Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

– Идемте, – сказала она. – Не лопни от злости, Адель, пожалуйста. К тебе это тоже относится, Острон.

***

Круглая тюбетейка бросилась ему в глаза через половину улицы, к тому же, ассаханы были не самым многочисленным народом в черте города, поэтому Острон еще до того, как нагнал цветастый халат под этой тюбетейкой, знал, кто это.

– Абу, – радостно окликнул он, заглядывая ему в лицо. Кузнец немедленно расплылся в улыбке.

– А, наш герой идет. Куда направляешься? На тренировки вроде бы поздновато?

– Я только что закончил тренировку с Халиком, – ответил Острон, – хотел заглянуть в библиотеку: книжку вернуть надо, к тому же, хочу узнать, как дела у Басира. Помнишь, я говорил тебе, тот паренек теперь помощником у Фавваза.

– Ха, ну тогда его точно надо проверить: жив ли еще, – расхохотался Абу Кабил. – Я тоже иду в библиотеку, но я хотел там кое-что взять.

– Здорово, пойдем вместе. А что, в библиотеке и вправду много книг по кузнечному ремеслу?

– Не то чтобы, – неопределенно ответил кузнец, – но я ведь не только их читаю.

– А ты вообще очень ученый, – заметил Острон, вышагивая рядом с Абу; роста они были примерно одинакового, но кузнец казался больше из-за ширины своих плеч. Несмотря на прохладную погоду, одевался он по-прежнему, как летом, и пожалуй, его кожаные сандалии на фоне сапог остальных идущих по улице людей бросались в глаза.

– Отец хотел сделать из меня лекаря, – отозвался беспечно Абу. – Заставлял много учиться, писать и читать. Да меня все эти его травки не интересовали, металлы – вот что интересно. Во всяком случае, отцова наука пошла мне на пользу: никто бы не подумал, что некоторые лекарства можно не только больным давать, но и использовать в кузнечном деле!

– Ух ты, ты почти выдал мне секрет мастерства, – заметил Острон, и они расхохотались. – Ты, случаем, не хочешь взять меня в ученики?

– Делать мне нечего!

Смеясь, они вошли во двор цитадели и пересекли площадь. В самой крепости разговаривать казалось неловко: здесь стояла такая торжественная тишина, что неволей оба замолчали. Острон шел рядом с кузнецом по знакомому коридору и думал, что, в общем-то, почти ничего не знает об этом человеке. Да и Абу Кабил, пожалуй, не много знает о приветливом нари, который иногда заходит к нему посидеть и поболтать: Острон мало рассказывал ему.

И несмотря на это, отчего-то Острону нравился Абу Кабил. Он подумал: быть может, потому, что веселый человек кажется неспособным на подлость или ложь. Потому что когда человек улыбается тебе, невольно хочешь улыбнуться ему в ответ.

В маленьком холле библиотеки было на удивление светло; кто-то притащил сюда стол, и на подушке сидел Басир со смешно сдвинутым набекрень шахром, обрубком правой руки он ловко придерживал листок бумаги, а его левая неустанно выводила красивую вязь букв. Когда открылась дверь, Басир поднял голову, и шахр с нее свалился на пол.

– Привет, – улыбнулся Острон. – Ты, я смотрю, занят.

– Пишу с утра до ночи, – отозвался китаб, взъерошил лохматые волосы. – Господин Абу Кабил? Ты к библиотекарю? Старик спит в зале Нари.

– Пусть спит, – пожал плечами кузнец. – Я пока похожу по залам, посмотрю книги.

Сказав это, он уверенно открыл дверь в библиотечный коридор и выскользнул туда тенью; для своих размеров временами Абу Кабил двигался на удивление бесшумно. Острон и Басир остались вдвоем.

– Как дела? – спросил нари. Китаб немного застенчиво улыбнулся, отчего на его левой щеке появилась глубокая ямочка.

– Я опять оказался обязан тебе, Острон. Старик много ворчит на меня и дает тьму заданий, – он кивнул на лежащую перед ним книгу, – Зуфию я уже целую неделю переписываю, и конца-края ему не видно, но знаешь... наверное, мне и нужно сейчас заниматься сразу кучей дел. Это не дает мне думать о плохом. К тому же, я чувствую, что приношу пользу. – Он поднял обрубок руки. – Даже это мне не мешает, хотя я думал, что с потерей руки вся моя жизнь закончилась.

