Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 49 страниц)

Одно успокаивает: впереди по-прежнему, как всегда, как всю жизнь, сияет огромное огненное светило.

И только тихие, лукавые шепотки слышны позади.

Вы все равно проиграете.

Нет. Уходи. Тебе не сломить меня! Я слишком давно знаю тебя и твои отродья.

Серая мгла колышется, будто смеясь.

Лучи солнца внезапно кажутся такими далекими и нереальными.

Город наш, вам больше не вернуть его.

Ты лжешь. Нас миллионы. Мы сокрушим тебя, мы вернем себе то, что наше по праву, мы восстановим защиту, и больше ты не обманешь нас.

Тонкие струйки, словно щупальца, пробираются все дальше, все еще на самом краю сознания. Они понемногу захватывают все больше и больше пространства. Солнечный лик по-прежнему ясен, но невыносимо далек и холоден...

Ты умрешь.

...Халик открыл глаза.

– Мерзкая дрянь, – прошептал он одними губами, глядя в серый предутренний сумрак. – Ты нашел способ прокрасться в мои сны. Но ты все лжешь, темный бог. У нас есть надежда. У нас есть надежда...

***

Корабельные мачты расчертили лиловеющее небо тут и там, будто лес; брызги из фонтана Нахаванди летели в спину. Вечер мягко опускался на город, и дневная сутолока порта уже начала затихать, и картины более мирной, чем эта, Острон не видал уже давно. А может быть, просто нежные звуки барбета заставляли реку и закат выглядеть особенно красиво.

Улла, перебиравший струны инструмента, задумчиво смотрел перед собой. День у обоих выдался непростой: с утра Ниаматулла тренировался вместе с остальными новобранцами, тогда как Острон сражался с Халиком, и на этот раз слуга Мубаррада не очень-то сдерживался, заставляя своего ученика использовать новообретенное умение чувствовать соперника по полной. Чувствовать Халика, впрочем, было совсем не так, как одержимых, когда Острон закрывал глаза, ему казалось, что рядом с ним мягко сияет солнечный свет – который, впрочем, иногда приходит в движение, да так стремительно, что Острон все равно едва успевал отражать удары.

Халик выглядел мрачным, будто что-то тревожило его, но Острон не придал особенного значения: действительно, у Халика было очень много забот.

– Что ж, – под конец тренировки сказал он, – вижу, умение чувствовать противника пришло к тебе. Пора, пожалуй, открыть тебе второй секрет.

– Он в том, чтобы уметь двигаться быстро, как колибри? – уныло спросил Острон, изрядно уставший за утро.

– Нет, нет. В том, чтобы подстроиться под противника, – без улыбки ответил Халик. – Ты уже в состоянии чувствовать, что собирается предпринять твой враг. И ты знаешь, что каждый враг чувствуется по-своему. Становясь чем-то вроде его тени, копии, начинаешь не просто предугадывать его движения – повторять их, и поверь, нет ничего сложнее, чем поймать собственную тень.

– Отчего-то я думаю, что с маридами это делать не рекомендуется, – предположил Острон, разглядывая свой ятаган. На тренировках Халик запретил ему пользоваться ятаганом Абу: слишком легкий, поэтому теперь в руке у Острона был самый обычный клинок не очень хорошей ковки, незаточенный – специально для учений.

– И ты прав, – неожиданно согласился слуга Мубаррада. – Но иногда, когда выбора нет, приходится это делать.

Ниаматулла заглянул ближе к вечеру, опасливо оглядываясь; Острон прекрасно знал, что Улла побаивается Сафир и ее гнева, потому сам вышел на улицу, и двое молодых людей пошли бесцельно бродить по городу, болтая.

Прогулка как-то сама собой закончилась на портовой площади, возле фонтана. Улла взялся за барбет, Острон наблюдал за моряками, еще суетившимися у своих кораблей.

– Мечник из меня никакой, – наконец с легкой тоской заметил Улла, опуская руки. Барбет безвольно болтался на его коленях. – Если б драться было так же просто, как играть музыку.

– Каждому свое, – с философским видом сказал Острон. – Я знаю, как драться, но понятия не имею, как играть на барбете. Когда я был ребенком, один старик в нашем племени хотел поучить меня, но через неделю сдался и сказал, что мне верблюд на ухо наступил.

