Текст книги "Лиловый (I) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 49 страниц)

Впервые за довольно долгое время Острон разводил огонь в старом очаге; Сафир возилась с детьми на втором этаже, и оттуда еле слышно доносились их голоса, и он на мгновение даже почувствовал себя отцом семейства, даже уши краснеть начали. На его счастье, никто этого не заметил, другие были заняты своими делами. Бел-Хаддат отсутствовал: кажется, проверял окрестности башни, хотя Хамсин, презрительно ухнув ему вслед, доложила Сунгаю, что никого в округе нет. Связанного Исана накормили и снова напоили снотворным, и Абу Кабил, беспечно насвистывая, устроился у стены рядом с ним. Старик Михнаф, устало прикрыв глаза, грелся у разведенного огня, когда Острон сел рядом и решился заговорить с ним насчет того, что волновало его.

– Господин Михнаф, в Кфар-Акиле нам сказали, что ты видишь сны, – начал он. Тот посмотрел на него из-под тяжелых век; должно быть, в молодости он был статным и широкоплечим, да и теперь оставался жилистым, словно старый дуб. Видимо, Леарза пошел не в него: Острону молодой китаб доставал лишь до подбородка (ну правда, Острону многие доставали лишь до подбородка).

– Несколько раз бывало, – согласился Михнаф. – Конечно, это не настоящий Дар, так, лишь его отголоски.

– Быть может... тебе снилось хоть что-то, связанное с Одаренными?

– Ты хочешь знать, где искать Одаренного моего племени, – вздохнул старик. – Боюсь, я не могу помочь тебе. То, что я видел в снах, вам ни к чему.

– ...Быть может, Леарзе откроется Дар, – неуверенно предположил Острон. – Один из наших спутников считает, что Дар передается по наследству.

– О, передается, – согласился господин Михнаф, и его глаза коротко блеснули. – Но мой непутевый внук невообразимо далек от Дара, так что не надейся на это.

Вернулся Бел-Хаддат; снаружи окончательно стемнело. Острон был немного разочарован, но не выпытывать же у старика, что ему снилось, так что Михнаф поднялся на второй этаж, где девушки уже приготовили для него и младших внуков постель.

– Леарза, – окликнула его Сафир, спускаясь по лестнице, – спать-то пойдешь?

– Попозже, – отозвался китаб, сидевший у узкого окна. Блики пламени плясали в его взъерошенных светлых волосах. Люди укладывались спать тут и там; Бел-Хаддат прошел в дальний угол, у самой лестницы, и устроился там, хотя спать будто не собирался, нахохлился большой мрачной птицей. Острон и Ханса должны были нести караул до полуночи и негромко пререкались из-за того, кто будет первым стоять снаружи, Ханса ехидно предложил, что тот, кого он победит в состязании силы, Острон вполголоса пригрозил, что подожжет ему шаровары; ну, чтоб веселее стоять на морозе было. Наконец бросили жребий, и Ханса с унылой физиономией поплелся наружу. Довольный Острон уселся на стул рядом с Леарзой.

– Вы давно знаете друг друга? – поинтересовался тот.

– Прилично, – пожал плечами Острон. – Кажется, почти год. Еще в Ангуре арак по кабакам распивали.

Это напомнило ему о двух других друзьях, которым больше не доведется попить арака; Острон немного погрустнел. Леарза не заметил, да и все равно смотрел в другую сторону.

– Я еще нигде не был дальше Кфар-Акила, – сообщил он. – Всю жизнь провел в родном сабаине.

– Небось мечтал попутешествовать?

– Нет, – удивился будто китаб. – Мне это и в голову не приходило. Все, что меня интересовало, всегда было под рукой. Я бы разве что в Умайяд съездил, ведь у них там огромная библиотека...

Острон криво усмехнулся.

– Кажется, ровно все китабы любят книги.

– Книги – великое изобретение, – серьезно сказал Леарза. – Через книги люди делятся друг с другом знаниями, и самое удивительное в том, что эти знания, заключенные на листах пергамента, будут доступны и через много лет. Я с детства поражался тому, что давно умершие люди могут делиться со мной своим опытом через книги.

– Я как-то пытался поучиться у умерших предков через книги, – ответил Острон, – но ты знаешь, искусством владеть ятаганом так учиться как-то не очень.

