Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 49 страниц)

Дядя Мансур за прошедший день смастерил из шкур небольшую юрту, в которой они и находились; Острон огляделся по сторонам, прежде чем забраться внутрь. В лагере была острая нехватка всего, что необходимо людям: бежавшие из города в спешке, они в большинстве не захватили никаких вещей, кроме оружия. Оазис мог обеспечить их на какое-то время пищей и водой, и шкурами животных для юрт, но этого было недостаточно.

Дядя Мансур сидел лицом к входу и деловито начищал ятаган; Сафир что-то штопала. Острон уселся рядом с дядей и сказал:

– Сова Сунгая говорит, что какое-то племя нари тут не очень далеко стоит лагерем. Завтра мы направимся в ту сторону.

– Хорошо, – буркнул дядя. – Уверен, эти идиоты, если их и предупредили, попросту не поверили.

– Я надеюсь, у них не случилось какой беды, из-за которой им пришлось остановиться.

– Посмотрим.

Вечер тянулся медленно и почти мучительно; наконец дядя велел потушить лампу и спать. За шкурами юрты были слышны чьи-то глухие голоса, но и они быстро стихли.

Острон улегся было рядом с дядей, но услышал, как завозилась Сафир, осторожно подползла к выходу и выскользнула на улицу. Какое-то время он лежал, не шевелясь; дядя тем временем начал похрапывать. Подумав, молодой нари направился следом за девушкой.

Она стояла неподалеку от юрты и смотрела куда-то вдаль, держась одной рукой за пальму. Острон немного нерешительно подошел к ней.

– Сафир. Ты в порядке?

– Да... – глухо ответила она. – Спасибо, что спросил.

Он немного виновато замолчал, опустив голову. Сафир продолжала смотреть вперед; невольно Острон сделал еще один шаг, оказавшись у нее за плечом, и уперся ладонью в кору дерева точно над ее рукой.

– Люди умирают, – негромко произнесла Сафир, – а мы почему-то продолжаем жить, как ни в чем ни бывало. Я тут подумала, странно, да? Кто-то очень близкий тебе умер, а мир даже не изменился, не заметил. Как будто этого человека никогда и не было...

– Неправда, – возразил он. – Мир меняется со смертью каждого человека, Сафир. Просто мы... мы ведь живем дальше, и приходится идти вперед. Ничего с этим не поделаешь, наверное. Знаешь, я очень жалел, что так и не сказал Аделю, что считал его на самом деле другом. Но потом я как-то подумал: он ведь наверняка все равно это знал.

Она тихонько всхлипнула.

– Я вела себя, как дура, – пожаловалась Сафир. – Я-то наговорила ему такого, о чем теперь ужасно жалею. Я, правда, просто хотела, чтобы он... только теперь понимаю, что он правильно поступил, когда повел нас прочь из города. А тогда мне казалось, что он испугался.

Он промолчал. Сафир резко обернулась и спрятала лицо у него на груди; Острон послушно обнял ее за дрожащие плечи.

– Сможем ли мы когда-нибудь стать прежними? – пробормотал он, гладя ее по спине. – Когда-нибудь, когда все закончится...

***

Усыпанный мелкими камушками серир плавно переходил в плато, где каменные плиты перемежались трещинами. Пейзаж, который вдруг напомнил Острону о Хафире; такие же скалы, то тут, то там торчащие посреди плоской равнины, изъязвленные ветрами, иногда принимавшие из-за этого странную форму. От Хафиры их отличал только цвет: от бурого до нежно-розового.

Верблюды плавно ступали своими мозолистыми ногами по камням, между ними шли многочисленные люди в бурнусах; цокали копытами лошади. Сафир по-прежнему ехала верхом на дромедаре, которого Абу Кабил самонадеянно называл Стремительным Ветром, и Острон шел рядом.

Люди молчали.

Они ночевали посреди пустыни, в серире, где кто-то из маарри отыскал хорошее место, и они вырыли колодец; наспех собранных из шкур юрт на всех не хватало, и люди менялись местами; много их стояло в карауле, хотя каменная пустыня казалась совершенно мертвой. Утром они тронулись в путь, едва встало солнце. Сунгай сообщил, что до стоянки заблудшего племени осталось не более четырех фарсангов.

