Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 49 страниц)

Понемногу отогревшись, Острон улегся обратно и попытался уснуть: рассвет еще не загорелся, и в квадратном оконце напротив было видно мутно-серое небо. В голове повторялись события сна, снова и снова. Бесплотный голос, нашептывавший на ухо. Он знал, кому принадлежит этот голос. Сомнений нет. От одной мысли, что темный бог может прокрадываться в сны людей, спина покрывалась мурашками. В своем сне, пусть это был и очень неприятный сон, Острон мог объяснить все: шатры лагеря – ведь они уже столько времени были в пути; холод – это все предрассветный мороз. Даже белоглазого. Он много думал о белоглазом.

Он не мог объяснить только существование бесплотного голоса, говорившего с ним.

"На каждый дар ваших богов есть ответ".

Поежившись, он все-таки поднялся и осторожно, чтобы никого не разбудить, пошел к выходу. Ясное дело: уснуть после такого ему не удастся.

Снаружи было еще холоднее, и Острон какое-то время топтался в темноте внешнего холла, в открытые арки которого лился тусклый серый свет, пока не сообразил, что можно просто использовать огонь. Тут огонь никому не помешает; с этой мыслью он передернул плечами, и его фигуру окутало пламя. Наконец стало потеплее. На востоке понемногу загоралась заря. С запада, напротив, были тяжелые тучи. Выйдя из-под укрытия здания, Острон глянул на свой огонь: язычки трепыхались на ветру и давали понять, что тучи принесут еще один дождь, – вероятно.

– Величественно смотришься.

Он резко обернулся: в арке стояла Лейла, и ее губы сложились в усмешку. Острон нахмурился. Он ничего не имел против Лейлы, конечно, но... ну, в общем, после событий в Ангуре он как-то опасался оставаться с ней совсем наедине.

Но не убегать же теперь.

– Я просто греюсь, – буркнул он. Лейла рассмеялась.

– Только Одаренному нари пришло бы в голову греться таким способом.

Острон сердито нахохлился, и пламя угасло.

– А тебе-то чего не спится?

Девушка пожала плечами, оглянулась вокруг.

– Так, просто.

Она спустилась по низким ступенькам, прошла мимо Острона и оказалась на другой стороне небольшой площади, у самого почти обрыва скалы. Смело заглянула туда; уж чего, а высоты Лейла точно никогда не боялась. Вообще говоря, Острон не представлял себе Лейлу напуганной.

– Целое море, – сказала она, оборачиваясь к нему. – Только посмотри. Конца-края ему не видно.

Острон, подумав, подошел к краю и встал рядом с ней. Действительно, низину Шараф затопило; это было чудное зрелище, какое не всякий кочевник видел хоть раз в жизни. Темное небо отражалось в воде, как в зеркале.

– Не подходи слишком близко к обрыву, – заметил Острон, глянув на ноги девушки: Лейла стояла на самом краю, и из-под одного из ее сапог бесшумно посыпалась пыль. – Падать неблизко, знаешь ли.

Лейла фыркнула.

– Что, страшно?

– Нет, но летать я не умею, – надулся он. – В случае чего.

Она переступила с ноги на ногу; теперь обе ее ноги были на краешке. Девушка гордо вскинула голову, топнула сапожком.

– Лейла!

– А я не боюсь!

Острон осторожно взял ее за локоть и попытался оттащить. Лейла стряхнула его руку, бесстрашно глянула себе под ноги. Скала опускалась почти отвесно, и далеко внизу плескалась вода.

– Если я упаду, так там ведь целое озеро, – сообщила девушка, – не разобьюсь.

– Ага, ты падала в воду с огромной высоты? – возразил Острон. – Вода ненамного мягче песка на самом-то деле.

– А ты откуда знаешь?

– Прыгнул как-то в Харрод с причала в Ангуре, – неохотно сказал он. – Не то чтобы там было далеко падать, но неприятно.

– Зачем же ты прыгал?

– Улла поскользнулся и упал в воду. Он не умеет плавать.

– А ты что, умеешь? – удивилась Лейла.

– Ну, пришлось научиться.