– Да, но алхимические формулы лучше всего изучать по книгам, – отозвался китаб. – И много чего еще. Знаешь, только не обижайся, но я вообще думаю, что в будущем люди изобретут... другое оружие. Ты же видел, как действовали мои звезды. Куда разрушительней, чем обычный меч.

– У ятагана есть своя честь, – Острон вспомнил слова Эль Масуди и нахмурился, – которой нет... у другого оружия.

– А я думал, честь есть только у людей.

Они немного обескураженно замолчали. Башню окутала тишина; полная луна заглядывала в узкое оконце. Тихо застонал в беспокойном сне Исан, вскинулся Бел-Хаддат.

Леарза и Острон сидели рядом и не знали, что в это время на втором этаже поднялась лохматая голова ребенка. Светловолосая девочка бесшумно встала. Ее брат и дед мирно спали рядышком, прижавшись друг к другу; возле головы десятилетнего Кухафы лежали его малочисленные уцелевшие пожитки, вырезанный из дерева человечек и кинжал, который ему на день рождения подарил отец. Кинжал, конечно, был незаточен, но его лезвие было сделано из металла.

Светлые глаза Джарван поймали лунный свет. Девочка наклонилась и подобрала с пола кинжал брата. Кухафа что-то пробормотал во сне и перевернулся на спину; в следующее мгновение яростно взблеснула сталь и вошла точно в его левую глазницу.

Ребенок умер, не успев издать ни звука.

Дедушка Михнаф открыл глаза.

Девочка замахнулась снова. Обагренное кровью лезвие второй раз нашло свою цель; дедушка не вскрикнул, остался лежать. Резкая боль огнем растекалась по старому телу, и Михнаф подумал: "Хубал милостивый. А вот и ты".

С усилием вытащив кинжал, Джарван пошла к лестнице.

Исан задергался; его веки приоткрылись, блеснули белки глаз. На него обратил внимание Абу Кабил, проверил веревку на руках безумца, обеспокоенно оглянулся. Абу Кабил видел девочку, шагнувшую на первую ступень лестницы, но поначалу не обратил внимания, мало ли что понадобилось ребенку: у него на руках была ответственность поважнее, одержимый в припадке.

– Джарван? – окликнул девочку Леарза, увидевший ее тонкие ноги в шерстяных колготках. Сестра не ответила, продолжила спускаться по лестнице. – Что-то случилось, Джарван?

– Она случайно не ходит во сне? – спросил Острон, потом бросил взгляд на Исана, и что-то будто пришло ему в голову, беспокойство скользнуло по его лицу.

Джарван сделала последний шаг и стояла на полу первого этажа, ее длинные спутавшиеся волосы висели вокруг лица, закрывая один глаз. Леарза поднялся со стула.

– Джарван, – повторил он.

Девочка подняла руку. В ее ладони был зажат окровавленный кинжал. Леарза беспомощно смотрел, как она замахивается, и если б не Острон, спешно оттащивший его, багряное лезвие задело бы его; вскинулся Абу Кабил, подняла голову сонная Сафир.

– Джарван!

– Она обезумела, – вскрикнул Острон. – Мубаррад милостивый! Ловите ее!

Девочка снова пошла на старшего брата, с поднятой рукой, взрослые люди растерялись, Леарза только смотрел на нее широко раскрытыми глазами и продолжал пятиться.

Больше отступать было некуда: лопатки прижались к холодной стене.

Нужно поймать ее. Остановить. Острон тронулся с места, осторожно обходя девочку, хотел резко налететь на нее со стороны и выхватить оружие, Абу Кабил заходил с другого бока, широко расставив сильные руки, Сафир в ужасе зажала рот ладонью.

Она не смотрела на них, но будто поняла, что они хотят схватить ее, и в тот самый момент, когда Острон бросился на нее, Джарван прыгнула вперед. Не ожидавший такого нари споткнулся и пролетел по комнате, пока не рухнул точно в объятия Абу Кабила, отчаяние судорожно вспыхнуло в нем: обезумевшая девочка и Леарза остались наедине, и ничто больше не разделяет их.

Наконец обретя равновесие, он стремительно обернулся.

Острон уже видел такие глаза. Тщетно пытался забыть. Глаза человека, который только что потерял что-то очень дорогое.