– Я рад, – искренне ответил Острон. – Что сумел помочь и тебе, и Фаввазу. И ничего это мне не стоило.

Тут распахнулась дверь, и в холл буквально влетел старый библиотекарь; его седые волосы растрепались, рубашка развевалась, будто у привидения.

– Ага, бездельник! – заорал он, торжествующе воздев палец. – Уже закончил переписывать?

– Нет, господин Фавваз, – мирно ответил Басир, снова берясь за перо. – У нас посетители, я прервался всего на минуту.

– Рассказывай мне тут, – понемногу сдулся Фавваз и обернулся к Острону. Его глаза блеснули в свете лампы. Острон состроил физиономию и выудил из-под накидки книгу, протянул ее; старик тут же схватился за нее и знакомо проверил, лаская ее ладонями, будто котенка.

– Целая, – наконец сказал он. – Это уже не похоже на совпадение. Никак ты умеешь ценить книги, парень. Тебя все еще интересует история?

– Меня все интересует... помаленьку, – улыбнулся Острон. – А ты хотел еще что-то посоветовать мне, господин Фавваз?

– М-м, – старик обернулся, будто прислушиваясь. – Кто-то еще в зале!

– Это Абу, – торопливо окликнули его хором парни; старик уже развернулся и хотел нестись, чтобы поймать и, возможно, покарать дерзкого посетителя. Услышав знакомое имя, Фавваз остановился на полпути.

– А-а, Абу Кабил, – вздохнул он. – Опять ему неймется. Только вчера... нет, позавчера он расспрашивал меня о древней истории племен.

– Его что, тоже интересует история? – удивился Острон. – Я думал, он все-таки больше про свое ремесло читает.

– Его тоже, – Фавваз опустил брови, – все понемногу интересует. Тот еще умник, этот Абу. Но тебя, мальчик, привлекают сравнительно недавние события. А его – то, что случилось настолько давно, что уже никто толком не знает истины.

Сказав это, старый библиотекарь все-таки устремился в коридор, а Острон от неожиданности пошел следом. Басир остался за своим местом, обнаружил, что головной убор его давно валяется на полу, и поспешно принялся прилаживать его на место на затылке.

– Насколько же древние это события? – спросил Острон, догнав ковыляющего Фавваза. – Как стена Эль Хайрана строилась, что ли?

– Нет, – покачал старик головой. – Еще давнее того. Времена сотворения мира его волнуют, то, как родились боги, да еще всякие пророчества.

– Какие еще пророчества?

– Ну, например, – раздался у него за спиной голос Абу Кабила; Острон едва не подпрыгнул. – Одно пророчество гласит, что однажды не в меру любопытный мальчишка получит по затылку.

В следующую секунду Острон получил по затылку. Кузнец легонько щелкнул его сзади, да еще хадир смягчил удар, тем не менее он возмущенно обернулся.

– Абу! Чего это я не в меру любопытный?

– Мир тебе, господин Фавваз, – проигнорировал его кузнец. Библиотекарь сипло рассмеялся.

– Да пребудет с тобой Ансари. Ты уже нашел книгу, которая тебя заинтересовала бы?

– Вот эту, – Абу Кабил продемонстрировал очень старую, потрепанную книгу в кожаном переплете. Фавваз нахмурился, перехватил ее и бережно погладил по корке, потом кивнул.

– Неохотно даю ее тебе, – сказал он. – Но ты умеешь обращаться со старыми драгоценными книгами, как никто. Надеюсь, этот однорукий мальчишка когда-нибудь научится так же.

– Благодарю тебя, – Абу Кабил склонил голову и, заговорщически улыбнувшись Острону, пошел прочь. Острон остался стоять, приложив ладонь к затылку.

– Древних пророчеств наши предки оставили предостаточно, – пробормотал Фавваз, глядя вслед кузнецу; тот прошел по коридору и закрыл за собой дверь. – Но все они ясны примерно так же, как вода в Хафире.

– Совершенно непрозрачная, – машинально ответил Острон, потом обернулся к библиотекарю. – То есть, понять их невозможно?

