Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 59 страниц)

Тепло и огонь, словно закипает кровь.

Кровь закипает, когда он накрывает своими губами ее губы, прижимает к себе и удерживает силой.

Не позволит вырваться.

Теперь она не казалась такой сильной, какой обычно представала перед всеми. Этот теплый поцелуй, дыхание слегка сбилось, а лицо спрятано в его плече. Он несмело провел рукой по спутанным волосам, спускаясь по спине, а после снова возвращался, прижав ее к себе. Хотелось пообещать ей, что все будет хорошо, что они все вернут и будут вместе в вечности, но не мог знать наверняка вернется ли он когда-нибудь к этой женщине, желая запечатлеть этот короткий момент в своей памяти, перемотать его в начало и снова пережить. Мужчина прижался губами к ее макушке, оставив короткий поцелуй и чувствуя, что Кетрин вновь берет вверх над своими эмоциями и понемногу успокаивается. Но он не хотел ее отпускать: еще минуту, еще секунду…

– Ты мне нужна, Катерина и я скучаю, – негромко произнес он, понемногу ослабляя крепкие объятия, – Мы будем в нашей вечности.

Ощущение покоя стало понемногу охватывать ее тело, заставляя расслабиться. Сонливость начала брать вверх, но она отчаянно сопротивлялась. Проклятая усталость сковывала мышцы и разум, но Пирс старалась выглядеть бодрой, смотреть в глаза. Наткнувшись на встревоженный и слегка укоризненный взгляд брюнетки, мужчина свел брови к переносице, хмурясь. Она уже наперед знала его слова, но по-прежнему ожидал, когда фраза сорвется с губ.

– Тебе нужно отдохнуть, моя Катерина. Ложись, – произнес он, глядя на нее.

– Посидишь со мной? Я – женщина. Лучшая из всех, что у тебя были и когда-либо будут. Просто признай это и еще кое-что. Признай, что думаешь, обо мне и однажды ты будешь спать или любить так же меня другую, говорить ей те же слова, ты будешь думать, что обрел покой и счастье, который обещал мне. Будешь думать, что обрел утраченную любовь и тогда, Элайджа Майклсон, ты задохнёшься, утратишь надежду и захлебнёшься кровью. Ты будешь страдать так же, как страдаю я. А может ты убьешь ее и захлебнешься кровью своей драгоценной Хейли. Ты не спасешь ее, как не спас меня.

– Конечно, – немного подумав, произнес Майклсон, поднялся с пола, подхватил ее на руки, чтобы отнести в постель.

Она и не сопротивлялась, только уткнулась носом в подушку.

Она устала.

Она должна поспать и принять все произошедшее.

Принять предательства.

Она может поспать пока он рядом.

Пока Элайджа Майклсон почти ее, сидит на ее постели, а она сжимает его руку.

Впервые за это время он выдал некое подобие улыбки, больше похожее на ухмылку. Тепло ее рук, взгляд, прежде, чем она погружается в сон – это то, ради чего нужно пытаться выжить. Снова и снова, разбивать врагов и верить в искупление, семью, совершать ошибки, но сражаться несмотря ни на что.

========== Глава 63. Все же недостойна счастья. ==========

Into the hills cry the tears.

Of the crocodiles lost feet on the road.

Said I love you so I don’t have to be alone.

Smoke fast, out the door.

Love hard, but in the end we’ll kill them all.

Sun’s coming up too early my valentine.

Into the hills we go.

I don’t know if I could live much more .

Didn’t know that I could feel this great .

Life’s to waste, higher higher, get, higher higher .

In the sunlit dawn, if we lucky maybe god might call.

Smoky heaven feeling on my own .

Lost control get, higher higher, get, higher higher.

На холмах проливаются слезы.

Крокодилов, заблудившихся по дороге.

Я сказала, что люблю тебя, так что я не должна быть одинока.

Кури быстрее, снаружи.

Люби сильно, но в конце мы убьем их всех.

Солнце поднимается слишком рано, мой Валентин.

Мы поднимаемся на холмы.

Я не знаю, смогу ли я прожить намного больше.

Не знала, что могу чувствовать себя так потрясающе.

Жизнь пропадает впустую, выше выше, поднимись, выше выше.

В залитый солнцем рассвет, если нам повезет, мы можем услышать Бога.

Под этими туманными небесами сама по себе.

