Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)
– Валентин... – дама как-то беспомощно посмотрела на него, и, сделав шаг в сторону, вновь перевела растерянный взгляд на меня.
– Натали? – мужчина подошёл к экипажу, останавливая на мне вопросительный взгляд. Внезапно его лицо вытянулось от удивления.
– Быть не может... – прошептал он. Натали недоумевающе уставилась на него, впрочем, также, как и я. Тут Валентин внезапно протянул руку, и, не успел я воспротивиться, взял одну из прядей моих волос. Он был облачён в чёрное бархатное пальто в пол, с длинным красным шарфом на плечах. Пальцы, державшие мои волосы, были затянуты в такие же алые перчатки из тончайшей кожи. На голове чёрный, присущий любому джентльмену, цилиндр. Более странного человека я в жизни не видел.
– Кровь. Твои волосы цвета крови! – его лицо озарилось такой радостью, что казалось, он запылал в два раза ярче, чем прежде.
Я повернул голову и посмотрел на покрывающие плечи пряди: надо же, никогда не придавал этому значения.
– Как тебя зовут, дитя? – спросил он.
– Лоран, – ответил я.
– Откуда ты, Лоран? Где твои родители? Они есть у тебя? – я кивнул, после чего Валентин потребовал, чтобы я отвёл его к ним. Но я не хотел возвращаться обратно.
– Прошу вас, месье, не заставляйте меня возвращаться туда, – попросил его я. – Ибо родителей мне заменяют вечно пьяные тела. Прошу вас, дайте мне уйти.
– Но куда ты пойдёшь? Ты же ещё совсем ребёнок. – вмешалась в разговор Натали. Её голос слегка дрогнул. – На улицах опасно. Валентин... – она как-то умоляюще взглянула на своего спутника. Жалостливое, как и все женщины, добросердечное создание. Знала бы она, как жестоко я ей отплачу за её милосердие.
– Хорошо, – согласился огненный джентльмен и спросил у меня: – Раз уж ты готов бродить по трущобам, лишь бы не возвращаться домой, то, может быть, согласишься жить у нас?
Поколебавшись, я ответил:
– Да, месье.
Тогда я и понятия не имел, насколько круто изменится моя жизнь. И что познаю я не только радость просвещения и созидания, но и горе великого разрушения.
Итак, с того дня я стал проживать в совершенно новом мире, вместе с Натали и Валентином.
Валентин Вольт`ер оказался, как я и предполагал, весьма необычным человеком. Как оказалось, он был известным в Париже скрипачом и композитором, человеком, сравниться с которым я и мечтать не мог.
Прекрасно образованный и импульсивный, он просто излучал сумасшедшую творческую энергию, выливавшуюся в абсолютно великолепную, потрясающую музыку, которая во время репетиций в его кабинете разлеталась воздушными стайками нот по всему дому, наполняя его разнообразными атмосферами – от лёгкой лиричной грусти до маршевой торжественности. Мы с Натали очень любили его слушать. Каждый раз, едва заслышав музыку, она на цыпочках прокрадывалась к заветной комнате и приоткрывала кабинетную дверь ровно до половины, впуская в нашу тихую учебную комнату ласкающие слух звуки.
Натали Дю Лак была невестой Валентина – балериной высшего разряда. Узнав о её профессии, я понял, откуда в ней такая неповторимая, почти неземная грация, всегда так завораживающая меня. Поистине женственная и утончённая особа. Но, узнав, что я совершенно необразован, она пришла в ужас и взялась за меня всерьёз: наняла учителей – и целыми днями я пропадал за уроками, познавая такие предметы, как философия, математика, естественные науки, а также начал изучать иностранные языки. Сама Натали охотно проводила со мной время, как занятое, так и внеурочное, помогая практиковать произношение, вела беседы со мной в различных областях знаний и просто убивала наскучившее ей, как истинной аристократке, свободное время.
Именно тогда я и почувствовал себя на самом деле живым. Расширив за полгода свой кругозор до таких пределов, о каких и мечтать не мог, я, словно заключённый в темницу узник, впервые увидел свет прозрения и истины. А Натали стала моей Мнемозиной, открывшей мне ворота в этот великолепный мир понимания всего сущего. Ну не чудесно ли?!