– Нет, они по-прежнему стоят на месте и никуда не двигаются, – мрачно сказал он в то утро Халику. Сова дремала на его плече: ее не было всю ночь.

Наконец насыпи щебня, по которым было так неудобно идти, понемногу сошли на нет, превращаясь в ровное плато. Не лучшее место для стоянки, подумалось Острону. Обычно племя ищет какой-нибудь оазис, ну на худой конец, останавливается в серире, где среди щебня хотя бы иногда растет кустарник.

Множество ног в кожаных сапогах ступало по камням. Верблюд Сафир ехал почти в самом начале огромного отряда, и если оглянуться, она могла увидеть бесконечные головы людей, среди которых высились всадники на других верблюдах, а по краям идущей толпы – конники, чьей задачей было внимательно осматривать окрестности на случай опасности; конники то и дело отъезжали прочь, но постоянно возвращались, один за другим.

Острон как раз смотрел в небо и заметил, как в небе летит крупная птица: сова Сунгая, узнал он. Циккаба распахнула крылья и спикировала в начало отряда. Острон, заинтересовавшись, ускорил шаг и выбрался вперед, и увидел, как Сунгай о чем-то негромко докладывает Халику. Он добрался до них уже позже, спросил кучерявого джейфара:

– Что там?

– Мы почти у цели, – отозвался тот. – Хамсин сказала, они вон за той скалой.

Действительно, когда первые люди обогнули скалу, о которой говорил Сунгай, они обнаружили стоянку: несколько широких шатров, поставленных явно не вчера, не без труда вырытый в расщелине колодец, вокруг которого стояли ведра.

И, конечно, самих кочевников.

Чумазые детишки с воплями побежали к шатрам, первыми обнаружив пришлых чужаков; отовсюду начали появляться люди, с любопытством смотрели на пришедших, переговаривались между собой.

Халик вышел вперед, сделав остальным знак.

– Мир вам, – зычно пробасил он, оглянул столпившихся нари. – Кто ваши старейшины?

– Старейшина Хамал в шатре, – ответила какая-то женщина в ярком платье. – Он главный. А кто ты, чужак?

– Халик мне имя. Не время для церемоний, отведите меня к вашему Хамалу, – сердито сказал ей слуга Мубаррада.

Люди забормотали, переглядываясь, но потом расступились, и та самая женщина пошла вглубь лагеря. Халик решительно направился следом; Сунгай присоединился к нему, и Острон, оказавшийся рядом, подумал, что может, они не обратят на него особого внимания. Люди из племени смотрели им вслед с любопытством, качали головами: трое чужаков, конечно, и все трое такие молодые, а так властно приказывают.

Один из шатров, самый большой, в длину не меньше трех касаб, был наполовину открыт, демонстрируя внутреннее убранство посетителям. Посреди расшитых подушек сидел старик и курил длинную прямую трубку. Увидев троих незнакомцев, он поднял брови. Во имя Мубаррада, подумал Острон, кажется, во всех старейшинах всех племен нари есть что-то одинаковое. Какое-то благодушие, что ли.

– Мир вам, чужаки, – произнес старик, – Мое имя – Хамал, сын Абу Дара, и я старейшина этого маленького племени.

– И тебе мир, – отозвался Халик, выпрямившись во весь свой немаленький рост. – Прости за бесцеремонность, Хамал, сын Абу Дара, но позволь сначала спросить тебя: отчего твое племя стоит здесь лагерем?

– Одна из наших женщин позавчера разрешилась от бремени, – добродушно пояснил Хамал, хотя на его круглом лице было удивление, – и мы ожидаем, когда она оправится.

– Приходили ли к вам гонцы-джейфары, сообщали об угрозе нападения одержимых?

– Да, приходили, – улыбнулся старик. Халик нахмурился.

– Когда вы сниметесь с места и пойдете на север?

– Прошу прощения, чужак, но мы не пойдем на север, – по-прежнему с улыбкой отвечал старейшина, – в это время года мы всегда стоим лагерем в оазисе Матайя, что в пятнадцати фарсангах отсюда.

– Вас что, не беспокоит возможность нападения? – строго спросил Сунгай.

Хамал рассмеялся.

