Текст книги "Скрипка для дьявола (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)
– С ней все будет в порядке, Маттиа, не волнуйся, – сказал он, отвечая на читающийся на моем лице отчаянный вопрос. – Ей очень повезло: была серьезная угроза выкидыша, но, к счастью, обошлось. Однако, ей просто необходимо провести в полном покое хотя бы три-четыре дня. Она должна восстановиться. Тем более, в ее положении…
– Это сделал он?! – отрывисто процедил я. – Он ведь ударил ее!
– Нет-нет, малыш, успокойся…– доктор умиротворяющее похлопал меня по плечу, – Если бы он ее ударил, то ребенка было бы не спасти. Она всего лишь перенервничала. Но ты должен по возможности оградить ее от волнений, Маттиа. Ты теперь ее защитник.
Я не слушал его. Я думал о том, где найти в себе смелость осознать, что теперь мне придется пойти против отца, если я люблю мать и должен буду ее защитить от его пьяных выходок. Как мне преодолеть свой безотчетный, взращенный с детства страх перед свирепостью сурового родителя?
Гатти ушел, а я вернулся в спальню.
Мать спала. Она уже выглядела не такой бледной, как в самом начале, и это меня немного успокоило. Я поцеловал ее в висок. Он был прохладным и солоноватым от выступившей на лбу испарины. Отстранившись, я направился к комнате, где все еще лежал без сознания отец.
– Больше ты не причинишь проблем…– прошептал я, закрывая дверь, запирая ее на ключ и кладя его в карман.
Меня почти физически тошнило, я не мог находиться в этом доме.
Выйдя наружу, я зашагал по темным улицам, и настолько погрузился в свою мрачную апатию, что не заметил, как оказался возле дома Моретти. Ноги сами принесли меня туда, где я мог всегда найти покой.
Недолго думая, я перелез через витой забор, и, пройдя через двор, скользнул в амбар, где хранилось зерно и сено для кормежки скота. Думаю, они не будут возражать, если я посплю здесь одну ночь.
В деревянном сарае приятно пахло сухой травой и древесиной. Легкий запах влаги доносился от накрытого массивной крышкой в углу колодца, и я, упав на ворох мягкого сена, закрыл глаза и почти сразу же провалился в сон.
Очнулся от удивленного, но прекрасно знакомого мне вопля. С трудом разлепив веки, я увидел оторопело уставившегося на меня Микеланджело с пустым ведром в руке. С улицы доносилось щебетание птиц. Уже было утро. Видимо, Моретти послали набрать воды из колодца, и тут он заметил меня – весьма неожиданный субъект для данного помещения.
– Тео?! Ты чего тут забыл? – он поставил ведро и подошел ко мне.
– А…извини, я...решил вздремнуть немного, а проспал всю ночь...– пробормотал я, и потер рукой глаза.
– Тео, что-то случилось? – он сел на солому рядом, с беспокойством глядя на меня, – Дома проблемы?
– Дома? С чего ты взял? – вяло отмахнулся я, с горечью думая о своей семье.
– Если дело не в этом, то почему ты тогда спишь в сарае, а не в собственной кровати?
Я промолчал, не зная, что ответить. Но Микеланджело, похоже, мой ответ был и не нужен. И так все было понятно. Он кивнул, словно говоря: «Как я и думал».
– Просто они снова начали скандалить, – наконец смог вымолвить я, – И отец чуть не довел мать до выкидыша. Сейчас с ней все в порядке, но я не хотел возвращаться домой. Можно мне иногда приходить сюда спать, если что?
– Конечно, не вопрос, но…– пробормотал Моретти, – Ты собираешься что-то с этим делать? Нельзя же это так оставлять.
– А что с этим поделаешь? Отца прибить? – я озадаченно и одновременно устало почесал в затылке.
– Я не ослышался? Друг, ты меня пугаешь, – обеспокоенно хмыкнул он. – Может быть, ты бы поговорил с ним, попробовал найти общий язык…
– Не говори ерунды, – поморщился я, – Я не представляю себе, как можно подойти к отцу, да еще и с проповедническими речами и не получить при этом стулом по голове…
– Неужели все настолько плохо?
– Да.
Микеланджело не проронил больше ни слова. Я понял, что он тоже не знает, как быть.