По его подбородку текла кровь: она оцарапала его кинжалом, но кинжал выпал из девчоночьей руки и с грохотом покатился по полу. Другое лезвие, холодное, длинное и прямое, торчало из ее груди. Огромный ворон за ее спиной забрал детскую жизнь.

– Бел-Хаддат! – закричал Острон, чувствуя, как глухая ярость охватывает его. Леарза остался стоять в оцепенении, по-прежнему глядя на нее этими выцветшими глазами, меч медленно, почти осторожно покинул ее тело. Убийца поймал ее, прежде чем она упала на пол, бережно положил.

– А что бы ты сделал на моем месте, – глухо сказал он, выпрямился и стремительно прошел мимо Острона, только хлопнула за его спиной дверь. С этим звуком люди пришли в движение; Острон на негнущихся ногах подошел к убитой девочке, опустился перед ней. С другой стороны обессиленно сполз Леарза.

– Мальчишка и старик, – первым вспомнил Абу Кабил. – Они были с ней! Элизбар!

Спросонья не до конца понявший, что происходит, ассахан сердито протирал глаза, потом до него дошло, что случилось; они еще никогда не видели, чтоб Элизбар так бегал, он почти что взлетел по лестнице на второй этаж. Исан понемногу успокоился, перестал дергаться, но Дагман на всякий случай остался рядом с ним, Лейла подошла к Леарзе и мягко обняла его за дрожащие плечи. Острон и Сунгай переглянулись. Джейфар взял один из бурнусов и накрыл тело. Со второго этажа раздался крик Элизбара:

– Острон! Живее, сюда!

Тот сорвался с места. Следом за ним пошел и Леарза, хотя был бледен, как воск. Сунгай глухо сказал Искандеру, стоявшему с выражением ужаса на лице в стороне:

– Нужно перенести ее... Сирхан милостивый, нет ничего страшнее, когда гибнут дети!..

На втором этаже было темно, но лунного света оказалось достаточно; Острон еще по инерции поселил пламя у себя на плечах, чтоб осветить комнату. Старик Михнаф лежал в луже крови и тяжело дышал.

– Дедушка! – воскликнул Леарза.

– Чего ты ждешь? – рявкнул Острон на Элизбара. – Ты же можешь спасти его!

– Он... – начал было тот, но старик поднял руку. Все замолчали.

– Нельзя, – с трудом произнес Михнаф. – Не смей... спасать меня, мальчик. Иначе я сойду с ума, и это... будет не лучше... Я видел сон, – он закашлялся. – В день, когда Кухафа и Джарван появились на свет... я видел, что один из них... убьет меня. Я... надеялся... что это будет Кухафа.

– Дедушка, что ты говоришь, – прошептал Леарза.

– Второй сон, – продолжал старик, не обратив на него внимания, – я видел несколько лет назад. Леарза... Дар не откроется тебе. Небо заберет тебя, Леарза... раньше. Но ты... должен идти с ними. С Остроном. И тот человек... Бел-Хаддат... я видел его...

Он замолчал, будто бы собираясь с силами.

– Он тоже... – наконец выдохнул Михнаф. – Пойдет. Он должен... твоя жизнь... зависит от него...

Наступила тишина.

Элизбар виновато-растерянно развел руками. Взгляд Леарзы нашел Кухафу, лежащего ничком чуть поодаль. Острон поймал его, с силой стиснул; это было будто сигналом, китаб на мгновение замер, а потом нелепо задергался в неслышимых слезах. Нари кивнул Элизбару в сторону лестницы, тот бесшумно поднялся и пошел вниз, оставив их наедине с умершими.

– Что... – шепотом спросила спустившегося ассахана Лейла. Он опустил взгляд.

– Она убила их.

– Какой ужас... бедный Леарза...

– Этот ублюдок, – негромко сказал Сунгай, бросив темный взгляд на дверь, – думаю, имеет смысл... поймать его.

– Нет, – возразил Элизбар. – Скорее всего, Острон не позволит... ничего сделать с ним.

– Острон, Острон, – разъяренно бросил джейфар, – он слишком мягкий! Этот человек убил ребенка!

