Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)

– Некогда искать Абу Кабила, – отрезал джейфар. Выражение его бледного лица стало сосредоточенным; вскоре к ним подбежали несколько лошадей, в одной из которых Острон признал тяжеловоза Халика. – Ну-ка помогите мне.

Понадобились совместные усилия четырех человек, чтобы взгромоздить слугу Мубаррада на коня.

– ...Он не удержится в седле, – выдохнул Острон, – но двоих человек лошадь...

– Если один из них будет легким, вынесет, – раздался за его спиной голос, и фигурка, закутанная в грязный бурнус, взлетела на круп коня за спиной Халика. Острон с облегчением обнаружил, что это Лейла.

Перед воротами Тейшарка царила суматоха. Люди вскакивали на лошадей, какие еще остались, другие бросились бежать по безжизненной равнине; как только начнется ливень, сухая пыль превратится в непроходимую грязь, и времени терять нельзя. Острон и Сунгай тоже взобрались в седло и последовали за Лейлой, обхватившей Халика обеими руками. Судя по топоту копыт, за ними ехали другие люди, но сколько их было, Острон не смотрел; в голову ему пришла леденящая мысль.

Где Сафир? Уцелела ли она в этой суматохе? Сохранила ли рассудок?

Но некогда, некогда... тучи почернели. Внезапный грохот заставил некоторых лошадей встать на дыбы.

Тишина. Абсолютная, такая нереальная, будто он оглох.

Минута тишины.

А потом резко хлынула вода.

Это был даже не ливень; это был потоп. Одежда моментально вымокла, и копыта лошадей разбрасывали во все стороны грязь.

– Мы не сможем долго ехать! – крикнул Сунгай, ехавший по правую сторону от Острона. Острон, не оборачиваясь, ответил:

– Но мы должны отъехать как можно дальше от города!

– Одержимые тоже не смогут преследовать нас, – услышали они сквозь рев ливня голос Лейлы. – Халик потерял сознание! Нужно срочно перевязать его рану!

Острон загнанно оглянулся. Несколько всадников мчались следом за ними, но из-за густой пелены дождя он мог рассмотреть только ближайших из них.

Ни Сафир, ни Абу Кабила среди них, конечно, не было.

Он сам не заметил, как одними губами повторяет, будто заклинание: "Мубаррад, сохрани ее".

– Я вижу утес! – раздался голос джейфара. – Если мы не заберемся на него, окажемся по колено в воде!

– Хорошо, остановимся там! – крикнул ему Острон и пришпорил коня. Бег лошадей тем временем понемногу замедлялся: копыта вязли в грязи. На их счастье, утес, о котором говорил Сунгай, был не слишком далеко. Это была здоровая скала, изъеденная ветрами, она стояла на каменистом плато, на которое люди завели лошадей. Ветер становился все сильнее и сильнее, и ливень пронзал их стрелами воды; оставшись без наездников, лошади большей частью улеглись на камень. Кто-то из людей устроился рядом с животными, Халика бережно сняли с коня и уложили на чей-то бурнус под прикрытием нависающей скалы. Он так и не приходил в себя; Лейла осторожно распорола мокрую рубаху, с помощью Хансы подняла кольчугу. Острон еле поборол желание зажмуриться: на животе Халика была ужасная рана, хлюпавшая кровью.

– Ассаханы среди вас есть? – крикнул Сунгай, обводя взглядом уцелевших людей. Один из них поднялся на ноги, подошел к ним.

– Я ассахан, – сказал он хмуро. – Кое-что смыслю во врачевании. Это ведь тебе было нужно?

Сунгай молча кивнул в сторону великана. Острон опустился на колени возле темноволосой головы Халика; рядом с ним села Лейла, мягко положила ладонь на его плечо. Ассахан склонился над слугой Мубаррада, и его лицо потемнело.

– Он не жилец, – сказал он, выпрямляясь. – Я ничего не могу сделать, прости. Раны, нанесенные в живот, вообще обычно смертельные... а это... именем Ансари, я не хочу даже знать, что за тварь сделала это.

Веки Халика еле заметно дрогнули. Острон резко нагнулся над ним.

– Халик?

– Я же... говорил... – прошептал слуга Мубаррада. – Глупый... мальчишка.

