Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)

– Кратчайший путь я знаю отсюда. Как мы доберемся до этой точки, меня не волнует, я только поведу вас дальше.

Острон и Сунгай переглянулись. Нари медленно покачал головой.

– Я не думаю, – осторожно заметил он, – что это хорошая идея – идти через руины Тейшарка... Возможно, лучше сделать небольшой крюк и пересечь стену Эль Хайрана в другом месте.

– Обогнуть их? – уточнил Исан. – ...Да, я вижу, это логично. В руинах могут быть по-прежнему размещены крупные отряды слуг Асвада. Хорошо, можно обогнуть, неважно.

– А как же Мазрим Хадда? – вспомнил Острон. – Ведь нам придется пересечь ее...

– Мазрим Хадда начинается примерно здесь, – Исан указал на карте ничем не примечательное место к западу от Тейшарка, – и заканчивается тут. Насколько я знаю, это своеобразная защита от воинов Тейшарка, в былые времена, когда Асвад был значительно слабее, они иногда устраивали набеги и доходили до самых гор, уничтожали поселения слуг Асвада. Проще всего обогнуть пропасть с восточного края.

И тогда они условились, что направятся восточной дорогой, как можно ближе к берегу Внутреннего моря, с той стороны и обойдут Тейшарк. Сунгай признался, что бывал в тех местах всего лишь пару раз, но все равно согласился вести отряд. И теперь он ехал, глядя перед собой, а Хамсин снова улетела на разведку.

Серое небо тускло озаряло их призрачным светом.

***

Зал трактира был окутан приятным полумраком: добрая половина свечей в чашках была погашена, и горели только некоторые, освещая силуэты посетителей. Кто-то сидел за столиками, кто-то ходил туда и обратно, но он не слышал их голосов, ничего, в ушах стояла абсолютная тишина. Это отчего-то не удивило его, будто так и было надо.

Он сидел один и знал, что сидит на мягкой подушке, а поверхность столика, должно быть, наощупь чуть шершавая и теплая, но ощущений никаких не было. Перед ним стояла пиала, в которой, наверное, был арак. Все это было так хорошо знакомо и привычно и не вызывало у него никаких вопросов. Так и надо.

А потом чья-то тень скользнула мимо него сзади, и за его столик опустился другой посетитель; он поднял взгляд и обомлел.

Красивее женщин он еще не видел за всю свою жизнь, наверное, сколько бы ни скитался по Саиду, а скитался немало. У нее были большие и выразительные черные глаза. Она была одета в роскошное шелковое платье, а на ее голове лежал украшенный золотыми монетками платок, похожий на мауд маарри, только куда нарядней. Из-под платка виднелись ее распущенные гладкие волосы.

Он хотел что-то сказать ей, должен был сказать: он никогда не лез в карман за словом, особенно если перед ним была красивая женщина, но отчего-то время шло, а он сидел, смотрел на ее пухлые ярко-алые губы и молчал.

До чего же ты смешон, вдруг сказала она... нет, не сказала: губы ее не шевелились, и голос был бестелесным, звучал сразу в его сознании, минуя уши. Он напрягся, чувствуя уже, что что-то не так, но еще не понимая, что именно. В былые времена Одаренные шести богов имели право владеть любой понравившейся женщиной, а теперь ты хочешь получить одну и не смеешь даже предъявить свое право на нее.

– Не знаю, кто тебе такое нарассказывал про былые времена, – осторожно ответил Элизбар, – но я тебе скажу, женщины – это не вещи, чтобы владеть ими. А что до моих отношений с Лейлой, они тебя не касаются. Кто ты вообще такая?

Смех. Только лицо этой женщины осталось неподвижным, и черные глаза по-прежнему без улыбки смотрели на него. Элизбар почувствовал себя так, будто что-то должен срочно вспомнить и не может.

Как на подбор, снова прозвучал бесплотный голос, один глупее другого. И ты ничем не лучше, Одаренный Ансари. Как будто вы сможете одолеть темного бога!

Он окаменел.

