Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 59 страниц)

«Если ты меня ненавидишь – значит я тебя победила».

–1935

Его сломали.

Он винит себя в смерти Татии, не стабилен, нападает на Финна, вырезает целое кафе, только потому что кровью запачкали рукав его белоснежной рубашки и у Ребекки нет другого выхода, как сломать шею брату.

Элайджа сломан.

Его самого нужно чинить.

Его нужно самого контролировать.

Он не простит себя, даже, если Ниулаус простил ему убийства Татии, которую он любил больше жизни.

Элайджа Майклон не простит себя никогда.

Все, кто когда-то посмел его полюбить обречены.

Все его женщины обречены на верную погибель. Любовь к нему только ломает, ранит.

Никто не выдерживал. Он помнит. Все помнит.

Помнит, как позволил Катерине уйти и та засунула голову в петлю, умерла, ушла незаметно, сломалась и стала Кетрин. Он так ждал ее, искал утраченную любовь, а в итоге нашел лживую и жалкую Кетрин Пирс. Он поклялся ей быть рядом в их вечности, но ушел, не посмотрел в след. Он оставил рану на ее сердце и сломал. Сломал, но она ведь Кетрин Пирс и выдержит все. Выдержила всю боль и обернулась в его сторону.

Помнит, как рыдал, когда узнал о смерти Селест. В ее смерти виноват его брат. Он плакал и кричал, но простил брата и сам убивает Селест, когда так вохвращается из мертвых и тановится угрозой для его семьи. Никто не сможет навредить его семьи.

Татия. Бабочка, которая выбрав его опалила свои крылья и больше никогда не взлетит.

Что он наделал желая спасти?

Его все равно простят. Но Элайджа Майклсон никогда не простит себя.

Кто следующей?

Хейли? Хоуп? Джиа? Камилл, которая так дорога его брату? Марсель? Да и любой, кто будет рядом с ним?

Стоп.

Красный.

Больше нет никакого смысла.

Хейли замерла в пороге библиотеки, она должна быть честна: сказать, что она выходит замуж за Джексона, но все равно сердце ее тянется к Элайджи и она любит Майклсона, а Элайджа любит свои страдания.

Сегодня же Рождество и у каждого должно исполниться желание.

Желание поддаться чувствам.

– Выходи замуж. Единственный возможный путь вернуть Хоуп – обезопасить город, для этого ты должна объединить своих людей, а я – объединить своих, Давина будет вынуждена объединить своих ведьм, и тогда независимо от их целей больше ничего не будет угрожать твоему ребенку. Делай то, что должна, чтобы вернуть свою дочь домой. Это моё желание для тебя.

Хейли касается его лица, желает уйти, но Элайджа не дал договорить, притянул к себе, его губы накрыли ее.

Она поддалась.

Это ее желание.

Она изголодалась и истосковалась по нему.

И прыгнуть вперед, обвив его бедра ногами. Вгрызться в его губы, целовать до крови, задыхаться.

Руки сжимают ее тонкую талию, прижимает к книжному стеллажу.

Поддаться эмоциям.

Губы приоткрыты, срывает галстук с шеи, срывает серую рубашку, пуговицы посыпались на пол и нарушили тишину в библиотеки. Он приподнимает ее повыше, и Хейли обвивает его бедра ногами, всего на секунду ему кажется, что рядом с ним она – Катерина. Она ведь поклялась, что только ее поцелуи станут для него броней. Самой надежной. Ведь когда страшко любовь – самая надежная броня, которую может надеть на себя человек.

Всего на секудну. Клаадет Хейли на кофейный столик, не отрывается от губ, слышит тихий стон и ощущает, как крепко Хейли обвивает ногами его тело.

В библиотеки слышатся вздохи и готят свечи.

Это было их желание поддаться чувствам.

Шаги.

Элайджа Майклсон может поклясться, что слышал шаги.

Ее шаги.

Ее запах.

Шаги, которые заучил наизусть.

Он просыпается в холодном поту, Хейли спит рядом, обняла его, положила голову на грудь. Она выглядит счастливой. Элайджа не может дышать и кажется, у него в горле застрял кровяной ком. Она ведь обещала ему, что покой без нее Майклсон не обретет. Обещала, что он будет харкаться своей же кровью и не найдет покоя в чужей, холодной постели. Стерва держит свое слова.

Элайджа осматривает ведь дом, но кроме его, Хейли и Хоуп здесь нет.