Однако, счастье моё длилось недолго.
В один из холодных зимних дней, синеватых от скопившихся в небе снеговых туч, в особняк Вольтер заявился человек в меховом плаще.
Я, в то время сблизившийся с Валентином и взявший за обыкновение присутствовать на его репетициях, сидел на обитом тёмно-зелёным шёлком диване в стиле барокко и с интересом поглощал труды по истории войны Красной и Белой Розы. Меня буквально заворожила витиеватость и трагизм этого события, где играли роль не только политические интриги, но и проблемы веры и религии. Как я уже говорил, моим стремлением было как можно шире видеть этот мир и понять, по каким законам он устроен. А мягкий и лиричный сонет – одно из новых сочинений Валентина – как нельзя лучше способствовал сосредоточению и гармонии мыслей.
Вдруг в дверь постучали, и Вольтер, рывком прекратив игру, раздражённо сказал: «Войдите». Он терпеть не мог, когда его отвлекали во время работы над новыми образами.
В кабинет заглянул дворецкий – высокий мужчина пятидесяти лет, во фраке и гладко зачёсанными назад весьма густыми седыми волосами. На глазу, как обычно, поблёскивал монокль в тонкой оправе.
– Прибыл месье Сар`он, – сообщил он, – По очень срочному делу. Он сейчас стоит за дверью, хозяин.
При этих словах Валентин сильно побледнел и я поразился, что столь фарфоровая кожа может стать ещё более прозрачной. Метнув на меня слегка панический взгляд, он внезапно приложил пальцы к губам в знак молчания, и, взяв меня за локоть, быстро повёл к зашторенному тяжёлой портьерой оливкового цвета окну. Когда скрипач отогнул её, я увидел, что подоконник там широкий и мягкий, из коричневой кожи, с подушками по углам. Так называемые «читальные уголки», весьма популярные в наш девятнадцатый век.
– Сиди здесь Лоран, и ни звука, – тихо прошептал он. Я послушно забрался на подоконник, сел, обхватив колени руками, а он задвинул портьеру, скрыв от меня комнату.
– Зовите, – сказал Валентин дворецкому. Стукнула дверь, и я услышал тяжёлые, но негромкие шаги и высокий, то и дело срывающийся на низкие ноты голос:
– Добрый вечер, месье Вольтер. Вам нездоровится? Вы очень бледны.
– Благодарю за беспокойство, месье Сарон, просто лёгкое недомогание. Должно быть, подхватил простуду.
– О, вот как... Что ж, надеюсь, я смогу хоть отчасти скрасить это несчастье одной хорошей новостью.
– Какой же?
– Мы нашли его, уважаемый друг! Я нашёл его!
На несколько мгновений в кабинете повисла тишина и я, заметив, что у меня чешется нос, зажал его. Валентин сказал мне сидеть тихо, и если чихну, то будет плохо.
– Вот как, – быстро сказал скрипач, – Это же прекрасно! Первосвященник непременно вознаградит вас, Сарон. Но почему вы пришли именно ко мне с этой делающей невероятную честь вестью?
– Странный вопрос, Валентин. Разве мы с вами не давние друзья?
– О да, конечно, – как мне показалось, у Вольтера было на этот счёт несколько иное мнение. – Расскажите мне о нём, Сарон. Каков этот человек?
– О, как ни странно, это двадцатипятилетний монах.
– Что?!
Послышался отрывистый, чуть писклявый смех.
– О да, да, знаю, что вас это привело в шок, но он как нельзя идеальнее подходит на роль оракула. Вы бы видели его волосы, Валентин! Сущая красная медь! Ближе к крови натурального цвета не придумаешь! Это она – та самая девственная оболочка, обитель его души. Человек, отмеченный дьяволом! О чёрт, как же я счастлив! Прекраснее дня не знал до этого!..
– Постойте, Сарон, вы уверены, что юнец, находящийся на службе у Христа подойдет, пускай даже на нём есть метка Аполлиона? Не безумие ли это?
– О чём вы? – удивленно спросил тот, – Он единственный, Валентин. Единственный! Антихрист – дьявол в обличьи ангела, рождается только раз в сто лет! Краснее его волос только сама кровь! Кстати, что это вы закрыли окна? На улице чудная погода!