Вы будете уничтожены, добавил голос. По одному, сначала мои слуги перебьют всех, кто близок вам, и эту женщину тоже. Я позабочусь о том, чтобы она погибла на твоих глазах, чтоб ты до самого последнего момента мог видеть ту, которую так желаешь получить. А потом я доберусь и до вас. ...Да, быть может, ты предпочтешь убить ее собственными руками, Одаренный Ансари?

– Заткнись, – чувствуя, как гнев охватывает его, выдохнул Элизбар. – Заткнись и убирайся. Что бы ты ни говорил мне, я не поддамся тебе. И не надейся, что я позволю тебе причинить ей вред. Никогда!

Что это, ты напуган? Голос стал вкрадчивым. Давай, Одаренный Ансари, проснись в холодном поту, помни: все вы уязвимы перед темным богом, все рано или поздно подчинитесь моей воле.

Фигура женщины по-прежнему сидела перед ним, но застыла, словно статуя: это была не настоящая женщина, и Элизбар уже знал. Это сон. Всего лишь сон... надо проснуться. Надо...

Он отчаянно попытался встать с места, убежать прочь; ноги не слушались его, да и были они вообще?.. Он не ощущал своего тела. Тихий смех снова звучал в голове, холодный смех существа, которое не было ни мужчиной, ни женщиной, бесплотного духа, но тем не менее опасного.

Быть может, именно острое чувство опасности, вспыхнувшее в нем, и сыграло свою роль: Элизбар резко дернулся и открыл глаза, стукнувшись обо что-то локтем.

Вокруг стояла тишина, но совсем не такая пугающая, как во сне. Еле слышно шебуршал ветер, гонявший по хамаде песок и мелкие камушки, и изредка разносился по пустыне треск не выдержавших сильного перепада температуры скал. То переступит с ноги на ногу сонная лошадь, то пошевелится во сне кто-то из людей; свои звуки издавало и пламя, которому сидевший на карауле Острон скармливал сухие веточки горады.

Они вставали лагерем уже в пятый раз, за это время успев проехать немалое расстояние по южной части Саида, омертвелой и пугающей; несколько раз на них нападали одержимые, но все это были жалкие небольшие кучки безумцев, не идущие ни в какое сравнение с той толпой их, которую они разбили в первый же день. Ни единого марида, не говоря уж о долгарах, с ними не было. Сунгай как-то высказал опасение, что слуги темного бога еще покажут себя, заманив Одаренных вглубь подвластных им земель, туда, где влияние их господина сильнее.

Элизбар, которому стало холодно, приподнялся на своем месте и оглянулся. Все было спокойно; еще шестеро стражей из числа подчиненных Алии несли караул на краю лагеря, как и договаривались: шесть-восемь обычных воинов стоят на страже вокруг стоянки, а один из пятерых Одаренных непременно сидит у костра. Острон и Сунгай обычно оставались сидеть в одиночку, тогда как с остальными обычно сидел или Исан, чувствующий врага на расстоянии, или один из двоих Северных стражей, у которых был талант чуять маридов.

Острон заметил движение в стороне от костра и повернул голову. Элизбар поежился, потом все же встал и подошел к молодому нари, понимая, что должен рассказать о своем сне.

– Все в порядке? – тот будто почувствовал неладное.

– Он разговаривал со мной во сне, – хрипло ответил ассахан. Пламя испускало приятное живое тепло, согревая его, и понемногу становилось как-то легче.

Острон нахмурился, глядя на танцующие язычки огня.

– Теперь и ты... – пробормотал он. – Остался один лишь Ханса. Боги милостивые... он действительно обратил на нас все свое внимание. Боюсь, дальше будет только хуже.

Элизбар настороженно оглянулся.

– Даже мы, Одаренные, можем слышать его. Острон, не значит ли это, что другие в еще большей опасности?

Тишина. Смуглое лицо Острона потемнело, и свет костра заливал его щеки темно-багровым.

– Возможно, – глухо сказал он. – Но ведь все мы знали, на что идем.

Взгляд Элизбара отыскал Сафир, спавшую неподалеку от костра головой на снятом с лошади седле. Если с этой женщиной что-нибудь случится...

Он совсем не был уверен, что Острон справится с этим.