Здесь есть только ее тень, которую он видет спускаясь в кухню.

– Отпусти меня. Убирайся, Катерина и не смей больше тревожить меня, а я не потревожу тебя. Я ненавижу тебя! Слышишь? Я ненавижу! Я начал новую жизнь без тебя. Я не люблю тебя. Я ненавижу!

Молчание.

И она уходит.

Тень исчезает.

Он ведь боялся ее в гневе и именно поэтому усыпил в своей разуме. Усыпил, чтобы не тревожить и не терзать: ни ее, ни себя.

Элайджа ведь не уснет до утра, просидит на кухне выпивая виски. Стерва отпустила, но надолго ли?

Сколько он продержится, прежде, чем вернуться и пораниться шипами этой розы?

На утро он готовит завтрак, омлет и спускаясь вниз Хейли кажется, что это похоже на идеальную семью. Семью, которая состоит из ее, Хоуп и Элайджи. Идеальная семья, о которой она так мечтада и Маршалл улыбается, а Элайджа целует Хоуп в висок.

Только вот семья у нее будет с другим.

– С первого дня нашего знакомства. Я чувствовала к тебе очень многое. И все это время, ты не смог сказать о своих чувствах ко мне. Я все понимаю. Ты не из тех, кто может об этом говорить. Джексон может, мне кажется, с ним я смогу быть счастливой. Элайджа, я просто хочу быть счастливой.

И Элайджа Майклсон плачем.

Плачет по утраченной любви.

Плачет, потому что Хейли клянется в верности другому.

На ней белое платье, венок из живых цветов.

Хейли улыбается, держит Джексона за руку и клянется быть с ним до конца. Именно Джексон целует Хейли.

– Я обещаю чтить и оберегать тебя и твое, превыше всего остального.

– Разделять счастье и тяготы, быть твоим защитником, твоей поддержкой.

– Стать для тебя утешением, пристанищем и до тех пор, пока смерть не разлучит нас… Быть твоей семьей.

– Быть своей семьей.

Эта свадьба и армия волков нужна, чтобы защитить Хоуп. Но для Хейли все это настоящая.

Настоящая семья и ей нужно принять любовь Джексона.

Элайджа Майклсон любит свои страдания и покидает особняк своей семьи.

Джиа видит как ему больно и тяжело, сожалеет о том, что не надела на ту свадьбу черное платье. Видеть страдания Элайджи невыносимо и тот, кто казался сильным и неприступным плачет.

Не сможет жить под одной крышей с Хейли и Джексоном. Элайджа Майклсон и так растоптал свою гордость ради этой волчицы.

Ему нужно отвлечься, он напряжен и кажется только Джиа видит, как ему тяжело.

– Наверное мне и платье надеть стоит?

– Нужно подстраиваться под аудиторию.

– А ты наденешь темный костюм, который весит слева или другой такой же справа…

– Лучше возьму тот, что посередине.

– Блин, если кому нужна девушка и немного беспорядка… Точно! Твоя девушка взяла и…

– Верно.

– Вышла замуж.

– За другого.

Джиа понимает его и готова поддержать. Знает, что он не спал всю ночь. Знает, что Хейли он не нужен, но нужен ей – девушке-джаз. Нужен, потому что их мелодия еще не окончина. Она надевает фиолетовое плать и идет с ним к ведьме, высквзывает все этой самоуверенной старухе. Говорит, что ненавидит Бетховина и играет себя. И Миссис Джозефину завораживает самоуверенность и талант Джиа. Элайджа думает только о том, что Кетрин бы поступила точно так же. Высказала бы все и в добавок ухмыльнулась.

Конец игре.

Она пьет пиво, потому что теперь пьянеет быстро от другого алкоголя, а Элайджа просто подстраивается под аудиторию.

– Говорила же, нужна женщина, чтобы растормошить тебя…

Ее пальцы ослабляют узел галстука.

Это был тяженый день, но она хотя бы помогла ему убедить ведьму помочь.

Элайджа чувствует, напряжение отпускает, уплывая прочь по волнам, уплывает словно лодка в океане. Исчезает.

Ему не хочет вспоминать Хейли и думать о том, что нужно вернуться и открыть черную дверь, чтобы увидеть ее – Катерину.

Его и самого нет.

Элайджа Майклсон мертв уже столько столетий. Мертв уже тысячу лет.

