Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

– ...Это означает, что мы совсем близко к Эль Хайрану и Хафире, – тяжело произнес Острон. – Как пойдем отсюда, Сунгай? Ты решаешь.

Джейфар потрогал себя за бороду в задумчивости. Люди разбивали лагерь, разжигали костры; кто-то расседлал лошадей, и некоторые из них даже улеглись на ржавую глину, другие стояли, как пришибленные, и не шевелились. Буйвол самого Сунгая выглядел бодрее коней, хоть он и скакал медленнее, в состоянии развить по-настоящему большую скорость только на короткое время, выносливости старику было не занимать.

– По-хорошему, надо пересечь Вади-Амин завтра и двигаться дальше на юг, – сказал Сунгай. – Возможно, даже еще забрать к востоку. Но что-то подсказывает мне, что именно этого они от нас и ждут.

– Не хочешь же ты пройти через руины Тейшарка, – поежился Острон.

– Нет. Но я думаю пересечь стену Эль Хайрана ближе к ним, чем собирался вначале.

Искандер тем временем вызвал целый небольшой ручеек на краю обрыва; животные немедленно оживились и подтянулись к нему, принялись жадно пить. Люди ждали своей очереди, потом, когда кони напились, начали набирать воду во фляги. Одаренный маарри все это время сидел возле своего ручейка, скрестив ноги и нахохлившись, как большая птица; Острон с легким беспокойством отметил, что Искандер сильно похудел, и щеки у него запали, а под глазами лежат тени. Конечно, все они на протяжении этого трудного пути едва добывали себе пропитание: животные большей частью бежали с захваченного злом юга на север, а хлебных лепешек всем на месяц не хватило бы. Но это выражение лица...

Вечер окончательно и быстро опустился на берег пересохшей вади, и стало совсем холодно; уставшие люди сидели у двух больших костров. Леарза устроился между Дагманом и Абу Кабилом и восторженно спросил нахуду:

– Нахуда Дагман, как тебе это удалось?

– Что?.. – зевнул тот.

– Я не мог даже пошевелиться, – сказал китаб. – А в голове у меня хохотал какой-то голос и говорил мне, что я бесполезный дурак. Да что там, даже Острон не мог тронуться с места, кажется! Будто их всех приковало к земле. А ты взял и бросился в драку!

– Может, этот долгар решил, что я не представляю большой опасности, – пробормотал Дагман, отворачиваясь и глядя в костер. – Я и никакого голоса-то не слышал.

– Но ты дрался, как лев! – восхитился Леарза. – Жаль, мы не успели настичь этих двоих.

– А надо бы настичь их во что бы то ни стало, – заметил Абу. – Иначе Острон и Искандер становятся почти что бесполезными. К тому же, еще остаются два других долгара, если я правильно помню слова белоглазого, да всякие хитрые бестии, управляющие ветром и Ансари знает чем еще.

***

Ночью снова содрогалась земля. Люди спали плохо; сидевший на карауле Ханса уныло ворошил угли в костре веткой, и огонь отражался двумя алыми точками в его черных глазах. Кто-то из Северных стражей вдруг вскрикнул во сне. Когда луна уже склонялась к западу, Хансу сменил Острон, который будто и не спал вовсе, и лицо нари было осунувшимся и уставшим. Ханса улегся рядом с Сунгаем, вздрагивавшим время от времени, и попытался уснуть. В то же время сменились стражи на краях лагеря; двоих из них заменили Абу Кабил и Дагман, будто бы случайно оказавшись рядом друг с другом. Погода стояла совершенно безветренная, но все равно то и дело шуршал песок, то ли от сотрясений земли, то ли от движения неведомых ночных животных, которые раньше всегда населяли пустыню, но теперь в южном Саиде были редки.

В первое время Острон не очень одобрял, если в караул назначали Абу или нахуду, считал, что лучше пусть на страже стоят воины; впрочем, в пути выяснилось, что оба неплохие бойцы, в особенности нахуда, который управлялся со своим скимитаром не намного хуже самого Острона, а Абу еще в Ангуре выковал себе поистине гигантский меч, который, должно быть, весил не меньше кузнечного молота, и одна лишь сила кузнеца, махавшего этим мечом, как тростинкой, многого стоила. Даже Ханса, попробовав поднять "двуручник", как назвал его Абу, с уважением цокнул языком.

