Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

Острон сидел, выпрямив спину, и смотрел в ночь; понемногу холодало, и поднялся ветер, трепавший складки хадира и бурнуса на его плечах. С одной стороны, многолетний опыт кочевника говорил о том, что это самая обычная ночь, каких его ждет еще тысяча, начало лета в пустыне; с другой...

Но ведь он точно знал, что пламя не явилось на его зов несколькими часами ранее.

Белоглазый, где ты? Как сумел перебраться на другой берег реки? Быть может, темный бог завладел душами людей на севере, и теперь племена вовсе не так неуязвимы, как им казалось?..

Сами мысли об этом пугали.

Задумавшись, он не видел, как на своем месте зашевелился Улла. На аскара посмотрел только бдительный Сунгай, но без особой тревоги: мало ли что могло тому понадобиться?..

Сунгай не разделял излишней радости Острона по поводу того, что Ниаматулла в последнее время вроде как пришел в себя, Сунгай был для этого слишком осторожен. Но и джейфар перестал обращать на аскара внимание, к тому же, только сегодня утром они втроем, Улла, Ханса и Острон, гонялись друг за другом по лагерю и смеялись, как малые дети.

Ниаматулла медленно поднялся на ноги, оставив бурнус валяться на песке, с минуту стоял, слегка покачиваясь. Сунгай отвернулся, вглядываясь в темноту. Возможно, где-то там притаился белоглазый, главный враг Острона; необходимо быть начеку...

А потом события просто начали происходить.

Улла учился вместе с другими новобранцами Эль Хайрана, но хорошим мечником так и не стал; тем менее Сунгай ожидал от него такой скорости и уверенности в движении. Он едва успел крикнуть:

– Острон!..

Тот, повинуясь инстинктам, завалился в песок, чудом избежав сильного удара по голове; Улла не остановился, его телом будто управлял кто-то другой, гораздо более сведущий в боевых искусствах, и в свете костра блеснуло лезвие ятагана. Нари в последний момент выхватил свой собственный, один из двоих, резко вскинул его, не доставая из ножен; их белую кожу вспорол клинок ятагана Уллы, но чудной металл работы Абу Кабила встал надежной преградой между вражеским оружием и своим хозяином. Острон не мешкал, откатился в сторону и вскочил.

– Улла, это не смешно! – крикнул он. Сунгай тем временем тоже уже был на ногах.

– А это и не шутка, – мрачно предупредил он Острона. Просыпались, поднимали головы и другие; негромко ахнула Сафир, Ханса уже мчался к ним и вовремя схватил Уллу за руку, когда тот попытался в очередной раз атаковать.

– Улла! Прекрати, что ты делаешь!

Маарри не ответил.

Паника, охватившая Острона, мешала внятно думать. Ничто на этот раз не препятствовало ему использовать Дар, и стена пламени охватила лагерь кругом, ясно осветив происходящее; огонь отразился в темных глазах-вишнях Ниаматуллы.

– Ханса, осторожней!

Но юный марбуд был слишком опытным, чтобы терять бдительность, и легко увернулся от неожиданного удара. Силы ему тоже было не занимать, он скрутил Уллу, заведя руки за спину, и хотя маарри дергался, пытаясь высвободиться, из рук Хансы так просто было не уйти.

К тому времени все уже были на ногах, и пламя вокруг лагеря угасло; Острон нервно дышал, сжимая рукояти ятаганов. Улла опустил голову, его кудрявые волосы закрыли его лицо.

– Ниаматулла, – сказал Сунгай. – Ты еще слышишь нас?

– Поздно, – угрюмо отозвался вместо него Абу Кабил. – Взгляните в его глаза.

Ханса заставил его поднять голову; теперь все могли видеть.

– Во имя Мубаррада, – прошептал Острон. Внутри него что-то съежилось от этого взгляда. – Улла?

– Все к этому шло, – мрачно произнес джейфар, убирая ятаган. – Ханса, держи его... боги милосердные, что же нам делать с ним.

– Может, он еще придет в себя?..

– Острон, ты же видел...

– Он пытался убить тебя.

