Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 59 страниц)

Она сможет выжить, устоять против ветра только благодаря этим крыльям. Эти крылья все еще за ее спиной. Это не белые крылья, но черные крылья, которые помогают ей устоять против ветра.

Ветер утихает и Кетрин Пирс видит распахнутую чёрную дверь, белый коридор с множеством дверей вступив в коридор, она оказывается в своей привычной одежде, осматривает себя и эта одежда ей нравится больше : серая майка, черные узкие брюки, черная кожанка, украшения, несколько браслетов, серьги и замшевые ботинки на устойчивом каблуке.

Теперь у нее есть дела и она не боится, когда открывает одну дверей и проходит туда, оказывается в одном из воспоминаний Элайджи Майклсона.

Очередное воспоминание, она видит его : брючный костюм голубая рубашка идеальную обычно укладку, до блеска начищенные туфли.

Однажды Айя понял: что-то неправильно позволять кому-то так рвать себя на части, рвать на куски сердце и не понимать.

Вряд ли Элайджа Майклсон понимает, то что сейчас чувствует Айя.

В день, когда она желала освободиться и отпустить все чувства.

В день, когда тот, кого она любила приставил к ее груди пистолет.

Может, смерть это и есть ее искупление.

Смерть-все, что может сделать Элайджа Майклсон, чтобы избавить ее от себя.

Взгляд скользил с одной фигуры на фигуру афроамериканки, которая была одета в черный кожаный комплект; но Пирс не задерживала свой ни на ком ни мгновение.

– Элайджа…

Кетрин укоризненно прицокнула язычком, стала за спиной Майклсона, коснулась руками плеч первородного, но ее ведь нет здесь нет и она понимает, что достучаться до Элайджи не выйдет, просто отошла от него замолкла на пару секунд, посмотрела на женщину из глаз которой вот-вот польются слезы, но Айя ведь сильная и не позволит этому случиться.

Она понял: это разум Элайджи, его воспоминания за тысячу лет.

Она просто словно она оказалась зрителем дешевого телешоу или смотрит фильм.

Кончиками пальцев по курку, концентрируясь из последних сил, удерживая рвущиеся на свободу когти, смотря в глаза Айи, вот только руки дрожат и Майклсон опускает оружие.

Не смог бы лишить жизни ту, что так многое значила для него.

Пусто в груди.

Когда, это случилось? И почему?.. Как?.. Когда? Как он умудрился опустить оружие и не знал, что делать?

Время капает, как капли воды в незакрытом кране.

– Я была на твоей стороне, Элайджа. Все мы были готовы умереть за тебя. И чем ты отплатил? Предательством, бросив нас.

– Вы не были брошены. Ты не была покинута. Да, я подвел вас. За это я никогда не смогу простить себя….

– Если бы твоя жизнь была связана с человеком, который оставил тебя, несмотря на твою преданность, что бы ты выбрал, как не освобождение? Покончи с этим, Элайджа! Или я возьму этот пистолет и убью тебя! Чтобы наконец-то стать свободной.

Почему?

Черт, Пирс же все равно. Ей. Все. Равно.

Почему она смеется, глядя на Айю, которая преданна, верна своим принципам и любит.

Ничья.

Только Пирс смеется, готова упасть на пол от смеха, ведь Элайджа и ее, когда-то оставил ради семьи.

Только вот нужно сдерживать и Пирс шепчет ей на ухо.

– Милочка, не одна ты такая несчастная, пострадавшая, тебя бросили… Оу… Элайджа бросил тебя ради Клауса… Боже, куда ты… Просто уймись, хорошо? Он и меня оставил во имя и блага семьи… Клаус и эта братская связь – все, что дорого для него. Дешевая трагедия, а Элайджа Майклсон он не должен, слышишь, а я скажу, что он идиот и козел.

Так тихо, и острая палка протыкает грудь Айи. Пирс чувствует запах крови, оборачиваясь, ускоряясь, чтобы оказаться рядом с выходом из этого и продолжить гулять по разуму Элайджу.

Волчонок Хейли проткнула грудь Айи.

– Это куда милосерднее, чем судьба Джексона.

