Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 49 страниц)
– Я? Чувствую себя? – Парис недоуменно смотрел на него и ему совсем не нравилась улыбка, не сходившая с лица Дегри.
Внезапно, он понял.
– Проклятье, что ты мне подсыпал?! – схватив бокал с вином, Парис понюхал рубиново-красную жидкость, но ничего не обнаружив, вскочил и мгновенно оказался возле премьера. Он чувствовал, что его шатает, как его ноги становятся ватными, наполняясь приятным теплом, но тревога и странное волнение были сильнее: – С ума сошел?! Отравить меня вздумал?! – схватив за галстук, он рванул черноволосого на себя, еле сдерживаясь, чтобы не заехать ему с кулака по хитрой физиономии.
– Ого, каким нервным ты становишься. – усмехнулся Эйдн, – Успокойся, Парис, это всего лишь легкое возбуждающее. Оно не причинит тебе вреда и только начинает действовать. Скоро тебе станет хорошо. – тяжело дыша, Линтон отпустил премьера, чувствуя, что дыхание учащается и сердце бьется так яростно, что вот-вот выпрыгнет из груди.
– Зачем…– он никак не мог отдышаться, а шейный платок – ранее вроде бы сидящий свободно на шее, теперь нещадно душил. Щеки горели и Парис закрыл лицо руками, в надежде остудить его.
– Чувствуешь, а?
– Ты дьявол…что ты со мной сделал…– прошептал англичанин, развязывая платок. Одежда его раздражала – сковывала движения, душила, сжигала жаром.
– Ничего из того, что могло бы навредить тебе, – отозвался Эйдн, и, вытянув руку, коснулся теперь обнаженной шеи своего протеже. Парис судорожно вздохнул – прикосновение горячих живых пальцев вдруг показалось ему острее, чем все прикосновения, которые он когда-либо ощущал. А когда Эйдн начал ласкать его шею легкими поглаживаниями гладкой поверхности ногтей, Линтон, сам того не ожидая, схватил его за запястье с такой силой, что смоляная бровь премьера удивленно взлетела вверх, а после, скользнув пальцами вверх по подбородку, он погладил нижнюю губу Париса, вслед затем неспешно обводя этот нежный рот по контуру и видя, как все более алеют уста с каждой минутой. Скользнув пальцем внутрь, он коснулся влажных зубов, ощущая, как скользит кончик языка вдоль его перста, опаляемого жарким дыханием.
– Парис? – позвал его Эйдн, убирая палец и прижимая ладонь к пылающей щеке юноши.
– А…– скользнув рукой по плечу Дегри, он, чуть пошатываясь, подошел ближе – возбужденный и чертовски соблазнительный в своем горении. Полуприкрытые сверкающие глаза и томная мягкость губ вводили премьера в транс, одновременно разжигая нетерпение и желание привлечь к себе это томящееся в одежде тело, обладать им, ласкать его, пока оно, в сладостной судороге, не начнет молить о пощаде.
Взяв Париса за подбородок, Эйдн легко поцеловал его в губы, вслед за чем ощущая яростно впивающиеся с его рот уста, обнял руками любовника за талию, сажая на себя сверху. Оглаживая спину под тонким сюртуком и ягодицы под брючной тканью, Эйдн мельком пожалел, что одежда не может исчезнуть по одному лишь щелчку пальцев. Но ничего – чем дольше ожидание, тем сильнее наслаждение от близости.
Таких ласк, таких всепоглощающих – говорящих лучше любых мольб поцелуев, Парис еще не дарил ему, быть может, в силу своей робости. Хватило щепотки возбуждающего, чтобы смести все мешающие его природе барьеры.
– Да ты просто зверь, mon cher, – разомкнув поцелуй, с улыбкой прошептал ему в губы премьер. – Волк в овечьей шкуре. – с легким поглаживанием он сжал ягодицы, вырывая у прижимающегося к нему Париса не то вздох, не то стон. – Я хочу тебя, прелесть моя. Этот дом и этот день сегодня принадлежат только нам.
– Так вот…зачем…– прошептал Парис, у которого, похоже, все еще сохранились остатки разума, не поглощенные возбуждением.