Сердце пропускает удар, когда эта смелая и уверенная скрипачка поднимается с дивана, оправляя ткань фиолетового платье. Ему нравится этот яркий цвет.

– Ты так и не сказал, нравлюсь ли я тебе в этом платье…

– Ты права.

Молния застряла. Помоги мне вылезти из него.

Он помнит ее слова и эта женщина и вправду права. Она сможет отвлечь и утешить его. В этом то женщина лучше знает: когда мужчина страдает, а когда ему хорошо.

Джиа просто не верила, что с Хейли Элайджи было хорошо. До нее дошли слухи о их близости. Но Элайджа ведь страдает и несчачтен. Этого хотела Хейли Маршалл?

Они в одном океане, в котором разрозился шторм.

– Она сделала это, так? Твоя девушка разбила твое сердце, вышла за другого? Марсель и я. Знаешь, я думала, что-то получится, но он думает лишь о Ребекке. Может быть, мы и не в одной лодке, Элайджа, но точно в одном океане…

Шторм усиливается.

Она спасает его, но тонет сама.

” Платье ужасное, но подчеркивает фигуру, формы Джиа и этот цвет мне нравится” , – думает Элайджа Майклсон, вставая с дивана. Поворачивает к скрипачке спиной, касаясь кончиками пальцев ее смуглой кожи.

Громкий щелчок в наступившей разрушает тишину. И лишь дыхание, и быстрые толчки сердца – куда-то в ребра. Шелест ткани, соскользнувшей с узких плеч.

И губы…

» Ее кожа пахнет мускатом », – проносится в голове Элайджи, выводит языком узоры на шее. Ладони ложатся на груди.

Силы отказали.

Она поворачивается в его руках – плавно, одним движением. Сейчас все зависит от нее.

Она вправе решать и решает поцеловать, вместо того, чтобы наградить пощечиной или убить. Он ведь сам учил ее убивать.

Он убил ее музыку.

Она убила его скованность и Элайджа не может держаться.

И когда ее губы касаются губ, рука обнимает за шею, в глазах он видит тот огонь страсти, что видел в глазах Катерины и это удар по нервам. Удар такой силы, что внутри все перегорает.

Она смогла не просто разжечь огонь, а испепелить его.

Ее руки тянется к его брюкам, и он не мешает, когда та расстегивает ширинку.

Она и вправду может заставить забыть его обо всем и он забудет, когда целует и ее стоны в губы, сбившееся дыхание. Следы от укусов на шее плечах, царапины на спине, и кровь на губах засохнет, следы и раны затянутся.

Они оказались в эпицентра шторма.

Шторм уничтожил их.

Шторм поглотил их.

Шторм сломал, перевернул лодку.

***

Она его случайна и очень скора замолчит на всегда, но предаст ли он ее.

Она не хочет прощаться с ним и пусть он поспит. Ему нужен здоровый сон. Его глаза закрыты, размеренное дыхание и он улыбнулся во сне.

Это ведь первая ночь, когда Элайджа Майклсон спит спокойно.

Когда наступает утро Джиа пытается тихо уйти на кухню, чтобы приготовить завтрак, выпить кровь с пакета после долгой и жаркой ночи и Джиа кадется, что стоны и соприкосновения их влажных, разгоряченных тел слышал весь квартал.

Пытаясь натянуть узкое платье, уйти бесшумно, только Джиа в сантиметре от того, чтобы наступить на наручные часы. Часы остановились. Часы с гравировкой, которую она может прочитает.

Да она ведь не глупая и прекрасно понимая, что это случайная связь на ночь, но это нужно было ему.

Она не первая и не последняя женщина в жизни Элайджи Майклсона.

Она случайная.

Случайная, которая влюбилась в него и так отчаянно желала быть рядом, пораниться им, сломать себя и бежать к нему на красный свет.

Она ведь так ждала именно этого мужчину.

Больше нет смысла и Джиа узнает всю правду, когда он проснется.

Улыбается тонко и смотрит на девушку с деревянным подносом в руках. Она принесла для него завтрак и ему так приятно, что во всей этой суматохи и бойне, кто-то заботится о нем и переживает. Джиа садится на постель и улыбается в ответ.

– Доброе утро и я добавила крови с пакета в кофе.

– Спасибо, моя Джиа.

– Не такая же я и твоя. Я нашла их на ковре и они остановились. Я где-то слышала, что часы останавливаются, когда человек умирает. Это нручтно.