Джексона? Где-то Кетрин слышала это имя. Муж Хейли, который видимо пострадал по чей-то вине и не удивительно, что вина на этом была вина Маршалл.Пирс не спешит покидать комнату, смотрит, как напуган Элайджа, как смотрит на труп Айи с проколотой грудью.

– Ну куда же без волчонка Хейли. Она теперь что, убивает твоих бывших, Элайджа? Мозги Хейли только для этого нужны? Не могу…

Хочется смеяться от облегчения и растрепать кудрявые волосы, так красиво спускающие с ее плеч. Хейли теперь в этой семье делает всю грязную работу, если совесть Элайджи совесть не позволяет убивать тех, кто когда-то был дорог тебе. Хочется смеяться, но она просто уходит, закрывает за собой белую дверь.

Ну же, Кетрин Пирс… Не рада?

И тут же пройти в другую дверь.

Дверь, открыв которую она видит девушку стоявшую на дворе особняка Майклсонов, видит, как Клаус сдерживает Элайджу.

Но, Пирс ведь не может ничего сделать, разве что крикнуть Клаусу :

– Решил поиграть, Клаус?

Но, Джиа не может ничего сделать, только подчиниться, ведь бороться она не в силах.

Губы привычно кривятся едкой усмешкой, пока в груди сжимается что-то, давит, терзает, рвет изнутри, оставляя рваные раны, и привкус крови на языке туманит голову…

– Элайджа?

– Джиа, будь милой девочкой и сними защитное кольцо.

– Нет! Нет!

– Я не могу себя остановить.

Туманит голову, когда она видит, как девушка снимает кольцо и вскрикивает от боли, сгорает, догорает, как спичка. Кружится… все кружится перед глазами. Толи от воздуха заполненного гарью и едким серым дымом, или от криков брвтье Майклсонов, которые сцепились друг с другом, летят вниз по лестнице…

Опять Никлаус поступил так, как поступает всегда…

Видит, как Клаус без страха заглядывает в глаза, полыхающие багровой яростью, оскал клыков. Элайджа ведь попытался прижать его к кирпичной стене, сжать руки на горле, а Клаус зол, отбросил его на пол. Отбрасывает от себя.

– Это намек на легендарного зверя за Красной Дверью? Ну давай же братец – выпусти его – тихо произносит Клаус, предвкушающие прищурившись.

Элайджа будет сражаться и так быстро не простит брату этот поступок. Клаус знает, что Элайджа не простит его так быстро, пронзает грудь брата ведьмовским клинком.

Кетрин даже кажется, что кровавое пятно на его рубашке кажется симпатичным.

Только ветер и обгорелый труп, на который Пирс смотрит с сожалением.

– И вправду, бедная Джиа… Бедная, несчастная, труп…А знаешь, как бы я поступила на твоем месте? Я бы сбежала до того, как все это началось и выжила бы… Я всегда выживаю…

Ей и вправду жаль, но она должна идти, ведь есть еще множество дверей за которыми она не была.

Это и вправду становится интересной забавой.

– Заблудиться что ли? Заплутать между воспоминаний? Пожалуй, это интересная игра…

Узнаю тайны Элайджи, пока не заперта в той комнате…

Нескладное недоразумение, когда открыв очередную белую дверь Пирс видит себя. Замерла, обняла себя руками и всмотрелась в этот силуэт : такая живая, невинная, растрепанные волосы заплетённые в косички разбросаны по подушке, румянец на щеках, а на лице улыбка и видимо ей сниться, что-то хорошее. Хрустальные слезы, ведь она была когда-то такой, могла быть счастливой, где-то между Землей и небесами.

Ветер бьется в окно.

А где сейчас ее счастье?

Видит себя мирно спящую в постели, в хлопковой белой, до пят рубашке.

За окном ее спальни, свобода и пахнет прохладой, ночь вступила в свои законные права, а для Катерины ночь, вовсе приравнивается к концу света, во всю раздавалась песня цикад, голоса птиц, замковой стражи, блики светлячков, только услышав звуки, Петрова поняла, что почти весь день она провела взаперти, потому что так пожелал Никлаус, часами рассматривая полатно, на котором она была изображена.

Ветер рвется в окно.