Она рассмеялась. Острон снова глянул под ее ноги. Пыль все сыпалась вниз серебристым ручейком. Девушка замолчала, глядя куда-то вперед; в этот момент из-под ее сапога с негромким треском вывалился камушек.

От неожиданности Лейла не удержала равновесие, и одна ее нога соскользнула в пропасть. Она громко взвизгнула; Острон, подспудно ожидавший этого момента, резко схватил ее за руку и дернул на себя.

От его рывка Лейла едва не полетела вперед, прочь от обрыва, Острон ее не отпустил, и в итоге они нелепо пропрыгали сколько-то, пока ему не удалось затормозить. Лейла тяжело дышала, распахнув глаза, оглянулась назад; свободной рукой она ухватилась за бурнус Острона и так и не выпустила. Он сердито выдохнул:

– Дура! Я же тебе говорил!

Она перевела взгляд на него, а потом лучезарно улыбнулась.

– А я знала, что ты меня вытащишь.

Острон наконец отпустил ее руку. Ладонь Лейлы тоже убралась, но совсем не так быстро; он отвернулся, вдруг обнаружив, что они стоят слишком близко друг к другу.

– В следующий раз специально даже не подойду к тебе, – пригрозил он, – чтоб ты головой думала.

Рассвет понемногу окрашивал серое небо в персиковый. Острон, сердито хмыкнув, направился к зданию храма; в первых лучах солнца оно выглядело особенно величественно. Высокие стены песочного цвета были увенчаны куполами, и те блестели: все тот же металл, хоть и местами изъязвленный ржавчиной, но в целом прилично сохранившийся. Он знал уже, что в некоторых комнатах крыша обвалилась, впрочем. Храм Шарры очень неохотно поддавался влиянию Хубала, и время, казалось, замедлило здесь свой ход, но неумолимое время все-таки шло вперед, разрушая древнюю постройку. Время, подумалось Острону: хотя всем известно, что Мубаррад, бог огня – главный из шести, Хубал тоже очень силен. Огонь может моментально разрушить творение человеческих рук, оставить лишь пепел и дым. Время разрушает исподтишка.

Мысли о времени и его боге вызвали воспоминание о Даре. Одаренный ли Анвар? Острону казалось, тому нет нужды скрывать свой Дар. Возможно, если прямо спросить его, он скажет.

Утро спокойно вступало в свои права. Понемногу просыпались люди; солнце едва взошло, как тучи, двигавшиеся с запада, затянули небо. Вновь начался ливень. Дождь был недолгим, но бурным; небо от грома раскалывалось, тут и там плескали яростным светом молнии. Внутри здания, впрочем, шум был приглушен стенами, а когда Острон спустился по лестнице в подземную его часть, грохот воды оказался почти неслышен.

Анвара в его комнатушке с письменным столом не было; Острон огляделся, зажег небольшое пламя в ладони. Ученый китаб весь прошедший вечер казался весьма занятым, когда все уже спали, он ходил по старым коридорам и делал какие-то записи, бормоча себе под нос: должно быть, не хотел терять и минуты своего пребывания в храме Шарры, который он скоро должен будет покинуть навсегда. И теперь Острон, прошедшись по темным холлам, обнаружил в одном из них яркий, неземной свет, а посреди него – фигуру толстяка. Он погасил собственный огонек и вошел в холл. Анвар что-то записывал, держа лист бумаги на весу, и не заметил нари. Со всех сторон на них смотрели величественные лица богов.

Острон еще раз оглянулся. Да уж, это было настоящее чудо: он и раньше видел настенные росписи, как простейшие, – многие стены домов в Ангуре были украшены их хозяевами, – так и бесценные произведения искусства, хранившиеся внутри Эль Кафа. Но это было что-то совсем... иное.

Начать хотя бы с того, что эти фрески были здесь с незапамятных времен. Что там говорил китаб?.. Не менее тысячи лет стоял храм Шарры, оберегая свои секреты. Но фрески выглядели так, будто их создали вчера... ну ладно, год назад. И эти лица на них. Они были словно живые, отчего Острон еще сильнее убедился в том, что перед ним древние изображения настоящих богов.