Сунгай сделал знак; ассахан, вздохнув, пошел прочь. Острон, чувствуя, как что-то болезненно сжимается внутри, не сводил взгляда с бледного лица Халика.

– Я знал... – говорить тому было трудно, но он из последних сил выдавливал слова одно за другим. – Что умру. Я... молю Мубаррада... о том, чтобы... он даровал тебе... удачу, Острон... На моих плечах... лежала большая ответственность. На твоих... еще больше... неси ее... с честью.

– Я не опозорю ни тебя, ни чести своего племени, – тихо отозвался Острон.

– И всегда помни, – уголки губ Халика чуть приподнялись. – Люди умирают... и будут умирать... но мы умираем... здесь и сейчас... для того, чтобы завтра взошло солнце... и наши дети могли ничего не бояться.

Он вздохнул, и его большая ладонь медленно соскользнула с груди.

Острон замер.

Вокруг бушевала стихия, но как-то уже не так... небо больше не ярилось, выплескивая на Саид свою ненависть.

Небо плакало.

Чья-то теплая рука вновь коснулась его плеча. Острон продолжал смотреть на лицо Халика, где каждая черточка была ему так хорошо знакома, и... но чего-то в этом лице уже не хватало до прежнего Халика.

Хоть он и улыбался.

– Ливень стихает, – еле слышно за спиной Острона произнес Сунгай. – Как только он закончится... я пошлю Хамсин и других птиц на разведку. Долго здесь оставаться мы не можем.

Острон молчал. Колени его упирались в холодный мокрый камень. С волос что-то капало; текло по лбу, щекам, подбородку и капало. Теплая ладонь по-прежнему лежала на его плече, но он не осознавал этого.

– Надо... похоронить его, – негромко сказал Ханса. Кто-то шикнул на него; но мальчишка упрямо добавил: – Не оставлять же... так.

Острон медленно поднялся на ноги. Постоял, опустив голову.

– Ханса прав, – глухо произнес он.

Они молча смотрели, как он обернулся, наклонился за валявшимися на камне ятаганами Халика. Ливень окончательно стих, и пустыня настороженно замолкла, вся вымокшая, грязная, напуганная. Ладонь Острона скользнула по одному из клинков; ничего не говоря, он пристроил его на своем поясе, с другой стороны от ятагана Абу.

– Помогите мне... кто-нибудь, – попросил он. Ханса, Улла и Сунгай послушно подошли к Халику. Они бережно подняли его и вынесли на открытое место; камень искрился от влаги, но все знали, что вода Острону не помеха.

Он положил второй ятаган на грудь Халика и мягко накрыл ушастую рукоять безвольными ладонями здоровяка. Выпрямился. Люди с почтением разошлись, освободив место вокруг; какая-то лошадь напуганно заржала, но Сунгай сделал короткий жест, и у скалы снова воцарилась тишина.

Острон закрыл глаза и поднял голову, обратив лицо к серому небу.

Вспыхнул огонь.

Фарсанг тринадцатый

Небо немного расчистилось, но тучи никуда не ушли, лишь затаились в складках синеватого бархата, готовые в любую секунду снова разразиться дождем. Пустыня настороженно молчала.

Молчали люди, собравшиеся на каменистом плато, окруженном грязью. Переступали с ноги на ногу, оглядывались; ждали приказа. Тихо стояли лошади, иногда потряхивая головами. Единственная девушка в отряде, Лейла, задумчиво поправляла подпругу у своего коня. Рядом с ней стоял однорукий китаб, чудом переживший Хафиру, бегство из падшего города – и снова бегство из падшего города. Рог, раньше висевший на его поясе, раскололся и был потерян, но за кушаком Басира был заткнут ятаган. Отчасти он выжил именно потому, что был одноруким: никто из врагов не брал его всерьез, а окружающие его стражи Эль Хайрана часто прикрывали его. Басир не боялся смерти и шел вперед, гордый тем, что сам Халик держал его при себе, стремился не отстать от генерала ни на шаг.

Он, правда, не сразу догадался, что в бою рядом со слугой Мубаррада находиться было безопаснее всего.