– Одно дело – казнить совершенно незнакомого человека, – прошептал Острон, опустил голову. – И совсем другое – оборвать жизнь друга...

– Может, есть другой выход, – без особой надежды в голосе сказала Лейла.

– Какой выход? Вечно держать его взаперти? И кто рискнет караулить безумца?..

Улла на какое-то время замер и стоял почти неподвижно; Ханса обменивался взглядами с Лейлой и пропустил новый неожиданный удар под дых, невольно выпустил руки Уллы и согнулся пополам. Маарри мгновенно рванул вперед, выхватив кинжал, заткнутый за пояс; Острон только успел вскинуться.

Темные бешеные глаза были так близко, что он видел в них свое собственное отражение.

Острие кинжала коснулось его груди, но даже не кольнуло, медленно сползло вниз. Улла остановился. Острон в замешательстве смотрел в лицо друга, еще не понимая, что произошло.

Ледяное острие скимитара медленно убралось из чужой плоти с тихим всхлипом. Брызнула кровь, намочила светлую ткань рубахи.

– Не теряй бдительности, мальчишка, – глухо сказал нахуда Дагман.

Он молча смотрел, как человеческое тело оседает в песок. Моряк стряхнул кровь с клинка, убрал скимитар за пояс.

По его темному лицу скользнул огненный свет.

Фарсанг семнадцатый

Утро было безрадостное. Они почти не разговаривали. Погибшего уложили в песке чуть поодаль от костра, накрыли бурнусом; когда взошло солнце, настало время хоронить его.

Лейла отвела Острона в сторонку, усадила на камушек и обняла за плечи. Он не сопротивлялся; странное отупение охватило его, не давая двигаться. Остальные суетились где-то позади, собирали ветви горады, укладывали их ворохом, постелили поверх них бурнус, а на него – Ниаматуллу. На его грудь лег барбет, сиротливо блеснувший струнами на солнце.

– Он убил его, – прошептал еле слышно Острон, так, что разобрать его слова могла только сидевшая рядом девушка. – Не колеблясь ни секунды. А ведь он знал его еще мальчишкой...

– Но этим он спас тебя, – возразила она.

– Да, но...

– Острон, – негромко сказала Лейла, отводя взгляд. – Это жизнь. В жизни не все... бывает только черным и белым. Боюсь, люди будут гибнуть и дальше... тебе придется поучиться этому у нахуды Дагмана.

– Чему, хладнокровному убийству?

– Умению мгновенно делать выбор.

– Но это было убийство.

– Я не думаю, что он принимает это с таким легким сердцем.

– Острон, – окликнул его Сунгай сзади. Тот поднял острый подбородок; Лейла послушно отпустила его, встала. Острон сам знал, что нужно делать, но ноги не слушались его, и он через силу заставил себя подойти.

Лицо Уллы в свете утреннего солнца было каким-то особенно умиротворенным; ветер ерошил его черные кудри.

Страшная истина открылась ему в ту ночь, открылась ценой смерти друга: теперь Острон знал ответ на вопрос, который задавал ему слуга темного бога.

Слуга?.. Не слуга! Пленник. Все эти люди, безумцы – все они были пленниками, вынужденные подчиняться воле темного бога. И никто не был в полной безопасности от него, даже он сам.

Сунгай положил ладонь на плечо Острона. Слов не было нужно. Острон судорожно сглотнул, рука джейфара опустилась; он передернул плечами в знакомом жесте...

Пламени не было.

На этот раз они дружно схватились за оружие и обернулись.

Возможно, это был верх наглости; а может быть, и безрассудная храбрость.

Он стоял в касабе от Острона и смотрел на того в упор своими белыми глазами. Потрепанный плащ трепетал на ветру, руки белоглазого были небрежно сунуты в карманы шароваров.

– Прошу прощения, – прозвучал его низкий голос, – мне пришлось прервать столь трогательную сцену.

Ни намека на сожаление в этом голосе, впрочем, не было.

– Так ты все-таки шел за нами, – хрипло сказал Острон. – Не страшно? На этот раз я не один.

– А я один, – спокойно отозвался белоглазый. – Следовать за кем-то – это еще не преступление.

– Ты служишь темному богу.

