Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц)
– Ты предпочтёшь, чтобы я совершил самоубийство? – прошептал он, – чтобы меня похоронили как проклятого и отверженного – без церковной службы и за пределами кладбища? Как собаку. Я клянусь тебе, что сделаю это, если по моей вине ещё хоть одна душа пострадает.
На мгновение, яркое, страшное видение заполнило мой разум: висящий в петле Лоран со сломанной удавкой шеей; Лоран с перерезанным горлом; Лоран...
– Хватит! Хватит, ладно! – крикнул я и встряхнул головой, – Хорошо, я обещаю, хотя тут же готов проклясть тебя за это!
– Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось этого делать, – сказал он, – Прости, что прошу о таком, но... я просто в тебя верю. Что ты сможешь удержать меня, если я... снова потеряю себя. Ты единственный, кому я верю.
Мы оба замолчали. А после Лоран медленно и нерешительно протянул руку и коснулся моей щеки, словно боясь, что я её отшвырну от своего лица. Я поймал тонкое запястье и поцеловал в ладонь, в знак, что не злюсь на него.
– Ты ангел... – прошептал он. – Ты смог полюбить убийцу.
– Ты больше не станешь убийцей, – я приблизился, проводя кончиком указательного пальца по нежно-коралловым очертаниям губ. – Никогда.
Прошла неделя. Все было по обыкновению: всё те же занятия классического танца, всё тот же зверствующий на уроках Эйдн, а после мягкий, но настойчивый Парис в изучении эмпирических дисциплин по вечерам в библиотеке. Но даже несмотря на обнадёживающую рутину, я не мог заставить себя расслабиться. Лорану могло стать «плохо» в любую минуту и, честно признаться, я понятия не имел, что делать, если в нём вдруг снова проснется убийца, и чем связать или обездвижить его, при этом не нанеся увечий ни в чём не повинному телу – найдётся ли это под рукой. Но дни шли, и ничего не случалось, и в один прекрасный момент я отмёл все тревоги, целиком и полностью сосредотовшись на учёбе, однако...
Это произошло на последних минутах урока истории в субботний вечер. Я как раз дописывал эссе о наполеоновских сражениях, когда в дальнем конце библиотеки хлопнула дверь, и через минуту обладатель лёгких и быстрых шагов показался из-за одного из массивных кипарисовых стеллажей с резьбой барокко.
– Лоран? – услышав это имя, я мгновенно оторвался от работы. – Ты что-то хотел? – Парис вопросительно смотрел на него. Вид у Мореля был слегка мрачный, но я тут же заметил, что подо всем этим сквозит страх.
– Андре, – словно кукла, как-то сдавленно, только и сказал он.
– Сеньор, могу я уйти? Я закончу эссе завтра утром, до занятий.
– Хорошо, иди, – подумав пару секунд, разрешил Парис. Он уже выздоровел и обрёл свой обычный блеск.
– Спасибо, сэр.
Я неспеша направился по проходу между стеллажами. Оказавшись вне поля зрения своего наставника, я схватил Лорана за руку, чтобы тот не отстал, и чуть ли не бегом покинул библиотеку. Юноша сильно сжал моё запястье, едва поспевая за быстрым шагом.
– Монстр? – спросил я.
– Монстр?.. – переспросил Морель и я резко остановился. Изменился тембр, изменились интонации на более низкие и... ироничные. Значит...
– Почему вы называете меня так, стоит мне только проснуться? Я – тот же Лоран, а вы позволяете себе оскорблять меня подобными выражениями? Я ведь могу и обидеться, наставник... – он улыбнулся – очаровательно и зло. Я молчал, скрупулёзно обдумывая, что мне с ним делать, пока не начались проблемы.
– Куда вы меня, кстати, тащите? – поинтересовался он, внезапно с силой выдёргивая кисть из моих пальцев. – В мои планы не входила экскурсия по опостылевшему особняку.
– А что ты хотел? Пойти прогуляться на свежем воздухе? – тихо и холодно ответил я. За окном стояли те же сумерки, что и тогда, когда я открыл вторую сущность Лорана. Наверное, он всегда в это время уходит в преступные кварталы.
