Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)
И данный факт не столько радовал меня, сколько расстраивал. Ведь я не хотел быть заменой отцу Карлу. Я хотел быть для Габриэля тем, кем являюсь. А для этого нужно было на что-то решиться.
Шли дни, но как бы я ни пытался отогнать от себя мысли о Габриэле, они не уходили и я уже отчаялся обрести хотя бы кратковременный покой, пока однажды не позволил себе поддаться пускай недолгому, но самообману.
В тот день я решил выбраться в город. Семинаристское здание мне приелось за несколько месяцев безвылазного пребывания в четырёх стенах. Мои соседи по комнате уже наведывались в город несколько раз и каждый раз звали меня с собой, но я отказывался. И вот, когда они в очередной раз собирались на вылазку, я начал подумывать о смене обстановки. Из-за своих дурацких терзаний я чувствовал себя совершенно уставшим и настроение было унылым до крайности.
Думаю, в очередной раз надеяться тебя вытащить на свет божий бесполезно? – хмыкнул Линдслей, блеснув золотистыми глазами.
– Да вот не знаю… Почему бы и нет, – решился я.
– Неужели? – Джек даже рот открыл, но увидев, как я скривился от его гримас, засмеялся: – Ну наконец-то! Даже монахи ходят развлекаться в пабы, а ты всего лишь семинарист и сидишь безвылазно в этой каменной махине! Переодевайся, сейчас дождёмся Дарси и пойдём. Ты разрешение-то взял?
– Разрешение? – я, расстёгивая подрясник, вопросительно посмотрел на него.
– Чёрт, сразу видно новичка, – почесав в затылке, проворчал Линдслей. – Иди к управляющему и возьми разрешение на выход. А то ещё скажут, что сбежал, и наказание назначат. Ты же знаешь этих зануд.
Я послушался совета Джека и наведался к управляющему. Тот, проверив, не числится ли за мной каких-либо нарушений, выдал мне листок с подписью, заявив, что если я где-нибудь в овраге по пьяни разобью себе голову, то это будет моя вина.
Заверив его, что этого не случится, я поспешил уйти, глупо улыбаясь всю обратную дорогу мыслям о сварливом старике.
У ворот меня уже ждала неразлучная троица моих соседей, которая с громким улюлюканьем и важным видом – словно впервые – вышла наружу, после чего я вверил свой досуг в руки приятелям, которые должны были познакомить меня со всеми занимательными местами поблизости.
И вот, ближе к вечеру, мы – чуть пьяные после некоторого пребывания в местном пабе за кружкой пива – подошли к небольшому, двухэтажному старому зданию.
– Это старые кварталы Блэкберна, – сообщил мне Линдслей и, хихикнув, добавил: – И сейчас мы покажем нашему святоше кое-какие нехорошие места. Ты же никогда не был в таких, ведь верно? Признайся!
– Да иди ты! – фыркнул я, боднув пьяного Джека в лоб, чтобы он перестал наваливаться на меня, как дохлый конь.
Оглядевшись по сторонам, я понял, что, по всей видимости, мы пришли в квартал красных фонарей: кругом в свете многочисленных фонариков над дверьми мелькали странные личности, в большинстве своём женщины, ввиду холодной погоды завёрнутые в шерстяные шали. Смеясь и переговариваясь, они показывали вульгарные, пошлые жесты прохожим, зазывая насладиться утехами плоти.
«Со мной ты забудешь обо всем, сладкий!» – крикнула одна из девиц вслед какому-то пожилому джентльмену.
Вот и мы – не успев ступить на эту землю нищеты и разврата – сразу же были окружены шлюхами, поющими медоточивые дифирамбы нашим персонам:
«Ах, какие мужчины!»
«Вы хотите чего-то особенного?»
«Красавчики… Вы ведь семинаристы, нет? И почему в священники идут такие сокровища, а на свободе всякие уроды гуляют!»
«Эй, птенчик, выберешь меня – не пожалеешь, – промурлыкала одна из проституток, поворачивая к себе мою голову за подбородок. У неё были рыжие волосы и родинка над губой. – После того, как святым папиком станешь – нельзя будет». Я выдернул подбородок, и она, расхохотавшись, воскликнула: «О ля-ля! Обожаю скромников! Какой милашка!»
