Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"

Автор книги: Kaede Kuroi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

– М-мой нож… – по тому, как приоткрылись его губы и чуть прогнулся в пояснице торс, как поднялась под одеждой его плоть, я понял, что это нравится Габриэлю и, присовокупив к будоражащему холоду лезвия жар своих ласк, уже слышал не просто затруднённое дыхание, но и прорывающиеся время от времени сквозь него сдавленные стоны, когда я случайно царапал его остриём.

Убрав нож, я ласкал поцелуями его живот, проникая языком в ямку пупка, тревожа его влажным, горячим кончиком нервные окончания, что наверняка отдавались сладкой болью внизу живота того чаровника, что извивался в моих руках и с каждым разом всё теснее прижимался ко мне своей плотью, говорил со мной своим телом, просил не останавливаться и быть менее сдержанным в своих фантазиях и действиях. И после такого ты хочешь, чтобы я противостоял желанию взять тебя? Это невыносимо… Имя тебе – Искушение.

Я склонился над ним, расстегнул бельё и стащил вниз совершенно лишнюю сейчас одежду. Вид его восставшей плоти и стройных ног привели меня в такой экстаз, что я – медленно проведя ладонью по голени, приник губами к лодыжке и также неспешно проложил дорожку из поцелуев и ласк до самого бедра – всё выше и выше, время от времени покусывая за чувствительную внутреннюю сторону. Габриэль – крепко связанный по рукам, хватался пальцами за верёвки, и – то и дело приподнимая в сладостном отчаянии голову, что-то шептал опьяневшим от ощущений голосом. А мне нравилось вот так лишать его разума – то целуя, то дразня укусами – безвредными и нежными, заставляющими трепетать его хрупкое существо особенно сильно, как в моменты преддверия оргазма.

Габриэль вскрикнул и застонал, когда его ногу внезапно обожгло нечто, чего он не мог увидеть. Всё, что он мог – это крепче вцепиться в верёвки немеющими пальцами и прошептать: «Ещё».

Я истязал его своим ремнём до тех пор, пока он не обезумел от возбуждения и не взмолился:

– Хватит! Я больше не выдержу… я не знаю, что делать… ммм… – он был настолько возбуждён, что его пугало это сокрушающее чувство переполненности – муки и наслаждения одновременно. Он был на грани помешательства, он сходил с ума в моих руках.

Я отбросил ремень в сторону и погладил его порозовевшие от ударов ягодицы, успокаивая воспалённую кожу и лаская её прикосновениями губ, скользя языком вдоль позвоночника и поясницы и ощущая такое же упоительное, страстное безумие. Габриэль был снова так близко, что я чувствовал мощную пульсацию его крови под кожей и отчаянное биение сердца. Прижимаясь всем телом, я дразнил лёгкими укусами его шрамы на спине и скользил рукой по округлому изгибу ягодиц и между ног, касаясь сочащегося смазкой члена, от чего каждый раз ловил сдавленные стоны и мольбы о желании снять это невыносимое, хотя и сладостное напряжение.

Решив, что на сегодня с моего грешника достаточно мучений, я перевернул его на спину, снял с глаз ленту и развязал руки, а затем развёл его колени в стороны и обхватил ртом горячий и твёрдый член, чувствуя, как в мои плечи судорожно вцепляются его обезумевшие пальцы. Хватило нескольких движений, чтобы мой мечущийся в агонии любовник достиг пика своего блаженства и со стоном обмяк на кровати. Я думал, после такого напряжения он мгновенно уснёт, но нет. Мой ангел вытянул вперёд руки и, притянув меня к себе, нежно поцеловал в губы, а после спустился вниз, и завладел моей плотью, лаская горячим, влажным языком напряжённый и требующий разрядки орган. От его манипуляций, руки, которыми я упирался в подушки, подломились и мне, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за спинку кровати. Уткнувшись лбом в деревянную поверхность, я едва ли находился в сознании от ласк внизу живота и спустя минуту, вскрикнув, излился, чувствуя, как каждая мышца наливается приятной тяжестью.

– Temptationem…[11] – прошептал я, немного придя в себя и благодарно прикасаясь губами к его щеке и устам. Габриэль, что-то неразборчиво выдохнув в ответ, обнял меня и уткнулся лицом мне в шею. Пожалуй, сегодняшнее пребывание в царстве снов станет одним из самых крепких на моей памяти. Ведь я разделил его с Габриэлем.