Она ухмыляется, протягивает ему наручные часы и видит, как меняется его лицо. Ему неловко и солгать бы, но Джиа не дурочка. Джиа все поймет и ему лучше рассказать всю правду.

Она и так уже сломана.

Ее уже не сломать и не починить.

– “Если не верить в любовь, зачем тогда жить? К.” Сказать такое могла только женщина. И где она сейчас? Ты любил ее? Почему у вас не вышло. Ты же знаешь, что мне лучше сказать правду. Я пойму и приму. Тебе нужно высказаться. Видимо, она дорога тебе, если ты не выбросил часы. Что теперь? Починишь или выбросишь?

– Катерина. Ее имя Катерина. Я так ждал ее и любил. Наша любовь была особой – черной. Она понимала меня, мы мечтали об одном и том же. Мне было тяжело простить ее предательства, но мы были обречены. Она сбежала с ритуала, который должен был вернуть волчью сущность пять столетий назад. Катерина двойник Татии. И недавно я осознал, что Татью убил я, а не наша мать. Это сделал монстр во мне. Я всегда буду винить себя. Катерину затянула тьма и она умерла, чтобы родилась жестокая и беспощадная, самовлюбленная, эгоистичная Кетрин. Так, как с ней мне не было с другой и она поклялась, что будет тревожить мой сон. Я и вернуться к ней не могу, потому что она не простит, что я выбрал семью. Я вижу ее только в своем подсознании, где-то глубоко внутри меня, в венах остался ее яд, запах. Я понимаю, что должен отпустить ее, так говорит разум, но сердце не отпускает. Я желал провести с ней остаток вечности. Даже сделал предложение разделить вечность на двоих.

– Черт, ты сделал предложение? Почему ты оставил ее, если так дорожил?

– Никлаус сказал, что мы никогда не узнаем минуты счастья. Он убил всю ее семью, просто чтобы отомстить за то, что сбежала, обратилась и в последствии скрывалась от него пять веков.

– Твой брат козел. Всегда так думала. А она?

– Катерина желала убить Клауса и если бы у нее это вышло, то я бы лично убил ее, вырвал ее сердце. Она не желала потерять меня, поэтому отказалась от задуманного. Ради меня и нашей любви. Но если слова, о любви были ложью? Она просто обманула еще одного мужчину? Я очередной дурак, попавший в ее сети. Я запутался. Я оставил ее ради семьи. Я отказался от счастье с ней во благо семьи.

– Вот стерва.

– Именно так, Джиа. У Катерины спецефический характер. Хуже, чем у Никлауса.

– А Хейли? Ты смог открыть свое сердце для нее?

– Я поклялся защищать ее, свою племянницу. Она выбрала счастье с другим, и я не смею осуждать ее. Хейли и Хоуп многое значут для Никлауса. Она надежда на искупление моего брата, какое я столько столетий искал для него. Открытое сердце невозможно закрыть, Джиа.

– А что я? Случайная связь на ночь?

Вдруг притягивает к себе целует обнаженное плечо, вдыхает запах волос. Он целует, так чувственно, что мурашки бегут по коже.

Она и вправду ждала его.

Ждала, чтобы ноты были ровными, как и биение сердец.

Она спасет его.

Она простит его.

Только вот можно ли спастись в холодной постели?

– Я желаю, чтобы ты была рядом и сыграла на скрипке, только для меня. Только моя.

– Я сыграю…

Кивает и улыбается. Она давно не пыталась разгадать намерения этого мужчины. Того, кто просчитывает все на десять шагов вперед. Зачем она ему? Чтобы Хейли ревновала? Чтобы забыть о Катерине? Чтобы утолять его голод?

Хейли пыхнет пунцовым, если это возможно и закипает от злобы, еще секунда и вот-вот пар поцдет из ушей, носа, рта. Она ревнует, когда сталкивается с Джиа в доме Джозефины. Видит, как Элайджа смотрит на скрипачку и та улыбается ему в ответ. Хейли понимает, что у них все хорошо и доверительные отношения, ночи наполнены страстью и пламенем, теплая постель.Отходит, чтобы пригласить Джозефину, а Хейли садиться на стул рядом с Элайджей, скрещивает руки на груди, смотрит на то, как Майклсон расстегивает пуговицу своего пиджака, садится на стул рядом.

