Текст книги "Укройся в моих объятиях (СИ)"

Автор книги: Fenya_666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц)

Было ошибкой предлагать свою помощь – девушка поняла это спустя десять минут «занятия». С того момента Драко не сдвинулся с места, причем и в прямом, и в переносном смысле. Если бы не ритмично дергающаяся рука, опускающая и поднимающая перо, можно было бы подумать, что слизеринец находится под ступефаем. Он также отказывался принимать какое-либо участие в написании своего же доклада, о чем свидетельствовал отсутствующий взгляд.

Кто дернул ляпнуть Малфою про книгу? Надо было позволить ему переехать жить в библиотеку в поискать необходимой для выполнения задания литературы. Убила бы одним выстрелом сразу двух зайцев: и на мучения Драко посмотрела, и всю Башню в распоряжение получила.

– И все жили долго и счастливо, – вдруг выдает, продолжая сверлить висок слизеринца взглядом. Никакой реакции, конечно.

– С меня хватит, Малфой, – Гермиона более чем уверена, что если бы не оглушающий хлопок закрывающегося талмуда (тот самый спасительный подарок Перси), её реплика осталась бы проигнорированной и в этот раз. От шума Драко вздрагивает. – Я не собираюсь тратить время, чтобы заставить тебя хотя бы просто следить за ходом моих мыслей.

Гриффиндорка забирает свою книгу, поднимается на ноги с твердым намерением бросить парня на растерзание профессору Бинсу, но слизеринец в очередной раз хватает её за запястье, потянув назад. Пошатывается, стараясь сохранить равновесие, но в конечном итоге приземляется на диван. Зыркает ненавидящим взглядом на виновника торжества.

– В чем дело?

– В чем дело? – не сдерживает нервного смешка. – Может быть в том, что я уже полчаса пытаюсь вбить в твою голову хоть какую-то информацию, в то время как ты…

– Ты помогать собиралась или мозг ебать? – он закатывает глаза, откинувшись назад, чтобы опереться спиной на край дивана.

Гермионе хочется стукнуть себя по голове чем-то тяжелым, чтобы в голову больше никогда не закрались мысли помогать слизеринцу. Как она могла подумать, что он будет вести себя нормально?! Самодовольный кретин.

– Иди к черту, Малфой! – стоило выдать что-то поинтереснее. Нет, она хотела бы выдать что-нибудь остроумное, но как в подобной ситуации можно здраво мыслить? Наглость неслыханная.

Снова подрывается с места, на этот раз куда более активно, но не успевает и кофейный столик обогнуть, когда недовольное шипение за спиной раздается совсем близко. По запястью снова расходится слабое покалывание.

Драко, на этот раз более грубо, дергает Гермиону на себя, и она, чуть не стукнувшись коленом о диван в попытках вывернуться, впечатывается носом в грудь парня. От него пахнет все той же зимней свежестью.

Сердце вновь заходится. Треклятые бабочки в животе.

Качает головой, отгоняя прочь подобные мысли, и несильно пинает Малфоя по икре, зло бросив:

– Я тебе не мяч, чтобы пинать меня по всей комнате! – легко освобождает запястье, буквально вынуждая себя игнорировать оставшееся ощущение прикосновения его пальцев на коже. Он будто проникает внутрь – в вены, смешивается с кровью, добирается до сердца и мозга.

Мерлин, это не нормально.

– Успокойся, – Драко выглядит так, будто ничего особенного не произошло. По крайней мере, внешне никаких признаков встревоженности. – Я всё слушал.

– Да что ты говоришь? – возмущение, отразившееся на лице Грейнджер, вызывает слабую ухмылку собеседника, но он тут же прячет её за кашлем, встретившись с уничтожающим взглядом карих глаз. – Повтори хоть что-то из моего рассказа?

Малфой делает вид, что задумался, хотя Гермиона уверена – он даже не пытается вспомнить её недавний монолог.

– Что-то вроде «я не стану тратить время…».

– Ты придурок.

– Какой сюрприз.

