Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 59 страниц)

Искренность?

Не писать, не помнить слишком трудно, и Элайджа, конечно, выбирает семью и сдержиться. Посылает все к чертям, как делала она и задумчиво смотрит в одну точку. И когда его жизнь приняла такой оборот? Что же остается: ехать к брату, убедить его поступить правильно?

Разве сейчас есть третий вариант?

Вариант в котором она подле его.

Чувства быстро затуманивают разум, и Элайджа желает снова целует ее, чувствовать ее и вселять надежду. И думать больше Элайджа не желает, а думает.

Игнорирует тонко скулящую совесть и пытается забыть. Он оставил любимую женщину, которая устала и была все еще его. Сколько пройдет, прежде чем он забудет его Катерину: месяц, два, год, столетие. Она ведь обещала ему вечность и не была такой стервой. Позволила себе быть настоящее и любимой – не позволительная роскошь для сучки Кетрин Пирс.

Он показал ей иную сторону любви, заставил поверить в любовь, а в итоге раны на сердце.

Все еще любит.

Всё выходит из-под контроля.

На душе пусто.

И правда: какого черта?

Элайджа Майклсон не сдержал свое слова во имя клятвы « Всегда и навечно.»

Элайджа Майклсон не прав, если отказался от любви ради семьи, вогнал в ее сердце спицу.

Ему так хочется развернуть машину, вернуться к ней, подхватить на руки, коснуться губами губ и смотреть в ее глаза.

Без нее он не может, но вместе им нельзя.

Если ее будет любить кто-то другой, если она забудет его, то и он. Она забудет, потому что сильная. Но как он может простить себе поступок в отношении любимой женщины?

Никогда не простит.

Не простит и оттого по щеке скатывается одинокая слеза.

Слеза и осознание того, что он предал любимую женщину.

Но разве у вампиров может быть вечная любовь?

Он любит и отпустил, ради семьи, потому что его брат обещал то, что убьет ее и проследит за тем, чтобы они никогда не познали минуты счастья. Знает, что в гневе Клаус и вправду способен разорвать ее на части, вырвать сердце на его глазах или обречь на медленную и мучительную смерть от укуса оборотня.

Элайджа не сможет ее защитить в тот момент и познает величайшую боль утраты. Он утратит любовь.

Он утратил любовь.

Все это его вина.

Когда Кетрин поворачивается и уходит на второй в ее ногах словно тысячи игл: они так и грозят не выдержать отяжелевшее сердце, игл в котором больше в сотни раз. Кетрин уходит медленнее, чем следовало бы, и ждет, что тень Элайджи последует за ней, но мечты рассыпаются прямо под его ногами, и их осколки он отшвыривает на километр своего разочарования. Это просто тень, а в воздухе витает запах его одеколона.

Элайджа Майклсон ушел.

Ей дико хочется послать всех к черту, и его в том числе, ведь он солгал ей, обещал вечность, но ушел и вскоре забудет ее, заменит ее другой, но она не сможет заменить его и вымолвить не получается ни слова, онемела, остыла, а просто рухнуть на постель и вдохнуть его запах. Здесь он все еще здесь.

Не зря ведь ее называют сучкой и стервой.

Ее плечи вздрагивают, и сама Пирс от неожиданности цепенеет, но быстро приходит в себя и находит в себе силы поднять голову с подушкой.

Она сорвалась тогда, сожгла все дотла. Сожгла и себя, ступила босыми ногами на раскаленные угли.

Горела ради любви.

Ей просто нужно найти способ убежать от реальности. Забыть быстро не получается, да и медленно – тоже, всё не так просто. Всё чертовски сложно, казалось бы, дальше некуда, но стерва сожмет руки в кулаки, гордо поднимет голову и будет идти вперед.

Звук уведомления заставляет ее Когда на экране высвечивается « em.», Вампирша закрывает глаза и считает до десяти, делает глубокий вдох и прячет лицо в чуть дрожащих ладонях. Она ждала этого, правда но, совсем не был готова, потому что думала, что он уже все сказал ей. Сказал свое прощальное слова. Буквы расплываются перед глазами, и она смотрит в экран несколько секунд, прежде чем может всё разобрать.