"Я чувствую себя паразитом, – грустно думал Басир, глядя на спину Острона, который о чем-то негромко переговаривался с Сунгаем, – я, никчемный калека, все время пристраиваюсь к действительно сильным и великим людям. К Острону, к Халику. И теперь я волей судьбы оказался точно за спиной самого Одаренного. Умру ли я?.. В любом случае, если от меня будет хоть какой-то толк, я закрою его спину собственным телом".

Рядом с Басиром стоял кучерявый маарри, потерявший свой мауд в пылу драки. Темные глаза странно помутнели, глядя в никуда. В его голове все еще звучали ужасные слова, которые он услышал там, в городе, и хотя Ниаматулла знал уже, что это был обман, слова никак не исчезали.

Сунгай сидел на корточках под укрытием нависающей скалы; там нашлось сухое место, на котором он разложил обрывок относительно светлой ткани и сосредоточенно писал прямо пальцем, выдавливая на него кровь из тонкого надреза на предплечье.

– Мрачнее не придумаешь, – буркнула стоявшая рядом Лейла. Острон и Сунгай ничего не ответили ей. Это была их идея; необходимо было предупредить Ангур о том, что войско стражей Эль Хайрана разбито. Птица могла бы долететь до города куда раньше, чем доедет самый быстрый всадник, но птица не умела говорить; Острон предложил написать весть на обрывке чьего-нибудь бурнуса. Поскольку чернил у них, разумеется, не было, Сунгай осторожно рассек кожу на предплечье кинжалом.

Пока он выводил закорючки, долженствовавшие сообщить о поражении, на небе появились крошечные черные точки. Они летели со всех сторон и понемногу становились крупнее. Первой из них оказалась Хамсин, плюхнувшаяся на голову Сунгая с протяжным уханьем. Сунгай какое-то время слушал ее неслышимый рассказ, потом поднял взгляд на Острона.

– Множество отрядов рассыпалось по пустыне, некоторые точно так же вынуждены были остановиться из-за раненых. При виде птиц люди начинали махать руками, они предполагают, что это мои разведчики. Что предпримем, Острон?

– Необходимо отступать к реке, – хмуро отозвался тот. – Думаю, это все понимают. Привяжи к лапе Хамсин простой кусок ткани, пусть она облетит всех, кого найдет; так люди будут знать, что по крайней мере ты жив.

Сунгай кивнул и принялся привязывать еще один обрывок на лапу совы. Поднял руку; птица взлетела и быстро скрылась в пасмурном небе. Вторая опустилась на ее место, и к ее лапе он привязал обрывок ткани с надписью. Еще две небольших птички летали вокруг Сунгая; он поднял голову и сообщил:

– Они говорят, что из города выходят люди.

– Значит, одержимые будут нас преследовать, – кивнул Острон, оглянулся на свой маленький отряд. – Пора идти.

Их было около сорока, усталые грязные люди с мрачными лицами, но у каждого из них была лошадь, и Острон знал, что за них волноваться особо не стоит. Страшно лишь подумать о том, как будут отступать пешие воины, которых в войске было большинство.

О том, что где-то среди них должна быть Сафир, он старался не вспоминать. И о том, что ее может не оказаться среди выживших.

Они оседлали коней и поначалу медленно, осторожно сошли с каменной площадки, давшей им кратковременный приют. Сунгай и Острон ехали впереди всех; джейфар хорошо ориентировался на местности и первым пустил своего коня рысью. Лошадь Острона почти не отставала от него; сам нари смотрел вперед с отрешенностью на лице. Путь им предстоял непростой, и опять у них не было ни еды, ни воды с собой, а еще постоянная тревога за других людей, оказавшихся в грязной, только после весеннего ливня пустыне, с преследующими их одержимыми за спиной.

Острон сосредоточенно думал, не до конца уверенный, что ему стоит предпринять. Джейфар время от времени косился на него, но ничего не говорил; Сунгай первым заприметил стаю птиц, летевшую с юга.

– Соглядатаи, – сказал он, оглядываясь. Острон как раз успел обернуться, чтобы увидеть, как другая стая, более пестрая и разношерстная, набросилась на темное облачко.

– Сунгай, – окликнул Острон, – пусть они оставят хотя бы одного.

– Зачем?..

– Надо.