Гриффиндорка против воли слабо улыбается от выражения его лица. Приходится усесться на диван и отвернуться, чтобы скрыть это от Малфоя. Чувствует, как диван рядом с ней прогибается под тяжестью тела слизеринца – он садится рядом. И почему-то этот факт заставляет Гермиону задержать дыхание.

Отодвинься. Отодвинься!

Но Драко и так сидит на достаточном расстоянии. Только воспаленное сознание Грейнджер считает иначе.

В окно ритмично бьют дождевые капли. Кажется, начинается ливень. В такую погоду либо книги читать, либо спать. Гермиона предпочла бы любой из этих вариантов, лишь бы сбежать от гнетущей тишины.

В гостиной горит всего несколько свечей на кофейном столике, где расположились листы пергамента и некоторые учебники, и огонь в камине – гриффиндорка зажгла его сразу же, как только вошла в гостиную часом ранее. Предпочла не думать о том, зачем сделала это, учитывая, что вовсе не мерзнет в стенах Башни.

До того места, где она сидит, свет достает очень слабо, а потому остается незамеченной, когда переводит на Малфоя заинтересованный взгляд. Он смотрит куда-то в окно, а Гермиона задается вопросом, что происходит в его голове? Внешне непроницаемый, но такой ранимый, когда речь заходит о семье. И дураку понятно, что агрессия Малфоя, стоит лишь начать ненавистную для него тему семьи, вызвана явными проблемами с отцом – Нарцисса, кажется, не вызывает у Драко приступов ярости (хотя гриффиндорка и не пыталась говорить с ним о ней). Правда Гермиона никак не может понять, разве после войны Люциус не должен был пересмотреть приоритеты? Насколько она могла судить, чистота крови больше не имеет значения по крайней мере для младшего Малфоя – несмотря на его презрительное отношение, он ни разу с начала учебного года не выплюнул свое привычное «грязнокровка».

Изменения в идеологии коснулись только Драко? Или причиной ссор в семье является не факт того, что слизеринец отказывается подчиняться отцу в его идиотских убеждениях?

Гермиона ненавидит себя за то, что завидует Малфою. Немного, совсем чуть-чуть. Просто потому, что его родители живы и здоровы, хоть и с шатким положением в обществе, он может в любой момент написать им письмо или даже трансгрессировать прямо в Малфой-Мэнор и увидеть их. Вот так – стоя лицом к лицу.

И судя по тому, что он ни разу не сделал этого, видимо, взаимоотношения с Люциусом не улучшились. По крайней мере, недостаточно улучшились. Этот факт заставляет недолюбливать старшего Малфоя еще сильнее прежнего: второй шанс был дан для того, чтобы исправить прежние ошибки. Но Люциус, кажется, не намерен идти этим путем.

Гермиона скучала по своим родителями. Отодвинула мысли о них настолько глубоко, что даже утренний вопрос Драко смог причинить совсем мимолетную боль.

Да, свой день рождения ей придется справлять вдали от семьи.

На какую-то долю секунды сердце и правда сжалось от боли, но Грейнджер в очередной раз привалила воспоминания о маме с папой кучей другой информации. Что ж, новая должность способствует «отвлечению» от семейных проблем.

То, что Нарцисса и Люциус так пренебрежительно относятся к собственной семье, заставляло Гермиону кипеть от злости.

– О чем ты мечтаешь, Малфой? – слова вырываются раньше, чем мозг обрабатывает их. В последнее время ей и правда затруднительно держать язык за зубами.

Слизеринец медленно поворачивает голову в её сторону. Гермиона ожидает, что сейчас он, должно быть, пошлет её, но неожиданно видит его улыбку. Впрочем, гриффиндорка очень быстро подмечает, что это скорее ты-совсем-спятила ухмылка.

Он закидывает ноги на диван, согнув их в коленях, отодвигается в дальний угол, чтобы удобнее расположиться и опереться спиной на подлокотник.

– Ты бахнула огневиски перед встречей? Собираешься устроить сеанс психотерапии?