– В любом случае…– возобновил он разговор, – Ты можешь рассчитывать на убежище. Мой дом – твой дом.
– Спасибо. – ответил я, испытывая к Моретти чувство глубокой привязанности. Он был моим единственным настоящим приютом. Он всегда давал мне надежду на лучшее.
– Слушай…– начал Микеле, – Я тут хотел спросить тебя кое-о-чем…
– Ну.
– Ты ведь знаешь Елену Меритано?
– А, ты о Елене Троянской? – вспомнил я, – Ну да, знаю, а что?
Микеланджело как-то робко взглянул, и меня словно током ударило:
– Только не говори мне, что ты влюбился. – и, глядя на его чуть покрасневшее лицо, понял, что так все и есть. – Что?! С ума сошел? Да она же горда, как золоченый павлин! Даже богатенького Джордано отвергла, хотя за ним все девицы вьются.
Елену Меритано местные мальчишки называли Троянской из-за ее красоты и часто устраивали драки, борясь за мнимое внимание холодной красавицы. Это четырнадцатилетнее существо и впрямь было сказочно миловидным. Чего стоили одни замысловатые завитки прекрасной гривы золотых волос, ниспадающих на хрупкие белые плечи и обрамляющие аккуратное личико с большими серыми глазами. Пухлые губы похожи на вишенку, а порой – увлажненные языком, на сочный леденец. Поначалу я сам не раз заглядывался на нее, но, понаблюдав и пообщавшись, потерял интерес. Мне не нравилось ее поведение и привычки. Постепенно перестал обращать на нее внимание вовсе. Она же – по-видимому заметив мой изначальный интерес, еще долгое время подходила и заводила разговоры, но я уже не смотрел в ее сторону.
– Джордано – идиот! – недовольно возразил Микеле, – Только полный чурбан дарит флорины на праздник! Вообще ухаживать за девчонками не умеет!
– А ты, значит, умеешь, – усмехнулся я, жуя соломинку, – Ну-ну…
– Матушка говорит, что сердце женщины проще завоевать музыкой, чем деньгами.
– Музыкой можно завоевать любое сердце, – отмахнулся я, – Но дело не в этом. Это же… Елена! Она совершенно черствая, сам знаешь.
– Она не черствая! Ты ее совершенно не знаешь! – воскликнул Микеле, вскакивая на ноги, – Я уверен, она просто еще не встретила нужного человека…
– Ты порой бываешь наивнее младенца и женщины вместе взятых. Елена давно уже замужем за своей гордыней. Иначе зачем она дает ложные надежды всем, кто имел несчастье ее полюбить? – отмахнулся я.
– Обещай мне, что никогда не станешь встречаться с ней и что никогда не женишься на ней! – вдруг потребовал он.
– Чт…Микеле! – я круглыми от изумления глазами смотрел на него, – Она мне не нравится и я не собирался брать ее в жены! Хоть мы и одного с ней возраста, но она другая по происхождению. Я все равно бы не смог, даже если бы захотел – ее отец бы не допустил этого!
– Обещай.
– Ладно. – сдался я.
– А ты сам любишь кого-нибудь? – спросил он, вроде успокаиваясь и садясь обратно на солому.
– Да, – ответил я, перебирая травинки.
– И кто она?
– Она? Э…нет – девушку я пока не встретил, – покачал головой я, – Пока что я люблю только свою мать и тебя.
– Меня?! – Микеле аж подскочил.
– Ну да. Как брата, ты не подумай чего…– спохватившись, замахал я руками и тот успокоился:
– Хорошо… – он тяжело вздохнул.
– Микеле, – я взял его за плечи, твердо глядя в оливковые глаза с серой каймой по краю радужки, – Обещаю тебе – я никогда не посягну на твою любовь к Елене. Ты веришь мне?
– Да, – выдохнул он, наконец расслабляясь. Я улыбнулся и похлопал его по плечу, втайне недоумевая, почему мой друг так стойко убежден, что я могу отнять у него девушку, которая мне не нужна.
Позднее я все же узнал ответ на свой вопрос.
В один прекрасный день нашей самодостаточной жизни пришел конец. Мастерская отца не протянула и полугода. Стремительнейший ее взлет кончился столь же стремительным падением.