– Я рада, что ты нашел кого-то столь… разносторонне одаренного, чтобы проводить свое время.

– Что ты от меня хочешь?

Она и сама не знает, чего хочет: то ли выдрать все волосы на голове Джиа, то ли ударить его, бить о пол, стену.

Элайджа точно знает, что будь на месте Джиа Кетрин, то кровь Хейди украсила бы стены этого особняка. В гневе Пирс бы никто не остановил. Она бы не стерпела оскорбление, даже в такой форме. Ведь будь воля Маршалл она бы прямо сказала Джиа, что та личная шлюха Элайджи и не больше.

Джиа не была похожа на Хейли, ее кожа пахла мускатом. Она умела смеяться и плевала на правила. Она была совсем другой.

Она случайная.

Она добрая.

И да, Майклсон думал, что они в одной лодке.

Вместе в одной лодке.

Джиа добрая, поддерживает Элайджу и рядом с ним. Она зажигалка, которая разжигает в нем огонь. Она искренна в своих чувствах и заботится. Залечивает надеждой его раны.

Он дорог ей, как и она.

Вскоре Хейли поймет, что Джиа рядом с Элайджей из-за чувств и готова на все ради него.

Джиа понимает, как ему так тяжало. Тяжало спасать семью, быть крепким плечом на протяжении тысячи лет, воскресать и умирать, убивать во имя семьи.

– Элайджа сказал, что у твоего ребенка много врагов. Если кто-то прорвется через выставку собак, вы с ребенком сбежите, а я останусь и задержу их.

– Ты меня не знаешь. Почему ты рискуешь ради нас?

– Не обязательно знать тебя. Я знаю Элайджу. И знаю, что ты значишь для него.

Скора мелодия кончится.

Скора в лодке останется только один.

Скора эту любовь убьют.

Она приходит в особняк Майклсонов, когда узнает о Джезефине и всем, что происходит.

Она желает быть рядом. До самого конца. Их конца.

– Ты не должна быть здесь.

– Марсель сказал мне про Джозефину. Я хочу знать кого нам надо убить.

– «Нам» не надо никого убивать. Уходи, прошу.

– Знаешь что? Мне надоело принимать от тебя приказы. Да кем ты себя возомнил?

– Сейчас – не время.

– Никогда – не время.

– И не место. Поверь мне когда я говорю что, ты не можешь здесь оставаться.

– Это ты так обо мне заботишься? Ну и ладно. Жаль что я не играю в угадайку.

Он целует ее и так защищает. Защищает тем, чтобы она была подальше от него, когда начнется бой.

Только так защитит его и она уходит.

Возвращается в место, где они были всегда. Возвращается в комнату Элайджи, заправляет постель, выключает светильник, закрывает открытую книгу. Сегодня Майклсон уходил в спешке и проснулась она в одиночестве.

Сердце колотится и ей нужно прийти в себя, сбросить эту тяжесть, успокоится. Она переживая за Элайджу и тревога не отпускает ее. Здесь должно быть уютно и Джиа полноправная хозяйка.

Отпустит, как только Джиа сможет сыграть мелодию, тянется за футляром.

Слышит шаги.

Это точно его шаги. Джиа ведь заучила его шаги наузусть. Оставляет футляр на постели, оказывается внизу и желает крепко обнять его, поцеловать и знать, что все будет хорошо. Теперь все будет хорошо, потому что он вернулся и все закончилось хорошо.

Музыка ее успокаивает.

С Элайджей ей спокойно.

– Бедная, Джиа.

– Ты, ублюдок! Ты хоть знаешь, каково твоему брату, который из кожи вон лезет, чтобы спасти семью? Кто-нибудь, хоть раз спросил каково ему? Кто-нибудь волновался о нем? Спрашивал, что чувствует Элайджа?

Как же она ошиблась, ведь сталкивается с Никлаусом, у него ведь есть план, он знает, что будет дальше и как причинить боль его брату, ухмыляется, удерживает за плечи, заставляет посмотреть в глаза и говорит: – Сейчас ты пойдешь со мной, снимешь свое защитной кольцо на глазах Элайджи, как только я скажу? Поняла?

Она прекрасное его поняла, идет за ним в особняк, чтобы выполнить приказ и умереть.

Элайджа пытался вразумить брата, сражаться с ним, бить о стену, сжать руку на шеи, пока тот не прижимает его лицо к железному перилу балкона.