Нет, конечно она так не думала. Отсутствие льющихся оскорблений из уст Драко не делает их приятелями (о друзьях и речи быть не может), а подобные разговоры с первым встречным не заводят.

Но Гермиона не была даже первым встречным – она является его бывшим врагом.

Удивляется собственным мыслям – впервые произносит эти слова даже в собственной голове. Бывший враг.

Безмолвно бормочет губами такое странное словосочетание. Странное конкретно для их ситуации.

Наверное, мир и правда перевернулся, если Драко Малфой больше не является злейшим врагом Гермионы Грейнджер.

Но он по-прежнему остается засранцем и самодовольным индюком.

– Что насчет тебя? – неожиданно выдает слизеринец. Девушка замечает, что все это время он смотрел на неё. Вопросительно изгибает брови, предполагая, что упустила какой-то кусок их диалога.

– О чем ты мечтаешь? – поясняет Малфой, внешне выглядя совершенно безучастно. И как ему это удается?

Гермиона замирает.

О чем она мечтает?..

Очередной вопрос без ответа.

«Сломленная героиня войны. Ты хоть знаешь, что делать со своей сраной жизнью?»

Нет, не знает.

Отсутствие четкой цели и стремлений подтолкнули Гермиону двигаться по протоптанному кем-то пути: Гарри и Рон заинтересовались авроратом, Грейнджер последовала за ними. Как-то механически штудирует литературу, готовясь к экзаменам, в последнюю очередь думая о том, хочет ли этого на самом деле.

Хотя нет, ответ лежит на поверхности – оно ей не сдалось. Но стоять на месте тоже не вариант, нужно двигаться к чему-то. Ей необходима почва под ногами. Гермиона больше не была уверена в том, чем желает заниматься. Что имеет смысл?

Снова вспомнились родители. Возможно, будь они рядом, девушка не чувствовала бы такую сильную необходимость стремиться хоть к чему-нибудь. Возможно, тогда у неё было бы время обдумать все.

Но Гермиона была одна. Друзья уверенно идут к мечте, Грейнджер же чувствует себя так, словно ноги онемели и она осталась где-то позади. Ковыляет, с кожей отрывая ступни от асфальта, сквозь сжатые от боли зубы двигается вперед со скоростью улитки, но зато не остается на месте. А вокруг слякоть и мрак, поблизости ни одного фонаря. Остановишься – и погрязнешь в болоте по самую шею. На душе холодно и мерзко, но это уже не так сильно беспокоит.

Гермиона не хочет находиться в этой темноте, идти этой дорогой, но никаких соседних троп не видит.

– Собираешься устроить сеанс психотерапии? – передразнивает Малфоя, но выходит не так насмешливо, как хотелось бы.

Он хмыкает в ответ, откидывая голову на спинку дивана.

«Сейчас ты ничего из себя не представляешь».

Раздражает, что слизеринец оказался прав. Что заметил, как противно на душе, и воспользовался этим. Но… Возможно, он единственный, кому хватило духу вот так ткнуть Грейнджер носом в проблему. Она не знала, догадываются ли Гарри с Роном о её состоянии, или, быть может, Джинни заметила, но это не имело значения, поскольку никто не решался на откровенный разговор.

Она не винила их. В конце концов, вероятность правдивого ответа была крайней мала. Как Гермиона может вылить на них ту грязь, что в ней скопилась, когда все только начало налаживаться? Гарри выглядит действительно счастливым. Вернулся беззаботный Рон.

А Гермиона будто утонула.

– Хочу увидеть своих родителей, – обращается даже не конкретно к Драко, а будто в пустоту.

Воцаряется тишина.

Что ж, вполне ожидаемая реакция. Что он должен сказать? Вообще не стоило начинать этот разговор. Гермионе пора прекратить совершать действия, о которых может пожалеть.

Сосредотачивается на звуке дождя, на удивление больше не ощущая никакого дискомфорта. Хотя завтра, вероятно, возненавидит решение трепаться с Малфоем поздним вечером. Стрелка часов показывает девять.

– Что с ними? – неожиданно спокойным и тихим голосом проговаривает Драко, привлекая к себе внимание. Никакой усмешки на лице, осуждения в глазах.

