Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

Одна из женщин проводила их за низкий столик, где Дагман и Абу уселись друг напротив друга, скрестив ноги, на пушистый, хоть и не самый чистый ковер. Острон осторожно устроился рядом с кузнецом.

– Бутыль арака, дорогуша, – сказал Дагман, ухмыляясь, – и три пиалы.

Женщина улыбнулась ему и убежала. Смуглое лицо нахуды приняло выражение, совсем как у объевшегося сметаны кота; Абу сиял своей солнечной улыбкой в ответ, но какое-то смутное чувство подсказало Острону, что эти двое приготовились к смертельной битве, а вовсе не к дружеской беседе за пиалой верблюжьего молока.

– Ну что ж, – лукаво произнес нахуда, – ты обещал мне рассказать последние новости, Абу Кабил. Признаться, я мало что слышал, вернулся только этой ночью и весь день был страшно занят. Вы уже добрались до старейшин в Эль Кафе, м-м?

– Говорят, попасть в Эль Каф непросто, – отвечал Абу. Прибежала та самая женщина, снова улыбнулась Дагману, составляя содержимое своего подноса на стол, игриво поправила прядку волос и убежала. – Иные путники, ищущие аудиенции у старейшин, ждут неделями.

– Да, несомненно, – кивнул Дагман. – Даже посланники из Набула вынуждены были ждать четыре дня. У оседлых племен, как ты знаешь, не принято торопиться.

Абу Кабил уверенной рукой разлил беловатое содержимое бутылки по пиалам. Острон нервничал: ему, конечно, доводилось слышать об араке, который делают из аниса и перебродившего кокосового молочка, но пить – никогда; дядя Мансур был противником подобных напитков. Он бы, в общем, обошелся водой из графина, стоявшего на столе с самого начала, но Абу не оставил ему выбора. Ну, подумал Острон, – если бы он пил воду, когда Абу и Дагман пьют арак, это наверняка произвело бы, м-м, странное впечатление. Совсем не то, какого хотел Абу.

– Мы не будем спешить, – ухмыльнулся Абу Кабил и поднял пиалу. – На самом деле, старейшины приняли нашего предводителя в тот же день.

– Да-а?

– Ну конечно, ведь в нашем отряде двое Одаренных.

– Да ну.

– Один из них – вот он, сидит рядом со мной, – Абу похлопал Острона по плечу; тот чуть не разлил содержимое своей пиалы. – Выпьем же за то, чтобы огонь Мубаррада сжег дотла всех безумцев в Хафире.

Глядя на то, как Дагман и Абу опрокинули свои пиалы, Острон последовал их примеру и чуть не закашлялся: несмотря на внешнее сходство с молоком, арак обжег горло и оставил анисовый привкус на языке. Ему показалось, что жидкость огнем стекла по глотке, быстро распространилась по телу и осела в ногах, заставив их чувствовать странную, непослушную легкость.

– Да, – с деланно-равнодушным лицом протянул Дагман, разливая следующую порцию арака, – по всему городу гуляют слухи о том, что якобы целый легион Одаренных ночи напролет разводит костры в том районе города, который обычно дальше всех от пересказывающего их. Скажи, парень, – как твое имя, Острон, если я не путаю?.. – ты и вправду умеешь вызывать огонь из ниоткуда?

Легкое беспокойство мешалось у него внутри с пламенем, оставленным араком; Острон уставился на полную пиалу и кивнул. Содержимое пиалы вспыхнуло ярко-синим огнем, который взвился почти до потолка, заставив кого-то из посетителей ахнуть.

– Потуши его скорее, – прошипел Абу, ткнув Острона в бок. В голове у парня неповоротливо плыли мысли. Потушить? Как?

Он схватился за пиалу, – она была горячей, но не обжигала, – и опрокинул ее содержимое в рот. Громко взвизгнула какая-то женщина; Дагман хохотал и хлопал в ладоши, Абу схватился за голову.

Новая порция пламени влилась ему в глотку. Острон недоуменно посмотрел на Абу, потом на Дагмана.

– Думаю, этой демонстрации нам достаточно, – вполголоса произнес кузнец и обернулся. – Ну, нахуда Дагман, – сказал он громче, – потому нас и пустили. Теперь наш глава занимается тем, что набирает воинов. Ведь нам предстоит вернуть Тейшарк!