– Если так, то я безумно счастлив, что эти изнурительные поиски подошли к концу. – сказал Вольтер, – Ох, нет, боюсь, Сарон, пасмурность – это не для меня. Она меня угнетает.
– Что ж, печально. Ладно, мне пора, друг мой. Весьма признателен вам, что согласились разделить со мной мой триумф.
– Всегда рад помочь вам.
Зуд в носу стал невыносимым и я не выдержал.
– Что это? – спросил гость.
– О чём вы? – невозмутимо осведомился скрипач.
– Кто-то чихнул, я прав? Там, за портьерой. Вы кого-то прячете?
– Что за глупости, Сарон. Это всего лишь мой племянник. Он любит читать в уединении и потому вечно отгораживается ото всех.
– Так у вас есть племянник? Как это мило, Валентин. Я был бы не против с ним познакомиться.
– Не думаю, что это хорошая идея. Он мальчик необщительный и порой весьма неучтивый...
– О, не беспокойтесь, ведь он всего лишь несмышлёное дитя, верно?
– Да, – в голосе Валентина появилось едва уловимое напряжение. Раздались приближающиеся к окну шаги и я невольно подался назад, забиваясь в угол между стеной и полированной рамой из тёмного дерева.
– Кстати, я сегодня написал новый сонет, и весьма неплохой, не желаете ли послушать?
– В самом деле? Да, конечно.
Шаги замедлились и начали быстро удаляться. Я облегчённо вздохнул.
Послышались звуки скрипки и мелодия, которую Вольтер играл до прихода странного джентльмена.
Когда композиция завершилась, Сарон зааплодировал.
– Это великолепно, друг мой! Просто нет слов! Уверен, ваш новый концерт понравится публике.
– Благодарю вас.
– Что ж, мне пора. Время поджимает, а мне ещё назначена встреча с герцогиней фон Тешн по поводу её акций. Она хочет их вложить в производство ленточек для собак. Уму непостижимо – самое бесполезное использование столь ценных бумаг в моей практике! – хлопнула дверь и голоса стихли. Я замер, прислушиваясь.
Снова стук и погруженную в тишину комнату снова наполнили шаги. Портьера рывком отъехала в сторону и я увидел взволнованно дышащего Вольтера. Казалось, он ещё не отошёл после ухода Сарона.
– Простите меня, Валентин... я не сдержался, – я чувствовал себя виноватым.
– Неважно, – он потянул меня за плечо и мы через комнату направились к выходу. – Этот человек опасен для тебя, Лоран. Для тебя опасны практически все, кто меня посещает... – он на секунду остановился, а после открыл дверь и мы вместе вышли в просторную комнату светлых тонов с белым блестящим мраморным полом и расстеленным на нём большим бежевым ковром. Мы направились к ведущей наверх лестнице. – Никто из них не должен тебя увидеть...
Внезапно дверь в углу комнаты открылась.
– Прошу прощения, что вновь тревожу вас, но я забыл вам кое-что переда... – Сарон замолчал на полуслове, глядя на нас. Валентин буквально застыл на месте. На дне тёмных глаз появился страх.
– П-племянник? – выдавил господин в меховой накидке, со светлыми волосами, видневшимися из-под цилиндра, и такими же бакенбардами. – К-как это понимать?.. Значит, его нашли именно вы, и не хотели, чтобы я знал об этом?! Вы поэтому его прятали от меня, Вольтер?!
– Нет, что вы...
– Подумать только – вы пытались меня и нас всех обмануть... – прошептал он, но почти сразу же взял себя в руки и более холодным тоном промолвил, словно борясь с самим собой: – Однако, несмотря на то, что победителем выхожу не я, а вы, Вольтер, я сохраню вашу низкую попытку сокрытия священного элемента в тайне во имя нашей дружбы. Я отнюдь не желаю видеть ваш труп на жертвенном алтаре. Я вернулся передать вам, что обряд посвящения состоится через два дня и что к полуночи вы должны прибыть, как и все остальные, в резиденцию. Но, как вижу, ничего не изменилось, кроме победителя и оракула... – он медленно подошёл ближе, и мне захотелось, подобно маленькому ребёнку, спрятаться за высокого, застывшего, словно каменный ангел Валентина, чтобы не дать до себя докоснуться этим холёным пухлым рукам, унизанным перстнями. Но я не сдвинулся с места, с содроганием наблюдая, как Сарон пальцами перебирает мои волосы, изумленно бормоча:
– Подумать только...неужели они действительно...от рождения...чисто кровь...запекшаяся кровь...– оставив впокое волосы, рука потянулась к моему лицу, с явным намерением, коснуться его и изучить, как изучают редкостную бабочку. Я зажмурился. Хотелось сжаться до размеров песчинки, лишь бы этот отвратительный, скользкий тип не сделал этого.