В одну из осенних ночей к нам в дом постучался городничий с фонарем и сообщил заспанному отцу, что его мастерская сгорела. Пожар начался незаметно и никто не видел, кто поджег здание. Сгорело все дотла, потому что практически все было сделано из дерева.
Мать отправила меня в задние помещения, чтобы я не видел в ярости крушащего комнату отца. Он выл, как раненый зверь и городничий поспешил убраться восвояси, пока и ему не перепало за плохие вести.
Теперь отцу было негде работать, а долг Меритано – богатой знатной семье, глава которой, к слову, приходился отцом Елене, не был еще выплачен и на половину.
Родители были в отчаянии и утешали себя лишь тем, что отец сможет работать на дому, как и раньше. Но судьбе словно бы было мало того несчастья, что свалилось на нас.
Один из мастеров Кремоны открыл новую технику изготовления скрипок, которую держал в тайне – благодаря ей инструменты имели гораздо больший срок годности и долго обходились без замены отдельных деталей. Это изобретение стало настоящим взрывом среди традиционализма местных изготовителей. Заказчики моего отца мгновенно обратили свое внимание на данное новшество и в итоге от всего процента покупателей осталась лишь жалкая четвертая часть.
Это окончательно добило его и он вновь начал пить и устраивать пьяные дебоши.
Я старался не отходить от матери в такие периоды, потому что боялся за нее. Она – уже с огромным животом, на восьмом месяце, часто переживала, что плохо сказывалось на ее самочувствии.
Но в один из вечеров отец пришел домой не в таком кошмарном расположении духа, как обычно. Мы с матерью, напрягшиеся в ожидании очередного скандала, с удивлением уставились на него. Тут дверь открылась и вслед за отцом в комнату вошел наш кредитор – Винченцо Меритано. Старик был в прекрасно выглаженном сюртуке и кружевном старомодном жабо на шее. Большой, яйцеобразный живот выдавался вперед, демонстрируя переливающиеся жемчугом пуговицы на бархатном черном жилете.
Завидев Меритано, мать поспешно встала и сделала книксен.
– Маттиа, мальчик мой! – воскликнул отец, – У меня для тебя хорошие новости!
– Что за новости? – хмуро поинтересовался я, вставая со скамьи.
– Радуйся, сынок, мы нашли тебе невесту.
– Что?! – я просто врос в пол, пытаясь понять, не ослышался ли. – Ч-что з-значит, неве…
– Моя дочь хочет выйти за вас замуж, молодой человек, – проронил Винченцо, глядя на меня сверху вниз с неприятным выражением. Так смотрят на пятно, приставшее к идеально вычищенным ботинкам.
– Ваша дочь?! – у меня потемнело в глазах.
– Никколо! – мать, укоризненно взглянув на отца, поспешно подошла ко мне и взяла меня за плечи, – Нельзя же так внезапно! – она вновь развернулась ко мне: – Маттиа, сынок, что с тобой – ты так побледнел. Тебе плохо?
– Ж-жениться? – выдавил я, – На Елене?
– Да, – глядя на меня, невозмутимо ответил Винченцо, – Ты имеешь что-то против?
– Но я не хочу!
В ответ на мой вопль раздался натянутый смех отца:
– О, ну разумеется, он согласен, синьор. Просто нервы, вы же сами понимаете… Мы сейчас вернемся…– он схватил меня за руку, и, затащив в соседнюю комнату, прошипел: – Ты какого черта мелешь, щенок?! Не осознаешь, в каком мы сейчас положении?! Если ты женишься на этой девке, Меритано простит нам долг!
– С какой стати, почему именно я?! Мы же простолюдины, как он только согласился на это?!
– Да потому что больше никто не возьмет ее замуж! Эта малолетняя шлюха уже не девственница! – едва слышно прорычал отец, указывая на дверь, за которой в комнате сидел кредитор, – Если ты еще не понял – это сделка: мы помогаем Меритано избежать позора, а он прощает нам долг. Женись на ней, Маттиа, и не будешь знать ни в чем нужды. К тому же, она очень недурна собой – так ли уж важно, что кто-то ей уже попользовался?
Я просто не нашелся, что ответить на подобные речи. Меня раздирало такое всепоглощающее презрение к отцу и пронырливому кредитору, что я развернулся, и, хлопнув дверью, вернулся в комнату. Пройдя мимо Меритано-старшего, бросил:
– Нет! – и, пока меня не успели остановить, выскользнул на улицу, побежал прочь по темным улицам, стараясь дышать глубже и унять невольные хрипы, что вырывались из горла.