– Верно, верно, – закивал Дагман, опорожнив собственную пиалу. Пиала Абу опустела непонятно когда; Острону показалось логичным, что в третий раз наливать должен он, поэтому он взял бутыль арака и разлил напиток. Абу покосился на него. Тут к ним за столик плюхнулся какой-то человек.

– Прошу прощения, – гаркнул он, еле глянув на Абу и Дагмана, – ты ведь факир? Ну?

– Я? – удивился Острон. – Нет, я...

– Ты кто такой? – спросил незнакомца Абу, но Дагман рассмеялся и сделал знак рукой.

– Улла, будь добр, не донимай нас. Острон – Одаренный Мубаррада, а не какой-нибудь там фокусник.

Подсевший к ним парень, – Острон кое-как рассмотрел, что на голове у него настоящая чаща кудрей, – изумленно раскрыл рот.

– Ты серьезно?!

Дагман расхохотался.

– Улла, – сказал он, – если так хочешь пообщаться с Остроном, сядь с другой стороны и не мешай нам разговаривать. А еще лучше сыграй нам на барбете.

– Эй, Марьям! – крикнул Улла, оглядываясь и маша рукой, – Принеси еще одну пиалу, пожалуйста!

– И вторую бутыль арака, – добавил Абу. – Так вот, нахуда Дагман, ты, должно быть, думаешь, будто я такой же солдат, как и остальные?..

– Нет, не похож ты на солдата, Абу Кабил, – улыбнулся маарри. Кучерявый Улла уже перебрался на другую сторону столика и плюхнулся рядом с Остроном, положил возле себя барбет.

– Меня зовут Ниаматулла, – представился он. – Можно просто Улла. Так ты и вправду Одаренный?

– Ага, – кивнул Острон; у него кружилась голова, и голоса людей вокруг понемногу сливались в шум морских волн.

– Я кузнец, – говорил сбоку Абу, – и мои клинки, по мнению многих, неплохие. Острон, будь добр, покажи свой ятаган.

Он замешкался, и Абу Кабил сам ловко выхватил меч из-за его пояса; Ниаматулла тем временем уже наливал арак в четвертую пиалу.

– Всегда мечтал посмотреть на Одаренного, – счастливо сообщил он Острону, пока Дагман сосредоточенно разглядывал ятаган. – Должно быть, в драке ты можешь положить целую толпу?

– Не знаю, – ответил Острон. – Не пробовал.

– Ну да, конечно, наверняка рядом с тобой всегда сражались тысячи стражей! А как там, на стене Эль Хайрана? Ты ведь там, разумеется, был?

– Там...

– Прекрасная сталь, – хмыкнул Дагман, поднимая глаза. Абу сверкал зубами. Ятаган вернулся к Острону, который из-за этого позабыл, что хотел сказать; третья пиала влилась в рот анисовым огнем. Улла взялся за барбет.

– Я аскар, – сообщил он. – Ну, или хочу им стать когда-нибудь. Ты знаешь, кто такие аскары?

– Нет.

– Бродячие певцы, – широко улыбнулся кудрявый. – Они путешествуют по Саиду и участвуют в битвах, а потом сочиняют песни.

– Здорово.

– На самом деле, я еще не бывал нигде дальше Ангура.

Абу Кабил разлил арак по пиалам в четвертый раз; они с Дагманом смотрели друг на друга и по-прежнему улыбались.

– Это не сталь, – сказал кузнец. – Это прекрасный сплав, который я изобрел. Для него нужны особые металлы. Когда я работал в Тейшарке, мне поставляли их марбуды караванами с запада.

– Особые металлы? – Дагман прищурился. – Наверное, их не так просто найти?

– Непросто, – согласился Абу. Острон поднял пиалу; все плыло перед глазами, и немного белой жидкости переплеснулось через край.

– Ничего, – сказал он Улле, – я уверен, ты еще станешь прекрасным аскаром и везде побываешь.

– Я мечтаю об этом, – ответил Улла. Острон опрокинул содержимое пиалы в себя.

После этого он ничего не помнил.

***

– Просыпайся, Острон, сын Мавала, иначе я вылью на тебя ушат воды!

Никакого ответа.

Она в полном негодовании выбежала из комнаты. Внизу, в зале, сидел Сунгай; увидев девушку, он улыбнулся ей.

– Еще спит?

