Текст книги "Три года счастья (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 59 страниц)

Оцепенела, когда встретилась с ним взглядом. Он ведь не мог не заметить ту, что не кричала, не хлопала и не танцевала.

Пустая.

Сумела разглядеть лицо и этот пустой взгляд.

Есть ли ему ради чего жить?

Есть ли ради чего существовать вечность?

Что станет, изменится, когда она убьет и насытить организм кровью?

Да, ничего не изменится для Кетрин Пирс, только в мире станет на одного человека меньше.

Пустая вечность.

Что изменится, если Честер Беннингтон замолкнет? Замолкнет и целая эпоха. Замолкнет – вся эпоха.

Замолкнет и уйдет в забвение целая эпоха. Замолкнут те, кто полюбили рок музыку благодаря Linkin Park и Честеру Беннингтону.

Тишина.

Станет так тихо, если этот человек замолкнет.

Изменится все.

Сменится эпоха.

Нужно быть готовым к смене эпох, ведь это может случиться в любой момент. В любой момент он может замолкнуть и покончить со всем этим, засунув голову в петлю. Впрочем, Кетрин Пирс покончила со своей жизнью засунув голову в петлю. Это стало ее концом.

Это станет концом целой эпохи.

Бежать.

Бежать из этой толпы и как можно скорее. Бежать от самой себя и не останавливаться.

Ей нужно бежать, расталкивать эти мешки с кровью, только вот в голове то и дело всплывают строки с песни, которую она только что слышала и ее губы шевелятся, шепчет себе под нос: «Всё, чего я хочу – быть больше похожим на себя и меньше – на тебя.»

Кетрин Пирс не похожа на себя и только сейчас, она осознает, что потеряла себя и бежит только от себя.

Беги, Кетрин Пирс.

Больше не нужно бежать Честер Беннингтон. Очень скоро тебе не нужно будет бежать от всего, нести на своих плечах тяжесть. Очень скоро тебе не нужно будет спасать миллионы.

Честер Беннингтон любит жить, любит тех, кто окружает его и заниматься любимым делом, любит выплескивать в музыке, но скоро его бег прекратиться. Он остановится. Того, кто спасал миллионы, но его никто не спас.

Никто не рассказал ему, как справляться с личной болью и что делать, когда душат слезы и крепкий чай не помогает так же, как и тяжелый наркотик?

Бежать.

Бежать от себя и реальности, не думая, что в один момент придется остановиться.

Кетрин Пирс бежит и не останавливается. Кетрин может еще способна любить, сострадать, но себя Кетрин Пирс любит больше.

Кетрин Пирс любит свою жизнь и именно поэтому продолжает свой бег. Бежить от себя, реальности и не останавливаться.

========== Глава 75. Немного белого и боли. ==========

В конце всё обязательно должно быть хорошо. Если что-то плохо – значит, это ещё не конец…

Пауло Коэльо.

Немного белого и боли.

Она просто села в том белом коридоре, прижалась к стене.

После всей увиденной боли и счастья вряд ли у нее хватит сил открыть еще одну дверь.

Попыталась встать.

Открыть дверь за которой видит Ребекку и Элайджу с ребенком на руках. Дочь Клауса, как понимает Пирс. Знает ведь, как Ребекка желала познать счастье материнства. Видит, как Майклсон счастлив видеть свою младшую сестру и Пирс уж точно может понять когда он настоящей, а когда подделывает и скрывает эмоции. Сейчас, ставя детское кресло на стол, глядя на племянницу он счастлив. Его улыбка не поддельная, как и Ребекки, которая скучала. Объятья крепкие и они вправду скучали. Как бы Ребекка не сталась жить своей жизнью она все равно несчастна вдали от семьи и ее сердце рвется обратно. Ребекка ведь быть сильной и защищать Хоуп, но обнимая брата ей почему-то хочется плакать, но она улыбается. Должа улыбаться, ведь сейчас может у них все будет хорошо и это то самое искупление, в которое не перестовал верить Элайджа. Не перестовал верить и теперь держит на своих руках Хоуп. Вечно могла бы наблюдать за этим. Наблюдать, что веря столько веков Элайджа добился искупления для их брата и теперь у них есть такая милая и хорошая племянница, которая обязательно унаследует все наследие Майклсонов и продолжит сражаться за семью.