– Ну, твой почивший друг, кажется, тоже вчера решил, что он служит Асваду. Я видел, нари, твоя рука не поднялась на него.

На скулах Острона заходили желваки; ятаганы мгновенно вылетели из ножен, грозно сверкнули на пришлого. Тот и не пошевелился.

– Не беспокойся, – мрачно сказал Острон. – Я убью тебя без колебаний.

– Но теперь ты знаешь о моем народе больше прежнего, нари. Ты знаешь и о том, что сам можешь однажды стать безумцем.

Он вздрогнул.

– Не слушай его, Острон, – негромко произнесла Лейла. – Он пытается разозлить тебя.

– Лучше убить его, пока можем, – добавил Басир. – Если он не лжет насчет того, что он один.

– Я не лгу, – сказал белоглазый. – Сами же знаете, что у большинства одержимых сильно развита водобоязнь. Мало кто из них может самостоятельно переправиться через такую широкую реку, как Харрод. По счастью, я этого недуга лишен. Но я перебрался сюда один и следовал за вами на свой страх и риск.

– Чего ты хочешь? – хмуро спросил Дагман. Остальные оглянулись на него; он никак не отреагировал. Белоглазый ухмыльнулся одними уголками тонких губ.

– Наверняка ты, нари, много ночей задавался вопросом, каким образом мне удается останавливать твой огонь. Хочешь узнать?

– А ты что, хочешь рассказать мне?

– Отчего бы и нет, – он пожал плечами. – С тех самых пор, как последователи Эльзагена открыли Дар богов, Асвад пытался достичь того же самого. Конечно, в его распоряжении был не лучший материал, – он еле заметно поморщился. – Но у него было полно времени, пока эти идиоты после победы в Эль Габре были уверены, будто одолели всех потомков Суайды. Долгие эксперименты, кропотливое скрещивание нужных особей – и, конечно, влияние черного сердца Эль Габра. Асваду удалось вывести маридов, как ответ на Дар Ансари. ...А, вижу, вы догадывались об этом. Верно, не зря ассаханы считают своим гербовым цветом красный: цвет крови. Это цвет жизни, – белоглазый сделал неопределенный жест: будто и не стоял один-одинешенек против десятка своих заклятых врагов, готовых убить его в любую секунду. – Одаренные Ансари могут спасать жизни. Мариды отбирают жизнь; они кормятся кровью, чтобы выжить.

– К делу, – угрюмо оборвал его Сунгай. – Ты нам лапшу на уши не вешай, дьявол.

Тот лишь усмехнулся. У него и вправду была демоническая усмешка; Острон не сразу догадался, отчего. Какие бы чувства ни отражались на ровном лице этого человека, ни одно из них не достигало его белых диких глаз.

– Я – майяд, – сказал он. – Единственный в своем роде. Но в каком-то смысле я – венец творений Асвада. Я – ответ на Дар Хубала.

Они обескураженно молчали.

– Вся жизнь – это изменение, – продолжал белоглазый. – И твой огонь, нари – это всего лишь взаимодействие одного вещества с другим. Чтобы его остановить, достаточно лишь отменить изменение. Я это могу. Я не могу совладать с Даром джейфара или марбуда, это верно, но с твоим – запросто.

– Прошу прощения, – раздался мягкий голос Анвара. – Если я все правильно понял из твоих объяснений, выходит, на самом деле ты ничего не сможешь поделать с Одаренным Хубала. Как же ты можешь быть... ответом на его Дар?

Белые глаза сверкнули.

– Ты умен, китаб, – сказал он. – ...Поэтому я сейчас стою здесь, и нари может испепелить меня своим пламенем, если захочет. Логические рассуждения привели меня к осознанию того, что Асвад обречен на поражение. Его ответы на Дары шести богов несовершенны.

Острон поднял ятаган, и на лезвии того вспыхнул огонь, но немедленно погас; белоглазый не врал.

– Более того, – добавил белоглазый, – я пришел к такому выводу. Если темный бог будет побежден, он утратит свою власть над одержимыми. И надо мной – тоже. Безумие покинет нас, и мы станем обыкновенными людьми.