– Вы убедились, Сарон. – лёгким касанием отведя его руку в сторону, словно на автомате сказал Вольтер. – Теперь я попрошу вас покинуть мой дом.
– Два дня, Валентин. Если попытаетесь снова обмануть орден, больше вам это с рук не сойдет, – отрывисто проронил тот и, развернувшись, удалился, прорезая воздух плащом.
Едва хлопнула дверь, скрипач развернулся и медленно побрёл обратно, в сторону кабинета. Казалось, он вообще не соображает, куда идёт. Я, не видя другого выхода, направился за ним. В кабинете он сел на диван и закрыл лицо руками. Таким убитым я его никогда не видел.
Я не понимал, что происходит и почему Валентин – всегда такой энергичный и неунывающий, внезапно впал в такое отчаяние.
– Месье... – я закрыл дверь и подошел к молчащему и согнувшемуся мужчине, скрывшему лицо руками. Теперь я видел лишь его свешенные вниз огненные локоны. – Что с вами? Простите, что подвёл вас... вы сказали мне не издавать ни звука, а я выдал себя...
– Забудь об этом. Это я слишком рано вывел тебя наружу. Если бы мы подождали ещё хоть минуту...– вдруг его плечи слегка вздрогнули. Я понял, что Валентин плачет – беззвучно, почти незаметно. Это привело меня в полнейшее смятение. Всё моё сложившееся представление об этом человеке рушилось на глазах.
– Но что это за джентльмен, который говорил о каком-то оракуле? Что ему от меня нужно? – я, не зная, как его успокоить, положил руки на его голову и стал слегка поглаживать по его волосы. Они оказались очень мягкими и лёгкими. А на вид такие тяжёлые...
– Скажи мне, Лоран, ты веришь в Бога? – подняв, наконец, лицо от ладоней, негромко спросил Валентин. Этот вопрос привёл меня в ступор.
– Я... не знаю, месье. Я никогда об этом не думал, – ответил я.
– А в Дьявола?
– Тоже.
– Н-да... Даже не знаю, что сказать... – пробормотал он.
– Это плохо, что я не отношу себя к какой-то вере? – забеспокоился я. Он снова посмотрел на меня. Если бы не слегка покрасневшие глаза, никто бы и не догадался, что он плакал.
– С одной стороны хорошо, а с другой стороны плохо. Если ты ни во что не веришь, и тебе предложат верить во что-то определённое, ты примешь предложение?
– Возможно, месье. Если оно мне понравится.
– А с другой стороны, – продолжил он, – из-за некоторых аспектов не будет столь сокрушительного разочарования и страха быть проклятым, если... о, господи... – он снова спрятал лицо, однако, больше не плакал, а просто замолчал, озадаченный горькими мыслями.
– Сэр, зачем я всё-таки нужен этому человеку? – спросил я. Вопрос о моей собственной судьбе не давал мне покоя.
Скрипач выпрямился, и, взяв меня за руки, немного подтянул к себе.
– Так вышло, Лоран, что именно ты оказался тем, кого ищут люди братства, в которое я однажды вступил по собственной глупости и теперь не имею возможности покинуть его. Ты оказался Избранным, земным представителем той высшей силы, которой издавна поклоняются члены этого ордена... – он замолчал на секунду, а после добавил: – Ты должен будешь стать нашей связующей нитью с миром божеств – Антихристом, Дитя Крови.
Я некоторое время обдумывал полученную информацию, а после сказал:
– Но разве это стоит твоих слёз, Валентин?