Гермиона сама не до конца осознает, зачем отвечает. Наверное, ей все же нужно с кем-то поговорить об этом. Даже если это будет Малфой.

– Они не помнят меня.

– Прости? – в любой другой ситуации Грейнджер рассмеялась бы: шок, отразившийся на лице парня, да еще и такое диковинное для него слово, как «прости». Аномалии, не иначе.

– Я стерла им память, когда ушла искать крестражи с Гарри, – совсем не хочется вдаваться в подробности – страшно тревожить старые раны. Но даже такой короткой реплики достаточно, чтобы перед глазами начали всплывать воспоминания. – После войны Министерству удалось найти их, и недавно целители из Святого Мунго начали разрабатывать безопасные варианты восстановления памяти.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Артур сообщил хорошую новость. С тех пор новой информации не поступало. С магглами все было куда проблематичнее, чем с волшебниками – приходилось чуть ли не шпионить за родителями, чтобы узнавать детали их самочувствия, поскольку целители опасались дополнительного вмешательства в память, не закончив с исследованиями, а как еще объяснить, почему какие-то странные люди в мантиях и с палочками должны следить за их состоянием? Сейчас ни мама, ни отец не помнили о существовании магии, а потому ситуация усложнялась в несколько раз.

Гермионе пришлось поселиться в Норе, ведь о возвращении домой не могло быть и речи. Впрочем, это не напрягало Уизли, да и девушка чувствовала себя в безопасности – рядом друзья и как минимум два работника министерства, которые всегда в курсе новостей. Это был самый оптимальный вариант из всех предложенных.

– Зачем ты сделала это?

– Я магглорожденная, Малфой.

Конечно, это, черт побери, объясняло всё. Гермиона до сих пор ненавидела тот факт, что одно происхождение стало причиной тех жертв, которые пришлось принести. Это, мать вашу, не должно объяснять всё. Это неправильно.

Драко отвел взгляд. Ей не удалось проанализировать выражение его лица, но Грейнджер надеялась, что на нем отразилось раскаяние. Не потому, что страдания Малфоя облегчат собственную боль, вовсе нет. Потому, что так должно быть. Необходимо признать ошибки прошлого, чтобы не допускать их в будущем.

– Может, теперь ответишь и на мой вопрос? – заходит с козырей, надеясь все же вывести слизеринца на диалог. Некомфортно рассказывать о себе и ничего не получать взамен.

Но он продолжает молчать, не поворачивая головы.

Когда Гермиона мирится с тем, что ответа не дождется, он вдруг выдавливает слабое:

– Просто хочу свалить нахрен из страны.

Гриффиндорка хмурится. Не думала о том, какой ответ ожидает услышать, но этот ей определенно кажется странным. Неужели знаменитый Драко Малфой мечтает о побеге?

Хочет назвать его трусом. Хотя бы мысленно. Но язык не поворачивается.

Кто знает, быть может, она и сама поступила бы так, находясь на его месте. А, возможно, и находясь на своем поступила бы.

Но какой в этом смысл? Британия или любая другая страна – всё магическое сообщество знает о том, кто такие Малфои, и на какой стороне они находились во время войны. Гермиону накрывает безысходность, наверняка не её собственная – Драко. Знать, что вся твоя семья долгие столетия будет лишь бывшими Пожирателями смерти, которым удалось избежать наказания – отвратительно. Ей бы тоже хотелось сбежать. Хотя бы попытаться скрыться от собственной репутации.

Но далеко ли сможешь убежать от самого себя?

Был ли Драко таким? Просто бывшим Пожирателем смерти?

Грейнджер никогда не задумывалась, каково быть по другую сторону. Это просто было неправильно, вот и все.

– Одному? – вспоминает о Нарциссе и Люциусе. Разве Драко не остается преданным хотя бы матери?

Он искривляет губы в слабой улыбке. Смотрит на Гермиону так, словно сказал уже достаточно, и снова отводит взгляд. Конечно, он не станет больше ничего рассказывать. Это Грейнджер идиотка, нуждающаяся в возможности выговориться.