Соглядатаи темного бога, больше всего похожие на ворон, дрались отчаянно, и несколько птичек поменьше рухнуло на грязную землю. Но среди птиц, подчинявшихся воле Сунгая, были крупные сильные хищники, и вскоре темное облачко истаяло, а одна из птиц ринулась к отряду людей, неся что-то в когтях.

– Ты можешь поговорить с этим? – спросил Острон, когда она приблизилась. Сунгай поморщился.

– Могу. Что я должен сказать?

– Что Одаренные Мубаррада и Сирхана – здесь, – был ответ. – Пусть все одержимые знают об этом.

– ...Ты с ума сошел.

– Но если они кинутся в погоню за нами, остальные люди будут вне опасности.

– Нас всего сорок.

– Ты Одаренный или нет, Сунгай, – глаза Острона сверкнули.

Джейфар вздохнул. Говорил он или нет, понять было бы сложно, – его речь, обращенная к животным, была неслышна людям, – но потом орел, державший в своих когтях пойманную птицу, выпустил пленницу, и ворона с сиплым уханьем понеслась прочь.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Острон, – пробормотал Сунгай.

***

Новый ливень застал их в каменистой долине, и они не остановились, продолжали упорно ехать вперед, натянув плотные бурнусы на головы. В чем-то это было к лучшему; никто из них не боялся умереть от жажды за время пути.

Умереть от палаша в спине – другое дело. Многие часто оглядывались. Еще до ливня одна из пичуг принесла весть о том, что целая орда одержимых устремилась в том же направлении, что и крошечный отряд во главе с двумя Одаренными.

– Если они нас настигнут, мы умрем, – тихо сказал тогда Ниаматулла Хансе, ехавшему рядом. Марбуд пожал плечами.

– Острон наверняка рассчитывает, что перед этим мы положим как можно больше врагов.

– Он сошел с ума.

– ...Нет, не думаю, – возразил Ханса, приподнимаясь в стременах и выглядывая ссутулившуюся фигуру нари впереди. – Просто он пытается взять на свои плечи всю ту ответственность, что лежала на плечах Халика.

Улла лишь поежился и снова оглянулся.

В густой завесе ливня ничего не было видно; это не заставило людей оглядываться реже, скорее наоборот. То, что человек не может увидеть, вызывает у него наибольший страх. Только Сунгай и Острон во главе отряда ехали, не оборачиваясь, угрюмо глядя лишь вперед.

Лишь вперед; Острон смотрел, не отводя глаз, как мерно разворачивается каменистая пустыня под ногами лошадей. Идти вперед и не оглядываться: это было легче всего. Не думать о том, кого ты оставляешь позади: возможно, их уже никогда не вернуть. Не думать о том, кого ты потерял навсегда: живые должны жить и нести свое бремя, пока не пробьет и их час.

Беречь тех, кто рядом с тобой в эту минуту.

Сберечь мир для тех, кто только еще будет.

Долина медленно опускалась, и первым забеспокоился Сунгай, хорошо знавший, что это может означать. Он какое-то время приподнимался в стременах, потом направил лошадь вправо, чтобы оказаться ближе к Острону, и сообщил:

– Впереди вода.

Зеленые глаза нари скользнули в указанном направлении.

– Мы сможем пересечь этот поток? – спросил он.

– ...Полагаю, что да. Возможно, лошадей придется вести в поводу.

– Это хорошо. Текущая вода замедлит одержимых.

Сунгай кивнул и пришпорил лошадь. Ливень не прекращался, хотя вроде бы достиг пика и уже не усиливался. День скоро подойдет к концу, и Острон понимал, что рано или поздно придется остановиться, чтобы дать передохнуть лошадям и людям. Если при этом от преследователей их будет отделять хотя бы ручеек...

Джейфар вернулся спустя некоторое время.

– Вода стекает в низину достаточно широким потоком, – сказал он, – но я думаю, поток не больше, чем по пояс.

Острон кивнул.