Потеряй контроль, поднимись, выше выше, поднимись, выше выше.

Laurel – To The Hills.

*** Новый Орлеан. 2014 год. ***

Ее сердце стучит, но с человечность стоит проститься.

Ей нужно питаться и контролировать новую себя.

Хейли ведь не желала всего.

Не желала принимать себя новую.

Не желала принимать то, что ее дочь растет вдали от нее.

Элайджа застаёт Хейли в ванной комнате.

Свет от плавившихся свечей и шум воды и окровавленный труп последней убитой ведьмы.

Она плачет днями.

Она питается ночами.

Пол испачкан кровавыми, волчьими следами, которые сменяются человеческими.

Вспоминая дочь она только желает разорвать любого, кто отнял малышку у нее.

Винит себя, потому что не смогла уберечь ее, сделать так, чтобы у ее дочери был дом и семья.

Ей плевать и кажется Маршалл больше волнует количество пены или настоящей ли венецианский хрусталь в этой люстре.

Элайджа думает, что так лучше и пусть Хейли никогда не узнает о разговоре с его братом, который состоялся вчера, в мастерской Никлауса: —Только ты сможешь ее освободить, Никлаус.

– Как жаль, что мне наплевать, дорогой братец.

– Мне не наплевать…

– Так пусть Хейли станет твоей заботой, Элайджа.

– Я не смогу научить ее тому, чему сможешь научить ты.

– И чему же я могу научить Хейли?

– Наслаждаться пролитой кровью. Только так она обретёт свободу и утолит голод монстра.

Она ненавидит себя, не желает так жить. Вечность угнетает ее.

– Думаю, я смогу преподать ей урок, как разрывать тела и мириться с вечностью. В котеле, где много ведьм, которых так ненавидит Хейли. Она ведь сконцентрировалась на ненависти. Я прав?

– Все именно так.

Элайджа замер на пороге ванной комнаты, смотрит только на нее и видимо ей стало легче, после всей пролитой крови.

– У тебя была насыщенная ночь.

– У меня был паршивый день, так что мы с Клаусом отправились в Котел. И можешь представить, наткнулись на ведьм.

– У меня был паршивый день, так что мы с Клаусом направились в котел. Можешь представить! Мы наткнулись на ведьм.

Элайджа ухмыляется, не отводит взгляда, а Хейли кажется погружается в свои воспоминания.

Он был впечатлен ее острыми ключицами и тонкими запястьями, пытался рассмотреть татуировку, но пена для ванны мешала ему прочитать надпись.

Она могла тонуть в этой ванной и пролитой крови. Она ведь убила не только ведьм, Франческу, но и восьмерых ее же вида.

Он мог тонуть в ее глазах, что всегда смотрели на него чуть свысока. Гордая. Уверенна. Эгоистичная. Своенравная волчица.

В глазах он всегда видел грусть и желание уйти. Уйти в горы и обрести свободу.

У Хейли Маршалл было, есть и будет все, чего бы она ни пожелала.

Элайджа Майклсон позаботится об этом, а ее заботит только крики ведьм и багряная кровь, которой было испачкано ее лицо.

” На холмах проливаются слезы.”

“Крокодилов, заблудившихся по дороге.”

Хейли проливала слезы. Уже какой день. Именно такой ее и находит Клаус в комнате их дочери. Она ведь сама разгромила детскую и винить ей стоит только себя. Разве мать может бросить своего ребенка? Она улыбнулась, только единожды, когда услышала из уст Майклсона имя: – Ее имя Хоуп. Имя нашей дочери.

Она знает, что ее ребенок и вправду надежда этой семьи и даже если у них отняли эту надежду нужно верить. Верить и надеется.

Она была матерью, а стала монстром.

– Идем, волчонок.

– Куда мы идем, Клаус? Отвали от меня. Я желаю только выпить виски. Понимаешь, я увила восьмерых волков, Франческу и легче мне не стало. Только хуже, а алкоголь притупляет эту боль.

– Развлекаться.

Развлекаться, проливать кровь.

Ее тело напряжено, словно натянутая струна, которая может лопнуть в любую секунду и Хейли Маршалл уже какой день не смыкает глаз, пила алкоголь, проливает слезы и тонет в крови, ломает кости, раз за разом стонет от боли обращаясь в волчицу, только чтобы убежать.