– Может быть, – уголок кораллового рта пополз вверх, искажая губы в коварной усмешке. – Только простите, но вас я в этот раз брать с собой не буду – вы тогда сорвали мне охоту, а этого я повторно допускать не намерен. У всех у нас есть свои маленькие слабости, согласитесь.
– Убийство – это твоя слабость? – проронил я, невольно окаменевая под этим не то безумным, не то животным горящим взглядом, и чувствуя боль в напряженных до предела мышцах.
– Почему бы и нет, – пожал плечами тот. – Вы никогда не убивали и потому не вправе меня судить. Вы не знаете всей прелести этого состояния, когда перерезаешь горло или ощущаешь под пальцами, как у жертвы остается всё меньше и меньше кислорода в легких. Фантастическое ощущение близости... Это всё равно что заниматься любовью, только лучше. И... – он внезапно хихикнул, – ...так омерзительно-забавно видеть, как эти грязные ничтожества легко ломаются. Они готовы пойти против себя, против своей природы и самоуважения, лишь бы получить деньги в кошельке у меня на поясе... – он, медленно пятясь назад и не отрывая взгляда от моих глаз, похлопал пальцами по бедру, где обычно вешается кошелёк на ремне. – ...Готовы забыть все молитвы и псалмы, любого Бога, лишь бы утолить свою совершенно бесчеловечную, животную похоть, лишь бы испачкать, запятнать то, что кажется им хотя бы отдалённо чистым и непорочным... – глядя на меня исподлобья, он с потаённой в улыбке насмешкой провёл пальцами по своей щеке и шее, словно лаская. – Неправда ли, у меня очаровательное тело? Сколько меня ни насилуй, ни поливай грязью и кровью, я всё равно останусь милым невинным ангелочком, каких любят все без исключения. В том числе и вы, сеньор Романо. – Внезапно он сорвался с места и помчался в противоположную от меня сторону, к галерее, а затем – я был уверен, свернул бы к выходу. Я среагировал не сразу, но быстро набрал скорость и в конце галереи всё же догнал и схватил его за плечо, вслед за чем получил мгновенный удар кулаком в солнечное сплетение. Но рефлексы спасли: вместо того, чтобы отпустить, я ещё сильнее вцепился в него, пытаясь заломить руку за спину. При доминировании Монстра Лоран был в два раза сильнее и изворачивался, как кошка, но по-прежнему оставался хрупким подростком и потому я быстро смог его обездвижить, следя за тем, чтобы не дай боже повредить ему пальцы. Прежний Лоран мне никогда не простит, если не сможет больше играть на своей Амати.
Вдруг я услышал на другом конце галереи, за углом, приближающиеся голоса. Разговаривали Парис и одна из горничных – кажется, Мария.
Недолго думая, я затащил вырывающегося Лорана за тёмно-красную портьеру, в одну из многочисленных ниш в белых стенах по всей длине галереи.
– Только пикни – убью! – прошипел я ему в ухо. Рот этой бестии я не мог зажать – руки были заняты удерживанием тела, которое всё ещё не оставляло попыток высвободиться. Голоса приближались.
– Простите, но мне так больно, что я не могу сдержаться, – глядя на меня мстительным взглядом, сладко и подленько протянул он и набрал в лёгкие воздуха для крика.
– Чёрт! – прорычал я, впиваясь ему в губы.
Уговорить на это я себя смог только потому что тело Лорана оставалось прежним, и мне уже привычно было ощущать эти губы и бархатистый язык.
Как назло, Парис с Марией остановились в двух шагах от нас. Она задавала ему вопросы о перестановке мебели в гостиной, а Линтон отдавал распоряжения. Слышался шорох грифеля – Мария явно записывала пожелания хозяина для памяти на бумажку.
Мысленно кляня деловую парочку за несвоевременность, я вновь переключил своё внимание на Лорана и с удивлением отметил, что демон, кажется, увлёкся поцелуем: он уже не старался высвободиться и постепенно углублял свои лобзания, словно возбуждаясь.
«Ему понравилось тебя чувствовать и ощущать твои поцелуи...» – вспомнил я слова Мореля. Так значит, тебе нравится, когда я ласкаю тебя, маленькая развратная шлюха? Прекрасно, мне это только на руку.