Племена, конечно, тоже рисовали богов, такие рисунки можно было найти где угодно; Острон припомнил, что когда он был совсем маленький, у них было большое керамическое блюдо, расписанное стилизованными языками пламени, в которых угадывалось лицо Мубаррада. Но все эти изображения...

На фресках боги были слишком очеловеченными.

Он посмотрел на бога огня, грозно хмурившего брови со стены. Смуглый, – чуть смуглее самого Острона, – он был больше всего похож на юношу нари, только в его черных длинных волосах сверкал огонь, и глаза сияли пламенем тоже. Острон украдкой улыбнулся: должно быть, бог тоже любил ходить, закутавшись в свое пламя, особенно по ночам, когда в пустыне ужасно холодно.

Слева от бога огня был изображен Хубал. Крупный, светловолосый, как и многие китабы: в Саиде встречаются люди с русыми волосами, иногда и с рыжими, но среди китабов их больше всего. Вот Анвар, который стоит рядом, так и не заметив пришедшего парня: шахр он где-то позабыл, и его макушка поблескивала золотым в свете, падавшем откуда-то сверху. Анвар в целом был похож на Хубала... ну разве что по лицу ученого можно было предположить, что ему лет сорок, а вот лицо бога было вне времени.

– Господин Анвар, – окликнул Острон. Тот от неожиданности едва не выронил свой листок. Обернулся.

– А! Я тебя и не заметил. Что, разве уже пора идти?

– Нет-нет, что ты, еще только утро, – он немного растерянно улыбнулся. – Снова идет дождь. Сунгай считает, впрочем, что к вечеру можно будет выступать.

– Разве долина успеет пересохнуть? – хмыкнул Анвар. Острон пожал плечами.

– Нет, но если воды будет по колено, то так даже лучше: одержимые не погонятся за нами, пока не станет сухо.

Китаб рассеянно кивнул и вернулся к своему листку. У него было круглое лицо, обрамленное густой длинной бородой. Шестеро Одаренных будут сражаться... Острон попытался представить себе Анвара в качестве одного из них, в кольчуге и с каким-нибудь оружием, но воображение его подвело: вместо оружия в руке у толстяка неизменно оказывалось перо.

– Я... хотел спросить тебя, господин Анвар, – тем не менее сказал он.

– Да?

– Так, на всякий случай... ты ведь не Одаренный?

– Одаренный? Я? – китаб снова поднял на него светлые глаза, и на его лице было что-то, близкое к удивлению. – ...Нет. Разумеется, нет. Конечно, я до какой-то степени могу предсказывать события, – он коротко улыбнулся, – но боюсь, с Даром это имеет мало общего.

– Но ты знал, что стена Эль Хайрана падет.

– И не я один, уверяю тебя, не я один. В конце концов, всем, мало-мальски знакомым с историей Руоса и пророчествами, оставленными нашими мудрыми предками, должно быть ясно...

– Руоса? – переспросил Острон.

– ...А, прости, Саида. Это... древнее название, – пояснил китаб. – Я что хочу сказать, юноша. Мое... умение предсказывать отличается от настоящего Дара тем, что все, что предвидит Одаренный Хубала, – истинно. Это всегда сбывается, если только Одаренный не перешагнет черту, за которой его ждет безумие. Мои предсказания не столь точны, – он снова улыбнулся.

Острон вздохнул и опустил голову.

– Ясно, – сказал он. – Как мы и думали. Просто нас с Сунгаем немного озадачили твои слова, господин Анвар. Мы не ожидали, что человек, проведший в отшельничестве десять лет, может знать...

– Я не знал, – возразил Анвар. – Но я предполагал, что рано или поздно это произойдет. И к тому же, я ведь не совсем отшельник, мне постоянно приходилось спускаться в долину Шараф и путешествовать по окрестным оазисам.

– Хорошо, – отозвался Острон. – Тогда не буду тебя отвлекать, господин Анвар.

Он в последний раз посмотрел на бородатое лицо бога времени, изображенного на стене, обернулся и пошел прочь. Светлые глаза смотрели ему вслед.

