Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)

"Кто бы еще научил меня стрелять в живых людей", подумал Острон, но эта мрачная мысль быстро уступила место отчаянной гордости, раздувшейся почище мыльного пузыря.

На постоялом дворе был один Халик, валявшийся на тюфяке в главном зале.

– Господин Мансур и Сафир ушли осматривать город, – сказал он, когда Острон спросил его. – Ты сияешь, как начищенный чайник, парень. Никак тебя уже назначили командиром отряда, а? Отряда тех, кто еще зеленее тебя.

Острон рассмеялся и рассказал в ответ, чем он был занят в крепости.

– И она сказала мне, что ничему больше не может научить меня, представляешь? – закончил он свой рассказ. – Надо будет обязательно сказать дяде, ведь это он учил меня стрелять из лука.

Халик улыбнулся.

– Не лопни только от гордости до вечера, договорились?

– Нет-нет. Может, пойдем потренируемся?

– Отдохни хоть немного, – слуга Мубаррада поднял брови. – Хотя такое рвение, конечно, похвально. Сядь, отдышись.

Острон подумал и сел. Как это обычно и бывает, в голове у него были сплошь мысли о страже Эль Хайрана, о том, что его ждет, и хотя он понимал, что ждет его много тягот и опасностей, сегодня все они казались далекими и какими-то нереальными; в конце концов, пока все спокойно, и он ведь успеет обучиться владению оружием, может быть, даже станет мастером клинка, как Усман, прежде чем окажется на поле боя.

– Ты же бывал здесь раньше, да? – спросил Острон. – Ты тоже был стражем?

Халик зевнул.

– Да, лет пять назад я жил здесь.

– Почему же ты ушел?

– Судьба позвала меня.

Парень слегка растерялся: это было слишком туманное объяснение. На человека, который мог испугаться хорошей драки, Халик уж точно не был похож, на глупого мальчишку – тем более.

К счастью, здоровяк прекрасно понимал, что такое объяснение Острона не устроит, добавил:

– Это все... в моей сущности, парень. Когда человек становится слугой Мубаррада, когда огонь впервые снисходит на него... все меняется. Голос бога разговаривает с тобой, и ты делаешь то, что он велит, хотя иногда не понимаешь, зачем.

– Голос бога?.. Ты разговариваешь с Мубаррадом?

– Можно и так сказать, – рассмеялся Халик. – А может быть, Мубаррад разговаривает со мной. В один день я просто почувствовал, что мне пора вернуться в свое племя, которое я оставил еще юношей, когда мне было меньше лет, чем тебе сейчас. И я вернулся.

– И ты сам не знаешь, почему?

– Ну... – лицо Халика чуть потемнело. – Я вернулся в тот самый день, когда от болезни умерла моя мать. Может быть, поэтому, а может быть, и нет. Кто знает?.. Боги, если и управляют нашими судьбами, редко поясняют, что и зачем.

Острон опустил взгляд.

– А как ты стал слугой Мубаррада? – спросил он. – И вообще, как это?

Тот рассмеялся.

– Я был непослушным глупым мальчишкой и сбежал из родного племени. Очень уж хотел когда-нибудь стать великим героем, и особенно мечтал однажды обнаружить, что я Одаренный. Дара, впрочем, Мубаррад мне не послал. Но мне повезло: скитаясь по Саиду, я наткнулся на старый храм. К тому времени там было всего три человека, и все трое уже очень стары; они приютили меня, а потом сказали, что судьба привела меня к ним, и предложили стать таким же, как они. Знаешь, они поразили меня одним. Несмотря на то, что всем уже было за девяносто, когда они брались за меч, становились быстрее меня, мальчишки. Я тогда, – он снова усмехнулся, – даже решил, что в этом и заключается смысл того, чтобы быть слугой Мубаррада.

– А на самом деле в чем?

– Слуга Мубаррада всю свою жизнь посвящает богу, – ответил Халик. – Для этого человек должен быть очень целеустремленным. Рано или поздно, впрочем, такая целеустремленность награждается.

– На тебя... снисходит огонь? – спросил Острон. Халик согласно кивнул. – Я видел, по утрам, когда ты молишься... у тебя над головой реет пламя.