Чувствует себя выжатой. Как давно ей не приходилось вспоминать о том, что было похоронено в сознании, впиваться ногтями в затягивающиеся раны. А теперь еще слизеринец вынудил посмотреть на ситуацию под другим углом. Гермиона не хотела понимать его – все они, пусть и амнистированные, но Пожиратели. Они собственными руками убили бесчисленное количество людей, и еще столько же погибло в результате их косвенного влияния.

Девушка вдруг с ужасом осознает, что так, возможно, и рассуждает весь мир. Что от этого Драко и пытается сбежать.

Осознает, что сердце болезненно сжимается от этой мысли. Это очень плохо.

Поднимается с дивана, с силой прижимая книгу к груди. Нужно уйти. Подальше от Малфоя и его этих заставляющих задуматься фраз. Ей и так есть о чем беспокоиться, так почему же…

Бросает на парня быстрый взгляд – он продолжает избегать зрительного контакта.

Почему же беспокоится?

Уже стоя на первой ступеньке лестницы прекращает движение, оборачиваясь к лежащему на диване слизеринцу.

– Малфой, – отстраненный взгляд свидетельствует о притупленном восприятии реальности, но Драко все же реагирует – смотрит в ответ на Гермиону. – Прошлое всегда будет оказывать влияние на нас. Но если ничего с этим не делать, рано или поздно оно поглотит тебя.

Ей не нужно ждать ответ. Знает – он не последует. Поэтому продолжает путь к спальне, достигает деревянной двери с вырезанным на ней львом, когда улавливает голос с первого этажа:

– Забудь об этом? – Гермионе кажется, что это должна была быть констатация факта, но интонация скорее вопросительная.

Гриффиндорка оборачивается: Малфой стоит у основания лестницы в своей привычной позе – руки в карманах брюк, но вовсе не выглядит самодовольно, как это бывает зачастую. Даже в полумраке коридора Гермиона замечает легкий беспорядок на его голове и ослабленный галстук на шее.

– Да, – негромко произносит и, дождавшись короткого кивка от Драко, тихо ускользает в свою комнату.

***

Наутро воспоминания будто стерлись. Воспоминания Малфоя, не Гермионы: они столкнулись на выходе из Башни, он молча подождал, пока девушка выйдет первой, и пока она не свернула в другой коридор, шагов со стороны потайного хода слышно не было; вторая «встреча» произошла за завтраком – Драко не отрывал взгляда от тарелки, хотя Гермиона и заметила, что к еде он не притронулся. Малфой избегал не только диалога, но и зрительный контакт устанавливать не желал. Грейнджер предпочла не думать, почему это её вдруг беспокоит зрительный контакт со слизеринцем.

Но факт оставался фактом – парень держал дистанцию. Что, наверное, было первым логичным решением с его стороны, но гриффиндорка вовсе не рукоплескала от восторга.

Чего-то подобного стоило ожидать, наверное. Если задуматься (чем, кстати, Гермиона занималась практически целую ночь), ситуация до смеху абсурдная. Кому скажи, о чем они мило болтали ночью, не поверят – рассмеются в лицо и уйдут. Не обязательно даже вдаваться в подробности разговора, достаточно сказать лишь «Гермиона Грейнджер спокойно разговаривала с Драко Малфоем». Сложно представить их нормальный диалог касающийся хотя бы старостата, что уж говорить о чем-то совершенно далеком от обязанностей Старост.

Непростительно обсуждать семью с врагами.

Так наверняка рассуждает Драко.

Хотя информация, полученная от него, была настолько ничтожной, что Гермиона едва ли смогла сделать какие-то выводы помимо того, что отношения в семье Малфоев все еще далеки от идеала. Она бы смогла прийти к этому и раньше, если бы только задумалась. Так что, как предполагала гриффиндорка, большей проблемой стал сам факт их такого разговора.

Что ж, здесь спорить сложно.