***

День выдался на редкость спокойный. Впервые за долгое время они не были вынуждены ехать вперед, постоянно оглядываясь с опаской; впервые за долгое время спокойно обедали, а в запасе у ученого нашлась мука для лепешек. Некоторую проблему вызвали только животные: на скале, на которой стоял храм, не то чтобы росло много колючек, которые лошади могли бы пожевать. У Анвара нашлись запасы овса, чуть подгнившего, правда, но этих запасов оказалось маловато.

Другая проблема стояла перед Сунгаем, озиравшимся на краю обрыва: как спускать лошадей. Веревки у них было достаточно, так что это возможно сделать, но с какими трудностями?..

Солнце палило так, что большую часть дня им пришлось провести в здании. По счастью, внутри было достаточно прохладно, а в подземельях даже холодно. К вечеру, когда Острон наконец выбрался наружу, он увидел, что безбрежное море внизу по-прежнему поблескивает в свете заката, но уже в некоторых местах виднеются валуны, и вода поменяла цвет с глубокого синего на мутно-коричневый.

– Пора отправляться, – сказал джейфар, подошедший к нему. На его плече сидела сова и чистила перышки.

– Прямо сейчас? – удивился Острон. – Ведь пока спустимся, уже будет ночь.

– И ладно. Мы поедем ночью, Острон, – ответил ему Сунгай. – Пока стоит вода.

– ...Понял.

Солнце только коснулось горизонта, а люди уже забегали, готовясь к трудному спуску. Животных вывели на площадку; Анвар, давно изучивший обрывы, указал наиболее подходящее место. Здесь скала была не настолько ровной.

– Первым спущусь я, – сказал Острон. – Сунгай, что говорит Хамсин?

– Она обнаружила отряд одержимых в двух фарсангах отсюда, – отозвался джейфар, – на самой кромке воды. Долину всю затопило, впервые за многие годы.

– Хорошо, – кивнул он. – Я спущусь, а потом опускайте лошадей.

– В таком случае, я должен спуститься тоже, – фыркнул Сунгай, – иначе кто их будет успокаивать.

Четверо воинов уже собрались на краю обрыва, вертели в руках веревку, переговаривались: видимо, решали, как лучше будет ее опускать. Острон и Сунгай подошли к ним; нари принялся обвязываться веревкой, готовый идти вниз. Кто-то подошел сзади.

– Я могу спускать веревку, – негромко пробормотал Ханса, – один.

Сунгай стремительно обернулся. Низкорослый марбуд стоял с независимым вроде бы видом, глядя в упор на джейфара, но что-то в его позе было такое, что заставило Острона ухмыльнуться себе под нос: Ханса чувствовал себя виноватым.

– Даже когда придется опускать лошадей? – недоверчиво спросил Сунгай. – Учти, одна лошадь весит, как пять воинов в броне.

– С лошадьми один человек может помочь мне, – буркнул марбуд, снимая свой плащ. Ветром затрепало его холщовую рубашку. – Я... еще не пробовал поднимать лошадь, но думаю, управлюсь. А веревка выдержит?

– Веревка выдержит, – сказал один из воинов, недоверчиво протягивая моток Хансе. – Господин Анвар сказал, она очень крепкая.

Острон, не слушая их, отошел к краю и заглянул вниз. От высоты у него слегка закружилась голова. Он слышал, как Ханса сзади окликнул его:

– Ты доверяешь мне, факел?

– Да, – ответил он.

– Тогда спускайся.

Подумав, Острон уселся на край и спустил ноги. Веревка, которую за его спиной перебирал в руках Ханса, натянулась. Он сполз еще немного. Вниз посыпались камушки, заставив что-то вздрогнуть внутри; потом Острон решительно перевернулся, оказываясь лицом к обрыву, и повис на руках.

– Я держу, – сказал сверху Ханса. – Ты легче того валуна, поверь.

Тогда он отпустил руки.

Веревка натянулась и тихонько заскрипела. Держаться здесь было не за что: отвесная скала была ровной на протяжении касабы или двух, и лишь там, внизу, Острон разглядел уступок, на который можно было бы встать ногой. Он медленно тронулся, рывками: Ханса разматывал веревку.

Это были не самые приятные моменты в его жизни. Острон не мог наверняка сказать, сколько длился этот спуск; временами его ноги находили опору, но Ханса продолжал перебирать веревку, и Острон скользил дальше, и вода внизу становилась все ближе.