***

Сухой холодный ветер поднялся рано утром и с рассветом стал теплеть, пока совсем не раскалился, и лошади то и дело недовольно фыркали, когда опять ветром поднимало песок и швыряло в глаза путникам. Хамада тянулась на протяжении нескольких сотен фарсангов, и за все это время им не встретилось ни единого безумца; Сунгай становился все беспокойней и беспокойней, мрачно хмурился по вечерам, то и дело отправлял Хамсин на разведку, потом к нему стали иногда прилетать и другие птицы, то ли спасенные им от воли темного бога, то ли уцелевшие в захваченном врагом южном Саиде.

То утро ничем не отличалось от трех предыдущих, восходящее солнце окрасило выщербленные камни во все оттенки красного, и конские копыта звонко цокали по хамаде, когда отряд снова тронулся в путь. У Острона под глазами залегли глубокие тени: этой ночью он очень дурно спал, ворочался во сне и поднялся задолго до рассвета. Элизбар, косившийся на него, был уверен: темный бог говорил с нари, но о чем, он не знал. Хмурым был и Сунгай, но Сунгай всегда в последнее время хмурился, и не поймешь, то ли опять ему снится пугающий козодой с бездонными черными глазами, то ли просто джейфар нервничает из-за предстоящих опасностей. Северные стражи были с вечера будто встревожены чем-то, все переговаривались друг с другом, но никто Одаренным ничего не сказал, и Острон решил, что это их дело, не стал их спрашивать. Алия наутро оседлала своего жеребца, как обычно, и ее длинное лицо было похоже на лицо каменной статуи, – пока она не закрыла его маудом, оставив одни глаза. Леарза ехал рядом с Бел-Хаддатом и вполголоса переговаривался с ним о чем-то, скорее всего, о клинках: ведь Ворон по-прежнему обучал молодого китаба фехтовать. У самого Бел-Хаддата, между прочим, на поясе теперь помимо привычной уже кваддары висел и ятаган, и Острон лично убедился, что верхом на лошади тот предпочитает использовать кривой меч, которым так удобно рубить из седла.

Первым это заметил Абу Кабил, с самого утра ехидным взглядом (будто отыскивая жертву для шутки) обводивший своих спутников, пришпорил своего коня и поравнялся с Алией; та не посмотрела на него, надменно сощурила глаза.

– Эй, да Северных стражей убыло, верно? – окликнул ее Абу. – Никак кому-то из вас приснился дурной сон?

– Заткнись, – огрызнулась Алия, и только теперь стало заметно, что она мрачнее обычного. – Хашид ушел с честью!

Эти слова, впрочем, немедленно привлекли внимание остальных, и Острон резко обернулся на женщину.

– Мубаррад! – воскликнул он, потом наспех пересчитал конников: и действительно, теперь их было лишь тридцать девять, не считая самой Алии. – Отчего ты не сказала нам?

– Ни к чему вас тревожить этим, – гордо отозвалась она и еще будто выпрямилась, хотя и так сидела на лошади прямо. – Мы в состоянии сами разобраться.

Острон нахмурил брови.

– Алия, – строго сказал он, – мы должны знать об этом, это важно! Впредь, пожалуйста, сообщайте нам, если...

– Да, – резко произнесла Алия и отвела глаза. С этим ее взгляд наткнулся на Абу, по-прежнему ехавшего рядом. Она ничего ему не сказала, фыркнула и отвернулась в другую сторону.

– А как ваш закон велит, – спросил Абу, – после первого же дурного сна на меч бросаться или немного погодя?

– Не шути с этим, ассахан! – воскликнула она. – Это человеческие жизни!

– Ага, а еще поступок, достойный звания героя, – вполголоса ответил он. – Так я серьезно!

Алия нахмурилась, глядя перед собой.

– Как только почувствуешь, что не можешь противостоять ему более, – сказала она тогда. – Иногда долг собрата по оружию – указать тебе истину. Сны могут сниться годами, ассахан, и мы все прекрасно знаем это.

– А тебе, случаем, не снятся сны?

Она явственно скрипнула зубами.

– Тебя это не касается. Это дело Северной Стражи, и чужаков мы в него не посвящаем.