– Не представляю насколько прекрасно находится с ней каждый день. Это…

– Великолепно. Так по-человечески.

– Да, некоторые утверждают, что это самый человеческий опыт.

– Может, мы еще встретимся, Элайджа и ты узнаешь всю правду о моем заговоре и возненааидишь меня, за то, что я так поступила. Я ведь не верила в то, что такое возможно, но видимо, мне удалось сделать Клауса Майклсона слабым и в очередной раз одержать победу. – голос горчит, отдается в стенах гулким мученическим стонанием, заставляет улыбку трескаться, знает, что не услышит ее.

Кетрин смотрит на них. На такого счастливого Элайджу с ребенком на руках и кто бы мог сказать, что перед ними не монстр руки которого испачканы кровью, монстр, который не стабилен и разорвал в клочья посетителей и официантов кафе. Элайджа не стабилен, но можно ли говорить сейчас о этом, если он улыбается качая племянницу на руках и смотря в серые глаза Хоуп. А вдруг в этот раз повезет и это самое счастье, за которое стоит сражаться и проливать кровь. Хоуп стоит всего. Хруп надежда и наследие Майклсонов. А смотря на эту картину Кетрин невольно думает, что Элайджа был бы хорошим отцом. В голове столько мыслей и то, что Элайджа если и делает ошибки, то в силах их исправить, показать свою лучшую сторону, чувствовать, когда нужно поддержать и подобрать нужные слова. Элайджа и вправду мог быть хорошим отцом, которой бы сражался за свою семью и ребенка. И думая об этом, смотря в карие глаза Майклсона, правда зря стерва Пирс устроила всю ту игру, а ведь это было по настоящему. А какой бы могла быть ее жизнь рядом с Элайджей и дочерью, ведь Надя все равно бы нашла ее. Счастливой и спокойной.

Волны горестных воспоминаний или мечтаний, накатывают каждый раз, западают в душу, только вот они никогда не матирилизуются. Когда Элайджи как не было, так и нет.

Наверное, она умерла, в Адском пламени, тогда почему она здесь? Не ощущает этот жар на своей кожи? И она надеется только лишь на то, что не было медленно, одиноко мучительно ей сгорать без него, ступать на черные, раскаленные угли.

Минуты тянутся так долго, что она невольно начинает замечать: Элайджа временами улыбается, а Хоуп засыпает в таких сильных руках дяди. Стоит усомниться, реальность ли это? Наверное, глючит, проекцированное ей самой спокойствие.

Стоит ли отпустить его?

Она ведь не его сейчас.

Она потерялась.

Вновь потерялась хлопнув белой дверью, которая захлопнулась за ее спиной.

И теряется в белых стенах, в пространствах безликого коридора.

Ищет Элайджу, умирая там.

Не найдет.

Кетрин Пирс исчезает взглядом смотря на одну из дверей.

Начинает зудеть. Не собственное ли это запястье, с темно-синими венками, наружу так явно выпирающими, врос в нее, растекся по венам вместе с кровью.

Нет, он будет жить ради него и верить в то, что он вернется.

Даже если у нее на руках будет кровь, то она скажет ему, что ничего страшного, ведь важно то, что она улыбается ему.

Как долго это будет продолжаться?

Кажется, без Элайджи в этом белом коридоре ей нечем дышать. Да и выживать совсем не тянет, честно говоря. Пирс впервые не хочется жить и дышать.

Крик хочется заглушить, запереть за ребрами, в немое крошево звука превратить. Но признаться, едва ли получается. Тонное железо давит на виски. Ее раздавит, убьет еще одно из его воспоминаний: наполенных болью или улыбкой, радостью.

Это убтет ее, возможно, медленее, чем любой из наркотиков.

Это просто прикончит великую стерву и интреганку Кетрин Пирс.

После долгих плетаний по белым коридорам.

Что не так?

Устала. Вымотолась.

– Элайджа, – нагло сорванный с губ крик, как будто она требует, чтобвы он был здесь и сейчас, и ее хваленый самоконтроль летит к черту, распадается.

Губы слипаются от долгого молчания.

– Элайджа, прошу тебя! Ты нужен мне: живым или мертвым. Нужен, потому что я люблю тебя, – каждое слово отшлейфовоное, чистым отчаянием звенит в ее же ушах.