– Чем больше тебя слушаю, тем больше убеждаюсь, что тебе в монахи надо, а не в дьяволопоклонники... Это стоит моей смерти, Лоран. Я отправляю тебя на верную гибель, тебя – невинное дитя, которое ещё и жить не начинало, а ты беспокоишься о моем плаче?!..– он поморщился, словно едва удерживаясь от очередных слёз. – При мысли о том, что... – он внезапно замер, но тут же затряс головой, словно мысль, пришедшая в голову, оказалась ещё ужаснее, чем все остальные. Он что-то зашептал в сцепленные руки. Я смог лишь разобрать: «...я не смогу».
– Не сможете? – спросил я. Вольтер, словно только что обнаружив меня, поднял взгляд и промолвил:
– Дело в том, что наш орден служит Дьяволу и на протяжении всего времени, оракулы в конечном итоге умирали. Мучительной смертью, ранней смертью. Они могли бы еще жить и жить, не служи они в ордене. Сущность Люцифера выпивала из них жизненные силы. Тоже самое ждет и тебя, если... – он замолчал, – Нет, я не буду этого делать. Никогда.
– Чего?
– Нет.
– Вы предпочтёте мою смерть? – Валентин не смотрел на меня и мне пришлось взять его голову в руки, чтобы увидеть побледневшее лицо. – Молю вас, скажите, что вы задумали.
Валентин тяжело вздохнул, и, отняв мои руки от своего лица, поцеловал их.
– Я не скажу тебе этого, Лоран. Я не хочу причинять тебе боль и заставлять волноваться раньше времени. Это будет отвратительным поступком, но одновременно, он спасёт тебя не только от смерти, но и от излишней боли и психологических травм в дальнейшем. Но ты должен мне верить.
– Я верю вам, – сказал я, обнимая его за шею и испытывая к Валентину подобие нежности. Я был бесконечно благодарен этому человеку за всю проявленную ко мне доброту и милосердие, был благодарен его возлюбленной за её нежность и заботу. Я любил этих людей.
– Ах, Лоран... милое моё дитя, и почему всё так обернулось... Ты ведь мне стал почти как сын, – обняв меня за талию и над коленями, тихо сказал Валентин. Я промолчал, ощущая странное, щемящее чувство в груди, похожее на боль или грусть. Это был страх. Я чувствовал, что скоро моя жизнь вновь станет адом, возможно, еще более худшим, чем прежде.
Мне нравилось его горячее, прерывистое дыхание в солнечное сплетение и запах нагретой на солнце сухой травы от оранжевых волос. Я знал, что не смогу возненавидеть его, даже если он скажет, что завтра убьет меня.
Последующий день прошел так, словно бы и не было нависшей надо мной угрозы. Я не отошёл от своего обычного расписания ни на йоту: пробуждение, завтрак, урочные часы с перерывами, свободное предвечернее и вечернее время до отхода ко сну. Обычно в эти периоды я любил бывать с Валентином, слушая его игру на скрипке, а если репетиции не было или она по каким-то причинам отменялась, я проводил эти часы с Натали, слушая её беззаботную болтовню или беседуя на какие-то заданные ею темы.
Этот вечер я провёл у Валентина, поскольку компания эфемерной Натали сейчас мне была невыносима. Меня терзало смутное беспокойство и страх, и я не мог говорить с ней на отвлечённые темы так, чтобы не вызвать подозрений в том, что что-то случилось.
«Не говори ей ни о чём, – сказал мне с утра Вольтер. – Не впутывай её в это. Я и так подвергаю её опасности, находясь рядом».
Позолоченные напольные часы пробили двенадцать. Уже было так поздно...
– Уже поздно, месье. Натали, должно быть, легла уже спать. Вы расскажете мне сегодня, что мне надо сделать, чтобы...
– Не спеши, Лоран. Ведь мою помощь помощью назвать придёт в голову либо безумцу, либо тому, кто хорошо знает законы ордена. – ответил Валентин, играя какую-то весьма печальную, но созидательную мелодию. Должно быть, он ей же себя и успокаивал. Бесконечно прекрасная музыка: я всегда ей наслаждался, умывался ею, как ключевой водой из купели. Боже, я всё бы на свете отдал тогда, чтобы играть, как он. В моих глазах он был огнём – но не адским пламенем, несмотря на то, что поклонялся не Богу, а огнём творящим – как солнечный свет. Лишь потому, что он не мог верить в Бога открыто, но скрыто его сердце было отдано силе сотворения и силе созидания. Я верил ему.