– Стало быть, я чужак? – будто бы обиделся Абу Кабил, но в его глазах по-прежнему плясали смешинки. – Я, между прочим, еду вместе с вами и буду сражаться наравне с этой твоей Северной Стражей, и поверь, ничуть не менее героически, чем ты!

– Это мы посмотрим.

– Абу, – мягко окликнул его Острон. – Оставь Алию в покое.

Он и не ждал, что тот послушается, но Абу Кабил на удивление пожал плечами и обогнал коня Алии, почти поравнявшись с самим Остроном; Сунгай тем временем принял на плечо Хамсин, полосатая сова хлопала крыльями и даже отчего-то куснула его за ухо. Джейфар обернулся к Острону.

– Впереди большая толпа одержимых.

– Приготовьтесь к бою! – крикнул Острон. Всадники немедленно растянулись в линию, позади остались только Леарза и Сафир с Лейлой; даже Абу Кабил посерьезнел. Алия, невольно оказавшаяся рядом с ним, сердито щурилась и не сводила взгляда с горизонта.

Мурашки побежали у него по спине; Острон стиснул зубы. Он почти успел позабыть это ощущение, но теперь оно накатило на него со всей силой.

– У них мариды! – предупредил он, попытался сосчитать, но сбился и добавил: – Несколько десятков, не меньше!

– Долгара они не привели, – крикнул ему Исан, скакавший чуть позади. И то облегчение, подумал Острон и выхватил ятаганы: он уже видел серую массу бегущих им навстречу людей с прямыми клинками. По пустыне разнеслось улюлюканье сотен голосов. Он еще пришпорил своего коня, вырываясь вперед, и был готов использовать пламя, намеревался вызвать огромную полосу огня, быть может, не такого сильного, но чтоб опалило всех понемногу, и...

Огня не было.

– Исан! – закричал Острон; внутренности у него оледенило мыслью: предательство! Он резко осадил коня, отчего животное встало на дыбы; жеребец белоглазого едва не врезался в него, остальные всадники не успели сообразить и пролетели мимо них.

– Что случилось? – невозмутимо спросил Исан, уставился на нари. Острон раскрыл рот, потом стремительно обернулся в сторону нападающих безумцев.

– Ты говорил, что ты такой только один!

– Был один, когда принял вашу сторону, – возразил белоглазый, проследив за взглядом нари. – Видимо, кто-то из моих братьев также пробудил Дар.

– Проклятье!

Отчаяние на мгновение полоснуло его клинком, но думать было некогда, ятаганы всадников уже встретили свои первые цели, и Острон помчался вперед. Прогремело сразу два, три взрыва: Леарзе майяд явно был не помехой, и от его пламени, рукотворного, загорелось тряпье нескольких одержимых, вызвав среди них суету.

Потом вдруг поднялся ветер. Резко, почти неестественно, только что воздух мирно дрожал под лучами палящего солнца, и вдруг засвистел настоящий вихрь, поднимая песок и камушки, и горизонт окутала дымка.

– Что происходит?.. – услышал Острон восклик Сафир, немедленно устремился на звук ее голоса, прорубил себе дорогу до нее. Рядом с ней обнаружился и Исан, не подпускавший к ней одержимых; ветром растрепало его плащ, сделав его похожим на большую ворону на спине лошади.

– Это ненатуральный ветер, – крикнул белоглазый, когда заметил Острона.

– Знаю! – рявкнул тот. – Попробуем уйти!

Вихрь все усиливался, пока не началась настоящая песчаная буря; бурой мглой заволокло все вокруг, и Острон мог видеть лишь в паре касаб от себя, и в основном он видел головы одержимых, но песок летел и им в глаза, так что противники из них были никудышные, они лишь толклись вокруг всадников, как слепые котята, а Острон сжимал зубы и изо всех сил старался не думать о том, что они люди, срубая эти растрепанные головы с плеч.

Утешением ему был силуэт Сафир, которой тоже пришлось взяться за меч, неподалеку. Кажется, с другой стороны от нее все еще сражался Исан, но в этом Острон уже не мог быть уверен.

Они все бестолково вертелись на месте, как показалось ему, когда наконец ветер начал стихать; Острон было обрадовался, воздух вокруг них прояснился.

Они были окружены со всех сторон.