– Что-то вроде того, – хмыкнул старик и неспешно побрел в зал Нари. – Их можно трактовать. И большинство из них можно трактовать как угодно. До сих пор неясно, сбылись ли они или еще нет, и сбудутся ли когда-нибудь вообще.

Острон заглянул в арку. Такое огромное количество книг до сих пор впечатляло его; он начинал двигаться куда осторожней, оказываясь в этих залах, потому что отчего-то очень боялся что-нибудь задеть и уронить. Библиотекарь шел вдоль полки, и его сухие узловатые пальцы скользили по корешкам, будто проверяя.

– Столько старых книг, – еле слышно вздохнул старик. – Столько книг разрушается от времени... Я переписывал их, пока рука моя не ослабла. Но их хватит еще на одну жизнь.

– Поэтому ты посадил Басира переписывать?

– Да, да. Я велел ему отбирать самые старые, самые разваливающиеся и переписывать их. У мальчика хороший почерк, несмотря на то, что он пишет левой рукой. Есть одно пророчество, – неожиданно добавил Фавваз, – которое очень интересовало Абу Кабила еще лет десять назад. Когда он только пришел в город. Это, пожалуй, единственное пророчество, которое можно толковать почти однозначно.

– О чем в нем говорится? – спросил Острон.

– Когда мир окутает тьма, – просипел Фавваз, нахмурившись, – и надежда начнет таять, ее прощальный луч зажгут шесть богов. Последние из последних пойдут в бой и одолеют темного бога навсегда.

– Ух ты, – без особого восхищения заявил парень. – Мне кажется, таких пророчеств должна быть целая прорва. Я давно заметил, люди, особенно старые, просто обожают говорить о конце света и о том, что раньше-то все было лучше, песок был желтее и солнце не так палило. ...Извини, к тебе это не относится. Но, в общем, любая бабка в моем племени могла еще кучу с горкой напророчествовать.

Фавваз рассмеялся.

– Когда я был молод, – сказал он, – я думал так же, как ты. Но знаешь, одно меня озадачивает; наверняка то же самое, что и Абу.

– Что?

– Ты встречал Одаренных, парень?

– ...Одного, – немного неуверенно ответил Острон. – Он был из джейфаров. Я встретил его совсем недавно.

– А слыхал ли ты о них?

– Ну конечно!

– О тех из них, кто живет в наше время, – уточнил старик. Это заставило парня задуматься.

– Слыхал о нари, который спасал людей из огня, – припомнил он рассказ Сунгая. – Но мне сказали, что он был древний старик и уже, наверное, помер. Муджалед еще как-то говорил о том, что раньше в Тейшарке жили двое... но они тоже мертвы.

– О чем и речь, – вздохнул Фавваз. Его руки ловко извлекли с полки книгу и принялись ее ощупывать. – Одаренные – надежда всех племен, мальчик. Надежда... тает.

– Но...

– Я ничего не говорю, – немедленно перебил его старик. – Ступай себе вообще домой, если не будешь брать книгу.

С этими словами он сунул том, который держал, на место и спешно пошлепал прочь.

***

В тот день у Халика (впервые за два с лишним месяца) нашлись какие-то свои дела. Дядя Мансур уже вторые сутки охотился в северных землях, и Острон остался совершенно один; даже книги у него с собой не было, и он как раз раздумывал о том, не сходить ли до библиотеки, чтоб заодно поболтать со стариком Фаввазом и его помощником, или до мастерской Абу – хотя в это время дня кузнец, скорее всего, работает в кузнице.

Занятый такими мыслями, парень извлек из белых ножен ятаган и принялся натирать его тряпицей, хотя, в общем-то, чудный металл не нуждался в чистке. Острону просто нравилось прикасаться к клинку, ощущать его легкость.

Он чуть не порезался, когда распахнулась дверь. На пороге стоял Адель; лицо у него было грязное, бурнус весь в пыли. Видимо, только что вернулся из очередного похода. Их глаза встретились: глупо вышло, Острон чувствовал всю нелепость момента, он так уставился на вошедшего, будто ожидал, что явится сам Мубаррад, и надо было что-то немедленно сказать, чтобы развеять это ощущение.

– А, – протянул он деланно-равнодушно, – отважный страж безопасных земель явился. К сожалению, добавить про "не запылился" – не могу, потому что запылился.