Тот ли это настоятельно рекомендованный, тот самый момент, когда нужно руки опустить, почувствовать, что там нет ничего и приеять то, что он ушел, а она умерла и вообще затерялась в этом коридоре полным белых дверей.

Разве не пора?

Пора признать, понять, что это то самое личное дно из которого нужно карабкаться и выбирать на берег.

Кетрин может честно сказать, что легче не становится, кислород совсем не как на земле, а дышать без Элайджи не выходит. Задыхается видя, что он и дальше живет, может дышать без нее, заботится о семье, заменил ее Хейли. И лучшей идеей ей не видится, как бродить по коридорам, залам, открывать белые двери, чтобы только увидеть свет его лицо. Может, только видеть его во снах.

Может он чувствует ее душу. Чувствует, что душой она рядом.

Кетрин не знает этого, но знает то, что он простит ее.

Кетрин уже не помним начала, какой была, только ей кажется, что в жизни Элайджи ей теперь нет места и она может только смотреть на его жизнь со стороны.

Они больше не вместе.

Найдет ли она путь к нему? Будут ли они вместе?

Простит ли он ее?

И падает, падает, падает.

Падает, когда за ее спиной закрывается белая дверь.

Каждую ночь умирая заново возрождаться к утру.

Расплатился сполна за свою ошибку.

Элайдже почти смешно ведь сейчас его окружают придворные дамы, попоавляют его распашной плащ на меху с пелериной и капюшоном. Любая из них может стать его: ужином или отвлечением.

Он сжимает пальцы в кулак, надеется, что брат хоть клыки не скалит – грубо при дамах. Клаусу – почти – смешно.

– Я знаю, в глубине души, наверное, знал всегда, Никлаус, что ты способен и на худшее, но и моя вина в этом есть. Вина в том, что позволил чувствам стать и случилось то, что случилось.

– Проклятие не снято. Двойник сбежал и обратился. Она мне не нужна теперь, но я убил всю ее семью. Ты знаешь, почему ты все еще здесь, Элайджа. Мы братья.

– Бесконечные мучения хорошо, но умереть ты мне не позволишь.

– Что еще скажешь, брат?

– На мне есть вина и я сделаю все, чтобы искупить ее.

– Сделаешь, потому что ты мой брат и всегда им останешься, Элайджа. Я подумываю о том, чтобы уехать в Португалию, как желает Ребекка.

В той самой глубине души, где сейчас кислота разливается, кости прожигает – где же долгожданное безумие, о котором так много говорилось? Сейчас бы никак кстати.

Элайджа и так сходил с ума.

Элайджа почти сожалеет.

Клаусу совсем плевать.

На гримасу на бледном лице и на дрожь нервных, тонких пальцев Элайджи. Клаусу плевать, знает ведь, что Элайджа сможет выдержать теперь.

Ребекке хочется думать – он излечится. Всегда излечивался.

Элайджи до боли в висках хочется бросить, что-то ядовитое, отвратительное, потому что он чувствует, будто его грязью измазали, и теперь вечно от него будет пахнуть мокрой землей и смертью, а вовсе не розовой водой или ягодами.

Сколько он терпел мучения?

Сколько раз глаза обманывали его?

Сколько раз он словно умирал, а затем возрождался, кричал от боли.

Сколько раз он словно горел в Аду?

Сколько раз он мог оставить попытки спасти душу брата и уйти.

Сколько раз он мог быть счастлив.

Но Элайджа не может. Теперь его старания никому не нужны, и смеет ли он восстановить все из руин?

Привык восстанавливать все из руин.

Восстанавливать семью.

Вдох – морозом в легкие. Клаус Майклсон будет теперь маяться в своем душном и тесном мире, даже иронично – одиночестве, на холодной постели каждую ночь умирая заново вместе с братом, который страдал по его вине. Знал ведь, чем кончится наказание Элайджи.

– Разговор окончен, брат?

– Мне нужно время, Никлаус.

Ему бы оставить себе хотя бы сны – токсичные, убийственно-тягучие сны, тяжелые от лжи и дыма.

Сны в которых он слышал ее голос и шел к ней сквозь туман.

Теперь не видеть свет ее лица.

Теперь не помнит начала, но знает конец.

Конец, потому что он выбрал брата, семью.