– А вы действительно в это верите? Одержимые – здесь, за стеной Эль Хайрана? Я прожил на этом свете без малого восемьдесят лет, и еще ни разу за все время одержимые не проникали в Саид! С чего бы им делать это теперь?

– Так бы и треснул по лбу, честно, – одними губами произнес Сунгай, обращаясь к Острону. Тем временем Халик сделал шаг вперед, оглянулся: люди племени собрались вокруг них, слушая разговор.

– Прости, что раньше не представился, – раскатился его бас по лагерю, – мое имя – Халик, и я слуга Мубаррада. Мои спутники – Одаренные Сирхана и Мубаррада, Сунгай и Острон. Мы только неделю назад ушли из Тейшарка на юге, вместе с пятью тысячами воинов, и... – Халик грозно свел брови, – это все, кто выжил после падения города!

– Тейшарк пал, – добавил, подняв голос, Сунгай. – Залман пока еще стоит, но мы не знаем, выстоит ли. В стене Эль Хайрана брешь! – проорал он, оглядываясь. Люди испуганно отпрянули. – Одержимые захватили восточную цитадель!

– На наших глазах погибали люди от рук одержимых, – вполголоса сказал Острон. – Вы не поверите пяти тысячам человек, которые пришли с юга?

Старейшина Хамал поднялся, побледнев; его руки дрожали.

– Так это правда, – выдохнул старик. – Во имя шестерых богов, это правда!

***

В лагере царила суматоха: люди бегали, торопливо складывая шатры и нагружая верблюдов. Уцелевшие стражи Эль Хайрана стояли в ожидании, и только конники продолжали сновать туда и обратно, неусыпно неся охрану. Острон пошел следом за Халиком, а тот отыскал Муджаледа среди конников, махнул ему рукой; командир спешился, подбежал к слуге Мубаррада.

– Это может быть не единственное племя, – мрачно сказал ему Халик, сложив руки на груди. – Кто знает, сколько еще идиотов не поверило услышанному. Я признаю твою правоту, Муджалед, так что мы будем действовать по твоему плану.

– Каков план? – спросил Острон, заглядывая Халику в лицо.

– Мы разделимся, – ответил вместо него Муджалед. – В любом случае, пять тысяч человек – это слишком много, чтобы в таком неподготовленном состоянии перемещаться по пустыне. Один оазис не прокормит сразу всех, но если мы разделимся и будем пробираться к реке маленькими отрядами, будет гораздо проще.

– Это первая причина, – кивнул здоровяк, – а вторая, с этого момента – отыскать замешкавшихся людей и поторопить их. К весне на юге Саида никого не должно быть. Я планирую начать атаку на Тейшарк в конце зимы, но на тот случай, если отвоевать город не получится...

Острон поежился.

– Надеюсь, ты просто перестраховываешься, – буркнул Муджалед. – Я передам твои слова остальным, слуга Мубаррада. На отряды какой величины нам делиться?

– Сам-то как думаешь, – пробормотал Халик. – Человек по сто, не больше. Острон и Сунгай пойдут со мной. Пока что мы должны беречь их, особенно Острона – ему еще учиться и учиться... Муджалед. Для тебя у меня будет... особое задание.

– Да?

– Кто-то должен вернуться на стену Эль Хайрана, – угрюмо пояснил он. – Ведь там еще остались воины. Отправиться в Залман и узнать, как там обстоят дела, и принести вести генералу Ан-Найсабури.

– Сколько людей мне взять с собой?

– Бери всех, кто пожелает, – тяжело сказал Халик. – Да пребудет с тобой Мубаррад.

Командир коротко кивнул и пошел прочь. Халик обернулся, посмотрел на Острона, топтавшегося рядом.

– Пойдем, – сказал он. – Как только Муджалед разделит отряд, мы тронемся в путь.

– Халик, скажи, ты будешь учить меня?

Слуга Мубаррада усмехнулся в бороду.

– Владению мечом – да.

– А... Дару?

– Как я могу тебя научить тому, чего не умею сам, дурак? Я могу лишь рассказать тебе, как это делаю я, – отозвался Халик. – Но боюсь, тебе это не поможет.

– Но ты ведь точно так же можешь... поселить пламя на клинке, – Острон взмахнул рукой. – Я сам не помню, но Сафир говорила мне, что мой ятаган полыхал.