Не успел я опомниться, как оказался возле дома Моретти, и, остановившись возле небольшого виноградника, согнулся пополам, содрогаясь и глотая слезы: меня разрывало на части от осознания полнейшего тупика. Если я женюсь на Елене, то предам Микеле, а если откажусь, то свою семью. Предам свою мать. Но, ведь…Микеле тоже моя семья! Что же мне делать?!! Микеле…
Не в силах больше сдерживаться, я разрыдался. Впервые по моим щекам текли слезы отчаяния. Я слишком многое осознавал для четырнадцатилетнего ребенка. Слишком многое.
– Кто здесь? – вдруг услышал я и зажмурился от ударившего мне в глаза света.
Из зарослей виноградника, с фонарем в одной руке и деревянной корзинкой, полной спелых гроздей, в другой, показался Микеланджело. Его взгляд блуждал вокруг, вглядываясь в вечернюю темноту.
Завидев меня, он расширил глаза.
– Тео? Ты снова здесь?.. Бог мой, ты что – плачешь?! – он поставил корзинку на землю, поспешно подошел ко мне и за руку увел с дороги – Тео…п-прекрати, пожалуйста. Ты меня пугаешь. Что случилось?! – я старался успокоиться, но не мог: слезы все равно текли, как я ни силился проглотить их. Тогда я просто опустил голову вниз, пряча лицо от Микеланджело. Я не мог смотреть ему в глаза. И не мог рассказать о произошедшем.
– Тео, ну что же ты? Что произошло? – он взял мое лицо в ладони и попытался обратить к себе, но у него ничего не вышло. Руки Моретти были теплыми, чуть шероховатыми от работы с землей и твердыми на кончиках пальцев от игры на скрипке. – Тео…
– Не спрашивай меня, не надо…– прошептал я, мотая головой, – Я не могу сказать. Просто побудь со мной, прошу тебя.
– Хорошо, – устало вздохнул Микеле, грабастая меня в охапку, и обнимая одной рукой за шею. – Ну, успокойся, что ты как девчонка в самом деле... – он еще что-то говорил мне в ухо, ободряюще похлопывая по плечу и спине, но я уже плохо соображал: мне было больно и хорошо одновременно – я сделал выбор и теперь мысленно просил прощения у матери за возможные неприятности, что коснутся ее в случае моего отказа. Тепло же тела Микеле, его запах, похожий на запах нагретой на солнце травы, и тихая речь, действовали на меня умиротворяюще, вызывая такую сильную любовь к нему, что я даже испугался и поспешно отстранился от друга, смиряя бурю горя и нежности в своей душе.
Свет фонаря и чьи-то шаги. Тяжелое, громкое дыхание.
– Что? Что такое? – Микеланджело удивленно посмотрел на меня, а после повернул голову на звук шагов.
– Что за..?! А ну, отойди от него! – чья-то рука схватила Моретти за рукав и отшвырнула в заросли виноградных листьев. – Ты, собачье отродье, какого черта ты лапаешь моего сына?! – луч от фонарного пламени осветил лицо агрессора – пропитое и красное от злости, и я с ужасом понял, что это мой отец. Он перевел разъяренный взгляд на меня, и, вцепившись мне в волосы, потащил обратно, в сторону дома:
– Так вот в чем дело! Ты поэтому отказался! Тварь мелкая – еще и хамить вздумал! Ты женишься на этой шлюхе, и только попробуй тявкни мне что-нибудь!! А если ты, сосунок, окажешься педерастом…– он остановился и я внезапно ощутил, что по моей шее скользнуло ледяное лезвие ножа, – Я тебя прикончу на месте. Но в первую очередь твоего дружка. Ты пожалеешь, что родился на свет. – он оттолкнул меня, – А теперь шевелись, да поживее!
После он привел меня в дом, где с нетерпением дожидался нас отец обесчещенной Елены.
Но я так и не согласился жениться на ней. Пускай меня осуждают, как неблагодарного сына, как бессердечного эгоиста, но счастье Микеланджело для меня было важнее счастья отца, даже счастья матери, хотя это решение и причиняло мне ужасную боль. Но лучше быть честным с собой – Моретти для меня дороже всех.