– Вы уж меня извините, но я тут не останусь, – прошипел я Джеку на ухо, – Эти женщины отвратительны.
– Расслабьтесь месье Уолтон, они же шлюхи! – ухмыльнулся Джек, отвешивая шлепок одной из жриц и слыша в ответ заливистый, чуть грубоватый смех. – Их никто не учил манерам, они созданы для удовлетворения мужских потребностей, не более.
– А как же элитные бордели? – спросил Альфонс, задумчиво скользя взглядом по разгуливающим проституткам. – Говорят, там всё по высшему разряду.
– А у тебя есть столько денег? – хмыкнул Джек, неспешно скользя по улице. – Если есть, то ты угощаешь.
– Откуда?! – поморщился Альфонс, – Я же не граф какой-нибудь и богатенького дедули на смертном одре у меня нет.
– Ну тогда чего спрашиваешь.
Вскоре мои приятели, выбрав себе по даме, меня покинули. Последним, как это ни странно, ушёл Джек:
– Пошли со мной? И тебе шлюху подберём, – закуривая, предложил он, – ещё вся ночь впереди – всё с лихвой успеем.
– Нет, ты иди, а я ещё пройдусь, посмотрю, – отказался я, думая, что если не отвяжусь от великодушных друзей, то они точно затащат меня в этот крысятник.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Линдслей и, махнув рукой, развернулся и направился к одному из домов. – Осторожнее там. Я не смогу играть роль утешителя с серьёзным выражением лица, если тебя изнасилуют.
«Придурок», – пробормотал я, направляясь в противоположную сторону.
Постепенно женщин стало меньше и, спустя две минуты пути, я увидел похожую картину. С одним лишь различием – улицу заполоняли мужчины всех возрастов: от тонких, милых мальчиков лет десяти-двенадцати, до взрослых мужчин. Но большую часть этого сборища составляли юноши моего возраста и чуть младше. Это что – мужчины-проститутки?!
Я понадеялся, что глаза мои не стали круглыми как блюдца, поскольку я был намерен пройти незамеченным, не привлекая внимания. В мужской толпе это было куда проще, чем среди женщин. Но я не учёл одной важной детали…
– Ого, – в моё плечо вцепилась чья-то рука и, резко развернувшись, я увидел какого-то мужчину в цилиндре. Блондин, со светло-зёлеными глазами, он как-то странно улыбался. – Какой смазливый мальчик. Из какого ты дома? Я бы тебя купил.
У меня внутри всё замерло: он что – принял меня за проститутку?!
– Я что – похож на шлюху? – процедил я сквозь зубы, сбрасывая его руку с плеча и незнакомец вопросительно поднял брови:
– Не понял?
– Я не шлюха, кретин, я посетитель! – бросил я и, развернувшись, направился прочь. Проходя же мимо одного из домов, остановился как вкопанный. Я даже испугался. На секунду мне показалось, что я увидел Габриэля.
Но нет – это был просто похожий на него парень: примерно того же роста, телосложения и с подобной прической. Скрестив руки на груди, покрытой мятой рубашкой, он стоял у стены и болтал с другими мальчиками. Чёрт возьми, но как похож! Особенно в профиль.
– Эй! – услышал я уже знакомый голос и, кипя от злости, повернул голову в сторону уже изрядно поднадоевшего мне мужика. Он остановился и сказал: – Я знаю, что ты не шлюха, но ты же всё равно ищешь партнера на ночь. Я предлагаю тебе провести время вместе. Взамен проси, чего хочешь.
Тем временем, светловолосый парень, повернув голову, заметил, что я смотрю на него. Я решил отвязаться от приставучего типа раз и навсегда.
– Послушайте, мистер, я уже, кажется, ясно дал понять, что не нуждаюсь в подобных предложениях и не собираюсь ни с кем спать! Вам ясно?!
– Так-так, месье Блейк, что я вижу. Уводите моего клиента? – мои плечи внезапно обвили чьи-то руки и я, повернув голову, с содроганием увидел того самого парня, так похожего на Габриэля. Вблизи сходство практически исчезало: черты лица были другими, губы более пухлыми, а глаза, помимо голубого имели зелёный обод вокруг зрачка.