Следующим утром, открыв глаза, я не обнаружил Габриэля в постели, рядом. Он – уже почти собравшийся – ходил по комнате, застёгивая серебряные запонки на манжетах рубашки и что-то искал.

– Доброе утро, – сказал я, наблюдая за ним.

– Доброе, – он остановился, посмотрел на меня, а после продолжил поиски. Моя бровь непроизвольно поползла кверху и я окинул взглядом комнату, пытаясь угадать, что же такого потерял Габриэль: небольшой беспорядок: моя оставшаяся со вчерашней ночи на подоконнике одежда, шёлковый шейный платок возле кровати, послуживший посредником в наших далеко не невинных играх…

Тут я заметил, что ворот рубашки Габриэля расстёгнут. Наклонившись, я подобрал с пола находку и спросил:

– Не это ищешь? – он снова взглянул на меня и, внезапно прояснившись лицом, кивнул и направился к кровати с явным намерением взять его.

– Спасибо, я уже думал, что забыл его где-то, – сказал он, протягивая руку за платком, но я резво убрал его:

– И где же ещё монсеньор Роззерфилд может забывать свои платки, как не у себя в спальне?

– Я ни с кем не сплю и ты прекрасно знаешь этот мой принцип. – невозмутимо отозвался он, подойдя ещё ближе и попытавшись выхватить платок у меня из руки.

– Так уж и ни с кем? – поймав за ворот рубашки, я приблизил своё лицо к его, глядя ему в глаза. Габриэль вырвался, забирая платок, но я успел заметить едва видный румянец на его щеках. Снова неприступен, словно ледяная башня… Чёрт возьми, он сводит меня с ума! Есть ли предел его очарованию?

– Ты отправил письмо ректору, что мы задержимся? – спросил он, не глядя на меня.

– Да. Вчера, – ответил я. – Бэзил обещал доставить в целости и сохранности. Расписку-подтверждение получения бумаг мистером Бейкером, думаю, мы сами доставим.

– Прекрасно, – проронил тот, застёгивая пуговицы на чёрном твидовом жилете. – Надеюсь, мы как можно скорее отправимся обратно.

– Семинаристский экипаж вернётся дня через три, не раньше. – промолвил я и, прищурившись, поинтересовался: – Скажи, почему ты…

Но ответом мне была только закрывшаяся дверь.

– Чёрт… – глубоко вздохнув, я упал обратно на подушки и убрал волосы от лица. С каждым днём Габриэль казался мне всё более угрюмым, чем прежде. Я чувствовал, что нам нельзя оставаться в этом доме, но почему-то медлил с отъездом.

«Я не хочу здесь находиться…»

Мне мнилось, что я могу узнать что-то крайне важное, благодаря пребыванию здесь. Да, так я думал… И едва не поплатился самым дорогим за свой эгоизм.

Гулкий топот по каменной мостовой.

– Эй, а ну, стой, паршивец! – я, остановился и удивлённо обернулся, не понимая, к кому обращаются. Надеюсь, не ко мне.

Не успел я подумать об этом, как в меня что-то с размаху врезалось, сбив с ног, вызвав удушье и боль в районе солнечного сплетения. Чертыхаясь, я быстро вытянул вперёд руку и поймал объект агрессии за край грубого пальто.

– Ай! Отпусти меня! Отпусти! Отпусти! Отпусти! – существо рвалось у меня из рук, как одержимое, молотило по плечу кулачками и отчаянно верещало.

– Ай! Ой… Да успокойся ты! – воскликнул я, пытаясь совладать с ним. Мне казалось, что я пытаюсь удержать большого разъярённого кота: – Я не обижу тебя! – он наконец успокоился и я понял, что мой соперник был всего лишь ребенком – маленьким мальчиком, лет шести-семи.

– Сэр, отпустите меня, – жалобно попросил он, – Я больше не буду красть у этого жирдяя.