– Проклятье, – без особого чувства в голосе произнес Исан. Безумцы нападать не спешили и скалились, собравшись вокруг восьмерых людей: Острон, оглядевшись, заметил, что еще пятеро Северных стражей прибились к ним.

Острон между тем попробовал поселить пламя на клинке, и оба его ятагана, к его счастью, послушно всполыхнули; это будто послужило сигналом к нападению, и одержимые завопили, кинулись на всадников, но уже было поздно.

За прошедший год Острон давно научился призывать пламя, не успевая даже подумать об этом как следует, и теперь он наполовину инстинктивно передернул плечами; от всадников, оказавшихся в огненном круге, с огромной скоростью распространилась раскаленная добела волна, пламя возникло так внезапно, что раздался гулкий взрыв, от которого перепугались и встали на дыбы лошади, да только дело уже было сделано: те несчастные двое уцелевших, которые затем попробовали напасть на них, были немедленно порублены Северными стражами, быстро пришедшими в себя.

Теперь у них было время на то, чтоб оглядеться. Острон сообразил, что вслепую они отошли назад, и совсем недалеко еще были видны следы ночной стоянки, и полузнакомые скалы поднимались по обе стороны от них. Северные стражи молчали, их суровые лица были закрыты платками на манер маарри, ятаганы по-прежнему наготове. Сафир поглаживаньем успокаивала свою нервно фыркавшую лошадь. Острон оглянулся на Исана.

– Мы должны отыскать остальных, – сказал тот. – Видимо, разделить нас и сбить с толку входило в их планы.

– Ты чуешь остальных одержимых? – спросил Острон. – В какой они стороне?

– Повсюду, – отозвался Исан и покачал головой. – Кажется, они учли и мое присутствие, я везде чую небольшие группы одержимых, но которые из них окружают наших – сказать не могу. Ведь наших я не чую.

Острон нахмурился.

– Мы не можем просто стоять на месте, – заметила Сафир, поднимая голову. – Острон, из всех нас ты сильнейший, и если кого-то из остальных, например, Хансу или Элизбара, окружат безумцы, они не выстоят.

– Знаю, – поморщился Острон, вновь глянул на Исана: – веди! К ближайшей группе. Нам придется истреблять их, пока не найдем остальных.

Исан послушно тронул своего коня с места, и следом за ним поехали они все, включая пятерых Северных стражей, зорко смотревших по сторонам.

– Этот ветер, – заметила Сафир, ехавшая между Остроном и Исаном, – Исан, как ты думаешь, это может быть... еще один ответ темного бога на Дары шести?

– Я думаю, так и есть, – ответил тот. – Еще в довольно давние времена среди слуг Асвада существовали подающие надежды, которые могли немного влиять на погоду в пустыне. Хотя к тому моменту, когда я уходил из Талла, ни один из этих детей не открыл в себе Дар, кто знает, быть может, Асваду удалось вывести и такого человека.

– ...И второй майяд, – пробормотал Острон. – Кто-то из твоих... братьев?

– Скорее всего. У меня даже есть свои догадки на его счет. Еще до того, как я открыл свой Дар, любимчиком Асвада был мой младший единоутробный брат Муртаза. Он несколько раз пытался убить меня уже после... впрочем, это неважно. Я полагаю, что это он.

В то самое время глаза другой формы, но тоже белые, смотрели на север из-под нахмуренных густых бровей.

– Отступаем, – негромко приказал он, и его небольшой элитный отряд развернул коней, как один человек. Себе под нос он еле слышно добавил: – Ты всегда недооценивал меня, ублюдок.

***

Скалящиеся лица были повсюду. Они, видимо, выжидали, когда ветер стихнет, и ветер стих; всадники выстроились кольцом, окруженные безумцами, и приготовились к драке. Слишком много их, обреченно подумал Сунгай. Хамсин беспокойно ухала где-то сверху: в неразберихе они отбились от своих и теперь никого из остальных не видно. Где Острон?.. Из Одаренных в отряде остался один джейфар, все остальные были бойцами Северной Стражи. Десять человек и сова.

Он напрягся, и его разум растекся по хамаде, зовя, отыскивая другие мелкие сознания. Пусть его Дар совсем не такой, как у Острона, он тоже может кое-что противопоставить этим мордам. И чего они скалятся, будто ждут чего-то, не нападают?..