– Не трясись, парень, ты только мой, – пропел он, очертив большим пальцем контур моей нижней губы. – А мистеру Блейку я могу предложить Генри – он тоже острижен à la boy-séminariste [1]. – он любезно и одновременно ехидно улыбнулся, видя, как поморщился мужчина-блондин.
– Извини, но я не люблю малолеток, – сказал он, – Этому сопляку нет и пятнадцати.
– Ему шестнадцать, – вроде бы оскорбился за коллегу парень. – Но желание клиента – закон. Не хотите – как хотите. С вашего позволения, мы пойдём. – и, с силой дёрнув за талию, он увлёк меня к дому, возле которого стоял до этого.
– Эй, ты куда меня ведёшь? Я не говорил, что покупаю тебя! – возмутился я, пытаясь высвободиться из цепких рук своего спасителя.
– Не дёргайся, иначе после ты точно от него не отцепишься, – процедил сквозь зубы парень. – Он смотрит нам вслед, – заведя внутрь дома, где стоял жуткий гвалт, он застонал и зажал уши руками: – Чёрт возьми, будь они прокляты со своими лужёными глотками! – он поднялся по деревянной лестнице и, открыв дверь, толкнул меня внутрь комнаты, зашёл сам и захлопнул дверь. Глубоко вздохнул, упал на кровать, застеленную зелёным одеялом, раскинув в стороны руки, и затих.
– Я, конечно, тебе благодарен, но я, пожалуй, пойду. – сказал я, направляясь к двери.
– Так быстро? – поинтересовался он, закинув руки за голову и с живым любопытством глядя на меня.
– Да. Я не нуждаюсь в услугах подобных тебе.
– «Подобных мне»! – фыркнул парень. – Я слышу презрение? Но что тогда такой «бесподобный» сноб, как ты, забыл в этом квартале?
– Меня привели сюда друзья. Я не знал, что здесь есть такие места.
– Да ты, никак, девственник? – хмыкнул тот, садясь на кровати и устремляя на меня морской взгляд.
– Не думаю, что это тебя касается, – ответил я. – Я пойду. Спасибо, что выручил.
– Ты совсем идиот или притворяешься? – спросил он, глядя на меня, как на слабоумного, – Ты что – хочешь выйти за дверь и попасться тому мужлану прямо в руки? Он обычно долго вертится здесь. Но, если тебе так противно находиться в одной комнате с таким, как я, то не смею задерживать. Вали – я не привязывал тебя! – я молча смотрел на него. Он был прав – если я сейчас выйду наружу, то вполне вероятно, что тот тип снова привяжется.
Парень, видя моё замешательство, усмехнулся и спросил:
– Значит, всё-таки, тебе нужно что-то?
– Нет, я же сказал, что не хожу по шлюхам! – выпалил я, почему-то чувствуя себя жутко смущённым. Хотя чего мне было стыдиться – я не собирался спать с ним.
– Тогда зачем пялился на меня так, будто привидение увидел? – фыркнул тот. Видимо, он не сильно мне верил.
– Я случайно принял тебя за своего знакомого. Это было неожиданно.
– Да ладно? Что – правда? – покуражился он и подошел ко мне. – И что же за знакомый?
– Тебя это не касается. Ты просто похож на него.
– Старый друг?
– Вроде того. – я смотрел, как он опёрся о дверь напротив меня.
– А может… ты влюблён в него? – он был близко. Так близко, что я почувствовал странный запах, исходящий от него. Очень странный, но чертовски приятный. На мгновение я даже забыл, что передо мной – парень, торгующий собой, как вещью, и что нахожусь я в публичном доме.
– Запах. – не успев подумать, сказал я.
– Что «запах»? – он слегка нахмурился, и это выражение вновь напомнило мне любимого мной Габриэля.
– От тебя странно пахнет.
– Наверное, невинностью, – слегка насмешливо, но словно бы всерьёз отозвался он.
– Хорошая шутка. – фыркнул я, но тот снова улыбнулся и покачал головой:
– Мне говорили, что от меня пахнет, как от невинного ребёнка – молоком. Многим это не нравится. Говорят, ощущение, что трахаешься с малолетним сопляком. Хотя я ничего такого не чувствую…
– Молоком… вот как… – пробормотал я, находясь в лёгком ступоре. Так вот что это был за запах. От Габриэля пахло по-другому – смутно-сладостно, как от раздавленного цветка. Этот же запах был свежим и волнующе-нежным. Это было так странно – ощущать подобное благоухание от человека, живущего в грязном борделе и торгующего собственным телом.
Я не уловил момента, когда он поцеловал меня, но это было, несомненно, приятное ощущение. И этот запах… Как бы ни стыдно мне было в этом признаться, но больше всего меня пленил именно он. Хотя Габриэль и пах по-другому, но от аромата этого «мальчика на ночь» моё воображение как никогда живо рисовало мне ту шелковистую кожу, золотые волосы и нежные алые губы.
Я знал, чем рискую: посещение публичных домов грозило букетом заболеваний, но – держа в объятиях этого мальчишку, так похожего на Габриэля, я не мог противостоять искушению. Ах, Габриэль, если бы я мог так же просто прийти к тебе, раздеть и поцеловать тебя, как целую сейчас этого юношу – оскверненного, запятнанного множеством чужих рук, но пахнущего, как невинный агнец. Если бы я мог… Но для этого мне предстоит пройти немалый путь. А пока я просто хочу забыть обо всём и обмануться.
«Карл…» – я поднял голову и увидел перед собой лицо Габриэля, тело Габриэля. Моё лицо гладили ладони Габриэля, пальцы Габриэля путались в моих волосах, губы Габриэля прижимались к моим губам.
Пускай лишь на одну ночь, но я буду обнимать тебя. Если мне суждено сойти с ума, то разум свой я отдам без колебания, если моей вечной галлюцинацией будешь ты.
Проснулся я от того, что меня кто-то осторожно тряс за плечо.
– Эй, просыпайся, шлюхоненавистник. Уже утро. Тебя в этой твоей семинарии не причешут за долгое отсутствие?
– А… да… – я с трудом открыл глаза и поднял голову от подушки. За окном стояли предрассветные сумерки, хотя было уже наверняка около шести часов утра. Сев на постели, я огляделся. Значит, мне не приснилось – я и вправду провёл ночь в борделе. – Я что – уснул?
– Ага, – с довольной улыбкой отозвался белокурый парень, растянувшись под одеялом на животе во весь рост и покачивая в воздухе ногами. – Почти сразу после того, как кончил.
– Ясно. – Значит, мне точно не показалось. Да и не думаю, что то совершенно невыразимое удовольствие, что мне довелось испытать в эту ночь, было сном. Я чувствовал его обнажённое, упругое тело, я целовал его и едва ли не сгорал от жара и наслаждения в соитии с ним. Теперь я понимал, почему мало кто может отказаться от плотской любви. Потому что никакой духовный трепет не сравнится по силе с трепетом тела. Да, возможно, он чище, но никак не сильнее.
«Боже, что же я наделал…», – одеваясь, со стыдом подумал я. На самом деле, я почти не жалел, что поддался ласкам этого паренька, хотя сам себе признавался в этом с трудом. Он был мне приятен, несмотря на свою профессию. Он явно отличался от тех омерзительных женщин и слащавых до гадости мальчиков, разгуливающих по кварталу и вешающихся на плечо каждому встречному.
– Как тебя зовут? – спросил я. Парень поднял брови и промурлыкал в ответ:
– Габриэль.
– Что?! – я даже дёрнулся, а он засмеялся и толкнул меня ногой.
– Спокойно, я пошутил. Ты часто повторял это имя ночью. Так вот как зовут твоего друга, я прав?
– Да, – ответил я, застегивая рубашку. – И всё-таки?
– Тебе необязательно знать моё имя, – сказал он, и в его тоне мне послышалась едва уловимая грусть. – Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. Мы провели прекрасную ночь (должен сказать, для девственника ты неплох) и сейчас разойдёмся, чтобы больше никогда не увидеться, потому что у тебя уже есть тот, кого ты любишь. Поэтому я не скажу своего имени и твоё знать не желаю, усёк?
– А ты жесток. – усмехнулся я, слегка удивлённый его реакцией.
– Это не твоя семинария, приятель, это бордель – яма, в которой среди грязи и пороков копошатся разного рода твари. И я – одна из этих тварей. Незачем тебе мараться в этом дерьме. Поэтому одевайся и проваливай, пока тебя не прищучили высокопоставленные попы.
– Говори, что хочешь, но ты явно другого рода тварь, – ответил я, останавливаясь возле двери. – За прошедшую ночь я видел много шлюх, и ты отличаешься от них. Проституция – лишь твоя работа, но не суть. Поэтому я хотел бы узнать твоё имя.
– Какие пафосные речи, – ухмыльнулся он, завязывая простыню на бёдрах и сгребая пальцами деньги с прикроватного столика. Ступив с кровати на пол, юноша подошёл ко мне – изящный и красивый, с касающимися обнажённых плеч кончиками белокурых волос. Взяв мою руку, он вложил деньги мне в ладонь и стиснул на них пальцы.
– Зачем? Это плата, – сказал я. Кривая усмешка изогнула губы юноши и он, приблизившись, прошептал:
– Ты сам только что сказал, что проституция – лишь моя профессия. А я ещё не отмечал тебя в списке. Значит, ты ничего мне не должен.
– Что? Но как? – я озадаченно смотрел на него, и парень на секунду прикрыл глаза с выражением бесконечного терпения, а после ответил:
– Я переспал с тобой, придурок, потому что ты мне понравился, а не потому что ты мой клиент! А теперь вали. – Он подтолкнул меня к двери.
– Так ты не скажешь, как тебя зовут? – вывернувшись, всё же спросил я. Он улыбнулся по-мальчишески непосредственной улыбкой, а после поцелуем приник к моим губам, давая мне возможность ещё раз ощутить его заманчивый аромат, так прекрасно сочетающийся с гладкой кожей.
– Ты, определённо, мне нравишься… – прошептал он, целуя меня за ухом, а через мгновение я оказался в коридоре, недоумённо созерцая деревянные узоры и трещины на двери, за которой провёл сегодняшнюю ночь.
Возвращаться было бесполезно, да и незачем – он был прав. И был прав, что не сообщил своего имени и не позволил мне раскрыть своё. Давая имя вещи или определенному человеку, мы привязываемся к нему. Эта связь может быть незаметной для нас самих и со временем истончиться, но наложенный ею отпечаток может повлиять на нашу жизнь самым неожиданным, порой даже кардинальным образом. Мы – люди – словно мокрая глина: соприкасаясь с чем-либо, оставляем на себе отпечаток, который, застывая после, остаётся в нас навечно. Узнав его имя, я бы не мог не вспоминать о нём. Узнав моё имя, он не смог бы не вспомнить обо мне и о том, что я говорил ему, а наговорил я ему достаточно. Я не понимал, как этот парень терпит такую жизнь – изо дня в день отдавать себя на растерзание незнакомым людям, которых нисколько не волнуют его чувства. Я сомневался, что ему нравится это. Он не из тех людей, которые могут получать удовольствие от насилия над собой.
Я надеялся, что он сможет уйти от этого образа существования и найти себя в достойном деле. О, пожалуй, это было одно из моих наисильнейших желаний в тот день. Я желал счастья этому человеку. Я верил в него, как верил в самого себя, и надеялся, что ему – как и мне – Бог укажет верный путь.
Когда я вернулся в семинарию, то был встречен сонными, но не без хитрецы выражениями лиц своих соседей по комнате.
– А вот и наша ранняя пташка. Ты куда пропал прошлой ночью? Мы искали тебя, но ты как сквозь землю провалился.
– А… я… – и замялся, не зная, что сказать и чувствуя, как лицу стало слегка жарковато.
– Что – правда?! – Джек округлил глаза и пихнул ногой в бок Альфонса, – Неужели наш святоша соблазнился какой-нибудь симпатичной бабочкой?
Я не ответил и прошел к своей кровати, на которой, сложенная, лежала сутана.
– Карл?
– Отстань.
– Эй, брат, да не злись ты! Это нормально и стыдиться тут нечего, – протянул Линдслей, с лица которого не сходила довольная улыбка. Так и хотелось дать ему в нос.
Но дело было даже не в стыде. Мне было не по себе от мысли, что я ничем не могу помочь тому парню, что сейчас, наверняка, досыпал на старой кровати в обшарпанном борделе, укрывшись колючим шерстяным одеялом. Ничем не могу помочь, потому что он сам выбрал этот путь. Ах, идеалистичные мысли девятнадцатилетнего юнца, но мне и вправду не хотелось, чтобы он оставался в той яме, полной тварей. Судьба жестока, но жить, помня о бедах и несправедливости, помня о потерях – это проклятие, с которым люди должны жить – и тут уж ничего не поделаешь.
– Эй, брат, у тебя есть конспекты по латыни? Я куда-то потерял последнюю тему, а до сегодняшнего занятия нужно переписать…
После этого случая с борделем, у меня отпало всяческое желание выходить за ворота семинарии. Хотя, я немного развеялся, это точно. Но мыслей в голове стало ещё больше. А ещё я испытывал непреодолимое желание увидеть Габриэля, но его, как назло, нигде не было видно, а к нему в комнату я идти не рискнул, опасаясь, как бы он не заподозрил неладное – будто я преследую его.
Но на следующий день я всё же встретил его в столовой. Он сидел как всегда один за столиком и неспешно завтракал. Было видно, что аппетита у него особого не было, и вообще вид у Габриэля был какой-то болезненный.
«Снова истязал себя», – подумал я, чувствуя, что аппетит у меня тоже стремительно пропадает. Потому, взяв пару тостов и чашку чая, я направился к свободному столику, когда заметил, что Бенджамин Хафнер, проходя мимо с двумя своими приятелями, наклонился к уху Габриэля и что-то сказал ему. Тот не пошевелился, но я заметил, что пальцы на чашке сомкнулись намертво. Габриэль стал белым, как мел.
Эта скотина…
Я направился к столику Фостера, намереваясь разогнать эту явно подзадержавшуюся компанию и заодно отвести душу. Этот буржуй мне никогда не нравился. Кроме того, он уже однажды домогался Габриэля и – судя по тому, что я видел в ночь, когда этот болезненный юноша открыл мне свою тайну – преследует его до сих пор. А этот идиот мне так ничего и не сказал об этом!
Иногда мне хотелось отвесить Фостеру изрядный подзатыльник, чтобы он перестал молчать, как рыба, но понимал, что это не поможет: Габриэль такой, какой есть, и пытаться изменить его бессмысленно.
Однако, не успел я сделать и шага, как Хафнер, столкнувшись с одним из семинаристов, опрокинул поднос прямо на себя и буквально вылетел из столовой, ругаясь так, что некоторые из преподавателей, подняв головы стали вглядываться в зал в поисках источника сквернословия.
Я ухмыльнулся. Вот и вернулась тебе твоя же мерзость, сукин ты сын. Глупо полагать, что, делая гадости, сможешь избежать наказания.
Габриэль же удивлённо смотрел на всё это, словно находясь в замешательстве. Решив больше не оставлять его одного, я подошёл к его столу и, поздоровавшись, спросил разрешения присоединиться к нему. Он рассеянно кивнул, словно бы не услышав, что я ему сказал и вновь уткнулся в свою чашку.
– Ты сегодня необычайно тих, – осторожно заметил я. – Что-нибудь случилось?
– Я не выспался, – ответил он, однако, бледность после встречи с Хафнером прошла и щекам вновь вернулся пусть и едва заметный, но румянец. – Больше ничего не случилось, – он не смотрел мне в глаза. Я чувствовал, что он лжёт.
– Ты снова истязал себя, верно? – не выдержал я.
– Я не истязаю себя, я обретаю покой. – отозвался он и, двинувшись, поморщился, при этом умудряясь каким-то образом сохранять свою обычную изысканную осанку. – Я не хочу говорить об этом.
Боясь, что сболтну лишнего, я залпом выпил половину чашки. Я не понимал, как можно каждый раз так насиловать себя, пускай даже ради обретения забвения. Настроение было не самым лучшим, что у него, что у меня. Нужно было как-то разрядить атмосферу.
– Те розы, что ты набрал в прошлый раз в саду… они прекрасно смотрелись на алтаре. Из них сплели праздничную гирлянду и венок на голову статуе Святой Марии.
– Да, – он слегка улыбнулся. – За что мне всегда нравились монастырские сады – это за то, что в них очень красивые цветы.
– Ты любишь цветы? – спросил я.
– Даже не знаю…– Габриэль сдвинул брови на переносице, допивая чай и ставя чашку обратно на блюдце. – Нет, наверное. Я к ним равнодушен, просто… среди них чувствуешь себя в безопасности, вернее… просто хорошо.
О нет, Габриэль. «В безопасности» – именно это ты и хотел сказать. Ты любишь цветы с шипами, цветы с огненными жалами и жёсткий тёрн, потому что это – их оружие. Ты, как эти цветы, не можешь обходиться без оружия. У тебя есть при себе перочинный нож, ты сам мне говорил о нём. Возможно, даже сейчас он лежит в кармане твоих брюк и ждет своего часа, чтобы запеть и вонзиться в горло любому, кто попытается сломать тебя. Чтобы выжить, красоте необходимы собственные тернии, ведь каждый цветок грозит быть срезанным. Такова участь всех безобидных растений и ты это прекрасно знаешь, Габриэль. За это я и люблю тебя. За твои шипы и нежные цветы. Самое прекрасное существо из когда-либо встреченных мной… Я не отпущу тебя, иначе после возненавижу себя самого за упущенный шанс быть с тем, к кому испытываю такие всепоглощающие чувства.
– Я понимаю, о чём ты, – сказал я, и он кивнул, расплывшись в улыбке.
– Хорошо, а то я не знал, как выразиться конкретнее.
– Порой слова не так уж и важны, – заметил я, – Можно понять чувства и желания человека, лишь всмотревшись в его лицо, прочитав по глазам и жестам те эмоции, что он испытывает.
– Должно быть, ты проницательный человек, Карл, раз владеешь этой тонкой наукой, – усмехнулся он, – Большинство людей нашего времени большое значение придаёт речи и соответствию манер этикетной норме. А она, как правило, подразумевает лицемерные улыбки и холодную вежливость.
– Глупое общество, – фыркнул я. – Что хорошего – быть фарфоровыми болванчиками в кринолинах и фраках? Люди должны в первую очередь оставаться людьми – чувственными и настоящими. Это и есть жизнь. Всё остальное – игра по ролям, которые каждый выбирает себе сам, а приходя домой недавний куртуазный джентльмен сбрасывает с себя фрак и тесный воротничок, переодевается в простое платье и идёт в кабак веселиться в компании простолюдинов и гулящих девок. Там он выплёскивает свои эмоции, снимает скопившееся за день напряжение, накопленное во всех этих светских клубах. Вот они – настоящие люди. Как бы ты ни старался играть свою роль исправно, природа всё равно берет своё. Только настоящее постоянно, и только непритворное делает нас по-настоящему счастливыми.
Габриэль, откинувшись на спинку стула, пристально смотрел на меня. Взгляд был странным, и я подумал – не перегнул ли палку в своих измышлениях? Порой, развивая ту или иную мысль, я так увлекался, что не мог остановиться, пока не доведу её до логического завершения. Многих это утомляло, но выражение лица Габриэля было таким серьёзным, словно в душе у него возникало что-то куда более сильное и опасное, чем просто скука или пренебрежение.
– Вот значит, как ты думаешь, – сказал он совершенно нейтральным, спокойным тоном. В голосе не слышалось ни гнева, ни осуждения, ни презрения. Лишь лёгкая задумчивость. – Твои слова напоминают мне некоторые суждения моего брата. Ты…удивительный человек, Карл.
– Почему ты так думаешь? – спросил я, немного удивлённый его неожиданной откровенностью. Габриэль поднял взгляд, и я на мгновение вновь попал под гипноз его ангельского лика.
– Ты честен с собой и не боишься проявлять свои истинные чувства, не боишься осуждения других. Это дорогого стоит.
«Не боюсь осуждения?.. О, если бы. Кое-чьего осуждения я страшусь больше всего на свете…» – подумал я, пряча глаза за чашкой.
Над головами семинаристов раздался звон колокола, возвещающий об окончании трапезы…
Этот разговор не выходил у меня из головы последующие несколько дней. То и дело в памяти всплывали отдельные отрывки моих и Габриэля фраз, и с каждым разом я всё больше убеждался в том, что хорошо понимаю его и те чувства, что он испытывает. Возможно, даже лучше, чем он сам себя. Эта его неуверенность в собственных силах приводила в замешательство даже меня. Должно быть, потому что я был в этом плане более решительным, чем он. Мне очень хотелось передать эту уверенность ему, укрепить наши хрупкие и такие болезненные для меня отношения.
Но не прошло и недели, как весь заботливо выстроенный нами мир чуть было не разлетелся в прах.
Беря в расчёт нынешнее состояние Габриэля, я подумал, что ему бы тоже не помешало немного развеяться, и решил предпринять попытку вытащить его на прогулку в город. Мы как раз договорились встретиться за трапезой.
Не обнаружив его во время обеда в столовой, я слегка забеспокоился и решил пойти к его комнате.
Ещё на подходе к закрытому на реставрацию коридору, я услышал стук. Удары повторялись раз за разом, и когда я ступил в проём, то разглядел в сумраке человеческий силуэт, стоящий напротив двери Габриэля.
– Открывай немедленно! – прошипел человек, и я с удивлением и яростью узнал в нём Бенджамина. Так вот почему Габриэль не появился на трапезе – этот ублюдок снова прицепился к нему!
– Ты не можешь так поступать со мной! – прорычал Хафнер, – Сначала соблазнил, как шлюха, а после бросил! Да кто дал тебе право втаптывать меня в грязь!
В ответ была лишь тишина, от которой Бенджамин разъярился ещё больше:
– Плевать, я все равно получу то, что хочу! Интересно, что ты будешь делать, если я сломаю дверь? – процедил Хафнер, – Она совсем хилая, Габриэль. Не думаю, что ты…
– Интересно, что ты будешь делать, если я сломаю тебе шею? – спросил я у него из-за спины. – Она совсем хилая, Хафнер. – от неожиданности тот шарахнулся от двери и чуть не сбил меня с ног, благо я успел отскочить в сторону.
– Кто здесь?! – он напряжённо всматривался в полутьму, пытаясь узнать меня.
– Святоша к вашим услугам, сэр, – ответил я, нюхом чуя, что нарываюсь на неприятности. Почему-то в такие моменты мой язык становился моим врагом и по остроте далеко превосходил моё оружие.
– Снова ты. – Тон Бенджамина был настолько пропитан злостью, что я даже на мгновение испытал некоторую жуть. – Что ты там пролаял о моей шее, щенок?
Да, определённо. Переборщил я.
– Оглох? Я тебя спрашиваю, дворняга!
Дворняга... Решил надавить на моё происхождение.
– Я думаю, тебе лучше убраться отсюда, и сейчас же, – стараясь сохранить спокойствие в голосе, сказал я. – Оставь его в покое.
Во мне медленно поднималась злость. Если эта мразь ещё хоть раз заикнётся о моей семье…
– Мне плевать, что ты думаешь! Не лезь не в своё дело, – огрызнулся он. – Пока папаше не пришлось отпевать собственное отродье…
С меня хватит.
Ослепленный яростью, я набросился на наглеца. Я бил, совершенно не думая о последствиях. Не знаю, каким образом я смог повалить Бенджамина, который был на голову выше и раза в два сильнее, но я знатно разбил ему лицо.
Молотя кулаками, я слышал мерзкий хруст сломанного носа и чувствовал костяшками пальцев скользкую тёплую кровь, что лилась оттуда.
Сам я отделался лишь разбитыми губами и оторванным рукавом подрясника. Невиданное везение, но для меня оно обернулось катастрофой во всех смыслах.
В какой-то момент в драку вклинился выглянувший из комнаты на шум Габриэль.
– Прекрати! Отпусти, ты же убьёшь его! Карл!!! – меня оглушил удар в челюсть, и я отлетел от Хафнера, но тут же вскочил на ноги. Кровь буквально кипела, словно выжигая вены и артерии изнутри. Мне казалось, что всё, чего бы я коснулся в тот момент, вспыхнуло бы разрушительным пламенем.
Полностью ошарашенный, я смотрел на стоящего у противоположной стены Габриэля. Это он ударил меня.
Расширенные в испуге голубые глаза говорили сами за себя: он боялся, что я могу наброситься на него также, как и на Хафнера. Должно быть, вид у меня и впрямь был безумный.