Дагман сидел спиной к костру и неспешно сворачивал на колене самокрутку. Абу Кабил смотрел в темноту, небрежно набросив на плечи бурнус, – как обычно, холод не очень-то беспокоил его, и длинные светлые волосы лежали поверх плотной ткани, а рафа почти съехала с его затылка. Закончив с самокруткой, нахуда оглянулся: поблизости спали люди, в основном беспокойно шевелясь во сне и вздрагивая, а остальные стражи (еще трое с других концов лагеря и Острон в центре его, у костра) были слишком далеко.

– Тебе тоже сообщили? – еле слышно спросил он у Абу. Кузнец коротко кивнул.

– Времени все меньше, – пробормотал Абу Кабил. – Продолжать работу опасно и бессмысленно. Результат практически очевиден, в любом случае.

– Бесперспективная это затея, – задумчиво произнес Дагман, закуривая. – Процесс уже начался, его не остановить... и ведь они до самого последнего не поймут истины.

– Я надеялся, что поймут. Но, кажется, уже слишком поздно. ...Бел ничего не говорил тебе?

– Только то, что с ним тоже связывались. Я подозреваю, он принимает происходящее слишком близко к сердцу.

– Такова наша работа. Каждый рано или поздно проходит через это.

Дагман вздохнул и ничего не сказал, хмурясь.

– Я не смог ее остановить, – много позже произнес он. – Даже не сразу понял, что происходит.

– Лучше не вспоминай об этом, – ответил ему Абу. – Смотреть нужно только вперед. Я пойду первым, потом ты.

– Не лучше ли пустить Бела? Он молчалив в последнее время, я боюсь, что он совершит необдуманный поступок.

– ...Да, он всегда был самым несдержанным в группе. Дай угадаю, он не пойдет сейчас. Предпочтет держаться до последнего.

– Ладно, – вздохнул Дагман и оглянулся. – Жизнь все равно расставит все по своим местам.

Ханса смотрел на пламя, очерчивавшее силуэт Острона рыжим сиянием, и ему вспоминались годы скитаний по северу Саида в разбойничьей шайке. Сколько он себя помнил, он всегда был с разбойниками; его приемная мать, Афанди, подобрала брошенного ребенка, – она говорила, ему был едва ли годик, он потерялся и напуганно ревел, – в одном из крошечных оазисов, куда их банда попала почти случайно; у разбойников и женщины в основном ведут себя, как мужчины, так что Афанди редко вспоминала о том, что она женщина, но при виде перепуганного мальчишки сердце у нее, видать, дрогнуло, и проснулся материнский инстинкт. Она взяла найденыша себе и окрестила его Хансой, в честь своего давно погибшего отца, и хотя скрывать от мальчика его настоящее происхождение Афанди и в голову не пришло, она всегда относилась к нему, как к родному сыну.

Ханса засыпал и сам не понял, как живой и реальный огонь переместился в серый мир снов; только люди, сидевшие и лежавшие вокруг, изменились, и возле костра сидела высокая темноволосая женщина, подстелив под себя бурнус, она скрестила ноги, и ее светлые шаровары разлеглись почти как юбка, а на голове ее был повязан платок, и Хансе с нежностью вспомнилось, как Афанди учила его повязывать себе такой же, когда он был сопливым мальчишкой. Она была смуглой и такой же черноглазой, и, в общем, они были похожи, хоть и неродные; мальчик перенял от нее многие повадки, точно так же цокал языком, щурил один глаз в выражении недоверия и завел привычку людей называть по кличкам вместо имен.

Даже шашка Афанди, которую Ханса взял себе после ее смерти, теперь лежала на бурнусе возле нее: разбойница никогда не расставалась со своим оружием.

– Мама, – сонно пробормотал Ханса и подполз к ней, потому что ему вдруг нестерпимо захотелось снова почувствовать тепло ее тела, вообразить себя маленьким...