Наконец его ноги коснулись поверхности воды. Еще немного: вода оказалась ему по колено, когда он встал. Торопливо развязав веревку, Острон дернул за нее, давая Хансе знать, что он стоит; веревка стремительно улетела наверх.

Следующим опустился Сунгай. Какое-то время они стояли вдвоем, оглядываясь: наверху люди, должно быть, обвязывали первую лошадь.

– Мы будем ехать всю ночь до рассвета? – спросил Острон. Джейфар коротко кивнул. Лицо у него было сосредоточенное: должно быть, надо было еще уговорить животное не дергаться и спокойно позволить спустить себя на веревке. Лошади, как-то сказал Сунгай Острону, – не самые одаренные интеллектом звери.

– А потом? Ехать весь день? Ни лошади, ни люди такого не выдержат.

– Выдержат, – возразил Сунгай: его темные глаза смотрели наверх. Острон проследил за его взглядом и обнаружил, что над обрывом на фоне алеющего неба показалось большое пятно: люди начали опускать первое животное. – Анвар обещал, что у него есть какой-то отвар, который поможет продержаться без сна подольше.

– Я слышал о подобных отварах, – ровным тоном произнес Острон. Лошадь неуверенно дергалась, раскачиваясь от этого на веревке, но продолжала двигаться вниз. – Но не знал, что наш ученый и на такие дела мастер.

– Он, кажется, очень много всего знает. ...Отойди.

Острон послушно сделал несколько шагов в сторону, чувствуя, как под сапогами чавкает грязь, а потом сообразил, в чем дело: несчастное животное было слишком напугано.

– Пятьдесят лошадей, – пробормотал тем временем Сунгай, оглядываясь на запад, где солнце уже погрузилось в воду наполовину, – и столько же людей... даже чуть больше... будет уже глубокая ночь, когда мы закончим.

– Что же одержимые?

– Я велел Хамсин наблюдать за ними, – отозвался джейфар. – С безопасного расстояния. Как только они тронутся с места, она предупредит меня.

Острон кивнул.

Они действительно закончили спуск только ночью; последним спустился Ханса, привязавший веревку к одной из колонн храма. Еще одна проблема заключалась в том, что для ученого у них не было лошади, но Лейла пересела за спину Сунгая, фыркнув на Острона, и Анвар, поблагодарив ее, спешно навьючил на лошадь две здоровых сумки, набитых какими-то книгами.

Отряд тронулся в путь. Лошади разбрызгивали воду копытами; передвигаться можно было только шагом, по крайней мере, до утра. В пустыне царила тишина. Хамсин не было. Под утро другая птица прилетела и опустилась на локоть Сунгая: здоровенная сипуха, чья круглая мордочка белела в темноте. Сунгай с облегчением вздохнул и обернулся к Острону.

– Она говорит, первые отряды людей, шедшие прямой дорогой, достигли Харрод и пересекают ее. Им еще придется идти с востока на запад, но они пойдут по безопасному северному берегу.

– А одержимые?

– Несколько небольших отрядов преследовали пеших бойцов, но те отбились, – сказал Сунгай. Острон вздохнул.

– Основная их масса идет за нами, да? – негромко спросила Лейла за спиной Сунгая. Джейфар пожал плечами.

– Уж лучше пусть они преследуют нас, – ответил он. – Как видишь, пока мы живы.

Утро загоралось на востоке, когда они остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть; между спешившимися прямо в болоте людьми ходил толстяк Анвар, каждому давая сделать пару глотков из большой фляги. Он подошел и к Острону; жидкость в его фляге была с легким привкусом кофе, аниса и еще какой-то травы, которую тот не узнал. Отпив из фляги, Острон передал ее Сунгаю; поначалу ничего особенного он не заметил, настойка как настойка. Анвар даже (при помощи джейфара) напоил ею лошадей, благо воды было предостаточно, и можно было свободно разбавлять ее. Животные через какое-то время бодро принялись трясти головами и переступать с ноги на ногу; они снова тронулись в путь, и Острон обнаружил, что ему хочется нестись во весь опор, а если вдруг откуда-нибудь возьмутся одержимые, он и подраться не прочь.