– И этим снял тяжкий груз вины со всех нас, – вдруг возразил ему Абу Кабил. – Что бы ты сделал с одержимым ребенком, Сунгай? Вез ее, связанную, всю дорогу до Хафиры?

Сунгай замолчал. Абу Кабил горько вздохнул и отвернулся.

– ...Дело не в том, что Острон мягкий, – осторожно сказал Элизбар, покосившись на Сунгая. – Старик Михнаф перед смертью сказал, что Бел-Хаддат должен идти с нами. Что бы тот ни сделал.

– Проклятье.

***

С утра ясно светило солнце; они в молчании собрались вокруг наспех сложенных камней, на которых лежали три тела, укрытые чьим-то бурнусом. Острон запрокинул голову, глядя в небо. Пальцы Сафир еле заметно коснулись его локтя; это мягкое прикосновение придало ему сил.

– Я молю богов, – тихо сказал он, – о том времени, когда буду использовать свой огонь лишь для того, чтобы радовать маленьких детей... а не хоронить их.

В следующее мгновение высокий столб пламени взмыл до самого неба, грозно взревев.

Они еще сколько-то стояли, опустив головы. Ханса первым отвернулся, тронулся с места; сделал вид, что кто-то же должен навьючить лошадей, а сам украдкой вытер влагу со щеки. Потом ушел в башню и Абу Кабил, а следом за ним нахуда Дагман: Исан, в то утро выглядевший почти спокойным, по-прежнему был их ответственностью. Острон подошел к Леарзе, сиротливо стоявшему чуть отдельно от остальных.

– Теперь... все зависит от тебя, – произнес он. – Пойдешь ты с нами или нет, и... что нам делать с Бел-Хаддатом.

– Я с детства стыдился его, – глухо отозвался Леарза. – Над ним смеялись, говорили, что он выжил из ума. Я никогда его не слушал. Думаю, в этот раз я должен послушать его.

– Значит, ты идешь с нами.

– Да. И этот человек... он тоже должен пойти.

Острон нахмурился.

– Только если ты уверен в этом.

– Я уверен.

Нари вздохнул, оглянулся; путники сновали вокруг башни, собираясь в дорогу, Ханса как раз в это время вывел из старого сарая двух лошадей, скрылся за следующей парой. Найдя взглядом Сунгая, Острон заложил пальцы в рот и свистнул. Сунгай обернулся.

– Где Бел-Хаддат? – спросил Острон, подойдя к нему. Джейфар нахмурил брови:

– Понятия не имею. Его лошадь на месте.

– Нужно найти его, – вздохнул тот. – Леарза хочет, чтобы он шел с нами.

– Проклятье, Острон, он убил ребенка.

– Одержимого, не забывай. В любом случае, это воля Леарзы.

Сунгай раздраженно вздохнул; на его плечо опустилась Хамсин. Потом улетела. В то время из башни вывели Исана; безумец слепо сощурился на солнце, резко распрямил плечи, заставив державшего его Дагмана пошатнуться.

– Острон, – позвал он. Тот мгновенно вскинулся, подошел.

– Ты уже вышел из нижней точки колеса?

– Что это за... штука, которой вы поили меня? – хрипло спросил белоглазый. Острон недоуменно пожал плечами:

– Снотворное. Господин Анвар...

– Прекрасная штука, – перебил его Исан. – Я надеюсь, у него ее еще достаточно.

– Тебя уже можно развязать, псих? – хлопнул его по спине Абу Кабил, подошедший сзади. – Разговорился, ишь ты.

– На всякий случай не стоит. ...Что произошло?

Тяжело вздохнув, Острон принялся рассказывать ему.

Тем временем Хамсин, внутренне целиком и полностью согласная с Сунгаем ("шакала, сожравшего детеныша, нельзя подпускать к гнезду"), кружила высоко над горами. День был не ее стихией, но ей и раньше доводилось летать в свете солнца; круглые глаза довольно быстро выделили небольшую точку чуть ниже по дороге, и сова принялась спускаться.

Человек, которого поручил ей найти Сунгай ("проклятая ворона"), сидел на плоском камне и курил вонючую палочку. Птицы не различают выражения человеческого лица, но Хамсин почти с яйца жила среди людей, и Сунгай кое-что объяснял ей насчет лиц; может, конечно, она ошибается, только как по ней, у проклятой вороны лицо что камень. Ничего не разберешь по нему. Уж воды по нему точно не течет.