« Катерина, прости… Прости, что затушил этот огонь. Я все разрушал выбрав брата и его искупление.»

Он ведь знал, что ее нельзя это терять. Он может считать ее сучкой, лгуньей и предательницей, может, она и сама такой себя считала, и им не суждено быть вместе. Такая любовь запрещена, и они все сами разрушили, обратили в пепел. Но даже такая, как Кетрин Пирс заслужила быть любимой.

Стоит ли извиняться за разбитое сердце? В любом случае, сказать: « Прости и прощай». Так сложилось.

« У меня есть одна просьба, последняя. Не теряй свою человечность. Что бы ни случилось борись и живи. Ты ведь выживаешь. »

kp: Ты выбрал семью, поступил правильно, как всегда. Но выживу ли я без любви? Я не знаю, но попробую. Неправильно поступаю я. Ты показал мне путь к Катерине. Спасибо и прощай, надеюсь, увидимся в этой вечности или наши пути никогда не пересекутся. Надеюсь, в этой вечности ты найдешь искупление для своего брата и обретешь заслуженное счастье и покой. Я люблю тебя, Элайджа Майклсон.

Кетрин кажется, что он никогда не поймет, кем он по-настоящему был для нее и кем она была для него. Не просто шлюхой или романтическим интересом. Не просто защитой от Клаусf Майклсона и средством выживания. Всё снова чертовски сложно. В математике это бы называлось константой.

«Константа» может быть безразмерной. А «Переменная»– измеряется, значит – размерная.

Но Бесконечность – изменчива?

А Может быть Константа с Бесконечным множеством Переменных?

В жизни это бы называлось судьбой.

Судьбой – неизбежностью.

В тишине Кетрин Пирс слышит лишь стук своего сердца и тиканье часов. Ослабла, лежит в его постели, обнимает подушку, которая впитала его запах, только его нет рядом. Он ушел, ветер унес его с собой, и она все прекрасно понимает, а потом улыбается и, честно говоря, понимает почему – Элайджа Майклсон забудет его не так уж и быстро, как всех, что были до нее и будут после нее. Не забудет, так же, как и она его. Не забудет и в его глазах еще долго будет отражаться тот огонь, что она передала ему.

Их любовь была и будет : черной и обреченной.

========== Глава 59. Любовь останется после смерти. ==========

Ты меня не простишь и я не прощу. В секунды не стало нас.

Сквозь толщу воды я тихо ко дну; в пустоту, в тишину,

И нет сомнений -

Прости, моя любовь, кусая губы в кровь -

Я сделал всё, что можно; всё, что нельзя.

Прости, любовь моя, всё дальше полюса;

Весь мир на части, и уносит вода…

Прости меня, прости меня, прости меня!-Слышишь?

Прости меня, прости меня; прости меня, моя любовь.

Прости меня в последний раз, и в унисон мы дышим.

Прости меня, прости меня; прости меня, моя любовь.

Дима Билан и Сергей Лазарев – Прости меня.

*** Мистик Фоллс. 2013 год. ***

Иногда люди жалуются на свою боль. Иногда они ненавидят за эту боль. Иногда они кричат от боли. А иногда им так больно, что у них нет сил ни жаловаться, ни ненавидеть, ни кричать… А со стороны говорят: «Посмотрите, как невозмутим и равнодушен этот человек».

В его руках она была слабой.

Она открылась ему, сломала собственные стены, протягивала содранные костяшки рук, как будто отчитывается за проделанную работу и просила ласки и сожаления. Готова была виться у его ног, словно черная кошка. У кошек ведь девять жизней и одну из этих жизней она отдала Элайджи Майклсону. А сколько жизней у нее осталось неизвестно. Может, это была последняя. Она забывала обо всех образах и масках, потому что степень доверия достигла своего апогея потому что влюблена в этого мужчину. Скорее всего любит и преданна ему, но боится показывать слишком явно эту преданность.

Он ушел и теперь ей придется натянуть одну из множества масок, двигаться дальше.

Только Элайджа все равно не видел ничего: тускнеющих глаз и то, как помада чуть заходит за контур искусанных губ. Стер ее окончательно.

Черная кошка привилась к нему.