Оказавшись под одеялом, у Гермионы было достаточно времени до утра, чтобы загрузить мозг размышлениями вплоть до головной боли – утром пришлось выпить обезболивающее зелье. Она вдруг остро ощутила потребность разобраться в том, что, черт возьми, происходит, и с какой это стати организм работает против неё же: сердце внезапно начинает биться быстрее, стоит Малфою сократить расстояние между ними до нескольких метров, иногда ладошки потеют, а по спине ползут мурашки. И почему она рассказала Драко то, что знать ему не обязательно? И, что не менее важно, почему он не остановил её?

Гермиона четко осознавала, что это не нормально, однако это осознание едва ли останавливало её от совершения всех тех вещей, совершать которые не стоило ни за что и никогда.

Кем являлся Драко Малфой для неё?

Все тем же засранцем и придурком, изменилось лишь то, что ненависти Гермиона к нему не испытывала. Это не стало открытием – девушка пришла к такому выводу еще в начале учебного года. Но кем был Малфой сейчас… Парнем, который за неделю несколько раз довел её до белого каления, которого она ставила на место и который отвечал тем же; тем, кто вогнал нож прямо в израненное сердце, выплюнув в лицо правду, мучавшую давно; тем, кого Гермиона поцеловала. Сама. Он был тем, кому изливала душу дождливым вечером.

Но Малфой также был тем, кто унижал и оскорблял Гермиону все детство и подростковый возраст, смеялся над внешностью и «грязной» кровью, изводил многих других ребят, и в конечном итоге… Принял метку и стал Пожирателем смерти.

Неужели этих причин было недостаточно, чтобы вновь возненавидеть? Вероятно, нет. Но их определенно было достаточно, чтобы Гермиона захотела сделать что-нибудь отвратительное ему.

Тогда что происходило между ними?

Первым, о чем подумала девушка, был порыв. Простой порыв взрослых людей, которые долго были одни (хотя насчет Драко уверенности мало) и захотели… Поцеловаться? Да, это был всего лишь поцелуй.

Гермиона могла бы на этом остановиться и погрузиться в необходимый организму сон. Но она сделала так в прошлый раз – остановилась на том самом «порыве», – и к чему это привело? Правильно, ни к чему нормальному.

Больше не удавалось игнорировать мысль, что, несмотря на желания, какими бы сильными они ни были, люди не целуются с теми, кто им неприятен. Гермиона не могла представить себя с Гарри – он был её другом и это казалось настолько абсурдным, что живот сводило от тошноты от одной мысли. Но в этом и была проблема: Гарри – её друг, очень близкий друг, и гриффиндорка никогда бы не стала целовать его, но Малфой ничуть не лучше! Он даже хуже! Они не были близки, никогда даже нормально не общались (до этого учебного года). Так с чего бы ей?..

Невольно вспомнились прикосновения парня: как притягивал к себе за талию, касался обычно холодными, но в тот момент такими горячими пальцами её лица, зарывался в волосы. Дыхание перехватывает.

С чего бы позволять ему касаться её тела?

С чего сочувствовать Драко, злиться из-за безрассудности его родителей, помогать ему?

Из-за всех этих мыслей к утру Гермиона чувствовала себя выжатым лимоном. Еще и эти жалкие попытки слизеринца игнорировать всю ситуацию и саму девушку. Что за глупая привычка убегать? Трус.

Отчаянные попытки словить взгляд серых глаз с треском провалилась и в Башне, и за завтраком. Гермиона была твердо намерена вывести парня на диалог, только на этот раз пообещала себе подготовиться к нему лучше, чем в прошлый раз.

Усидеть на первых двух уроках оказалось сложнее чем когда-либо. Сегодня только зельеварение было со Слизерином и девушке пришлось смириться, что до конца третьего урока выловить Драко не удастся – он также не появился на обеде, а на переменах было слишком много народу вокруг. Но даже если бы она решилась увести Малфоя в сторону между уроками, ничего не вышло бы – в коридорах ей лишь раз удалось засечь белобрысую макушку. Впрочем, через минуту он уже куда-то пропал.