Она сердито ухнула и спикировала ему точно на голову. Его рука дернулась, но остановилась на полпути. Хамсин запустила когти в складки его хадира и с силой клюнула его в лоб.

– Эй, – буркнул человек. – Чего тебе надо.

Она замахала крыльями, не выпуская его хадира, но в результате только стащила с него эту тряпку. Светлые глаза уставились на нее. Хамсин раздосадованно закричала: почему люди такие тупые? Она так ясно хочет, чтобы он пошел за ней! Небось все равно придется лететь назад, к Сунгаю, и сказать ему, пусть сам идет за своей вороной.

Тем не менее она снова села на его голову. Волосы скользили, но она, кажется, основательно дернула его. Человек поднялся с камня.

– Ты хочешь, чтобы я шел за тобой?

Она отлетела в сторону и села на камень.

– Хорошо, хорошо, – вздохнул он, поднял упавший хадир и пошел.

Фарсанг двадцатый

Его появление, конечно, не осталось незамеченным; люди смотрели в его сторону, потом отворачивались. На одних лицах было отвращение, на других – недоумение; один лишь Абу Кабил, увидев, что Бел-Хаддат вернулся, ухмыльнулся и поддразнил его:

– Живей, поторапливайся, а то без тебя уедем!

На жестком лице темноволосого не отразилось ни единой эмоции. К нему навстречу направился Острон; остальные, увидев это, отошли в сторону, приготовились выезжать. Острон поднял взгляд на Бел-Хаддата, тот смотрел в ответ холодными глазами.

– Многие не хотят, чтобы ты дальше шел с нами, – сказал Одаренный Мубаррада. Бел-Хаддат будто никак не отреагировал, молча стоял напротив него. – Но дедушка Леарзы перед смертью сказал, что ты должен пойти. ...Леарза хочет исполнить его волю. Поэтому можешь идти, но имей в виду, что я за тобой наблюдаю.

– По-моему, – спокойно ответил Бел-Хаддат, – это дело тебя не касается, оно только между мной и этим парнем.

– Ты убил ребенка, – возразил Острон. – Пусть и одержимого.

– По какому праву ты судишь меня?

Глаза Острона потемнели; по его плечам скользнуло пламя.

– Я могу испепелить тебя в любую секунду.

– А, – протянул Бел-Хаддат. – Значит, право силы.

Он сделал шаг вперед; Острон стоял неподвижно, тяжелый сапог Бел-Хаддата ступил снова, и когда они поравнялись, едва не соприкасаясь плечами, тот негромко добавил:

– Многие думают, что могут судить других. Поразмышляй об этом на досуге, сын Мавала. Чем ты отличаешься от меня?

Острон все еще стоял и смотрел перед собой, когда Бел-Хаддат забрался в седло своего коня и тронул его, оказавшись впереди отряда. На Острона оглянулся Сунгай, окликнул его:

– Острон, мы едем?

– ...Да, – ответил тот и пошел к остальным.

Поначалу путь в Кафзу проходил в гробовом молчании. Небо затянуло тучами, понемногу заморосил мелкий дождь; люди кутались в бурнусы, опустив головы. По обе стороны от них высились скалы, теряющие свои вершины в облаках. Тропа понемногу начала спускаться, временами всадникам приходилось даже спешиваться и вести животных в поводу; Острон и Сунгай, и так все время шедшие пешком, вели вьючных лошадей. Угрюмый Бел-Хаддат ехал впереди, вроде бы вел их, хотя не то чтобы здесь можно было заблудиться, сразу после перевала дорога была узкой, местами прорубленной в скалах. Люди поневоле набились между проводником и бледным Леарзой, который ехал почти в самом конце отряда, будто стремились оградить китаба от человека, который убил его сестру. Леарза между тем выглядел таким потерянным, что у Сафир, ехавшей перед ним, при его виде жалость теснилась в груди; она не одна думала о том, как бы помочь ему, но о чем заговорить с ним, как успокоить его?..