Потом : “Оставьте сообщения после звукового сигнала” и дрожь в пальцах. Он ведь мог выбросить мобильный, но почему-то предпочел включить голосовую почту. Она так и уснула и просыпается только от того, что приходит оповещения на мобильный.

Открывает глаза, но его нет рядом. Он ушел и это нужно принять. Принять. Если он ушел просто, ничего не сказав, то стерва обыскала бы весь мир, но нашла его, только бы убедиться, что с ним все хорошо, он дышит и живет. Она бы в любом случае нашла его, но он ушел по своей воли. Оставил ее ради семьи.

Она проснулась слабая, и от него осталась только пустота, дыра в сердце, которую не заполнить, а потом горькое «Не нужна ему такая, как я. Не стою его. Шлюха. Испорченный товар. »

Он нашел ее словами о любви и искуплении.

Он потерял ее своим поступком.

Воздух в легких, которого становится слишком мало, а потом тянется к мобильному и читает сообщения оставленные Сальваторе. Им нужна она, чтобы та попытала Елену. Может сучка Пирс сумеет пробиться через барьер Елены, ведь сейчас они ненавидят друг друга сильнее всего на этой планете.

Элайджа оставил ее.

Они больше не смогут быть вместе.

Никогда.

Она не увидит его лица, не коснется его губ, потому что нельзя. Провальная попытка, как и влюбиться, оставить свое сердце в его руках и смотреть на то как он выпускает его из своих рук и оно летит к земле.

Разбил ее.

Выбросил ее сердце, словно ненужный субпродукт.

Пирс, натягивает свою лучшую улыбку и пытается встать с постели, одеться и казаться обычной, потому что пытка Елены сделает ее день гораздо лучше. Только кажется, что дышать, двигаться, говорить после всего больно и практически невозможно. Словно она извращенная и темная версия самой себя, превращение в тень и это кажется спасением. Он ведь не спас ее, а значит она сама себя спасет закрывшись от чувств.

В голове чужое его голосом сказанное: ” Дура и он был прав, потому что, легче закрыться от чувств. Вампиры недостойны любви. Ты недостойна любви. “

В ее венах яд и после того, что они пережили. Утонуть бы в глубоком море.

Чувства – яд.

В душе – зима.

Убили друг друга.

Убили чувства.

Она думает, что и вправду Элайджа был прав и в любовь не стоит верить, подбирает с пола

в спальне бутылку алкоголя. Лучшее лекарство от всего ненадежного и не вечного. Лучшее лекарство знакомое Кетрин Пирс.

После его она сама не своя.

Чувства гаснут.

Она очнутся лишь после того, как смогла отстроить внутри с себя кирпичную стену, ту самую, что разрушила ради него. Стену огрождающую от чувств. Непомнить ничего кроме его сладкого и дурманящего запаха, но все равно чувствовать его прикосновения, как будто Элайджа здесь. Вышел и очень скора вернется и улыбнется ей, потому что счастлив рядом с ней, как и она его, потому что любит и любим.

– Ты справишься Кетрин Пирс и Элайджа Майклсон еще долго будет помнить любовь, которую предал, даже когда будет любить другую он будет захлебываться пеплом воспоминаний. Он будет помнить, – заламывает пальцы, собирает свою одежду.

Элайджа слово обезболивающее, которое не поможет теперь, против раны в ее сердце.

Их не стало за секунду.

Она делала все, что можно и нельзя.

Теперь не дышат в унисон.

Вдох.

Молчать.

Он не простит ее, как и она.

Теперь ко дну, в тишину и пустоту.

Теперь в иллюзию.

Она создаст идеальную иллюзию. Онп будет стараться сделать себя счастливой, она будет стараться добиться всего, чего хочет, даже его не будет рядом. И Кетрин Пирс заставит себя в это поверить. Поверить в то, что она сильная и справиться без него.

Хоть она будет помнить каждую деталь, слово, жест и стать прежней уже не получится, а она и не будет пытаться. Без той части ее души, которую отобрали и отправили в Новый Орлеан ведь ее счастье звали – Элайджа Майклсон. Теперь она его трофей, который поставили на полку пылиться.

Легче не верить в любовь и двигаться дальше.

Легче играть в игры и выместить весь свой гнев на милую и невинную Елену, которая уже какой иссыхает в подвале Сальваторе.