– Угу. А еще ты Одаренный. А я вот, несмотря на то, что маарри, только вчера умудрился чуть не захлебнуться в чашке воды.

– Это как?

– ...Подавился.

Острон невольно фыркнул. Что правда, то правда: за недолгое время знакомства с Ниаматуллой он уже усвоил, что со стихией воды у будущего аскара отношения не задались.

– Ладно еще, в пустыне воды мало, – буркнул Улла. – Утонуть там негде.

Гигантская река, будто насмехаясь, негромко и равномерно плескала волнами о каменный берег. Острону опять подумалось: шестеро Одаренных. Их должно быть шестеро... но пока только двое. Хотя об этом они обычно не говорили, Сунгай как-то намекнул, что рано или поздно придется искать остальных, если сами не найдутся.

А может быть, другие Одаренные тоже где-то рядом, совсем близко, только Дар им еще не открылся? Вдруг Ниаматулла на самом деле – Одаренный?

Подумав об этом, правда, Острон снова фыркнул.

– О, – протянул Ниаматулла, смотревший в другую сторону. – Никак Ханса идет. Его выпустили, значит.

– Небось он страшно разобиделся и ищет нахуду, который бы его увез из Ангура, – пробормотал Острон. – Он с самого начала не больно-то горел желанием состоять в страже Эль Хайрана.

Невысокий марбуд действительно как раз спустился по улице, выходившей на площадь, и заходящее солнце скользнуло по лихо завязанному платку на его густых волосах; ступив на плоские плиты, паренек оглянулся, будто ища кого-то взглядом, заметил Острона и Уллу и пошел к ним.

– Непохоже, чтобы ему был нужен нахуда, – вполголоса сказал Улла. Острон поднял голову. Ниаматулла взял пронзительный, дурно звучащий аккорд. – К нам направляется юный Ханса, – прогнусил он, подражая ритму сказаний, – чтобы сказать что-то важное.

Трям.

– Может, он попрощаться хочет.

– Чтобы попрощаться с великим Остроном, – послушно поправился Улла и снова издал диссонирующее "трям".

– Эй, факел, – окликнул Ханса, оказавшийся в этот момент уже близко. – Я тебе кое-что сказать хотел.

– Так говори, – ответил Острон. Тот с независимым видом сунул большие пальцы рук за пояс. Отвел взгляд.

– В общем, спасибо.

– За что?

– Ну, ты спас Лейлу. Она теперь только о тебе и говорит, дура. А еще тот кудрявый джейфар сказал, что это ты заступился за нас и заявил, что ты нам веришь. Это правда?

– Я верю вам, – кивнул Острон. И улыбнулся. – Иначе ты не пришел бы только для того, чтобы сказать спасибо.

Ханса насупился.

– Я, в общем, еще кое-что хотел сказать, – добавил он. – Ко мне здесь с самого начала отнеслись не очень-то. Если б не Лейла, я бы смотался еще неделю назад. Но я так подумал и решил, что все-таки останусь. Только скажи своему Халику, что плевать я на него хотел!

Острон и Улла рассмеялись.

– Хорошо, что ты с нами, Ханса, – сказал Острон. – Ты здорово сражаешься, лучше меня. Когда мы отправимся на юг, нам каждый боец будет очень нужен.

Все трое невольно повернули головы. Вечерняя мгла уже окутала противоположный берег Харрод, и казалось, что клубы тьмы поднимаются там.

– Да хранят боги Муджаледа, – прошептал Острон, вспоминая о людях, которые все еще сражались где-то там, далеко на юге.

– Значит, ты остаешься со стражами Эль Хайрана, – первым опомнился Улла, посмотрел на Хансу. – Ну, мне кажется, это надо отметить! Пойдемте к старику Максуду.

– Нет-нет, – ужаснулся Острон, – ни капли арака в моем рту больше не будет!

– Дурак, его просто надо разбавлять водой.

– Ни за что, я не буду пить ничего крепче верблюжьего молока.

– Но ты пойдешь, – рассмеялись они. Острон чертыхнулся. На самом деле, настроение у него было хорошее; хотя Ханса еще держался немного отстраненно, Острону он подспудно нравился. "Быть может, именно поэтому я и заступился за них обоих, хотя по-настоящему доверял только Лейле", подумал он.