Прислушиваясь краем уха к разговору, я отпустил одну из заломленных рук Лорана, и, проведя пальцами по бедру, начал ласкать его между ног, чувствуя, как он судорожно вздохнул, и обхватил меня освободившейся рукой за шею. Не прерывая поцелуя, я старался довести его до безумия, чтобы он, как послушная марионетка, после последовал за мной куда угодно. Единственное, что меня несколько озаботило: не услышат ли те, от кого мы прятались, этого сбивчивого, сладострастного дыхания? Но, похоже, всё пока шло гладко – Парис своим звонким мальчишеским голосом создавал чудесное прикрытие. Теперь надо подумать, пока они не ушли, как затащить этого упрямца в мою комнату. Главное – запереть дверь, а там уже не страшно. В чём я был уверен на все сто – так это в том, что меня ему не убить никогда.
Отпустив вторую руку, и покрывая глубокими и страстными поцелуями тонкую шею, тем самым заставляя юного развратника запрокинуть голову и вцепиться обеими руками мне в спину, я продолжал через ткань одежды распалять его, лишь опасаясь, что он невольно издаст стон. Но похотливый засранец держался – знал же, что я прекращу, если он привлечет к себе внимание. Впервые видел такого соблазнительного в своей испорченности мальчишку. Но он был не мой Лоран, и этим все сказано.
– Хватит... возьми меня... – еле слышно выдохнул он в ухо, приникая ко мне всем телом. Чёрта с два я поддамся тебе, потаскушка.
– Не здесь, сладкий бутончик... как доберемся до спальни... – добавляя в голос побольше мёда, тихим шёпотом ответил я, погладив его полуоткрытые губы, всеми силами изображая желание и одновременно втайне пытаясь с этим самым желанием справиться. Что ни говори, а он был дьявольски хорош, когда возбуждался. Даже в своей тёмной стороне.
Наконец, за портьерой вновь раздались шаги – Парис и Мария ушли в сторону жилого крыла, продолжая обсуждать на ходу пресловутую перестановку. Да кому она нужна!
Хотя, может, если бы они оказались сейчас на моём месте – втянутом во что-то на грани сна и реальности, с усугубляющим положение возбуждением, им тоже было бы плевать, в каком углу ставить кресло времён Ренессанса и тому подобное.
Схватив Лорана за руку, я отодвинул портьеру и вышел в галерею. Голоса Париса и Марии уже были довольно далеко, значит – можно идти.
Добравшись до комнаты без особых приключений, я, глотая поцелуи ненасытного монстра, захлопнул дверь, и, повернув ключ в замке, незаметно спрятал его за вазой на стоящем рядом столике.
– А теперь иди сюда, чертёнок... – подхватив почти невесомое тело на руки и ощущая, как он обхватил меня ногами и руками, я, не прекращая хаоса лобзаний и ласк, понёс его к кровати и выдернул из-под покрывала простыню. Теперь самое главное.
Не спеша раздевая его, и пригвоздив руки над головой, я начал связывать запястья Лорана простыней, разрывая её на полосы.
– Что... что ты делаешь?.. – разорвав очередной поцелуй, слегка одурманенным, но с долей подозрения голосом спросил он. Что – уже опьянел от ласк, алчный инкуб?
– Я давно хотел попробовать это... Меня так возбуждает твой трогательный беспомощный вид, когда ты связан... – усыпляя бдительность, промурлыкал я, слегка укусив его за мочку уха.
– Чтобы ты ни говорил, Андре, но ты такой же, как все, с кем я спал до этого... – с презрительной улыбкой сказал Монстр, сверкая в полутьме глазами. – Ты просто похотливое животное.
– Раз я похотливое животное... – я, отметая в сторону ласковый тон, как можно крепче привязал его ноги к крупным завиткам на каркасе кровати, – ...то кто ты тогда?..– дразня его прикосновениями губ, но не целуя, я как можно сильнее затянул путы на запястьях. – Ты... едва сдерживающий пошлые стоны... – привязав до конца, я слегка сжал в пальцах его плоть, срывая слабый крик с раскрасневшихся от обильных прикусываний и поцелуев губ, – ...и раздвинувший ноги, как последняя шлюха. Кто тогда ты?!