Ветер продолжал трепать кудри Уллы. Острон почувствовал, как что-то внутри него резко обвалилось.

Способ спасти Уллу существовал!.. Но...

Было уже поздно.

– Отчего ты не объявился днем раньше, – безголосо произнес он.

– А ты бы стал слушать меня днем раньше, нари? – спокойно спросил белоглазый. – Прости, но у меня не было выбора.

– Кто тебе сказал, что мы и теперь тебе поверим, – резко вскинулась Лейла. – Острон, нельзя ему доверять!

– Он же слуга темного бога, – согласился с ней Басир. – Такой соврет – недорого возьмет.

Ятаганы Острона медленно опустились.

– Он не врет, – глухо сказал Острон. Он не оборачивался; ясное пламя вдруг охватило тело Уллы, взмыло до самых небес, и стоявшие слишком близко отшатнулись в разные стороны.

– Вру я или нет – проверите сами, – произнес белоглазый. – Доверять мне я в любом случае не советую. Асвад действительно имеет надо мной власть, есть на то моя воля или нет. Это похоже... на танец на острие клинка. Стоит нарушиться хрупкому балансу, и он снова одолеет меня, и тогда я наброшусь на вас, как этот мальчик. А я, – ты знаешь это, нари, – совсем не такой беспомощный в бою.

– Но ты хочешь идти с нами.

Их глаза встретились. Алебастр против мякоти киви; какое-то время царила пронзительная тишина.

– У меня есть... полезные умения, – наконец сказал человек в сером плаще. – Не говоря уже о том, что больше я не буду мешать тебе использовать твое пламя, нари.

– Смешно, – резко сказал Сунгай. – Всем прекрасно известно, что с той стороны дороги назад нет. Если ты безумец, то ничто не вернет тебя обратно. Острон, я считаю, уж лучше отпустить его на все четыре стороны, но никак нельзя позволять ему идти с нами.

Острон тем временем окончательно убрал ятаганы в ножны; в следующий момент вокруг белоглазого вспыхнула стена огня. Сквозь языки темно-оранжевого пламени было видно его бледное лицо, но белоглазый даже рук из карманов не достал, так и остался стоять. Он мог бы потушить это пламя одной силой мысли, Острон знал это.

– Он пойдет с нами, – произнес Острон. Среди остальных возникло движение; но никто не сказал ни слова. – Заодно его присутствие поможет нам всегда оставаться начеку. И никто не говорил, что мы будем доверять ему, Сунгай.

– ...Как знаешь, – вздохнул тот.

***

Тот день был едва ли не самым напряженным за все время их пути. Перечить Острону никто не стал, хотя на белоглазого, который вывел из зарослей горады верблюда и с невозмутимым видом поехал следом за ними, то и дело косились. Никто не желал находиться рядом с безумцем, и все утро они ехали в гробовой тишине, пока наконец Абу Кабил и Анвар, позабывшись, снова не завели разговор. Надо сказать, все это время белоглазый держался с завидным достоинством: несмотря на недоброжелательные взгляды остальных, он сохранял каменное выражение лица и глядел только перед собой. Из-за того, что люди сторонились его, рано или поздно он поравнялся с Остроном, ехавшим в самом конце отряда.

Острон на него не смотрел, хотя присутствие белоглазого ощущал постоянно; не самое приятное ощущение, что и говорить. Проверять, может ли он использовать Дар, больше не было смысла, хотя он был уверен, что остальные не доверяют белоглазому, сам Острон отчего-то ни секунды не сомневался в том, что тот не солгал.

Солнце близилось к зениту, и Сунгай впереди уже начал присматривать место для дневной стоянки, когда Острон вполголоса спросил:

– И все-таки почему ты решил присоединиться?

– Я сказал, – отозвался белоглазый. – Если рассуждать логически, Асвад не может одержать победу. В конце концов, он один, а ваших богов – шестеро. К тому же, я знаю, как обстоят дела в Талла, – его тонкие губы снова растянулись в неестественной усмешке. – Вы наверняка опасаетесь долгаров и иных каких слуг Асвада, но это зря. Мариды были первыми и появились давно, но долгары и тем более я – совсем другое дело. На службе Асвада всего четыре долгара, – теперь три. Конечно, все они дадут потомство, но не все новые детеныши будут одарены, да и пока они вырастут, пройдет время.