Закончив играть, он глубоко вздохнул, и заботливо, почти трепетно уложил в обитый изнутри тёмно-красным шёлком футляр свою скрипку, покрытую орехового цвета лаком. Я знал, что у неё даже есть имя, словно у живого человека, – Амати.
– Вы так нежны с этой скрипкой, – сказал я, наблюдая, как он осторожно опускает крышку футляра и защёлкивает замки, – Словно это живой человек.
– Тебя это удивляет, дитя моё? – спросил он, помещая футляр на одну из длинных широких полок в шкафу.
– Немного, месье.
– А они и есть как люди, Лоран. Бывают скрипки, высеченные из дерева, а бывают из плоти и крови, но все они живые, способные чувствовать боль и восторг, любовь и ненависть.
– Мне удивительны ваши слова, Валентин. Никогда не думал об инструментах под таким углом.
– Потому что не играл на них. Истинную живость и прелесть хорошего инструмента может познать только музыкант. Порой чары музыкальных инструментов куда сильнее чар людских. Они могут пробудить в их хозяине глубокую, бесконечную любовь, которая не прекратится, пока инструмент будет существовать.
– Вы думаете?
– Да. Инструменты непорочны, они не могут подвергнуться собственным соблазнам, не смогут по доброй воле изменить своему владельцу или предать его. Они – образец идеального возлюбленного человека.
Я молча обдумывал его слова, наблюдая, как он – мерцая белой рубашкой в свете свечей, подходит ко мне и, взяв за руку, поднимает с дивана.
– Я хочу, чтобы ты понял, Лоран, – положив руки мне на плечи, сказал он, – Я совершаю это только ради тебя. Не ради себя. Я никогда не прощу себе, если ты станешь марионеткой Ордена. Не прощу, если ты умрёшь через пять или десять лет... – он обнял меня, зарывшись лицом в мои волосы. – Поэтому я заранее прошу у тебя прощения за то, что совершу. Я безумно полюбил тебя, Лоран, за то время, что ты был со мной, и... мне больно знать, что я могу тебя обидеть. Прости меня.
– Да, – ответил я, утопая пальцами в мягких складках его одежды на спине. Что за восхитительное тепло! Валентин был первым человеком, в чьих объятиях мне было приятно находиться. И не просто приятно – это было истинным блаженством. Мне нравилось в нём все: от ощущения тепла его тела через рубашку до запаха – едва уловимого и травянисто-летнего. Солнце. Созидающий огонь.
Он начал меня целовать: сначала в шею – отогнув в сторону кружево сорочки на стоячем воротничке, потом в щёку, затем в губы – легко и пылко, не обращая внимания на мои временами неловкие прикусывания зубами языка или губ. Господи боже, думал я, неужели он просил прощения за эти восхитительные поцелуи и приятные, ласковые прикосновения, как за самое отвратительное зло на свете?!
То, что я ощущал, чувствуя, как он раздевает меня, развязывая пояс на ночном халате и через тонкую длинную ночную рубашку в пол лаская моё неожиданно занывшее тело, расстёгивая манжетные пуговицы на моих запястьях, не было похоже на те ощущения, что я испытывал под ласками брата. Не было ни страха, ни дискомфорта, лишь желание подарить ему то же удовольствие, что испытывал я сам.
Внезапно я понял, что падаю, но это были обманчивые ощущения: обхватив за талию и под головой, Валентин всего лишь опустил меня на диван, стоящий рядом. Обняв его руками за шею, я продолжал таять в его руках, чувствуя, как обнажаются плечи от снимаемой им одежды, одновременно непослушными пальцами расстёгивая рубашку на груди скрипача и ощущая всё теми же пальцами мягкое, тончайшее покрытие золотистых светлых волос на его коже. Твёрдые маленькие соски, плавный изгиб торса, упругий живот...
Согнув мою ногу, Валентин скользнул рукой по колену к бедру, собирая наверх тонкую ткань сорочки.