Он и был маленьким, и вокруг были привычные люди, с которыми он провел детство; вон поодаль стоит небольшой шатер, в котором ночуют атаман Хулафа, его жена Амир и их дочка Лейла. Лейла старше него на целых четыре года, но Ханса давно уже решил, что женится на ней, когда вырастет, ведь она красивая. Пусть и заносчивая, прямо как ее мамка.

Он положил голову на колено Афанди, и мать обняла его теплой рукой за плечо. Костер освещал ее смуглое лицо, придавая ему красноватый оттенок, и Ханса смотрел на нее снизу вверх; у нее всегда было такое строгое выражение, которое на его памяти изменилось лишь однажды, когда он отбился в песчаной буре, и она два дня искала его в пустыне, и вот когда нашла, откопала его, засыпанного песком и задыхающегося, она плакала, впервые на его памяти.

Это был сон, Ханса подспудно знал; но такой теплый и успокаивающий, что просыпаться не хотелось. Не хотелось и помнить о том, что ждет его, когда он проснется: безжизненный южный Саид, холод, постоянная опасность...

В этом сне опасности не было.

Все эти люди, произнесла Афанди. Ради чего ты идешь за ними?

– Они мои друзья, – немного уязвленно отозвался Ханса.

Ты наивен. Кого в целом свете можно считать другом? Дружба – это всего лишь обман. Я считала этих людей друзьями, а они предали и убили меня.

Что-то было не так. Но ощущение тепла чужого тела убаюкивало его, успокаивало, и Ханса лишь оглянулся на спящих разбойников; они лежали тут и там, укрытые бурнусами.

– Острон не такой. Он никогда не предаст меня.

А если темный бог одолеет его?

– Скорее он одолеет меня, чем его! Он очень сильный.

Ты в этом уверен?

– Да!

...Хорошо, а остальные? Этот джейфар, который с каждым днем становится все мрачнее и подозрительнее? Быть может, в один прекрасный день он решит, что всех остальных необходимо убить, чтоб они не поддались влиянию врага.

– Сунгай слишком умный, чтоб поддаться темному богу, – возразил Ханса с горячностью. – И он принципиальный. Он предпочтет покончить с собой, но не сдастся, я знаю это.

А маарри? Тот уже почти поддался, ты своими глазами видел, как он набросился на человека.

– Но он устоял, и я думаю, это значит, Искандер еще долго продержится! До самого конца.

Даже если темный бог будет каждый день разговаривать с ним в облике его дорогой погибшей дочери?

– Искандер все равно знает, что ее уже не вернуть.

Это просто ты не знаешь, дорогой, что такое – родительская любовь... Она заставляет людей жертвовать собой.

Ханса поднял голову. Афанди по-прежнему смотрела в костер, и на ее лице было какое-то странное выражение, какое-то...

– Ты не Афанди, – прошептал он. – Ты...

Да, ты догадливее маарри, согласился бесплотный голос; губы Афанди не шевелились, и она замерла, будто нарисованная картинка. Тепло развеялось без следа. И ты хитер. Но мне нет нужды обманывать тебя, марбуд. Обманывает слабый. Я силен, и я одержу победу над вами всеми.

– Посмотрим, – Ханса подобрался, будто готовясь к бою, хотя понимал, что это сон, и с чем тут бороться?..

Да, посмотрим и увидим. Скоро моя сила возрастет настолько, что вы не сможете более избавиться от моего голоса, проснувшись. Я буду говорить с вами дни напролет. Рассказывать вам правду, которой вы не хотите видеть. Посмотрим, долго ли вы устоите, глупцы.

Он резко открыл глаза и дернулся, вцепился обеими руками в волосы, взъерошил их. В легкие врывался холодный воздух. Земля по-прежнему еле заметно содрогалась. На востоке загорался рассвет.

У костра по-прежнему сидел Острон, хотя уже и Искандер, чей черед был караулить, поднялся; Ханса торопливо встал и подошел, почти подбежал к ним, плюхнулся на холодный камень рядом с нари.

– Скажи мне, он разговаривает с тобой? – хриплым шепотом спросил он. Острон поднял брови, обернулся к нему. – Темный бог! Он разговаривает?.. Каждую ночь?

Выражение лица Острона стало немного обеспокоенным.

– Ты тоже?..

– Силы небесные, – пробормотал с другой стороны Искандер. Ханса кивнул, сжав губы.