– Я этому прохвосту сейчас!.. – выпалила Сафир, распахнув дверь на кухню пинком. – Что он себе думает вообще!

– По крайней мере, он потушил трактир, – вполголоса пробормотал джейфар и покачал головой. – Так же легко, как и поджег его. Мне кажется, Халик будет не в восторге, впрочем.

Сафир выбежала обратно, таща ведро с водой. Она взбежала по лестнице на второй этаж, ворвалась в спальню к Острону и с размаху вылила воду.

– Просыпайся, пьянь несчастная!

Только тогда ему удалось продрать глаза; отчего-то было холодно и мокро, и какая-то птица презрительно ухала неподалеку. Острон схватился за ятаган, по-прежнему сунутый в ножны за поясом, а потом обнаружил, что это сова Сунгая кричит, глядя на него сверху вниз со своего излюбленного насеста, а рядом стоит Сафир, уперев кулаки в бока.

– Проснулся все-таки, – сердито сказала она. Пустое ведро уже стояло у ее ног.

– Сафир, – пробормотал Острон. В голове что-то гудело, и он даже проверил: нет ли трещины на затылке. – Ч-что вчера было?

– Это я тебя должна спрашивать, что вчера было! И что этот забулдыга делает у нас в зале!

– Кто?..

– Какой-то кудрявый, с барбетом! Спит себе на полу у двери! Разбудить его еще труднее, чем тебя! Что вообще вы с Абу устроили?

Перед ним наконец-то забрезжил свет воспоминаний. Воспоминания были достаточно обрывочные; дым коромыслом, хохочущие люди, Ниаматулла тренькает на барбете, – ага.

– Это Ниаматулла, – сказал Острон. – Который с барбетом. Он аскар. Или только еще собирается им стать. Я не понял.

– Да какая разница, кто он? Я хочу, чтобы он убрался!

– С-сейчас, я...

Ниаматулла тренькает на барбете, о чем-то громко спорят Дагман и Абу, но понять, о чем, он не в состоянии.

– Какого ляда я должен твою работу делать? – орет Дагман, размахивая руками. Платок на его голове растрепался, хвост тоже.

– А то твой самбук прямо потонет, если возьмет лишнего груза в пару кантаров циркония?

– Пару кантаров? Пару кантаров?! Ничего я для тебя возить не буду, Абу, пошел ты в Хафиру! ...И вообще, я чрезвычайно занят, помогаю людей перевозить на северный берег...

– Как будто для лекаря Хисы ты не возишь травки между делом!

– Э-это совсем другое!..

Дальнейший их спор окончательно для него потерялся.

Острон кое-как поднялся; до него наконец дошло, что Сафир действительно попросту вылила на него ведро воды. Она сердито притопывала ногой, ожидая, когда он встанет.

– Ступай, ступай, – сказала она, когда Острон направился к двери. – И поговори с Халиком! Я уверена, он тебя по головке не погладит, ты знаешь, что ты вчера натворил?

– Что? – обернулся Острон.

– Поджег трактир!

– ...Ой. А его потушили?

Лицо Сафир немного смягчилось.

– Ты сам же его и потушил, – вздохнула она. – Во имя Мубаррада, Острон, не вздумай больше так пить. Никогда, ясно тебе?

– Никогда, – Острон поднял руки. – Обещаю.

Под негромкий смех Сунгая ему еле удалось добудиться Ниаматуллы; кудрявый аскар наконец открыл глаза.

– А, – пробормотал он. – Я тебя помню. Ты Одаренный Мубаррада!

– Да, да, – уныло ответил ему Острон, – а теперь вставай. И я еще должен сходить в "Морскую деву" и хотя бы извиниться перед ее хозяином.

– Стариком Максудом? – спросил Улла. – Ладно, пошли.

– Ты со мной?

– Ну да... я как бы у него там работаю... иногда.

Вдвоем они вышли на улицу, где горячо жарило дневное солнце; Острон сообразил, что не знает дороги, – попросту не помнит, – но на его счастье, Ниаматулла уверенно направился вперед.

"Морской деве" прошлой ночью действительно пришлось пережить небольшой пожар: пламя охватило ее снаружи, карабкаясь по глиняным стенам, будто и вовсе не нуждалось в горючем. Здание, впрочем, от этого ничуть не пострадало, глина лишь стала крепче, ну а что касается копоти, то кабак и до пожара был не слишком белым. В общем, единственным, что напоминало о случившемся, была истлевшая вывеска, но хозяин трактира, жилистый крупный старик, уже вовсю распоряжался двумя парнями, которые натягивали новую.