– Какого жирдяя? – ошалел я, но тут за спиной послышался топот и раздался громкий, прерывающийся тяжёлым хриплым дыханием голос:

– О, благодарю, сэр, вы его поймали! – полный, запыхавшийся от бега мужчина в белом фартуке подошёл ко мне и, рьяно жестикулируя, продолжил, задыхаясь: – Этот гадёныш уже не первый раз таскает у меня хлеб. Да ещё и самый дорогой! Ну ничего, каналья, теперь-то я тебя выпорю, как следует… Давайте этого щенка сюда и извините за беспокойство.

Я в замешательстве обернулся на воришку, которого всё ещё крепко держал за тощее плечо и понял, что мальчик в тихой панике – с таким ужасом он смотрел на пекаря.

Вздохнув и в какой уже раз по непонятной причине сокрушаясь своему мягкосердечию, я спросил, обращаясь к возмущенному хозяину булочной:

– Сколько стоил украденный хлеб?

– Девять пенсов, но… Сэр, не лучше ли вам предоставить мне самому разобраться с этим негодником? Не хватало ещё порядочным людям платить за проступки воров, которые…

– Значит, я не порядочный человек, – перебил его я, вкладывая деньги в руку мужчины, после чего стал удаляться, утаскивая за собой мальчишку. Заведя за ближайший угол, я, наконец, отпустил виновного и тот, потирая плечо, хмуро, но уже не яростно смотрел на меня исподлобья слезящимися серыми глазами.

– Как тебя зовут?

– Том, – буркнул он в ответ. – И что теперь, мистер? У меня нет денег, чтобы отплатить вам.

– Мне не нужны деньги, – покачал я головой. – Отплатишь как-нибудь в другой раз. Например, не попадаясь больше на краже. А теперь иди отсюда. – Том, удивлённо вскинув брови, как-то рассеянно кивнул и, развернувшись, припустил через улицу прочь.

– Эй! – крикнул я. Он остановился, подтягивая съехавшую на лоб слишком большую для него фуражку и обернулся, – булочную смени! – он снова кивнул и скрылся среди прохожих. Я же, посмеиваясь, продолжил свою прогулку. Мне было до странного спокойно на душе и одновременно меня грызло беспокойство за Габриэля. Сегодня утром он даже не смог скрыть своей подавленности, как, оказывается, делал практически всё время. Он ушёл так быстро, что я даже не успел узнать, куда он направился. Габриэль уже раз пропадал неизвестно куда – вчера. Но скольких нервов мне стоил тот день, одному богу известно. И я снова позволил ему исчезнуть, не сказав ни слова. Ничем хорошим это не кончится.

Габриэль не появился в поместье к обеду, не появился и к пяти часам. Когда же его не было и на ужине, моё терпение лопнуло. Я не мог больше сидеть на месте и ждать. Не обращая внимания на возмущенное ворчание Дороти о нетронутой еде, я надел тёплый плащ (Габриэля, поскольку мой был в чистке) и вышел на освещённую фонарями улицу, намереваясь разыскать непутёвого графа во что бы то ни стало. Плевать, сколько времени может уйти на это, но я не смогу заставить себя вернуться в дом, пока не увижу его собственными глазами.

На улице было мало людей, лишь десяток поздних прохожих, да пару кебов с сонными кучерами впереди. Кто угодно… но Габриэля среди них не было.

Я обошёл с десяток улиц и даже побывал в Гайд-Парке и, почти отчаявшись, возвращался обратно. Было уже за полночь, меня окружал опустевший город и начинал накрапывать мелкий дождь.

И, по мере того, как он усиливался, возрастало моё внутреннее напряжение. Я остановился, чувствуя, как гудят от усталости ноги.

– Габриэль!!! Где ты, чёрт тебя подери??! – едва не сорвав горло, я замолк, перестав озираться, понимая, что это не поможет и тяжесть тревоги и страха на сердце легче не станет. Я уже собирался идти дальше, когда услышал:

– Эй, мистер, вы чего орёте? Спятили? – повернув голову, я заметил выглядывающего из-за угла мальчугана в кепке и ещё троих – двух его возраста и одного помоложе.

– Том? – от удивления я даже замер. – Что ты делаешь на улице так поздно? Ночью опасно.

– Я здесь живу, так что не вам говорить об опасности, сэр, – хмыкнул тот, поправляя кепку. – Вы что-то потеряли?