– Разговаривает, – тогда сказал Острон, и его глаза вернулись к пламени. – Я почти не могу спать из-за этого. Он говорит ужасные вещи, в которые не хочется верить... но столь похожие на правду.

– Нужно помнить, что все это прекратится, – сказал Искандер. – Как только мы найдем способ одолеть его. Все прекратится, и мы больше не будем видеть этих снов.

– И больше не будет одержимых, – кивнул Острон. – Саид станет безопасным. Как я мечтаю об этих днях, Ханса! Пожалуй, временами только эти мечты и помогают мне устоять и не поддаться ему... Представьте себе, когда-нибудь больше не будет даже потребности в стене Эль Хайрана, и в горах Талла тоже будут жить племена, быть может, китабы построят там новый город, огромный и красивый, и, конечно, там будет роскошная библиотека, ничуть не хуже, чем была в Тейшарке, и даже больше того. А все люди, которые до того были безумцами, вновь обретут разум и станут такими же, как мы, и не надо будет бояться, и можно будет никого не подозревать.

– А мы станем прославленными героями, – по-доброму усмехнулся Искандер, глянув на то, как Ханса по-детски раскрыл рот. – Вернемся из Хафиры домой. Я, пожалуй, буду странствовать по пустыне и спасать заблудившихся путников, умирающих от жажды. Сунгай наверняка встанет во главе огромного племени своих сородичей, и они будут охотиться в пустыне, как дикие львы.

– Готов поспорить, Леарза вернется в Халла и станет знатным пиротехником, – подхватил Острон. – И по праздникам обязательно будет запускать красивые огни в небе. Мы с Сафир, наверное, поселимся в Ангуре, этот город больше других нравится мне... хотя, возможно, и будем странствовать по Саиду, как в былые времена. А ты?

– А я... – Ханса поднял глаза к небу. – Еще не знаю. Я как-то не думал, чем займусь, только мечтал, что меня всюду, куда б я ни пришел, будут кормить от пуза.

Они рассмеялись, и юный марбуд почувствовал, как тьма, обволокшая его душу, понемногу развеивается.

На востоке окончательно разлилась кровавая лента.

***

Добрую половину дня они ехали безо всяких приключений, и по левую сторону был овраг Вади-Амин, а по правую – пустыня, местами испещренная зарослями саксаула. Острон с тоской узнавал эти места, в которых пару раз охотился вместе с дядей, еще когда они все жили в Тейшарке. Когда еще восточная твердыня не пала...

Ничего, одергивал он себя. Наступит время, и Тейшарк будет восстановлен, только уж это больше не будет твердыня, а величественный и красивый город, память о минувших днях. Быть может, мастера-китабы отстроят заново и цитадель, но лишь как напоминание потомкам, и люди со всего Саида будут приезжать в Тейшарк, чтобы посмотреть на эту крепость, которая некогда пала под натиском зла, но была возвращена.

Почти весь день было холодно, и солнце пряталось в серой мгле, окутавшей небо. Путники остановились лишь после обеда, но ненадолго, только дали передохнуть лошадям и перекусили сами. Сидели тихо; еле слышно переговаривались о чем-то Сунгай и Искандер, да некоторые из стражей, а Алия, их командир, сидела в молчании и мрачно смотрела перед собой. Абу Кабил косился на нее и ухмылялся себе под нос, но не подошел к ней и ничего не сказал.

Сафир во время этого короткого отдыха устроилась было рядом с Остроном, как и всегда, но потом поднялась и отошла в сторону; Острон не без удивления заметил, что она опустилась возле Лейлы и Элизбара, с некоторых пор сидевших всегда вместе. О чем они говорили, он не мог слышать, но заметил, что лицо Лейлы посерьезнело.

– Все в порядке? – спросил он у жены, когда та вернулась к нему. Сафир кивнула. – ...Точно?

– Все хорошо, Острон, – сказала она и забралась в седло лошади.

Он еще не успел вскочить на коня сам, когда к нему подошел Исан, и тут уже Острону стало не до нее: хотя лицо белоглазого привычно оставалось бесстрастным, в последние дни он обращался к нари в основном для того, чтобы сообщить что-нибудь неутешительное.