Клаус заставит его смотреть.

Клаус заставит его страдать и вольет в глотку Элайджи порцию боли.

– Элайджа?

– Джиа, будь милой девочкой и сними защитное кольцо.

– Нет! Нет!

– Я не могу себя остановить.

Она не может спастись.

Сгорает, как спичка.

Угасла.

Он не спас ее.

Что он наделал?

Что они наделали?

Невозможно включить поворотник, развернуть автомобиль и вернуть все назад.

Невозможно начать и на тормоз.

Она не может сопротивляться, снимает кольцо и сгорает в солнечном свете.

Никлаусу вновь удалось отнять у него все. Никлаус всегда что-то отнимает, поступает так же, как поступили с ним, а Элайджа вонзил клинок в его сердце, помог Хейли бежать с Хоуп.

Удалось обратить в пепел.

Джиа больше не закричит и не заплачит. Она все равно простит его.

Простит, потому что слишком добрая и понимаящая.

Кричать и плакать будет Элайджа Майклсон.

Кричать видя, как на его глазах она сгорает заживо.

– Впечатлен, ты еще не видел, что я приготовил для Хейли.

Джиа полюбила его, а он сломал ее.

Она ушла, сгорела.

Клаус без страха заглядывает в глаза, полыхающие багровой яростью, оскал клыков. Элайджа ведь попытался прижать его к кирпичной стене, сжать руки на горле, а Клаус зол, отбросил его на пол.

Это намек на легендарного зверя за Красной Дверью? Ну давай же братец – выпусти его – тихо произносит Клаус, предвкушающие прищурившись.

Элайджа вновь попытает напасть и Клаус знает это и ждет. Он, морщась от боли, отталкивает его от себя бесчувственного брата. Бесчувственность не красит Элайджу, как многих других сорвавшихся с катушек, У бесчувственного Элайджи запах крови и взгляд убийцы. Движение, и он подминает Элайджу под себя, оба летят с лестницы.

» – Я хочу, чтобы ты горел и страдал, как она», – повторяется в мыслях Элайджи пока его кулак бил лицо брата, пока они летят вниз с лестницы.

Черные вены расползаются под глазами, рык и неуловимое мановение сильных рук, и Клаус прижимает к себе брата.

Знает, что Элайджа не сможет уйти.

» – Никлаус разрушил все… Семью, отнял возлюбленных, разлучит мать сдочерью… А сейчас, что? Жизнь? » – думает Элайджа.

А затем удар в грудь ведьмовским клинком и Элайджа видит собственную кровь и безумная пульсация в висках боль и позволяет Клаусу разложить свое тело на этом пыльном асфальте.

Все что осталось от них…

Она его случайная, от которой ему останется скрипка и горстка пепла на асфальте.

Случайная связь.

Случайное увлечение.

Случайное отвлечение.

Случайная преданна им.

Случайная погибель.

Случайная жертва.

Она его случайная.

========== Глава 65. Ад здесь. Ад реален. ==========

Ад пуст. Все бесы здесь.

©Шекспир

Вся ее жизнь сон.

Долгий и спокойный.

Короткий и тревожный.

Кетрин Пирс хочеи всего лишь просыпаться в порядке. Сказать, что с ней все хорошо, что она не умерла и по ее вине не погибла ее единственная дочь.

Вздох.

Дыхание – дарует жизнь.

С последним вздохом заканчивается жизнь.

Но она мертва.

Дышит, жадно глотает воздух.

Глотать воздух, так, как будто он завершиться через секунду и она больше никогда не вздохнет.

Кетрин Пирс та, кто борется за жизнь.

Кетрин Пирс та, для которой любить значит – никогда не сдаваться.

Бороться.

Рассвет заполняет комнату. Первые лучи солнца освещают ее лицо.

Глотает воздух, осматривает свои руки и понимает, что кожа рук здоровая и молодая, на ней прозрачный темно-зеленый пенюар в пол, под которым скрывается черное нижнее кружевное белье.

« Дрянь» – первое, что приходит в голову Пирс.

Она желала увидеть нечто иное, а не просторную комнату залитую рассветом и себя в нижнем белье и прозрачном пенюаре.

Разве это Ад?

Ад здесь?

Не похоже.

Взгляд в потолок : белый, по среди хрустальная люстра.

Это не похоже на Ад.

Невероятно, что она оказать здесь, а не в чане с расплавленной лавой, в Аду.