Проблема решилась неожиданным образом. Где-то после полудня господин Анвар, который и с лошадью управлялся ненамного лучше, чем с верблюдом, окончательно отстал от Абу Кабила и оказался позади; к тому же, его лошади приходилось помимо самого толстяка тащить еще и мешок с его книгами (хоть книги Басира, по счастью, достались вьючному животному), чему мохнатая кобылка явно была не рада. Потеряв своего любимого собеседника, – Абу оглянулся пару раз, ухмыльнулся и легонько стукнул своего коня по бокам пятками, чтоб догнать Дагмана, – Анвар какое-то время оглядывался, потом попытался выудить из мешка какую-нибудь книгу. В итоге мешок едва не упал, и Леарза, ехавший рядом, по инерции подхватил его, помог ученому.

– Это же книги? – спросил он. Анвар кивнул.

– О да, этой бедной скотине достался самый дурной всадник, юноша. Помимо того, что я едва умею с ней управляться, еще и тащу тяжелый груз знаний.

– Я видел еще один мешок с книгами, – сказал Леарза, оглянувшись. – Зачем вы везете книги, господин Анвар? Я думал, в этом отряде все воины...

– Нет, нет, что ты. На самом деле я еду с вами лишь до сабаина Умайяд, – сообщил толстяк. – Я ученый, не солдат.

– Как же ты оказался в одном отряде с Одаренными?

– Я занимался исследованиями в руинах древнего города, – пояснил с охотой Анвар, который наконец нашел себе нового собеседника на время скучной дороги, – когда Острон со своим отрядом буквально ворвался туда, спасаясь от толпы одержимых. Когда же они хотели уходить, они настояли, чтобы я пошел с ними, ведь на южном берегу Харрод более не безопасно, так что вот он я, окружен одними воинами. Неплохое сопровождение, – он улыбнулся в усы, – если б не эти славные ребята, мне бы ни за что не дотащиться до сабаина Умайяд со всеми своими книгами и прочими пожитками.

– Так ты ученый, – немного оживился Леарза. – А что за руины?

– Теперь их называют храмом Шарры, но когда-то это было большое поселение, в котором жили наши далекие предки. Абу Кабил, правда, считает, будто последние десять лет я провел зря, и надо было искать что-то, что поможет Острону и его товарищам сражаться с темным богом, а я изучал историю.

– История – это очень интересно, – честно сказал молодой китаб. – Конечно, если она правдивая, а не те байки, которые старики по вечерам рассказывают... – явно вспомнив деда, он осекся, замолчал; Анвар то ли понял, то ли что, но почти сразу зазвучал его ровно-благожелательный голос, к которому так привыкли все в отряде.

– Иногда история дает ответы на важные вопросы. Я даже, признаться, думаю, что хорошее знание истории помогает предугадывать будущее. Когда юный Острон только встретил меня, он вовсе принял меня за Одаренного Хубала, – рассмеялся толстяк.

– Будущее, – вздохнул Леарза. – Я часто думал о том, каким оно может быть, господин Анвар. Я... если честно, я думал, что хорошо, что Одаренных больше нет, я считал, что это как начало... новой эры, может быть.

– Эры технологии? – мягко спросил Анвар. Леарза недоуменно посмотрел на него.

– Как ты сказал, техно...

Ученый улыбнулся.

– Эра господства человеческого мастерства, – поправился будто он. – Дар лежит за гранью материального, это царство души. Ты ведь пиротехник, верно?

– Да, – кивнул Леарза.

– Иначе говоря, ты управляешь огнем. Острон тоже управляет огнем, но он делает это силой воли, а ты – ловкостью рук, – Анвар будто подмигнул ему. – И ты думал, что будущее именно за руками человека.

– Да, – почти удивленно отозвался парень. Потом опустил голову. – Но я ошибся, господин Анвар. Будущее за силой воли... вряд ли мои жалкие поделки могут сравниться с Даром. Я самонадеянно считал, что когда-нибудь люди научатся делать чудесные вещи, которые раньше называли магией, только при помощи ума и рук. Но как подумаю... я тоже могу поселить огонь в ладони, но для этого мне нужно столько приготовлений, а ему – ничего не нужно. Просто захотеть.

– Главное – результат.

– Но...

– И не менее важно, – назидательно добавил Анвар, – что способ, которым это делаешь ты, доступен всем. А вот способ Острона, к сожалению, доступен ему одному.