– Э-э, господин Максуд, – позвал его Ниаматулла.

– Я хотел извиниться перед тобой, господин Максуд, – вторил ему Острон. Старик обернулся, и его брови поползли наверх.

– За что, мальчик мой? – он всплеснул руками и рассмеялся. – Никто не пострадал, и мой кабак тоже, ей-богу!

– Но... наверное, все очень напугались...

– Ха-ха-ха, да этих пьянчуг ничто не пробирает, ты что! Зато теперь появился повод переименовать кабак, – довольно сообщил Максуд. – Гляньте-ка. Сюда с утра уже наведалась целая толпа, все выспрашивали, правда ли нас поджег сам Одаренный Мубаррада.

Острон посмотрел на полотно, которое как раз растянули между вогнанными в стены колышками, и разобрал надпись.

– Свеча Нари, – прочел он вслух. – ...Да. Все равно извини.

– Заглядывай еще, мальчик! – обрадованно предложил хозяин новоиспеченной "Свечи Нари". – Ужасно буду счастлив тебя видеть, просто ужасно!

– Угу, – пробормотал Острон себе под нос. – Я тоже с ужасом жду, не повторится ли вчерашняя ночь.

Вернувшись назад, он обнаружил по-прежнему сердитую Сафир, а потом и причину ее гнева: Ниаматулла притащился следом за ним.

– У нас тут не постоялый двор, – сообщила девушка. – Что тут всякие проныры с барбетом делают?

– И-извини, госпожа, – Улла спешно вскинул руки, – я сейчас ухожу! Я что-то задумался, э, мне давно пора домой, к матушке...

– А я думала, у нас как раз есть одна свободная койка, – раздался другой женский голос за их спинами. Острон резко обернулся: когда в комнату вошла Лейла, он не услышал.

– Что это значит? – немедленно ощерилась Сафир.

Возле Лейлы топтался парень в повязанном на манер моряков платке. Судя по его гладкому лицу, парнишке было не больше пятнадцати; он как-то воровато осматривался, ни на чем долго не останавливая взгляда.

– Это Ханса, – с милой улыбкой представила его Лейла. – Его только что записали в стражи Эль Хайрана.

Фарсанг десятый

– Это значит, Фазлур уже записывает к нам каких-то мальчишек? – с усмешкой спросил Сунгай, вставая с места. – Парень, мы не для развлечений войско собираем, в конце зимы мы в самом деле отправимся далеко на юг и будем сражаться.

Ханса дернул плечом и покосился на Лейлу.

– Вообще-то мне семнадцать, – заявил он. Голос у него оказался неожиданно низкий и не вязался с его внешностью. – Кстати, я с удовольствием отпишусь назад, если я вам не нужен, так-то я...

– Ну уж нет, – резко сказала Лейла, обернувшись к нему. Потом улыбнулась Сунгаю. – На самом деле, Ханса хорошо владеет мечом. Так что, я думаю, он нам пригодится.

– Сегодня вечером вернется Халик, – подумав, сказал Сунгай. – Он и решит. Вообще-то семнадцать – это тоже не очень-то много.

Парень оскалился и пожал плечами. Оскал у него был что ни на есть разбойничий; темные глаза превращались в щелки.

– Ну, я пойду, – негромко сказал Ниаматулла, обращаясь к Острону. – Надеюсь, свидимся еще!..

Но уйти ему было не суждено. По крайней мере, так сразу: только он повернулся, чтобы выйти, как снова открылась дверь, едва не стукнув его по лбу, и в комнату вошел Басир.

– А, – сказал он, обнаружив Острона и Уллу. – Наши герои уже проснулись. Влетело от Сафир?

Сафир, которую он не заметил, гневно вскинула голову.

– Еще как влетело, я надеюсь! – громко ответила она. Басир тихо ойкнул.

– У меня вся кровать, наверное, мокрая, – вспомнил Острон, – надо бы повесить одеяло, чтоб сохло...

– А что с твоей кроватью?

– Сафир вылила на меня ведро воды.

Лейла звонко рассмеялась, Ханса рядом с ней ухмыльнулся; Острону стало неловко. К его некоторому удовлетворению, впрочем, Сафир тоже покраснела и поспешила выйти на кухню, будто ей там что-то срочно понадобилось.