– Они близко, – произнес Исан. – Оба моих брата и не очень большая группа, но, должно быть, все благородные.

– Проклятье, – буркнул Острон и все же оседлал своего коня. – Поторапливайтесь, враг поблизости!

Они тронулись с места, готовые к драке, но никто толком не знал, чего ожидать на этот раз; Исан мрачно прикинул, что от него толку, скорее всего, будет мало: он один, их двое. По крайней мере, до сих пор они одерживали победу... или, во всяком случае, это нельзя было назвать поражением.

С некоторых пор Исан стал возлагать большие надежды на присутствие этих троих странных людей, которых для себя он выделял в какую-то совершенно особую группу: кузнец-ассахан, нахуда и угрюмый Ворон, которому так очевидно не доверял Острон. Исан не мог даже для себя уяснить, чем именно они отличаются от всех остальных, но он буквально кожей чувствовал это отличие и понемногу начал склоняться к мнению о том, что эти трое ставят холодную логику выше своих эмоций, это и делает их такими... особенными.

Поначалу ничто не выдавало близкого присутствия врага; они ехали так несколько минут, а потом поднялся ветер. Сначала это было лишь легкое шуршанье песка, но вдруг на отряд обрушился настоящий шторм из пыли и мелких камушков.

– Держитесь вместе! – крикнул Острон, а затем ветер стих так же неожиданно, как и начался. Лицо Исана было бледнее, чем обычно.

– Я не продержу контроль долго, – предупредил он. – Нужно найти этого человека, сейчас же!

– В какой стороне?

Белоглазый махнул рукой.

Не дожидаясь команды, они поскакали галопом в указанном направлении; лошадь Исана перешла на галоп следом за остальными, но сам он еле держался в седле, чересчур занятый концентрацией своих сил. Лоб его покрылся потом, и выражение понемногу сбилось, превратившись в мучительный оскал. Исан боролся за контроль над временем. Заметивший это Бел-Хаддат придержал своего вороного, оказавшись рядом с белоглазым. От скачки капюшон его плаща слетел с головы, и волосы растрепались. Понемногу снова поднимался ветер, которого остальные поначалу не чувствовали.

– Вот они! – закричал мчавшийся впереди всех Ханса, выхватил шашку. Тут вихрь поднялся с такой силой и неожиданностью, что с головы марбуда сорвало платок, а его конь едва не встал на дыбы; Исан потерял сознание и начал падать с лошади, когда Бел-Хаддат поймал его за шиворот.

– Не спешивайтесь! – еле слышно донесся до них крик Сунгая. – Я держу лошадей!

Острон нервно оглядывался, но ветер бил ему в лицо и мешал видеть; он уже не мог рассмотреть, что творится позади, негромко выругался и хотел было использовать огонь, когда услышал крик Абу недалеко от себя:

– Острон, осторожней! Ветром может бросить пламя прямо на нас!

– Да чтоб ему сквозь землю провалиться! – разъяренно заорал Острон в ответ. Вместо него свой Дар использовал Искандер, и всадников действительно окатило водой, но враг все равно был вне пределов досягаемости. Сунгай попробовал отвести лошадей в сторону, надеясь, что удастся выбраться из контролируемой бури; все было бесполезно, они какое-то время блуждали во мгле, но, очевидно, враги ехали следом.

В суматохе никто не заметил, как Алия соскользнула с седла и поудобнее перехватила свое копье. Острон кое-как отыскал Исана, которого по-прежнему придерживал на лошади Бел-Хаддат, и обнаружил, что белоглазый все еще без сознания. Присоединившийся к ним Элизбар развел руками: он ничего не мог с этим сделать. Без Исана можно было бесконечно рыскать посреди бури и так и не найти врагов, если только они сами не атакуют.

Алия закрыла лицо платком так, что было видно только глаза, и над теми нависал ее шлем; она догадалась, что вряд ли ветер будет дуть в сторону того, кто его вызвал, и пошла навстречу буре. Очень быстро вихрь вокруг нее ослаб, и женщина ускорила шаг. Здесь было куда меньше поднятого в воздух песка, и ее глаза наконец различили силуэты всадников; их было то ли два десятка, то ли чуть больше. Кто из них вызывает ветер, Алия не знала, но она запомнила лица братьев Исана. Если она убьет хотя бы одного из них, белоглазый справится со вторым. И тогда...