– А сейчас будет немного больно, – прошептал он, целуя родинку у меня под животом, своими действиями заставляя меня слегка прогнуться в спине. Я буквально умирал от непонятного томления и возбуждения.
– Больно? – опьяневший от столь приятного опыта получения и дарения ласк, я слегка встревожился. Откуда здесь, среди этого блаженства, может быть место боли?
– Да, больно, но совсем недолго, – успокоил он меня, поглаживая по волосам, – После всё прекратится и ты вновь будешь получать удовольствие. Иди ближе сюда и поцелуй меня, милое, изумительное дитя. Твои губы слаще мёда, ты пахнешь тёмным соблазном. Не бойся меня, и я смогу помочь тебе.
Боль, которую я испытал, действительно была сильной. Настолько сильной, что я выгнулся и не закричал лишь потому что Валентин зажал мне рот рукой.
– Успокойся, Лоран, она сейчас пройдёт, – успокаивающе прошептал он. – Расслабь живот, – лёгкие поглаживания в указанном месте – и мышцы самопроизвольно поддались. Постепенно боль, а затем и дискомфорт исчезли, и я, чувствуя эти странные, незнакомые мне ранее ощущения, часто приносящие буквально ослепляющие вспышки удовольствия, уже понятия не имел, в сознании ли я нахожусь, настолько раскалены и затуманены были мой разум и чувства. Лишь ощущения от контакта оставались по-настоящему яркими и острыми.
Когда всё закончилось, я ещё минуту не мог прийти в себя после охватившего меня невероятного восторга от оргазма. Эти фееричные ощущения словно наполнили меня воздухом и одновременно выпили все силы.
Но, ощутив короткий поцелуй Валентина в губы, означавший окончание, я вновь притянул его голову к себе, впиваясь в тонкие уста. Я не хотел, чтобы он покидал меня, я хотел бесконечно долго чувствовать его поцелуи и прикосновения тёплых, больших рук.
Видя мое нежелание его отпускать, Вольтер снял одну из моих рук со своей шеи и – на некоторое время с закрытыми глазами приникнув губами к ладони, сказал:
– У тебя идеальные пальцы для скрипки, Лоран. Хочешь научиться играть?
– Да, – ответил я, в полусне не в силах испытать радость от такого предложения, ведь втайне всегда мечтал взять в руки его ненаглядную Амати и провести смычком по четырём хрупким струнам.
– Хорошо, да будет так, – он наклонился ко мне и снова поцеловал, на что получил чуть ли не жадный ответ. Даже затягиваемый чудовищной силой усталости в сон, я всё ещё хотел его, хотел вновь испытать эти будоражащие ощущения, но глаза закрывались, и я, попытавшись в очередной раз поднять веки, ощутил накрывшие их пальцы и тихий шёпот:
– «Спи, Амати» .
Проснулся наутро я в его объятиях. Валентин, лёжа на боку и подперев рыжеволосую голову ладонью, смотрел на меня. Заметив, что я открыл глаза, он сказал:
– Ты в самом деле дитя дьявола, Лоран.
– Почему? – вяло удивился я, выгибая спину дугой и едва заметно потянувшись. Скрипач коснулся рукой обнажённого участка кожи от соскользнувшей с живота рубашки, и, проскользив под застёгнутыми пуговицами сорочки вверх по груди и шее, коснулся моих губ.
– Ты ребёнок, но обладаешь недетской притягательностью. Я не знаю, что происходит, но... – он погладил кончиками пальцев мою щёку. Я видел его взгляд – пристальный и заворожённый. И испытывал смутное торжество: он мой. Его сердце больше не принадлежит Натали – трепетной, хрупкой Натали. Он мой, мой и больше ничей. – ...я не могу перестать смотреть на тебя, Лоран.
– На меня? – переспросил я. Спросонья голос был сиплым и приходилось шептать. Но это, похоже, нравилось моему маэстро: нравился мой слабый, нежный голос, мои спутанные волосы, закинутые за голову руки с расслабленными пальцами и полуобнажённое тело, лишь рукавами и застёгнутой на несколько пуговиц посередине рубашкой скрывающая наготу.