За его спиной раздался крик; Сунгай резко обернулся, едва не растеряв концентрацию, и обнаружил, что одна из лошадей потеряла наездника.

– Среди них марид! – воскликнул кто-то.

– Не стойте на месте, нападайте! – приказал Сунгай и сам резко сорвался с места, взмахнув ятаганом.

Все смешалось.

Северные стражи с криками налетали на врага, и Сунгаю было недосуг смотреть, что там с ними происходит, он сам был занят дракой, да к тому же все-таки отыскал старого пустынного льва, ушедшего умирать в безжизненную хамаду; лев согласился пожертвовать своей угасающей жизнью и вскоре примчался на зов, атаковал безумцев с другой стороны. Хамсин, и та не осталась без дела, с пронзительными воплями кидалась на одержимых и кому-то, кажется, выклевала глаза. Что-то горячее ожгло предплечье, рассекло кожаный нарукавник; Сунгай стремительно обернулся, но его ятаган врага не нашел. Марид, он это знал. Дотоле ему не доводилось в одиночку сражаться с маридами, без Острона, который чуял их, и хорошо еще, что Муджалед перед отправлением распорядился выдать им клинки с некоторой долей серебра в сплаве: простая сталь этих тварей не берет...

Прилетела на его зов и небольшая стайка птиц, неся в клювах камни. Какой-то одержимый в тот момент как раз кинулся прямо под копыта лошади Сунгая, и тот не успел достать его ятаганом, да и не старался, уверенный, что конь задавит сумасшедшего, да тут животное истошно закричало и встало на дыбы, чтобы потом нелепо завалиться набок, и джейфар едва успел отскочить в сторону, спешившись: проклятый безумец умудрился перед собственной смертью вонзить палаш в живот лошади. Старый лев в это мгновение спас Сунгаю жизнь, сшибив с ног прыгнувшего на него сзади безумца. Его потертая шкура вся была покрыта ранами, но лев сражался, как только и может сражаться существо, которое знает, что все равно умрет. Сунгай выхватил из-за пояса кинжал, снова бросился в бой.

Тут он понял, что остался один.

Сразу трое безумцев набросились на уцелевшую лошадь, и та страшно кричала, но ее крик оборвался, когда палаш вонзился в ее шею; пусть двое из них отправились на веки вечные к своему темному богу, дело их было сделано. Еще целая свора их скалилась на Сунгая; они знали уже, что одинокий человек обречен, и к тому же, с ними был марид, которого Сунгай так и не увидел.

Зарычал на них лев, бросился в самоубийственную атаку. Одно-единственное передал Одаренному: "убегай".

– Будь все проклято, – выдохнул Сунгай и побежал.

Он не собирался сдаваться, нет; Хамсин уж высмотрела место, на котором, по ее мнению, один человек мог бы продержаться против многих, и кружила над щербатой скалой; Сунгай не помнил, как взобрался на нее, расцарапав себе все руки, заляпывая кровью красноватый камень, наконец встал на вершине. Это была небольшая скала, одна из тысяч других таких же, делавших хамаду похожей на багровый лабиринт, и с ее вершины видно было немного. Сунгай был готов отражать атаки марида, но марид отчего-то не нападал; вместо того на скалу полезли обычные безумцы, их белки блестели дикой радостью, и Сунгай быстро отправил нескольких на тот свет. Один поймал было его за сапог, попытался стянуть вниз, но джейфар был быстрее и отсек его руку; отрубленная кисть какое-то время так и болталась, намертво вцепившись в ногу Сунгая. Ему было не до того. К счастью, погибшие Северные стражи перебили большую часть атаковавших их безумцев, и Сунгай все же обнаружил, что нападающих становится все меньше; наконец последний одержимый пал от его ятагана, и джейфар резко выпрямился, напряженный до предела.

Марид по-прежнему где-то здесь, он был уверен.

Солнце приближалось к зениту, но он не чувствовал пекла, в которое понемногу превращалась хамада. Ему было почти что холодно. Кровь по-прежнему сочилась из раны на левом предплечье. Щипало щеку: должно быть, там тоже царапина, но он и вовсе не заметил, когда и кто оставил ему ее. Хамсин кружила над ним, но молчала, возможно, искала путь к спасению или пыталась увидеть марида.