– Ты весь полыхал, как куст горады, – буркнул великан, осторожно обходя сидевших на камнях людей. – Когда я селю пламя на клинке, я открываю душу Мубарраду. Это... не так-то просто понять, а чтобы научиться этому... ну, у меня ушел десяток лет.

– Что значит – открыть душу?

– Вот именно... и попробуй объясни тебе. Я... – Халик задумался. – Ну, для начала я выкидываю из головы все мысли, до единой. Все мое сознание сосредоточено на образе огня. И потом... эй, эй, только не пробуй это сделать прямо здесь!

– А что?..

– А если подожжешь что-нибудь? Нет, парень, – замахал он руками, – будь добр, тренировками занимайся подальше от людей. Пока не научишься контролировать свой Дар, это точно.

Острон улыбнулся и кивнул.

– Извини, я дурак.

Тем временем они подошли к тому месту, где по-прежнему верхом на верблюде сидела Сафир; владелец животного, Абу, о чем-то разговаривал с дядей Мансуром.

– Надеюсь, Сафир и дядя пойдут в нашем отряде? – спросил Острон у Халика. Тот немедленно кивнул.

– Конечно. Еще не хватало, чтобы ты беспокоился о них.

– Где же мы встретимся с остальными отрядами?

– В Ангуре, – ответил Халик. – Ты слышал когда-нибудь об этом городе?

– Да, на базаре в прошлые годы, – задумавшись, припомнил Острон. – Это большое селение маарри на северном берегу Харрод, верно?

– Его еще называют серединной жемчужиной, – тот улыбнулся уголками губ. – Это дивное место.

– Как... Тейшарк?

– Нет, нет. Тейшарк – цитадель, а Ангур – не крепость. Но, впрочем, я надеюсь, скоро ты увидишь все сам.

– Скоро ли, – пробормотал Острон.

***

Много лет назад, – если верить словам дяди Мансура, – здесь был большой оазис, в котором часто стояли лагерем племена, но с годами источник в его центре ослаб и почти иссяк, и отряд во главе с Халиком нашел только жалкие четыре пальмы посреди каменистой пустыни. Источник, впрочем, еще был в состоянии обеспечить их водой, так что лагерь было решено разбить здесь.

Вечерело; Острон наблюдал за тем, как Сунгай отпустил свою сову на разведку – Хамсин была самым полезным существом в отряде, за ночь птица облетала окрестности на расстоянии пятнадцати-двадцати фарсангов вокруг лагеря. С тех пор, как стражи Тейшарка разделились на менее крупные отряды, прошло четыре дня. Люди рассеялись по пустыне. В отряде Халика было меньше воинов, чем в остальных: всего двадцать девять, если не считать совы.

Привычные звуки лагеря успокаивали Острона, придавали ему уверенности; всю свою жизнь он провел в окружении этих звуков, и они означали, что все в порядке. Негромкие разговоры людей, редкие вскрики верблюдов или ржанье лошадей, треск пламени в костре, чья-то игра на барбете – все это сливалось в один убаюкивающий фон.

В последние дни у Халика было мало времени на то, чтобы учить Острона, и тот занимался в основном сам; подолгу выполнял упражнения с ятаганом чуть в сторонке от лагеря, сидел с закрытыми глазами, пытаясь определить, кто что делает. И сегодня Острон, поразмявшись с мечом, вернулся к юрте дяди Мансура, уселся на бурку, скрестив ноги, и зажмурился.

Море звуков окутало его. Блики света плясали на внутренней стороне век, давая знать, в какой стороне горит пламя, в какой стороне светит луна. Острон слышал дыхание задремавшего у костра дяди: тот наверняка сидит, сгорбившись, с позабытой погасшей трубкой в ладони, и тенью хадира закрывает его морщинистое смуглое лицо. Легкие шаги позволяют отследить перемещения Сафир: вот она выбралась из юрты, судя по приблизившемуся звуку дыхания, заглянула в лицо Острону, пошла к костру. Кто-то еще шел по песку, направляясь к их юрте, и Острон быстро угадал, кто это: шедший начал негромко мурлыкать себе под нос какую-то мелодию.

– Абу Кабил, – окликнул парень, не открывая глаз.