Легче съязвить Ребекки, которая так мила с человечным Меттом Доновоном, ведь Майклсон все еще верит в то, что может стать кем-то в этой жизни и он заслуживает этого.

Легче ухмыляться Ребекки, что даже та думает, что Кетрин Пирс осталась той же, как будто все перечеркнула, забыла, как будто вчера не было и глаза Ребекки Майклсон лгали и она не видела ее слабую и беспомощную, после того момента, когда Элайджа захлопнул за собой дверь и его унес ветер. Ветер, который унес ее счастье.

Память – недостаток.

Кетрин Пирс всегда так считала и поэтому отпустила.

Отпустила свою любовь.

Отпустила, но воспоминания ведь останутся и будут возвращаться и убивать изнутри.

Кетрин Пирс бы только за то, чтобы вырвать сердце Елене, но Сальваторе потом сами разделают ее по частям и плевать сколько у них уйдет на это времени или она убьет их.

Она хотя бы узнает правду и даст эмоциям выдох. Выход злобе и гневу, что скопился в ней.

– О, дорогая, ты выглядишь ужасно.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Твои парни пригласили меня и они желают знать осталось ли у тебя сердце.

Если раньше слезы проливала Кетрин Пирс, была слабой, что непозволительно для такой, стервы, как она, то теперь плакать и кричать от боли будет Елена. Кетрин Пирс настроена на этого.

Настроена мучить и издеваться над той, что посмела разрушить ее счастье.

Прижать к стене, проломить грудную клетку и сжать в руках сердце, зная и видя, что Елена чувствуют эту боль. Ее боль.

– Ах, вот же оно… Твои телохранители не позволят тебя убить тебя, но я могу вырвать тебе глотку, чтобы не слышать твое нытье.

И это правда. Она не может ее убить и поэтому отпускает, поэтому Елена все еще дышит, опускается на пол и старается не смотреть в глаза Пирс, которая берет со стула белоснежное полотенце и вытирает кровь с рук. Вытирает кровь белым, так же, как всегда делает он.

– Но сперва удовлетвори мое любопытство. Что ты сказала Элайджи в Уиллоби.

– Вот что тебе нужно… Он бросил тебя. Не так ли? Теперь ты ищешь козла отпущения.

– Скажи, как ты настроила его против меня или я скормлю тебе твои глаза.

Кетрин и вправду готова это сделать. Только бы Елене Гилберт было бы больно, когда касается глаз Елены и точно зная, что боли. Она и так на гране, но следующие слова Елены сделают ей только больнее, выведут из себя, что она сомкнет свою руку на шеи Елены и будет наслаждаться тем, как Гилберт жадно пытается уловить такой необходимый воздух.

– Мне не нужно было что-то говорить. Посмотри на себя. Самовлюбленная эгоистка, которая в бегах уже пять веков. Разве кто-нибудь захочет быть с тобой? Ты по определению изношенный товар. Не удивительно, что Элайджа бросил тебя.

– Да, я совершала довольно ужасные вещи, чтобы выжить. Но в отличие от тебя, бедная, хрупкая, Елена, я не отключала эмоции. Я справлялась с ними. Ты и недели бы не продержалась как вампир, если бы все не вертелись перед тобой.

– Посмотрела бы я на это…

Кетрин уходит и не закрывает дверь. Она бы посмотрела на то, как Гилберт терзает невинных, а потом, когда эмоции возьмут верх Елена будет только винить себя, биться головой о стену, разбивать костяшки в кровь.

Она посмотрит на то, как Елена выживает. Она ведь всегда выживает, а Елена не сможет жить и существовать без своих друзей. Не сможет существовать в одиночестве.

Кетрин плевать на Елену и лучше бы не напоминать о проблемах в личной жизни, потому что Кетрин с радостью почувствует тепло ее сердце, когда вырвет ее сердце и возможно Пирс и возможно полегчает.

Одиночество.

Опустошение.

Ненависть.

Гнев сводит с ума.

Они обе ненавидят друг друга.

Несмотря на потенциал Кетрин и чувственность Елены – они обе были уязвимы из – за любви.

Елена из-за любви к своим друзьям, семье и Сальваторе.