Убежать от себя.

Убежать в горы.

Убежать, разрывать острыми зубами любого, кто встанет у нее на пути.

Убежать, чтобы быть свободной.

“Я сказала, что люблю тебя, так что я не должна быть одинока.”

Хейли шагает за Майклсном, опустила взгляд и смотрит на асфальт. Это лучше, чем смотреть ему в глаза. Его взгляд словно сжигает ее, но Клаус Майклсон ни в чем не обвиняет ее, ведь он не святой.

Разные?

Теперь она связана с ним дочерью.

Теперь они не могут быть одиноки, порознь.

Теперь их двое.

Две искалеченные души.

Теперь одиночество на двоих.

– Я же обещал тебе, что мы будем бороться с врагами, как семья.

А не такой уж и подонок, псих этот Клаус Майклсон, если желает поддержать ее, крепко держит за руку, словно говорит, что они вместе будут бороться с их внутренними демонами. Он ведь проходил через то, что сейчас проходит Хейли. Он терял контроль, вырезал деревни и тонул в крови. Ему было наплевать, потому что в те моменты внутренней монстр срывался с цепи и оказывался на свободе. Он мог убить любого, кто посмеет не так посмотреть на его, сказать что-то или испортить его одежду. Любого. Плевать кого, только бы подчинить внутреннего монстра себе и почувствовать свободу. Внутреннюю свободу, словно ты забрался на вершину горы и дышать вовсе не тяжело, а так легко и легкие заполняет такой необходимый кислород. Просто желал поддержать мать своего ребенка, но Хейли наплевать, убирает руку, идет вперед.

Вместе.

Только ей наплевать.

Только она думает, что она умерла и обращение стало ее концом.

Голод не утолим и легче сдаться, уйти в горы и встретить рассвет в одиночестве и чувствовать.

Чувствовать демонов под кожей.

Кури быстрее, снаружи.

Люби сильно, но в конце мы убьем их всех.

Солнце поднимается слишком рано, мой Валентин?

Дьявол знает, что нужно ей сейчас.

Жалкое сборище ведьм, которых они вскоре разорвут в клочья.

Клаус уверен в этом, просто покручивает в голове, то как через несколько секунд его клыки прокусят сонную артерию молодой девушке. Она напугала, ее тело дрожит, ведь она видит демона. Демона ночи.

– Простите, но мы здесь, чтобы убить вас всех.Вы же не думали, что мы оставим это так?

Дьявол знает все их грехи и то, что они желают больше всего в этом мире.

Они желают крови.

Дьявол питается страхом и именно страх – причина крика напуганных ведьм и колунов.

Этой ночью никто не уйдет живым и все окрасится алым.

Все окрасится кровью.

Пугливая блондинка становится его первой жертвой. Жертвой, которой он перегрызает сонную артерию, прикрывает глаза в тот момент, когда свежая, горячая и такая нужная кровь насыщает каждую клетку его организма.

Мало.

“Мы поднимаемся на холмы.”

“Я не знаю, смогу ли я прожить намного больше.”

Клауса Майклсона невозможно назвать Ангелом. Тысячелетней параноик-псих, который закалывал свою семью, прятал в гроба и возил за собой по Миру. Социопат, которому наплевать и он наслаждается, когда страдают другие, когда он отнимает жизни других, разрывает конечности и разбрасывает их. Хейли знает его таким и сейчас видит, как тот ломает кисти рук ведьмаку, заставляет его кричать от боли, встать перед ним на колени и только после этого сворачивает ему шею. Хейли не по себе от вида крови и всего того, что Майклсон задумал сделать с остальными. Ведьмы разлучили его с дочерью и будут умирать в мучениях, молить о смерти, а он будет ухмыляться даже испачканный кровью и знать, что он одержал очередную победу.

Он никогда не боялся пачкаться кровью и зальет кровью весь Новый Орлеан, если потребуется.

Никто не уйдет.

Ярко-желтые глаза и лицо испачканное кровью.

Дьявол.

Дьявол искушает, отбрасывая очередное вырванное сердце.

– Присоединишься ко мне, волчонок?

“Не знала, что могу чувствовать себя так потрясающе.

Жизнь пропадает впустую, выше выше, поднимись, выше выше.”

Хейли просто наблюдала скрестив руки на груди. Она знала, что этот псих, который покалечит и убьет любого, но сейчас.