– А, ты опять упражняешься. Скоро научишься видеть ушами, а?

– Неплохо бы, – пробормотал Острон. Абу приближался; он сосредоточился на очертаниях кузнеца в своем сознании, почти мог видеть, как тот шагает по песку своими привычными сандалиями – и не холодно ему?.. Остановился совсем близко, руку протянешь – и вот он, Абу.

– А если я тебе подзатыльник отвешу, успеешь увернуться? – с любопытством спросил кузнец. Острон вздохнул.

– Иногда получается. Ну попробуй.

Тишина. Абу вроде бы стоял не шевелясь; Острон знал, что прежде чем нанести удар, он должен будет поднять руку, – от этого совсем близко придет в движение воздух. Он ожидал этого движения, как всегда во время тренировок с Халиком, весь напрягся, готовый наклониться, чуть что.

Никакого движения не было, просто вдруг костяшки пальцев Абу легонько стукнули его по хадиру сзади. Острон от неожиданности открыл глаза. Сафир улыбалась, наблюдая за ними от костра; дядя Мансур действительно продолжал дремать.

– Ну, все у тебя впереди, герой, – рассмеялся Абу. – А с огнем управляться ты уже научился?

– Да если бы, – уныло ответил Острон, поднимаясь и потягиваясь: ноги затекли, а он и не заметил. – Я даже, в общем-то, не знаю, с чего начинать. Просто хотеть, чтобы появился огонь? Я могу до умопомрачения думать "огонь, приди", но ничего не случится.

– Ну, – Абу Кабил добродушно потер заросший подбородок, – наверное, начинать надо с того, что однажды у тебя уже это получилось?

– Да, но я не знаю, как!

– Но ты же помнишь, что ты чувствовал в тот момент?

– Отчаяние, – буркнул Острон: эти воспоминания ему совсем не нравились.

– Видимо, не только это, – улыбнулся кузнец и направился к костру. Острон нехотя принялся перебирать в голове события той страшной ночи.

Он стоял, глядя в огонь, и вспоминал. Каким он был тогда слабым, беспомощным, обузой людям, окружающим его!.. Халик защищал его, даже Сафир прикрывала его, Адель спас его...

Перед глазами медленно оживали пугающие картины. Искаженные лица одержимых, иззубренные палаши, серые лохмотья. Лицо Аделя. Клинки, вонзающиеся в живую плоть.

– Отчаяние было потом, – тихо сказал Острон, переводя взгляд на свои руки. – Сначала была ярость. Такая сильная, что она обжигала меня. Не давала дышать.

Абу Кабил и Сафир, о чем-то переговаривавшиеся у костра, на его слова обернулись; в этот самый миг на кончиках пальцев Острона полыхнули огоньки.

Мигнули и погасли; Острон поднял голову и ошалело уставился на них в ответ. Ассахан рассмеялся, сложив руки на груди.

***

Всю следующую неделю ни единого человека по пути им не повстречалось. Хамсин неизменно возвращалась по утрам, и Сунгай выслушивал ее безмолвный доклад, а потом качал головой: никого. Под конец недели Халик, до того ведший отряд строго на север, начал резко забирать к западу. Одним из первых это заметил дядя Мансур, о чем-то долго переговаривался со слугой Мубаррада; Острон тоже заметил, но не сразу. В этой части Саида их племя никогда не кочевало, и местность для него была незнакомая. Бесконечный серир, и ноги уставали идти по камушкам, а одна из двух лошадей, бывших в отряде, как-то потеряла подкову. Абу Кабилу пришлось демонстрировать чудеса своего искусства и перековать в подкову маленький котелок. Вокруг кузнеца в тот вечер собрался весь отряд, а он ругался и наконец заявил, что долго эта дрянь не протянет, но лучше так, чем ничего. Многие удивлялись, обнаружив, что Абу прихватил с собой из Тейшарка все свои инструменты, включая походную наковальню, но Острон только улыбнулся, узнав об этом.

В то утро отряд вышел в путь, повернувшись к солнцу спиной; Халик привычно шел впереди, и по его правую руку вышагивал Сунгай, на плече которого спала птица. Острон, подумав, нагнал их и пошел рядом.