– Потомство?.. – повторил Острон. – Это передается по крови?

– Конечно, – спокойно согласился тот. – А ты что думал, нари? Все дело в крови. Долгие тысячи лет мы этим и занимались. Асвад отбирал наиболее подходящих особей, чтобы их потомство дало нужные результаты. Небось и ты – потомок какого-нибудь Эль Масуди, или как там его звали, только, может, и сам этого не знаешь.

Острон поперхнулся.

– Вообще-то я именно его потомок, – пробормотал он.

– Видишь, я не соврал.

Они замолчали. Ехавшие впереди Ханса и Лейла время от времени оборачивались, чтобы взглянуть на Острона; он догадался, что они боятся оставлять его наедине с безумцем, который может легко потушить его пламя, да и на мечах одолеет его.

– Но логика – это еще не все, – потом заметил Острон. – Ты же родился и всю жизнь провел в Талла, верно? Разве можно в один день взять и предать все, что было тебе дорого?.. Метнуться на сторону врага, с которым твои предки воевали тысячи лет?

– Дорого? – повторил белоглазый. – Мне ничто не дорого, нари. Логика – это все. Дела предков меня не касаются, в конце концов, они умерли давным-давно. Ладно, если тебя это так интересует, я тебе вот что скажу. Безумие повторяется кругами. Как колесо телеги, понимаешь? Сегодня ты в верхней точке, завтра – в грязи. Сегодня я почти не отличаюсь от вас. Сколько пройдет времени, прежде чем колесо совершит оборот, я точно не знаю, но может быть, через две недели или месяц я вновь окажусь в нижней точке, Асвад овладеет моим рассудком, и я превращусь в животное. Я буду кидаться на все, что движется, и логика перестанет иметь для меня значение. Мне это не нравится. Мне нравится логика, на нее можно положиться.

Сунгай тем временем присмотрел впадину у основания бархана, и его верблюд замедлил ход; люди стали подтягиваться, и расстояние между ними сокращалось.

– Ты странный, белоглазый, – пробормотал Острон. – Но может, так и должно быть.

– ...Вообще-то у меня есть имя, – сказал тот в ответ. – Даже у меня была мать, и она назвала меня Исаном.

Острон обескураженно замолчал: в голове у него как-то не укладывалось, что у тех самых безумцев, с которыми он сражался столько раз, могут быть родители и даже имена. Белоглазый... Исан, впрочем, явно догадывался о замешательстве нари и ничего не сказал больше.

Солнце забралось в наивысшую свою точку, – он сказал, верхняя точка колеса?.. – и тень от бархана стала совсем узкой, и людям пришлось устроиться цепочкой, завернувшись в бурнусы. Верблюды улеглись между ними. Безумным был Исан или нет, он был такой же человек, как и остальные: точно так же завернулся в свой серый плащ и устроился в песке, уперевшись спиной в бок своего животного. Острон, оказавшийся рядом с Сунгаем, в последний раз выглянул на него из-за горба дромедара и сполз обратно. Все равно за белоглазым смотрят Ханса и Басир, оказавшиеся чуть повыше.

– Ты уверен в своем решении? – еле слышно спросил джейфар. – С ним мы больше не сможем спать спокойно. Придется выставлять в караул минимум троих людей.

– Мы и не должны спать спокойно, – угрюмо ответил Острон. – К тому же, опасную гадюку лучше держать на виду, а то она подкрадется со спины и укусит в пятку.

– Не проще ли было прикончить его, пока мы могли?

– Но он и вправду много знает. Он сказал, что у темного бога всего три долгара.

– И ты думаешь, что он не соврал.

– Думаю, что нет, – немного рассерженно отозвался он. – ...Во имя богов, Сунгай, верить ему никто не должен, но он же человек?.. Такой же, как и мы? Если он прав? Если мы сумеем одолеть темного бога, и безумцы обретут рассудок? Только представь себе, если бы я знал это днем раньше, я бы...