– А ты ведь в Ангуре живешь, да? – тем временем спросил Басир у Ниаматуллы. Тот растерянно кивнул.

– Всю жизнь, сколько себя помню.

– У вас тут случайно нет библиотеки?

– Библиотеки? – Улла взъерошил свои кудри. – Ну-у, такой, чтобы туда всякий мог прийти и взять книгу, нет. Но многие жители имеют свои книги. У нас с матерью тоже есть, и прилично их. Мой папа писал их сам, так что добрая половина написана им, правда.

– Вот это да, – удивился Басир. – А как зовут твоего отца?

– Акил, – ответил маарри, оглядываясь на Острона: тот улыбнулся. Лейла тем временем схватила Хансу за руку и потащила наверх. – Ты китаб, да? Отец всегда говорил, что китабы очень много читают.

– Вообще-то я не самый начитанный, – рассмеялся тот, – но одно время, еще в Тейшарке, я был помощником библиотекаря. Библиотека погибла вместе с городом, но я спас несколько книг и вот ищу, куда бы их пристроить.

– Так отправь их в Умайяд, – предложил Сунгай, подняв голову. – Там, говорят, у китабов большая библиотека.

– Я знаю, – улыбнулся Басир, – но я не могу поехать туда сейчас. И доверить их кому попало я тоже не могу, ведь это все, что осталось от библиотеки господина Фавваза, а книги очень старые и ветхие.

Ниаматулла задумался вроде бы, потом сказал:

– Ты можешь оставить их в моем доме. А когда вернешься сюда, заберешь и отвезешь в... куда там? – он оглянулся на Сунгая.

– Ну, – немного неуверенно ответил китаб, – если твой отец писатель...

– Он умер, правда, – беспечно сообщил Улла, – но мама очень бережно хранит наши книги, не беспокойся. Кстати, Острон! Если этого семнадцатилетнего мальчишку записали в стражи Эль Хайрана, то и меня, наверное, запишут?

Острон раскрыл рот.

– Если меч в руках держать умеешь – может, и запишут, – вместо него ответил Сунгай. – Только имей в виду, жизнь не очень похожа на поэтические баллады.

***

Дядя вернулся в обед, после четырехдневного отсутствия, и вид у него был более чем довольный: конечно, в плодородной долине Харрод всегда есть на кого поохотиться. Острон поначалу очень надеялся, что о событиях минувших двух суток дяде если и расскажут, то не так подробно, – но не тут-то было, Сафир в деталях изложила все, что он натворил.

Дядя Мансур в ответ поднял густые брови и посмотрел на племянника.

– Острон, – заметил он, – должно быть, это в чем-то и мое упущение. Ты знал, что арак принято разводить водой в соотношении один к двум?..

– Нет, – сконфуженно ответил племянник. – Но Абу и Дагман ничем не разбавляли свой.

– Хм. А где Абу, кстати?

Абу Кабил, как ни в чем ни бывало, был занят в кузне; когда он вернулся к обеду, вид у него был такой, будто ассахан не пил ничего крепче молока в последние месяца два.

– Каюсь, не уследил за ним, – весело сказал он дяде Мансуру таким тоном, что было ясно, что на самом деле Абу ни о чем не сожалеет. – Был слишком занят разговором с нахудой Дагманом.

– Ты с ним, по крайней мере, договорился? – уныло поинтересовался тогда Острон, который совершенно не помнил, чем дело закончилось.

– О, да, – расплылся Абу в улыбке. – Конечно. Где-то после десятой пиалы мы с нахудой Дагманом обнаружили, что идеально понимаем друг друга. Я помог ему добраться до его самбука, пока вы с Уллой развлекались в кабаке.

Острон поморщился: ничего подобного в его голове не отложилось.

– Арак на тебя, я так понимаю, действует не лучше холода.

Абу только рассмеялся и пожал плечами.

Последним испытанием стало, пожалуй, возвращение Халика, который по делам ездил на запад вдоль берега Харрод.

Слуга Мубаррада вернулся поздно, когда город уже понемногу затихал, готовясь ко сну; Острон, сидевший в зале, услышал цоканье копыт и слегка занервничал. К его счастью, Сафир и Лейла уже скрылись в их комнате, и в зале кроме него самого находился только Сунгай, на руке которого чистила перья Хамсин.