– Наше племя никогда не бывало в этих местах, – сказал он Халику; слуга Мубаррада продолжал смотреть вперед, и его светло-коричневый бурнус еле заметно колыхался от ветерка. – Ты знаешь здешний серир, Халик?

– Конечно, – отозвался тот. – Я в свое время немало побродил по южной части Саида. Сунгай тоже знает окрестности.

– Племя, из которого я родом, обычно кочевало от Ангура до Внутреннего моря, – добавил джейфар. – Я здесь еще мальчишкой ходил. Никак тебе интересно, какой дорогой мы пойдем?

– Конечно, интересно. Что нас ждет впереди? Долго еще этот клятый серир будет тянуться?

– Дня через два начнутся пески, – покачал головой Халик. – Там будет и следующий оазис. Бадхиб его название, если я ничего не забыл.

– Все верно, наше племя там часто стояло лагерем.

– А потом?

– Потом мы будем идти на запад, пока не достигнем Вади-Шараф, – сказал Сунгай и оглянулся. – Думаю, ливня опасаться не следует. По Вади-Шараф можно будет легко добраться до берегов Харрод.

– То есть, Вади-Шараф идет на север? – сообразил Острон. – И мы, получается, делаем крюк.

– Можно, конечно, пойти прямиком, но путь напрямик лежит через развалины храма Шарры, – буркнул великан. – Не думаю, что стоит идти той дорогой.

– Какой еще храм Шарры? Я никогда о нем не слышал.

– Ну, храм это был или нет, никто не знает, – джейфар пожал плечами. – История этого места мне неизвестна. Только все эти руины называют Шаррой, так или иначе.

– Через Шарру ходят только самые бесшабашные, – добавил Халик и неодобрительно нахмурился, глянув на Острона. – Ты, я вижу, совсем пришел в себя после Тейшарка. Может, нам стоит задержаться в оазисе Бадхиб подольше, чтобы у меня было время позаниматься с тобой, Острон.

– Я буду рад, – немедленно отозвался парень. – Но не опасно ли надолго останавливаться?

– Хамсин предупредит нас об опасности, – ответил ему Сунгай и погладил спящую птицу по круглой голове. – К тому же, я постоянно разговариваю с другими животными, которые находятся поблизости. Кстати, Острон, как с Даром у тебя? Ты уже научился вызывать огонь?

– Иногда получается. Правда, совсем не так часто, как хотелось бы, – Острон криво усмехнулся. – В бою на меня пока полагаться особенно не стоит.

Халик и Сунгай переглянулись, но ничего ему на это не сказали. Какое-то время они шли молча; плавно ступали мозолистые ноги верблюдов, а два всадника, в дневное время вместо Хамсин бывшие разведчиками, по очереди уезжали вперед и то и дело возвращались. Как раз один из них, закутанный в бурнус ассахан по имени Фазлур, показался на горизонте; Острон, наблюдая за размеренной рысью лошади, вспомнил о Муджаледе, который с большим отрядом в пятьсот человек отправился назад, на юг. Почти всех лошадей они отдали ему. В отряде Муджаледа был и Замиль, один из двоих выживших после падения Тейшарка друзей Острона. Вернувшись из Хафиры, восемь молодых стражей были особенно близки; Острону было больно узнать, что остальные пятеро погибли в Тейшарке. Он ступал по левую сторону Халика и одними губами повторял их имена: Джалал, Гариб, Дакир, Зинат, Хатим. Они выжили в Хафире, чтобы навсегда остаться в восточной твердыне...

Помимо самого Острона и Замиля, был еще Басир. Ирония судьбы! Тот, кого в Хафире они почти похоронили, остался жив. Басир тоже шел с отрядом Халика, и Острон, оглянувшись, увидел, что однорукий китаб сидит на верблюде и пытается читать какую-то книгу, держа ее в сгибе локтя отрубленной руки. Конечно; людям немногое удалось спасти из погибшего города, и зачастую вынесенные вещи были не самыми нужными в трудном путешествии, а Басир тащил с собой мешок книжек. Бесполезные теперь книжки, которые любой другой, наверное, выкинул бы в первый же день; но Острон знал, что для Басира эти книжки – все, что осталось от старого библиотекаря Фавваза.