В "Свече Нари", бывшей "Морской деве", их встречали радостно. Конечно, Ниаматуллу здесь знали все, потому что до недавнего времени он каждый вечер играл на барбете. Острон немного растерялся, когда обнаружил, что его тоже узнают. Уллу хлопали по плечам, и одна из женщин, разносящих выпивку, рассмеялась ему:

– Что, хитрец, присоединился к страже Эль Хайрана только для того, чтобы завести дружбу с самим Одаренным Мубаррада?

– Неправда, – бодро ответил Улла, – я действительно отправлюсь на войну, Алия, и будь уверена, сочиню много отличных сказаний о битве за Тейшарк!

– Да конечно, конечно. Кстати, – она подмигнула Острону, – а подружка у нашего героя есть?

Острон смутился и почувствовал, что краснеет; на его счастье, в "Свече Нари" было достаточно темно.

– Есть, и не одна, – невозмутимо сообщил Ниаматулла, – но ты не беспокойся, после битвы за Тейшарк у него их будет сотня!

– Улла, – прошипел Острон, пихнув друга в бок. Ханса тем временем отыскал незанятый столик и плюхнулся на подушку.

– Бутыль арака и три пиалы, милая, – улыбнулся Улла, пихая Острона в ответ. Острон хотел было добавить "и молока", но передумал. Они уселись по обе стороны от Хансы, и Улла с восторгом спросил:

– А ты опять подожжешь пиалу с араком, а?

– Нет, – сердито ответил Острон. – Я же сказал, я не буду пить арак.

– Ну, а мою пиалу с араком подожжешь?

– Если и подожгу, то не смей пить. Других людей мой огонь обжигает.

– Вот здорово, да? – обратился к Хансе кудрявый маарри. – Я бы хотел быть Одаренным. Этим девчонкам, – он кивнул в сторону шушукавшихся у стойки Максуда девиц, – только скажи, что ты Одаренный, и можешь смело считать их всех своими подружками.

– Глупости, – негромко ответил Ханса. – Я думаю, Дар – это по-своему и проклятье. Как тебе, факел, чувствуешь ответственность за жизни миллионов на своих плечах?

– ...Иногда, – сказал Острон. – Когда я был маленьким и мечтал оказаться Одаренным, все представлялось как-то иначе.

– Но девчонки-то в твоих мечтах были?!

– Когда мне было двенадцать – нет!

– Кстати о девчонках, – Ханса ухмыльнулся. – Лейла теперь от тебя не отстанет, ты знаешь?

– П-почему, что я ей сделал?

– Ты и вправду такой дурак или только притворяешься, а, факел?

Подошедшая в этот момент к их столику девушка смешливо сбила платок с головы Хансы и почти пропела:

– Может, и дурак, зато он Одаренный, коротышка.

– Сама ты!.. – обиделся марбуд, хватая свалившийся платок. Улла уже разливал арак по пиалам. Острон обнаружил, что он льет в три чашки, и замахал руками:

– Я не буду, не буду!

– Между прочим, мне всего семнадцать, – не унимался Ханса, – я еще вырасту!

– Я тебе налью капельку арака и чашку воды, – гоготал Улла.

– А мне не разбавляй, – сердито сказал марбуд.

– Чего-чего, семнадцатилетний, воду тебе араком не разбавлять?

– Арак водой!..

В результате короткой драчки пиалы перепутались; Острон осторожно понюхал содержимое своей. Анис, как он есть. ...Ну ладно, он будет пить маленькими глоточками и по чуть-чуть. Тем временем будущий аскар уже успел опорожнить свою пиалу, а марбуд сердито морщился, нюхая свою.

– Даже моя мамка пила неразбавленный, – буркнул он, но все-таки выпил. Острон тоже сделал глоток и спросил:

– А вы с Лейлой и вправду не родственники?

– Да нет же, – отозвался Ханса. – Просто росли в одной банде, вот и все. ...Ну, ты же знаешь, что мы разбойники... были ими.

– Если тебе всего семнадцать, – задумался Острон, – и Лейла выглядит моей ровесницей, то с какого же возраста вы были в банде?..

– С рождения, – Ханса пожал плечами и отвел взгляд. – А ты как думаешь, олух, если у человека, живущего разбоем, рождается ребенок, этот человек сразу же вернется в город, осядет там и будет жить честной жизнью?