– В первый раз все немножко по-другому, – улыбнулся Халик. – ...Страшнее, я бы сказал.

Острон задумался.

– То есть, ты... получается, ты последний слуга Мубаррада? Так?

– Да, – согласился тот. – Мои наставники давно умерли. Оставшись один, я покинул храм. Должно быть, теперь его совсем занесло песком; постройка и без того была древняя и наполовину в земле.

– Но... тебе не жалко? Никогда не хотелось обучить этому еще кого-нибудь? Может быть, возродить храм?..

– Нет, – твердо ответил Халик. – Время слуг Мубаррада подошло к концу.

– А я бы хотел этому научиться.

– Ты не смог бы, парень. В тебе нет чего-то... не могу сказать, чего, но нет, и все.

Острон огорчился было, но верзила глянул на него и улыбнулся:

– Я не имею в виду, что это плохо. Просто... не твое это. Я научу тебя, чему смогу, это я обещаю. Всяким там многочисленным древним техникам лучших мечников Мубаррада, – он расхохотался. – На самом деле их шесть, и не такие уж они и сложные.

– А умению управлять огнем? Ведь ты можешь? Почти как Одаренные, так сказал Муджалед.

– Что он знает, этот Муджалед, – буркнул Халик. – Небось в детстве наслушался сказок. Нет, Острон, самое большее, что я могу – поселить пламя на лезвии ятагана. И этому я тебя учить не буду. Чтобы управлять огнем, нужно учиться много лет. У нас с тобой их нет.

В глазах слуги Мубаррада ему в тот момент померещилась легкая грусть; Острон вопросительно посмотрел на Халика, но тот больше ничего не сказал.

***

Вечером Острон напялил кольчугу и гордо продемонстрировал ее Сафир и дяде Мансуру, пользуясь тем, что Адель еще не вернулся. Дядя усмехался себе под нос, а Сафир смеялась, слушая, как он рассказывает о прошедшем дне.

– А на стрельбах мне сказали, что я и так хорошо владею луком и могу вовсе не приходить, – опять похвастался Острон, размахивая руками. – Эта женщина, которая занимается обучением, заставила меня стрелять и так, и этак, а потом прогнала, потому что учить меня ей нечему!

– Женщина? – глаза Сафир блеснули.

– Ну да. Ее зовут Сумайя. Вид у нее суровый, честно! Такая высокая, почти одного роста со мной, и одевается как мужчина, даже носит кольчугу.

– Сумайя почти с рождения живет в Тейшарке, – неожиданно заметил Халик, все еще валявшийся на тюфяке. – Когда-то она была обычной домохозяйкой, но потом ее муж погиб во время крупного нападения на восточном посту, и с тех пор ее будто подменили. Говорят, что на ее счету уже несколько сотен одержимых, и даже Усман ее побаивается.

– И она стреляет из лука? – девушка немедленно обернулась к слуге Мубаррада. Тот кивнул.

– О да, и еще как стреляет. Я сам видел; руки так и мелькают, а стрелы она пускает одну за другой. На мечах она, может, посредственный противник, но ты к ней попробуй сначала подберись со своей железкой!

Сафир улыбнулась сама себе. Острон, потерявший нить рассказа, сдулся и плюхнулся на подушку. К тому же, в этот момент в зал вошел Адель, на котором был надет алый халат с кушаком, и ему тут же стало не до рассказов.

Несмотря на усталость, той ночью Острону не спалось. Рассказы Халика, события ушедшего дня не давали ему покоя; он лежал навзничь на соломенном матрасе, глядя в потолок, и представлял себя то слугой Мубаррада, – конечно, если бы Халик когда-нибудь передумал насчет своего решения, – то генералом Тейшарка.

Луна давно уже стояла над городом, когда Острону захотелось попить, и он спустился на первый этаж.

И услышал тихое всхлипыванье.

Обеспокоившись, он рванулся туда, откуда доносился звук, и не подумал, что его присутствия могли не желать.

Здание постоялого двора было обнесено навесом, в дневное время защищающим от солнца; недалеко от входа во дворе под навесом стояли два столика и низкие складные стулья, на которых длинному Острону было совершенно неудобно сидеть.