В острых деталях и линиях читался характер художника: импульсивный и вспыльчивый, нетерпимый и яростный,тот, кто может пролить кровь, даже не думая о последствиях, и когда она кончиками пальцев осторожно прикоснулась к полотну, ей на мгновение показалось, словно она прочувствовала весь спектр эмоций, сложных и безумных, что так держал в себе этот художник, и настолько сильным был этот эмпатический мираж, что ее пробрало до дрожи и мурашек.

Но ее не столько занимал нрав художника, сколько другой вопрос: зачем Клаусу Майклсону, рисовать ее портрет?

Ей ведь не понятно, зачем Клаус стал ухаживать за ней, целовал руки, красиво говорил даже о свадьбе, но ей то казалось, что она безразлична ему.

Клаус будет счастлив только тогда, когда ее труп будет лежать у его ног, а волчья сущность будет освобождена и в тот момент он будет поистине счастлив.

Где ее счастье?

Катерина не знает или просто не видит. Она уверенна, в том, что Лорд Никлаус не ее счастье.

Погасив свечи она легла в постель и вспомнила вчерашний прием. На нем царила и абсолютная гармония, Никлаус был занят, наверное видимо очень интересной беседой с симпатичной белокурой женщиной, но говорить с придворными дамами ей было скучно от чего Катерина и решилась сбежать, никто не видел, как она поднялась в свою комнату.

Правда не видели?

Лорд Элайджа видел, правда не стал ее мешать. Видимо понимал, что здесь ей не по себе.

Вот только за она расплатилась, когда Клаус ворвался в ее комнату, которую желал разнести, обронил тяжелый подсвечник на пол, чем напугал ее, кричал, что она должна повиноваться ему и Катерина вправду готовилась к худшему, только вот Элайджа вмешался, встал между братом и плачущей Катериной. Все обошлось тем, что следующей день она провела в своей комнате, как натурщица для этого самого портрета.

Она смотрела на тень Лорда Никлауса, в руках которого была кисть испачканная кисть.

Она смотрела на его тень, пыталась что-то увидеть, увидеть свет. Ведь у каждой тени, есть свет.

У этой тени не было света.

Где ее счастье?

В детстве, в котором так оберегали ее невинность?

Детские годы, как и невинные игры с сестрой, испачканные босые ноги, игры с домашними животными, остались позади, и теперь она не боялась уже замка, понять, что : хозяин этих земель Лорд Никлаус и ее хозяин, возможен ей придется провести с ним всю свою жизнь и вернулся домой не выйдет и, вероятно, придется влиться в местное, знатное общество.

Правда, это ведь не счастье Пирс.

Ее счастье сейчас стоит рядом с ней, улыбается смотря на то, как она спит, проводит пальцами по ее лопаткам.

– Здесь должны быть крылья, Катерина… Крылья, которые я бы берег. Крылья, которые могут спасти нас обоих… Ты мое счастье, Катерина… Я найду способ спасти тебя и мы обретем счастье… Мы будем счастливы вместе, когда я сумею рассказать тебе правду и спасти… Я люблю тебя, Катерина и верю в то, что ты не отвергнешь меня, даже после всей лжи и тьмы, когда узнаешь о настоящем звере скрывающемся внутри меня…

Она ведь не слышала этого… Слышит только сейчас…

Она слышала другое. Слышала, когда проснулась от того, что ветер ворвался в комнату, ей было холодно.

Она не смогла уснуть и решила выйти в замковый коридор.

Замковые коридоры были именно такими, какими она себе их и представляла: каменные холодные стены, узкие окна и бесчисленное количество свечей. Здесь же были и старинные гравюры и даже гербы, на которых она видела витиеватую букву «М», но внимание ее захватили совсем не они, а совершенно другое, истинная жемчужина, что открылась ей за очередным поворотом: совершенно роскошная библиотека, которая, казалось, сошла в этот мир из ее фантазий.

Она была в этой библиотеке, что была рядом с ее комнатой, потому что Лорд Элайджа часто бывал в библиотеке, сидел у камина со свитком или книгой.

Но сейчас она увидела открытую дверь библиотеки и мужские тени.

Прижалась к холодной стене и закрыла рот руками. Узнала по голосам, что это Элайджа и

Тревор.

В камине весело трещал огонь.

Она не знала, сколько времени могла проводить между стеллажей, прижимая ладошки ко рту, чтобы ее восхищенные « Охи» не привлекли нежеланное внимание, слушала Элайджу, который рассказывал о редкой книги, о которой она даже и не слышала.