Они ехали весь день, сделав остановку лишь на самый жаркий период, ближе к обеду; вода тем временем стремительно высыхала, и под вечер копыта лошадей месили густую грязь. Лейла во время очередной остановки рассерженно пыталась отчистить свои кожаные сапожки от нее, но безрезультатно; остальные давно уж наплюнули. Ночью Хамсин принесла весть: одержимые тронулись в путь.

Им все-таки пришлось ненадолго встать лагерем на утре второго дня. Настойка Анвара помогала отменно, но китаб предупредил, что последствия будут не самыми приятными.

– В лучшем случае, мы все проспим еще три дня кряду, – сказал он Сунгаю, в очередной раз давая отпить из своей фляги, – в худшем... ну, надеюсь, в городе есть хорошие целители.

– Она настолько опасна? – спросил Острон, уставившись на флягу в руках Лейлы. Китаб задумчиво заметил:

– Все достаточно эффективные снадобья опасны, и чем сильнее эффект, тем опаснее настойка. Ты все время оглядываешься назад, юноша. Хочешь подраться с одержимыми? Имей в виду, это тоже действие снадобья. Вполне возможно, что когда они на самом деле нагонят нас, ты не сможешь держать в руке меч.

– Да нет, я... – смешался Острон. Лейла фыркнула и вернула флягу Анвару.

Хамсин тоже мало спала в тот день. Она то и дело улетала куда-то, а потом возвращалась. Сунгай хмурился и к вечеру сам начал оглядываться. Острон косился на него: джейфар, по его мнению, был слишком сдержанным, чтобы безрассудно желать драки с одержимыми, а значит, у него были причины оглядываться. Он направил своего коня к лошади Сунгая, спросил:

– Они приближаются?

– Несутся, как оглашенные, – буркнул джейфар. Лейла, высунув голову из-за его плеча, навострила ушки. Острона немного смущало ее присутствие: ни один разговор с Сунгаем не происходил без того, чтобы девушка не слышала его. Не то чтобы эти разговоры были такими секретными, конечно, но все-таки.

– Я думал, они достаточно далеко от нас.

– Не забывай, что за это время они передохнули, – отозвался Сунгай. – Они свежи и полны сил. Хамсин говорит, передний отряд вот-вот нагонит нас.

Острон перевел взгляд вперед, на север; ему показалось, что вдалеке он видит тонкую темную полоску. Река была однозначно близко.

– Мы успеем?.. – спросил он. Джейфар пожал плечами.

– Кто знает. Меня другое беспокоит, Острон...

– Что?

– Как мы будем переправляться.

Острон промолчал.

На следующее утро, – той ночью им пришлось поспать, и Анвар сказал, чтоб каждый сделал лишь крохотный глоточек его настойки, – земля была сухой и растрескавшейся. Весна подходила к концу; теперь уж не будет ливней, и в пустыне воцарится привычная жара. Люди кутались в бурнусы: в мирное время никто бы и не подумал отправляться в путь до вечера, но теперь приходилось ехать, пока палящее солнце не становилось совершенно невыносимым.

Как-то в очередной раз оглянувшись, Острон вздрогнул: на горизонте с юга виднелось что-то темное.

– Сунгай, – окликнул он; джейфар кивнул.

– Хамсин утром сказала, они близко, – сказал Сунгай. – Где Анвар? Я думаю, сейчас самое время снова принять его настойку.

Люди были встревожены. Они столпились вокруг китаба, но тот выглядел хмурым и позволил отпить содержимого фляги не всем; отказано было Улле, чьи глаза так глубоко запали, что казались окруженными тенью, и Лейле, которая сердито топнула ногой, но Анвар оказался непреклонным. Острон между тем получил двойную порцию: ученый счел, что со здоровьем у молодого нари все в порядке. Эта порция заставила его чувствовать себя так, будто ноги объяты огнем: хотелось нестись вперед или сражаться с тысячей одержимых. Последнее, впрочем, было очень вероятно, а первое просто необходимо. Они впервые за три дня пустили лошадей галопом. Сунгай отстал: его лошадь и так была вынуждена нести двоих человек сразу. Острон намеренно придержал коня, чтобы ехать в самом конце отряда, и обнаружил по одну сторону от себя Хансу, а по другую – Басира.