Он вынырнул во двор, шагнул под навес и обнаружил, что на одном из стульев съежилась Сафир, закрыв лицо руками.

– С-сафир? – мгновенно оробев, окликнул ее Острон.

Она замерла и перестала вздрагивать.

– Уходи, – прошептала она. – Оставь меня.

– Но Сафир... что-то случилось? Почему ты плачешь?

– Просто уйди!

Он подошел к ней и опустился на колени, на шершавые камни, заглядывая девушке в лицо.

– Я не могу уйти и оставить тебя в таком состоянии, – честно сказал Острон. – Кто-то обидел тебя? Это Адель?

– Идиот, – она наконец опустила ладони, и ее мокрые щеки блеснули в тусклом лунном свете.

– Ага, я идиот, – с готовностью согласился Острон и взял ее руки в свои. – Я вечно не могу понять, что ты имеешь в виду. Знаю тебя столько лет и никогда по-настоящему не понимал тебя. Но мне грустно смотреть, как ты плачешь, Сафир.

Она улыбнулась дрожащими губами.

– Обними меня, – попросила она.

Острон выпрямился на коленях и послушно привлек ее к себе, прежде чем сообразить, что делает. Потом тихо спросил ее:

– Зачем?

– Дурак, – просопела Сафир у него на груди.

– Ну ладно, – покорно сказал он и замолчал.

Она по-прежнему плакала, и ее плечи тряслись, и Острон чувствовал, как намокает его рубашка. Еще он вдруг понял, что ей это нужно.

– Я ненавижу плакать на глазах у всех, – прошептала наконец девушка, немного успокоившись. – И все это время я старалась держаться... как вы. Не быть вам обузой. Но ведь... но ведь мне все равно больно. И очень грустно... Я все это время пыталась не думать о том, что произошло с нашим племенем, не думать о маме, папе и Хафаре, но... н-но... иногда я все равно вспоминаю... и тогда не могу удержаться... и плачу.

Он остолбенел. Резкое осознание обрушилось на него; Острон только теперь задумался о том, что ведь Сафир потеряла всю свою семью в ту роковую ночь. И все это время она держалась с поразительным мужеством, будто ничего и не произошло.

– Ты... удивительная, – честно сказал он, гладя ее по спине. – Наверное, самая сильная женщина из всех, что я знаю. Я бы на твоем месте, наверное, совсем расклеился.

– Да нет, ничего я и не сильная, – всхлипнула Сафир. – Я просто... поначалу я никак не могла поверить в случившееся, мне все казалось, что это какая-то... шутка... или сон... что вот мы съездим в Тейшарк, а потом вернемся, а наше племя будет в том же самом оазисе, и все живые и здоровые... и мне так повезло, что вы, дядя Мансур и ты, были со мной. Одна я бы точно пропала... ведь даже когда все было очень плохо, и мне было так страшно, что коленки тряслись, я всегда где-то внутри была уверена, что все станет хорошо и что вы защитите меня.

Острон ничего не мог с собой поделать: на его лице расползлась глупая довольная улыбка, которая никак не убиралась. Ладно еще, что Сафир не может видеть его лица, и его подбородок упирается ей в затылок.

– Конечно, защитим, – пробормотал он. – Знаешь, что... если очень хочется плакать, нужно плакать. Когда умерли мои родители, я плакал целыми днями, – и рассмеялся. – Правда, мне было шесть лет.

– Дурак, – снова повторила Сафир, но он почувствовал, как она улыбнулась, прижимаясь к нему щекой.

Они еще долго сидели под навесом, обнимаясь, а потом Острон проводил заплаканную Сафир в ее комнату и вернулся к себе. В ту ночь он был совершенно доволен жизнью.

А наутро девушка спустилась в зал снова уверенная в себе и спокойная, будто и не было никаких ночных слез, и, наверное, никто о них и не догадывался.

– Я сегодня пойду с тобой, – сказала она Острону. – Можно? Я хочу посмотреть на ту женщину, Сумайю.

Он опешил.

– Зачем это?

– А что, нельзя? Туда пускают только таких, как ты? – она оскалила зубки в усмешке.

– Ну, нет, пускают всех, – озадаченно ответил Острон. – Наверное. Ну если хочешь, пойдем.