Сунгай вздохнул; Острон осекся и поднял глаза к небу. В уголках его губ залегли горькие складочки.

– Хорошо, может, ты прав, – наконец произнес джейфар. – Но мы должны постоянно быть начеку.

– Мы в любом случае должны быть начеку. Разве события прошедших дней не говорят об этом?

Они замолчали. Острон продолжал смотреть в небо, на котором не было ни единого облачка; Сунгай улегся набок, с обеих сторон мирно жевали верблюды, на седле одного из них дремала Хамсин.

– Он сказал, его зовут Исан, – пробормотал Острон. – Знаешь, что?.. Настолько больнее убивать человека, когда ты знаешь его имя... а если у всех у них есть имена? Только представь себе, что только что ты убил не просто какого-то одержимого с пеной у рта, а Джамиля или Хасида... руки опускаются.

Сунгай помолчал.

– Это жизнь, – потом сказал он. – Со временем... учишься. Мне поначалу было трудно охотиться. Убивая антилопу, я постоянно думал: а не остались ли у нее детеныши? Смешно, но это Хамсин научила меня... относиться к убийству так, как это делают животные. Ты не ненавидишь свою жертву и не любишь ее. Ты должен это сделать, чтобы выжить.

– Убивать, чтобы выжить... Люди – отвратительные создания, – еле слышно сказал Острон.

– Таковы все хищники, – возразил Сунгай.

***

Дорога откусывала от времени по маленькому кусочку. Хотя всадники по-прежнему держались в стороне от Исана, который обычно ехал позади всех, они все-таки привыкли; не так часто оглядывались на него, иногда разговаривали друг с другом в его присутствии. Белоглазому, впрочем, явно было все равно, он наверняка понимал, что так и будет, и нимало не смущался этого.

Впрочем, доступны ли ему хоть какие-то эмоции, временами спрашивал себя Острон.

С Исаном разговаривать никто поначалу и не стремился, пока в один день с ним не поравнялся верблюд Анвара, и китаб-ученый будто между делом задал белоглазому какой-то вопрос. Тот ответил; он всегда отвечал обстоятельно, будто подчеркнуто ничего не скрывая, хотя Острон потом уж догадался, что Исан не пытается завоевать этим доверие остальных, он просто следует своей непоколебимой логике: если он объявил их своими союзниками, то врать и утаивать он ничего не будет.

Между тем Анвар совершенно растерял любую настороженность, если она у него и вовсе была, и стал по вечерам садиться рядом с Исаном, чтобы продолжать вести с ним разговоры. Это заставляло других переглядываться, но все знали, что ученого в первую очередь интересуют знания, так что никто особо не удивлялся, просто между собой они порешили, что будут приглядывать за толстяком, чтоб с ним ничего не случилось. Мало ли что придет в голову безумцу, пусть он сейчас и заявляет, что находится "в верхней точке колеса".

С тех пор, как белоглазый присоединился к ним, они дважды останавливались в ахадах; оба раза и Острон, и Сунгай сильно нервничали, опасаясь, как бы Исан не взбесился, и хотели было снова бросать жребий насчет того, кто разделит комнату с белоглазым, чтоб иметь возможность присматривать за ним; но, как ни странно, вмешался Абу Кабил.

– Если понадобится, силы сдержать его мне хватит, – сказал кузнец благодушно. – Хоть я и не мастер клинка. Ну а если ему и удастся убить меня, то невелика беда, я-то не Одаренный.

– Абу, – сердито одернул его тогда Острон, но им все равно пришлось согласиться. Исан остался совершенно безучастным и никак не возразил тому, что его фактически держат под охраной; он добровольно ушел в свою комнату и не показывался на людях большую часть времени. Возможно, люди раздражали его.

На второй неделе пути они собирались вновь уйти от берега реки на север, чтобы посетить ахад Санджар в одном из оазисов. До оазиса было неблизко: не меньше трех дней. Услышав название от нахуды Дагмана, слегка обеспокоился Ханса, в то утро подошел к Острону и Сунгаю, обсуждавшим планы на будущее, и с ходу сказал:

– Я в свое время слышал, тут места небезопасные.

– В каком смысле? – осторожно спросил Сунгай.