– Да, любовь моя. Сегодня нам никто не будет мешать…– и вновь приник к губам краснеющего британца, смакуя их нежную алую сладость и перебирая пальцами золотистые пряди волос.
После чего, взяв со стола бокал с вином, к которому до этого не прикоснулся, залпом осушил его.
Спустя пару минут разум Эйдна застлала раскаленная пелена и воспоминания стали отрывочными. Он помнил, как, встав, рванул за руку вслед за собой Париса, увлекая его в одну из располагавшихся на первом этаже гостевых комнат. Как, захлопнув дверь, целовал его лицо, губы и шею, разрывая тонкую сорочку на груди. Учащенное, чуть хрипловатое дыхание. Слегка отрезвляющее – но на недолгое время, падение на прохладную кровать. Стонущий и извивающийся под ним Парис, мертвой хваткой обхвативший руками подушку и кусающий ее угол зубами.
Эйдн чувствовал, как любовник вцепился пальцами ему в плечи; как – в попытках удержаться, оставил несколько царапин на лопатках. Слышал отдающиеся эхом от потолка и стен отрывистые крики, приглушенные чередой глубочайших и жадных лобзаний. Жар и запах разгоряченных тел, скрип пружин и влажное золото волос на подушке… Он только мой, а я только его. Никто не может нам препятствовать, никто не прервет и не осудит. Пожалуй, взаимное обладание и взаимное наслаждение стоят всех рассветов этого мира.
Открыв глаза, Парис почти сразу ощутил все прелести прошедшей ночи. Ныли синяки на запястьях, щиколотках и голенях. Все тело покрывали многочисленные метки, легкие царапины. Губы горели, и – Линтон мог бы поклясться, выглядели как при карминном гриме. Но хуже всего приходилось заднице.
Застонав от досады, Парис упал обратно на подушку и, повернув голову, взглянул на спящего премьера. Эйдн выглядел не лучше, хотя, как это ни странно, очень даже соблазнительно, несмотря на многочисленные царапины, синяки на плечах и укусы. Растрепанные, блестящие волосы. На нижней губе запеклась кровь.
– «Я прокусил», – немного виновато подумал Парис, потягиваясь. Вопреки всем минусам, он не мог не признать, что давно не испытывал такой восхитительной расслабленности и свежести. Чтобы когда-либо у него была такая бешеная ночь, как в этот раз…
Из круговорота собственных мыслей его вывело прикосновение к бедру.
– Ты как?
– Задница болит, – честно ответил Парис, чем вызвал взрыв смеха у Эйдна и легкий шлепок по ноге. – Но, черт возьми, это было нечто. – зарывшись пальцами в волосы у лба, англичанин откинул их назад, – Хотя не уверен, что в состоянии буду проделывать такое каждую ночь.
– А каждую ночь и не получится, – сказал Дегри, поглаживая сверху вниз его по ноге. – Этот препарат нельзя употреблять часто.
– Вот как, – немного нервно хмыкнул Линтон, накрывая ладонью скользящую по коже руку премьера, – Что ж, тогда мне нечего опасаться…– легкие поглаживания по внутренней стороне бедра волновали его, пробуждая только недавно улегшееся сладострастие. – Который час?
– А ты куда-то спешишь? – осведомился Эйдн, пропуская руку между ним и кроватью, вслед за чем притягивая своего возлюбленного в объятия.
– Нет, просто…если придет прислуга и заглянет в эту комнату…утренняя уборка же…– начал Парис, и замолчал, остановленный прижатыми к губам пальцами Дегри.
– Какая же у тебя беспокойная натура…– пробурчал итальянец, – И скверная память. Ты вечно забываешь о моей чудной привычке запирать двери.
– Ах, точно…– вспомнил Линтон, мгновенно успокаиваясь и опуская голову обратно Эйдну на грудь, и, чуть помедлив, прошептал: – Даже не верится, что прошлые мы – это сегодняшние мы. Произошло столько перемен…
– Да, ангел мой. – отозвался Эйдн, целуя Линтона в макушку, – Жизнь невероятно меняет людей. Нас с тобой тоже, как бы мы этому ни противились. Этот цикл перевоплощений и создает разницу между старым и новым. – Парис промолчал, уткнувшись носом в смуглое плечо, а после – глубоко вдохнув, слегка провел носом по нему, а после по шее премьера, зарывшись пальцами в черные волнистые локоны на затылке.