– Нет… Да, вернее… не что-то, а кого-то, – ответил я, чувствуя, как путаются в голове мысли. – Я человека потерял. Моего возраста, но выглядит чуть младше. Светлые волосы, голубые глаза.

– Вы сейчас описали половину Лондона. – пожал плечами Том. – Я каждый день вижу таких.

– Нет, он очень выделяется из толпы. Таких красивых людей я нигде больше не видел. Думаю, увидев раз, вы его бы уже не забыли.

– Красивый, говорите? – поморщившись, проговорил Том, – Это вообще непонятно.

– Сэр, я видел сегодня красивого человека, – внезапно вмешался в разговор самый маленький на вид бродяжка. – Это же тот… ну, тот… – я выжидательно смотрел на него, жестами побуждая говорить дальше. Малыш задергал за рукав Тома: – В переулке Вичертон… – тот внезапно понял и от того, как у него вытянулось лицо, во мне поселилась убежденность, что речь идёт именно о Габриэле.

– Том?.. – осторожно позвал я. Он повернулся ко мне и сказал, слегка запинаясь:

– Я не знаю… но, сэр, мы видели сегодня одного джентльмена. Красивого, со светлыми волосами, ваших лет.

– В старых кварталах! – влез младший из товарищей Тома.

– На него напали двое каких-то людей, – продолжил Том и я почувствовал, как у меня всё холодеет внутри, – … и утащили в один из домов.

– Где?! – рявкнул я так, что дети подскочили от неожиданности. – Вы знаете, куда конкретно его увели?! Показать можете?! – те ничего не ответили от испуга, но быстро закивали головами и, развернувшись, побежали, махнув руками. Я ринулся следом.

Спустя двадцать минут гонки по грязным кварталам и улицам Лондона, мои проводники вывели меня в переулок, полный нищеты и смерти: разбитая колеями дорога, расколотые витрины старых, явно заброшенных лавок; у стен, среди гор строительного хлама, возле импровизированных костров сидели нищие, протянув к огню тощие грязные руки. Как этот Лондон не был похож на тот, что я привык видеть на основных улицах! Полными ужаса глазами я взирал на это зрелище и не мог даже предположить, на кой чёрт Габриэлю понадобилось сюда идти. Да здесь, если кого-то убьют, никто и не обратит на это внимания! Господь наш и святые угодники, помогите! Ему – остаться живым, мне – найти его и увести отсюда.

– Гавриил… – прошептал я. – Где же ты.

– Сюда! – Том и другие мальчишки махали мне, стоя возле покосившегося двухэтажного дома, чьи окна горели, но были зашторены и за занавесками смутно угадывались движущиеся людские силуэты.

Подойдя, я посмотрел на выцветшую старую вывеску:

«Madame Butterfly», – прочитал я надпись по-французски. – Что это вообще за место?

– Мы там не были, мистер, но Люк говорил, что в этом доме живут продажные женщины.

– Продажные… что? – я оторвал взгляд от вывески и опешил. – То есть, это бордель?!

– …? – бродяжки переглянулись, – Ну… да.

Я застыл в замешательстве, не зная, что делать. Если Габриэля похитили и запихнули в этот публичный дом, то медлить нельзя.

– Я пойду, – сказал я мальчикам. – Спасибо за помощь.

– Вы… это… аккуратнее, – сбившись в кучу, словно замёрзшие волчата, они выглядели смущенными. – Те ублюдки были довольно-таки большими.

– Моего решения это не изменит, – криво улыбнулся я и поднялся по ступенькам к двери. Постучал и тут же увидел, как отодвинулась створка на узкой полоске смотрового окошка. На меня уставилось два внимательных тёмных глаза.

– Добрый вечер, сэр. Вашу карточку, пожалуйста.

– Карточку? – я растерялся, не понимая, о какой карточке идёт речь. – Вы о визитной?

– Именно, – взгляд стал ещё более проницательным и я понял, что если сейчас же не предоставлю годную карту, меня просто не пустят и тогда я уже не смогу найти Габриэля.

– О, минутку… – я начал рыться в карманах, но они были пусты. Кроме денег и всякой ерунды я не обнаружил ни одной карты и перешел к карманам внутри плаща. Неужели…

– Вы забыли свою карточку, сэр? – голос по ту сторону двери стал ехидным и я, вынув руку из кармана, достал не меньше пяти визиток и протянул ему одну.