Они братья.

Они одна семья.

– Прости брат…

– Ты мой брат, Элайджа… Помнишь, как ты защищал меня от отца, помогал, был рядом… Помнишь, как смеялся, когда я не смог убить оленёнка, учил стрелять из лука. Помнишь, как убирал за мной трупы, останавливал от самоубийства, когда я навлек на себя проклятие охотника. Ты голос моего разума и я не справлюсь без тебя Элайджа. Я все помню… Я бы не справился без тебя… Где бы я был, если бы не ты? Это ты прости меня…

Клаусу теперь скорее застрелится, чем когда-нибудь представит, что он будет просить прощения у Элайджи, ведь осознал какие мучения испытывал его брат, а Элайджа вспоминать не хочет.

Проходили уже.

Оба ругались.

Оба прощали.

Оба шли по одной дороге.

Изранились по дороге, кровью истекли – по багровому следу можно бы и назад вернуться, да только пропасть.

Давно уже упали в пропасть.

Пропасть, ведь пол окрашивается кровью, когда Клаус пронзает клыками пронзает шею одной из девушек, что кружила рядом с его братом.

Элайджа только вздыхает, словно иллюзионист достает белоснежный шелковый отрезок ткани, напоминающей носовой платок, протягивает брату, чтобы тот вытер кровь из уголка губ.

И откуда столько благородства в Элайджи, кто бы знал. Куда ему Клаусу Майклсону до его старшего брата? Теперь им обоим не по себе, а осознает это только один. И сказать не выходит, и промолчать подло. Лучше уж Элайджа обнимет брата, чтобы тот просто понял, что все будет, как прежде. Клаус почти истерично вздрогнул от этих объятий.

– Я всегда буду выбирать тебя, брат…

И больно совсем не ему, так ведь?

Больно обоим.

Главное, чтобы серые глаза скорбью не вымыло. Он ведь столько раз предавал своего брата, лишал счастья его, сестру. Но может когда-нибудь Клаус все поймет. Остальное – остальное лечится.

Элайджа вылечиься и простит.

И невысказанное и несбывшееся нависает в воздухе, и кажется, если сейчас как-то вдохнуть неправильно, рухнет вселенная, и от них не останется ни записки, ничего.

Элайджа не выдерживает первым – Клаус знает, что виноват, нл Элайджа всегда выберит его и откажется от личного счастья во благо семьи.

Выдох.

Вдох.

Ребекка тихо закрывает за собой старую дверь, щурится от скрипа, ведь так боится нарушить то, что она ждала столько лет, после того, как Клаус отменил свое наказание для Элайджа.

Ждала премирения между братьями.

Тишина.

Ее братья помирились.

Семья превыше всего.

Боится, прижимается спиной к стене.

Делать Кетрин Пирс больше и нет.

Забита в угол наблюдая за тем, как Элайджа в очередной раз выбирает семью.

Видит, что Элайджа выбирает семью.

Видит, что Элайджа выбирает один елинственный ему путь – семью.

Солнце ушло за горизонт.

Они заперты здесь и не известно, когда освободятся, пробудятся, откроют глаза и вновь будут ходить по земле, а их губы окрасятся кровью. Настоящей кровью.

Фрея все замечает. Замечает, когда спускается с лестнице, похоже и забыла обо всех ссорах. Неужели все налаживается и они укрепят свою нить семьи, пропустят через себя все. Они говорили с Ребеккой всю ночь. Коулу тяжело открыться, но похоже он смог это сделать. Смог открывшись Элайджи и сидя с ним за маленьким столиком, смотря на шахматную доску.

Кивком головы Элайджа приглашает Фрею на кресло возле него. Здесь, особенно утром, Элайджа любит смотреть в окно и пить свой чай или кофе с добавленным Коулом алкоголем, пока в доме еще царит гробовая тишина. Элайджа любил сидеть в одиночестве, в саду, храня в своей душе секреты и тайны, раскаяние. Сейчас же он сидел дома, в одном из мягких кресел, разговаривая с Коулом и наблюдая, как Ребекка возится на кухне или занималась своим маникюром.

Сидя в одном из кресел он слушает дыхание каждого члена семьи и на душе как-то спокойно.

Пока его семья рядом ему так спокойно и на столешницу опускается шахматная доска.