– Ну... но...

– Лейла – атаманова дочка, – фыркнул тот. – И мать ее была в банде, я ее очень хорошо помню. Когда атамана Хулафу пристрелили в драке, именно госпожа Амир стала атаманшей. Суровая была женщина, Лейла сильно на нее похожа.

Острон с Ниаматуллой переглянулись и усиленно закивали друг другу.

– А ты? – спросил Улла. – Ведь, наверное, такие, как вы, редкость?

– Редкость, – пробормотал Ханса, наливая себе еще арака. – Ха. Банда у нас была большая, и в ней было целых четыре женщины. Афанди подобрала меня в оазисе.

– Подобрала?

– Ну да, – Ханса пожал плечами. – Мои настоящие родители бросили меня. Я не знаю, кто они были. Афанди, в общем, была добрая. Жаль, ее зарезали свои же два с лишним года назад. Если б она была жива, я бы не ушел от них.

Они замолчали. Острон, задумавшись, хлебнул из своей пиалы.

– Ну, теперь ты среди стражей Эль Хайрана, – немного неловко сказал Ниаматулла. – Я где-то слышал, что Эль Хайран оставляет в душе побывавшего там свой след.

– Оставляет, – кивнул Острон.

***

Они возвращались в казармы за полночь; Улла с ними не пошел, направился домой, беспечно насвистывая. Конечно, ему-то что... Ханса и Острон заговорщически переглянулись, стоя перед дверью. В окнах не было ни намека на свет.

– Представь, открываем мы дверь, а там она с половником нас ждет, – прошептал Ханса. Острон задумался.

– Ну, я могу попробовать применить ту технику, которой меня учил Халик.

– Ты же не в бою.

– Ну и что.

Он сосредоточился, но ничего не почувствовал. Собственно говоря, самыми сильными ощущениями были анисовый вкус арака во рту и подозрительная легкость в ногах.

– Должно быть чисто, – сказал он. – Я первый, если что. Мне уже прилетало, я опытный.

Ханса с готовностью пропустил его. Острон открыл дверь и скользнул в темный зал. Глаза к темноте привыкли не сразу; Ханса успел зайти и закрыть дверь за собой, и тут они услышали голос:

– Так-так, два отважных стража Эль Хайрана пытаются проскользнуть незамеченными мимо женщины.

Острон едва не подпрыгнул, но потом сообразил, что голос принадлежит Сунгаю.

– Ты напугал прямо, – выдохнул он. – Сафир спит?

– Откуда я знаю, – фыркнул джейфар; теперь, когда их глаза понемногу начинали видеть, они разглядели его силуэт на подушках у столика. – Они с Лейлой сегодня крупно повздорили, и Сафир весь вечер просидела в комнате.

– А ты что здесь делаешь, Сунгай? – спросил Острон. – Уже поздно, почему ты не спишь?

– Я жду Хамсин, – ответил тот. – Вижу, ты нашел общий язык с юным разбойником.

– Я не разбойник, – заявил Ханса. – Еще раз меня так назовешь – пожалеешь.

– Ну-ну. Ладно, ступайте спать. Кстати, Острон, ты ведь ничего не поджег сегодня?

– Нет, – торопливо отозвался Острон уже на полпути к лестнице. – Мне кажется, или ты чем-то встревожен, Сунгай?

Джейфар негромко рассмеялся.

– Да, тренировки с Халиком тебе точно идут на пользу. Ты почуял мое беспокойство, верно?

– Что-то случилось?

– Ничего... или почти ничего. Сегодня вечером прилетела одна птица. Я велел им приносить мне вести о южной части Саида, – серьезно сказал Сунгай. – Эта сипуха принесла мне известие о том, что серединные посты пали, и все бойцы, несшие на них караул, были вынуждены отступить в Залман.

– Боги, – прошептал Острон, резко остановившись; Ханса врезался в него. – А Муджалед? Ты не знаешь о нем? Муджалед жив?

– Не знаю, Острон. Ничего больше не знаю.

Острон поднялся к себе в полной растерянности. Мысли бродили туда и обратно без всякого порядка. Мубаррад милостивый, и это когда стена Эль Хайрана почти уничтожена, когда безумцы безнаказанно шляются по Саиду, он, Одаренный, сидит себе в полной безопасности в Ангуре, пьянствует с друзьями!..