Впервые Гермиона шла на урок профессора Снейпа с таким нетерпением. Гарри и Рон вышагивали рядом, обсуждая вчерашнюю тренировку Гриффиндора. Грейнджер начинало раздражать, что квиддич – чуть ли не единственная тема для разговоров в их компании. В такие моменты она, как правило, выпадала из разговора.

У самого кабинета девушку вдруг выхватили из компании друзей мощным рывком за предплечье. Гермиона не успела и пикнуть, как перед ней нарисовалось довольное произведенным эффектом лицо Паркинсон. Гарри и Рон замерли, только через несколько метром обнаружив пропажу подруги, и уже готовы были возвращаться, но девушка махнула им рукой, дав понять, что все в порядке и они со скептицизмом в глазах вошли в кабинет зельеварения.

– Слышала, ты согласилась организовать бал, – Пэнси решает не тратить время на «привет», «ты не занята?», «можем поговорить?» и тому подобное, что обычно называют вежливостью. Чему Гермиона, на самом деле, была даже рада – быстрее начнут, быстрее закончат.

Кивает, подмечая, что тот момент, как шла к Макгонагалл на одной из перемен практически полностью стерся из памяти. Что она там рассказывала директору?

– Точную дату назовут позже, но предположительно бал состоится в начале ноября.

Паркинсон удовлетворенно кивает, тем самым удивив собеседницу. Она даже спорить не станет?

– Я собиралась вынести эту тему на собрание префектов в субботу, так что… – Пэнси раздраженно взмахивает рукой, поменявшись в лице. Гермиона ожидает, что сейчас начнется самая интересная (и нервная) часть разговора, но слизеринка выдает диаметрально противоположное:

– Эти идиоты будут сидеть и глазками клепать, ожидая, что всю работу возьмет кто-то другой.

И хотя со словами Паркинсон было сложно поспорить, Гермиона совладала с собой и не улыбнулась. Слишком часто за эти недели слизеринцы производят хорошее впечатление. Может и правда проклятие какое-то?

– Я составлю список тех, кто мог бы помочь привлечь побольше добровольцев для украшения Большого зала, но эти декорации еще нужно создать, – челюсть Грейнджер со стуком шлепнулась на пол, когда Пэнси достала из кармана сложенный вдвое пергамент и протянула ей. – На Хаффлпаффе есть несколько ребят, которые могли бы заняться этим, но наши отношения… – по скривившемуся лицу девушки Гермиона без лишних пояснений смогла прийти к необходимому выводу.

– Я поговорю с ними, – принимает из её рук листок, пробежав взглядом по фамилиям. Всего четыре человека, но это уже что-то.

– Что ж…

– На следующей неделе я начну работать над графиком подготовки и необходимо будет составить правила для младшекурсников и некоторые детали, касательно внешнего вида, запрещенных продуктов… – до того, как Гермиона произнесла последние несколько слов, Пэнси выглядела заинтересованной, но как только речь зашла про алкоголь на лице слизеринки появилась нахальная улыбка.

Из уст невольно вырвался вздох отчаяния – Грейнджер поняла, что конкретно в этом вопросе помощи ждать неоткуда. Что ж, она ожидала подобного.

– Ладно. Тогда, как только наброски декораций будут готовы, я могу сообщить тебе, чтобы мы обсудили некоторые детали.

Странно предлагать подобное Пэнси, но Грейнджер вынуждена признать, что для качественного выполнения поставленной задачи помощь просто необходима – одна голова хорошо, а две еще лучше. Ко всему прочему, слизеринка прекратила плевать ядом направо и налево, и хоть не приобрела дружелюбных качеств, хуже уж точно не стала.

Паркинсон кивает, вдруг взглянув на кого-то позади Гермионы. Гриффиндорка оборачивается, всего на секунду, на жалкое мгновение, словив на себе недоверчивый взгляд Малфоя. Как только он замечает взгляд Гермионы, отворачивается и движется дальше по направлению кабинета зельеварения.

Девушка напряженно поджимает губы, оборачиваясь обратно к Пэнси.

– Окей, договорились, – слизеринка кивает, а Гермионе понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, в чем заключалась её предыдущая реплика.