Можно сказать, что я по-своему был влюблен в него. За долгие годы он мне стал как брат.
Моего решения не изменили даже избиения, которым я подвергался на протяжении трех дней. В эти же дни случилось одно из самых страшных событий, свершения которых я боялся: у матери от нервов за меня случился выкидыш. На восьмом месяце из девяти погиб ребенок, который мог бы всего через каких-нибудь тридцать дней стать моим младшим братом или сестрой!
Хотелось наложить на себя руки. Мне казалось, что это я убил его.
Позже же случилось нечто такое, от чего я едва не лишился дара речи.
Как-то днем, когда я сидел на парапете, где еще сравнительно недавно мы с Микеле ели яблоки, ко мне подошла Елена.
– Здравствуй, Маттиа, – поздоровалась она. Мне не хотелось отвечать ей. Не соверши она глупость, никому бы не пришлось страдать. Не соверши я глупость – не откажись я от нее, мы бы жили в достатке и через месяц я перестал бы быть единственным ребенком в семье. Но… Но.
– Здравствуйте, сеньора.
– Зачем же так официально? – улыбнулась она и, протянув руку, осторожно коснулась багровой гематомы на моей скуле. От боли я дернулся и отпрянул от нее.
– Ой, прости. Болит?
– Как будто не понятно! – прорычал я и тут же напомнил себе, что надо держать себя в руках. Елена опустила руку, и вздохнув, села на парапет рядом. – Зачем ты пришла, что тебе нужно? – я искоса смотрел на нее. Она была красива, но меня от нее просто воротило, стоило вспомнить обо всем, что произошло, когда Меритано-старший пришел к отцу с роковым для меня предложением.
– Почему ты так жесток со мной? Что я тебе сделала? – спросила она и ее голос задрожал. – Я же…
– Ты же – что? Не думала, что все так выйдет?! – не выдержал я, вскакивая, – Не думала, что я откажусь жениться на тебе?! То, что ты красива, еще не значит, что ты можешь понравиться кому угодно!
– Не смей оскорблять меня, подлец!! – выкрикнула она, со слезами ярости глядя на меня, – Я не юродивая, чтобы выходить замуж за первого встречного! Ты совсем глупец, раз не понимаешь, раз не видишь ничего!!!
– Что я по-твоему, должен увидеть?! – я непонимающе смотрел на нее. – Не будь ты обесчещена, разве бы ты пошла замуж за простолюдина, вроде меня? Сомневаюсь.
– Идиот… Я люблю тебя! – выдавила она, плача, а я просто онемел от подобного заявления, – Давно люблю. И я не понимаю, что случилось, ты же…ты же тоже…а потом, вдруг…– она закрыла лицо руками, больше не проронив ни слова.
Я стоял, как громом пораженный. Елена? Любит?! Меня??!
Я что – с ума схожу?
– Тогда я еще больше не понимаю, зачем все это, – наконец подобрал я слова, – Если я тебе небезразличен, то какого черта ты…ты…легла с другим?!
– А ты что, думаешь мой отец дал бы свое благословение на наш брак, если бы я была пригодна в жены кому-нибудь из высшего сословия?! – прошептала она, утирая слезы кружевной полой шали.
– Дура…– только и смог проронить я. Я был просто в шоке от тех глупостей, что наделала Елена ради меня. Меня, который не любит ее. И я знал, что не полюблю ее даже сейчас.
Я был готов убить ее на месте.
– Сам ты дурак! Я пожертвовала собой ради тебя! Ради того, чтобы мы смогли быть вместе, а ты…
– Черт возьми, а ты меня спросила, хочу ли я быть с тобой?! – не выдержав, заорал я и Елена побелела.
– Т-то есть…
– Ты мне никогда не нравилась, – сказал я, – Не знаю, чем ты думала, но поступила очень глупо. Просто немыслимо. Извини, но я не собираюсь жениться на тебе только потому что ты так рассчитывала. Прощай. – я развернулся и направился прочь от площади.
На душе было погано и я чувствовал себя последним дерьмом на свете. Почему-то меня не оставляло чувство, что я все же был должен что-то всем тем, кто причинил мне столько боли и неприятностей: отцу, Елене…
С того момента я решил, что лучше буду один. Хотя бы тогда не придется мучиться от гадкого ощущения бесконечного обязательства, которое накладывает каждая из связей – хочешь ты того или нет.