Сейчас она боялась. Вправду боялась выдать себя.

– Лорд, Элайджа, что вы здесь делаете? Никлаус запретил вам приближаться к комнате Катерины?

– Тревор, послушай, твоя слепая влюбленность не приведет ни к чему хорошему, потому что двойник умрет в полнолуние, а если ты попытаешься помешать, то Никлаус лично убьет тебя. Катерина никогда не будет с тобой… Она ничего не испытывает к тебе, потому что она испытывает чувства, ко мне и мы будем вместе в нашей вечности. Ты желаешь себе смерти? Своей смерти? Так я могу убить тебя прямо сейчас вырвав твое сердце, которое никогда не будет принадлежать Катерине…

Тревор, едва ли не подпрыгнув от испуга, сталкиваясь взглядом с мужчиной, чьи глаза удивили его своей жесткостью и которую Элайджа демонстрировал при каждом удобном случае.

Притягивает к себе Тревора, смотрит в глаза :

– Прошу прощения, – пролепетал первородный. – Ты не видел меня в комнате леди Катерины, у меня были дела в библиотеки. Все в порядке… Уходи…

– Все в порядке, – неожиданно мягко произнес он и поспешил уйти, исчезнуть в дворцовом коридоре.

И только когда она вернулась в свою комнату, пропуская между ушей расспросы служанки, которая обеспокоилась ее отсутствием , тольк вновь вспомнила о портрете и инициалах, в правом углу пергамента. Странное предвкушение щекочущим чувством заполнило ее грудь и этот страх, глаза Элайджи в которых таилась и невыносимая грусть, от которой ей хотелось плакать, и странная сила, от которой ее бросало в дрожь, хотела верить во что-то, в то, что этом мужчина ее счастье.

А счастье то, оказалось жестоким.

Ее счастье исчезло, закрыло дверь в ее комнату и проснулась она выходит не от холода, а хлопка и ветра, который впустил Элайджа.

Катерина думает, что они не вернутся с Болгарии, если кареты отправятся в путь. Она дрожащими руками хватает камень и бежит, уверенная в том, что ноги ее не подведут.

Кетрин бежит прямо в объятья смерти.

Бежит, ранет щеку, падает и поднимается с земли, не сдается, потому что она в полном одиночестве и рассчитывать может только на себя.

– Лучше вы умрете, чем я.

Она ведь обрекла Роуз и Тревора на верную погибель, да и себя впрочем. Ее настоящая семья отреклась от ее, у нее впереди должна была быть вся жизнь, а не хрустальные слезы.

Если не она, то кто спасет ее?

Она спасла себя засунув голову в петлю и обратившись в монстра?

А что слало с ее крыльями, которые так нравились Элайджи?

Где те крылья?

Она обрубила те крылья, потому что больше они не нужны ей.

Вместо крыльев свежие шрамы на гладкой кожи спины.

– Что ты наделала, Катерина?

Она слышит всего лишь спасла себя.

Ее всего лишь раздражает голос Тревора и она заканчивает обращение прокусив шею пожилой женщины.

Она всего лишь сбегает в ночь с порывом ветра.

Вечная беглянка.

Где теперь ее счастье?

Унесло ветром?

***

– Я найду ее даю свое слова.

– Если ты не найдешь ее, даю слова тебе конец…

Клаус смотрел на пламя в камине вспоминая слова брошенные в адрес брата. Он был в гневе, под глазами набухли черные венки, зрачки заполнились якро-желтым.

Он столько веков наблюдал за тем, как Элайджа предан ему и сделает все ради его, а сейчас знал, что на пути встала любовь, настоящая. Знал, что Элайджа вернется только без двойника.

– Она обратилась покончив с собой. Тревор помог ей. Я чуял ее кровь…

– Не лги мне, брат… Любовь сделала тебя слабым и наказание…

Элайджа ведь видит, как полотно в камине обращается в пепел.