Видя его скрытое желание, я предложил:
– Хотите поцеловать меня? – протянув руку, я коснулся его щеки у почувствовал, как он едва заметно дрожит. – Или...– мой палец заскользил по тонким губам, – ...нет?
– Да, – он наклонился и впился в мои губы, осыпая поцелуями рот и шею. – Всегда... непрерывно...
– Вы мой, Валентин. Вы ведь любите меня? – спросил его я, тяжело дыша, когда очередной, достающий почти до сердца поцелуй прервался, чтобы мы могли глотнуть воздуха.
– Да, – он стиснул меня в обьятиях, вдыхая запах моего тела и медленно оглаживая руками мои плечи и спину. – Будь я проклят, но да. Ещё никто меня не волновал столь сильно, как ты – моя шелковистая прелесть. Но я глупец, и глупее себя в жизни не встречал человека: я влюбился в свою собственную смерть.
– Смерть?
– Именно, – он отстранился и его лицо помрачнело, – Если кто-нибудь узнает о том, что произошло между нами, мне конец. Ты должен сохранить это в секрете, Лоран.
– Хорошо, месье. Я никому не скажу.
– Спасибо. Значит, я смогу тебя любить и дальше. Хоть изредка, хоть издалека... – скрипач поцеловал меня в переносицу.
– Но я не хочу издалека, – возразил я, отстраняясь и нахмуренно глядя на него, – Я хочу вас, хочу чтобы вы меня целовали и обнимали, как прошлой ночью. Мне мало ваших взглядов. Я хочу ваше сердце и ваше тело.
У Валентина был такой вид, словно я его ласкал и больно кусал одновременно. И я знал, в чем причина боли – Натали.
Но, проблема решилась сама.
Едва успел я договорить фразу, как в дверь постучали и в проёме показалась фигурка леди Дю Лак, облачённая в синее домашнее платье.
– Валентин, ты здесь? Я не видела, как ты вчера шёл спать и подумала... – она внезапно остановилась.
Устремив на нас расширенные индиговые глаза, она в изумлении не могла выдавить ни слова. Несмотря на то, что мы были мужчинами, растерзанная одежда и мятый гобелен на диване говорили сами за себя.
– В-вот как... – наконец сорвалось у неё, и гримаса боли исказила лебединое лицо. – В-вот значит как... – я видел, как брызнули слёзы у неё из глаз, – Господи, не верю! – развернувшись, она скрылась, захлопнув дверь. В зале слышались гулкие, удаляющиеся рыдания и быстрый стук каблучков по мраморному полу.
– Подожди здесь, – сказал Валентин, и, на ходу застегивая рубашку, вышел следом, плотно прикрыв дверь. Вот тогда я и понял, что натворил: я разлучил их. Я соблазнил Валентина и предал Натали, которая относилась ко мне, как к своему младшему брату.
Тошнота накрыла меня с головой: я был омерзителен сам себе. Милая нимфеточная кукла со стеклянным сердцем. Картинный херувимчик с сидящей внутри змеей. Антихрист.
Стоит ли говорить, что остаток дня я держался от Вольтера подальше. Собственная совесть жгла меня хуже огня. Я мысленно просил прощения у Натали, за то что заставил её – прекрасную Сильфиду – испытать такую боль и горечь. В таком состоянии и нашёл меня Валентин в библиотеке.
– О боже, Лоран, что случилось? – он присел на корточки рядом со стулом у письменного стола, на котором я сидел, и, взяв мою голову в ладони, вытер катящиеся по щекам слёзы. – Почему ты плачешь?
– Прости меня, Валентин... – прошептал я, – За Натали... Ведь вы любили друг друга, а я всё разрушил. Я предал её. Я просто ужасен... – меня трясло и я ничего не мог с этим поделать.
Вольтер тяжело вздохнул и ответил:
– Да, неприятно вышло. Но когда-нибудь это должно было случиться. Я не мог бы вечно быть с ней, не подвергая её опасности, ведь орден безжалостен, и, если ему это будет нужно, то он убьёт любого для достижения своих целей. Пускай Натали сейчас далеко, пускай она ненавидит меня и тебя, но она останется жива и невредима. В этом тоже есть доля любви, дитя моё, хотя и жестокой. Мы лишь ускорили неизбежное расставание.