Сейчас это скорее похоже на забаву с отрыванием конечностей и отбрасывание трупов в разные углы комнаты.

Это никогда не завершится.

Забава и испачканные кровью лицо, одежда, руки.

Подбородок в крови, как и футболка. Наглость и дерзость, во взгляде, словно ему должны за то, что именно сам Никлаус Майклсон обрек их на мучение и может ли у Дьявола быть сердце? Сколько бы времени не прошло, она будет раздражаться, а он только усмехаться и пачкаться кровью и не позволит никому уйти. Он убьет всех.

Сколько бы времени не прошло, Клаус Майклсон будет наслаждаться криками, а его губы будут испачканы кровью и он будет только прикрывать глаза, ощущать металлический привкус во рту и это его истинная природа.

Ее не тошнит, потому что это у нее сейчас аппетиты вампира и повадки волчицы. То время, когда она была матерью прошло.

Сейчас она монстр.

Вскрикивает, нагибается, падает на колени, зрачки глаз наполняются желтым и она желает.

Желает обернуться волчицей и стать свободной. Уйти в горы, возможно вместе с ним.

Свободна.

Ее никто не осудит.

Не осудит за ее истинную природу.

Она слишком устала бороться, верить, сжимать себя в тиски, контролировать внутренних демонов раздражаться даже от сигаретного дыма и желать свернуть шею курящему, когда проходила мимо или убить джазовый ансамбль, который играл в квартале. Как они только посмели радоваться, когда у Хейли Маршалл траур, горе и она разлучена со своей единственной дочерью.

Убить всех до восхода солнца.

Этому не будет конца.

Серая волчица.

Королева волков, которой просто нужно принять свою истинную природу, поддаться искушению.

В залитый солнцем рассвет, если нам повезет, мы можем услышать Бога.

Дьявол соблазнил ее и она обратилась и стала свободной.

Полы залиты кровью.

Внутри все рвётся, осколками впитываясь в тело, кости ломятся яд течет по жилам и заставляя забыть и наброситься на одну из ведьм, на глазах который выступили слезы. Напасть, уложить на окровавленный пол и распороть живот, наслаждаться предсмертными криками, а после отбросить внутренние органы, которые сейчас больше, чем мякотные субпродукты. Разум будто затуманен. Да и как его проветрить, если на улицу ты тащишь труп, окрашиваешь асфальт в алый. Оставляешь кровавый след до самого особняка Майклсонов.

В голове вертится «Свобода», а прощение давно кануло в никуда.

Устала прощать.

Устала бороться и быть лучше, если она такая же, как и тысячелетний монстр Клаус Майклсон.

Вчера случилось самое страшное социопатия взяла верх. Она ушла в себя.

Клаус Майклсон очень желает жить, поддерживать, любить, быть свободным и наслаждаться каждым прожитым днем. Он может свободно дышать, когда ему лучше, когда пытается склеить свою разбитую душу и не лишать счастье родственников. Социопатия может дремать, но она просыпается. Поэтому Хейли Маршалл, как Клаус Майклсон.

Под этими туманными небесами сама по себе

“Потеряй контроль, поднимись, выше выше, поднимись, выше выше.

Он отпустил ее и все.”

Отпустил, смотрел ей вслед, а кровь капала с его подбородка.

Смотреть, как волчица исчезает в густом смоге нависшем над городом.

Она одна.

Густой, серый смог.

Никакой кристальной белизны.

Только алая кровь.

Он понял, что сейчас она свободна, может бежать куда пожелает.

Может бежать в горы или укрыться в холмах.

А кровавые следы исчезнут с асфальта еще до наступлением рассвета.

Дьявол освободил ее истинную сущность с этим багряно-золотым рассветом.

Пришел меня проведать?

– Хочешь, чтобы я убрал объедки?

– Не осуждай, Элайджа. Я повела себя не хуже, чем обычно ведет себя Клаус.

Встает, ступает на холодный пол и кажется ей совершенно наплевать на то, что совершенно нагая.

Стоит перед ним, заледенела, в сердце больше нет боли, как и крови, которую она смыла.

Все ушло с убийством последней ведьмы, труп которой она притащила в особняк и теплой ванной.

Встала перед ним.