Они поймали его взгляд, и Ханса угрюмо сказал:

– Я буду сражаться рядом с тобой, факел. Это же ответственность Одаренного.

– Я тоже, – вторил Басир. Острон внимательно посмотрел на него. Китаб ловко управлялся с лошадью и одной рукой; локоть второй был скрыт пыльным бурнусом. Басир и так всегда был худым, как палка, но в последние дни стал будто еще худее и выглядел, словно мальчишка. Острон почувствовал острое желание как следует шлепнуть его лошадь по крупу, чтоб унесла упрямца в самое начало отряда, подальше от опасности. Басир верно истолковал его взгляд и добавил: – Даже не думай.

– От тебя будет немного толку, – крикнул Ханса с другой стороны. Лицо китаба не изменилось, окаменевшее от решительности.

– Какой-нибудь да будет, – возразил он.

– Идиоты, – выдохнул Острон.

Сзади было плохо видно, но наконец даже он углядел между несущимися галопом всадниками темное русло реки. Хамсин пронзительно закричала, кружа над отрядом. Все глаза напряженно всматривались в зеленоватую гладь Харрод с надеждой, если только их обладатели не оглядывались на темное облако бегущих позади одержимых. Нет ли хоть клочка белого?..

Острон, в очередной раз обернувшись, почувствовал, как что-то внутри оборвалось. Во главе отряда безумцев, которых уже было видно, – многие из них также ехали верхом, и мохнатые низкорослые лошади разбрасывали пену, – скакал на вороном коне знакомый человек.

– Вот дрянь, – выругался Острон. – Я надеялся, что рана была хуже!

Следом за ним по очереди обернулись и Басир с Хансой. Пришпорили лошадей. Река стремительно приближалась; копыта животных уже приминали собой жухлую траву, между которой тут и там пробивались зеленые стрелки. Места были знакомые: у берега светлели покинутые дома ахада Дарваза.

Кто-то громко крикнул; Острон резко вскинулся, выглядывая на реку.

К его огромному облегчению, на темных водах раскачивался дау. Один-единственный корабль, с двумя белыми парусами-раковинами: их надежда на спасение.

– Быстрее, быстрее! – заорал Сунгай. На корабле их отряд тоже явно был замечен; дау устремился к берегу.

Острон остал от остальных. Его рука легла на рукоять ятагана. Огонь использовать он и не пытался: белоглазый был уже близко. Так близко, что можно было разглядеть его лицо. Фарфоровая маска без выражения. Человек ли он?..

Одержимые замедлили бег и остановились. Белоглазый поднял руку, в которой блеснул клинок палаша. Острон оглянулся на своих: люди уже были почти на самом берегу, и Ханса с Басиром почти остановились, глядя на него. Он махнул им рукой.

– Ruh kihara darbat, – прошелестел холодный голос белоглазого; кажется, он что-то приказывал безумцам на их мерзком языке. Те отступили назад, освобождая место. Белоглазый направился к Острону; его плащ развевался.

На этот раз, в отличие от сна, он прекрасно видел Острона. Тот сглотнул и все-таки извлек ятаган из ножен.

– Ты нанес мне рану в прошлую нашу встречу, нари, – сказал белоглазый; он говорил со странноватым акцентом, делая звуки слишком уж твердыми и гулкими. – Я хочу отплатить тебе.

Острон вскинул подбородок. Он слышал крики за своей спиной, но боялся уже оглядываться, не сводил взгляда с противника.

– Быть может, я убью тебя, – продолжал белоглазый. Десятки безумных лиц пялились на Острона со всех сторон, но он не видел их, поглощенный фигурой человека в сером плаще. – Но сначала ответь на один вопрос, нари.

Острон молчал. С одной стороны, разговаривать с врагом – глупее некуда, так всегда говорил ему Халик. С другой стороны, это означает отсрочку: корабль еще не пристал к берегу, а ведь им потребуется время, чтобы опустить сходни, чтобы завести на борт лошадей и людей.