Я решил обрубить все связи и уйти.
Но была одна нить, которую я не мог разорвать никакими силами – моя мать. После выкидыша она была больна и я не мог оставить ее с отцом-безумцем, от которого не знаешь, чего ожидать в следующий момент.
Позже все решилось само собой, но перед этим мне довелось испытать еще одно, пожалуй, самое сильное потрясение.
После инцидента с Еленой я вернулся домой и с удивлением обнаружил там Микеле. Однако, не при самых приятных обстоятельствах.
Еще на подходе к дверям я уловил крики и вопли, и, толкнув дверь, застал в доме моего отца, друга и – к своему удивлению, родителей Моретти.
Мой отец держал за руки Микеле, а он отчаянно вырывался.
– Он не мог этого сделать! – кричал отец Микеланджело, – Он был доволен своей скрипкой! Совсем с ума сошел – что за чушь ты порешь, старый дурак!!
– Даа?! А как ты тогда объяснишь, каким образом мой лучший инструмент оказался в мешке этого мальчишки! Мы и так сейчас в сложном положении, а твой отпрыск еще и обворовывать честных людей вздумал?!
– Не смей обвинять моего сына в воровстве!!! – закричала мать Микеле. Ее лицо был красным и опухло от слез. Она была на грани истерики. – Ты сам и подбросил эту проклятую скрипку, ублюдок, а сваливаешь вину на Микеланджело!!
– Я не делал этого! – крикнул Микеле, выворачиваясь. – Я не знаю, как она оказалась у меня!
– Молчи, щенок! – мой отец встряхнул его, удерживая. – Я навсегда отучу тебя брать чужое! Без рук тебе уже ничего не понадобится, воришка!
– Что здесь происходит?! – воскликнул я. Сеньора Моретти тут же метнулась ко мне:
– Тео, ты же знаешь Микеле – он никогда бы в жизни… Он не вор, ты же знаешь! Скажи своему отцу! Это сделал кто угодно, но не он! Умоляю, скажи ему! – она зарыдала, сидя на коленях и я поспешил ее поднять.
Меня всего трясло и я боялся попросту лишиться чувств. Я уже не понимал, что происходит вокруг меня.
Никакая вещь в мире не могла бы меня убедить, что Микеле пытался что-то украсть.
– Тео, я не делал этого! – крикнул он, с отчаянием глядя на меня. Он был в абсолютной панике и недоумении. И говорил правду – я видел это. Мы дружим восемь лет и за это время я научился распознавать, когда он начинал лукавить. – Прошу тебя, поверь мне!
– Я верю тебе. – ответил я, поднимая мать друга на ноги. – С чего ты взял, что он хотел украсть что-то из твоей мастерской? – я бросил резкий взгляд на отца.
– После его прихода я не досчитался своей лучшей скрипки, а когда вернул и заставил вывернуть мешок, в котором он принес заказанные овощи, то обнаружил потерянное! Хороших же друзей ты себе выбираешь – щипачей! – прорычал тот, еще раз встряхнув упирающегося Микеле за плечи. – Эта скрипка стоила бы не меньше пятисот флоринов на рынке!
Я раскрыл рот, чтобы сказать еще что-то, но тут с улицы донесся шум, дверь открылась и в дом ступил мужчина лет пятидесяти. Поверх повседневных куртки и штанов на плечи была накинута черная мантия.
– Ну, что тут у вас? – с раздражением процедил он, – Вы отрываете меня от важных дел.
– А, судья Риччи…– осклабился отец. – Прошу, рассудите нас. Напомните, какое наказание дается за кражу в особо крупных размерах?
– Ломают кости руки. – с совершенно постной миной ответил судья, – В Англии, насколько я знаю, еще строже – отрубают кисть.
Услышав это, Микеле забился еще неистовее, родители Моретти бросились к судье, уверяя, что их сын не мог бы совершить такое преступление, а я похолодел от ужаса.
– А что – здесь кто-то совершил нечто подобное? – спросил судья.