Огонь обращает его счастье в пепел. Сглотнул тяжело просто отвел взгляд, убирая со лба прилипшие пряди волос. Не смог бы смотреть на то, как его счастье обращается в пепел. Пальцы дрогнули. Элайджа замер, мысленно рисуя способы, какими Никлаус будет пытать его, а гибрид знал, как причинить боль, заставить страдать любого члена его семьи, знал, что его укус доставит не просто дискомфорт, но погрузит в галлюцинации, сведут с ума и

Элайджа будет испытывать мучения на протяжении нескольких недель. Клаус не сдерживает на рвущегося на свободу волка, что уже не просто скулил – метался, скалился, низко рычал, угрожая.

Не сдерживается…

Низкий, рык, и Элайджа отшатывается. Доля секунды, меньше мгновения, и даже реакции Элайджи оказывается недостаточно, чтоб оттолкнуть, брата, который кусает его в запястье.

Элайджа вскрикивает от боли, закрывая руками лицо, падает на колени, а Клаус не думает, это инстинкты, потому что это наказание для его брата, касается плеча Элайджи и шепчет :

– Тише, а я посмотрю на твои мучения и это достойное наказание для тебя? Ты ведь желал был счастливым брат, но ты никогда не познаешь и минуты счастья.

Отводит руки осторожно, помня о своих принципах. Клаус живет только по своим законам.

Элайджа смотрит из-под пальцев испуганно и растерянно. Приоткрывает свои чуть губы, думать, не получается, не соображает совсем. На лице выступают капли пота.

Это его наказание.

А где его счастье?

Что со Кетрин происходит, когда она увидела все это?

Кричит, бросилась к Элайджи села на колени, обняла, попыталась прижить к своей груди и ее слезы из-за осознания, что он страдает по ее вине. Все это ее вина.

– Элайджа, я рядом… Это не убьет тебя, я ведь знаю…

Хотя какая разница, если он, не слышит ее, не видит, не ощущает ее тепло.

А где их счастье?

А где ее крылья, которые могли спасти их?

========== Глава 73. Нож в сердце или спину? ==========

Кетрин Пирс зубами скрипит, чувствует металлический привкус крови на губах, смешанный с ее солоноватыми слезами. Ее тело, словно не слушает ее, да и зачем она вообще зашла в эту белую дверь. Будто растворилось в этом мире состоявшим целиком из его воспоминаний. Кетрин Пирс ненавидит этот мир без него.

Ненавидит себя.

Зачем она вообще зашла в эту белую дверь?

Зачем взглянула на постель?

***

– Скажи хоть что-то. Прошу, брат…

Последние слова Ребекки казались такими холодными. Сквозящими. Чувство, будто прислушаешься и навсегда потеряешь слух. А она резала себе по сердцу, наблюдая за мучениями своего родного брата, сидеть на его постели, вытирать холодный пот и желание провалиться сквозь землю на каждом последующем крике Элайджи. Она боялась за него.

– Ник, может, хватит? Прошло уже четыре месяца.

Она обращается к брату, который стоит в дверном проеме, ухмыляется в своей привычном манере, видя слезы сестры.Ее слезы катятся по щекам, а Элайджа держится из последних сил, чтобы не закричать и не испугать сестру. Чтобы не извиниться в тысячный раз не за что он сотворил во имя любви, за то, что позволил бежать и обратиться в монстра, за то, что убил ее и ее человечность, за то, что лгал.

Режет. Душит.

Элайджа хочет сказать хоть что-то. Но Ребекка, утирает слезы рукавом платья.

Больно. Снова.

Снова видит ее образ.

Видит, как ее образ исчезает, растворяется в тумане.

– Катерина!

Он бежит к ней, тянет руки, а она исчезает в этом густом тумане и ему так страшно, не может заглянуть за эту грань.

В этом тумане он не видит даже всего.

Все.

– Катерина!

Он не может бежать и видеть что-то в этом густом тумане.

Ребекка не верит, что Клаус допустит ее смерти или смерти ее брата.

Где сейчас душа ее брата? Где милосердие Клауса? Где разум Элайджи? Где была душа ее брата, теперь пустует свободное место. Ребекки хочет кричать, вслед за старшим братом: « Пожалуйста, заберите боль. Сколько можно мучить? Сколько страдать?». Но знает, что никто не откликнется, ведь Клаус не знает милосердия. Всем плевать на то, что сейчас испытывает и видит ее старший брат. Было и плевать сейчас. Боль не уйдет. Элайджа ушел вглубь своего разума, сжимает в своих руках белокурые локоны сестры.