Когда он мог бы воевать вместе с Муджаледом, Замилем и тысячами других людей, которые теперь заперты в западной твердыне.

Он улегся на кровать, но был уверен, что не уснет, все думал: что же скажет Халик, когда вести дойдут до него? Быть может, хотя бы один отряд отправится на юг раньше намеченного срока? Быть может...

Как он задремал, он и сам не заметил.

...Утро было тихое.

Сунгай уже ушел; Хамсин спала на спинке его кровати. Ни намека ни на Сафир, ни на ее гнев не было; Острон поначалу вздохнул с облегчением. Значит, обошлось?..

Сафир была внизу. Она стояла посреди пуфиков, одетая в широкие штаны и рубашку, и заплетала себе косу; Острон остановился на лестнице и залюбовался ею, благо она его еще не увидела. Тонкие пальцы сноровисто перекидывали прядки темных волос туда и обратно, и время от времени девушка дергала локтем. Лук со спущенной тетивой лежал рядом на пуфике: Сафир собиралась уходить на тренировки, на которых уже она обучала новобранцев вместе с несколькими другими воинами.

Задумавшись, он сделал еще один шаг, который она услышала, обернулась и молча посмотрела на него. Острону показалось, что под ее глазами залегли тени, будто Сафир не спала добрую половину ночи. Мягкий солнечный свет, проникая в окно, падал на ее лицо и вызолотил его. У нее были слегка неправильные черты, но это не делало ее менее симпатичной, скорее наоборот.

– Чего уставился? – хмуро спросила девушка. Острон немного растерялся: знала она о том, что он вчера был в кабаке, или нет, но выглядела она рассерженной.

– Н-ничего, – брякнул он, – просто ты очень красивая.

– Да конечно, – буркнула Сафир и завязала кончик косы лентой. – Служанкам в трактире рассказывай байки.

Схватив лук, она буквально вылетела из комнаты; Острон недоуменно смотрел ей вслед.

***

Дурное настроение Сафир ровной полосой окрасило в серый цвет два последующих дня. С Остроном она почти не разговаривала; в тот вечер, к тому же, когда они с Сунгаем пили чай в зале, к ним присоединилась Лейла. Она уже вполне оправилась от раны, нанесенной маридом, хоть и была чуть бледновата, и Острон обнаружил, что в ее отношении к нему действительно что-то поменялось.

Что-то кардинально поменялось.

За весь вечер Лейла только два раза назвала его идиотом. Сунгай и Острон большую часть времени вовсе молчали: говорила в основном девушка. Острон то и дело краснел, вспоминая то, что случилось после нападения одержимых. Тут еще как раз вернулась с тренировок Сафир, обнаружила их сидящими втроем, как-то странно помрачнела и почти бегом поднялась по лестнице, не сказав ни слова. Сунгай только усмехнулся; Лейла не обратила внимания.

Острон поймал ее только на следующее утро, заглянул в ее глаза и спросил:

– Сафир, я что-то сделал не так?

– Ничего, – бросила девушка, отворачиваясь.

– Но я не могу смотреть, как ты злишься на меня...

– Неужели! А я думала, как у тебя хватило наглости еще спрашивать меня, – выкрикнула Сафир и почти выбежала на улицу. Тогда лишь Острону пришло в голову, не могла ли она откуда-нибудь узнать о... но ведь не могла же?.. Только трупы одержимых да, быть может, Хамсин были свидетелями, но Хамсин могла рассказать только Сунгаю, а Острону не верилось, что Сунгай проболтался бы Сафир. И вообще, это произошло без его, Острона, согласия. И...

Неделю спустя Острону стало не до того. Халик собрал всех стражей Эль Хайрана на портовой площади, – теперь они там с трудом умещались, и еще больше того, насколько знал Острон, было людей в лагере за городом, – и объявил:

– Настало время отправляться в путь, бойцы Эль Хайрана. Как было решено, с завтрашнего дня корабли начнут перевозить людей на южный берег, где мы временно встанем лагерем вокруг ахада Дарваза. Ваши командиры распределят вас по отрядам. Как только последний страж окажется на южном берегу, мы выйдем в поход. На Тейшарк!

– На Тейшарк! – подхватили люди, в глазах которых полыхала решимость: час пробил, и неопределенность ожидания закончилась.