Вода стекает с волос на грудь, капает на живот, собираясь под ногами маленькими лужицами, и даже полотенца нет на ней, чтоб прикрыться. Она изгибает бровь, передергивает плечами – не от озноба или раздражения, а словно инстинктивно.

Ей наплевать, а он прекрасно научился маскировать эмоции.

В ней не осталось ничего от маленькой испуганной беременной от его брата волчицы, что когда-то нашла защиту у него. И все же глаза скользят по коже, останавливаясь на каждом изгибе, каждая капля и блики солнца. Он ненавидит себя за это, но не может совладать с инстинктами, хоть всегда славился контролировал эмоции.

Пусть Хейли уходит, а не стоит тут перед ним нагая, идеальная и желанная.

Знает, что нельзя ее желать и это нужно принять.

За тысячу лет Элайджа научился прятать эмоции, маскируя учтивостью все, что не следовало видеть посторонним.

Грехи прячет за красной дверью.

Любовь и похоть, Кетрин Пирс за черной.

Вот кто она – посторонняя. Он должен перешагнуть, подать белое махровое полотенце выбросить из головы уйти.

Уйдет она.

– Я бы хотел, чтобы ты равнялась на кого-то получше, чем Никлаус.

– Я теперь гибрид. У меня нрав оборотня и жажда вампира. Эти ведьмы хотели убить моего ребенка, они годятся только для еды. Дай пройти.

Задевает плечом. Она как яд, как отрава, – стучит в голове.

Она со временем сумеет заглушить совесть.

Если бы она знала, что значит для него, но сейчас Хейли наплевать. Сейчас Хейли Маршалл должна справится с эмоциями, в сердце пустр и вернуть свою дочь, а на остальное ей наплевать.

Ей наплевать на него.

Ему не наплевать.

*** Мистик Фоллс. 2014 год. ***

Она продержалась две недели.

Они знают и если бы она могла отмотать время назад, то Кетрин Пирс бы не сходила с ума, не плакала.

Все же недостойна счастья.

Она желала получить все: дочь, Стефана Сальваторе и жизнь о которой всегда мечтала.

Все так ждали, чтобы она сдалась и плакала.

Она всего на секунду замечталась о счастливой, новой жизни

« Дорогой дневник, я люблю свою жизнь. Серьезно, быть Еленой Гилберт лучшее, что когда-либо случалось со мной. Наконец у меня есть все, чего я хотела: я молода, здорова, красива. Все меня любят. Но самое лучшее то, что я снова вампир. И теперь, когда я исправила твою единственную ошибку, которую ты когда-либо совершала, любовь к Деймону Сальваторе, я собираюсь вернуть обратно то единственное, чего я всегда хотела.»

Ей всегда и всего мало.

Кетрин Пирс желает получить Стефана Сальваторе.

Кетрин Пирс, кажется перестала думать и ослеплена любовью к Стефану Сальваторе.

У нее уже намечен план по соблазнению Стефана Сальваторе на несколько недель вперед.

Но все рушится.

У нее ничего не получится.

Кажется Метт Доновон прав. Он был в подобной ситуации у него тоже непутевая мать, которая всегда будет врываться в жизнь, как ни в чем не бывало. Мать, которую он всегда прощал, только потому что она его мать.

Все равно не так.

Сидеть друг напротив друга и разговаривать.

Сидят лицом к лицу.

Метт добивает ее, но он прав и ему было так же больно и он знает, каково это.

– Ты прошла через все эти неприятности, чтобы спасти свою маму, но она интересуется только Стефаном.

– Это Кетрин. Я и не ожидала мамо-дочкиных пьяных завтраков.

– Да, но чего-то ты же ждала.

– Ты будешь играть в карты или что?

– Послушай. Я был в такой же ситуации, что и ты. Моя мать постоянно исчезала на несколько недель, а потом объявлялась, как гром среди ясного неба, словно ничего не было. Пока ты узнаешь, я побуду у плиты и зажарю ей сыр.

– Это не так.

– Нет? Она решает когда ты достойна её внимания, но знаешь что. Ты никогда не будешь интересна ей больше, чем очередной парень, с которым она захочет переспать.

– Мэтт, ты скажешь что угодно, чтобы помочь Елене. Я не идиотка.

– Ты идиотка если думаешь, что Кетрин выберет тебя, потому что она не выберет.