Спустя минуту заскрежетали замки и дверь распахнулась. Моим глазам предстал мужчина средних лет с зализанными назад черными волосами и тонкими усиками, в униформе дворецкого.

– Граф! Какой сюрприз… Мне, право, неловко…Что же вы сразу не сказали, что это вы. Мы не стали бы требовать с такого важного гостя пропуски. Вы, должно быть, Роззерфилд-младший?

– Роззерфилд? – я замер, только сейчас осознав, что плащ на мне – Габриэля, а следственно и визитки – тоже его. – А, ну да, – и, добавив побольше свойственного знати высокомерия в лице, добавил: – О вашем заведении ходят самые лестные слухи, вот я и решил собственными глазами взглянуть на ваш цветник.

– О, вот тут вы совершенно правы… – раболепно сощурив глаза, подтвердил дворецкий, – Девушки Мадам прекрасны все без исключения. Ну чисто розы. Желаете взглянуть?

– Эм… я бы с радостью, но меня больше интересуют другого рода цветы. Мне говорили, что вы также располагаете юношами. Или это не так? – в последнюю часть фразы я добавил немного холода и дворецкий заметно забеспокоился:

– Нет-нет, всё верно, но… у нас их всегда было немного, а сейчас и вовсе один. Наш дом в основном специализируется на девушках…

– Один? – я прищурился, – А можно ли увидеть его?

– О да, да, разумеется, но… – заюлил тот, – …Он сейчас не в самой лучшей форме, поэтому стоит ли…

– Ну не зря же я сюда пришёл, верно? – подтолкнул его я, – Да и потом, не думаю, что при таком количестве прекраснейших дам уже возможно испортить впечатление одним подпорченным мальчиком.

– Ну, раз вы так говорите… Я поговорю с Мадам. Он сейчас под её протекцией, поэтому ей решать.

– Подождите…как вас зовут?

– Артур Лонг, милорд.

– Артур… не думаю, что есть смысл беспокоить Мадам. Ведь, если мне не понравится мальчик, мы её лишь зря потревожим. Позвольте мне взглянуть сначала на него, а если уж я решу его купить на некоторое время, позовём мадам. Я не люблю лишний раз иметь дело с женщинами, несмотря на их красоту и медоточивые речи… Если вы понимаете, о чём я... – я выжидательно и твёрдо смотрел на него, пока дворецкий обдумывал моё предложение.

– Да-да, конечно, граф, но я рискую головой за это… – пробормотал он, осторожно озираясь по сторонам. Боже, вряд ли мне ранее приходилось встречать более жалкого и более неприятного человека, чем этот управляющий.

– Вот. За ваше беспокойство, – я вынул из кармана пачку денег – всё, что оставалось у меня на расходы в период пребывания в Лондоне. Меня не особенно волновало, на что я буду жить после – куда важнее было вытащить Габриэля из этого гадюшника.

– Ну… что ж. Ладно, – дворецкий, помедлив, взял деньги и, спрятав, поманил меня за собой и начал подниматься вверх по лестнице. Я последовал за ним, сгорая от нетерпения и страха, что этим единственным пленником окажется не мой возлюбленный Габриэль.

Мы ступили в тёмный коридор и Лонг провел меня к одной из дверей.

– Он здесь, – сказал дворецкий и моё сердце мгновенно пустилось галопом, грозя вот-вот прорвать грудную клетку. – Однако, вынужден вас предупредить, господин: с виду он настоящий ангел, но на деле сущий бес. Ужасный нрав.

– Не волнуйтесь, Артур, – отозвался я, чувствуя, что начинаю улыбаться. Это точно Габриэль. – Я умею изгонять бесов. – Пожав плечами, дворецкий открыл дверь и в полутёмной комнате, при свете всего лишь одной масляной лампы я увидел сидящего у стены Габриэля.

– Эй, ты, вставай! – приказал Лонг и юноша, вздрогнув, поднял голову. Его глаза расширились от изумления при виде меня, и он мгновенно вскочил на ноги.

– Карл! Ты…

Взглянув на дворецкого, я понял, что всё пропало и, едва ли успев подумать, схватил со стоящего рядом столика вазу и со всей силы ударил его по голове, разбив хрупкое стекло вдребезги.