– В чем дело? – спросил Эйдн.
– Твой запах.
– От меня плохо пахнет? – усмехнулся итальянец.
– Нет. Он меня возбуждает…– прошептал светловолосый, прижимаясь носом к шее любовника и слегка прихватывая зубами гладкую кожу возле кадыка, – Сколько себя помню, всегда по нему с ума сходил.
– Вот как, – улыбнулся Эйдн, – Сколького я, оказывается, не знал. – Парис отстранился и Дегри, коснувшись его губ, прошептал сквозь поцелуй: – Я люблю тебя, мой ангел.
Спустя полтора часа, флорентийское поместье как и прежде наполнилось звуками шагов, звучанием голосов и людьми. Казалось, замершая тишина была лишь иллюзией, минутным оазисом, где их уставшие в суете дней души смогли найти недолгое убежище и немного отдохнуть в объятиях друг друга.
Уже собранный Эйдн подошел и взял почту с подноса, который приподнес ему Пьетро. Конвертов снова была уйма и Дегри с легкой усмешкой, просматривая их, сказал:
– «Вся жизнь игра, а люди в ней актеры». – цитата Шекспира. Парис хмыкнул. Что да, то да. Мимолетное блаженство выпадения из жизни, из этой непрерывной карнавальной круговерти масок и ролей, а после возвращение туда. Сейчас они снова те, кого в свете называют «professionnels» [2] – состоявшиеся в жизни, прекрасно образованные и умеющие обучать других люди, коллеги по делу. Но мало кто знает, что на самом деле они как были учителем и учеником, наставником и подопечным, так и остались: Парис все также искал свою опору и уверенность в Эйдне, а Дегри любил его как свое произведение искусства, любил за его противоречивые вспышки робости и вспыльчивости, за талант. За все, что составляло его сущность.
И те краткие часы, когда они могли просто поваляться в постели и поговорить – без изысков и обиняков, будучи лишь самими собой, становились еще ценнее от того, что были так недолги.
– «Ну что ж, а теперь пора снова надеть маску «сурового хозяина», – подумал Линтон, отправляясь писать письмо в Париж.
Спустя неделю, получив ответ от своих учеников, Эйдн и Парис решили, что затягивать не стоит и отправиться в Лондон следует сейчас, чтобы успеть все уладить к приезду в Англию Андре и Лорана.
– Мне кажется, стоит на время снять один из особняков. Быть может, в Вестминстере, или…в Ноттинг-Хилл? – задумчиво промолвил Парис, глядя в окно кеба. Ему дико хотелось спать, ибо погода выдалась наредкость пасмурной и тяжелой для самочувствия, а еще было холодно.
– А чем тебя не устраивает хороший пансион? – спросил премьер, просматривая подшивку лондонских газет «Таймс» за последний месяц.
– Много посторонних людей. Хочется уединения.
– Вот оно что…– Эйдн лизнул палец и перевернул страницу, но, не обнаружив ничего интересного, свернул газету и бросил ее рядом с собой на обитое бордовой кожей сиденье. Провел рукой по лицу, потирая глаза и убирая выбившиеся тонкие волны волос: – Ладно, как скажешь. Только, думаю, Ноттинг-Хилл – далековато будет от церкви Святой Маргариты. Вестминстер – то что надо. Если не ошибаюсь, эта церковь неподалеку от аббатства находится?
– Именно, – подтвердил Парис, – Она, насколько мне известно, построена на доходы Вестминстерского аббатства и состоит при нем.
– Что ж, прекрасно, – откинувшись на спинку, протянул Дегри, – Так и сделаем. – пару минут прошли в молчании, нарушаемом лишь цокотом лошадиных копыт и грохотом кеба. – Тебе холодно?
– Немного. В дверные щели явно задувает. – поежившись ответил Линтон.
– Иди сюда. – поманил его пальцем тот.
– Ни за что! После того случая с отравлением моего вина я к тебе ближе, чем на метр не подойду, – отказался Парис. Эйдн лукаво улыбнулся:
– Если я чем-то и отравил тебя, то явно бесстыдством. Обвиняешь меня в чем-то после того, что сам вытворял в тот день – просто неслыханная наглость! Поэтому не глупи и иди ко мне, хватит мерзнуть.