– Катерина!

Эмоций нет.

Слез нет.

Не может успокоится.

А что она может сделать сейчас? Как призвать к милосердию Клауса.

– Ник, прошу, прекрати все это! Сколько можно? Прошло столько времени!

– Нет, но сегодня я проявил милосердие…. Сегодня я поменял руку… Наказание Элайджи стоит проступка, Ребекка…

– Почему? Почему ты думаешь так? К чему готовится? К тому, что и меня обречешь на такую судьбу? Почему ты так поступаешь с Элайджей, который всегда был на твоей стороне Он не виноват, что двойник сбежал. Он не хотел тебя обрекать на такие мучения на протяжении всех этих месяцев, когда ты вернулся с Болгарии!

– Я мог разрушить проклятие, Ребекка! Я мог освободиться! Я мог вернуть свою силу, если бы не любовь Элайджи к двойнику. Я зол! Я убивал людей вырезая целыми деревнями! Если бы я был так важен нашему брату, он бы сейчас не выкрикивал имя этой « Катерины », которую я убью, как только она только прекратит бежать… От меня не скрыться… Я убью ее и Элайджа будет собирать ее части по миру. Даю тебе слова, сестра.

Показывать себя, свою эгоистичность и самоуверенность – дело необдуманное, но в гневе Клаус Майклсон не ставит разум на первое место. Ребекка видит его вены под глазами и чуть ли вскрикивает, зажмуривается, но рядом с ней брат и если нужно будет, то она готова бежать от другого брата даже в этой пышной юбке, с Элайджей, в организме которого яд оборотня. Заглушает боль. В его глазах, налитых кровью и ярко-желтыми зрачками, он – искусство. Клаус Майклсон ценит искусство, в нем есть талант к рисованию.

Искусство мучить и убивать. Прекрасное и многогранное. Клаус шипит, когда чувствует, как рушится его картина мучений брата. Как глаза сестры наполняются слезами, и неужели до его ушей доходит беззвучный стон боли брата и скрежет, всхлип сестры.

Он убил Катерину ещё тогда своей любовью.

Он убил, и будет убивать себя этой любовью.

Он должен вымолить прощения брата и отречься от любви, во блага семьи.

Ведь его брат так долго ждал, чтобы освободить сущность волка, а Элайджа подвел его, отпустив Катерину, свою любовь. Он обрек Катерину на верную гибель и плевать теперь чью руки это будут: его или Никлауса.

И он скребется, словно маленький щенок, не зная, чего хочет, как выбраться из этого лабиринта боли, как догнать ее и завершить эту игру. Завершить: поймав и убив.

Завершить: пощадив и коснуться своими губами ее мягких губ. Корчится от боли на постели. Надеется, что что-то физическое сменит душевные страдания и галлюцинации. Но разрывается ее морально. Элайджа Майклсон кричит, ее крик слышен в дворцовых коридорах. Ребекка прижимает брата к себе и шепчет, что нужно успокоится, прикладывает ко лбу смоченную ледяной водой. Но успокоится Элайджа не может, ведь его разрывает изнутри. Когда по твоим венам течет яд оборотня и добирается до сердце Элайджа просто теряет сознание на глазах и без того заплаканной и напуганной сестры, что и Клаус в долю секунды оказывается рядом с постелью брата.

Она не подпускает его к себе, шипит, обнажает клыки и велит убираться.

– Убирайся! Убирайся! Я видеть тебе не желаю, Клаус и не удивляйся, если не найдешь нас здесь с наступлением рассвета. Я ненавижу тебя! Гори в Аду! Слышишь? Гори в Аду, Ник!