Фазлур поравнялся с Халиком и Сунгаем, проехал мимо; почти сразу вперед устремился второй всадник, джейфар по имени Тахир. Этот был из отряда, с которым прибыл Сунгай, не из стражи Эль Хайрана, но по нему было видно, что в бою он стражам не уступит.

Остальные продолжали идти размеренным шагом привыкших к кочевью людей; Острон, задумавшись, обнаружил, что серир плавно, но неуклонно опускается. Склон был еле заметен, только все же идти было чуть легче.

– К весне гонцы должны вернуться отовсюду, – негромко произнес Сунгай, обращаясь к Халику. – Даже из самых отдаленных сабаинов в горах Халла. Надеюсь, хоть малая часть услышавших весть окажется благоразумной.

– К весне, – буркнул себе под нос слуга Мубаррада. – Если мы к весне не вернем себе Тейшарк, все будет очень серьезно. С такой огромной брешью стена Эль Хайрана окажется бесполезной, и придется отступать за Харрод.

– Мне интересно, – пробормотал джейфар, – как люди жили в те времена, когда стены не было?

– Это был век постоянной опасности. Нетрудно догадаться, что война не прекращалась.

– А ты много знаешь об этом? – спросил Острон, которого охватило любопытство.

– Нет, – ответил Халик. – Не больше, чем остальные. По легенде, много веков назад племена постоянно воевали с одержимыми, которые приходили из гор Талла. Успех был переменный, иногда нас оттесняли к самому северу, а иногда наоборот, наши бойцы забирались далеко на юг. Все закончилось большой победой шести племен; одержимых загнали в Хафиру и даже дальше, в такие места, в каких никто из ныне живущих людей не бывал, и там Одаренные нанесли им сильный удар. После этого одержимые какое-то время вовсе не появлялись вне Талла, а племена возвели стену Эль Хайрана.

– Да, у нас рассказывали такую легенду, – припомнил Острон. – Правда, если верить бабкам нашего племени, то Эль Масуди чуть ли не в одиночку туда дошел и всех перебил. Но Эль Масуди ведь у нари очень почитают.

– Говорят, он был первым Одаренным нари? – спросил Сунгай.

– Нет, не первым, – возразил Халик, смотревший на горизонт. – Но самым сильным. Имена тех, что были до него, просто не сохранились.

Острон посмотрел на Халика. Слуга Мубаррада как будто тоже изменился после падения Тейшарка; Острону подумалось, что он стал меньше улыбаться. Конечно, это было естественно, но возможно, свою роль играла и огромная ответственность, которую Халик взвалил на свои широкие плечи. Раньше, еще в Тейшарке, Острон никогда не видел Халика таким серьезным.

Это было немного грустно.

День тянулся монотонно, а закончился внезапно, как и всегда в пустыне; солнце попросту нырнуло за горизонт, обогнав отряд, и лиловое небо опрокинулось на резко холодеющий Саид. Лагерь пришлось разбивать прямо на камнях, благо Тахир и Фазлур отыскали достаточно удобные скалы, за которыми можно было укрыться от поднявшегося дугура, ледяного осеннего ветра. Усталые люди ставили маленькие юрты из шкур животных, разжигали костры, а двое маарри, бывших в отряде, немедленно занялись поисками подходящего места для колодца. Искали они долго, пока наконец не выбрали ничем, с точки зрения Острона, не отличающийся от других клочок земли.

После скудного ужина Острон уселся рядом с Басиром, все еще читавшим свою книгу. Неверный свет маленького костерка плясал на ее желтых страницах. Книга была древняя, листы ее все обтрепались, и местами китабу приходилось долго напряженно вглядываться в текст, чтобы разобрать вязь.

– Что ты думаешь сделать с этими книгами? – спросил его Острон, заглядывая ему через плечо. Басир рассеянно поднял взгляд.

– Сделать?..

– Ну, ты же не будешь вечно их таскать за собой, – пожал плечами нари. Взгляд Басира наконец стал осмысленным, и китаб повернул голову.

– Лучшее, что я могу сделать – это каким-нибудь образом переправить книги в горы Халла, – сказал он. – В одном из сабаинов далеко на севере есть очень большая библиотека, о которой господин Фавваз знает... знал. Я и сам о ней слышал, говорят, там хранится все, что было когда-либо написано китабами. ...Но сам я туда не пойду, не сейчас.