– Бежим, живо! – я устремился прочь из комнаты, увлекая Габриэля за собой.

Почти скатившись по лестнице, мы пронеслись сквозь толпу испуганных девиц и их клиентов и, поспешно отворив все засовы, выбежали на улицу, мгновенно затерявшись среди лачуг и заброшенных лавок. Мы убежали уже довольно далеко, но я всё не мог остановиться и сжимал руку Габриэля так сильно, что ему, должно быть, было больно. Однако, мне было дурно лишь от одной мысли, что он снова может потеряться, может пострадать, поэтому я предпочёл после лечить его синяки, чем искать не то трупом, не то живым среди нищеты и опасностей Лондона.

– С-стой! С-стой! Погоди! – я остановился и дал Габриэлю немного отдохнуть. Он согнулся пополам, пытаясь отдышаться, но у него это плохо получалось.

– Зачем ты ушёл? – спросил я, слыша в своём тоне невольное отчаяние. – Я искал тебя. Я мог и не найти… – мой голос дрогнул и я осёкся, почувствовав, как сжимается от подступающих слёз горло. Только сейчас я понял, как испугался за него. – Что тогда было бы?!

– Как ты нашёл меня? – тихо, только и спросил он, глядя на меня в синеве ночи тёмными и до предела уставшими глазами.

– У меня свои связи, – ответил я. Мне не хотелось углубляться сейчас в историю о моём знакомстве с детьми улиц. – Как ты оказался в том доме?

– На меня напали. – коротко сказал он и напрягся. – Они… упоминали имя моего брата… – внезапно, его плечи затряслись и он опустил голову в безмолвном плаче. – Они приняли меня за него! Как связаны публичный дом и мой брат? Чего я не знаю?.. Чего я ещё не знаю?!! – и он, закрыв лицо руками, разрыдался. Я не придумал ничего лучше, чем обнять его, ибо был так же обессилен, как и он. Как бы зол я ни был на весь белый свет, на Габриэля, теперь – вновь прижимая его к себе – я чувствовал покой, самый настоящий и самый желанный.

Когда Габриэль слегка успокоился, я молча привлёк его к себе за плечо и, набросив половину плаща на него (он был без верхней одежды, даже без сюртука), сказал:

– Пойдём. Нам нужно вернуться, – с этими словами я потянул его по направлению к особняку Роззерфилдов, время от времени замечая блестящий хрусталь слёз на бледных от ночного холода щеках – стылых, как затаённое отчаяние.

Да. Нужно… Вернуться…

Приведя беглеца в особняк, я случайно бросил взгляд на часы и обомлел: стрелки циферблата показывали четвёртый час утра. В поместье стояла звенящая тишина: всем было плевать – вернёмся мы или нет. Наверное, этим и отличается дом от крыши над головой.

А Габриэль просто стоял посреди холла и смотрел на большие напольные часы, словно бы видел их впервые. Похоже, у него шок после сегодняшнего инцидента…

Я помрачнел. Нам нельзя было оставаться здесь. Этот тип из борделя видел карточку и теперь они знают не только фамилию Габриэля, но и титул, а, значит, им не составит труда найти и этот дом.

Ну ничего, ничего… Бэзил вернется уже послезавтра. Не думаю, что они…

– Карл… – Габриэль внезапно замер, глядя расширенными глазами куда-то в пустоту, а после медленно согнулся пополам.

– Тебе плохо? – я спешно подошёл и придержал его за плечи. – Габриэль?

– Мне… немного нехорошо…– выдохнул он. Его лицо побледнело как полотно, и я, приобняв юношу за талию, открыл входную дверь и вывел его на холод, где на свежем воздухе ему мгновенно полегчало.