Пока он тренировался под руководством Усмана, Сафир тихонько сидела себе в углу двора и наблюдала. Потом Острон послушно отвел ее на широкую площадку, на которой новобранцы тренировались в обращении с луком. Сумайя уже была там; увидев парня, она вскинула брови.

– Я же вроде сказала тебе не приходить.

– Я не на тренировку, – ответил он. – Это Сафир. Когда я рассказал о тебе, госпожа Сумайя, она так захотела с тобой познакомиться, что вынудила меня ее привести.

Темные глаза Сумайи глянули на Сафир. Девушка стояла ровно и уверенно смотрела в ответ; Сумайя медленно улыбнулась.

– Я знаю это выражение лица, – сказала она. – Бери лук и становись с краю.

– Э?.. – растерялся Острон, но на него уже никто не обращал внимания. – Сафир, погоди!..

Поздно; девушка уже направлялась к указанному ей месту с решимостью в каждом движении. Острон обреченно вздохнул, сообразив, что она с самого начала это и затевала.

С другой стороны, ладно, что еще не попросила отвести ее к Муджаледу: а если бы записалась в стражи Эль Хайрана, как он?..

Он возвращался назад на постоялый двор, где его уже ожидал Халик, готовый учить парня обращению с двумя ятаганами, когда на широкой улице, ведшей в цитадель, началось какое-то движение. То есть, движение еще большее, чем обычно. Острон уже привычно прижался к стене дома, мимо которого шел: за те два дня, что они жили в Тейшарке, по центральной улице то и дело проезжали туда и обратно какие-то отряды конников, и люди уступали им дорогу.

Как он и ожидал, очень скоро раздалось цоканье копыт по мостовой. Люди, послушно сгрудившиеся по краям улицы, пришли в оживление; когда показался небольшой отряд всадников, – всего человек пять, – они вдруг разом стихли и стояли неподвижно, в гробовом молчании, пока верховые ехали в сторону цитадели.

Возглавлял отряд длиннолицый человек в роскошном биште поверх лат. На его голове вместо головного убора был шлем с высоким гребнем, между блестящими нащечниками виднелась рыжеватая борода. Остальные воины, сопровождавшие его, были тоже богато одеты, не говоря уже о тяжелых латах, которые, как уже знал Острон, носили только элитные отряды, и даже на лошадях были надеты багряные попоны с золотым узором по краям.

Когда всадники проехали, будто напряжение спало с толпы единым вздохом; Острон поинтересовался у стоявшего рядом с ним старика:

– А кто эти люди, дедушка?

– Ты, видать, здесь недавно? – старик оглянулся на него и посмотрел ему в лицо, для чего ему пришлось поднять голову. – Это Мутталиб, наместник генерала Ат-Табарани. И его избранные воины.

– Почему все замолчали?

– Потому что никому здесь особенно не нравится Мутталиб, – пояснил старик. – Но генерал его слушает и даже объявил своим преемником. Может, конечно, и зря на него наговаривают, ничего дурного за ним не замечено. Но глаза у него какие-то... нехорошие. Ты не обратил внимания?

– Нет, – озадачился Острон, пытаясь припомнить, какие были глаза у проехавшего всадника; никак не удавалось, хоть убей, все заслонил этот дурацкий блестящий шлем, привлекавший к себе взгляд, ну и бишт, расшитый серебряной нитью.

Он возвращался домой взъерошенный и взволнованный; Халик уже ждал его под навесом, и когда Острон вошел за калитку, поднялся, осторожно склонив голову, – в полный рост под навесом он не помещался, – сделал шаг вперед.

– Халик, а ты знаешь Мутталиба? – спросил Острон.

– Преемника Ат-Табарани? – безмятежно уточнил Халик. – Ну, все про него слышали, это точно. Торговец финиками мне сегодня утром сказал, что Мутталиб сейчас в отъезде, вроде как совершает героическую вылазку в Хафиру, чтобы разведать обстановку. А что, он вернулся?

– Да, вернулся, – Острон задумался: всадники были не похожи на людей, только что вернувшихся из трудного и опасного путешествия. – Хм. Один старик сказал, что в городе его не любят, этого Мутталиба.