Фигурки старые, потертые, тяжелые, вырезанные из камня, удивительно красивые и почему-то вызывают у Элайджи улыбку. Может улыбка на лице от того, что вся семья в сборе и это есть самое величайшее счастье.

Элайджа ведь: живет и умирает во имя семьи.

Он всегда играет черными.

Только черными.

Коулу определенно приходится только смириться и все.

– Черные, как всегда? – спрашивает младший Майклсон, но ответа от Элайджи нет, – Так что, играем, пока наша сестра в какой раз занята собой?

– Расставляй фигуры. Я играю черными, – старший Майлсон складывает пальцы в замок и с удовольствием наблюдает за тем, как его младший брат расставляет фигурки на доске.

Проходит десять минут. Даже Фрея запомнила все названия фигур. Через еще полчаса она пьет грейпфрутовый сок и свободно ориентируется среди фигур, знает, как ходит каждая из них.

Кол смеется так звонко и иногда меняет фигуры, тем самым проверяя бдительность Элайджи, когда ему все же удается выиграть, звонко хлопает в ладоши, что даже Ребекка вздрагивает, задевает локтем баночку с лаком для ногтей, что та падает на пол.

За последнее несколько столетий Элайджа впервые чувствует себя живым. Действительно живым.

Действительно счастливым, в окружении семьи.

– Что с тобой? – вопрос Фреи застигает его врасплох.

Кол болтал во время игры, пил бурбон, когда Элайджа предпочитал час с бурбоном или бурбон с крепким чаем, много чего рано еще никогда не спрашивал о его душевном состоянии.

Знал как плохо брату.

Знал, каково это помнить, когда желаешь стереть воспоминания и не помнить ничего.

Знал, как воспоминания могут выбивать почву из-под ног, выжигать изнутри, убивать изнутри.

Знал, каково это утратить любовь.

Знал и понимал, каково убивать себя воспоминаниями об утраченной любви, каково это, когда всплывает образ возлюбленной и все мысли заполняет только то, что счастье было так близко и все чувства были так важны.

Все позади.

Утраченное счастье.

Утраченная любовь.

Судьба развела возлюбленных.

Наплевать?

– Я в порядке, как и всегда, Коул. Продолжим партию? Я заметил, что ты переставил фигуры. Шах и мат, брат…

– Нет, нет! Это все из-за той стервы… Я прав??? Хейли оставить ты не можешь… Стерву тебе не вернуть… Шах и мат…

Кол дурачится, забирает черную ладью и смеется, пока Ребекка надувает губы, понимая, что придется убирать пятно от лака.

– Просто я… не могу выбросить её из головы. И каждый раз, когда я смотрю на неё, в груди ноет, и я знаю, что это её вина. Этой стервы.

– Для начала, позволь уточнить: та стерва, Кетрин Пирс? Это должно меня тревожить? Я ведь знала о вас и должна была убить ее еще давно… Но, тогда бы я сделала тебя несчастным…

– Прекратите! Сейчас же!

Элайджа поджимает губы и кивает, мол да, я понимаю, что вы прекрасно знаете и желаете чтобы я признался. Давно признал, что у этого человека чести всегда была связь с Кетрин Пирс, которая осталась в его душе. Оставила свой след в его душе и его сейчас волнует, где часть его души. Элайджа и не замечает как её пальцы тянутся к его доске, оборачивают ее. Элайджа и не пытается проявить какие-то эмоции, все так же молчалив, задумчив, встает, поправляет пиджак.

– Оу-у-у-у… Полегче, Элайджа…

– Приношу свои извинения, просто больше не нужно поднимать эту тему… Я счастлив с Хейли… Прошу, не говорите больше на эту тему… Не нужно вскрывать старые, загноившиеся и зажившие раны…

– Элайджа прав… Мы ведь семья… Всегда и на вечно….

Безнадежно влюблен. Только в кого?

Сердце стучит быстрее. От него исходит такое тепло, что и представить невозможно, когда он вспоминает о ней, о Кетрин Пирс, как не странно. Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Где ее душа сейчас?

Он с точностью может сказать, что как будто чувствует её на мысленном уровне, что она все еще здесь. Как будто понимает каждую эмоцию и не сводит глаз с брата.