– Брось, я уже давно не ребенок. – насмешливо хмыкнул светловолосый.
– А упрямишься, как дитя, – парировал Дегри и Парис, обреченно закатив глаза, сдался, и, сняв с головы цилиндр, пересел к своему спутнику, позволяя обнять себя за плечи и набросить сверху полу теплого плаща. Тепло тела под накидкой было таким приятным, что Линтон, обняв Эйдна за талию и прижавшись к нему, подумал о том, что был бы полным глупцом, откажись окончательно от такого удовольствия.
– Рад, что снова едешь в Англию? – прошептал ему в волосы Эйдн.
– Не знаю, – отозвался британец, кладя голову на плечо наставника – Скорее, я в легкой растерянности. Немного волнуюсь. С одной стороны – вроде бы едешь домой, а с другой – ехать не к кому. Все, кто мне дорог – со мной. Поэтому будем считать, что я не определился еще.
– Ясно. – подвел итог Эйдн, целуя его в угол рта, от чего Парис почувствовал предательский жар, пронесшийся по лицу. – Ты согрелся, ангел мой?
– Да, но если ты продолжишь, я перегреюсь. – пробурчал тот, пряча глаза, чем в очередной раз развеселил премьера.
Прошло много времени, прежде чем они добрались до места, но когда впереди замаячил старый двухэтажный особняк, покрытый серо-фиолетовой выцветшей краской, путники вздохнули с облегчением. Им как никогда хотелось отдохнуть в тишине и спокойствии.
На дом в густеющих сумерках уже опускался вечер, от чего мерзлые заросли диких роз и олеандра, проползшие по старым стенам и кованому забору, расстелили темные, длинные, всклокоченные тени по земле, обещая временный приют и незыблемость атмосферы спокойствия, что таило в себе это старое здание.
Друзья поздоровались с приехавшими на место хозяевами. Эти люди, происходя из среднего класса, но унаследовавшие по завещанию одного из своих состоятельных друзей эту постройку, жили в другом, более новом доме, примерно в получасе конного пути, а этот особняк сдавали в аренду. Цена была весьма приемлемой и Эйдн с Парисом согласились, не раздумывая.
– А почему вы сами не хотите жить здесь? Дом же прекрасен, весьма… элегантен и куда просторнее современных построек. – осведомился Парис.
– Дорогая, иди в экипаж, я сейчас приду! – крикнул вслед удаляющейся пожилой даме джентльмен – хозяин поместья. – Понимаете, в чем дело… я в это конечно не верю, но моя жена утверждает, что в доме живет призрак и очень сильно ее пугает во сне, а по ночам скрипит половицами и громыхает на чердаке. Все это повело за собой истерики, нервы… Сами понимаете. Поэтому мы решили, что лучше сдавать его в аренду и выручать таким образом дополнительные деньги. Никто из жильцов еще не жаловался, а я так и вовсе думаю, что всему виной ветер, щели и старые половицы. Ну, счастливого вам проживания. – и, откланявшись, старик сел в экипаж к жене и уехал.
– Слышал? Теперь мы живем в настоящем доме с привидениями. – хмыкнул Эйдн, разглядывая старую лепнину на оконных наличниках.
– Пускай временно, но это интригует, – улыбнулся Парис, толкая дверь и заходя внутрь.
Особняк и впрямь был очарователен: довикторианского строения, с виду крепкий, но не новый, пропитанный насквозь духом старой Англии. Дополнительную необычность ему придавал нестандартный фиолетово-серый цвет стен и отделка темно-серым, с виду грубоватым и тяжелым камнем по фасаду и наличникам. По обеим сторонам от входа в ниши были вделаны увитые теперь сухим плющом две фигуры античной наружности. Над дверьми нависал небольшой каменный балкон на втором этаже. В сочетании с пасмурным весеннее-зимним лондонским небом дом казался восхитительно завершенным и таинственным, словно тишина, отражаясь от него, рассыпалась в воздухе миллиардами эфемерных, звенящих частиц. Перед входом в поместье раскинулся небольшой круглый фонтан – заросший почерневшими травами и диким папоротником по краям. А шумящие листвой маленькие дубово-кленовые посадки по всей территории поместья напоминали о временах почти десятилетней давности, проведенных здесь – в Англии.