Кетрин – она действительно любила Элайджу и хотела начать всё заново, наконец-то получить то, чего желала все эти тысячелетия-свободу, счастье и любовь.

Обе ненавидят друг друга и готовы шептать друг другу на ухо способы, которыми они готовы убивать друг друга.

*** Новый Орлеан. 2013 год. ***

Во французском квартале всегда тяжело уснуть, особенно в последнее время. Слишком шумно. Слишком неспокойно. Слишком много крови и смертей.

Элайджа ведь помнит слезы Софи Деверо, которая вправе оплакивать свою сестру, которой Марсель перерезал глотку. Софи любила свою сестру всей душой, а теперь вынуждена проститься. Проститься навсегда. Проститься осыпав тело белоснежными лепестками, закутать тело плотной черной тканью и оставить невесомый поцелуй на лбу. Ее сестра принесла себя в жертву во имя семьи, а теперь какой толк. Теперь то только слезы и слабость, но если Софи проиграет, то нет толка от смерти ее сестры, ее племянница не вернется. Софи должна четко понимать, что должа быть сильной и идти до конца.

Элайджа Майклсон лежит в своей постели, той самой, что и сто лет назад, пустой взгляд в потолок, слушаешь шорохи за дверью, чей-то шёпот, шаги… Видимо его брат вернулся. Измученная Хейли, которую он привел не стала даже рассматривать дом, в котором когда-то жила его семья, а просто уснула в первой же комнате, где было можно вздохнуть не пылью.

Но пыль меньшая из проблем Хейли Маршалл. Пыль и осмотр дома можно отложить на завтра.

Холод поднимается изнутри, будто это твоя кровь – густая, черная, замедляет бег и льдом выжигает вены. Ему холодно и губы наверняка посинели. Без нее он замерзает. Нет огня. Ничего нет и он только медленно опускает ресницы, сильнее вжимается телом в постель и ждет, когда же, наконец, придёт такой необходимый, такой долгожданный сон и покой.

Но достойны ли монстры покоя и сна?

Это будто падение в воду с высоты. Сперва странное ощущение невесомости, затем удар-всплеск – и темнота мгновенно накрывает сознание. Память остаётся за спиной, наверху, ты расслабляешься и плавно поднимаешься на поверхность – к солнцу, к небу, к свободе. Вздыхает полной грудью солёный запах, ветер, и только в эту секунду картинка меняется.

Ветер унес его любовь.

Ему снится она.

Растрёпанные кудри, весёлая. Она широко улыбается, смеётся даже, так, как позволяла улыбаться только ему. Вышагивает аккуратно в ярко-красных босоножках на высоком, тонком каблуке, на ней длинное черное цветочное платье на бретелях.

Нет сомнений, что это она, только почему-то в этот раз он не был в белом коридоре, не проходил через черную дверь, а значит это она – настоящая. Ему просто стоит признать это, как и свою вину.

Он идет следом и ему приходится то и дело оборачиваться, чтобы не обрывать разговор:

– Катерина, прости меня, – пытается выдавить, но кажется для нее это поток слов.

Она молчит и нет сомнений, что она даже видеть его не желает: » Боже, Элвйджа всегда такой занудный? И всегда так странно разговаривает, когда виноват? – думает она идя вперёд, а тот глотает воздух, плетется за ней.

Такая простая, открытая, его Катерина.

– Элайджа, – она назвала его по имени. С таким трогательным детским дружелюбием, с непосредственностью, и пусть там, во сне, он кажется счастлив, в светлой-голубой рубашке рукава которой закатаны и темных брюках ощущает, что между ним всё по-прежнему, и задерживает дыхание: – Погоди, сейчас выйдем на ровную дорогу.

Замирает.

Она истолковывает это по-своему. Подходит ближе, невинно-серьёзно заглядывает в глаза:

– А разве у нас была ровная дорога, Элайджа?

Обречённо пожимает плечами. Она снова хватает его плечи.

– Прости…

Она права и их дорога была терниста, крута, заросшая сорняками. Вряд лм бы такая дорога привела их к светлому будущему.

Отпускает и идет дальше. У нее есть шанс и она должна идти вперед. Идти своей дорогой, и он даже кричит что-то, и она не реагирует. Оказывается, можно держаться ровно, можно не дышать в унисон и отпускать, смотреть на ускользающей силуэт.