Драка между ним и белоглазым вряд ли будет идти долго. А вот разговор – иное дело.

– Ты знаешь, кто такие одержимые? – задал свой вопрос его противник. Острон пожал плечами.

– Слуги темного бога, это я знаю. Что ты хочешь сказать этим?

Тонкие губы белоглазого растянулись в холодной улыбке.

– Значит, ничего ты не знаешь.

Острон напрягся моментально: поза врага изменилась, хоть и едва заметно, но все его существо кричало о том, что белоглазый собирается атаковать. На этот раз проделать тот же трюк, что и в прошлый, не удастся: белоглазый наверняка ожидает этого. Но на уме у него было другое.

Черный конь сделал первый шаг, второй. Острон нервно выдохнул. Белый жеребец помешкал; нари высвободил ноги из стремян. Легонько стукнул пятками по бокам животного. И без того напуганный близостью такого количества одержимых, конь мгновенно сорвался в бег, белоглазый опустил руку с палашом, забирая направо, наперерез Острону, но Острон меча не поднимал, накренился в левую сторону. В то самое мгновение, когда палаш противника был уже совсем близко, Острон стремительно вылетел из седла и рухнул в песок, зашуршавший под весом его тела, перекатился и подсек заднюю ногу вороного.

Лошадь громко, страшно заржала и опрокинулась. Белый конь уже мчался к пристани, потеряв своего всадника. Человек в сером плаще ловко спрыгнул, не давая завалившемуся жеребцу подмять себя, и сразу же, не растерявшись, пошел в атаку.

Этого и добивался Острон: прекрасно понимая, что в верховом бою у него нет никакого опыта, он предпочел принудить врага к пешей драке. Второй ятаган хищно сверкнул на солнце, когда нари приготовился отразить удар палаша. Одержимые взвыли за его спиной, но он не оборачивался, отчего-то уверенный, что они будут стоять. Возможно, именно это им и приказал белоглазый?..

Уже с первого удара он понял, что белоглазый – чересчур сильный противник, и ему придется туго. Как он ни пытался сосредоточиться, почуять врага было нелегко: смущали его бесчисленные мерзкие комки присутствия безумцев, а белоглазый был так шустер, что его ореол на внутренней стороне век Острона превращался в размытую еле заметную тень, от движений которой у него закружилась голова.

Пора отступать, понял Острон. Судя по всему, человек в сером плаще – опытный мечник, куда опытнее его самого, быть может, не уступил бы и Халику; с Халиком справиться Острон никогда не мог. Чем бессмысленно рисковать собой...

Отбиваясь от резких быстрых выпадов белоглазого, он направился в сторону реки. Скорее, скорее!.. Краем глаза он видел, что люди уже заводят коней по сходням на корабль. Сунгай что-то кричал, стоя на пристани, но что – было не разобрать. Ханса и Басир направлялись к ним, с ятаганами наготове; марбуд что-то рявкнул, обращаясь к китабу, и тот немедленно ринулся в сторону. Острон уже понимал, что хочет сделать Ханса. Марбуд убрал ятаган и прильнул к шее лошади, до Острона ему оставалось всего несколько касаб...

Что-то ожгло ему живот. Острон, повинуясь инстинктам, резко отпрянул; адская боль пронзила его, и он пошатнулся, глядя на противника расширившимися глазами. Тот стоял, подняв палаш, и лезвие прямого клинка все было в крови.

– Ты умрешь, – сказал белоглазый. Острон раскрыл рот, но ничего не мог ответить; горячая влага поднималась по горлу. Дышать было трудно, будто он пытался вдыхать пламя, которое было ему неподвластно.

В следующее мгновение уверенная рука схватила его за шиворот. Ханса закинул Острона на коня, поперек седла; от сильного удара тот потерял сознание, и марбуд едва успел поймать его ятаганы. Кровь текла по бокам мохнатого жеребца, который с трудом понес обоих назад, к пристани; в иное время конь, возможно, не выдержал бы такого груза, – Ханса мало кому признавался, что весит как два взрослых мужчины, – но страх придал животному сил.

Белоглазый человек криво усмехнулся, – его взгляд оставался холодным и бесчувственным, – и отряхнул кровь с клинка.