– Он всегда был заносчивый, – рассмеялся Халик. – Но умный, как это называется?.. Тактический гений, вот. Все пропадал в библиотеке цитадели. Ат-Табарани сам не очень-то грамотный, и это его всегда расстраивало, так вот, потому он очень любит грамотных людей, уважает их. Мне временами казалось, что он незаслуженно поощряет Мутталиба. Теперь, впрочем, сколько лет уж прошло, может, все поменялось.

Острон вздохнул и взялся за ятаган. На ладонях уже начали появляться мозоли от тренировок. Ну, что бы там ни было, а его это не касается. Не очень-то. Куда ему, новобранцу-стражу, до наместника генерала?

Может, и люди ошибаются насчет него. Люди часто ошибаются насчет тех, кто слишком умен.

Фарсанг четвертый

В тот день Усман отправил Острона с поручением: навестить кузнеца, справиться, когда будет готов его заказ. Острон задания исполнял обычно прилежно, к тому же, у него все равно оставалось время до обеда, после которого начнется тренировка с поджидающим его Халиком, поэтому парень с готовностью направился по знакомым уже мощеным улицам, предварительно спросив командира, куда идти: у кузнеца он еще ни разу не был.

То есть, конечно, в Тейшарке был далеко не один кузнец. Но этот, по словам Усмана, был особенный: его сталь затупливалась медленнее прочих. За свою работу он брал прилично, и не каждый в цитадели мог себе позволить такой ятаган, хотя парочка висела в главном холле. Острон уже знал, что мечи, которые висят там, принадлежали отличившимся воинам, погибшим в бою.

– И, конечно, это приличный запас оружия на черный день, – ухмыльнулся тогда Халик, рассказавший об этом, – в случае, если одержимые, не приведи Мубаррад, захватят внешние стены и осадят цитадель, не думай, будто эти ятаганы так и будут висеть на своем месте.

– Не кощунственно ли так говорить? – удивился Острон.

– Тьфу ты, парень. Не думаешь, что погибшие владельцы этих мечей сами бы хотели, чтобы их оружие еще кому-то могло спасти жизнь?

Острон тогда серьезно задумался над этим вопросом и даже сходил в главный холл, в котором большую часть времени все равно никого не было, и долго рассматривал висевшие клинки.

Клинков работы Абу Кабила там было всего два: один висел в самом углу, второй чуть поодаль. Они действительно отличались от остальных, даже по внешнему виду, были какого-то чуть иного цвета, блестели ярче.

Самого Абу Кабила Острон, разумеется, ни разу до того не видел и представлял себе какого-нибудь убеленного сединами старца, ну или здоровенного мужчину лет пятидесяти. Усман сказал, что тот живет в доме с металлической крышей, какие сами по себе в городе были редкостью, и назвал улицу. Улица была не самая широкая, и когда Острон свернул на нее, народу там было немного. Парень, честно говоря, впервые вышагивал по Тейшарку в кольчуге (жаль, алого халата до сих пор не дали), а потому предпочел бы, чтобы зрителей было побольше, хотя, конечно, им-то было не привыкать к виду стражей.

Кольчуга сверкала на солнце, а зеленые глаза быстро нашли ту самую металлическую крышу; надо сказать, и сам дом был достаточно необычным, так что ни с чем не спутаешь. Хотя в целом у него были такие же покрытые побелкой стены и такие же арочные окна, в большинстве прикрытые ставнями, одна только крыша чего стоила. Плоская и целиком покрытая листовой сталью, она сияла не хуже самого солнца, а еще в дальнем углу ее, ближе к другому концу дома, высилась будка странного вида.

Двор спереди дома ничем огражден не был, лишь с одного края стоял широкий навес, под которым за круглым столиком сидел рослый парень в тюбетейке и что-то писал; перед ним лежала здоровенная книжища, а он делал заметки в книжице потоньше.

Острон неуверенно оглянулся и подумал, что сам кузнец, должно быть, находится где-то внутри, в мастерской, и занят работой. Поэтому он подошел к парню, которого принял за подмастерье, и сказал:

– Мир тебе. Могу я увидеть мастера Абу Кабила?

– Привет, – ответил тот. – Я Абу Кабил.