Халик вошел в зал, пригнув голову, и снял бурнус; плащ ему подарили старейшины, он был белым с алой каймой и немного странно смотрелся в сочетании с потрепанной одеждой здоровяка, – хотя, впрочем, примерно так же, как и два его ятагана прекрасной ковки. Лицо слуги Мубаррада выражало глубокую задумчивость.

– С возвращением, – сказал Сунгай, глядя на него. – Все ли идет как надо, Халик?

– Могло быть и хуже, – буркнул тот, – многие из желающих присоединиться к нам едва умеют держать в руках меч, хотя и немало хороших лучников. Только вчера, прежде чем я уехал, в лагерь прибыл отряд джейфаров. Они говорят, что оповестили китабов в горах Халла. Их командир, – ты, должно быть, его знаешь, – Ульфар, сын Далилы, пообещал взять на себя лагерь в ахаде Суман.

– А, Ульфар, – протянул Сунгай. – Это означает, что все племена уже оповещены: Ульфар должен был ехать на самый север. Хорошо.

– Как идут дела в городе? – спросил Халик и опустился на подушку неподалеку от Острона, выудил трубку.

– Четыре дау только заняты доставкой известняка из карьера на востоке, – ответил ему джейфар. Хамсин громко ухнула, взлетела и исчезла в темноте раскрытого окна. – Господин Али Васиф обещает закончить постройку стены весной.

– Ну что ж, – Халик нахмурился, набивая трубку, – я полагаю, это хорошо. Продолжают ли к нам присоединяться воины?

– Да, их стало больше, – кивнул Сунгай. – Должно быть, вести уже разошлись по всем ахадам и таманам на побережье, в город каждый день приходят новые люди. Кто-то прибывает на кораблях из Дарвазы: по приказу господина Ар-Расула нахуды по очереди несут караул на том берегу. Кстати, Халик, есть у нас вопрос, который стоит решить тебе.

– М-м?

– Эта девушка, Лейла, привела сегодня парнишку, которого, по ее словам, Фазлур записал в ряды стражей, – нахмурился джейфар. Острон, подумавший, что вопрос касается его и его неудачного знакомства с араком, облегченно вздохнул. – Но парню всего семнадцать. Я думаю, мы не должны принимать в войско детей.

– Хм.

– Ты считаешь иначе?

– Я взгляну на парня завтра утром. Там и решим, – ответил Халик. Сунгай замолчал; тогда Острон, понимая, что вести до слуги Мубаррада все равно дойдут, рано или поздно, и лучше самому рассказать о них, чем слушать, как разъяренно докладывает Сафир, немного неуверенно произнес:

– Халик, я хотел тебе сказать...

– Что?

– В общем, Сафир завтра наверняка будет тебе жаловаться...

– Ты что-то натворил, Острон?

– Я, ну, я поджег трактир в портовом районе.

Густые брови Халика поднялись. Сунгай фыркнул в кулак.

– Когда? – поинтересовался Халик. – Трактир еще горит?

– Н-нет, я сам его и потушил... правда, я не помню, как, – совсем оробел Острон. – Вчера ночью... мы с Абу Кабилом пошли в трактир, договариваться с нахудой Дагманом насчет каких-то материалов, которые нужны Абу, и...

– И Абу не объяснил парню, что арак принято разбавлять водой, – весело добавил Сунгай. – Хотя, впрочем, в подобных заведениях его никто и не разбавляет.

Халик какое-то время все свое внимание уделял трубке, разжигая ее; потом наконец выпустил первый клубок дыма и расхохотался.

– Помнишь, ты меня спрашивал, что за пожар я устроил в свое время? – спросил он, просмеявшись. – В общем, двадцать лет назад произошло примерно то же самое, Острон. Только со мной в главной роли. Люди, с которыми я тогда путешествовал, устроили пьянку в кабаке, а пить я не умел и вообще лишь недавно покинул Храм Мубаррада, в котором до того провел все свои юные годы. Кто-то из них сказал что-то про мой рост, слово за слово – и, в общем, началась драка. Я тоже не очень хорошо помню, в какой из этих моментов вспыхнула крыша трактира. Но, в отличие от тебя, тушить огонь я никогда не умел.