– Если тут и живет какой-нибудь призрак – то это призрак истинного Лондона, – прошептал Парис проводя рукой по высокой спинке обитого коричневым бархатом кресла возле камина. – Боже, как же давно я не был здесь...
– Здесь ты и впрямь никогда не был. – хмыкнул Эйдн, за что был вознагражден укоряющим взглядом голубых глаз.
– Ты прекрасно знаешь, что я не имел ввиду конкретно этот дом.
– Разумеется. Но я не мог не использовать этот повод тебя подколоть. – ответил Дегри.
Парис вздохнул. Его порой шокировала прямолинейная честность Эйдна, но злиться на него британец не мог. Просто потому что это был Эйдн и его исправила бы только могила.
– И что – как думаешь, нам стоит дождаться Андре и Лорана, или не стоит затягивать более, и как можно скорее поговорить с этим Эроном Милтоном? – спросил Парис.
– Я думаю, нам стоит все же дождаться приезда мальчиков. – покачал головой премьер, – Дело касается здоровья и жизни Лорана, и я не думаю, что мы имеем право совершать какие-либо манипуляции, не посвятив их в детали. Если уж и идти к Милтону, то сразу с Лораном.
– Как скажешь. – не стал спорить Парис, – Но когда они прибудут?
– Со дня на день, – Эйдн снял плащ, и – повесив его на вешалку, опустился в кресло. – Надо нанять прислугу…– едва слышно сказал он и продолжил: – В пути я отправил им письмо с адресом нашего местонахождения. Так что с поиском у них не должно возникнуть проблем.
– Хорошо, значит, остаемся. – и Линтон удалился по лестнице на второй этаж, осматривать оставшиеся комнаты, предоставив премьеру пару минут тишины и спокойствия.
– «…Будем надеяться, что то, ради чего они так долго оставались в Париже, наконец позволило им разрубить все узлы. Иначе ушедшего в пустыню глупого ангела не сможет вытащить из зыби даже проницательный бес». – бросив связку ключей на столик перед камином, подумал Эйдн.
– Мадам Гальян сказала, что нам нужно сдать квартиру до пяти часов. – сказал я, проводя гребнем по волосам завершающий штрих, после беря в руки приготовленную горничной сорочку, придирчиво осматривая ее и надевая. Не дождавшись ответа, обернулся: – Лоран?..
Морель – все еще в домашней рубашке и зеленом камзоле без рукавов, опершись о стол, клал на плечо скрипку, явно без намерения собираться к отъезду. – Лоран, сейчас не время…
– Продолжай, – прервал он меня.
– Что именно? – не понял я.
– Продолжай делать то, что делал. Меня это вдохновляет. – с лукавой улыбкой ответил Лоран, негромко наигрывая какую-то мелодию.
– Хорошо, но если мы опоздаем, то виноват будешь ты. – ткнув пальцем в грудь своему протеже, сказал я, отмечая про себя, что взгляд моего милого скрипача явно говорит о смене сущности. Сейчас в комнате находился Асмодей, а значит, этого упрямца будет переубедить не так-то просто.
– Это твоя красота призывает музыку, и когда она приходит, я должен играть. – с самым невинным выражением, отрывая подбородок от инструмента, промурлыкал Лоран.
Эта милая наглость вместе с досадой невольно вызвала улыбку, и я, даже бросив застегивать пуговицы, наклонился к лицу демона и протянул:
– Ты… маленький дьявол…– внезапный стук в дверь вернул меня в реальность и я, поспешно застегивая рубашку, пошел открывать, прошипев на последок: – «Я с тобой разберусь еще».
За дверью нетерпеливо топтался швейцар – тот самый парень с ржавого цвета шевелюрой.
– Bonjour, месье Романо. Вам письмо, – он протянул мне желтоватый конверт из плотной бумаги.
Краем уха я уловил звуки скрипки. Лоран играл какую-то сладостную мелодию. Но она отнюдь не была похожа на одно из сочинений Вольтера. И среди классики никогда не приходилось слышать. Что же…
Желая отвлечься от композиции, я, кашлянув, зачем-то спросил:
– Как давно пришло?