– Пошел ты в Хафиру, – буркнул Адель, снимая бурнус. – Сам-то все в городе сидишь, великий герой. Внутри стен небось легко хвастаться, как ты с одержимыми воевал?

Острон не ответил, вернувшись к оружию. Обмен любезностями был, в общем-то, завершен: в последние две недели они регулярно при встрече говорили друг другу нечто подобное. А большую часть времени молчали (особенно в присутствии других людей). Халик и дядя Мансур легко могли их высмеять, а перед Сафир было неудобно.

– Никогда не пойму, зачем Абу Кабил дал тебе этот меч, – тем временем сказал Адель, умывавшийся в медном тазике у входа. Хадир он снял, чтоб не мешался, и положил рядом на подушку; длинные волосы рассыпались по плечам. – Ты же им зарежешь сам себя когда-нибудь.

– Что, хочешь такой же? – хмыкнул Острон; лезвие ятагана сверкнуло в свете, падавшем из окна. – Иди поклянчи у Абу, вдруг он даст тебе какой-нибудь оплавок.

– Я мог бы купить такой меч, если бы хотел, – вскинулся сердитый Адель. – У меня-то, в отличие от некоторых, водится золото.

– Что ж ты до сих пор не купил? Только ходишь и на мой ятаган заришься?

– Ничего я не зарюсь. Мне Сафир жалко, – носатый скорчил рожу. – Ей же тебя придется перевязывать, в случае чего.

– Не беспокойся, я знаю, с какого конца за ятаган берутся, – раздулся Острон. Адель громко презрительно фыркнул.

– Ну-ну. Поэтому, значит, Сафир уже не в первый раз тебя перевязывает.

– Может, тебя ни разу не доводилось перевязывать потому, что ты все по безопасным северным хамадам бродишь?

– Не думай, что моему отряду ни разу не приходилось драться! Только вчера мы завалили пустынного льва!

– ...Вдесятером. Конечно, – протянул Острон. – Или вас там двадцать было? Молодец, Адель, ты такой герой.

– Мы, между прочим, делимся и ходим в разведку по двое, – оскорбился тот.

– Рассказывай, ага. Тебя ведь не проверишь. Может, ты и с толпой маридов дрался?

– Нет, – носатый побагровел. – Но я встречал маридов. Мой лучший друг погиб от клинка этой твари!

– И ты, конечно, ничего не смог сделать, стоял и смотрел.

– Что ты вообще знаешь!

– Я знаю, как драться с маридами.

– Если тебе однажды повезло, это еще не означает, что повезет и в другой раз!

– Мне все время везло до сегодняшнего дня, – невозмутимо сказал Острон, чувствуя, что выигрывает: он нашел слабое место Аделя. – Все мои друзья живы, отчасти благодаря моему везению. Жаль, что ты не можешь сказать о себе того же.

– Ублюдок, – прошипел Адель, хватаясь за рукоять ятагана. – Сейчас тебе очень не повезет, слышишь?

– Давай, попробуй, – ответил Острон и поднялся. – Убийца пустынных львов и котят.

Дважды приглашать носатого было не нужно; Острон еще не успел до конца выпрямиться, как Адель кинулся на него, одним огромным прыжком одолел расстояние от двери до соперника и обрушил ятаган.

Силы ему было не занимать; Острон с тревогой почувствовал, как немеет рука, удерживавшая меч в неудобном положении. Ему пришлось спешно отскочить в сторону, едва не потеряв равновесие. Адель впал в ярость и сразу же бросился во второй раз, и его движения были быстрыми, как взмахи птичьих крыльев. Острон с трудом успевал отбивать удары, в груди прочно поселилась паника: до сегодняшнего дня он не встречал по-настоящему сильного соперника, который бы сражался с ним всерьез. Адель был силен. Может быть, он действительно большую часть времени бродил по северным землям, изредка сталкиваясь лишь с хищниками, но за его плечами был опыт, которого не было у Острона, тот опыт, который можно получить лишь в множестве смертельных схваток.

– Что же ты, а? – орал Адель, перепрыгивая через пуфики; Острон пытался уйти от него, перевернул стол, опрокинул тазик и расплескал воду. – Мариды – куда более сильные мечники! Давай, ударь меня хоть раз, герой!