Он захлопнул книжку и поднял взгляд на Острона; увидев выражение его лица, вдруг громко расхохотался.

– Ага, а ты думал, что Абу Кабил – седой старец с трубкой в зубах? Недавно в городе, а, парень?

– Н-неделю как здесь, – растерялся Острон. – Меня Усман из цитадели послал к тебе спросить, готов ли его заказ...

– Готов, готов, – весело отозвался Абу Кабил и поднялся со стула. – Может, и отнесешь его, а? Как тебя зовут-то?

– Острон, сын Мавала...

– Ага, Острон, будущий величайший герой Эль Хайрана, – добродушно фыркнул Абу Кабил и направился к двери. – Идем, я тебе сейчас дам клинок.

Острону ничего не оставалось, кроме как идти следом. Кузнец вошел в дом, наклонив голову, – низкая дверная притолока миновала его тюбетейку на волосок, – а Острон нырнул за ним. В доме было сумрачно и почти прохладно, под ногами лежали разноцветные лоскутные половички, а на одной из стен, куда падал свет, глаза Острона различили небольшую картинку в раме. Абу Кабил подошел к невысокому столику, на котором действительно лежал ятаган.

– Вот, я его с утра приготовил, знал, что старику неймется и он непременно пошлет новобранца, – сказал кузнец, заворачивая холодно блеснувший меч в тряпицу. – Держи, парень, и не порежься им, а то эта дрянь может в самый неожиданный момент рассечь ткань и впиться тебе в руку.

Острон почти что с благоговением принял завернутое оружие; он ожидал большей тяжести, и ладони его чуть не взлетели вверх, когда Абу Кабил положил в них клинок.

– Такой легкий, – изумленно пробормотал Острон. – Будто не из стали вовсе.

– Ха, ну ты, наверное, слышал уже, что обо мне говорят, будто я лучший кузнец в городе, – довольно ухмыльнулся Абу Кабил, подбоченившись. – Пожалуй, что и так, с металлом работать я умею, но я склонен верить, что это просто городу не повезло на остальных мастеров.

– Твоя работа, наверное, стоит чрезвычайно дорого.

– Ну, Усман за нее выложил увесистый кошель золота, – безмятежно согласился кузнец. Острон только теперь решился опустить руку с драгоценной ношей, которая, как выяснилось, стоила столько денег, сколько он, наверное, не видел еще никогда в жизни. – Ничего, когда-нибудь и ты сможешь себе такое позволить, – и рассмеялся снова.

– Лет через двадцать, – пробормотал Острон. – Ладно, я пойду, наверное.

Абу Кабил вышел назад, на улицу, и снова опустился на свой стул.

– Доброго тебе дня, – сказал Острон. Кузнец ухмыльнулся и ответил:

– И тебе. Заходи, как будет время. Если хочешь.

Возвращался Острон, чувствуя себя немножко глупо. Да этому кузнецу ненамного больше лет, чем ему самому. Но вот в руках он несет меч, выполненный Абу Кабилом, – само совершенство, острый, как жало, легкий, как пушинка. Сколько же на этом свете людей, которые намного лучше его, Острона! Умнее, сильнее, талантливее. Это одновременно удручало его и радовало. Во всяком случае, есть к чему стремиться: рядом с такими людьми, как Абу Кабил, хочется стараться, чтобы стать хотя бы приличным бойцом и защищать город.

Он отнес клинок Усману, а потом пошел домой. Залитые солнцем улицы привычно кишели жизнью; на Острона нашло задумчивое настроение, и он размышлял, сколько среди этих людей талантливых мастеров и воинов. Его немного удивила мысль о том, что лучшие из лучших собрались на южной окраине Саида, в самом опасном месте, но потом он подумал, что так ведь и должно быть: лучшая часть человечества всегда встречает опасность лицом к лицу, тогда как трусы и слабые отсиживаются за их широкими спинами.

– Я познакомился с Абу Кабилом, – рассказал Острон Халику, когда они сидели на стульях под навесом после обеда. – Ты, наверное, не знаешь его, он так молод.