В какую-то секунду Фрею словно бьет током. Элайджа выскакивает из-за стола, оборачивает его и отворачивается к окну. Словно пытается понять, какую именно ошибку Элайджа Майклсон совершил. Может ошибка в том, что он отрекся от любви во благо семьи.

Думает о том, счастлив ли он с Хейли?

Кровь звенит в ушах, а пульс отбивает чечетку с Фреей что-то не то.

Дышать.

Фрея роняет стакан с грейпфрутовым соком, руки дрожат, как будто-то в самое сердце загнали иголку.

Дышать.

Дышать из последних сил и не упасть.

Как будто кровью сердце кровью заливается.

Элайджа торопится к сестре. Он подходит к ней сзади, обнимая за плечи.

– Фрея! Фрея! Фрея! Сестра, что происходит?..

Она поворачивается к нему лицом и между ними всего какие-то миллиметры и похоже Элайджа в последний раз слышит дыхание сестры. Дыхание и то, что Фрея исчезает, словно ее никогда и не существовала, растворилась в воздухе.

Элайджа словно не слышат, как кричит Ребекка.

Не видит, как округлются глаза Коула, который напуган, сдерживает сестру за плечи.

Неужели это конец?

Не слышат, потому что всё это не важно, ведь Фрея исчезла.

Все может подождать, ведь сестра исчезла.

Все может подождать, ведь это может стать их концом.

Дышать.

Дышать, губами ловить такой необходимый вздыхать полной грудью, ощущать крепкие объятья Хейли.

Неужели это реально?

Неужели Хейли Маршалл реальна, обнимая Фрея.

Неужели она вернулась в реальность?

Обнять крепче.

– Фрея! Как ты?

– Ингредиенты у тебя? Хорошо, мне нужно начинать, если я не приготовлю лекарство, Элайджа и Кол умрут.

Неужели реально даже на смертной одре, вернувшись после такого длительного для, еле стоя на ногах Фрея Майклсон думает о спасении семьи.

Сразу спасти семью, а все остальное потом.

Новый Орлеан. Пять лет назад.

София сначала не замечает смерти Люсьена Касла, знала ведь к чему это все переживет.

Она сначала его не замечает.

И не заметит, ведь важнее для нее была месть. Месть во имя семьи, которую она утратила по вине Никлауса Майклсона.

У неё полно новых знакомых, имена путаются и смешиваются в одно, и всем нужно улыбаться, быть приветливой и не забывать о том, кто король в этом городе. София Воронова умеет адаптироваться к новым условиям, не забывая при этом оставаться хорошей и профессиональной убийцей-наемницей.

Первый год жизни в Новом Орлеане пролетает, как одно огромное событие, успевает пережить пару драм, несколько смертей, даже увидеть ее главного врага в плену Марселя Жерара.

Она сначала его не замечает.

Не замечает Марселя, а ведь сама же постучала в дверь его пентхауса.

Как там говорила Кетрин Пирс : “ Береженного Бог бережет. “

Видимо София и вправду родилась под счастливой звездой.

Она тяжело дышит прежде, чем позвонить в дверной звонок.

Всегда ведь находит способ выживать и склонять на свою сторону сильнейших.

Поразительно, как она позвонить в дверной звонок, улыбнуться и столкнуться взглядом с Марселем.

– Приспешница самого Люсьена Касла. Боишься?

– Нет…Я никому не служу, но могу быть полезной… У меня для тебя есть полезная информация… Я узнала, что кровная линия Элайджи Майклсона жива, а значит все Майклсоны живы, после твоего укуса… Кто-то подпитывает их жизненную силу.

– И ты говоришь это так просто? Делишься информацией? Я тебя не нанимал.

– Но ты же не против? Не против нанять меня?

– Проходи… Ты решительная женщина, София…

В первый раз, когда это случается, София потягивает карамельное латте на его кухне, улыбается сообщению на своём телефоне. Улица всегда слишком оживлена, как распотрошенный муравейник, и нет ничего необычного в том, что её кофе вдруг заливает огромным бежевым пятном белую футболку мимо проходящего Марселя.

– Ты! – кричит тот, и София не успевает толком ответить, потому что он уже хватает бумажные полотенца, опережая ее.

Марсель готов разразиться молниями, когда слышит чей-то голос рядом, но не делает этого, потому что:

– Ты в порядке? Марсель?