– Слышишь? В последний раз я прошу твоего прощения. В последний раз я твой. Я виноват.

Кричит, привлекает внимание, жадно глотает воздух, только бы она обернулась.

Он виноват и сейчас не будет молчать, даже она не простит.

– Виноват, потому что предал любовь и это не прощается. Предательства любви.

– Прости, я выбрал семью…

– Прощаю, Элайджа, потому что ты признал свою вину. Ты не мог выбрать любовь и теперь будешь винить себя…

– В сердце пустота… Я так боялся, что мой брат лишит тебя единственного, что у тебя осталось – жизни… Я не вынес бы этого… Твоей смерти… Легче мне простится с жизнью, чем пережить твою смерть…

– Ты должен сражаться за семью… Ты поступил правильно…

Она обнимает его. Так порывисто, счастливо, всего на короткое мгновение крепко сжимает руки у него за спиной. Потом, опомнившись, отступает на шаг.

– А теперь мне пора, Элайджа, – она желает уйти, но первородный удерживает ее зв руку, притягивает к себе.

– Все это ложь, потому что ты не простишь меня, – громко и тут же трогается с места, потому она не поддается, пытается вырваться.

Кудри по лицу, когда он дышит слишком близко и нашел в себе смелость коснуться ее волос, заправить их за ухо. В какой-то момент она, смотрит в глаза так спокойно, с идеально ровной осанкой, только руки опущены вниз. Больше не коснется его.

Нельзя.

Пробует повторить за ней. Ветер проникает под рубашкой и он чувствует ветер.

Ловит украдкой её взгляд. Спокойный, счастливый и свободный.

Их сейчас двое.

Но вскоре он останется стоять один на этой дороге.

Она не простит его.

Он не простит ее.

Поедет на дно, в пустоту и темноту, искусает губы в кровь.

Он сделал, как нужно, а сейчас поступит не правильно.

Он нежно ведет пальцами по ее лицу, запоминая каждый миллиметр ее молочной кожи, каждую родинку, что так сводят его с ума.

Запомнить.

В последний раз.

Сделать, то что запрещено и после проститься.

“Катерина, настоящая и живая, которая не простит меня”, – стучит в голове. И отчаяние, сжавшее горло.

Делать, то что запрещено, а после расколоть мир.

Губы в губы, захлебываясь, глотать, насыщая легкие, вены, пробираясь под кожу.

Впечатывая, сплетая во что-то единое, неделимое, вечное. Что останется и после смерти во Вселенной?

Любовь останется после смерти.

Любовь останется даже если о ней молчать и отпустить, если не простит.

Любовь останется в сердце и самом потаенным уголку души.

“После того, как все рухнет, мы будем стоять на руинах, и я буду держать твою руку, Катерина, даже если ты не простишь…”

В последний раз.

– Элайджа, ты признал свою вину и должен отпустить, разбить на части, принести любовь в жертву, во имя семьи в последний раз, – неразборчивым бурчанием, не разрывая поцелуя. Потому что поддалась. Потому что им мало друг друга. Потому что без него, удушье и смерть.

Потому что без него она беззащитна. Потому что без нее этот мир превратится в выцветший серый и цветы увянут. Он увянет без той, что наполняет его жизнь смыслом и цветами.

– Я люблю тебя.

Руки на плечи, и ближе, ближе. До самого сердца.

Звонком клинков и гулом колоколов в голове: “Живи, Катерина я отпускаю тебя. Я так испугался, что ты меня не простишь.”

Она сегодня на вкус, как сладкая карамель, только в смешку с чем-то кислым, потому что этот поцелуй прощальный.

Поцелуй прощения.

Последний поцелуй.

Последние секунды.

Прощение.

Наверное, он все понимает, потому что брюнетка не задает лишних вопросов, отвечает на поцелуй, обвивает за пояс руками, притягивает ближе и ближе.

– Все хорошо, Элайджа, ты слышишь? Все хорошо. Я в порядке. Я пойду?

– Иди, моя Катерина… Прости…

Дальше ему нельзя.

