь стать счастливым, вернуть утраченное счастье? Не спроста сердце тянуло ее сюда, чтобы она затерялась именно в этой французской деревушке.

– Неважно, Элайджа, то осталось в прошлом, а сейчас впереди у нас будущее, наше будущее, – вновь шепчет настойчиво охватывая его лицо руками, заставляя посмотреть в глаза.