– Да, вот этот мальчишка…– отец кивнул на Микеле, – Украл дорогую скрипку. Я поймал его, можно сказать, за руку…
В ходе длительных разбирательств, сопровождаемых истериками и криками, я понял две вещи: что отец лгал. И что Микеле не спастись.
– Значит так…– отряхнув с полы своей мантии невидимые пылинки, сказал судья, – Поскольку у нас не Англия, с ее пережиточным пуританством и не век инквизиции, наказание будет значительно облегчено: мы не станем ему ни отрубать кисть, ни ломать руку полностью. Достаточно пальцев. Это не так страшно и такое повреждение при должном уходе быстро срастается, однако…– он взглянул на застывшего в ужасе Микеланджело, – В следующий раз этот юнец будет думать, прежде чем идти на преступление. Полагаю, пожизненная неспособность играть на скрипке послужит ему достойным наказанием. А сейчас, прошу простить, я спешу.
– Нет, только не это! Прошу вас, нет! – Микеланджело пытался вырваться из рук моего отца, но, по знаку судьи, его еще схватил за ноги и пришедший с ним офицер, и они вдвоем пытались вытащить его во двор.
– Вы с ума сошли!!! Куда вы собрались?! Вы не можете так просто обречь его на это!! – закричал я вслед уходящему Риччи, но меня оттолкнул в сторону один из офицеров, – Что вы делаете?! Отпустите его!!! – пытаясь помочь Моретти высвободиться, я изо всех сил бил, пинал и толкал тех, кто хотел удержать его. Но силы были неравны: стоило Микеле освободиться, как новые руки излавливали его и продолжали начатое, – Он лжет! Микеле не делал этого! Не верьте ему, он лжет!!! – но меня не слышали или не хотели слышать. Те, кто не принимал участия в скручивании моего друга и усмирении меня, стояли, и, качая головами, твердили: «Как не стыдно – обокрасть мастера Канзоне!», «…Поделом ему…», «…Если не дать испорченному ребенку в свое время понять, что хорошо, а что плохо – он вырастет преступником…».
– «Идиоты!» – хотелось заорать мне, – «Тупые животные, способные слушать лишь вопли обезумевшего от собственной злобы и безысходности болвана! Где ваше собственное мнение и разум, где?!!»
Но разве кто-то послушает четырнадцатилетнего мальчишку?
Разъяренная толпа высыпала на улицу, а меня впихнули обратно в дом, где, сидя на скамье, тихо плакала моя мать, и захлопнули дверь, чем-то подперев ее снаружи, потому что сколько бы я ни колотил в нее, она не поддавалась.
– Маттиа, сынок, смирись… Микеле не спасти, – тихо сказала мать и мне впервые – впервые в жизни захотелось дать ей пощечину, чтобы отрезвить.
– Не смей говорить так! Я не позволю его… Он ни в чем не виноват! – кричал я, раз за разом пытаясь выломать дверь. Мне казалось, она начала поддаваться…
– Я знаю, милый. Но Никколо совершенно сошел с ума. Я хорошо знаю его – он добьется своего. Наверное, он подкупил судью.
– Я и так это знаю! – огрызнулся я, не прекращая попыток вырваться и чувствуя, как невыносимо болит все тело от многочисленных ударов. Эта боль только придавала мне сил, заставляя с удвоенной яростью кидаться на чертову дверь, словно птица на стекло.
Внезапно у меня в ушах зашумело, а тело прошиб холодный пот – с улицы донесся громкий душераздирающий крик. Этот звук окончательно затуманил мой разум и затупил чувство самосохранения и боли. Мне казалось, что я обезумел, раз за разом бросаясь на препятствие.
Дверь с треском открылась, повиснув на одной петле.
Проталкиваясь сквозь толпу собравшихся, я чуть не упал, услышав этот кошмарный, полный невыносимой боли крик Микеланджело воочию. Он пронзил меня, словно нож, в самое сердце. Но хуже этого крика стал отвратительный, громкий хруст раздробленных суставов.
– Отойдите от него! Микеле! – я наконец выбрался из толпы и изо всех сил оттолкнул солдата, который молотком ломал Моретти кости.
К моему мимолетному изумлению, тот не накинулся на меня, чтобы убрать с дороги и продолжить экзекуцию. Потому что все уже было кончено.