Они достигли воды спустя несколько минут и по знаку Сунгая принялись спешиваться. Джейфар первым пошел вброд, ведя коня за собой. Животное нервно фыркало; быстро идти было невозможно из-за сильного течения, которое едва ли не сбивало с ног. Острон остановился у края, сделал знак шедшей следом Лейле. Девушка также миновала ручей, хотя посередине пережила несколько неприятных мгновений, вынужденная буквально повиснуть на шее своей лошади: роста она была невысокого. После нее пошел Ниаматулла, и казалось бы, он тоже должен пересечь текущую воду без проблем. Поначалу маарри действительно шел, ведя в поводу лошадь, а потом вдруг споткнулся и опрокинулся.

Острон и Ханса кинулись помочь ему одновременно. Оба знали: несмотря на то, что всю жизнь прожил на берегу огромной реки, Улла не умеет плавать. Тот уже захлебывался, и течением его несло вниз, но в этот момент Ханса настиг его одним большим прыжком и поймал за шиворот. Острон, увидев, что Улла пойман и больше не тонет, перехватил поводья лошади и перевел ее на другой берег, где вскоре оказались и Ханса с Уллой. Маарри судорожно откашливался, и вид у него был жалкий.

– Гайят, должно быть, решила пошутить, когда ты появился на свет, – пробормотала Лейла.

В тот момент дождь кончился. Острон поднял взгляд на небо; далеко на западе что-то алело в уходящих тучах. Пока остальные переходили поток, он подошел к Сунгаю.

– Знаешь где-нибудь поблизости годное место для стоянки?

Джейфар задумался, потирая заросший подбородок.

– Оазис Салафи мы миновали, – заметил он. – И вряд ли стоило бы там появляться, в любом случае. Придется стоять посреди серира. С водой, думаю, проблем не будет... сейчас наберем из этого самого ручья.

– Быстро ли нас нагонят одержимые, вот что меня волнует.

– Тебе лучше знать, Острон. В последний раз птицы доложили мне, что нас от них отделяет примерно четверть часа полета. Это около четырех фарсангов.

Острон нахмурился.

– Будем идти до последнего, – сказал он. – Ты не поверишь, с какой скоростью способны передвигаться эти твари.

– Отчего же, – буркнул Сунгай.

Последний всадник пересек ручей вместе со своим животным. По команде они набрали воды во фляжки и снова оседлали коней; когда Острон повторил для всех, что остановится отряд только поздно ночью, они угрюмо промолчали.

– По крайней мере, самума ожидать не приходится, – сказал Басир, обращаясь к мрачному Ниаматулле; они ехали рядом, а с другой стороны Басира сгорбился на своей лошади Ханса в промокшем насквозь бурнусе.

– Лучше бы песчаная буря, – возразил Улла. – Сам видишь, с водой у меня отношения не сложились.

– В песчаную бурю пришлось бы моментально попрощаться с нашими милыми лошадками, – заметил Ханса с другого бока. – И тогда наши жизни, которые, судя по всему, и так не затянутся, сократились бы втрое.

– Не говори так, Ханса. Я уверен, Острон знает, что делает.

Коротышка промолчал.

Они шли до глубокой ночи, когда небо уже давно покрылось звездами, и копыта лошадей чавкали по грязи. К ночи Хамсин, спавшая у Сунгая на плече, проснулась и отправилась на разведку. Она вернулась спустя час или около того; Сунгай нахмурился, слушая ее.

– Встанем лагерем, – сказал он, – вон там, кажется, я вижу несколько валунов.

Острон возражать ему не стал. Джейфар первым направился к валунам, о которых говорил. Место и вправду было подходящее, четыре или пять здоровых камней лежали полукругом, а между ними была лишь влажная щебенка, ни намека на грязь.

Люди собрали мокрые ветви кустарника, росшего вокруг, и уложили их охапками; Острон был единственным, кто мог поджечь их без особого труда. Когда последняя охапка, у которой уже устроился Сунгай, разгорелась, он опустился рядом с джейфаром, вновь думая о том, что же сейчас делают остальные отряды, заблудившиеся в бескрайней пустыне. И остается лишь надеяться, что орда безумцев сосредоточилась на Одаренных.

Люди в основном молча сидели вокруг костров, лишь изредка негромко переговаривались. К их костру присоединилась привычная компания: Ханса, Улла и Басир, а рядом с Хансой села Лейла. Глянув на нее, Острон снова вспомнил о Сафир. ...Нет, он не должен об этом думать. Если постоянно думать об этом, он расклеится и не сможет... делать то, что должен.