– А? – видимо, тоже навостривший уши швейцар, встрепенулся и, растерянно хлопая глазами, пробормотал: – Прошу прощения…я…не расслышал вашего вопроса, месье.
– Как. Давно. Пришло. Письмо. – тщательно проговаривая слова, повторил я, с опаской слыша звенящую сталь в собственном голосе. Этот ржавый начинал меня раздражать. Хотя бы тем, что в наглую пялился мне за плечо на Лорана.
– А…письмо… полчаса назад. Его доставил почтальон. – наконец возвратя взгляд на мое лицо, ответил швейцар.
– Понятно. – пробормотал я. Должно быть, Эйдн и Парис уже нашли место, где они остановятся в Англии…
– Как поживает ваш друг? – вдруг спросил посыльный.
– Друг? – я машинально обернулся. Лоран беспардонно сидел на краю стола и совсем по-детски болтал ногами, что-то записывая в нотную тетрадь. Такой милый… Что он там пишет?
– Все хорошо, не беспокойтесь. – отрезал я, ступая в квартиру и захлопывая дверь перед носом парня.
– Ты хуже девицы, когда начинаешь строить глазки всяким проходимцам…– проворчал я, возвращаясь в комнату и продолжая прерванные сборы.
– Что? Ты о чем, Андре? – Лоран поднял сапфировый взгляд от громоздящихся по листу нот. В нем сквозило такое искреннее непонимание, что я смущенно хмыкнул: похоже, в своей ревности вновь перегнул палку. Я не мог винить Лорана в том, что на него заглядываются даже мужчины. Но быть таким соблазнительным мальчиком просто неприлично.
– Нет, ничего.
– Посмотри, я написал этюд. – он развернул ко мне тетрадь, – Ну, или что-то подобное… – взяв тетрадь у него из рук, я посмотрел на написанное. Честно говоря, для меня все эти закорючки были не понятнее египетских иероглифов.
– Лучше сыграй. Я не умею читать по нотам. – сказал я, возвращая обратно написанное. – Так ты теперь тоже композитором заделался?
– Не смейся надо мной. Меня лишь очаровал момент и все само собой вылилось в музыку. – пробормотал Лоран, опустив глаза. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовал, что задел его и довольно больно.
– Прости, я не музыкант и, возможно, чего-то не понял…– я облокотился о стол рядом с ним, и – обняв за плечи, поцеловал в висок, – …но мне правда интересно послушать. Я вот вообще писать не умею. Сыграй мне, пожалуйста. – Лоран наконец расслабился и оттаял, а после взял скрипку.
Мелодия, которую он начал играть, была той же самой, которую я слышал, пока разговаривал в дверях со швейцаром. Невероятно красивая в своей простоте и совершенно нежная, с какой-то паутинной поволокой, если можно так выразиться. Так просвечивает обнаженное тело и волосы через тончайший батист, а после чья-то рука высвобождает локоны и ткань остается наедине с кожей, напитываясь ее теплом…
Я наконец понял, о каком моменте говорил мне Лоран и у меня не нашлось слов чтобы передать свое изумление от его способности чувствовать красоту в столь мимолетных явлениях.
– Это восхитительно, любовь моя, – прошептал я выводящему последнюю ноту Лорану и поцеловал его за ухом. – Я и не знал, что умею так красиво надевать рубашки. – внезапно, он прыснул и захохотал, согнувшись пополам и едва не навернувшись со стола.
– Что? Я не прав? – ухмыльнулся я, придерживая его за шиворот.
– Ты так застенчив. – разогнувшись, сказал Лоран.
– Почему это? – вздернул я вверх бровь.
– Потому что думаешь одно, а говоришь другое. – обняв меня сзади за плечи, ответил он.
– Поясни.
– Ты прекрасно смог понять и прочувствовать мой этюд. Ты смог представить и ощутить это скольжение ткани по своей коже, ее нежность и мягкость, смешанную с ощущением своих локонов…– он погладил, а после собрал одной рукой мои волосы и переложил их на плечо, вслед за чем провел кончиками пальцев по границе ворота батистовой рубашки и шеи, пробуждая во мне легкое волнение. – Ты прекрасно осознал, каким соблазнительным представлялся мне в этот момент и как эротично просвечивало твое тело сквозь тонкую ткань. Но ты не сказал мне об этом, а начал нести глупости про надевание рубашек.