Острон почувствовал облегчение: значит, ругать его не будут. Подняв ладонь, он сказал:

– Но ведь тушить огонь ничуть не сложнее, чем зажигать его.

На его пальцах вспыхнули огоньки. Крошечные, они помигали немножко и угасли.

Халик посмотрел на него, как-то совсем по-доброму, и улыбнулся:

– Вижу, у тебя стало лучше получаться.

Острон озадачился.

– Кажется, да.

– По сравнению со слугами Мубаррада, – задумчиво заметил великан, – любой Одаренный кажется сильным. Но я знавал и парочку Одаренных; всегда поражался, как легко и естественно у них получается управлять пламенем.

– Расскажи о них?.. – попросил Острон. Халик выпустил четыре ровных колечка дыма подряд, поднял взгляд к потолку.

– Оба были уже немолоды, – сказал он. – И, конечно, за их плечами были годы опыта. Я давно интересовался Даром, потому и расспрашивал их. Один рассказал, что Дар у него проявился еще во младенчестве, но никогда не был сильным: самый большой язык пламени, который он мог вызвать из ниоткуда, был около локтя длиной. Другой, наоборот, свой Дар открыл ближе к сорока годам, но, как ни странно, куда лучше у него получалось как раз тушить огонь. Этот старик жил в Визарате и занимался в основном тем, что тушил пожары, которые у них частенько вспыхивают в районе ремесленников.

– И много времени у них ушло на то, чтобы освоить Дар? – спросил Острон, которого это по естественным причинам волновало больше всего.

– По-разному, – Халик пожал плечами. – Должно быть, зависит от возраста, в котором он проявился. У первого, который открыл Дар в детстве, ушло около пяти лет. У второго – год с небольшим.

Проверяя, Острон снова попытался вызвать пламя, и крохотный огонек вспыхнул на подушечке указательного пальца, но блеснул совсем ненадолго и тут же погас.

***

Серый.

Люди испокон веков боялись темноты. В темноте была опасность. Чужие глаза-огоньки. Запах крови. Этот страх заложен глубоко внутри, в самой сердцевине человека, в самом основании человечества; именно поэтому все плохое всегда казалось им темным.

Он знал, что это не так. Темный бог на самом деле имеет своим гербовым цветом серый.

Серый – цвет безумия. Когда помутненный рассудок становится уже не в состоянии воспринимать все миллионы оттенков настоящего мира.

Что-то серое, расплывчатое мерещилось в уголках глаз.

Яркое солнце полыхало впереди; он знал, что это, видел во сне тысячи раз, это ясное светило годами указывало ему путь, направляло и подсказывало.

Но на этот раз что-то было не так.

Он близко.

Тонкий нечеловеческий голос нарушил тишину этого мира.

Пытаешься оглянуться – но солнце следует за тобой, оно вечно перед глазами, ослепляющее, горячее, солнце – пламя Мубаррада, освещающее дорогу.

А в уголках глаз по-прежнему серая взвесь.

Он совсем рядом.

Мубаррад, не оставь твоего верного слугу.

Он идет.

Мубаррад!

Т-с-с-с...

...Он распахнул глаза.

Сон.

Но шипенье чужого голоса по-прежнему стояло в ушах. Темно: в Ангуре все еще ночь. Блики солнечного пламени лишь легонько греют внутреннюю сторону век, сохраняясь алыми следами. Он видел этот сон всю свою жизнь, с тех пор, как пламя Мубаррада впервые сошло на него в девятнадцатилетнем возрасте, и знал, что бог огня присматривает за ним, освещает путь, говорит, что делать. Именно после такого сна Халик покинул Храм Мубаррада, оставив стариков доживать свой век, – они, впрочем, знали, – и отправился туда, куда солнечные лучи вели его. В последующие годы где он только не побывал: в Ангуре, в Визарате на далеком севере, в Залмане и в Тейшарке. В восточной твердыне солнечные лучи задержались на какое-то время. Халик был послушен и служил под началом генерала Ат-Табарани еще пять лет, пока сон снова не явился ему. Во сне сияющее солнце не издавало ни звука, но он откуда-то знал, чего оно хочет.

Но сегодня...

Он близко.

Халик резко вскинулся.

...Нет, показалось.

***

Парнишка стоял с независимым видом и смотрел на слугу Мубаррада в упор. Острон в то утро, спустившись в зал, уже обнаружил там Халика, напротив которого стояли двое примерно одинакового роста: Лейла и Ханса (оба на его фоне казались коротышками).