– Микеле…Боже, Микеле…– я схватил его за голову, вглядываясь в белое, как полотно, залитое слезами лицо. Его губы дрожали, а глаза в каком-то безумии смотрели сквозь меня. Он сотрясался всем телом. Казалось, Моретти вот-вот лишится чувств.
– Тварь! Где эта тварь! – взревел я, выискивая глазами в толпе родителя, – Где то животное, что называет себя моим отцом?!! – люди молчали, переглядываясь, в толпе стоял гул, некоторые начинали уже расходиться. – Где он?!! – в ответ молчание.
И тогда силы меня оставили. Я не выдержал и просто разрыдался, обняв за плечи дрожащего от боли в раздробленных окровавленных пальцах Микеланджело и уткнувшись лицом в его плечо.
Все случилось из-за меня. Из-за моего проклятого обещания. Из-за моей любви к Микеле. Из-за моего мимолетного влечения, к Елене, породившего ложную надежду в ее душе. Из-за меня…
– Микеле… Микеле… Микеле… Микеле…– твердил я хриплым от плача шепотом, будучи не в силах выдавить из себя конец фразы. Я задыхался от горя и вины. И, когда пытка достигла своего апогея, из моего горла вырвалось в темноту безумным криком: – Прости меня!!!
В тот день я не вернулся домой. Я не вернулся бы туда в любом случае. Разница была лишь в том, что если бы Микеланджело не сказал мне остаться с ним, я отправился бы бесцельно бродить по ночным улицам, поглощенный собственным горем и апатией.
Хирург, долгое время трудившийся над ранами моего друга, закончил лишь в четвертому часу утра, и, выйдя, сказал, что больной хочет меня видеть.
Я, чувствуя, как внутри все сжимается в ледяной кулак, встал с пола, на котором сидел – как и в ночь, когда у матери случился нервный срыв, и, приоткрыв дверь, осторожно скользнул в комнату.
Микеланджело, с туго перебинтованными кистями, полусидел в кровати и с каким-то отсутствующим, потухшим выражением глаз смотрел на меня.
Сердце мое сжалось при взгляде на него – теперь Микеле казался в два раза тоньше и меньше, чем прежде. Ангел со сломанными крыльями. И он хотел видеть меня – того, по чьей вине разрушилась его мечта.
Я прошел в комнату и сел на стул возле его кровати, так и не проронив ни слова. Мы молча смотрели друг на друга, пока пресс давящей тишины стал для меня невыносим. Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Микеланджело покачал светловолосой головой и тихо промолвил:
– Ничего не говори. Просто побудь со мной. – я последовал его желанию и мы сидели так, молча, долгое время. Мне казалось, прошла вечность, прежде чем Моретти – по-видимому устав, опустился на подушку и сказал, глядя на меня:
– Иди сюда, Тео.
– Куда? – не понял я.
– Полежи со мной немного.
– Чт…
– Тео…– он устало и пристально вглядывался мне в лицо, – Я прошу тебя.
– Х-хорошо…– я – все еще находясь в смятении от этой просьбы, сел на край узкой кровати, а после лег рядом с Микеланджело, осторожно переложив его искалеченные руки на подушку между нами, чтобы случайно не причинить ему лишней боли.
Микеле, перевернувшись на бок, уткнулся лбом мне в шею и затих. Я же, пытаясь унять непонятное, смутное волнение, неловко обнял его рукой за обтянутые тонкой рубашкой плечи.
Мы снова пришли к тому, с чего начался этот ад. А началось все с тех объятий, с той горькой ночи, когда он – собирая мои слезы, касался меня пахнущими виноградом руками. Когда я ощущал запах и тепло его тела, аромат его волос также, как и сейчас.
Я – будучи во власти кровного врага, позволил Микеле стать своим слабым местом, и в него тут же не замедлили ударить. Я больше не должен допустить этого. Я должен уйти.
– Прости меня, Микеле, – прошептал я, поглаживая его по соломенного цвета волосам, – Прости за случившееся. Отец…он решил, что я…что мы…– я запнулся, не в силах сформулировать, что вертелось в голове. Но Микеланджело меня опередил:
– Но ведь это действительно так…– чуть передвинув голову на подушке, он поцеловал меня в угол рта, – Я действительно люблю тебя, Тео. Также сильно, как если бы мы были братьями. – он слабо улыбнулся и я в ответ поцеловал его в щеку и приник губами ко лбу.