***

Сабаин Кафза был большим селением, надежно окруженным высокой каменной стеной, и почти удивительно было видеть, как спокойно встречают чужаков его жители: никто из них и слыхом не слыхивал о несчастье, случившемся в сабаине в трех днях езды отсюда. Конечно, люди собрались на площади поселка, потому что путешественники в этих краях были чрезвычайно редки, и восемь старейшин Кафзы лично вышли встречать их; Бел-Хаддата они явно знали, потому, когда отряд остановился на мощеной булыжником улице, высокий беловолосый старик спросил его:

– К кому это ты нанялся в проводники, Ворон?

– К Одаренным, – коротко ответил тот, и в толпе, окружившей их, пронесся недоверчивый вздох. Острон и Сунгай тем временем пробрались между лошадьми вперед, встали по обе стороны от Бел-Хаддата.

– Мир вам, почтенные старейшины, – сказал Сунгай. – Мы действительно Одаренные и пришли в Халла с юга, из города Ангура на берегу реки Харрод.

– И тебе мир, – отозвался старик, – пойдемте же со мной, негоже разговаривать посреди улицы.

Их отвели в круглое приземистое здание аштемара, холл собраний сабаина; усадили на расшитые подушки, церемонно предложили пиалы с водой. Высокий старик явно был самым главным среди старейшин, он представился, как Юсуф, сын Кемаля, и вежливо выслушал рассказ Острона; на его морщинистом лице было откровенное недоверие, но когда Острон передал слово Леарзе, который и поведал, что случилось в сабаине Кфар-Руд, недоверие плавно перешло в тревогу. Старейшина Юсуф точно знал господина Михнафа и его сына, наверняка слышал и о молодом пиротехнике.

– Хубал милостивый, – произнес старик, когда Леарза закончил говорить. – Да примут боги их несчастные души. Мы с радостью приютим тебя, Леарза, не сомневайся в этом.

– ...Спасибо, господин Юсуф, – тихо, но твердо отозвался парень, – только я не останусь в Кафзе. Я должен идти вместе с Одаренными.

– Но ты не воин, – удивился будто старейшина. – Ради чего обременять их...

Острон мягко сделал знак, и Юсуф замолчал.

– Это последняя воля господина Михнафа, – сказал нари. – К тому же, Леарза действительно несколько часов отбивался от толпы одержимых в одиночку, господин Юсуф, вряд ли справедливо говорить о нем, что он не воин.

На том Леарзу оставили в покое; старейшины Кафзы с радостью предложили путникам заночевать на постоялом дворе сабаина, и Элизбар сам, хоть и скривился, сообщил, что он Одаренный Ансари, так что если кому нужен лекарь, то вот он.

Когда они шли по узким улочкам сабаина, Абу Кабил, оказавшийся рядом с Бел-Хаддатом, лукаво осведомился:

– Значит, в сабаинах тебя зовут Вороном?

– В разных местах меня зовут по-разному, – отозвался тот с каменным лицом. – На западе я больше известен как Ворон, в Визарате меня знают, как Кваддару – из-за моего меча. В далеких деревушках у Внутреннего моря меня называют Пумой.

– Никогда не задерживаешься на одном месте, значит.

– Как ты мог заметить, ассахан, – угрюмо сказал Бел-Хаддат, – у меня просто дар – вызывать к себе неприязнь.

– Может, стоит сделать лицо попроще, – радостно предложил ему Абу Кабил. – И люди к тебе потянутся! ...И кваддару свою убери.

Холодный острый кончик медленно убрался назад под полу черного бурнуса.

– Со мной лучше не шутить, – предупредил Ворон.

– А то что?

– А то все узнают, из чего ты сделан, – еле слышно прошипел тот.

Этот разговор слышал Острон, шедший позади; про себя нари почти недоуменно подумал: "ну и ну, этого Бел-Хаддата даже Абу не в состоянии смягчить своим добродушием".