Острон с некоторым трудом пробился к Халику после этого и взволнованно спросил:

– Халик, а мы...

– Вы переправитесь первыми, – сказал слуга Мубаррада. – Ты и Сунгай.

– А Сафир тоже?..

Только тогда карие глаза Халика внимательно посмотрели на Острона; здоровяк, казалось, задумался.

– Вообще-то Усман назначил ее командиром джунгана лучников, – наконец сказал он. – Но, я так понимаю, ты хочешь, чтобы она осталась в городе.

– Я много думал об этом, – пробормотал Острон, отвел взгляд: на самом деле он вообще много думал о Сафир за прошедшую неделю. – Дядя говорит, что она имеет полное право сражаться: одержимые перебили всех ее родных. Но Сафир и дядя – мои единственные родные... и мне очень не хочется, чтобы они подвергались такой опасности.

Халик вздохнул.

– Господин Мансур и так остается в Ангуре, – сказал он. – Мы попросили его, если что, встать во главе защитников города. Он нехотя, но согласился. А что касается Сафир... я думаю, лучше тебе самому поговорить с ней. Если она останется – полагаю, ее сотню возглавит кто-нибудь другой.

– Хорошо, – уныло ответил Острон, – я... поговорю.

Легко сказать – но как трудно сделать! Он собирался с духом до самого вечера. Он почти слышал ее гневные крики. К тому же, Сафир и так злится на него.

Но одна мысль о том, что она будет сражаться, пугала Острона. А если ее ранят? В таком огромном войске, – Сунгай позавчера говорил, что только в лагере под Суманом уже почти двадцать тысяч человек, а есть еще один, чуть поменьше, с востока, и в самом городе расквартирован десятитысячный тумен, – будет непросто постоянно держать ее на виду. К тому же, он, Острон, пойдет впереди с пехотой, а Сафир останется в тылу, – но если... если... бесконечные, пугающие "если".

И в конце концов, это войско. Пусть до того Сафир сражалась вместе с ними, тогда это была необходимость – для того, чтобы выжить. А теперь у нее есть возможность остаться в безопасном городе.

За ужином дядя Мансур и Сунгай без конца обсуждали грядущий поход, отчего Острону только делалось тошно. Хотя бы Лейла на этот раз отвлеклась на Хансу, который ее дразнил чем-то, – Острон не вслушивался в их перебранку. Сафир закончила есть быстрее всех и ушла к себе.

Надо было бы идти в тот момент, когда все еще были внизу, но Острон слишком долго собирался с духом, и в итоге обнаружил, что в зале остались только дядя и Сунгай. Только если он не поговорит с ней сегодня вечером, времени завтра уже не будет: первый отряд, в котором состояли и Одаренные, отправлялся утром.

"Это последний шанс", подумал Острон и медленно поднялся с места. Постоял немножко, оглядываясь. "Сейчас или никогда".

Ноги были словно налиты свинцом. Он поднялся по лестнице и подошел к двери комнаты девушек. Поднял руку. Опустил.

"Я должен это сделать".

Тяжко вздохнув, Острон все-таки снова вскинул кулак и негромко постучал.

Дверь открылась не сразу; на пороге стояла Лейла, и ее тяжелая каштановая коса свисала с одного плеча.

– А, Острон, – почти пропела она. – Тебе что-то нужно?

– С-сафир здесь?

Лейла оглянулась.

– Нет, – радостно сообщила девушка. – Зачем тебе Сафир?

– Нужно поговорить, – буркнул Острон. – Я ведь завтра утром уже отправляюсь на южный берег.

– Кстати, да, – Лейла дернула себя за косу. – А со мной попрощаться ты не хотел?

– Завтра утром, – он отвернулся и почти побежал назад, вниз по лестнице. Может быть, она на кухне?

На кухне сидел Ханса и доедал оставшуюся от ужина курицу. Сафир не было.

Тогда остается только внутренний двор.

Острон вышел на терракотовую плитку двора и огляделся. Поначалу ему показалось, что и здесь ее нет, но потом он углядел кончик рубашки за старым деревом.

Мгновенная робость охватила его, но он собрался с силами и подошел к дереву. Сафир сидела прямо на земле, уперевшись в ствол спиной, и теребила пальцами кончик своей косы.