– А знаешь почему ты делаешь все эти сендвичи? Потому что в ту же секунду как твоя мать вернется в твою жизнь, ты забудешь все ужасные вещи, которые она сделала, потому что в конце концов она все еще твоя мама, и ты ее любишь.

Тот, кто ей нужен в не зоны доступа.

Ее дочь умирает от укуса Тайлера Локвуда и она знает, что ее не спасти.

Мир обрушился.

Это будет финалом истории и Кетрин Пирс поняла это, как две минуты назад.

Он больше никогда не ответит.

Ее дочь больше никогда не увидит рассвет.

Она и вправду ужасная мать и лучше бы Надя никогда ее не знала, а жила иллюзией о семье и хорошей матери.

Ее дочь больше никогда не откроет глаза и не легко принять это.

Принять боль и потерять единственного ребенка.

Ей хочется орать, потому что Надя скора уйдет.

Сидеть у постели умирающего ребенка нет ничего хуже. Это хуже любого Ада для матери.

Надя готовит, что нет ничего хуже, чем расти без матери и Кетрин вправду ощущает вину. Она должна была сражаться за дочь, а не безнадежно увечься Стефаном Сальваторе.

– Мне жаль, что Тайлер Локвуд укусил тебя, но ты не умрешь.

– Ты попросила у Клауса его кровь?

– Боже, у тебя действительно горячка. Надя, он очень хочет увидеть, как умирает моя дочь.

– А ты не хочешь, чтобы тебя раскрыли.

– Нет, не хочу. Поэтому я позвала его.

Она позвала доктора Уэса Максфолда.

Хотя Кетрин Пирс пострадала от своего же оружия.

Сдалась.

Она могла уехать, бросить все и молить Клауса, на коленях, чтобы тот спас ее дочь. Просто молить о милосердии. Упасть к его ногам и пусть бы он лучше убил ее, но спас дочь.

Убил бы на глазах Элайджи и тогда больно было бы двоим.

Элайджи от того, что она изменилась, приползла на коленях ради ее единственной дочери, семьи и потыталась спасти ее. Ему ведь так было бы больно видя, как его брат убивает на его женщину, которая была не пустым местом в его жизни. Женщину, к которой он желал возвращаться.

Ей бы больно от того, что великая и непобедимая Кетрин Пирс проиграла, упала на колени и ушла бы первая.

Возможно бы Элайджа даже кричал, упал на колени видя все это.

Больно на земле.

Больно на облаках.

Тяжело думать, что могло бы быть и сидел бы Элайджа у ее трупа, помог бы Нади покинуть Новый Орлеан и какая бы судьба ее ждала? Тоже что и судьба матери? Судьба беглянки?

Но до Нового Орлеана более двадцати семи часов пути.

Мысли тоже лгут.

– С этого момента я буду хорошей матерью. Обещаю тебе. Я спасу твою жизнь.

Легко говорить, но тяжело сделать.

Не спасет, потому что она находит Уэса мертвым. Деймон убил его.

Боль и слезы.

Прощание.

Кетрин Пирс идет на свою верную смерть.

Мысли орут бежать, но она идет на смерть ради своей дочери.

Кетрин Пирс упала, сдалась и сделала это ради дочери.

Финал.

Она поняла это, как две минуты назад.

Надя просила ее бежать, жить, не останавливаться, но она остановилась ради нее.

Тяжело.

Больше никаких масок и все видят ее такой, какой видел Элайджа Майклсон.

Все видят ее слезы.

Все видят ее слабой.

Кто прав?

Слезы матери, которая прощается со своей дочерью. В мире нет ничего ужаснее, чем наблюдать, как умирает твой единственный ребенок.

Умирает долгой и мучительной смертью.

Сердце разорвалось.

Сдали нервы.

Орать.

Но сил нет даже, чтобы сказать.

Элайджа бы ее понял и ей так важно, чтобы он узнал, о том, что она сидит, прощается с дочерью и он все же добился ее искупления.

Не узнает.

Кто он для нее сейчас?

Любовник? Враг?

Сейчас все равно.

Кетрин думает, что они никогда больше не увидит его и плевать.

Она поступает правильно.

Ради дочери.

– Я здесь, что бы увидеть мою дочь. Надя.

– Ты вернулась ради меня.

– Я не брошу тебя снова.

– Ты нашла способ спасти меня?

– Кровь Клауса спасла бы тебя… Если бы я попросила.