– Отчего же?

Басир нахмурился.

– Конечно, я однорукий калека, – буркнул он. – Но я долго думал об этом и решил, что и от меня может быть толк. Я не могу скрываться в безопасном месте, когда творится... такое.

Острон улыбнулся ему.

– Ты храбрый, Басир, ты знаешь об этом?

– А?..

– Если бы у меня осталась только одна рука, и та левая, – пояснил он, – я бы уже давно испугался и сбежал. А ты хочешь стоять до последнего.

Басир смутился и опустил голову. Его уцелевшая левая кисть лежала на странице книги, отбрасывая тень.

– А что за книги у тебя с собой? – спросил Острон. – В них случайно нет ничего про время, когда племена только начинали строить стену Эль Хайрана? Мы сегодня с Халиком разговаривали...

– Нет, – твердо сказал китаб, – я ведь схватил первые попавшиеся под руку, а на моем столе лежали те, которые я переписывал... все они были очень древними, настолько древними, что в некоторых я даже не мог прочесть, что написано. Парочку я скопировал, не читая, – он коротко рассмеялся. – Текст в них был написан незнакомыми мне буквами, и я просто перерисовал их в точности.

– Ну, а эта? Ты же читаешь ее?

– Ага. В ней почти заумные философские рассуждения о человеческой душе, – кивнул Басир. – Читать-то я читаю, но не понимаю и половины. В ней много слов, которых я никогда в жизни не слышал: то ли люди перестали их использовать много лет назад, то ли автор их и вовсе выдумал.

– И ты думаешь, такие книги могут еще пригодиться?

– Конечно, могут. Ведь они же хранились в библиотеке Тейшарка с незапамятных времен! Я-то дурак, знаю, но вдруг какой-нибудь мудрец сможет их прочитать? Даже те, что написаны странными буквами?

Острон пожал плечами: он все никак не мог придумать, зачем читать настолько древние книги, даже если кто-нибудь и сумеет их прочесть.

Потом ему вспомнилось кое-что другое: всякими древностями интересовался Абу Кабил, быть может, он слышал и об основании стены Эль Хайрана? Отчего-то эта старая легенда вдруг заинтересовала его, и он сам не мог толком объяснить себе, зачем.

Подумав об Абу, Острон поднялся на ноги и пошел искать кузнеца. Его тюбетейка обнаружилась быстро и легко: Абу Кабил сидел на плоском камне у самого края лагеря и смотрел на пустыню, а рядом с ним уныло жевал жвачку Стремительный Ветер. Несмотря на холод, пронизывающий до костей, Абу только снизошел до того, чтобы набросить на плечи бурнус.

– Ты никогда не мерзнешь? – спросил Острон, усаживаясь рядом.

– Настоящий кочевник не мерзнет и не потеет, – важно отозвался кузнец.

– Ты-то не кочевник.

– Ну, неважно. На самом деле, я нечувствителен к холоду, – Абу лукаво покосился на него.

Острон поправил собственный бурнус, – о себе он никак не мог сказать того же, что и Абу, – и уставился на луну.

– Я тебя хотел спросить, – начал он, – ты ведь интересуешься историей, да?

– В каком-то смысле, – согласился кузнец. – Никак нашего героя озадачивает то пророчество, о котором рассказывал старик Фавваз?

– А? А ты откуда...

– Догадаться проще простого, парень. К сожалению, я не могу тебе сказать больше, чем он. Если верить этому пророчеству, шестеро Одаренных из шести племен должны будут сразиться с темным богом в час, когда надежда почти угаснет, – Абу Кабил смешно наморщил нос, – и один из них, очевидно, ты, а второй – тот кучерявый. Наверное, остальные четверо еще нам встретятся по пути.

– ...Да, это тоже... интересная тема, – вздохнул Острон, – но я тебя хотел спросить кое о чем попроще.

– М-м? Спрашивай, великий мудрец Абу Кабил ответит на твои вопросы. Хотя бы загадками, – рассмеялся тот.

– Ты много знаешь о том, что было, когда племена только строили стену Эль Хайрана? И до того? По легенде, шесть племен одержали большую победу над одержимыми, но...