– Сафир, – неуверенно окликнул Острон, остановившись чуть поодаль. Она не подняла головы.

– Что тебе надо? Уходи.

– Но я хотел поговорить с тобой...

– Нам не о чем разговаривать.

Он вздохнул, опустил взгляд.

– Я завтра утром ухожу, Сафир. Лучники отправятся одними из последних.

– Ну и прекрасно. Или, может, ты расстраиваешься, что Лейла среди лучников?

– Я... мне... причем тут Лейла?

– А, я поняла, – в голосе девушки скользнули легкие истерические нотки. – Ты пришел, чтобы просить меня остаться в городе. Верно? Чтоб я больше не мешалась тебе.

– С-сафир, я...

– Так ведь?

Острон опустился на землю рядом с ней и все-таки успел заглянуть ей в лицо, хотя она резко отвернулась; щеки у нее были мокрые.

– Ты плачешь? Из-за меня?

– Уходи немедленно и оставь меня в покое! – она уже явственно всхлипывала. – Иди к своей Лейле, и не беспокойся, я вам больше не помешаю!

– Но между мной и Лейлой ничего нет! – в панике воскликнул он.

– Да? А она сказала, что вы целовались!

Острон опешил. Этого он ожидал меньше всего. Плечи Сафир судорожно тряслись, на светлую ткань ее шаровар быстро капали прозрачные капельки слез.

– Н-ну, – обреченно признался он, – она поцеловала меня, но я клянусь тебе, я не...

– А что вы делали в том квартале вдвоем? Небось искали уединенное местечко?

Щеки у него зарделись.

– Тот человек приставал к ней, – тем не менее сказал он, хоть и не надеялся, что Сафир поверит и успокоится. – Лейла буквально силой потащила меня с собой, она просто хотела, чтобы он отвязался от нее...

– И ты пошел!

– Но я ведь не собирался с ней... целоваться, – возразил Острон. Сафир отодвинулась от него, поджала ноги. Ему было стыдно.

– Ты можешь себе представить, что я чувствовала, когда она сказала, что...

– Сафир, прости! Я... я должен был сразу все рассказать тебе, – покаянно пробормотал он, – сам. Я повел себя, как идиот... но я клянусь тебе, мне плевать на Лейлу, и... в общем... я действительно хотел, чтобы ты осталась в городе, Сафир.

– Я так и знала!..

– Потому что если с тобой что-то случится, я этого не перенесу, – добавил Острон. – Мне кажется, я сойду с ума. Поэтому... поэтому я думал, что мне будет легче отправиться в поход, зная, что ты в безопасности.

– Я ни за что не останусь в городе, – чуть успокоившись, ответила она. – Во-первых, я, между прочим, командир целого джунгана! А во-вторых, даже не надейся, что я позволю этой разбойнице беспрепятственно увиваться вокруг тебя!..

– Н-но она же будет с другими лучниками, Сафир, и...

– Я как подумаю, – добавила она, перебив его, – что эта дрянь целовала тебя, а я!.. А я – нет...

Под деревом воцарилось молчание. Сафир замерла, распахнув глаза; теплая рука легла на ее плечо. Она еще немножко отодвинулась, но Острон уже поймал ее, и его пальцы скользнули по ее мокрой щеке.

– Острон... – только успела прошептать она; впрочем, что там она хотела сказать, Сафир уже не помнила. Дерево мягко обронило пожелтевший листок точно на его макушку.

– А ты ей скажи, – его глаза потемнели и были так близко, что она могла рассмотреть каждую иголочку беснующейся зелени, – что я целовал тебя много раз.

Сумерки накрыли собой взволнованный город; во дворике стояла тишина. Спустя полчаса туда вышел Сунгай, чтобы выпустить Хамсин; сова улетела, не издав ни звука, а джейфар весело ухмыльнулся и безмолвно ушел прочь.

***

Наутро в порту было столпотворение. Казалось, весь город пришел на площадь, чтобы проводить воинов в путь; хотя в путь отправлялись лишь первые отряды, и Ангуру еще предстояло провожать солдат неделю, не меньше.