Бесполезно, эта тварь буквально сливается с камнями... С тенями, которые есть даже теперь, и пока есть тень, марид всегда найдет, где затаиться.

Тварь нападать не спешила. Сунгай понял, что придется выманить ее самостоятельно: он знал, что никогда не отыщет марида, потому сам атаковать не сможет, и можно нанести безумцу удар только в момент, когда тот нападает.

Поэтому Сунгай принял более расслабленную позу и негромко сказал, будто обращаясь к Хамсин:

– Кажется, это был последний.

Секунда. Другая. Он стоял, убрав ятаган, но кинжал-джамбию держал поднятым на уровне пояса. Нещадно палит солнце, слепит глаза.

– Надо отыскать остальных, – добавил Сунгай, поднимая голову. Циккаба ухнула.

В следующий момент он резко развернулся и ударил.

Холодное лезвие пробило кожаный нагрудник и попало над солнечным сплетением, вынырнуло с обратной стороны. Превозмогая чудовищную боль, Сунгай выбросил вперед правую руку и поймал чье-то ледяное запястье. Вторая его рука уже нашла свою цель.

Марид зашипел, оскалившись: джамбия, целиком выкованная из серебра, глубоко засела в его глотке. Рукоять кинжала выскользнула из ладони джейфара, и чужое тело рухнуло со скалы, с негромким хлопком упало на камни. Сунгай остался стоять. Он тяжело дышал; из уголка его рта потекла темная струйка.

Медленно, осторожно он взялся за рукоять палаша. Не трогай, обеспокоилась Хамсин, опустилась на его плечо. Ты вытащишь, и кровь потечет.

Он не ответил и резко с силой выдернул клинок, потом судорожно схватился за рану. Его шатнуло. Внизу блестели на солнце щербатые камни. Сапог заскользил по поверхности скалы. Хамсин шумно захлопала крыльями и взлетела; Сунгай не удержал равновесия и ухнул вниз.

***

– Чтоб черти их разобрали! – рявкнул нахуда, вскидывая скимитар. Ветер понемногу стихал; Ханса обеспокоенно оглядывался, обнаружив, что, куда ни глянь, всюду на них смотрят безумные лица, и ни Острона, ни Сунгая не видно.

– Где остальные? – негромко спросил Искандер, чья лошадь стояла почти вплотную к лошади марбуда.

– Если б я знал, – пробормотал тот. – Кажется, мы отбились от них.

– Их слишком много для нас одних, – вполголоса заметил один из Северных стражей, которые оказались с ними: три человека. Итого их шестеро, подумал Ханса. А если среди этих безумцев есть мариды...

– Я чую двух маридов среди них, – будто ответил на его мысли другой Северный страж, и Ханса вздохнул с облегчением.

– Но с нами нет Острона, – сказал Искандер, оглядываясь по сторонам. – Я могу вызвать воду, но боюсь, вода не имеет такой разрушительной силы, как огонь...

– Ты так думаешь? – ухмыльнулся нахуда. Безумцы, окружившие их, понемногу начали двигаться и забормотали себе под нос одно короткое слово, от которого, разнесенного по хамаде эхом десятков их сиплых голосов, у них побежали по коже мурашки. – А вода, которой придали огромную скорость? По крайней мере, сшибить их с ног реально.

– Я попробую, – глухо отозвался маарри. Голоса одержимых стали громче; кто-то из стражей в ответ стал негромко повторять:

– Гайят! Гайят!

Искандер нахмурился, опустил голову. Второй голос начал повторять за его спиной:

– Джазари!

Один нахуда Дагман сидел верхом на своей лошади со спокойным видом, будто эти безумцы и не собирались напасть на них. Лишь сверкал на солнце его скимитар.