Неудивительно, что на постоялом дворе не было ни одного путешественника, кроме них: лишь местные сидели здесь по вечерам, чтобы обсудить свои дела за чашкой арака, а этот вечер грозил быть особенно шумным. Постоялым двором владела бойкая пожилая женщина, "Марьям, вдова Карима", как она представилась им; она же и пожаловалась, что когда-то, во времена ее юности, через сабаин Кафза путешествовало много народа, в Умайяд и оттуда, а теперь все сидят по домам. Ее трактир был велик, но госпожа Марьям заявила, что в прежние-то годы бывало и такое, что комнат не хватало. Звучало почти что неправдоподобно: впервые с тех пор, как они жили в Тейшарке, Острону досталась отдельная комната, и всем его спутникам тоже. Кроме Исана: хотя госпожа Марьям удивилась и, кажется, подумала что-то не то, они настояли, чтобы Исан делил комнату с Абу Кабилом.

По комнатам, впрочем, сидеть никто не собирался. Элизбар с постной миной уже устроился на табурете в большом круглом зале первого этажа, а рядом с ним понемногу собирались люди; Острон и Ханса, переглянувшись, дружно фыркнули. Остальные расселись за столиками, и громогласно вещал о чем-то Абу Кабил, обращаясь к благодушному Анвару, а Дагман закрыл лицо ладонью в жесте, который передавал что-то наподобие "я вообще не с ними". Собственно говоря, на втором этаже постоялого двора остаться пожелал только Исан, даже Бел-Хаддат, нахохлившись, сидел в темном углу в одиночестве.

Острон, с утра желавший поговорить с Леарзой, отыскал молодого китаба и сел рядом; Леарза сидел на длинной скамье у стены, за столом, и уныло вертел в руках пиалу. Не успел нари ничего сказать, как тот сам заговорил с ним:

– На самом деле, наверное, господин Юсуф был прав, – уныло произнес он. – Я не солдат, я всю жизнь просидел в родном сабаине и, скорее всего, буду вам обузой.

Помолчав, Острон мягко ответил ему:

– Если ты хочешь остаться здесь, мы не будем возражать. Конечно, господин Михнаф велел тебе идти с нами, но в конце концов, он не сказал, почему. И все-таки я не думаю, что ты будешь обузой, Леарза. – Он вздохнул. – Иногда люди, которые кажутся бесполезными, в итоге приносят пользы больше остальных. ...А ты вовсе не бесполезный.

– Так может показаться, – сказал Леарза, – но рядом с тобой я никчемный. Ну, я могу устроить пару взрывов, только все это ерунда по сравнению с твоим Даром.

– Ты умеешь стрелять из арбалета, – возразил Острон.

– Ага, – мрачно согласился китаб. – Долго перезаряжать, и дальность у него значительно меньше, чем у лука. А с луком управляться у меня никогда не получалось.

– Зато, как я слышал, арбалетный болт может даже пробить лист железа.

– С близкого расстояния.

Тут с другой стороны к ним подошла Лейла и опустилась рядом с Остроном; тот немного растерялся, обнаружив себя тесно прижатым к ней. С другой стороны сидел Леарза, и отодвигаться к нему было как-то глупо. Девушка поставила перед собой пиалу с мутно-белой жидкостью.

– Госпожа Марьям сказала, что у них есть музыканты, – мило сообщила она, – что попозднее, когда Элизбар закончит, они будут играть.

Острон сердито посмотрел на нее: ему казалось, что такие глупости сейчас неуместны. Леарза продолжал вертеть свою чашку, давно опустевшую, и молчал, и уж ему-то наверняка не до танцев, о которых мечтает Лейла. Но никакой взгляд, наверное, не мог заставить ее угомониться; Лейла склонила голову набок и добавила:

– Потанцуешь со мной сегодня, Острон?

– Нет, – резковато отозвался он.

– Всего лишь разок? А то мне опять придется просить Абу Кабила, а он оттопчет мне все ноги.

– Лейла, у меня нет настроения танцевать, – намекнул Острон. Она еще будто придвинулась к нему, и он всерьез задумался о том, а не сделать ли вид, что ему куда-то понадобилось, и не попросить Леарзу выпустить его из-за стола...

Тут на скамью опустился Абу Кабил, отрезав пути к отступлению: и не догадываясь о метаниях Острона, кузнец ничтоже сумняшеся избрал место рядом с Леарзой, и теперь просить их обоих было бы глупо, а Лейлу... ну, в общем, он почувствовал себя беспомощным и загнанным в ловушку.

– Ни у кого нет настроения танцевать, кроме Абу Кабила, – надула она губы.

– Нет, красавица, – отозвался тот через Леарзу и Острона, – я сегодня не танцую.