После всех ее грехов Кетрин Пирс дорога в Ад.

Помнит.

Она вспоминает : затянутое серыми венками лицо дочери, слезы, то, что перед смертью Нади она показала ей идеальный день и « Твоя мама любит тебя.» Поцелуй и нож в живот. Знала, что не может быть со Стефаном и все равно попыталась добиться его любви, при этом наплевала на свою единственную дочь. Она помнит разговор с Бонни в соборе и ветер, который затянул ее в тьму.

Она кричала, цеплялась, но так и не могла сопротивляться.

Это было похоже на сон.

Ее самый худший сон.

Потратила жизнь впустую.

Желала получить все, а в итоге потеряла все и сразу. Лишилась : жизни, дочери, любви.

Это точно ее самый худший сон.

Спрыгнуть с постели, ступит босыми ногами на холодный пол.

Ей холодно.

Она одна.

Может отечество и ее личный Ад?

Не похоже, ведь Кетрин Пирс научилась бороться с одиночеством.

Хуже всего – изображать спокойствие, когда в душе сходишь с ума.

Уже сошла с ума, как его губы вздрагивают и она произносит имя : – Надя.

У нее и внутри так – мертво и сыро, сердце заросло плесенью и тоской.

Утонула в этой тьме.

Катерина красивая и улыбчивая.

Человечная, беззаботная, весёлая, всегда поддержит, поймет. Светлая, добрая, хорошая, нежная, мягкая, смешная и хрупкая.

Была.

Была пока Катерина не умерла.

Кетрин ступает вперед, чувствует, как от боли и бессильной ярости темнеет в глазах.

Убила себя сама.

Сама виновата.

Потеряла себя.

Так и не узнала Стефана Сальваторе.

Помнит, как все измелини ее ложь и игры.

Игры.

Они не сломали её, нет, она слишком сильная для этого.

Но они её изменили.

Она никогда не простит себе.

– Гори в Аду, Стефан. Все горите в Аду!

Кричит. Идет вперед, делает широкие шаги, которые говорят о ее целеустремленности и непринуждённость. Идет прямиком к черной двери, сжимает руку на золотистой ручке.

Заперта.

Не выбраться.

Где-то глубоко внутри самой себя, заперлась в подземном бункере, уснула и смотрит вечные сны, в которых только она Элайджа и ее дочь. В которых ее дочь жива рядом. Рядом с ними. Они сидят на кухне и он готовит завтрак, Надя смеется рассказывая, что нашла достойного парня и в этот раз они одрбряют ее выбор. Элайджа носит её на руках и иногда по вечерам, приглашает на танец.

Слишком идеально.

В снах она кажется счастливой. Но похожее ей снилось только раз.

Только раз, в своем сне она была свободна и счастлива.

Клянёт себя за то, что так отчаянно не желает просыпаться.

Клянёт себя за то, что все разрушила.

Бежала за Стефаном, который убил ее.

Убила.

Заперта.

Думать, как выйти, открыть эту черную дверь.

Стучать кулаками, бить коленом, дергать ручку.

Убила.

Только сейчас понимает, что она наделала, потеряла все и умерла из-за пустых иллюзий, которые словно прах развеялись по ветру.

– Дрянь! Я дрять! Я ненавижу себя!

Напрасно она желала получить любовь Стефана Сальваторе, который никогда не любил ее. Почему не остановилась ради своей единственной дочери?

Она мертвая, черная, ее догоревшую плоть разлагается, ее поедают черви.

Теперь она возненавидела себя.

Заперта.

Кричать и стучать в дверь.

Только вот ее никто не слышит.

Словно идет ко дну.

Перед глазами мгновение, когда она закрывала глаза Нади и слезы на глазах.

Она подвела свою дочь. Дочь, которая любила ее и искала.

Единственные человек, который любил ее и сражался за нее.

Любовь и вправду слезы и боль, слабость.

Слезы, темнота в глазах.

Больно.

Она умерла и слишком поздно осознала, свои ошибки.

Боль, которая отравляет.

Боль, что сил даже плакать нет, спасаться и тебя преследует только одно желание – вскрыть себе вены.

Помнит все.

Не забудет, что ища любовь потеряла все.

Кетрин Пирс не простит себя.

Заперта в этой комнате, где тихо и вечный свет.

Она была не права.

Желание умереть еще раз.