Острон и Сунгай, как Одаренные, занимали совершенно особое место в войске. Формально под командованием каждого из них, – об этом Острон узнал лишь сегодня утром и страшно удивился, – находился целый тумен. На самом деле, как пояснил ему джейфар, управлять они ничем не будут, они – что-то вроде символа, знамени. Это Острона немного успокоило: стоило ему представить, что придется отдавать какие-то приказы десяти тысячам человек, как у него начинала кружиться голова.

Помимо них, на белокрылом самбуке с алым флагом (Острон не удивился, когда обнаружил, что это корабль нахуды Дагмана) в путь отправлялись еще без малого пятьдесят солдат. Восемь других кораблей должны были выйти из порта вместе с ними. Когда Острон пришел на пристань, Сунгай уже сидел на одном из ящиков, сложив руки на груди, и смотрел на реку; нахуда Дагман о чем-то разговаривал с высоким человеком в цветастом халате, в котором он сразу узнал Абу Кабила.

Его провожали, конечно. Сафир, с лица которой в то утро почти не сходила улыбка, шла вместе с ним, держа его под руку; дядя Мансур вышагивал с важностью старейшины и каменным лицом, но Острон знал, что в глубине души дядя гордится им. На плечах старика лежал расшитый бишт, и хадир его был новеньким: конечно, как только Халик (в числе последних) переправится на южный берег Харрод, дядя Мансур возглавит охрану Ангура.

Солнце заливало золотом портовую площадь, освещая тысячи людских голов. Ясно блестели шлемы солдат, на ветру полоскали разноцветные знамена. Острон подошел к Сунгаю и остановился. Джейфар рассеянно кивнул ему.

– Мы с тобой впервые расстаемся надолго, племянник, – глухо сказал дядя, отводя взгляд. – Если будет на то воля богов, увидимся снова только весной. Я был тебе вместо отца эти двадцать с лишним лет... быть может, чему-то я не научил тебя, но я надеюсь...

– Дядя, – растроганно улыбнулся Острон. – Ты как будто навсегда со мной прощаешься.

Дядя Мансур нахмурился и все-таки взглянул в лицо племяннику.

– Кто знает, – строго произнес он. – ...Я надеюсь, ты не опозоришь наш род, Острон. Помни о том, кто был нашим предком.

– Я тебе обещаю, – посерьезнел парень, – я буду сражаться не хуже, чем Эль Масуди.

Сафир сдавленно хихикнула сбоку.

– Присматривай за Сафир, – добавил дядя, зыркнув на нее; девушка стихла. – Я также надеюсь еще погулять на вашей свадьбе.

Острон подавился; дядя Мансур, ухмыльнувшись в бороду, хлопнул его по плечу и пошел прочь.

Какое-то время Острон и Сафир молчали, все еще держась за руки. Людской гомон наполнял собой площадь, и бойцы, которые должны были отправиться на одном корабле с Остроном, подходили к сходням, возле которых продолжали разговаривать нахуда Дагман и Абу. Он заприметил кудрявую шевелюру Ниаматуллы; за спиной будущий аскар, конечно, волок барбет, аккуратно завернутый в ткань и привязанный к вещевому мешку. С другой стороны посреди людей показался Ханса, о чем-то споривший с Лейлой. Девушка бросила на Острона темный взгляд и отвернулась; он смутился и опустил голову. Сафир смотрела на него снизу вверх.

– Мой дау отправляется через четыре дня, – негромко сказала она. – И даже не надейся, что я на него не сяду. Сам темный бог не остановит меня.

– Хорошо, – мягко ответил Острон и пожал ее руку. – Только будь благоразумной и береги себя.

Тут он заметил голову Халика, предсказуемо возвышавшегося над всеми остальными; перед слугой Мубаррада с почтением расступались люди, и он быстро оказался рядом с Остроном.

– Все готовы? – спросил он, оглядывая собравшихся.

– Мои сорок восемь пассажиров на месте, – ответил ему нахуда Дагман. Халик кивнул.

– Можно начинать. Острон, Сунгай, – джейфар встал; Острон выпрямился. Сафир по-прежнему держала его за руку. – В мое отсутствие за главных в лагере будете вы двое.

Они кивнули; Халик оглянулся и зычно крикнул:

– Поднимите флаги! Первый отряд уходит!

Люди на площади закричали. Тысячи глаз смотрели на них; Острон почувствовал, как замирает в груди, под кольчугой, сердце. Сунгай первым вскинул правую руку, ухмыльнулся и легко взбежал по сходням.