– Сегодня люди слишком устали и напуганы, – негромко сказал Сунгай, оборачиваясь к Острону. – Но завтра придется задержаться для того, чтобы поохотиться.

– Я знаю, – ровным тоном ответил тот. – Конечно, мы будем охотиться. Ты представляешь себе, каким путем мы пойдем, Сунгай?

– Конечно. Тем же самым, – криво усмехнулся джейфар, – каким шли осенью. Мимо храма Шарры. До него еще около семидесяти фарсангов по прямой.

– Больше недели...

– На лошадях быстрее, не забывай.

– Да, но может статься, это не последний ливень.

– Тем лучше, – покачал головой Сунгай. – Ливни задержат безумцев сильнее, чем нас.

– Вокруг Шарры – большая низина, – напомнил Острон, заставив джейфара нахмуриться.

– ...Ты прав.

Они замолчали; глядя в огонь, Острон задумался о своем.

На самом деле, теперь он боялся только одного.

Что в момент, когда наступит пора сражаться с одержимыми, его огонь окажется неподвластен ему. Что снова явится этот человек в сером плаще и...

Белые глаза снились ему во сне.

***

– Если Гайят и не послала нам своего Одаренного, то потоки воды она послала, – вполголоса сообщил Сунгай. – Птицы говорят, одержимые даже немного отстали от нас.

– Хорошо, – кивнул Острон.

Утренний холод пробирал до костей. Третий день отряд шел по сериру, превратившемуся из-за дождей в грязь вперемешку с щебнем. Страх понемногу таял, уступая место бесконечной усталости. До сих пор весна была их главным опекуном и защитником: образовавшиеся из-за ливней потоки воды преграждали путь безумцам, и местами кое-где проросла первая трава, благодаря чему лошади не умрут с голода. Единственным недостатком такой погоды было то, что все они были вечно мокрыми насквозь и сильно мерзли.

Этот день также прошел без приключений; люди молча ехали вперед, иногда пуская лошадей рысью, но в целом стараясь не переутомлять животных. Лошади Острона и Сунгая шли ноздря к ноздре. Джейфар шмыгал носом, предоставив коню самому выбирать дорогу, на плече его дремала Хамсин; Острон угрюмо смотрел перед собой, время от времени поднимая то одну ладонь, то другую, и по его пальцам скользили крошечные огоньки. Сунгай, если и догадывался, отчего нари без конца проверяет, способен ли использовать Дар, то молчал об этом.

– Может быть, Басир тогда был прав, – неожиданно сказал Острон, и пламя на его ладони резко вспыхнуло, тут же погаснув. – Насчет... того, что у темного бога на каждый Дар найдется свой ответ.

– Ты о той твари, что... – Сунгай сглотнул: договаривать ему расхотелось. Острон пожал плечами.

– Да. Я думаю, может быть, если мариды – действительно ответ темного бога на Дар Ансари... хоть и не знаю, почему Басир так решил, – в общем, тогда долгары – ответ на Дар Сирхана. А тот человек... из-за него я не мог управлять собственным Даром.

– ...Как ты их назвал, долгары?

– Он сам себя так назвал.

– Ты что, разговаривал с ним?

– Я думал, он со всеми разговаривал, – немного удивился Острон. Сунгай покачал головой.

– Нет. Я только... в тот раз мне пришлось туго, потому что тьма подействовала на всех животных, которых я привел с собой, и мне надо было как-то удержать их рассудок... но я ничего не слышал, никаких голосов.

Острон пожал плечами.

– Может, это как раз потому, что долгар, по сути, – твоя противоположность. Я... не заметил, чтобы его рот шевелился, когда он говорил.

Джейфар поежился, поправил бурнус.

– Я молю Сирхана о том, чтобы этих... долгаров было не так много.

– Не так много, как маридов, это точно, – буркнул Острон. – И ведь если я слышал о маридах, когда был в Тейшарке, то о долгарах или о... других я ничего не знаю.

Он оглянулся, и между его пальцами снова скользнул огонек.

– Необходимо как можно скорее отыскать остальных Одаренных, – сказал Сунгай. – Если они есть. Вместе мы бы справились.