Тоже кивает в ответ, после чего Паркинсон разворачивается на носках, ускоряясь, чтобы нагнать Драко и его компанию.

В кабинете Гермиона оказывается за минуту до прихода Снейпа и благодарит Мерлина, что не опоздала на урок – одного наказания было более чем достаточно. И пусть еще неизвестно, в чем оно заключается, профессор позаботится о том, чтобы Грейнджер и Малфой считали эту отработку худшим, что случилось в их жизни.

К счастью, сегодня была теория, то бишь никакого приготовления эликсиров и прочей взрывающейся гадости, которой Гермиона всерьез начинала побаиваться.

Рон настоял на докладном пересказе диалога с Пэнси, в чем Гарри всеми руками и ногами поддержал друга, и девушке пришлось шепотом рассказать про организацию бала, к которому, впрочем, оба парня быстро утратили интерес. Про себя гриффиндорка отметила, что Джинни будет явно не в восторге от холодности Поттера к мероприятию. На лице невольно появилась тень слабой улыбки – её тут же пришлось спрятать, чтобы Снейп не решил пристать хоть к чему-нибудь.

Четыре раза Гермиона не удержала себя от того, чтобы взглянуть на затылок Малфоя. Трижды цокнула языком от досады и пять раз закатила глаза. За весь день в его спине должна была образоваться огромная дыра от того количества взглядов, брошенных Гермионой в Большом зале, тот единственный раз на перемене, и получасом ранее в коридоре во время диалога с Пэнси. Но на зельеварении девушка превзошла саму себя – с такой яростью она не смотрела на Драко ни разу.

Как он смеет просто игнорировать её?

Не конкретно в этот момент, урок все же, а в целом.

В сотый раз Гермионе захотелось влепить Малфою талмудом по затылку.

До конца урока он так и не взглянул в её сторону. Более того, Грейнджер видела, с какой скоростью вещи слизеринца летят в сумку. Неужели и сейчас намеревается сбежать? Ну уж нет, точно не в этот раз.

Малфой делает несколько быстрых шагов по направлению к выходу из кабинета, а Гермиона открывает рот, собираясь использовать один из вариантов заранее придуманных причин, чтобы оттащить парня в сторону и разговорить.

Однако профессор решает иначе:

– Мистер Малфой, мисс Грейнджер, – Снейп своим привычно недовольным голосом окликает студентов (Гермионе кажется, что фамилию Драко он произносит куда мягче, чем её). – Задержитесь, пожалуйста.

Нет, только не сейчас.

Гриффиндорка осознает все еще до того, как зельевар продолжает говорить, и заранее вздыхает от недовольства.

– Вы не забыли о наказании?

***

Тяжелая деревянная дверь с протяжным скрипом открывается перед тремя людьми. Их взглядам предстает темная комната, обстановку которой разглядеть практически нереально. Но Гермиона моментально улавливает душащий запах пыли – она забивает легкие и девушка еле удерживает в себе кашель. Через мгновение профессор переступает порог, взмахнув рукой, отчего вся его мантия приходит в движение, и приглашает следовать за ним.

Гермиона с плохо скрываемым скептицизмом и отвращением заходит следом. Несколько свечей загораются. Исходящего от них света не хватает, чтобы осветить всю комнату, но достаточно, чтобы взору девушки во всей красе предстал весь тот хаос, творящийся здесь.

По всей видимости, Снейп привел их в давно не используемый кабинет: вся мебель покрыта толстым слоем пыли (Грейнджер всерьез начинает беспокоиться за свои легкие), все парты отодвинуты в левый угол, только три из них стоят посередине комнаты – на одной навалены тряпки, – то тут, то там паутина, а окна настолько грязные, что солнечный свет практически не поступает в кабинет. Сейчас около двух часов дня, а если потушить огонь свечей, помещение утонет во тьме.

Гермионе это не нравится. Совершенно не нравится.

– Итак, – наконец начинает профессор Снейп. – Вашей задачей является привести кабинет в надлежащее состояние. Без магии, естественно.