– Всё хорошо, – пробормотал он, немного придя в себя. – Мне уже лучше.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал я, направляясь вместе с ним к главной лестнице. – Уже очень поздно. – Габриэль ничего не ответил, лишь молча смотрел себе под ноги, словно бы боясь споткнуться или потерять равновесие. Таким измученным я его ещё никогда не видел. Даже телесные муки его не так выпивали, как душевные, и я испытывал неизменную, непрерывную боль, глядя на его состояние. Я не знал, как прекратить это, как выйти на верный путь, как очистить себя и того, кого я так беззаветно люблю и страсть к кому я проклинаю каждый божий день. И одновременно я чувствовал, что не смогу уйти сам и не дам уйти ему, словно нас сплели невидимые узы. Узы, взращенные на собственной крови, страдании и любви. Каждый раз, давая мне плеть и вверяя себя в мои руки, он словно говорил: «У меня пока есть власть над твоим ангельским сердцем. Если хочешь, можешь хоть до полусмерти меня избить. Главное – не бросай меня. Несмотря ни на что», – и я не бросил, поскольку осознавал, что эта связь сильнее моего эгоизма или усталости, сильнее самого сильного из моих желаний и сильнее любой слабости.

Мы вошли в тёмную от ночных сумерек спальню, и мой граф, сев на кровать, уставился в темноту невидящими от внутренней опустошённости глазами. Он был настолько подавлен, что напоминал механическую куклу – фарфоровую игрушку, которую хозяин в угоду собственной прихоти усадил в человеческую позу.

– Тебе нужно поспать, – повторил я, берясь за ручку двери и намереваясь уйти. Но он покачал головой:

– Я не могу. – Он и вправду не намеревался ложиться. Но сон ему был просто необходим в таком состоянии и я, вздохнув, закрыл дверь и, возвратившись, сел рядом.

– Для меня было полной неожиданностью оказаться здесь, – вдруг сказал он. Голос – тихий и хриплый, словно бы и не принадлежал Габриэлю. – Несмотря на то, что я не был никогда в этом месте, этот дом полон призраков. Здесь много чего произошло. Здесь жил мой брат и мой отец, который по своей слабости совершал много мерзостей за спиной сына. Здесь умерла моя мать и здесь разлучили меня и Париса. Они снятся мне каждую ночь. Этот дом втягивает меня, словно трясина. Я больше не могу так жить. Я задыхаюсь, Карл.

– Я понимаю… вернее, могу представить себе, что ты чувствуешь. – сказал я. – И мы уже совсем скоро уезжаем. Тебе нужно только потерпеть ещё один день. А после мы уедем, обещаю.

– Да, – было мне ответом, и я поцеловал его в угол рта, а после расстегнул пуговицу сорочки у ворота.

– Карл, – схватив меня за руку, протестующее проронил он, отворачивая лицо.

– Всё хорошо, я просто хочу раздеть тебя, – успокоил его я. – Негоже человеку спать в господской постели в той же одежде, в какой он сидел на грязном полу борделя. – Он наконец перевёл на меня взгляд и медленно разжал пальцы на моём запястье, позволяя вновь заняться разоблачением; всё оставшееся время молча наблюдая за тем, как я заканчиваю с пуговицами на груди, а после принимаюсь за запонки на запястьях.

Я знал, о чём он думает: подобное занятие было больше присуще горничной или дворецкому, но мне доставляло удовольствие освобождать его от жесткого жилетного твида и накрахмаленного плена воротничка и галстука. Возможно, таким образом я пытался дать ему хоть малую толику, иллюзию свободы, в которой Габриэль так нуждался.

Когда он остался обнажённым, я едва смог отвести взгляд от него: этого гладкого, стройного тела и золота волос, касающихся кончиками плавных изгибов плеч – чуть напряжённых от прикосновения холодного воздуха.

Я встал с постели и направился к комоду. Достав первую попавшуюся ночную рубашку – самую обыкновенную, из белого хлопка, вернулся обратно и молча облачил Габриэля в неё: сначала на вытянутые в стороны нежные руки скользнули рукава, а после пуговицы нашли своё место в проймах.

– Спасибо, Карл, – сказал он и, чуть наклонившись, поцеловал меня в губы. Я с удовольствием принял его благодарность, после чего помог забраться под одеяло. Почему-то, при взгляде на его закрывшиеся глаза, меня посетила странная смесь тревоги и безмятежности. Это чувство невозможно описать словами, его можно лишь ощутить и принять, как что-то неизбежное. Каждым своим жестом, каждым устремлением он словно играл на струнах моей души, то выстраивая в ней замки, полные гармонии, то, лишь дёрнув одну из струн, создавая внутри хаос и разрушение. И в то утро… Лишь одного предательского взгляда ему хватило, чтобы прочитать мои преступные желания относительно Бетти. Лишь его полных боли и вопроса глаз хватило мне, чтобы понять свою ошибку. Я и не заметил, когда мы стали так близки.