– Я всего лишь поцеловал вас. Всё остальное вы сделали сами, хотя могли и не делать этого! – огрызнулся он, уже осознав, что попал в ловушку, с ненавистью глядя на меня и тщетно пытаясь высвободить руки из плена.
– Тогда ты сам пришёл ко мне, прикрываясь личиной моего прежнего Лорана. Я целовал его, а не тебя, и ты – не он, – холодно сказал я, выпрямляясь. Внезапно губы Монстра исказила издевательская усмешка:
– Ну разумеется: куда приятнее срывать свежую лилию, чем держать у себя в вазе перебывавший за вечер в руках у всех гостей цветок, не так ли, сеньор Романо?
Звонкий звук пощечины частично остудил мою ярость и заставил замолчать мелкого гнилоуста.
– Именно. Хотя бы потому что лилия истекает душистым маслом, а не ядом с запахом падали. – процедил сквозь зубы я и завязал ему глаза. – А теперь я тебя оставлю. С завязанными глазами все чувства обостряются, верно? – проведя ещё раз в районе паха, я уловил отчаянную дрожь. – Проведи эту ночь возбуждённым и подумай над своим поведением, похотливый щенок. Думаю, ты знаешь, как это... мучительно, когда не можешь дать себе разрядку.
– Вот ублюдок... дай мне кончить!
– Спокойной ночи, чертёнок. Приятных снов, – уходя, пожелал я.
– Тварь!..
Дверь захлопнулась, прерывая поток брани. Я судорожно вздохнул привалившись спиной к резной гипсовой поверхности стены. Я находился в ванной комнате. Зажёг четыре свечи в подсвечнике, что стоял на большой тумбе у стены. Большое зеркало в тяжёлой раме из красного дерева отразило моё побледневшее, почти испуганное лицо. Мне было плохо.
В висках стучало, всё тело было словно свинцовым и болело, отчаянно болело. Не испытывай я такого отвращения к той твари, что сидела сейчас внутри прекрасного, любимого мной тела, то взял бы его, не задумываясь. Но лечь по доброй воле с этим чудовищем в постель... лучше сдохну.
Мне вспомнилось, как он жадно впивался зубами в сердце и поморщился. Тоже самое ощущал и я сам, видя что происходит с Лораном – словно кто-то безжалостно грызет моё сердце, выпивая из него всю кровь и надежду.
Мне нужно прийти в себя.
Набрав полную ванну холодной воды, я разделся и погрузился в неё, трясясь от озноба. Лучше уж так, чем то состояние, в котором я пребывал всё это время. Я прикончу тебя, тварь, даю слово.
Когда я в шесть зашёл в спальню, то Морель – насквозь мокрый от пота, связанный по рукам и ногам, с завязанными глазами, уже приходил в себя.
Забравшись на кровать, я снял с его глаз повязку и он, приоткрыв веки, прохрипел: «Воды...»
– Сейчас, – я развязал путы на руках, и, предоставив Морелю самому освободить лодыжки, направился в угол комнаты, где на одном из столиков стояли графин с водой и небольшой бокал из хрусталя. Наполнив ёмкость, вернулся к уже выпутавшемуся из импровизированных верёвок французу и подал ему питьё.
Не успел я моргнуть, как бокал мгновенно опустел, и Лоран, слегка содрогнувшись, сильно потёр лицо ладонями.
– Боже... это ужасно...
– Что именно, любовь моя?
– Ты... бил меня? – он усталым, даже сонным взглядом посмотрел мне в лицо, растирая плечи, сгибы локтей и колени, словно ему было холодно, несмотря на прилипшие ко лбу влажные каштановые прядки. Вид у юноши был измученный. – У меня всё болит.
Тут я вспомнил, в каком состоянии оставил это тело на всю ночь и подавил желание передёрнуться. Это хуже, чем похмелье.
– Нет, но это не лучше, – покаянно ответил я. – Ты весь вспотел. Я приготовлю тебе ванну.