– Ты прав. Я думаю, как только мы достигнем Ангура, надо будет начать поиски.

– Во имя Сирхана, там у нас будет полно дел. Острон, ты понимаешь? Залман еще стоит, но...

– Когда в последний раз ты получал вести о нем?

Сунгай осекся.

– Три недели назад.

– Даже если Залман еще стоит, – буркнул Острон, – в чем я сомневаюсь и молю Мубаррада, чтобы люди успели бежать оттуда, и не в таком числе, как бежали мы, – необходимо будет его оставить. Мы не сможем удержать этот город, все равно. Лишь на берегах Харрод у нас есть надежда выстоять.

Он вздохнул.

– И не думай, будто я говорю это с легким сердцем. Но я много размышлял об этом... получается, это наш единственный выход, Сунгай. Продержаться на Харрод достаточно времени для того, чтобы собрать отряд из всех шестерых Одаренных.

– ...А потом? – спросил Сунгай. – Ты думал о том, что мы будем делать потом?

Острон кивнул.

– Атаковать.

***

Весна вступала в свои права. Пожалуй, уже много лет не было такой яркой весны, и по вечерам люди, переговариваясь у костров, удивленно качали головами: никто не помнил, чтобы пустыня цвела с такой мощью и силой. Быть может, это что-то значило. Хорошее или плохое – никому не было известно. Возможно, это была последняя весна, а может – наоборот, символ новой эпохи.

Они шли вот уже с неделю, и за это время к ним присоединился еще один маленький отряд, двенадцать конников, также сумевших сбежать с юга. В конце этой недели птицы принесли новости: Залман действительно пал, но большое число людей спаслось, и теперь весь юг Саида заполонен беженцами.

Ливней больше не было. Острон часто поднимал взгляд на небо, пытаясь увидеть хоть тучку; но на небе было лишь солнце, изо дня в день, жаркое, упрямое. У них кончалась вода. Впереди – еще по меньшей мере два дня по каменистому сериру, и лишь потом – оазис, а до Ангура еще добрая неделя пути по Вади-Шараф... хотя, конечно, если ливней не будет, Вади-Шараф пересохнет до конца и не будет представлять собой никаких проблем.

В отличие от орды одержимых, которая, по словам Сунгая, была уже в трех фарсангах от них. За время ливней враги отстали, но теперь стремительно наверстывали упущенное; люди постоянно оглядывались, напряженно всматривались в горизонт.

Пока что ничего.

В тот день с утра небо было точно таким же ясным, как и в другие. Пятьдесят всадников ехали по пустыне, и камушки разлетались из-под копыт лошадей. Они не останавливались до полудня, когда стало слишком жарко, и пришлось устроиться в тени полуразвалившейся скалы, чтобы переждать самое пекло. Тени скала давала едва ли достаточно для того, чтобы скрыть такое количество народа; люди и животные сидели и стояли, тесно прижавшись друг к другу, и в большинстве молчали. Острон оказался между Сунгаем с одной стороны и Лейлой – с другой; на плече джейфара дремала сова, и сам он закрыл глаза, будто спал, а вот девушке было скучно.

– А если они догонят нас? – вполголоса спросила она у Острона. – Что тогда?

– Мы будем сражаться, – недоуменно ответил он.

– То есть, ты хочешь пожертвовать отрядом в пятьдесят человек и самим собой для того, чтобы отвлечь одержимых от других беженцев?

– Ничем я не собираюсь жертвовать.

– Но мы не выстоим против огромной орды безумцев, идиот.

Острон пожал плечами и не ответил.

– Иногда я жалею, что пошла за тобой, – буркнула Лейла.

– Я тебя не звал.

Она рассмеялась.

– Ты до сих пор дуешься на меня из-за Сафир?

– Н-нет.

– Ну и дурак.

– Сафир злится на меня из-за тебя, – сказал Острон. Лейла громко фыркнула.

– Пф-ф, твоя Сафир сейчас далеко. Кто знает, где она?

Он помрачнел.

– А если она погибла? – спросила девушка.

– Если ее не будет в Ангуре, – тихо сказал он, – когда я туда вернусь, я уеду искать ее. Один. И не успокоюсь, пока не найду ее.

– Или ее труп?