– Дорога до Санджара неблизкая, – вмешался стоявший рядом нахуда, – а в прибрежном ахаде Сарайя большой порт, и по этому пути часто ходят торговые караваны. Ничего удивительного, что Сарайя просто кишит наемниками: в пустыне на караваны время от времени нападают бандиты.

– Да ладно, – сказал Острон. – С чего бы разбойникам нападать на нас? Мы меньше всего похожи на караван.

– Это да, – смешавшись, буркнул Ханса, – но я подумал, лучше предупредить вас.

Острон не был уверен в том, что им грозит хоть какая-то опасность, – даже нападения безумцев были вероятнее в селениях, – но они с Сунгаем велели людям держаться поближе друг к другу, и джейфар опять поехал впереди всех, с боков пристроились Ханса и Лейла, зорко глядевшие по сторонам; Абу Кабилу и Анвару было сказано ехать в центре, потому что бойцы из них были не очень (ну, насчет Абу еще можно было поспорить), а замыкали отряд Острон и Исан, который и так всегда ехал позади всех.

– Человеческое сознание похоже на кокос, – задумчиво сказал Исан в ответ на вопрос Острона, – и человек может контролировать только его кожуру, тогда как нутро остается вне понимания. Ты когда-нибудь видел, что находится у человека в голове, нари? ...А, вы не занимаетесь такими вещами. Безумие некоторых из слуг Асвада сворачивается вокруг этого единственного интереса: узнать, что же у человека внутри. Меня такие вещи не особо интересовали, но я видел, как один сумасшедший разделывал людей одного за другим, чтобы понять, что заставляет их двигаться, дышать и говорить, и, помнится, очень старался, чтобы они как можно дольше оставались в живых. Однажды ему действительно удалось спилить верхнюю часть черепа так, что его подопытный продолжал жить...

– Во имя Мубаррада, меня сейчас стошнит, – буркнул Острон. – Ты можешь не вдаваться... в такие детали?

– Как скажешь, – невозмутимо согласился белоглазый. – В общем, этот сумасшедший утверждал, что человеческая раса изменяется со временем. Как же он это называл?.. А, неважно. Он говорил, что объем мозга у наших далеких предков был меньше. Что со временем люди нарастили эту оболочку, которую гордо назвали своим сознанием, но глубинные области рассудка все еще остаются верными своим первобытным идеалам.

– Силы небесные, ты разговариваешь прямо как господин Анвар, – сердито сказал Острон, оглядываясь по сторонам. – Я всего лишь спросил тебя, на каких людей темному богу проще оказывать влияние.

– Всего лишь, он сказал, – усмехнулся Исан. – Это вопрос, на который я пытаюсь ответить, нари, но твоих собственных мозгов едва ли хватит, чтобы осознать, что я говорю. Я хочу донести до тебя, что безумие, которое навлекает Асвад, вызывает беспорядки в этой коре, называемой нашим сознанием. Дыры, если угодно, через которые просачивается первобытное подсознание, оно и заставляет людей... бояться воды, например, – он пожал плечами. – Или отпиливать верхнюю часть черепа, чтобы посмотреть, что внутри.

– Хорошо-хорошо, и что?

– Чем сложнее устроен рассудок человека, тем легче его повредить, – добавил белоглазый. – Легче разрушить хрупкую и сложную конструкцию. Кстати говоря, за тем барханом я чувствую присутствие троих безумцев.

Переход был столь неожиданным, что какое-то время Острон глупо хлопал глазами; потом резко вскинулся в седле.

– Тревога! – заорал он, выхватывая ятаганы. Реакция давно привыкших к бдительности людей была на высоте: еще не отзвучал крик Острона, а Хамсин уже взмыла ввысь, паря над отрядом, и всадники спрыгивали с верблюдов, окружив оказавшихся в середине Анвара, Сафир и Лейлу. Сова пронзительно крикнула с высоты, и Сунгай, на которого посмотрел Острон, коротко кивнул.

В следующий момент из-за высокой дюны действительно вынырнули люди. Один, другой, третий... их было вовсе не три, но возможно, не все были безумны; думать об этом было некогда, Острон заметил четырех лучников, остановившихся на гребне бархана, и стремительно вызвал огонь, обжегший их руки, а потом его ятаганы приняли на себя первый удар.