Острон не ответил, но его эти слова настолько взбесили, что он бросился вперед, не помня себя. Холодная сталь просвистела совсем близко. Что-то ожгло живот. Он занес ятаган, но резкая боль не дала завершить удар, и Острон промахнулся. Рубашка быстро намокала. Он опустил удивленный взгляд.

Звякнул выпавший из руки меч.

– Эй, – услышал он голос Аделя, будто сквозь туман, – т-ты чего? Зачем ты... сам полез на ятаган, как сумасшедший... п-постой, Острон!..

***

Темнота.

Опасность. Надо уходить отсюда. Ничего не видно... где-то здесь, в этом сумраке, кроется нечто большое... огромное, необъятное...

И ледяное.

Он так близко, протяни руку – и коснешься, только само прикосновение принесет гибель. Свет навсегда погаснет, безумная ярость охватит гибнущий рассудок, и...

Мутные воды, покрытые блестящей черной пленкой, и изломанные, покореженные деревья. Сухой, мелкий, как пыль, песок – остатки того, что некогда было цивилизацией.

Он висел над этим миром, разрушенным дотла, уничтоженным, сгоревшим; у него не было тела, ни рук, ни ног – ничего. Серое отчаяние пеплом присыпало душу. Внизу простерлась мертвая пустыня, седая, упокоившая в своих барханах обломки человеческих жизней. Только дикие твари блуждали по ней, потерянные, но и им оставалось совсем недолго; неспособные рождать новую жизнь, они угаснут, как последние огоньки.

Неба не было.

Над умершим Саидом простиралась бесконечная чернота; абсолютная, такая полная, что казалось, что она душит тебя.

Серое, могучее нечто ворочалось совсем рядом с ним. Это нечто пугало и вместе с тем завораживало; оно было живым и в то же время мертвым, его было возможно чуять – но не видеть и не осязать.

Узри, прошелестел бесплотный голос. То, чем скоро станет Саид.

Он хотел закричать, но у него не было ни голоса, ни глотки, чтобы издавать звуки; он хотел бежать, но у него не было тела, чтобы двигаться.

Это неизбежно, добавил голос. Мир погибнет. Он обречен, и те, кто обрек его – вы, люди.

***

На постоялом дворе царила суматоха и паника. К счастью Аделя, в тот самый момент, когда Острон бессильно сполз на пол, вернулся Халик; верзила мгновенно оценил обстановку и легко, как ребенка, поднял парня на руки, отнес в комнату, снял с него рассеченную спереди рубашку и велел Аделю принести воды. Адель боялся даже взглянуть на рану, но все равно краем глаза увидел, что она глубокая и длинная.

Остаток дня Адель казнился в зале на первом этаже, не решаясь соваться в комнату, где Халик с Сафир и позванным ими лекарем пытались остановить кровь; это оказалось мучительно трудно и долго, несколько раз Сафир выбегала из комнаты с выражением совершенного ужаса на лице, выливала воду из тазика во дворе, возвращалась с новыми повязками и наполняла кувшин из стоявшей на кухне бочки.

Поздно вечером, когда вернулся дядя Мансур с двумя подстреленными им козами, кровь наконец остановилась. Лекарь, поправляя круглую шапочку-рафу, что-то негромко говорил ему, пока Адель нервно мялся у окна и ожидал неминуемой смерти. Наконец лекарь ушел, а старик обернулся к Аделю.

– Мубаррад с нами, – неожиданно севшим голосом произнес он. Адель вздрогнул: таким господина Мансура он еще не видел никогда. Будто годы внезапно обрушились на его непокорную голову и прижали собой к земле.

– Ч-что сказал лекарь? – сипло спросил его Адель.

– Он умирает, – был жестокий ответ.

На этот раз Адель решился подняться в комнату Острона. Он услышал всхлипыванья Сафир еще до того, как открыл дверь; когда же он вошел, ему померещилось, будто Острон уже умер. Узкое лицо его вечного соперника было бледным, как воск, щеки запали и заострились крылья крупного носа. Он, впрочем, все-таки дышал, хотя медленно и очень тихо.

– С-сафир, – прошептал Адель. – Я...

– Уйди, – ответила девушка. – Я никогда тебя не прощу.

Он виновато опустил взгляд; внутри что-то горело и скукоживалось. Адель закрыл дверь с другой стороны.