– Старина Абу? Знаю, – возразил Халик и задумчиво покачал головой. – Сколько бы лет ни прошло, он никак не меняется на вид. Когда он только появился, я подумал: этому парню лет двадцать. И для своих двадцати он был чертовски хорошим кузнецом. Через четыре года я ушел из Тейшарка, а он ни на каплю не изменился. Готов поспорить, ты и сейчас решил, что он твой ровесник?

– Ну... чуть постарше, – смешался парень, потом подумав: а ведь и правда, выглядел Абу Кабил молодо, просто его манера вести себя заставляла мысленно добавлять ему лет пять. – Удивительно. Так ты знаешь его, правда?

– Да, и я знаю его как отличного мастера, – согласился слуга Мубаррада. – Ушлый он тип, что ни говори, когда с ним торгуешься, такое ощущение, что в тело ассахана вселилась душа марбуда. За свои мечи он просит такую цену, что не каждый себе это позволит, но они того стоят. Я как-то держал его ятаган в руке.

– Легкий, как перышко, – добавил Острон.

– Верно. А какая у него балансировка! Недаром Абу некоторые местные кузнецы просто ненавидят. Самые честолюбивые из них. Потому что никто с ним в его искусстве не сравнится, а учеников он не берет.

– Почему? Разве ему не хочется передать секреты своего мастерства?

– Сейчас, передаст он их кому-нибудь. Абу скорее сам себя удушит, парень. Был бы у него сын – тогда, может, другое дело, но у него ведь нет семьи.

Острону мечтательно подумалось: вот бы ему такой ятаган, легкий и сбалансированный, да говорят, что они почти не тупятся и не ржавеют. Но, конечно, не видать ему этого меча, как своих ушей.

– Пойдем, – сказал Халик, поднимаясь. – Пора размяться.

***

– Охота в этих местах не лучшая, – буркнул дядя Мансур. Его изогнутая трубка привычно пыхала сизым дымом; дяди не было два дня, а вернулся он не в лучшем расположении духа. Острон улыбнулся себе под нос, стараясь, чтобы дядя этого не заметил: старик был прирожденным охотником, и хотя и Муджалед, и сам Усман, командир новобранцев, упрашивали его присоединиться к страже и охранять город от одержимых, дядя только фыркнул и ответил, что предпочитает пустынных львов. Помимо львов, впрочем, он время от времени приносил антилопу или газель, чье мясо потом обычно шло на ужин.

– А чего ты хотел, господин Мансур, – спокойно заметил Адель, начищавший свой ятаган. К неудовольствию Острона, хотя Адель редко носил алый халат, его включили в отряд разведчиков, который патрулировал окрестности города, и на дальний пост Адель не отправился. Впрочем, он все равно большую часть своего времени проводил за чертой Тейшарка, хоть какое-то утешение. – Это же почти Хафира. Говорят, чем дальше на юг, тем безжизненней земля, все водоемы отравлены, а животные больны бешенством.

Дядя громко хмыкнул, выпустив кольцо дыма. Его темное лицо под хадиром не изменило своего сурового выражения. Острон снова улыбнулся и вернулся к книге, которую ему дал Усман, настрого наказав беречь, как зеницу ока: Усман взял ее из библиотеки цитадели и предупредил, что книгу надо будет туда вернуть.

Острон тогда, помнится, очень удивился, увидев на грубом лице одноглазого командира какую-то подозрительную неуверенность: судя по всему, к библиотеке Усман питал трепетное уважение и благоговейный страх.

На мысли о чтении его, опять же, навели воспоминания об Абу Кабиле. Молодой мастер-кузнец никак не давал Острону покоя, его белозубая усмешка то и дело всплывала перед мысленным взглядом, и Острон много размышлял о том, как Абу Кабил стал таким превосходным мастером. Он вспомнил однажды, что Абу Кабил в день встречи читал какую-то книгу и делал заметки; должно быть, в книгах есть очень важные знания, которые и помогли кузнецу, может быть, есть книги и для воинов?

Есть, ответил на вопрос новобранца Усман. Нахмурился. Нет, он не может сказать, чтоб они очень помогали: читая книжонки, сильнее не станешь, и рука не сделается увереннее. Но если парень настаивает...