– Ты бы раскрыла себя.

– Но ты была бы жива. А сейчас уже слишком поздно.

Больше не будет слез и боли. Только не для ее единственного ребенка.

Надя ведь и не должна была узнать, каково это испытать боль.

– Не так должна была сложиться твоя жизнь. 500 лет поисков матери, которая в конце концов оказалась… мной. Позволь мне показать какой должна была быть твоя жизнь. Какой должен был быть твой идеальный день. У нас с тобой маленький дом. Это был обычный летний день. Ты играла снаружи. Итак, ты устала и пора было спать. Ты рассказала мне про крепость, которую ты построила. В лесу, около реки. И я спросила, могу ли я прийти посмотреть. Ты сказала утром, когда взойдет солнце, и я сказала… Спокойно ночи, Надя. Сладких снов. Твоя мама любит тебя.

Финал. Боль добралась до сердца. Ей страшно прощаться. Страшно закрывать застывшие в вечности глаза дочери, накрыть покрытое венками лицо дочери. Орать, упасть и рыдать на груди дочери.

И в этот момент Элайджа бы поверил, что Кетрин может быть доброй, заботливой, любящей и человечной и как-только появилась надежда, что она станет хорошим человеком, прожить короткую жизнь с Надей, в последний раз увидеть мир, то все рушится.

Финал.

Понимает, что ради Елены, ее убьют.

Кетрин Пирс знает, что больше никогда не увидит дочь, а ее дочь никогда не откроет глаза.

Ушла первой.

Сдали нервы.

Слезы сквозь улыбку.

Ее бы сейчас оставили бы в одиночестве и только так она бы пришла в себя.

Элайджа бы смог ее успокоить, но сейчас она даже не желает вспоминать о нем.

Только бы он смог сдержать ее.

Слишком больно.

Больно.

Больно в Раю.

Больно в Аду.

Легче говорить, чем пережить.

Ее убьют, только кто убьет ее?

Ток к кому у нее дикая привязанность и желание испить его любовь, знать, каково это быть любимой им. Но Стефан Сальваторе никогда не любил ее.

– Ладно. Итак, у кого нож? Кто из вас удостоится чести убить неуловимую Кетрин Пирс раз и навсегда? Что? Все потеряли дар речи? Когда я была на смертном одре, вам всем было, что сказать. У тебя, Тайлер – потому что я активировала твое проклятье, сделала из тебя человека.

– Ты для меня ничего не сделала.

– Я тебя умоляю. Если бы меня не было в твоей жизни, ты был бы полный ноль с матерью-алкоголичкой и взрывным характером.

– Не надо, не надо.

– А ты? Я не расстроюсь, если ты меня прикончишь. Потому что мы обе знаем – ты стала лучше, став вампиром.

– Прощай, Кэтрин.

– Прощай, Кэролайн.

– Я единственная девушка, которая действительно видит, какой ты красивый. Ты бы вонзил мне нож в сердце, Мэтти? Нет, я так не думаю. Я запомню тебя как лучшую ночь, которой у нас не было. Да.

– Да.

– Мелкий Гилберт. Было приятно иметь брата хоть на минуту. Когда ты не был таким раздражающим.

– Бон-Бон. К чему прощание, увидимся по ту сторону.

– Дэймон. Наверное ты хочешь вонзить этот клинок прямо мне в сердце?

– Мы это уже проходили, Кэтрин. Я сказал всё, что хотел.

– Я знаю, но я так и не сказала то, что хотела сказать. Прости меня. Ты винишь меня в том, какой ты. Прости меня. Прости, что обратила тебя. Прости, что ты не умер безымянным солдатом в бою, а твой отец не прожил еще один день, опозоренный тобой. Деймон, мне жаль, что я дала тебе цель в жизни. Страсть, драйв, желание. Мне жаль, что ты такой, какой есть, потому что я научила тебя любить.

– Встретимся в аду, Кэтрин.

Деймон обещает ей встретиться в Аду и она верит. Верит, что попадет в Ад и ей больнее от того, что убьет ее тот, ради которого она готова была на все.

У этой истории мог бы быть другой финал. Она могла бы спасти или уйти со своей единственной дочерью

Но какой же глупой была борясь за любовь Стефана Сальваторе.

Не права, что выбрала его.

Пережить тяжелее.

Больнее, что он положит этому финал.