– Ты не сможешь уйти, Ребекка…

А потом Клаус хлопает дверью и идёт на охотку. Он надеется, что станет легче, что боль уйдёт и что у сестры не хватит сил забрать измученного Элайджу и уйти вместе с ним. Но боль лишь усиливается с каждым по лесу, где он чует кровь, слышит шорохи, звуки и пение птиц. Пелена из слез ослепляют. Он подверг такому наказанию своего брата, только потому, что тот позволил себе любить. Он подверг его такому страшному наказанию и если Элайджа и простит его, что было всегда, то никогда не сможет вернуть утраченную любовь, быть с Катериной, заботится, чувствовать и любить, а боль из сердца не исчезает, нанося огромные рубцы. Элайджа будет помнить, и искать Катерину, попытается возненавидеть брата за укусы оборотня на его шее, руках. Укусы, которые тот оставлял, на протяжении всего этого времени. Награждал новым, как только старый затягивался, свято веря в то, что это послужит Элайджи уроком. Боль не исчезнет, и шрамы останутся, обида и ненависть останутся, не зарубцуются в сердце Элайджи, только Клаус Майклсон слишком поздно понимает слишком поздно, ведь его рассудок был затуманен гневом.

Слишком поздно Ребекка Майклсон опускает голову, соприкасается с холодным лбом Элайджи и говорит то, что должна была сказать давно:

– Элайджа, Нику не нужно будет убивать ту женщину, потому что я сама убью ее. Я ненавижу ее сильнее его. Я убью ее толь за то, что она подвергла тебя таким мучением, брат… Той женщине нужно будет бояться меня. Она ответит за все, и даже ты меня не остановишь. Я ненавижу ее.

***

В игре, где жизнь, не стоит ни цента, нужно сражаться только за себя и свою душу.

Кетнин Пирс знает, что в шахматной партии даже пешка может решить исход партии. Нужно лишь вдумчиво распоряжаться своими ресурсами и умело манипулировать соперником. Манипулятор, властная стерва, которая сейчас играет, черными, оценивает противника по другую сторону шахматной доски. Он улыбается её непосредственности и приходит в восторг от того, как смело и дерзко она встречает его взгляд.

Её, наверняка, называют безрассудной, но все они глупцы, если не видят потенциала за густыми карими глазами. Она быстро научилась выживать и играть в игры без правил. Она лично научилась быть бойцом, мастером своего дела.

Ему всего лишь нужно первому сломать ее, оставить на своей стороне и проглотить ее душу.

Ее нужно сломать, показать то, что может вывести ее из себя.

Кад посмотрит на то, как она отреагирует на счастливую улыбку Керолайн Форбс, когда та, находит бархатную черную коробочку с обручальным кольцом. Стефан Сальваторе решил провести остаток своей вечности с той, что всегда была рядом поддерживала, с лучшем другом.

Он пришел к этому решению.

Он радуется, когда сжимает ее руки в своих, удивленная Керолайн смотрит ему в глаза, искренне улыбается ему. Они стоят рядом друг с другом и этот особый момент они должны разделить только на двоих. Счастье ведь должно быть тайным, тихим и только так ее можно удержать.

– Керолайн Элизабет Форбс, окажешь ли ты мне честь, надев это обручальное кольцо, как знак моей любви…

– Слишком много слов, давай ближе к делу!

– Я прошу тебя стать моей женой. Ты согласна?

– Да.

Неужели Керолайн Форбс дожила до того момента, стала единственной и рядом с тем, человеком, который стал ее судьбой.

Неужели она счастлива, заглядывает в глаза Стефану, когда тот касается своими руками ее лица, касается губ теперь уже своей невесты.

Неужели они теперь станут семьей, настоящей, сильной, крепкой.

Неужели и у Керолайн Форбс есть права на счастье, после всего пережитого.

Неужели Керолайн Форбс будет планировать свадьбу мечты в июне.

– Попрощайся со своей королевской короной, – с нескрываемым удовольствием оглашает

Кад, словно сбивая ее черную фигурку своей белой.

Сколько можно ее испытывать, терзать.

Терзать тем, что тот с кем она желала быть, узнать каково это быть любимым Стефаном Сальваторе.

Но она ему не нужна.

Зачем он показывает это ей? Унизить, вогнать в отчаяние?

Разбить?

Думать запрещено, ведь он просчитает ее шаг и Кетрин Пирс только подтолкнет себя к пропасти.

– Иногда нужно принести в жертву нечто ценное, чтобы выиграть, Кад. Шах и мат.

Быстро.

Отходит со своего места, гневно сверкая глазами-угольками, и сам Дьявол улыбается её вспышке гнева. Почти режет взглядом яркостью своей Сальваторе и Форбс.

Все же Кетрин Пирс одиночка.