Несмотря на то, что дядя вел не слишком богатую жизнь, он все-таки никогда не забывал, чьим потомком является, и счел своим долгом обучить племянника читать, когда тому исполнилось десять; книг, правда, у них было всего две, те, которые купил еще дед Острона на какой-то ярмарке на реке Харрод. Острон не мог бы сказать, что любит чтение: просто это делать ему доводилось крайне редко. Когда он открыл книгу, в которой мастер меча Вахид описывал свой многолетний опыт стража Эль Хайрана, на первую страницу у него ушло не меньше пяти минут: прихотливые завитушки вязи поначалу вовсе отказывались складываться в слова, потом Острон более или менее вспомнил, как это делается, но обнаружил, что читать и одновременно понимать, о чем идет речь, не так-то просто.

За прошедшие четыре дня он осилил десять страниц.

– Что это ты читаешь? – сунулась через его плечо Сафир, заглянула в книгу. – У-у. А Сумайя говорит, что книжки читают только слабаки.

И хихикнула. В последнее время Сафир, к радости Острона, выглядела веселой и много улыбалась; видимо, занятия стрельбой из лука пошли ей на пользу, а еще больше того – знакомство с Сумайей.

– Книжки читают умные люди, – возразил ей дядя Мансур, пыхнув трубкой. – Если бы было иначе, разве в цитадели была бы такая большая библиотека?

– А ты был там, Халик? – тут же спросил Острон, поднимая голову снова. Здоровяк, лежавший на полу, потянулся и ответил:

– Пару раз.

– И что, там и вправду много книг?

В представлении Острона, "много книг" – это была, например, полка, заполненная ветхими томами, или даже, может быть, ящик. То, что сказал Халик, заставило его задуматься.

– Много. Длинные залы, и все уставлены шкафами с книгами. Когда я был там в последний раз, тамошний библиотекарь Фавваз все держал в идеальном порядке, а до чего воинственный старикан – некоторым бойцам Эль Хайрана до него далеко, так что, девочка, если тебе доведется его встретить, ни за что не говори про слабаков. ...Если он, конечно, еще жив, хм.

– Когда я дочитаю, я это узнаю, – заметил Острон. – Усман велел мне вернуть книгу в библиотеку.

– Это будет нескоро, – насмешливо сказал Адель, поглядев на книгу. Острон огрызнулся:

– Кстати, Адель, а ты вообще умеешь читать?

– Конечно! – на лице носатого отразилась легкая неуверенность.

– Здорово! Слушай, я тут одно слово никак прочесть не могу, не поможешь?

– Может, мне за тебя и всю книгу прочесть?

– Ну ты же, наверное, умеешь читать лучше меня?

– То, как я это умею, меня устраивает, – надменно отозвался Адель и поднялся на ноги. – Если ты не забыл, я родом из богатой семьи, у моего отца было целых десять книг.

– Конечно, я помню, у тебя в родном племени остался целый табун лошадей, – согласился Острон, захлопнув книгу. – Ты ведь так и не отдал обещанной половины отцу Сафир.

– Заткнитесь! – вдруг вскрикнула девушка. Оба молодых нари растерянно замолчали и оглянулись на нее. – Идиоты!

Резко вскочив с места, она выбежала во двор.

– Что с ней? – в недоумении спросил Адель в тишине. Острон понял, что случилось, лучше него: еще не забыл ту ночь, когда Сафир беспомощно плакала под навесом. И он, дурак, только лишний раз напомнил ей о том, о чем она так старалась не думать...

Ничего не ответив Аделю, он поспешил за девушкой. Она убежала на задний двор, и Острон не сразу заметил ее, спрятавшуюся за кустом самшита у самого забора. Сафир сидела на корточках, прижавшись к забору спиной, и рыдала.

– Уйди, – прогнусила она, услышав его шаги. – Сейчас же.

– Не могу, – возразил он и опустился рядом с ней. – Сафир, я идиот. Мне нет прощения.

– Нет. Вот и убирайся.

– Не пойду.

Она подняла на него покрасневшие глаза.

– Уходи! А то я ударю тебя!

Острон с готовностью развел руки.

– Ударь, и посильней. Я заслужил.

Сафир какое-то время оглядывала его, задумавшись, а потом с размаху шлепнула по груди.