Я промолчал, не зная, что ответить, ведь он сказал правду. Я действительно почему-то смутился от его музыки и попытался отшутиться. Может быть, потому что меня не на шутку взволновал ее скрытый эротизм?..
– Ты сам-то себя не боишься за свою проницательность? – поинтересовался я и взяв за подбородок, заглянул ему в глаза. – И не надоело тебе смущать меня, как мальчишку?
– Прости, но в тебе одном мое вдохновение. – прошептал Лоран. Его ресницы трепетали так близко, что я не удержался и коротко поцеловал их, а после приник к мягким губам. Я жалел, что не могу, как Лоран, передать прелесть этого момента в музыке. Но я мог танцевать, а это значит, что в ближайшее время Парис будет доволен своим учеником, ведь взаимное вдохновение рождает настоящее произведение искусства – любовь. А любовь – есть жизнь.
В день отъезда я заметил, что Лоран как-то необычайно отстранен и задумчив.
– Эй, в чем дело? – краем глаза следя за тем, как кучер грузит наши чемоданы на запятки кеба, спросил я. – Что-то случилось по дороге в мастерскую?
Дело в том, что пару дней назад Лоран отнес свою Амати к реставратору, чтобы тот покрыл ее свежим слоем лака, поскольку старый постепенно потускнел и в некоторых местах образовались тонкие трещинки. Сегодня же ходил забирать ее.
– По сути – нет, но меня это немного выбило из колеи. – признался Морель, вслед за мной забираясь в кеб.
– И что же? – захлопнув дверь, я пристально посмотрел на него и Лоран рассказал, с чем, или, вернее – кем, ему довелось встретиться в эту короткую прогулку до квартала Маре.
Все началось, когда Лоран, стоя в теплом и душном помещении мастерской и по совместительству лавки товаров соответствующего направления, дожидался, когда же мастер закончит последние приготовления и вынесет ему скрипку. Прогуливаясь по комнате, юноша рассматривал вывешенные на стене образцы скрипичных завитков и смычков. В лавке стояла звенящая тишина, только еле слышный гул доносился со стороны улицы, кишащей прохожими.
Внезапно, звякнул входной колокольчик, на мгновение впуская в мастерскую уличный шум и холод.
Повернув голову, Лоран обнаружил, что посетитель – подросток его возраста, может, чуть старше. Смуглый, с шапкой черных, как смоль кудрей, он был облачен в такого же обсидианового цвета плащ из-под которого мелькали руки в белых рукавах сорочки.
Лоран даже вздрогнул, испытывая странное, почти болезненное чувство дежа вю.
Оглядев мастерскую, незнакомый юноша спросил, чуть нахмурив выразительные брови над блестящими темно-карими глазами:
– Здесь что – никого нет? – низкий, но звонкий, удивительно мужественный голос. Французский с явный акцентом, вот только каким – Морель не понял.
– Н-нет?..– чуть заикнулся Лоран, которого буквально приращивало к полу все больше с каждой минутой. Видя недоуменный взгляд, он осознал, что ведет себя более чем странно, и, прокашлявшись, все же выдавил: – Нет. Мастер сейчас в задних помещениях – заканчивает мой заказ.
– Ясно. – отрезал тот, и, скрестив руки на груди, облокотился о стену и стал ждать, кажется, абсолютно утратив интерес к собеседнику. Морель же с ужасом чувствовал, что его колотит – на протяжении всего разговора его не оставляла одна, казалось бы совершенно невозможная мысль, которую он даже сам себе боялся озвучить, не то что принять ее спокойно. А еще он буквально кожей ощущал, что это за человек – опасный, как ядовитая змея, застывшая в стойке. Опасный и ранящий даже тогда, когда просто смотрит на тебя – безо всякого доброго или злого умысла. Такая бешеная энергия и порывистость, такой темперамент…
– «Дикий», – наконец подобрал Лоран слово, глядя на застывшего у стены юношу, – «Он дикий». – тот же, явно почувствовав его взгляд, резко повернул голову, чем едва не застал Лорана врасплох, едва успевшего перевести глаза на стену с образцами.