Желание снести с петель эту черную дверь, разбить в щепки, царапать ногтями эта дверь, сдирать черную краску.

Нервы сдали.

Взаперти.

Громко кричать.

Разбивать костяшки в кровь.

– Прости меня, Надя…

Сползать вниз, прижаться к двери, дрожащими ладонями закрыть лицо, а синяя венка выступила на не лбу.

Она осознала, мочит, а мысли орут и ей бы притупить боль.

Нет сил подняться.

Моральную сменить на физическую.

Это не реальность.

Это не Ад.

В этой реальности Элайджа Майклсон всё ещё тот единственный, у кого есть ключ от этой черной двери с золотистой ручкой. Единственный, кому позволено входить в эту дверь.

Он впускает ее к себе в душу, и, может быть, именно поэтому он открыл перед ней свою.

Она знает его настоящего – монстра в костюме, жестоко, но благородного, любящего, верящего в искупление, мечтавшего играть на пианино и свободе.

Он знал ее настоящую – без маски, которая врослась в ее лицо, страстную, необузданную, эгоистичную, ту которая может даровать спокойствие и смотреть с нежностью, потому что любит она того, кто заботится. С ним не нужны маски, не нужно быть стервой. С ним она Катерина.

Кетрин знает его – другого. Она знает, как сложно Майклсону уснуть ночью, даже в её теплых объятьях, потому что кошмары не исчезают, отнятые им жизни остаются отметинами в памяти, как ни старайся их забыть и скрыть за красной дверью. Он долго ворочается, крепко сжимая её тоненькую ладонь, гладит волосы. Она не выносит одиночества, собственные мысли сводят с ума, картинки из прошлого разъедают мозг, сводят с ума.

Ей тяжелее дышать, потому что Кетрин Пирс захлебывается, давится своими слезами, прижимается к черной двери, начинает дрожать, потом дёргается раз, второй, третий…

И закрывая глаза летит в пропасть…

И всё, уже не спит…

Всё, уже очнулась и оказалась в реальности.

Реальности, в которой лучше бы она не отпускала бы его, не играла с этим мужчиной в игры, не пыталась казаться сильной.

Говорить легко, а исправить тяжело.

Он поцеловал ее в лоб, на прощания, а она молчала.

В финале их истории был поцелуй в лоб.

Она лихорадочно смотрит в пространство и шепчет что-то.

– Элайджа…

Шепчет его имя, потому что утешить ее и мог только он. Важно, что благодаря ему она могла подняться и стоять на ногах.

Это привычно.

Привычно падать и подниматься.

Он не придет и не поднимет ее с пола.

Упала.

Однажды ночью Кетрин Пирс упустила момент его пробуждения. Утром он всё так же лежит под боком, тихо, не двигаясь и едва дыша. Его карие глаза раскрытые и пустые и смотрят в ее, словно карие зрачки одного дополняю другие.

Чернее.

Вместе чернее и темеее.

Она обнимает его. Соединяет два потерянных, изломанных мира, прижимает ухо к его груди и слушает – ей так важно почувствовать, что прямо сейчас – он живой.

Да, она знает. Знает, что он живой и сердце Элайджи Майклсона бьется вдали от нее.

Она кажется тоже видела этот сон.

Сон в котором они счастливы.

Все это было лишь сном.

В реальности его нет рядом.

***

В реальности она упала, рыдает, закрыла лицо руками.

В реальности Кетрин Пирс в Аду.

Ад реален.

Ад здесь.

Распахнуть глаза и осознать, что ты находишься в самом худшем дне.

Дне, все было залито кровью. Волосы заплетены в маленькие косички, которые обвивают голову кругом. Бежевое хлопковое платье, черно-фиолетовая накидка.

Эта комната залита кровью. Ее отец проткнут мечом в сердце и прижат к стене. Его проткнули мечом и прижали к стене.

У матери и сестры перерезано горло.

Ее мир рухнул.

Тяжело.

Рыдает на груди матери и потеря семьи сломала невинную Катерину.

Слезы смешаны с кровью.

Рыдать на груди матери.

Это день, когда она обнаружила свою семью мертвыми.

Клаус Майклсон отомстил.

– Он убил их. Всю мою семью. Просто в отместку за то, что я сбежала.

Тот, кто не ощущал, не пережил пустоту и заброшенность, не сможет передать её. Так же и Кетрин Пирс не знала что такое пустота и боль на протяжении пяти веков.