Она выкраивает стыдливую улыбку на губах без промедления тянется к нему навстречу. Майклсон изумлённо принимает её объятия, счастливо закрывая глаза. Впервые вдыхает её аромат – сладковатый, цветочный, пьянящий. Лепестки свежих роз. Роз, шипы которых ранят до крови его кожу. Чувствует громко бьющееся сердце в её груди. Слышит сиплое опаляющее дыхание на плече. Видит трепещущие пальчики, крепко цепляющиеся за его шею. Он всё равно не отпустит, больше не сможет, но должен.

Отпустить.

Дальше она уходит, не оборачивается. Идет вперед, потому что их пути расходятся.

Вышагивает аккуратно в ярко-красных босоножках на высоком, тонком каблуке. Каблук проваливается, потому что она идет по песчаной дороги. Трудно идти вперед без него.

Трудно идти по такой ровной дороге, потому что жизненный путь не может быть прямым и ровным.

Все.

Дальше ему нельзя.

Дальше одной.

Дальше дышать и глотать воздух по раздельности.

Нельзя идти за ней.

Нельзя идти по этой ровной дороге.

Нельзя, потому что он выбрал другую дорогу: крутую, каменистую, залитую кровью.

Нельзя, потому что она не простит.

Последние секунды и он кусает губы, до крови, скрещивает руки на груди и прислушивается к тиканью наручных секунд.

Последние секунды, прежде чем она исчезнет, раствориться.

Вдох.

Их ни стало за секунду.

Взволнованный шёпот ей вслед и он расплыться в радостной улыбке:

– Прости, Катерина…

Пробуждение тоже быстрое, словно ледяной водой окатили, вымыли сон из-под век. Выдыхает потерянно, не желая открывать глаза, отпускать темноту – а вдруг чудо ещё вернётся?

Вдруг они еще будут вместе и она простит?

Ещё с минуту ему тепло.

Потом снова начинает дрожать.

Не от холода, верно, а от картинки с привкусом запоздалой надежды и горчащего сожаления под языком: Так могло бы быть. Если…

Если бы не кровь. Эта рубиновая, кристально-чистая кровь, которая делает из него монстра, не была той гранью, что не перешагнуть, пока не прольёшь её и не выпьешь всю до капли.

Если бы не семья. Благородная фамилии, нажитым врагам, традициям, правилам и порядкам. Майклсоны вроде королевской вампирской семьи. Он всегда искал искупления для семьи и будет искать. Он всегда будет жертвовать всем ради семьи.

Если бы не война. Та, что длится уже много лет, забирает сотни и тысячи жизней, та, в которой справедливости ни на грамм. Может Клаус и ублюдок, но в нем много гордости с рождения. Много чести в том, чтобы исполнять приказы, когда угрожают твоей семье? Да. Но зато он поддался на уговор брата и спас Хейли, ребенка. Безумие и жестокость. Он станет королем и свергнет Марселя. Он уже объявил войну.

Жить дальше и простить.

Элайджа спускается в гостиную, где встречает Хейли, которая кашляет от пыли, пытается разобраться с мебелью и сбросить тяжелую ткань с колыбели.

– Сейчас ты самый важный человек в этой семье. Тебе нужен хороший дом. Хотел тебя спросить. Кто-нибудь интересовался тем, как ты себя чувствуешь?

– По поводу случайного ребенка от случайной связи с психом?

– По поводу материнства.

– Ну, меня бросили сразу после рождения, а приемные родители выбросили меня из дома сразу же, как я обратилась в волчицу. Так что я не знаю, как я отношусь к материнству, потому что мамы у меня никогда толком не было.

– Я всегда буду твоей защитой. Даю тебе слово.

– А благородный Элайджа всегда держит свое слово.

Клаус облокотился о дверной проем и появился во время. Во время, чтобы отвлечь своего брата и свершить задуманное.

Сражаться в этой войне в одиночку, потому что Никлаус Майклсон одинокий волк.

Когда кинжал был прижат к черной ткани, пронзает ткань и входит в сердце брата. Кровь выступала, обозначая позорное слово, – не грязная, самая обычная кровь. Красная.

Кровь засохнет и Элайджа простит его. Всегда прощал.

Когда кричал. Когда смотрел в глаза и словно просил этого не делать, а Клаус не смел шевельнуться, только лезвие пронзило сердце.