Когда всё было готово, Лоран, сидя на краю кровати, попросил меня, словно чувствуя себя неловко:
– Андре, не мог бы ты мне помочь? Похоже, Он вчера слегка переусердствовал и у меня совсем не осталось сил. Он такой безрассудный...
– Разумеется.
Я взял его за руки и поднял на ноги. Колени подогнулись, но Лоран все же принял устойчивое положение и осторожно направился (слегка опираясь на меня) в ванную комнату.
– Что случилось вчера? – спросил он, делая не уверенные в своей твёрдости шаги, словно учащийся ходить ребёнок.
– Не беспокойся, милый розмарин, я всё тебе расскажу, только напомни мне. Но сначала доберись до купальни, – слегка притормозил я его любопытство.
– Такой учтивый, – мягко усмехнулся он. – Ты происходишь из знатной семьи?
Этот вопрос вогнал меня в ступор.
– Из знатной семьи... – я слегка замялся, и, усадив его на бортик ванны, начал расстёгивать рубашку, пока Лоран справлялся с запонками на манжетах. – Нет... это не так. Не знаю, с чего ты это взял.
– Твои манеры выдают в тебе утончённого человека, – пожал плечами Лоран, – вернее, человека, для которого быть утончённым – несвойственно, но, тем неменее, имеет место быть... не знаю, как объяснить.
Тут я впервые мысленно поблагодарил Эйдна и Париса за дрессировку. Странно, что я сам не замечал за собой этих изменений.
– Я вырос в семье простолюдинов, только чуть более зажиточной, чем твоя. Мои родители были пастухами и имели свою крохотную ферму в Германии. Не сказать, что мы жили совсем плохо, но хозяйство было нестабильным. Потому и к числу богатых нас причислить было нельзя. А манеры... должно быть, это влияние Париса и Эйдна. Я им многим обязан... Они подарили мне новую жизнь, когда я почти утратил надежду на лучшее.
– Как ты мне? – тихо спросил Лоран. В этот момент он показался мне особенно светлым.
– ... Да, – невольно улыбнувшись, сказал я. – Как я тебе.
Следующие минуты прошли в молчании. Лоран мирно плескался в ванне, а я – всё также сидя на белом мраморе пола – провалился в какую-то прострацию. Устал ли я, или просто накопилось слишком много пищи для размышлений – не знаю, но ощущал себя абсолютно опустошённым, словно кем-то выпитое яйцо.
– Я напоминаю тебе, – выдёргивая меня из чёрной апатии, вдруг промолвил Морель, кладя руки на бортик, а голову на руки, похожий на вынырнувшего из тёмного омута юного тритона.
– Прости, что?.. – вздрогнув, спросил я.
– Ты просил напомнить тебе, чтобы ты мне рассказал о том, что случилось вчера, после того, как я пришёл к тебе в библиотеку.
– Ах, это... – я принял точно такое же положение, что и Лоран, положив голову на руки:
– Ну слушай...
– Так вот почему у меня всё так болит, – пробормотал Морель, когда я закончил свой рассказ. – Ты жёстко с ним обошелся. Думаю, он усвоит этот урок.
У меня на этот счёт было несколько иное мнение, а именно, что обошёлся я с ним и вполовину не так жёстко, как он того заслуживал. Но навредить телу Лорана я не мог себе позволить. Итак уже довёл до того, что сейчас этот чудный речной дух испытывает неразборчивое, досаждающее чувство не то возбуждения, не то боли. Также имелась одна вещь, которая меня сильно зацепила в разговоре со вчерашним монстром. Это упоминание о том, что Лоран спал со многими. Ни за что в жизни бы я не поверил, что Морель по доброй воле так расточал своё тело. Либо же блудом он занимался, когда в нём просыпался Монстр, либо же... находился в рабстве, или его подобии. Это могло мне помочь узнать новые подробности его прошлого, но я не смог заставить себя спросить у него об этом. Я не хотел вновь заставлять его переживать все неприятные события и страдать от этого.
Наверное, все мысли отразились у меня на лице, потому что Лоран, слегка приподняв голову от рук, спросил:
– Андре, ты хотел ещё что-то мне рассказать?
– Нет, – покачал головой я, временно отодвигая опасную тему. – Я просто думаю, как нам его убить.