Несмотря на значительный численный перевес (нападавших было не меньше сорока), исход боя был предрешен. Исан быстро выделил среди остальных разбойников настоящих безумцев, одного из которых прикончил точным ударом палаша, второму снесла голову шашка Хансы, третьего подстрелила из лука Сафир.

– Сдавайтесь! – крикнул Острон, отбиваясь от нападавших.

Разбойничьи банды, – Ханса мог бы немало рассказать об этом, – обычно держатся вместе за счет харизмы лидера. Атаман этой банды, здоровенный бородатый детина в тюрбане, лежал ничком в песке, и остальные бандиты быстро растеряли боевой запал, понемногу отбежали в сторону.

– С каких это пор разбойники стали нападать на отряды воинов, – насмешливо поднял голос Ханса. – Совсем рехнулись, ребята?

– Он Одаренный, – услышал Острон сдавленный голос среди мнущихся бандитов. – Мы напали на Одаренного Мубаррада!

– Гайят милостивая... – почти простонал кто-то.

– Атаман приказал атаковать, – наконец виновато сообщил один из разбойников, шагнувший вперед. На Острона смотреть он боялся.

– Ваш атаман – безумец, – холодно сказал Исан.

– Нет, он не шутит, – добавил Острон, – эти трое – одержимые, их душой владел темный бог.

Уцелевшие люди топтались, о чем-то перешептываясь, а потом как-то один из них ткнул другого в бок, тот – следующего, и они недружно опустились на колени, и взявший на себя голос наиболее смелый разбойник выпалил:

– Пожалуйста, простите нас, великие Одаренные!

Острон невольно фыркнул и отвернулся.

– Я не чую других одержимых, – вполголоса сказал ему Исан, принявший взгляд Острона на свой счет.

– Тогда пусть уходят, – предложил Острон. – И впредь будут настороже. Темный бог может овладеть любым из нас.

Они задержались на какое-то время; хоронили убитых, потом перепуганные разбойники снялись с места, оседлав коней, и устремились прочь, на восток. Острон и Сунгай смотрели им вслед; чуть позади стоял угрюмый Ханса.

– Значит, этот белоглазый может чувствовать присутствие другого безумца, – пробормотал Сунгай. – Что ж, полезное умение, ничего не скажешь. Вот только говорит ли он правду, когда предупреждает?..

– Сунгай, – вздохнул Острон. – Проверить его не составляет труда. Разве ты не отличишь сумасшедшего человека от нормального, взглянув в его глаза?

– Я думаю, ты слишком доверчив, Острон.

Нари лишь пожал плечами. Они дружно смотрели, как верблюд Исана опустился на колени, и белоглазый забрался в седло, готовый отправляться в путь вместе с остальными; на его темноволосой голове лежал капюшон плаща, бросавший тень на его лицо, и солнце лишь освещало коротко стриженную бородку. Не видя его глаз, и не скажешь, что он безумец. И на особо сильного бойца он тоже не был похож, но Острон прекрасно знал правду. В бою Исан становится смертельно опасным хищником, которого не замедлит жалость или милосердие, не остановит просьба о пощаде. Из оружия у него вроде бы был при себе только палаш грубой работы, хотя Острон догадывался, что еще пара-другая кинжалов наверняка спрятана в складках одежды. И этот человек вдруг решил принять их сторону и сражаться вместе с ними?.. Никак это роскошный подарок шести богов. Даже если и нельзя считать его союзником, само его отсутствие в рядах врагов уже воодушевляет.

– Он все твердит про какую-то логику, – буркнул Сунгай. – Только я не верю, что человек, даже безумец, может принимать решения исключительно на основе логики. Не может быть, чтобы у него не было совсем никаких чувств.

– В момент, когда ты признаешь, что у твоего врага есть чувства, – хмыкнул Острон, – ты признаешь его равным себе.

Сунгай не ответил. Острон обнаружил, что все остальные уже готовы тронуться в путь, негромко ойкнул и побежал к своему верблюду.