Только посмотрите, маленькая мышь-песчанка хочет укусить льва, прозвучал в ее голове чужой холодный голос.

Она замерла, и сердце у нее гулко стукнуло: проклятье, они заметили ее! Это...

Второй долгар, быстро поняла она.

Как насчет заставить тебя перерезать глотку самой себе? Вкрадчиво предложил он. Алия вскинулась, и тут ее свободная рука сама потянулась к поясу и легла на рукоять джамбии. Она отчаянно пыталась сопротивляться, закусила нижнюю губу, хоть уже и знала, что проиграет: она одна против этого монстра, который может держать под своим контролем весь их отряд из тридцати с лишним человек, и...

Сама виновата, с яростью подумала она. Хотела совершить подвиг, убить майяда! Да если бы она перед смертью могла хоть что-нибудь сделать...

Она сосредоточилась на своей правой руке, в которой держала копье. Если ей удастся метнуть его... вот они, совсем близко, двое братьев со страшными глазами, наблюдают за ней и усмехаются, рядом с бородатым – еще два человека, один угрюмый, смотрит в сторону: наверняка это он управляет бурей. Другой...

Другой – долгар.

Если бы она могла достать хоть одного из них!..

Левая рука ее, на которую она перестала обращать внимание, вытащила джамбию и медленно, – долгар очевидно наслаждался беспомощностью женщины, – поднесла кинжал к горлу. Алия почувствовала холод металла на глотке. Давит... понемножку все сильней и сильней...

Что-то вдруг налетело на нее сзади, опрокинуло ничком в песок; джамбия выпала из ее ладони, Алия от неожиданности вскрикнула, а он уже был впереди, закрыв ее собой, с невероятной скоростью замахнулся своим огромным клинком. Дико заржала лошадь, падая: кривое лезвие перерубило ей обе передние ноги, и долгар потерял концентрацию, хоть и успел легко соскочить на землю, отпрянуть в сторону от передвигающегося быстрее ветра человека. Остальные трое немедленно пришпорили коней и бросились прочь; Абу Кабил настиг бы долгара, но тот в момент сшиб c лошади одного из сопровождающих их безумцев, который мгновенно оказался разрублен напополам, и черная кольчуга не спасла его, только долгар уже был снова верхом и скакал следом за остальными.

Алия вскочила на ноги и замахнулась, швырнула копье.

Уже на излете оно настигло ехавшего последним майяда и все же вошло ему в спину, наверняка раздробив позвоночник; молодой майяд беззвучно рухнул в песок, остальные даже не обернулись на него и ускакали. Буря начала стихать.

Алия тяжело дышала, глядя им вслед. Только теперь она обнаружила, что руки и ноги у нее дрожат, и все тело больше похоже на желе, отказываясь повиноваться ей; липкий ледяной страх держал ее в своих лапах. Она только что была на волосок от смерти.

Абу беспечно свистнул, неспешным шагом подошел к лежавшему на боку молодому майяду, перевернул того носком сапога на спину. Майяд скалился; его лицо было мучнисто-белым от боли.

– Младший братец Исана, значит, – произнес Абу своим привычным добродушным тоном. – Возможно, мне следует перед ним извиниться.

И с этими словами он резко опустил свой клинок, отрубив майяду голову.

Поднял взгляд на Алию.

– Э, да ты на ногах не держишься, – заметил он. – Так не подобает героической деве меча, разве нет? Ну-ка выпрямилась, сделала гордое лицо!

– Дурак! – в сердцах выкрикнула Алия и отвернулась. С тем, чтобы увидеть, как скачут им навстречу их спутники, все со встревоженными лицами; обнаружив, что и Алия, и Абу Кабил живы, Острон радостно улыбнулся.

– Эй, Острон, – окликнул Абу. – Удача и сегодня на нашей стороне! Белоглазый еще не очухался?..