У нее нелепые растрёпанные волосв и вид побитого щенка. Жерард фыркает:

– Да, в полном.

– Я не всегда такая, прости, – пожимает плечами и продолжает смотреть на него.

Есть в его взгляде что-то тяжелое, хочется отвернуться, испытывает вину перед ним или же собой. Когда это София Воронова стала такой неуклюжей.

И Марсель уходит переодев майку, ведь его ждет Винсент, неловкость, переживат.

Не то, чтобы это было важно.

Или важно?

***

Она сначала его не замечала, а теперь каким-то нелепым чудом, Марсель оказывается везде. Заполняет все.

Она ведь думала, что ей нужно держаться сильнейшего и отомстить за свою семью Клаусу. В разговорах всё чаще мелькает его имя, а присутствие становится таким необходимым.

Наивность.

Второй раз Марсель по-настоящему замечает ее, когда София в ярко-фиолетовом фартуке поверх черного строгого платья, готовит им ужин.

– Ты попробуй, Марсель, – причитает, подносит к его рту ложку с чем-то зеленым. Жерард вскидывает бровь, вдыхает незнакомый запах и почти морщится.

Марсель аккуратно обхватывает ложку губами и проходится по ней языком, чтобы оценить вкус.

– М-м-м…

– Это обычное песто, к пасте, но у меня, получилось довести его до совершенства. И не хмурься, я знаю, что тебе понравилось.

– Я не нанимал личного повара. Ты же знаешь, что мы могли просто заказать пиццу или лапшу, суши?

– Я желаю, чтобы ты питался, скажем, нормально…

София жмёт плечами и отворачивается к плите. Ей кажется, что он больше ничего не скажет, но он садиться за стол и произносит, никак не выдавая голосом эмоций:

– Видимо я не очень-то заботился о том, что я ем, и мне пришлось учиться готовить. Сначала я это ненавидел, но потом, знаешь, меня стало успокаивать. В этом есть что-то творческое.Я мог бы помочь тебе с песто и пастой.

Загадка по имени Айзек Лейхи всегда остается неразгаданной до конца, но Эллисон с каждым днём хочет узнать всё больше. Она знает, что ему непросто дается доверие, и поэтому улыбается, хотя он этого и не видит.

– Ты достиг в этом успеха, мастер шеф. Без тебя я бы питалась фаст-фудом.

Он смеётся, и Элли вдруг настолько очаровывается тем, как это звучит, что почти пропускает его следующий вопрос.

Как она могла его не замечать?

***

В третий раз это она замечает его, когда наблюдает за тем, как Марсель Жерард помогает маленькой девочке выбрать комикс и найти мать. Малышка увидела новый комикс и потерялась в этом книжном магазине. Марсель шепчет что-то успокаивающее, он присаживается на корточки, оказываясь на одном уровне с ребенком, и по-взрослому объясняет различия между Золушкой и Винни-Пухом. Уильма, так зовут ребенка улыбается, а София, глядя на это, прикусывая губу, чтобы не рассмеяться над его серьёзным выражением лица в этом обсуждении, и думает, как хочет поцеловать его прямо сейчас.

Но нельзя.

София даже забыла о важной встречи на которую они спешили с Марселем. Скупа на чувства и эмоции.

Слишком долго тянет с тем, чтобы сделать первый шаг к нему на встречу.

Может, дело в том, что она еще недавно была собственностью Люсьена, который сам себя погубил, а вот Марсель совсем иной, не похож на Люсьена и она устала ловить его взгляд на своих губах. Это разочаровывает и умиляет одновременно, как он заботится о её чувствах.

Она проводит рукой по стеллажу, ожидая, когда закончится все это и мать девочки находит ее, тогда они с Марселем выходит из магазина, берет за руку.

Она может быть смелой за двоих.

Она может сделать первый шаг.

***

София замечает Марселя Жерарда, когда он лежит на животе, на кровати и проводит пальцами по её бедру, глядя сонными глазами. Она замечает, как он хмурит брови, когда солнечный луч падает ему на лицо, как его голос становится хриплым ото сна. Она замечает, как темнеют зрачки, когда она стягивает его рубашку с себя, чтобы присоединиться к нему в постели.