– Его можно убить только вместе со мной, – негромко сказал Лоран, – Он – моя половина. Жизненно важная половина, просто больная. Он раньше был нормальным, но его... растравили.
– Если здоровую кожу постоянно колоть иголками, она распухнет и покраснеет, начнет болеть... – пробормотал я, переведя взгляд на своего воспитанника. Я понял.
– Именно. – ответил Морель, пристально глядя на меня. Сапфировые глаза снова призывали к пониманию. – Он... должен быть таким, каким ты его видел, но он не должен хотеть мстить. Он убивает людей не только по наущению тех, кто Его вытащил наружу, но и по собственным соображениям. Он мстит за то, что его побеспокоили, за то что пошли против его природы. И ты можешь на него повлиять.
– С чего ты взял, что это в моих силах? – с лёгким смешком усомнился я. – Ты хоть понимаешь сейчас, о каких материях говоришь, друг мой? Ты говоришь об экзистенциальном и почти замахнулся на теологию! Ты говоришь о том, над чем люди веками разрывались в сомнениях, подобно Гамлету – быть или не быть, верить или не верить!
– Меня это не пугает, – спокойно сказал Лоран, – Это может испугать лишь теоретика.
Я осёкся. Действительно. Прошло совсем немного времени, небольшой отрезок между двумя моими восприятиями Лорана: от мнения о нём как о плаксивом мальчишке до открытия в его лице человека почти мистической силы духа. Подумать только – он умудрялся сохранять себя в более или менее уравновешенном состоянии, живя с ощущением абсолютного раскола внутри. Как-то я слышал мельком из разговора Эйдна и Париса: «Плод с расколовшейся костью внутри». Они говорили о каком-то сумасшедшем, но, оказывается, бывает и по-другому: не только душевнобольной может «расколоться». Лоран был абсолютно нормальным, но стороны его души словно препарировали. В медицине это называется раздвоением личности и является психическим заболеванием, а в восточных писаниях две половины одного целого именуются «Инь» и «Ян». Но был небольшой нюанс: Лоран не разъединял свои «я» естественным путем – добровольно, то есть, не сходил с ума. Его раскололи насильно, разделив, но, тем не менее, оставив в здравом уме – но вот как?! Это просто невообразимо! Это... невозможно! Нереально!
Я схватился за голову, будучи сам в потрясении от своих открытий, на которые навёл меня Лоран.
«Андре? – он коснулся влажной, прохладной, как у русалки, рукой моих пальцев, вцепившихся в мои же собственные волосы. – Андре, что с тобой? Ты слышишь меня?» – голос, словно сквозь подушку.
Я медленно поднял голову, посмотрев на него. Что же ты за чудо?..
– Андре! – на лицо мне брызнула вода и я вздрогнул. Машинально поднял руку и вытер ладонью лицо.
– Ты слышишь меня? – лицо Мореля было исполнено тревогой, а мокрые руки сжимали одну из моих. – Ты чего так побледнел?
– Я? – я никак не мог собраться.
– Эй, всё же хорошо, – он обнял меня за шею и я ощутил, как по моей тёплой коже тонкими струйками вниз потекла прохладная вода с его плеч. – Прости, если я что-то не то сказал насчёт твоих убеждений...
– Нет, всё нормально, – обняв мокрое тело, я по привычке зарылся носом в его волосы – сейчас тоже влажные. Глупый – всё дело не в экзистенционализме, и даже не в теологии. Похоже, ты сам не подозреваешь, насколько страшным во всех смыслах существом ты можешь оказаться, если мои размышления верны. Прекрасный ангел и не менее коварный демон – две части мироздания и Всемирного равновесия. Чёрный и белый, свет и тьма, день и ночь, добро и зло, безумие и разум. Абсолютные противоположности, поставленные на одну ступень по силе их проявления. Разделённые и представленные двумя совершенно разными личностями, и словно бы рождённые такими с самого начала. Ты можешь оказаться ключом к разгадке мира, мой мальчик...
До Рождества оставалась всего неделя, когда Эйдн сообщил, что мы снова отправляемся в Париж, но уже не для выступления.
– Париж? Зачем? – я был так удивлён неожиданной новостью, что отложил нож и вилку в сторону. – Мы же два месяца назад там были.