– Ну, поведай нам, что ты тут делаешь, – предложил Халик; на его бородатом лице было ничего не разобрать, но Острону померещились искорки в его глазах. – И кто ты такой, к слову.

– А кто ты? – дерзко поинтересовался Ханса. – Я что, должен каждому встречному отчитываться, а?

Острон чуть не подавился: кажется, разница в размерах Хансу нисколько не испугала, и он держался так, будто в любую секунду может навалять человеку, который больше его на добрых полторы головы.

Великан сложил руки на груди и стал будто еще огромнее.

– Мое имя Халик, – тем не менее представился он. – Я слуга Мубаррада и генерал восточной твердыни, Тейшарка. Войско, в которое ты записался, находится под моим командованием. Именно я поведу его на приступ Тейшарка в конце зимы.

Особого впечатления на парнишку это будто бы не произвело. Он выпрямился в горделивой позе и ответил:

– Я Ханса, сын Афанди. Я здесь, потому что меня вчера записали в твое войско, но если ты считаешь, что я там не нужен...

– Ханса, – прошипела Лейла и пихнула его в бок.

– ...то я с удовольствием уйду, только вы меня и видали, – невозмутимо закончил тот.

Взгляд Халика скользнул по самодовольной физиономии Хансы и обратился к Лейле.

– Вы родственники? – спросил он ее вдруг. Острон чуть не рассмеялся: он впервые видел Лейлу настолько растерянной.

– Н-нет, – пробормотала она, – не совсем, мы... ну, мы из одного племени, и...

– Как называлось ваше племя?

– Э-э, оно было такое маленькое, что у нас не было кланового имени, господин Халик, и, в общем...

– И, в общем, в нем были представители всех племен, – завершил он за нее. – И звалось оно не клановым именем, как обычные кочевые племена марбудов, – а я смею предположить, что вы оба марбуды, – а как-нибудь в духе "банда такого-то".

Лицо Лейлы приобрело смущенное выражение. Ханса задрал свой крупный нос.

– Ну и что с того? – сказал он. – Так вот, я повторяю, если я тебе не нужен, я немедленно исчезну. Не то чтобы я горел желанием присоединяться к каким-то там стражам какого-то там Эль Хайрана, и вообще, это она меня сюда притащила, а я, между тем...

Острон успел лишь разглядеть начало движения Халика, но не конец; великан в долю мгновения выхватил из-за пояса один из ятаганов и нанес стремительный удар. Причем, кажется, останавливаться в последнюю секунду, когда лезвие окажется на волоске от шеи парня, он не собирался; тем не менее Ханса ловко, оборвав свою речь на полуслове, откинулся назад, и клинок просвистел точно над его носом.

– Эге-ей, – сердито протянул он, хватаясь за собственное оружие. Острон раскрыл рот. Что за клинок прятался за поясом Хансы, рассмотреть ему так и не удалось: юркий парень немедленно кинулся вперед, прямо на великана, который тем временем извлек второй ятаган, и кубарем прокатился по полу. Лейла безучастной не осталась, в ее руках что-то остро сверкнуло, и девушка метнулась в сторону. Халик оказался окружен ими, как пустынный лев двумя шакалами; они носились вокруг него, заставляя его вертеться, и Острон даже на мгновение засомневался в исходе драки.

Впрочем, годы опыта за плечами слуги Мубаррада дали ему явное преимущество, и не прошло и минуты, как Лейла с визгом отлетела на пуфик, роняя кинжалы, а Ханса оказался прижат к полу тяжелым сапогом Халика; только теперь Острон увидел, как из его правой руки выпала со звоном шашка.

– Стража Эль Хайрана, – невозмутимо сказал Халик, будто и не он только что размахивал ятаганами, – это вам не просто какая-нибудь банда разбойников. Ваши умения здесь пригодятся, только придется уяснить себе еще одну деталь. Важную такую деталь. Стражи Эль Хайрана обязаны слушаться приказов старших.

Ханса набрал в легкие достаточно воздуха, чтобы издать недовольное "пр-р-р". Халик улыбнулся и прижал его чуть посильней.

– Кстати, воровать здесь тоже не принято, – добавил он. – Поэтому верни, пожалуйста, шкатулку, которую ты прячешь в кармане, тому, у кого ее украл.