Ночью поднялся сильный ветер, почти ураган; Адель скорчился на полу под окном, слушая его вой. У другого окна в полной темноте сидел господин Мансур и курил трубку; его контуры виднелись на фоне чуть светлого квадрата. Внезапно что-то ясно сверкнуло, заставив их обоих вздрогнуть. Оглушительная тишина стояла несколько мгновений, а потом небо раскололось пополам.

Еще какое-то время ветер бушевал на пустых улицах города, шурша поднятыми тучами песка; ливень хлынул неожиданно и мгновенно, за тонкими стенами дома все ревело и грохотало, будто тысячи львов носились за стадами антилоп, и молнии сверкали теперь непрестанно, и через почти что равные и очень короткие промежутки времени раскалывалось небо. Адель зажал уши, не в силах выносить этот шум.

Свет то и дело вспыхивал в окнах и вдруг рассек зал почти надвое; вместе с ним ворвался грохот бегущей воды и холодный запах мокрого камня. Адель подскочил, следом поднялся и господин Мансур, удивленно оборачиваясь.

На пороге стоял кто-то огромный, похожий на гигантскую черную птицу. Парень даже схватился за рукоять ятагана. Но в следующее мгновение незваный гость скинул с себя мокрый плащ, окатив его потоками воды, и свету явился Абу Кабил, в расшитом крупными цветами халате и привычных сандалиях, только ноги его были настолько покрыты грязью, что казалось, будто он в сапогах.

– Где он? – хмуро спросил кузнец. Адель только раскрыл рот, но господин Мансур соображал быстрее и указал на лестницу. Не снимая сандалий, Абу Кабил поспешил в ее направлении и взлетел на второй этаж, хлопнул дверью. Он напугал Сафир, все еще сидевшую у постели умирающего; постоянные вспышки молний освещали лицо Острона, выбелив еще больше.

– Иди вниз, – велел ей Абу Кабил непривычным суровым тоном. – И чтоб никто сюда не заходил, пока я не скажу.

– Но... – она вскочила, повернув к нему зареванное лицо.

– Я же ассахан или кто? – рассердился он и извлек из-под полы халата небольшой кулек. – Вон, женщина!

Не помня себя, Сафир буквально скатилась по лестнице. Там ее встречали напуганный Адель и дядя Мансур, старик поймал ее за плечи и усадил на подушку возле низкого столика. Было слышно, как кузнец наверху захлопнул дверь.

– Во имя Мубаррада, – пискнула девушка, – он точно знает, что делает?

– Хуже уже не будет, – сурово ответил дядя. – Парень потерял так много крови, что спасет его только чудо. Если оно вдруг приняло облик Абу Кабила – я не возражаю.

Дождь прекратился, так же резко, как и начался; в пустыне ливни никогда не бывают затяжными. Теперь снова станет сухо еще на полгода, а то и целый год, как повезет. Воздух был приятно влажным и прохладным, и сидевшие в зале постоялого двора люди понемногу продрогли.

– Сходи, милая, налей нам кофе, – наконец сказал дядя Мансур. – Да погорячей.

Сафир послушно убежала на кухню, и вскоре оттуда раздался треск разведенного в очаге пламени. Адель покосился в ту сторону.

– Я... не знаю, как искупить свою вину, – неловко сказал он. – Мне так стыдно, что я готов немедленно уйти в Хафиру в одиночку, если бы только это хоть что-нибудь исправило.

– Не казни себя, – сухо возразил старик. – Острон и сам был виноват. Вы оба – просто глупые мальчишки.

– Но если он умрет из-за меня!..

– Кто умрет? – раздался знакомый голос со второго этажа; они резко обернулись.

Тусклая свеча, поставленная на столике, еле освещала фигуру Абу Кабила; Аделю на мгновение показалось, что крупные темные цветы на его халате – на самом деле пятна крови. Абу, впрочем, быстро развеял эту иллюзию, спустившись к ним на первый этаж. Теперь уж он нимало не напоминал того сурового человека, ввалившегося к ним из-под ливня, и на его круглощеком лице снова воцарилось непоколебимое благодушие.

– ...Ой, извиняюсь, – беззаботно сказал он, глянув на собственные ноги. – Наследил. Надеюсь, ваша красавица не сильно на меня осерчает за то, что ей придется мыть полы.