Она вырвалась из-под конских копыт совершенно внезапно, издав громкое шипенье, будто тысячи змей; лошади заржали, попятившись, и почти столкнулись друг с другом, а вокруг них ослепительно блестела вода. Тонкие струи ударили под острым углом к земле с такой бешеной силой, что опрокинули первые ряды одержимых, вызвав неразбериху, кто-то из них принялся надрывно вопить, и нахуда Дагман первым пришпорил коня, оказавшись посреди катающихся тел, а за ним следом в драку устремились и остальные. Один Искандер остался на месте: ему нужно было концентрироваться, и вода не прекращала хлестать, выбивая из рук безумцев оружие, сшибая их с ног, приводя их в ужас.

Наконец жалкие остатки напавших бросились удирать от них. Ханса было кинулся в азарте в погоню, но опомнился и вернулся к Искандеру, вокруг которого собрались и остальные; Дагман оглядывался, Искандер обеспокоенно произнес:

– Надо отыскать остальных. Что, если кто-то точно так же оказался окружен?

– Наверняка это и было их целью, – предположил нахуда, – очевидно, что этот ветер так или иначе был вызван, чтобы в общей сутолоке разделить нас и перебить поодиночке.

– Так скорее же!.. – воскликнул Ханса.

...Нахуда был прав; еще одна группа одержимых, не меньше сотни, окружала двух всадников в половине фарсанга от них.

– Мы пропали, – в голосе Лейлы скользнул страх. – А если среди них есть мариды?..

– Попробуем прорваться, – отозвался Элизбар, оглядываясь. Он отметил, что от ближайшей скалы их отделяет не слишком большое расстояние, правда, заполненное скалящимися безумцами, но если удастся вырваться, можно будет забраться наверх...

О маридах он старался попросту не думать.

Безумцы тем временем начали бормотать, потрясая палашами, и Лейла обнаружила, что дрожит. Во имя Джазари, отчего только это с ней происходит? Острон неведомо где, а она одна с этим глупым ассаханом, от которого никакого толку, и от его Дара – тоже, и, видимо, суждено ей сегодня погибнуть...

– Когда я скажу – бросайся в ту сторону, – негромко сказал Элизбар, кивнув в направлении скалы. – Я прикрою тебя, ты оставь лошадь и забирайся наверх.

– Да я...

– Делай, что я говорю, – в его голосе скользнуло что-то непривычное, отчего она стихла и послушно застыла, не сводя с него взгляда.

Элизбар тронул коня, под непрекращающееся бормотанье одержимых вскинул руку с саблей. Голоса одержимых становились все громче, тут от сильного пинка лошадь его встала на дыбы, яростно заржав и забив передними копытами; в следующий момент Элизбар рванулся вперед и одновременно крикнул:

– Давай!

Лейла, не помня себя, ударила своего коня по бокам, и так перепуганное животное совершило гигантский прыжок, перелетев через головы, и затоптало безумцев, попавшихся под ноги, сабля Элизбара между тем сверкала совсем близко, он срубил голову одержимому, пытавшемуся остановить женщину, и Лейла добралась до основания невысокой красноватой скалы. Элизбар собрал безумцев вокруг себя, выкрикивая ругательства, не прекращал махать саблей, Лейла спрыгнула на землю и ловко по-обезьяньи вскарабкалась на скалу; сверху ей стало видно, как безумцы стягиваются к оставшемуся внизу ассахану. Отчаянно заржала его лошадь, когда кто-то из них пронзил ей бок палашом, завалилась, подминая собой врагов. Элизбар соскочил в последний момент, и почти сразу другой клинок вонзился в его левое плечо, прошел навылет. Алая тюбетейка слетела с его головы, но ассахан не остановился, резко рванул вперед, рубя одержимых; Лейла раскрыла рот. На этот раз его пронзили сразу с трех сторон, пробили кожаный нагрудник, ранили в бедро, он остановился лишь ненадолго; два палаша покинули пронзенную плоть, а третий торчал сбоку от ключицы Элизбара, и ассахан коротким сильным движением обрубил держащую его руку, схватился за клинок и вырвал его из раны. Лейла не верила своим глазам: она прекрасно знала, что от таких ран любой другой давно бы уже рухнул, истекая кровью, и кровь действительно запачкала светлую рубаху Элизбара, – бурнус он потерял, спрыгивая с лошади, – разукрасила его щеку, но он перехватил чужой палаш левой рукой и продолжал сражаться.