– Ты им разве не говорил? – Эйдн покосился в сторону Париса. Тот, с не покидающей его поистине английской сдержанностью, промолвил:
– Разве мне кто-нибудь говорил сроки, чтобы я мог оповестить их заранее? – на это Эйдн глубоко вздохнул, словно сдаваясь, и сказал:
– Ладно, не будем зацикливаться на мелочах. Если заранее не было сообщено о поездке, то теперь, думаю, самое время рассказать... – он переплёл смуглые пальцы и продолжил:
– После премьеры «Корсара», в тот же вечер, ко мне подошёл заместитель театрального руководства Парижа и сделал весьма интересное и весомое предложение... – выдержав паузу, позволяя мне и Лорану осмыслить сказанное им, вновь заговорил:
– А именно – предоставил нам возможность заключить контракт с графиком выступлений на два года в каждый из сезонов в любом из парижских театров, при этом предлагая гоноррар в два миллиона флоринов.
– Сколько?! – вырвалось у меня, – Вы уверены, что это не обман?
– Ты меня не дослушал, Андре, – мягко, но повелительно укорил он меня и я замолчал. – Это предложение поступило от Его Высочества Наполеона III и его супруги. Также мне предоставили пять приглашений в один крайне исключительный клуб, где собирается вся элита общества не только французского происхождения, но и со всей Европы... – снова пауза. – И там, в ночь перед Рождеством Христовым, будут давать бал-маскарад, на который мы и приглашены. И именно там мы сможем встретиться с заказчиками – не с монархом, ни в коем случае! – но с его представителями, где нам и дадут ознакомиться с условиями контракта, и, если они нас устроят, там же состоится его подписание.
– Сеньор... прошу прощения... – я слегка замялся, прежде чем высказать своё предположение, – Но если вас не устроят условия, то тогда получается, что мы зря проделаем этот утомительный и долгий путь?
– Именно, Андре, именно, – улыбнулся Эйдн, пригубляя вино из фужера. – Это как рулетка: либо ты выиграешь, либо проиграешь. Никаких полутонов.
– Но ведь азартные игры порой дорого обходятся слишком азартным игрокам, – неожиданно возразил Лоран. Эйдн оценивающе посмотрел на него, а после перевёл взгляд на Париса.
– Зато они превращают дилетанта в мастера, друг мой, – ответил Дегри, дружелюбно сощурив обсидиановые глаза.
– Андре, как ты думаешь, что это за клуб? Ты раньше бывал в таких? – вынырнув из-под воды и подтянув колени к груди, спросил меня Лоран этим же вечером. За окном стояла тёмная ночь. Лишь приглушенный гул ветра за стеклом и пасмурное небо давали понять, что на улице декабрь.
Как я заметил, Морель обожал купаться. Это не значило, что он не вылезал из воды, но раз в неделю у него просыпалась дикая любовь к длительным заплывам и он мог проводить в горячей воде до трёх часов. Однажды я даже застал его спящим в ванне. Но едва я ступил ближе, как он открыл глаза и мгновенно сел, уставившись на меня этими двумя испуганно блестящими озерами. Обворожительный сын нимфы.
– Думаю, что это роскошное место, где собираются все богемные, политические и финансовые шишки для заключения различного рода соглашений и светских развлечений, – протянул я, проводя лезвием бритвы по щеке завершающий штрих и глядя в зеркало на влажно блестящую мордашку Лорана с тяжёлыми от воды локонами на лице и плечах. – А почему ты спрашиваешь? Ты посещал такие?.. – и осёкся. На одно мгновение мне показалось, что глаза Мореля сверкнули тем самым безумным блеском, что был свойственен его Монстру.
– Лоран... – я бросил лезвие в раковину и быстро направился к нему.
– Что... что такое? – он удивлённо смотрел на меня и я, опустившись рядом с мраморной купальней на корточки, пристально вгляделся в его лицо. Мне что, почудилось? Юный француз непонимающе смотрел мне в глаза, а после перевёл взгляд на мою скулу.
– Андре, вы порезались.
– Что? – только сейчас я ощутил, что по щеке медленно сползает что-то липкое.