– Гавриил… – тихо позвал я, но он не отозвался, нарушая тишину лишь глубоким и спокойным дыханием. Убедившись, что он спит, я поднялся на ноги, и, чувствуя лёгкое головокружение от усталости, вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Я лежал на кровати, но мне не спалось, несмотря на свинцовую тяжесть каждой конечности. Ветер за окном завывал, заставляя рамы стонать, а моё тело покрываться мурашками при мысли о том, как, должно быть, холодно снаружи.

Лунный свет умиротворяюще заливал комнату и в конечном счёте я всё-таки смог задремать ненадолго, но проснулся от странного грохота неподалёку. За окном уже смутно синел рассвет.

Встав с кровати, я вышел из комнаты и оказался в тёмном коридоре, один конец которого вёл в спальню Габриэля, а другой – в библиотеку.

Повертев головой и присмотревшись, я понял, что дверь в книгохранилище приоткрыта. Кому могло понадобиться в библиотеку ночью?

Внезапно, раздался ужасающий грохот. Так падает на пол что-то твёрдое. И это что-то, судя по звуку, явно тяжелее книги.

«Что за…» – я быстрым шагом достиг библиотеки и, толкнув дверь, на несколько мгновений застыл. Мне казалось, что это происходит не со мной, и я увидел дурной сон. Словно со стороны я услышал собственный вопль:

– Габриэль! – Роззерфилд лежал на полу, рядом с ним валялся упавший стул, а с деревянной балки свисал конец оборванной верёвки.

– Бог мой! Габриэль!... Габриэль!!! – я схватил его за плечи и понял, что глаза меня не обманывают: на шее Роззерфилда действительно моталась скрученная петля. Он хотел повеситься, но верёвка…

– Оборвалась… – прошептал я, сам себя не помня от страха и облегчения одновременно, чувствуя, как из глаз катятся слёзы, обжигая щёки. – Оборвалась. Но за что… – но времени на раздумья не было. Сдёрнув петлю, я прислушался к дыханию юноши и понял, что оно слабое, но постоянное.

Окончательно успокоившись и вытерев слёзы страха, я отнёс самоубийцу к нему в комнату, а после – спустившись вниз – послал одну из горничных за лекарем. Тот явился через полчаса и, осмотрев Габриэля, сказал, что всё будет в порядке и что моему неразумному другу очень повезло.

– Вы не знаете, господин, почему столь августейшая особа пошла на это? – лекарь сочувственно посмотрел на спящего Габриэля. – Такой прекрасный молодой человек, да и граф к тому же.

– Нет, – коротко ответил я. – Для меня это тоже было неожиданностью, сэр.

Лекарь пристально посмотрел мне в лицо, а после вздохнул:

– Ну что ж… Я желаю вам и милорду как можно скорее пережить этот сложный период. Но я бы показал его врачу. Быть может, так было бы проще найти верное решение терзающей его проблемы, – и, кивнув мне на прощание, лекарь удалился. Бетти и Дороти направились проводить гостя, я же остался в комнате один на один с бесчувственным Габриэлем.

Казалось, ничего и не происходило и я бы мог убедить себя в том, что попытка самоубийства Роззерфилда – лишь мой кошмарный сон, если бы не след от удавки на горле. Красный и воспалённый, он смотрелся уродливо и казался язвой, подобием открытой раны на нежной белой коже.

«Этот дом втягивает меня, словно трясина. Я больше не могу так жить…» – мои руки пробила крупная дрожь и я, издав какой-то звук, похожий не то на стон, не то на возглас от боли, заплакал. Я такой идиот…

«Я задыхаюсь, Карл».

Я не понимал, за что меня и его так наказывают. Что плохого сделали я и Габриэль, что нас обоих – и меня и его – не оставляют несчастья? Боль стала нашим вторым ощущением, а дыхание смерти – постоянным сквозняком в спину. Я чувствовал, как мы оба погружаемся во тьму – неумолимо и быстро, связанные путами страха и отравленные ароматом цветов зла.