***

Ханса опустил Исана на расстеленный бурнус, и какое-то время они все бестолково суетились вокруг да около, не очень понимая, что делать; наконец тот открыл глаза. Его лицо было по-прежнему очень бледным, волосы совершенно растрепались, придавая ему больной вид.

– Я жив? – поинтересовался он.

– Насколько я могу судить, пока да, – весело отозвался ему Абу Кабил, сидевший рядом, скрестив ноги.

– Где Муртаза и Субад?

– ...А, твои братцы? Ну, старший смотался, – пояснил ассахан; понемногу и остальные расселись вокруг, только Северные стражи были заняты тем, что разбивали лагерь: все равно уже стемнело, и Острон решительно сказал, что необходимо похоронить убитого, нельзя просто так бросать его в пустыне. Ворон было возразил ему, но нари было не переубедить.

– Муртаза ушел?.. – пробормотал Исан и попытался сесть; кузнецу пришлось придержать его за плечо. Обнаружив вокруг себя чуть встревоженные лица, белоглазый неожиданно скривился. Потом спросил: – А что остальные?

– Все удрали, – ответил Абу. – Но Алия на прощанье засадила копьем младшему в спину, а я добил его. Так что, если что, его смерть на моих руках, вот.

– Его тело неподалеку, – добавил Острон. – Я подумал... было бы нехорошо просто так оставить его посреди пустыни.

Исан проигнорировал, вместо того посмотрел на Абу Кабила, затем отыскал взглядом Алию, которая предпочла заниматься костром вместе со стражами.

– Они все-таки были неправы, – еле слышно заметил он. – Вы сильнее.

– Это как посмотреть, – отозвался ему Абу. Чуть смешавшись, Острон спросил Исана:

– Твой брат... мне поджечь его тело?

– Делай с ним все, что хочешь, – сказал Исан. – Я бы сжег его только для того, чтоб убедиться, что он и вправду умер.

– Э, с такими ранами не живут, – фыркнул Абу Кабил. – Я отсек ему голову.

Лицо Острона потемнело, но нари ничего больше не сказал, молча поднялся и ушел. В душе Острон понимал, что это всего лишь привычный Исан, такой, каким они его давно уж успели узнать: даже если он и чувствовал бы что-то по отношению к своему младшему брату, он вряд ли дал волю эмоциям. Все-таки в нем поднялось сдавливаемое возмущение.

...Быть может, когда темный бог будет побежден, Исан станет... более человечным.

Тем временем белоглазый говорил Сунгаю и Абу:

– Конечно, один на один шансы более равные. Ему меня теперь не вывести из строя так легко. Возможно, мы будем брать контроль по очереди, но, во всяком случае, он не сможет контролировать время постоянно.

– Теперь следовало бы покончить с парнем, который вызывает ветер, – заметил Абу. – А если в следующий раз они догадаются напустить на нас сразу и его, и долгара?

– Все-таки мне интересно, каким образом нахуда сумел противостоять долгару, – пробормотал Исан, но Абу только пожал плечами и ничего не ответил. – И ведь сила Асвада растет, вы заметили? А вместе с ней и сила всех его Одаренных. Чем дальше мы будем продвигаться на юг, тем все будет хуже.

– Ты еще не передумал идти с нами, Исан? – хмуро спросил его Сунгай.

Белоглазый помолчал.

– Нет, – потом сказал он.

Остаток вечера прошел тихо. Как будто смерть одного из них напугала врагов; Исан все еще чувствовал себя дурно, у него кружилась голова, но присутствия других слуг Асвада он не ощущал, о чем и сообщал Острону, то и дело спрашивавшему его. Острон спать не мог: он задремал однажды, но темный бог так невыносимо мерзко смеялся и говорил ему такие вещи, что Острон вскочил, как ошпаренный, и остаток ночи предпочел сидеть у костра, ежась и кутаясь в бурнус. Он снова обратил внимание на то, что Сафир о чем-то с вечера шушукалась с Лейлой; видеть это было почти странно, ведь они никогда не любили друг друга. Острон не понимал, что причина лежит на поверхности: Лейла отказалась от своих притязаний на него, и у нее не осталось поводов ненавидеть бывшую соперницу.