– Проведем этот день в кровати? – бормочет он куда-то в подушку, продолжая наблюдать за ней. Она наклоняется, чтобы оставить поцелуй на его губах.

– Не зна-а-аю, и что же мы будем тут делать?– она хохочет, падая рядом.

– Я могу что-нибудь придумать, – ухмыляется вампир.

– М-м-м, ты ещё даже толком не проснулся, – смеется, бьет его подушкой.

– Ну, ты точно знаешь, как меня разбудить. Я чую запах кофе и круассанов с яблоком и корицей, – подхватывает ее, изворачивается, что Софи оказывается сверху.

Зачем она так смотрит на его?

Она замечает многие вещи.

Но не замечает, что Марселю Жерарарду удалось пробраться в её сердце почти незамеченным.

========== Стихотворение. Три года. Подарок от Lizoveta97. ==========

3 года – это Вечность.

3 года – ничего.

Я думала – у нас бесконечность.

Я, правда, любила его.

Я, правда, люблю его сейчас.

Прекрасно зная/понимая, что он с другой.

Я не хочу верить, что нет НАС.

Но это так, из-за меня – стала иной.

Ради тебя готова была меняться.

Но, видно, тебе это было не нужно.

Знаешь, сны мне больше не сняться.

Где я – тут пусто.

Я не виню тебя ни капли.

Здесь только моя вина.

Хотя… мы разрушили всё сами,

Но я больше… прости меня.

Прости меня…

А я прощу, что не со мной.

Прости меня…

Ведь я готова быть любой.

3 года – это Вечность.

3 года – ничего/срок.

Ведь любовь – это бесконечность.

Он – меня, а я – его.

Автор : https://ficbook.net/authors/364807

СПАСИБО ТЕБЕ РОДНАЯ, ЗА ТВОИ СТАРАНИЯ!!!

========== Глава 76. Это станет чьим-то концом… ==========

Время – это ценность.

Ты можешь наблюдать, как оно течёт с каждым движением маятника.

Ты можешь отсчитывать минуты до конца каждого дня.

Часы – счётчики нашей жизни.

Время нереально.

Я не заглядываю вперёд,

Я просто смотрю, как мимо пробегают секунды, минуты, часы…

Пытаясь его остановить, я не понял,

Что растратил всё впустую, потерял тебя.

Linkin Park – In the end.

***

Хейли изящная и хрупкая, отбрасывает за плечи копну темных волос и сверкает своими тёплыми светло-карими, на ней только его темный пиджак, а на губах кровь.

Хейли улыбается, когда целует его в губы. Ей и вправду так спокойно в его объятьях, после стольких лет ее чувства только укрепли. После стольких лет она ощущает тепло его ладоней.

– Я скучала…

– Твои волосы…

– Я сменила прическу. Я оденусь…

Ангельская улыбка хищной волчицы , а Элайджа ведёт по ее предплечью ломкими пальцами. У неё притягивающие взгляд чуть выпирающие косточки на запястьях и тонкие ключицы. Хейли оставляет краткий поцелуй на его губах, прежде, чем исчезнуть, ведь ей нужно одеться.

Он старается думать, что замечает всё это только потому, что исследует.

Элайджа смотрит и что же сейчас произошло?

Почему он задумчив, как будто переживал нечто подобное.

Переживал.

Ну конечно же…

Катерина обещала ему, что сменит прическу и он купился, пусть и помнил, что Катерина ненавидит розовый. Купился на розовую прядь, ведь это была Елена Гилберт. Внешне – взрослая девушка, но у себя в голове, в мыслях – совсем девчонка. Она боится стольких вещей, она волнуется, переживает и пропускает через себя. Она не умеет не обращать внимания. Не умеет абстрагироваться, игнорировать, она всегда в эмоциях, и они пылают в ней – чистые, яркие. Только дети ощущают мир с такой силой. Она любит всем сердцем и ненавидит так же страстно, она бывает злой, раздражённой, уставшей, растерянной, запутавшейся, или наоборот – радостной, счастливой, светлой, словно внутри неё разом вспыхивают тысячи искр.

Но тогда Елена ничего не чувствовала ничего и причиной этого, как раз таки поступок Кетрин, которая убила Джереми Гилберта. Елена потеряла свою единственную семью и Элайджа не мог так быстро и просто простить Кетрин. А что, если это и прикончило ее?