– Не осерчает, – ответил господин Мансур. – Будет ли он жить, Абу Кабил?

Кузнец пожал плечами.

– Если наутро не задохнется от собственной глупости, то почему бы и нет. А, красавица налила кофе, – он взглянул на только что вошедшую Сафир, в руках которой был поднос с чашечками. – Не найдется ли чашки для меня?

– Конечно, – выдохнула девушка; ее руки дрожали, и чашки чуть слышно позвякивали. – Ч-что ты скажешь, господин Абу Кабил?

– Через неделю пусть лекарь снимет швы, – сообщил Абу, опускаясь на подушку рядом с Аделем. – ...А где почтенный слуга Мубаррада?

– Молится.

– А-а, ну может заканчивать: Мубаррад милостиво уберег жизнь вашего мальчика.

Дядя Мансур внимательно смотрел на Абу Кабила все это время; когда Сафир расставила чашечки на столе, он спросил:

– Неужели ты Одаренный Ансари, Абу Кабил?

– Ха, – отозвался кузнец, беря чашечку в руки. – Если я чем и одарен, так это умом и знаниями, господин Мансур. Ведь мой отец был лучшим лекарем на северном берегу Харрод, а кузнечному ремеслу я выучился в горах Халла, у китабов. Ничего волшебного я сегодня не сделал. Мальчишке все равно придется в следующие дни немало пострадать, – и он рассмеялся. – Корми его на убой, красавица, как бы ни сопротивлялся.

– Мы в долгу у тебя, Абу Кабил, – серьезно сказал старик. – Дважды: за меч, которым ты одарил моего беспутного племянника, и за спасенную тобой жизнь.

– Глупости, – Абу пожал плечами. – Я не в ущерб себе старался.

Сказав эти странные слова, он вернул пустую чашечку на место и поднялся; еще раз улыбнулся Сафир, смотревшей на него круглыми глазами.

– Извини, красавица, за грязный пол, – развел он руками и вышел на улицу, подхватив свой плащ.

***

– Таких швов я ни разу в жизни не видел, – говорил спустя неделю лекарь, пока Острон дергался от боли. – Точнее, таких нитей. Говорите, Абу Кабил наложил их? От тех, что накладывал я, и следа не осталось.

– Он чудной, это точно, – кивнул Халик, куривший трубку. – Явился посреди ночи, как из ниоткуда, и спас мальчишке жизнь.

Лекарь покачал головой и выдернул последнюю нитку, заставив Острона стиснуть зубы.

– Впервые слышу, чтобы Абу Кабил лечил кого-то, хоть он и ассахан. Ну, парень, все. Шрам останется, наверное, на всю жизнь; слишком серьезная была рана. И будь пока осторожней, вдруг разойдется.

– Да уж, прыгать я не собираюсь, – уныло пробормотал Острон, поднимая голову и разглядывая свой живот, который теперь пересекал здоровенный ярко-зеленый шов: всю неделю Сафир прилежно мазала его каким-то ядреным снадобьем, и его цвет, казалось, въелся в нежную молодую кожицу.

Он так и остался валяться, пока Халик и дядя Мансур провожали лекаря. Острон пришел в себя на следующее же утро после той памятной ночи; поначалу он был настолько слаб, что не мог даже головы поднять, и Сафир кормила его бульоном с ложечки. Острону покоя не давал тот сон, – он хотел думать, что это был сон; но из-за слабости говорить было трудно, и он не рассказал никому, а через пару дней, когда силы начали возвращаться к нему, рассказывать уже и не хотелось. Сон, и сон. В конце концов, он чуть не умер; что бывает с людьми, когда они умирают? Наверное, если они при жизни были такими глупцами, как он, то и попадают в этот чудовищный мертвый Саид.

Что это было за серое нечто, он догадывался, хоть и боялся даже подумать об этом.

Позже в тот день Острон говорил Халику:

– Я хочу сходить к Абу, поблагодарить его. Все-таки он, можно сказать, дважды мне жизнь спас. Вообще не понимаю, конечно, с чего мне такая честь...

– Ты еще слишком слаб, – возразил ему Халик, – не дойдешь.

– А ты не поможешь мне? – с надеждой взглянул на него Острон. – Я все-таки уже могу ходить самостоятельно. Мы могли бы сходить вместе...