Плохо спала в ту ночь и Алия, все думала о случившемся; она караулила в самые глухие часы, но и потом не могла уснуть, а когда под утро на караул встал Абу Кабил, Алия заколебалась, то и дело бросая на него взгляды украдкой, потом все же решилась и осторожно подобралась к нему. Кузнец сидел на краю лагеря, спиной к костру, и смотрел в темноту; легкий ветер трепал его волосы. Алия села рядом.

– О, благородная дева меча вспомнила про благодарность? – поинтересовался Абу; кровь гулко стукнула у нее в ушах: на самом деле она подошла к нему совсем не за этим.

– Благородные воины о благодарности не просят, – вспыхнула Алия, заставив ассахана негромко рассмеяться. – Но... но... я все же благодарна тебе.

– Ага, а еще, дай угадаю, ты хотела меня спросить о чем-то.

– Да что ты за человек!.. – сдавленно воскликнула она.

– Уж какой есть! – ехидно отозвался он. Алия помолчала, потом все-таки пересилила себя и спросила его:

– Как у тебя получилось противостоять долгару? Ведь он наверняка заметил твое приближение!

Абу Кабил рассмеялся снова.

– Знаешь ты или нет, дева меча, а только я жил в свое время в Тейшарке, и в те дни, когда он пал, я сражался с одержимыми, и на следующую весну отправился вместе с войском Эль Хайрана отвоевывать его! Там-то я и встретил первого долгара, от меча которого и пал наш славный предводитель Халик.

– Только не заливай мне, что ты его убил, – прошипела Алия.

– Нет-нет, я не о том. В то время сила темного бога была меньше, и наш безумец прав: она растет. Хотя и тогда множество людей посходило с ума под влиянием этой твари, все же Халик не поддался ей, да и наши Одаренные, Острон и Сунгай, тоже. Для того, чтобы не поддаться влиянию долгара, должна быть большая сила воли, так-то!

– Но теперь, когда даже Одаренные?.. – удивилась она. – Хочешь сказать, твоя сила воли больше, чем у них?

– И опять нет. Просто есть еще одна маленькая хитрость, – улыбнулся Абу. – Ты же сама знаешь, какие люди труднее всего сдаются на власть темного бога!

– Не слишком одаренные умом, – пробормотала Алия. – ...Так, это больше похоже на истину.

– Эй, полегче. Такого я не говорил! Вообще-то дело не в уме, – сказал он. – Дело в душе. Душевное, эмоциональное состояние человека – вот что имеет значение. Если ты не испытываешь ровным счетом никаких чувств, долгару очень трудно управлять тобой. Да и самому темному богу – тоже.

– ...Но ведь даже белоглазого остановили в прошлый раз. А он холодный, как лягушка.

– Это так кажется, – беспечно возразил Абу Кабил. – Если б он был совсем холодный, он бы не принял нашей стороны. И к тому же, думаешь, встреча с братьями совсем никак не повлияла на него?

Алия помолчала, осмысливая его слова.

– Значит, ты можешь попросту... убрать все свои чувства, – сказала она. – Погасить их, как свечу. И нахуда Дагман тоже, верно? Да... да, отчего-то это похоже на правду.

Абу усмехнулся и ничего не ответил ей на это.

***

Наутро среди Северных стражей царило смятение; Алия больше уж ничего не скрывала от обеспокоившегося Острона и признала, что один из них ушел в ночь, незамеченный. Его тело обнаружили быстро: воин перерезал себе горло кинжалом.

– Ему снились сны, – глухо сказал один из стражей. Острон горестно вздохнул и поднял голову.

– Да пребудут с ним шестеро, – пробормотал он; тело вспыхнуло огнем.

Другая вещь беспокоила Сунгая: во время вчерашней стычки с братьями Исана они слишком сильно отклонились к западу и были до опасного близко к Тейшарку. С утра над пустыней висела легкая дымка, и если бы не это, пожалуй, они увидели бы руины города. Потому Сунгай, когда отряд был готов отправляться в дорогу, направил своего буйвола значительно восточнее, считая, что лучше сделать крюк, нежели попасть в опасное место; к тому же, той ночью во сне с ним опять говорил темный бог, и то, что он сказал Сунгаю насчет Тейшарка, очень тому не понравилось. "Мы окажем вам радушный прием", сказал он.