Тут, за дверью, располагавшейся за стойкой и ведущей в задние помещения, раздались шаги, после чего появился мастер – мужчина лет пятидесяти, с колючей короткой бородой и темными волосами, тронутыми благородной сединой. Увидев нового посетителя, он засиял:
– О, месье Канзоне! Вы здесь! Снова за канифолью? – при этих словах Лоран вздрогнул. Канзоне?!
– Да, за ней. – слегка улыбнувшись, ответил тот, подходя к стойке. – И за струнами.
– Конечно, еще минутку терпения, я закончу сейчас с этим месье и все вам предоставлю…– он достал из недр стойки футляр Лорана, и, сходив еще раз в задние помещения, принес скрипку, а после, опустив инструмент на обитое чернильным шелком ложе, поманил Мореля: – Ну, что же вы, месье? Не надо смущаться. Подходите-подходите! Ваша скрипка готова. – Лоран приблизился к стойке, и – на этот раз чувствуя на себе тяжелый взгляд карих глаз, взял скрипку и внимательно осмотрел ее.
– Вы сменили струны? – спросил он. – И колок. Разве я просил?
– Нет, но две струны истончились и должны были порваться в ближайшее время. А колок оказался треснут – там очень сложно заметить было, поэтому вы, должно быть, не обратили внимания. – отозвался мастер, что-то ища в ящиках стойки.
– Понятно. – тихо ответил Морель, проведя ладонью по грифу. – Благодарю вас.
– Испробуйте струны, месье. Я, конечно, всегда стараюсь делать на совесть, но вдруг вас что-то не устроит.
– Да, разумеется. – Лоран взял смычок и для пробы сыграл два отрывка из «Дьявольских трелей» Тартини: первый – начальный, где присутствуют плавные движения смычка, а второй – отрывистый и быстрый. Струны были крепкими и звонкими и звук выходил отменный. Новые струны. Юноша ощутил почти физическое удовольствие от результата. Единственное – он натянул бы потуже третью струну, но это пустяки, дело поправимое. Все остальное – блеск.
– Все великолепно, месье Дюкло. Струны – прекрасные. Сколько я вам должен?
– Двести франков, месье.
– Есть пятьсот. У вас будет сдача? – спросил Лоран.
– Да, конечно, если вы подождете минутку. – поправив на носу круглое пенсне, пробормотал мастер.
– С удовольствием. – Морель закрыл футляр. Взяв деньги, мужчина ушел в глубь лавки.
– Хорошо играешь. – сказал черноволосый парень, опершись спиной о стойку.
– Спасибо.
– Но твоя игра странная. – продолжил он.
– Чем же? – Лоран так вызывающе посмотрел на него, что Канзоне от удивления слегка приподнял брови.
– Я не имел ввиду, что ты неправильно играешь, но твоя игра…мне кое-что напоминает.
– «Конечно напоминает. Меня же учил твой любовник», – с неожиданным даже для самого себя ехидством подумал Лоран, но тут же сам устыдился за это, и, боясь, что не сможет скрыть своих странных эмоций, выпалил:
– Извините. – а после выбежал с футляром из мастерской, игнорируя оклики Дюкло, вернувшегося со сдачей.
Пройдя быстрым шагом два квартала, Лоран только пришел в себя, как кто-то схватил его сзади за плечо и круто развернул к себе.
– Да постой же ты, чертов музыкантишка! – Морель изумленно смотрел на запыхавшегося Матиса, который яростно сверлил его взглядом и пытался отдышаться.
– Ты кое-что забыл. – бесцеремонно (но удивительно аккуратно, щадя пальцы) схватив скрипача за руку, черноволосый сунул ему в ладонь три золотые монеты. – Ты либо странный, либо слишком богат, раз разбрасываешься такими деньгами. – и, развернувшись, пошел прочь, качая головой, оставив Лорана в полной растерянности стоять посреди улицы.
Когда мой протеже закончил свой рассказ, я не стал распекать его за рассеянность или излишнюю эмоциональность, лишь кивнул головой. Потому что такие неожиданные встречи подобны соли, просыпанной на еще свежую рану. Похоже, единственный демон, который когда-либо владел Лораном по-настоящему и становился его частью – это Вольтер. И, похоже, изменить этого нельзя.