– Я хочу завоевать этот город, отобрать у Марселя то, что ему дороже всего. Но у меня есть одно уязвимое место, одна слабость, которую он сможет использовать.

– Какую слабость?

– Тебя. Прости меня, брат.У любви нет силы, милосердие делает тебя слабым, семья делает тебя слабым. Чтобы победить в этой войне, нужно воевать в одиночку.

А сам себя – простит? Сумеет? Найдёт достаточно оправданий? Какой же жалкий Клаус Майклсон в этот момент. Просит прощения, зная, что будет прошен. Желает быть сильным, но даже у него есть слабость.

Через несколько часов начнётся все сначала. Тело Элайджи покроется серыми венками и он передаст его, как дар Марселю. Вновь тщательно будет сортировать и прятать мысли, притворяться и ни словом, ни взглядом, ничем, даже дрожью на ресницах не выдаст себя. О чём думает, и чего по-настоящему боится.

Боится, что брат не простит его.

Не простит тот, кто всегда принимал его сторону, а он ведь тихо шептал: » Тебя. Прости меня, брат.»

Клаус Майклсон вновь одинок и вынужден скрывать все свои эмоции и чувства. Выбрал сражаться в одиночестве.

Его простят, потому ему нужно прощение.

Клаус Майклсон признает свою вину.

А пока веки Элайджи сомкнуты, затянуты серыми венками.

Это глубокий сон, только без сновидений.

Темнота или свет?

Свет.

Она в безопасности, и это главное.

Под веками покрытыми серыми венами воспоминанием из сна всплывают приподнятые уголки ее губ, тёплый счастливый солнечный блеск во взгляде. Она, кажется была счастлива во сне, а он прощен.

«Ты простишь его, Элайджа. Всегда прощал. Он твой брат. Твоя семья.», – она снова улыбается.

Красивая, живая, естественная, встряхивает копной волос и нагибается, чтобы коснуться его лица, провести ладонью по лицу и вздохнуть в унисон. Вдохнуть жизнь, вытащить клинок из груди и простить в последний раз.

Так могло бы быть…

Но он заколот и это глубокий сон, только без сновидений.

Только тьма.

========== Глава 60. Теперь бежать. ==========

*** Мистик Фоллс. 2013 год. ***

Слабая.

Слишком слабая, потому что когда она открывает глаза, то осознает неизбежное – Кетрин

Пирс жалкий, ничтожный человек.

Елена Гилберт не только украла ее счастье, но и бессмертие.

Судорога не отпускает, и она ощущает, как сжаты икры ее ног.

Не отпускает.

Сердце вот-вот выскочит из груди.

Кетрин Пирс не может подняться даже с пола в школе Мистик Фоллс.

Кости ломят.

Все тело сводит от боли.

Язык. Ей больно, потому что он изрезан осколками. Раны так быстро не затянутся и ей, минимум недели две, будет больно глотать, жевать, говорить.

Она человек, хрупкий, которого можно убить любым способом. Она желала обещанное Бонни Бенетт бессмертие, чтобы поехать к нему. Наплевать на Клауса, беременную Хейли, которая ненавидит ее и готова разорвать глотку. В любом случает ее сердце бы спокойнее билось рядом с ним. У нее было бы его прощение и любовь, а на остальное наплевать. Плевать, если бы он узнал о сделке с Софи Деверо или бы ее узнал Марсель. Плевать, ведь ее бы никто не смог убить. Даже он. Не смог бы убить любовь.

Что она наделала?

Голова кругом, все, как в тумане.

Каждое шевеление доставляет ей невыносимую боль. Боль, с которой она сейчас не может справиться и стискивает губы.

Нужно встать и бороться.

Кетрин Пирс жалкий человек.

В свое жизни этого Пирс желала меньше всего. Это было ее кошмаром. Кошмаром, который обратился в реальность.

Теперь бежать.

« Беги, Кетрин» – в мыслях словно на репиде.

Бежать не оглядываясь.

Бежать из города, бежать от чувств, которые теперь невозможно контролировать.

Бежать.

Бежать от него и чувств.

Только он мог ее защитить, но Элайджа Майклсон ушел.