Верзила почесал бороду, задумчиво глядя на него. Потом кивнул, большей частью будто сам себе.

– Ну ладно, правда твоя. И свежий воздух тебе не помешает. Давай, поднимайся.

Острон, осторожно придерживая рукой живот, – рану время от времени дергало, особенно от резких движений, – встал на ноги. Он в последние два дня уже ходил по дому, хоть и приходилось часто отдыхать; за все это время он ни разу не увидел Аделя.

– А где Адель? – вспомнив про своего соперника, спросил он у Халика. Тот нахмурился.

– Ушел с отрядом в разведку, – ответил он. – Вне своей очереди. Вообще-то он должен вернуться сегодня, но кто знает, может, возьмет и уйдет тут же снова, со следующим патрулем.

Острон отвел взгляд; его лицо стало серьезным. Халик подождал, пока парень наденет хадир, и вдвоем они пошли вниз по лестнице.

– Не слышно ли каких вестей от Муджаледа? – спросил Острон, когда они вышли на улицу. – С серединных постов?

– Нет, – покачал головой Халик. – Ни хороших, ни, к счастью, плохих.

– Я искренне надеюсь, что Муджалед вернется, – сказал парень. – Когда уходил, он выглядел очень встревоженным.

– Ну конечно, – буркнул верзила ему в ответ.

Какое-то время они медленно шли в молчании; пару раз Острон останавливался, чтобы передохнуть. Его самого это ужасно бесило, но ничего не поделаешь, уж лучше остановиться и постоять, чем упасть от усталости.

Знакомый силуэт привлек его внимание. Навстречу им по улице, ведшей к постоялому двору, шел Адель. Его бурнус был весь в пыли и грязи, а местами испачкан темными пятнами, похожими на кровь; хадир растрепался, и пряди каштановых волос выбивались по сторонам. Молодой нари шел так, будто не спал и не ел несколько дней, его шатало. Острон мог чувствовать, как Халик слегка напрягся; он сделал шаг навстречу своему сопернику.

– Адель.

Тот резко вскинул голову; лицо у него было бледное, и оттого сильно выделялась многодневная щетина на щеках, почти борода.

– Небось хочешь извинений? – спросил носатый, но в его голосе была неуверенность, а не злоба. Острон спокойно улыбнулся ему.

– Это ты меня извини. Я сам во всем виноват. И я уже попросил Сафир, чтобы она не злилась на тебя.

Адель опустил голову, пробормотал что-то и почти пролетел мимо.

– Значит, за эту неделю ты повзрослел немножко, – вполголоса сказал Халик. Острон смущенно промолчал.

Они кое-как добрались до дома Абу Кабила к обеду; кузнеца не было. Дом его также пустовал, и они догадались, что он работает. Из кузни во внутреннем дворике неслись громкие звуки.

– Абу Кабил! – во всю мощь своих немаленьких легких крикнул Халик: пытаться войти в кузню работающего Абу было самоубийству подобно, и все в городе знали об этом.

Ответа ждать пришлось долго. Наконец из кузницы выглянул сам Абу, в грязном старом халате и повязке на лбу; он открыл рот, явно собираясь выругаться:

– Какого... а, это вы. Что, парень, ты пришел сообщить мне, что твоя жизнь в моих руках и все такое? Э, можешь возвращаться, она мне все равно ни к чему. Кстати, привет, Халик, давно не виделись.

Здоровяк поднял правую ладонь.

– Я все равно хочу поблагодарить тебя, Абу, – сказал Острон. – Мне невероятно повезло, что я знаю тебя.

– Угу, угу. А теперь, с вашего позволения...

Они услышали шаги: еще один гость шел по дому, намереваясь выйти во внутренний двор. Абу нахмурился. Острон обернулся и обнаружил, что на пороге стоит воин с надменным лицом.

– Я пришел узнать, почему ты так долго работаешь над заказом, Абу Кабил, – сказал он, не обратив внимания на Острона и Халика. Парень был этому рад: когда наместник генерала Мутталиб стоит в такой близости от тебя и смотрит таким холодным взглядом, пожалуй, лучше, если он тебя не заметит. Халик сложил руки на груди и сделал шаг в сторону Мутталиба.