– Заткнись, Лейла. Еще одно слово – и ты пожалеешь.

Девушка хмыкнула и замолчала. Раскаленный воздух струился перед ними, и тень скалы понемногу удлинялась: солнце медленно ползло на запад.

– Ладно, извини, – наконец сказала Лейла. – Я надеюсь, она жива. Просто хотела подразнить тебя.

– Это уж слишком, – буркнул Острон, вглядываясь в горизонт. – С такими вещами не шутят.

– Ну, но ты такой смешной, когда речь заходит о ней.

Он ничего не ответил на это. Тишина растекалась по пустыне; ни звука, ни шороха. Люди дремали или просто сидели в тени; ожидание тянулось медленно.

Острон, задумавшись, не сразу заметил, что что-то легло на его плечо; когда глянул направо, с легким удивлением обнаружил, что это голова Лейлы, задремавшей у него под боком.

От ее волос пахло пустыней.

Сунгай поднялся на ноги первым, отряхнулся, расправляя плечи.

– Пора ехать, – позвал он остальных; действительно, жара понемногу спадала. Острон тоже встал, когда Лейла подняла голову, и привычно взглянул на восток.

Пару мгновений он стоял неподвижно, еще не уверенный, правда ли это; сердце пропустило удар.

– По коням, живо! – потом закричал он, резко снявшись с места. – Одержимые на горизонте!

– Во имя Джазари, – воскликнула рядом Лейла; люди засуетились, перепуганно заржали лошади. Не прошло и двух минут, как отряд тронулся в путь.

Острон на этот раз ехал последним, то и дело оглядываясь. Тонкая темная полоса на востоке никуда не исчезала. Это означает, одержимые совсем близко: ведь в этих местах серир уже идет под уклон и в любое мгновение превратится в долину Шараф.

Они скакали галопом не меньше часа, потом Сунгай сделал знак, и лошади перешли на рысь. Необходимо было беречь силы; все прекрасно это понимали. Острон продолжал вертеть головой, а потом обнаружил, что стало как-то темнее.

– Тучи собираются, – сказал ехавший рядом Ханса. – Снова ливень будет.

– Это хорошо... и не очень, – отозвался Острон.

Еще какое-то время они ехали рысью, пока первые тяжелые капли не упали на пыльную землю серира. Всадники, как один, обеспокоенно подняли головы. Почти сразу пригнулись, накидывая бурнусы; один Улла замешкался, и когда грянул ливень, потоки воды буквально ударили ему в лицо. Маарри закашлялся, склонившись.

Острон снова оглянулся назад: теперь это, впрочем, было почти бесполезно, за плотной пеленой ничего было не разглядеть.

По команде Сунгая всадники снова перешли на галоп. Мощные струи дождя обрушивались на их головы; очень быстро серир превратился в каменистую грязь, а потом конские копыта и вовсе начали разбрызгивать большие лужи. Острон по-прежнему ехал позади всех, когда Сунгай, придержав своего коня, оказался рядом.

– У нас проблемы, – крикнул он, пытаясь преодолеть рев стихии. – Шараф затапливает!

– Проклятье, этого я и боялся! – ответил Острон. – Какие варианты?

Сунгай оглянулся.

– Мы почти вплотную подошли к храму Шарры. Мы можем попытаться поискать укрытие в руинах!

– Так и сделаем, значит!

Сунгай пришпорил лошадь; на его плечи возлегла задача вести отряд. В такую бурю ориентироваться в пространстве мог он один. Острон оглянулся снова; ему показалось, что сквозь грохот воды он слышит крики и улюлюканье.

Лошади замедлили бег; как бы их ни понукали всадники, скакать по грязи было непросто. Теперь Острон уже был уверен, что крики ему не мерещатся. Он остановился, оборачиваясь. Даже такой ливень помешает ему лишь немного. Другое дело...

Он уже видел их, мутные пятна в потоках воды, и привычно передернул плечами. Первые бегущие фигуры в лохмотьях действительно вспыхнули, но ненадолго, огонь почти сразу был погашен водой; вспышка повторилась.

А потом он увидел другого всадника. Одержимые остановились, и их движения будто замедлились. Огромная черная лошадь вышла вперед, неся на своей спине человека.