– Кровь, – Лоран коснулся субстанции и на узкой подушечке пальца я увидел кровь. Почему-то, мне стало слегка страшно от близости моего протеже с этой алой жидкостью. Должно быть, всему виной тот роковой вечер в подворотне.
– Не смотри. – Я схватил его за запястье и, обхватив ртом тонкий перст, удалил с него кровь.
– Андре, пока что я – это я. Я не превращусь в Монстра от одного лишь вида крови, смотри... – он внезапно приблизился и я ощутил скользнувший по щеке и по раненой бритвой скуле влажный язычок. О господи, святая простота, зачем ты это сделал?!
Я поймал Лорана за подбородок и бережно, но властно прильнул к его губам – покрытым мелкими прозрачными капельками; хрупким и розовым, как подводный коралл, чувствуя жгучую тоску по прикосновениям его живого тела и его трогательным, но пленительным ласкам. Одно лишь ощущение пируэта этого языка в танце французского поцелуя – и я понимал, что способность здраво мыслить меня покидает. Да, сделай это ещё раз – подари мне маленькое блаженство своих отроческих губ. Обними меня влажными руками со стекающими по ним, словно шёлковые прозрачные рукава, струйками воды. Я одену тебя в куда более богатые одеяния, прохладный сын омутов. Я одену тебя теплом своего тела.
Увлечённый Лораном, я и не заметил, как оказался в ванне.
– Ты коварен, как русалка. – тихо засмеялся я, будучи мгновенно и насквозь промокшим. Полусидящий в воде Лоран лукаво улыбнулся и вновь прижался к моим губам поцелуем – говорящим лучше любых слов. Вот такого Лорана я люблю: горячего и прохладного одновременно, невинного и соблазнительного за раз.
Думаю, нет нужды упоминать, что потом горничным придётся как следует сушить купальную комнату, собирая с пола воду. Меня это мало волновало в тот момент, также как и ежедневная смена постельного белья. Сейчас я, опуская этого расслабленного аполлиона на простыни, желал лишь его источающих сладостный аромат объятий и бархатной пляски раздразнённых лобзаниями губ по всему телу. Запах его кожи, его сбивчивое горячее дыхание и смущённо вздымающаяся грудь, сияющие глаза... я всегда хотел быть его единственным. Каждая ночь в его изящно-грациозных руках мне казалась последней. Наверное, так всегда происходит, когда любишь.
– ...Но ты же не покинешь меня, мой ангел?.. – прошептал он мне в тиши, засыпая в кольце моих рук.
На следующий день мы отбыли в уже знакомый мне Париж. Сказать, что этот город мне нравился – это ничего не сказать. Несмотря на его вонь, отбросы и толпы нищеты, его улицы, жители... каждая его деталь обладала странным, притягательно-манящим шармом. Его присутствие отдавалось в душе тихим, щекочущим все чувства звоном, отчего хотелось смеяться безумным смехом, раскинув в стороны руки и кружась: днём от эйфории, ночью – от исступления. Безумный Париж, о да, именно так и можно было сказать о нём. Безумный Париж.
Лоран – в отличие от меня, вполне благожелательно отнёсшемуся к возвращению во французскую столицу – был озабочен, даже мрачен ввиду предстоящей поездки. Пока я собирался, он, уже полностью одетый, стоял возле окна, и, уперев взгляд куда-то вдаль, молча созерцал окрестности Флоренции.
– Ты так печален... – я захлопнул чемодан, и, поставив на бок, сел на него, похлопав по твёрдой, обтянутой кожей стенке. – Не рад возможности вновь увидеть родину?
– Не в этом дело... – он тихо, но тяжело вздохнул и посмотрел на меня. – Просто я только начал отвыкать от неё, а теперь снова возвращаюсь туда... Я боюсь вновь оказаться в местах, с которыми связано много воспоминаний из моей прошлой жизни. И да, ты прав – Франция была и останется моей Родиной. Уезжать было больно, но возвращаться ещё больнее.
– Ты хочешь, чтобы я попросил Эйдна и Париса разрешить тебе не ехать в этот раз с нами? – полуспросил-полупредложил я. Он внезапно рассмеялся и покачал темноволосой головой:
