Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)
Путешествие до Лондона из-за обильной и жирной грязи на дорогах заняло не больше и не меньше недели. Я был не в настроении и в душе зол на весь белый свет. Лоран же выглядел крайне усталым и почти все время спал, завернувшись в свой фиолетовый плащ и зарывшись носом в мягкий, пушистый мех на капюшоне.
Я уже потерял счет гостиницам, что мы сменили по дороге до Вестминстера. И вот, наконец, ранним утром восьмого дня, забрызганный до половины грязью бруэмовский кеб подкатил к большому старинному особняку, окруженному заросшим садом, что – как это ни странно, не делало его одряхлевшим или неприятным, совсем наоборот. Я бы назвал его таинственным.
Поспешно распрощавшись с кучером, который помог донести чемоданы до двери, я и Лоран с явным облегчением поднялись по ступенькам.
Постучав дверным молотком в виде женской головы, я внезапно заметил, что дверь слегка шатается, словно не заперта. Решив проверить свою догадку, я взялся за витую ручку и – нажав на нее, потянул дверь на себя. Она с тихим скрипом открылась.
– Странно. Они что – уже не спят? – подняв брови спросил я. Лоран – тоже не менее озадаченный, пожал плечами.
Затащив багаж внутрь, я – осмотрев первый этаж, оставил Лорана избавляться от верхней одежды и в поисках наставников поднялся по тихо скрипящей лестнице на второй ярус.
Их я обнаружил в одной из спален.
Хрупкий и изящный Парис, в полутьме пасмурного утра чертовски похожий на женщину, словно большой кот спал на Эйдне, расслабленно положив аккуратные руки на смуглую, широкую грудь премьера. Дегри же, в свою очередь, одной рукой обнимал любовника за талию, а на другой спал, пропустив ее под белоснежной подушкой.
Черт возьми, пусть теперь только попробуют возмутиться моим с Лораном отношениям! Даже дверь запереть не потрудились…
Чувствуя, что заливаюсь краской, я тихо прикрыл за собой дверь и, словно на ватных ногах, спустился вниз. Бесстыдство бесстыдством, но они чертовски хороши. Причем хороши совершенно по-своему. Прекрасны также, как прекрасен мой Лоран; также, как запрещенный труд; также, как плоды с Древа Познания. Красота противоречия и свободы. Мог ли я не любить или презирать их после такого?
– Они не спят? – спросил меня Лоран, когда я вернулся, подняв уставшую голову с мягкой обивки расшитого золотистыми лилиями дивана.
– Они…спят. Думаю, нам не стоит их беспокоить. – ответил я.
– Андре, давай тоже найдем комнату. Я так устал…– Лоран обессиленно уткнулся носом в диванные подушки и я, присев рядом, погладил своего протеже по багряным волосам.
– Конечно, мой милый Орфей. Иначе я свалюсь замертво…
Когда я разлепил стянутые сном веки, то сразу же подумал, что не только мне известна тайна Париса и Эйдна. Но и они явно получили достоверные доказательства моей более чем доверительной близости с моим подопечным – дверь в комнату была приоткрыта, что свидетельствовало о недавнем визите. Лоран же – мой милый, по-детски непосредственный Лоран, спал рядом, свернувшись в моих объятиях словно усталый херувим. А я – пребывая до этого момента в забытье, по привычке зарылся носом в его душистые кудри, которым могла бы позавидовать любая модница нашего времени. Лицо в обрамлении темно-кровавых волос бледное, как бескровная луна. Должно быть, столь долгое путешествие вкупе с последними событиями окончательно вымотали его. Окинув юношу взглядом, я понял, что он лег спать даже не до конца раздевшись – лишь стащив с себя все, что могло сковывать или сдавливать тело, оставшись в выпущенной наружу сорочке и белых хлопковых кальсонах, свободно сидящих на стройных бедрах и изящных ногах. Хотя я не лучше – вообще не потрудился даже сменить повседневную одежду на спальную.
Как же он здесь оказался, хотя мы ложились спать в разных комнатах?
Я вспомнил, как во время сна с тихим стуком закрылась дверь, а после в мои руки прилезло что-то теплое и живое. Похоже, тогда-то Лоран и перебрался ко мне в кровать. В нем еще столько трогательных черт от ребенка… Неужели, когда будут осуществлены все необходимые процедуры по восстановлению его «я», это все исчезнет?
Сказать по правде, я так уже привык к «Лорану-ангелу» – ранимому, бесхитростному и ласковому существу, что отчасти опасался – смогу ли я привыкнуть к «Лорану-человеку»? Но ангела любить просто. Также, как можно полюбить и демона, ведь они имеют одностороннюю сущность. Куда сложнее найти подход к человеческой натуре – легкомысленной, словно взлетающая пыль. Беспокойной, переменчивой и не выносящей оков. При сковывании же впадающей в крайности – либо разрушая все вокруг, либо умирая. Смогу ли я принять такого Лорана и не предать его веру в меня, не запятнать данный его устами мне ангельский ранг?
Я смотрел в спящее лицо своего возлюбленного и думал, что порой ненавижу человеческую природу, которая всегда так легко смущается сомнениями и тревогами и в итоге допускает много, фатально много ошибок, так и не придя из десятков тысяч неверных к какому-то одному, но прочному, устойчивому выводу. В этом и есть наша слабость – мы с трудом сохраняем равновесие, даже стоя обеими ногами на земле.
– Должно быть, вы очень устали, раз даже не удосужились запереть за собой дверь, – сказал Эйдн, появляясь в обитой бледно-коралловыми обоями столовой, где я и Лоран дожидались обеда. Завтрак мы давно уже проспали и теперь вожделенно прислушивались – не зазвенит ли цокот каблучков нанятой горничной по начищенному старому паркету?
– Прошу прощения, сеньор Дегри, я не знал что мне нужно запираться от вас в спальне, чтобы отдохнуть. – не удержался я от ехидства, отмечая про себя, что с начала своего обучения под покровительством этих двоих совершенно потерял страх к суровому черноволосому итальянцу.
Эйдн, сев за стол, сладко и одновременно иронично улыбнулся, и я понял, что ляпнул что-то не то.
– Я не об этом, Андре. Я имел ввиду то, что близость Вестминстерского аббатства отнюдь не означает невозможность грабежей окрестных домов. А ключи специально для недогадливых лежали на столике в центре гостиной.
– Ах, вот вы о чем… Да, это моя оплошность, сеньор…я учту. – мигом смутился я, опуская взгляд в стол. Проклятье, надо же было так просчитаться!
– В следующий раз будьте осмотрительнее. Если этот чудесный особняк ограбят, хозяева с нас взыщут весьма солидную сумму, чего я допустить никак не могу…
Я, слушая его, едва подавил желание передернуться. Мадонна, и почему в таких случаях в его манере речи мне всегда чудится сдержанная угроза?! Он явно знает, куда надо надавить, чтобы урок был усвоен раз и навсегда.
– Да, сеньор.
Спустя несколько минут в столовую спустился Парис – слегка сонный, но свежий и отдохнувший. В чисто английском облачении он поразил мое воображение куда сильнее, чем в одежде Италии и Франции. Казалось, на фоне строгого черного сюртука и шотландского клечатого жилета его золотая красота засияла еще ярче.
– Good morning, друг мой. Вижу, вы уже целиком и полностью прониклись лондонским духом. – поприветствовал его Дегри и я подивился тому, как неустанно они придерживаются формальностей вне стен спальни. Честно говоря, даже не знал, что это – сохранение нейтралитета и уважения к окружающим или уверенность в том, что ни я, ни Лоран все еще не знаем их истинных отношений.
– Не совсем. Оказывается, я отвык от традиционной пасмурности и извечно тяжелых туч и чувствую ощутимое давление погоды. – потерев висок двумя пальцами, ответил Линтон, и – кивнув мне и Морелю в знак приветствия, сел за стол.
После вкусного и довольно плотного обеда Эйдн попросил нас троих задержаться для некоего неотложного разговора.
– Я думаю, не стоит откладывать вопрос в долгий ящик и лучше поговорить об этом сейчас, – переплетя смуглые пальцы на руках, сказал премьер, – Касательно Лорана и визита к Эрону Милтону. Скажите мне, вы определились – нужна ли вам помощь этого человека, или нет?
– Нужна. – тут же отозвался Лоран. – Иначе зачем мы сюда ехали?
– Логично, – улыбнулся Эйдн, – Но я хочу попросить тебя, друг мой, не думать о затраченных ранее усилиях, а сосредоточиться на том, что тебе требуется в данный момент. Сможешь ли ты вверить свое сознание и тело на милость этого священника и его знаниям? Ведь, как сообщил мне знакомый, нашедший Милтона, эти методы малоизвестны, и, скорее всего, не проверены официальной наукой. Проще говоря – с тобой может случиться что угодно, если что-то вдруг выйдет из-под контроля. – Лоран судорожно сглотнул, глядя в черные глаза. Эйдн не пугал. Просто ставил в известность.
– Все равно. – прозвучал ответ, – Я хочу вернуться к своей истинной сути. Я хочу вновь ощутить себя целостным, иначе никогда не буду чувствовать себя уверенным в собственной безопасности и не найду покоя.
– Понятно, – Эйдн посмотрел на меня, – Что думаете, Андре?
– Ну…– я замялся, – Если Лоран уверен в том, что так будет лучше, я не могу ему запретить. Это его душа и он волен делать с ней все, что пожелает, но…
– Но? – спросил Морель, глядя на меня встревоженным взглядом, словно боясь, что я могу препятствовать его желанию.
– …Я все же боюсь за него. – вздохнул я, – Нам нужно пойти к этому Эрону Милтону, но перед тем, как что-то делать, хорошенько обсудить с ним весь процесс. Только так, иначе я не согласен. – когда я закончил, Лоран облегченно выдохнул. Взгляд, которым он меня наградил, словно говорил: «Как же ты меня напугал».
– Что ж, я поддерживаю твое решение, Андре. – кивнул Дегри, – Парис?
– Я думаю, что это разумно. – согласился Линтон, задумчиво крутя в пальцах свернутую в трубочку салфетку. – Пока разумно. Посмотрим по обстоятельствам.
На этом тема была закрыта.
В четыре часа этого же дня мы уже стояли возле небольшого, но уютного дома на Лиденхолл-стрит.
Прогулявшись пешком, наша компания не пожалела о затраченных усилиях и времени: Лондон даже ранней весной оказался весьма очаровательным местом, а Вестминстер с его выложенными в общественных местах плитняком дорожками спасал от зыбучих болот из грязи, преследующих почти любую земляную поверхность в это время года.
Лорана поразила готическая изысканность аббатства и он минут десять стоял, изучая здание, а после того, как у входа показалось двое монахов-бенедиктинцев, так и вовсе пришел в восторг. Я, глядя на все это, только смеялся и качал головой. Этот милый негодник, наверное, никогда не прекратит меня удивлять своей искренностью в проявлении чувств. Он был сродни выпущенной из клетки птице, которая, впервые увидев мир, с жадностью стремится познать его и ощутить упругую силу ветра под тугим крылом. Разве можно не любить такое неугасимое пламя?
Дул пронизывающий ветер и было довольно холодно.
– А мы оповестили его, что придем? – шепотом спросил у меня Лоран, глядя на бежевые стены викторианского дома, выстроенные из крупных каменных блоков и зябко кутаясь в плащ.
– Да, я отправил письмо с утра. – ответил вместо меня Эйдн, и, поднявшись по ступенькам, постучал в дверь. Никто не отозвался. Премьер повторил попытку.
Прошла пара минут, прежде чем внутри дома послышались шаги, и, заскрежетав замком, дверь открылась. На пороге стояла пожилая женщина в голубом домашнем платье. Темно-русые с проседью волосы собраны в пучок у шеи. На узких худых плечах белая шаль из толстого, но замысловатого кружева.
– Добрый день, мадам. Могу я поинтересоваться – дома ли мистер Милтон? Мы отсылали вам утром письмо. – после последних слов, брови хозяйки взлетели вверх и она закивала:
– Ах, так это были вы… Да, разумеется, мой брат вас ждет. Прошу вас, господа, следуйте за мной... – развернувшись, она неспешно зашаркала вглубь дома. Гости прошли вслед за ней. После прохлады улицы на них пахнуло душным теплом помещений, обставленных в викторианском английском стиле. Старинная мебель – ручная работа вперемежку с фабричной. Ореховые и зеленые, бордовые и белые обивки и ткани. В углу одной из комнат, через которые пришлось пройти до кабинета, где, вероятно, находился хозяин дома, Эйдн заметил аккуратный алтарь под белой скатертью с несколькими иконами и статуэткой Святой Девы с обнаженным сердцем. Фигурка смотрелась бы устрашающе, если бы не была понятна суть такого вида. Белые свечи неспешно горели, истекая расплавленным воском в заботливо подставленные блюдца.
Наконец, короткий коридор привел людей к темной двери.
– К вам пришли. – приоткрыв ее, оповестила женщина кого-то, кто находился внутри.
Спустя минуту, в коридор выглянул пожилой мужчина. Высокий и сухопарый, подтянутый, с твердым прямым ртом и скулами, он походил на аристократа и казался гораздо моложе своей сестры. Черная сутана священника зрительно делала его еще более худым. Образ довершали довольно густые, стального цвета волосы, зачесанные назад.
– Добрый день. – поприветствовал он гостей и я – до сего момента находившийся в некотором напряжении, мгновенно расслабился: голос священника оказался неожиданно приятным, с мягкими интонациями, отражающими либо нехарактерный для суровых черт лица смиренный нрав, либо же просто приобретенный в следствии богослужебной практики. – Прошу вас, господа, проходите. – открыв дверь пошире, он впустил нас в просторный, хорошо освещенный благодаря большому окну кабинет. На столе лежала раскрытая книга с шелковой закладкой, а у стены теснились стеллажи с ними же. Приглядевшись, я понял, что помимо «мирских» книг, библиотека изобиловала и бумажными изданиями теологического, научного и философского характера. Были даже труды Эпикура и Диогена, что немного удивило меня. Я всегда считал их философию несколько гедонистичной и не совсем свойственной постулатам католической веры. Но, как уже говорил Эйдн, Эрон Милтон был еще и ученым, а значит, круг его интересов мог быть неограниченным и включать в себя все, что угодно.
– Так вы и есть мистер Дегри, у которого ко мне какое-то дело личного характера? – все в той же мягкой манере поинтересовался он, приглашая нас присесть на стулья в стиле Чиппендейла и небольшой диван с матерчатой обивкой.
– Да, святой отец. Мне сказали, что вы не только священник, но и врач и сможете помочь…
– Да, это так. – подтвердил тот, опускаясь на стул возле письменного стола и устремляя на нас взгляд, как я теперь заметил, усталых и удивительно спокойных глаз. – Если вы мне подробно расскажете о вашей проблеме.
– Разумеется, – кивнул Эйдн. – Но тут, скорее, дело не в недуге тела. Пострадала душа.
– Я вас слушаю. – ответил Эрон, – И, если это возможно, постараюсь помочь.
После того, как Эйдн в общих чертах объяснил Милтону, что сделали с Лораном, и какие последствия теперь его преследуют, священник что-то пробормотал себе под нос и перекрестился.
При наличии воображения, это могло прозвучать, как «бедное дитя».
– То, о чем вы мне поведали, имеет довольно скользкую природу. – сказал он, – Это может быть внушением, или же настоящим вселением беса в человеческое тело. Или же…– он на мгновение остановил взгляд серых глаз на Лоране, – Непоправимой душевной травмой, которую не получится залечить. Сложно понять, что именно нужно делать и какими средствами пользоваться в данной ситуации.
– Значит, надежды нет? – спросил Лоран и я отчетливо услышал в его голосе страх.
– Надежда есть всегда, сын мой. Без нее невозможно жить на этом свете и любить жизнь. – ответил Милтон, – И ты ее терять не должен, ни в коем случае. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, потому что моя обязанность помогать всем, кто ищет помощи. А еще, это мой долг перед Богом и своей совестью. – Лоран ничего не сказал на это, но Эрон, похоже, удовлетворился его благодарным и полным упования взглядом, поэтому продолжил: – Я смогу приступить к делу завтра. Сегодня нужно уехать – у одной семьи запланировано на вечер венчание и я должен провести церемонию. Если не трудно, не могли бы вы… – священник посмотрел на Лорана, – И вы, молодой человек, – неожиданно указав на меня, промолвил он, – …прийти сюда? Примерно в три часа дня.
– Да, разумеется…– в легкой растерянности отозвался я. Интересно, почему он выбрал меня? – Конечно, мы придем.
– Вот и славно. – наклонил голову Милтон, – Тогда я жду вас.
На Лондон медленно опустился вечер, застилая небо тяжелыми, фиолетовыми, а после и черными тучами. По-видимому, назревал дождь.
Вернувшись в особняк, каждый занялся своим делом: Парис и Эйдн, отдав распоряжение Эльзе – нанятой на время горничной – развести огонь в камине и приготовить ужин, сидели в гостиной и о чем-то тихо разговаривали. Дегри попутно перебирал в синем несессере какие-то документы, а Парис просто стоял возле камина, опершись локтем о полку и качал светловолосой головой.
Не считая нужным прислушиваться к их разговору, я – осознав, что не знаю, где Лоран, поднялся на второй этаж, заглянул в свою комнату. Никого не обнаружив, перешел в соседнюю, и, наконец, нашел своего воспитанника.
Морель сидел в полной темноте на кровати напротив окна и тихонько играл на скрипке. Снова тот сочиненный им этюд, только на этот раз звучание стало насыщеннее, глубже – он добавил что-то новое. Oddio (О, Боже (ит.)), все же эта мелодия слишком чувственна, чтобы воспринимать ее спокойно! Так грешна, но так сладка… Слаще, чем вино на причастии, чем самый спелый плод. Мой милый мальчик, что же ты делаешь со мной.
– Лоран? Почему ты сидишь в темноте? – спросил я, проходя в комнату. Удивительно – как он играет на скрипке, не видя отчетливо, куда ставит пальцы?
Лоран не ответил на мой вопрос. Как я заметил, он даже не переоделся, оставшись в плаще.
– Тебя что-то тревожит? – я сел рядом с ним и он наконец повернув голову в мою сторону, шепотом ответил:
– Мне страшно.
– Чего ты боишься?
– Много чего. Я боюсь того, каким я стану, если меня восстановят, потому что едва ли помню, каким был ранее. А еще боюсь не вернуть свою целостную душу. Да, пожалуй, этого я страшусь больше всего на свете.
– Но ведь Милтон еще даже не пытался что-либо сделать. Тебе пока нечего бояться, – заверил его я, по привычке заправив прядь волос за нежное ухо и открывая белое пятно лица своего протеже. – Завтра мы пойдем к нему и попытаемся. Просто попытаемся. Хуже, чем сейчас, уже не может быть. Ты согласен со мной?
– Да, Андре. Прости меня, я так слаб… Но я устал жить разбитым. Я не хочу жить, будучи таким. Это состояние постоянной сосущей пустоты – его не может заглушить ни вино, ни еда, ни шумные праздники. Лишь музыка немного заполняет пропасть и…– тут он внезапно осекся и медленно поднял голову.
– В чем дело? – спросил я.
– Андре, я понял, почему мой дьявол творил все это! Я понял, понял! – сам не свой от неожиданного озарения, он схватил меня за руку.
– Не кричи, лучше объясни, что ты понял. – слегка осадил его я и Морель, заерзав от нетерпения, сказал:
– Совершая все эти хаотичные, импульсивные и грязные поступки, он лишь пытался восстановиться – быть может, даже бессознательно! Он пытался избавиться от того же чувства опустошенности, про которое я только что говорил! Должно быть, оно самое… Я не знаю, что он чувствует, я никогда не помню этого, но, вполне возможно, что все обстоит именно так!
– И?
– Это значит, что нам – мне и ему – необходимо восполнить друг друга, иначе рано или поздно мы разрушим себя. – подвел итог Лоран, вновь садясь ко мне боком. Он был весь как тугая пружина, – У нас нет иного выхода, кроме как пытаться – раз за разом, пока не получится хоть что-нибудь. В противном случае, моя жизнь так и останется дорогой в пустоту.
– Хорошо, любовь моя. – я взял его за плечи и поцеловал в висок, – Но не бойся будущего. Твой страх ничего не улучшит, лишь выбьет из колеи и лишит сил. Наслаждайся настоящим. Оно так недолговечно – всего лишь мгновение. А ты упускаешь эти драгоценные секунды.
– Ты прав. – вздохнул Лоран и положил скрипку на плечо, снова начиная водить смычком, вырисовывая в темно-синей тьме сладостные звуковые узоры.
– Ты изменил мелодию. – заметил я.
– Ах, это…– негромко отозвался он, – Я вспомнил, что ты объемен и пахнешь. До этого звук был плоским, а сейчас – нет. – легкие переходы ласкали слух, словно теплые волны, касались каждого нерва легким пушистым перышком. Я никак не мог избавиться от приятной дрожи, прокатывающейся по всему телу. И никак не мог препятствовать этому очарованию.
– Это прекрасно, mio caro…– я, движимый необъяснимой негой, прижался губами к раковине уха своего Амати, вдыхая благоуханный аромат его теплой кожи и густых волос, после чего запуская в них пальцы руки и начиная медленно массировать и гладить, постепенно спускаясь на шею и чувствуя, как Лоран слегка задрожал. Его прерывистое, взволнованное дыхание будило во мне темные желания, которым я был готов с удовольствием подчиниться.
Расстегивая замок на его плаще и вслед за этим проводя по обтянутым тонким хлопком хрупким плечам, я шептал ему что-то ласковое, едва ли понимая, что говорю по-итальянски. В последнее время я пользовался только французским и английским в общении с Морелем и наставниками. Осознав это, я замолчал.
– Скажи что-нибудь еще, – едва слышно попросил меня Лоран, откладывая скрипку в сторону. – Этот язык такой нежный – словно язык любви, на котором говорят ангелы, он подходит тебе лучше остальных. Пожалуйста, Андре, еще… – я поцеловал его в шею, а после в губы.
– Ti voglio bene, bel fiore (Я люблю тебя, прекрасный цветок), – поглаживая кончиками пальцев шелковистые подбородок и горло, сказал я, – Sofisticati strumenti nelle mani di un virtuoso (Изысканный инструмент в руках виртуоза). – Лоран не знал моего языка, но вслушивался в него, как в музыку, как в звучание своей Амати, и – я уверен – понял все, что нужно было понимать, а именно – что он дорог мне, как никто другой и что никого я еще не любил так страстно и так нежно, как его.
Может быть, поэтому он окончательно отодвинул скрипку в сторону, и, обняв меня руками за шею, целиком и полностью отдался моим поцелуям, приник ко мне в безмолвной ласке, словно воздушный шелк к обнаженному телу, расстегивая пуговицы и оглаживая тонкой ладонью мою грудь под рубашкой, услаждая нежными, чуть влажными губами шею и мягко вороша мои волосы изящными пальчиками.
Ах, маленький соблазнитель – нет, наверное, блаженнее момента, чем вот так прижимать тебя к себе в объятиях, любовно, но настойчиво снимая все то, что мешает дышать; все, что мешает мне ощутить тебя, как самого себя; что придумали лишь затем, чтобы сохранить тебя для меня до поры до времени.
Вжимая Лорана в простыни – податливого и пылающего, я задыхался от любви и наслаждения, ощущая, как он – вцепившись руками мне в спину и кусая губы, тихо постанывает, уткнувшись лицом в мое плечо. Так тихо и так сладко, словно бы я вновь слышу звучание его скрипки.
Да, Амати, ты – именно та любовь, что просвечивала красным сквозь тонкий батист на моей груди. Она смотрелась бы устрашающе, если бы не была понятна суть такого вида. Правда?..
– О, господа Морель. Рад вас видеть. Проходите, пожалуйста, – поприветствовал меня и Лорана священник, до нашего прихода ухаживавший за садом, срезая прошлогодние ветки и лозы с кустов и угла дома садовыми ножницами.
– Морель? – я удивленно замер, и посему был удостоен не менее непонимающего взгляда отца Милтона. – Но моя фамилия не Морель.
– Правда? – тот в замешательстве остановился, вертя в руках ножницы, – Разве вы не братья?
– Эм…нет, с чего вы взяли… – пробормотал я, и, скосив глаза на Лорана, обнаружил, что он покраснел и сосредоточенно разглядывает землю у себя под ногами.
– Вот как… Вы удивительно похожи. Поэтому я и подумал, что вы родственники. – с улыбкой сказал Эрон и провел нас в дом.
– Да, многие так считают. – промолвил я, теперь понимая, почему он выбрал именно меня для присутствия при лечении Лорана. Он решил, что я – его старший брат и, должно быть, близок ему. Возможно, эта процедура явится для моего Амати еще одним нелегким испытанием и ему понадобится поддержка со стороны близких.
Мы втроем зашли в тот же кабинет, в котором Милтон принимал нас вчера.
Я посмотрел на своего алого ангела. Морель сидел, сложив грациозные руки на коленях и смотрел перед собой. Он сильно волновался – я это знал и скрупулезно думал, как успокоить его и вселить хоть немного уверенности в это хрупкое, белое, как молоко тело. Если с утра, когда мы лежали в постели, он – едва заметно улыбаясь, прижимался теплой, мягкой щекой к моей груди, казался мне таким умиротворенным и счастливым, то сейчас волнение и страх перед неизвестным словно заняли все пространство в его душе.
Коснувшись его руки, я понял, что она ледяная, как у покойника.
– Эй…– еле слышно шепнул я ему, пока отец Милтон копался в ящиках своего стола, доставая распятие, молитвенник, свечи и маленький серебряный кинжал. Лоран же, глядя на них, не мог оторвать взгляда, и тогда я продолжил, слегка толкнув его в бок: – Сейчас мы можем сделать первую попытку. Но если ты не хочешь, мы уйдем. – и судорожно вздохнул, потому что Морель внезапно так сильно впился пальцами мне в руку, что в глазах защипало от боли.
– Нет, Андре. – почти не шевеля губами, выдохнул он, – Я должен. Хотя и ужасно боюсь.
– Все готово. – провозгласил священник, устанавливая в большой круг на полу последнюю белую свечу и зажигая ее. – Я думаю, нам стоит начать с самого безопасного – экзорцизма. Правда, безопасного лишь в том случае, если ваш друг не одержим бесом. Если же да…кхм… Придется трудно. Еще одну минутку. – ступив в огненный круг, с серебрянным кадилом в одной руке и книгой в другой, он открыл молитвенник и тихо забормотал священные слова из «Pater Noster» и 54-го Псалма, время от времени встряхивая кадило, из которого при каждом резком движении шел дым с запахом ладана. – «Аминь», – закончил он спустя минут пять, и, перекрестившись, не выходя из круга, поставил на распологавшийся рядом стол уже ненужное кадило, оставив лишь молитвенник. – А теперь, подойди сюда, сын мой, и ступи ко мне в круг, если сможешь. – поманив рукой, сказал Эрон.
Лоран встал с дивана, снял плащ, чтобы случайно не подпалить, и – бросив на меня короткий взгляд – подошел к кругу. Помедлив же, переступил через мерно горящую и благоухающую воском границу. Милтон, до этого внимательно наблюдавший за ним, удовлетворенно кивнул:
– Прекрасно. Стой здесь. – с этими словами священник вышел из круга и вновь взял кадило. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Adjure te, spiritus nequissime, per Deum omnipotentem… [3] – он начал читать молитвы, призывая любых демонов – будь то сам Люцифер или всего лишь мелкий бес, назвать свое имя, подчиниться ему и покинуть тело стоящего в освященном круге юноши. Почему-то я только сейчас понял, как же Лоран повзрослел с того дня, как я обнаружил его сидящим возле стены городского здания, уткнувшего лицо в колени. Его едва ли можно было назвать ребенком в полном смысле этого слова. Это был женственно красивый, стройный юноша с роскошной копной темно-алых кудрей. Нежные черты подбородка и скул, делавшие его похожим на девушку, постепенно заменялись изящными, но мужскими. Это была странная, местами бесполая, но несомненно пленительная красота, схожая с херувимской. Ах, если бы я мог останавливать время, то оставил бы его навсегда таким – чем-то средним между мальчиком и мужчиной, между ангелом и человеком.
Между тем, пока я любовался Лораном и размышлял над мимолетностью всего сущего, отец Милтон закончил читать молитву. Сколько бы он ни тряс крестом перед лицом Мореля, результата не было никакого – Лоран стоял также спокойно и неподвижно, как и ранее, но, по-видимому, уже начинал уставать от продолжительного и явно бесплодного процесса.
– Прикоснись к распятию, сын мой, – велел Эрон и юноша повиновался: протянул руку и коснулся серебрянной поверхности креста. Никаких ожогов, воплей или дымящейся кожи я не увидел. Да и священник, похоже, убеждался с каждым разом все сильнее, что дело не в демонах, а в чем-то более мирском и реальном.
– Хорошо. И последний этап, – сказал Милтон, – Руку, сын мой. – Лоран подал ему руку и священник, стиснув ее в сухих пальцах, развернул ладонью вверх, а после взял со стола кинжал.
Я заметил, как глаза Лорана чуть расширились от испуга.
– Могу я поинтересоваться, что вы собираетесь делать? – подал я голос. Навредить Амати я не мог позволить, да и Морель – по всей видимости, опасался оружия в руках человека, пускай и священника.
– О, не беспокойтесь, – ответил Эрон, – Всего лишь небольшой надрез. Мне нужно несколько капель крови месье Мореля, чтобы убедиться в прозрачности его кожи для Святого Духа, и что она не является защитой от церковных реликвий.
Лоран расслабился и вымученно кивнул, после чего Милтон полоснул лезвием по белой ладони.
Меня невольно передернуло.
Внезапно юноша отшатнулся от священника, и, оступившись, со страшным грохотом упал спиной на шкаф. Ударившись затылком и шеей о край полки, вскрикнул от боли и неожиданности. Посыпались на пол книги.
– Лоран! – я быстро подошел и поднял своего подопечного с пола. – Ты как? Что произошло?
– Все нормально, возлюбленный наставник, кроме того, что мне чуть не раскроили череп. – поднимаясь и потирая затылок, со сморщенной физиономией отозвался тот. Я осекся – со мной говорил Асмодей. Почему он явился? Неужели Милтон прав и Лоран все же одержим?
– Так, а что это у нас тут? – бес огляделся и удивленно поднял брови, а после ехидно ухмыльнулся: – Религиозные игрушки и не менее религиозный дурак. Думаете, что если совать мне под нос распятия, я исчезну?! – он расхохотался, и, подойдя к застывшему, словно дерево, священнику, схватился окровавленной рукой за крест, стиснув его так сильно, что кровь ускорила свой бег по бледному запястью. – «Пейте вино, дети мои, братья мои, ибо оно есть кровь моя». Не желаешь отведать моего вина, а – святой отец?! – прорычал он и поднес руку к смеющемуся рту, провел языком по пальцу, слизывая алую вязкую жидкость и глядя на то, как скривился Милтон. Вид у Лорана и впрямь был пугающим – таких безумных глаз и смеха мне еще не доводилось наблюдать. Он словно с ума сошел.
– Изыди, сатана! – попятившись, прошептал Милтон, осеняя себя крестными знамениями. Достигнув стола, священник взял кадило и встряхнул его, наполняя комнату таким сильным запахом ладана, что у меня даже закружилась голова.
А Асмодей все хохотал и хохотал, словно Эрон перед ним кадриль плясал.
– Неужели вы думаете, что эти игры мне могут причинить хоть какой-нибудь вред?! И уберите уже ваш ладан к черту – он воняет также сильно, как духи престарелой девственницы! – демон поморщился и чихнул, но, видя, что его просьбу выполнять не собираются, подскочил к священнику, и – схватив со стола кинжал, полоснул им служителя по руке – чуть ниже локтя, разодрав ткань сутаны и кожу; выхватил у того кадило, а после выбежал из комнаты.