Она всё ещё пыхтит себе под нос, словно изучая шахматную доску, чтобы найти свой просчёт и сделать следующей шаг. Пирс взрывается смехом, когда точно знает, что сметет фигуры, опрокинет доску на пол.

– Идиотская игра!

Руки не трясутся, когда та пробивает рукой грудную клетку Сальваторе, вырывает сердце и видит, как ее любовь погибает на ее глазах, пошатывается Керолайн, кричит, падает на колени, а Кетрин Пирс опускается вслед за ней.

Так нужно было.

Нужно было взять на себя этот груз.

Нужно было бросить к ногам испуганной Керолайн окровавленное сердце Стефана Сальваторе, испачкать бриллиант на кольце кровью.

Неужели так бывает?

Неужели можно лишить счастье за несколько секунд?

Неужели можно так ухмыляться, смеяться и шептать: – Со свадьбой, блондиночка. Считай, это моим свадебным подарком. Я же обещала, что будет весело.

– Правда? Ты сделала это – глаза самого Дьявола комично распахиваются, и Кетрин знает, что добыча почти попала в ее сети.

Она сумеет превратиться из испуганного зверька, которого могут убить, проглотить душу и уничтожить навсегда, в хищника, зверя, который имеет зубы и может сам любого проглотить, перегрызть острыми клыками и чувствует страх жертвы.

Кетрин Пирс совсем не пешка в этой игре.

– Ты идиот, если думал, что после того, как Стефан проткнул мой живот, и я умерла, он занимает какое-то особое место в моем сердце… Даже если я и любила столько веков Сальваторе, то сейчас чаша весов перевесила в сторону ненависти… Все вы мужчины одинаковые… Этого ты прочесть не смог? Я ненавижу его и не отказалась бы убить его в реальности…

– Тогда, как насчет того, кто вонзил нож в тебе в самое сердце?

Хватает за руки, а Кетрин вздрагивает от неожиданности, закрывает глаза.

Всего доля секунды, а ей кажется, что она умерла тысячу раз и столько же воскресла и главное в этой игре не заплакать и не закричать от боли. Взять себя в руки и открыть глаза, понять что они находятся в темном коридоре, какого-то особняка, а Кад словно приглашает пройти ее в одну из комнат, открывает светло-коричневую деревянную, но Кетрин стоит в пороге, не решаясь пройти в эту дверь.

До королевы пока не дотягивает.

Дьявол знает ее самый страшный секрет и страх.

Душа Кетрин Пирс, испорчена шрамами, кровоточащими ранами, оставалось несломленной перед теми, кого она ненавидела, но стала открытым полотном для тех, кого она любила.

Белое полотно испачкали красным и черным.

Не сломалась.

Ведь тем, кто становился частью неё души, Пирс открывала душу, не всем, но все же были особенные, те, кто видели ее обнаженную душу с россыпью царапин, спрятанную за сотнями щитов. Кетрин старалась быть сильной и не подпускать людей близко к себе, но, порой, это было невозможно. И именно те, кто получал ключи от сердца и души, причинял самые тяжелые увечья, вгонял нож в сердце.

В ее глазах свет. Тот самый свет, что заставляет замереть и смотреть на спящую Хейли, с которой провел прошлую ночь. От это света в животе появляется непонятное чувство. И это самое чувство не дает отвести от нее взгляд, заставляя появляться в голове разные, самые странный. И, возможно, сейчас она не такая уж и светлая, не такая бескорыстная и совсем не спасительница, но от этого хочется оберегать ее еще больше. Почему? Я понимаю как ей бывает больно. Я сам через это прошел. И не смотря на свою природу человека, что готов убить даже невинного, я не желаю, чтобы подобное чувствовал хоть кто-то, а уж тем более – она. Та, в чьих глазах я вижу свет.

– Несмотря на то, что мы сделали. И кого только не потеряли. Мы все еще вместе, ты не один.

Ее пылкие, мягкие губы коснулись его. Они огонь, неукротимый пожар. Эладжа дотронулся до ее руки, коснулся губами нежкой кожи и Маршалл, и она почувствовала знакомую дрожь. С каких это пор он вновь сводит Хейли с ума? С ума сходит и Кетрин, которую сейчас уничтожает ненависть, огонь сжигает ее.