Тихо прошептать и в последний раз коснуться его губ.

Ей ведь так важно было знать, каково это быть любимой им. Стефаном Сальваторе.

Прижалась к нему, коснулась рукой груди.

Больше не увидит его.

Уходит второй.

Тяжело говорить слова, когда жить тебе осталось пару минут.

– Стефан. Знаешь, мне всегда было интересно, каково это – быть любимой тобой. Ты должен признать, тот мимолетный момент, твои чувства были реальны. Я люблю тебя, Стефан. И я всегда любила тебя. И я полагаю, что это конец нашей любовной истории.

Клинок в живот. Упала к его ногам.

Он отбросил ее, как ненужную вещь. Ведь Стефан сделает все ради Елены Гилберт и от этого ей больнее.

Она никогда ему не была нужна и он убил ее, в руках окровавленный нож.

Больно, зная, что он никогда не был ее и не будет.

Она видит это, окидывает взглядом полным ненависти всех стоявших в комнате. Кетрин Пирс уйдет ненавидя всех и себя. Уйдет оставив прощальный подарок для Елены.

Больно.

Больше не увидятся с хорошо.

Уходить не просто.

Больно. Финал.

========== Глава 63. Все демоны здесь. ==========

« Каждому Дьяволу положен свой Ангел. »

ЛСП – Канат.

Есть ли у любви вкус?

Какой это вкус?

Сладкий?

Горький?

Терпкий?

Адаптация – это ведь долгий процесс и все зависит от характера, индивидуальных качеств.

Прошло слишком много времени.

Время для того, чтобы адаптироваться к новой жизни, работе.

Время выкупить здание для клиники, внести первый взнос за их собственную квартиру и автомобиль.

Время растрат на свадьбу.

Время для свадьбы.

Утро Одри начинается с чашки кофе, кашля из-за лака для волос.

Ее утро начинается в шесть утра.

Одри должна выпить кофе, пока ее подруги по колледжу помогали ей с прической и еще ее губы не спрятаны в помаду. На ее свадьбу приехала и ее единственная живая тетя со своей семьей.

Утро Одри началось с букета ромашек. Обычных полевых ромашек в вазе с водой.

Цветы подарила одна девушек, что жила с ней в комнате.

У нее не было подруг, но были с тем, с кем она хорошо общалась и те, кто ценил ее.

Из семьи только тетя, подруг нет и ее половина в церкви будет пуста в отличии от половины

Шона, у которого в этом городе: друзья, семья, знакомые.

– Цветы, – как-то отстранёно проговорила Одри.

Она потрогала лепестки. Те в её руках не растаяли и не исчезли.

Настоящие.

Она настоящая.

На ней белоснежное длинное кружевное платье с открытой спиной.

– Не испорть маникюр, Одри, я помню о твоей привычки, – слышит голос своей тети Мишель.

– Тетушка, не думала, что этот день настанет и я не спала всю ночь, что кофе не помогает и меня стошнило утром, – вздыхает девушка обнимая тетю в руках которой старинная книга и мужское кольцо.

– Это что-то старое, – улыбается женщина, надевает на палец племянницы кольцо. – Гремуар и кольцо твоего отца. Семейные реликвии, которые так важны. Это стоит того. Послушай, у тебя эмоции и силы, особый дар. Ты должна жить обычной жизнью. Я смогла жить обычной жизнью, создать семью и стать нужной для своего мужа, детей. Ты уже один раз сломала свою жизни наркотиками не зная всей правды и боролась. Начинай свою новую жизнь и продолжай бороться.

Голубое. Одри переступила с ноги на ногу, главное не упасть в голубых босоножках на тонкой шпильке.

Взятые в займы шпильки для волос.

Новое платье, аксессуары.

Но ромашки были здесь, в этой комнате и Одри улыбается.

– Я справлюсь, тетушка и с заклинаниями и с семейной жизнью.

Одри неловко прокашлялась, когда в комнату вошли подружки невесты. Все девушки в одинаковых небесно-голубые платьях.

Свадьба в стиле Тиффани.

– И какого это быть невестой? – спрашивает одна из вошедших девушек протягивая Одри печенье макарон.

– Что? – растеряно переспросила ведьма. – Это прекрасно и волнительно.

– Сладкое, чтобы и жизнь была сладкой, – медленно проговорила Кристина останавливаясь напротив неё.