Текст книги "Укройся в моих объятиях (СИ)"

Автор книги: Fenya_666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

Гермиона склонялась к мысли, что преступление не будет последним. Она рассмотрела вариант, о котором говорил Перси – убийство из мести. Но, поразмыслив, пришла к выводу, что если преступник и хотел отомстить, то, скорее всего, на Розье-старшем не остановится – зачастую Пожиратели отправлялись на «задания» не поодиночке. Так что, даже если Розье сделал что-то ужасное убийце или его семье, следующими жертвами станут другие Пожиратели, участвовавшие в «задании».

Но, конечно же, Гермиона не стала полностью откидывать мысль, что Розье вполне мог совершить поступок, за который в итоге поплатился жизнью, и в одиночку. Хотя этот вариант казался наименее возможным.

Ей казалось, что будь это убийство единственным, преступник не стал бы оставлять тело в атриуме Министерства – просто спрятали бы где-то, а не устраивали показное шоу. Но она никак не могла разгадать послание, скрытое за этим действием. А оно было, в этом Гермиона не сомневалась.

Перси сказал, тело было изувечено и установить личность удалось не сразу. На подобное способен либо действительно разъяренный человек, либо полнейший псих. Либо и то, и другое.

Отталкиваясь от того, что Гермионе казалось наиболее вероятным (а именно: убийства продолжатся), стратегия Министерства была хороша тем, что задействованы только нужные люди и паники, возникшей бы среди Пожирателей, удалось и удается до сих пор избежать.

Но это, увы, вовсе не обрадовало. Потому что она вдруг поняла, что Министерство тоже рассматривает вариант того, что будут еще жертвы. И они ловят преступника на живца. Используют бывших Пожирателей как приманку.

Информации об убийце крайней мало и, к великому сожалению, Гермионе пришлось признать, что единственное, что и она, и сотрудники Министерства могут сделать – ждать. Ждать следующих жертв. И для этого отлично подошли ни о чем не подозревающие Пожиратели смерти.

Поэтому они медлят. Большая часть населения все еще скептически относится к амнистированным Пожирателям, а некоторые продолжают ненавидеть и презирать. Гермиона не могла осуждать этих людей. Более того, она не была уверена, что сама была бы не прочь узнать о смерти некоторых из них. Поэтому Министерство считает, что в данной ситуации спешка ни к чему (в защиту можно сказать, что у них все же не так уж и много информации для расследования), в основном они пытаются выяснить, как убийца проник в атриум. Беспокоятся, что среди сотрудников завелся преступник? Или переживают о собственной безопасности?

Так много вопросов и чертовски мало ответов.

Гермиона трижды успела отругать себя, что ввязалась в такое запутанное дело. И еще четыре раза попыталась убедить, что поступила так из-за справедливости. Однако, размышляя над значением слова «справедливость», непослушный мозг убеждал, что вариант расправы над бывшими преступниками (а именно Пожирателями) куда лучше подходит под это понятие. Они ведь заслужили, разве нет?

И тут мысли всегда возвращались к тому, из-за кого Грейнджер вообще не спит в такой поздний час и раз за разом прокручивает в голове сказанное Перси, играясь с полученной информацией и пытаясь прийти хоть к каким-то выводам. Прорисовать детали будущей стратегии.

Драко, мать его, Малфой.

После двух попыток убедить себя, что желание защитить его – временное помутнение, Гермиона признала, что даже мысленно не звучала убедительно. То чувство ужаса, холодом окатившее её с ног до головы, стоило представить выражение лица слизеринца, когда он узнает о смерти родителей (чего не произошло, однако фантазия гриффиндорки отлично справлялась с визуализацией), нельзя было спутать ни с чем.

Тогда Гермиона решила сосредоточиться на мысли, что просто не желает видеть кого-то настолько же сломленным, как она сама. Пусть это и Драко Малфой. Неважно. Гермиона предпочла думать, что поступила бы так для любого другого человека.

Когда мозг начал прокручивать всю информацию по десятому кругу, девушка не выдержала.

– Люмос.

Слабого света палочки было достаточно, чтобы осветить небольшой участок пола под ногами и не разбудить спящую Джинни. Гермиона добралась до скинутых на спинку стула джинсов, из кармана которых торчал край свернутого надвое листочка пергамента. Вынимает записку, но запрещает себе еще раз читать её.

Если бы Гермионе дали чернила и заставили продублировать написанное, она бы с точностью до мелочей смогла повторить почерк Малфоя – столько раз читала проклятые слова поздравления, сидя в ванной комнате. Она пыталась ненадолго отвлечься от мыслей о Розье и выбрала меньшее из двух зол – Драко. Закрыв глаза, гриффиндорка могла вспомнить все завитушки букв почерка слизеринца. И это бесило.

Приходится воспользоваться палочкой, чтобы достать блокнот в кожаной обложке с верхней полки стола. Так удается избежать шума.

Ей нужно ненадолго занять себя, прежде чем организм наконец устанет и позволит Гермионе погрузиться в сон. В конце концов, ничего не случится, если она одним глазком прочитает рукопись. Ни одна книга еще не пострадала от рук Грейнджер, так что она была уверена, что завтра же сможет передать Малфою его заоблачно дорогой подарок в целости и сохранности.

Однако не воспользоваться возможностью – грех.

Садится на пол, облокачиваясь спиной на прохладную стену. Блокнот опускает на согнутые в коленях ноги и, открывая первую страницу, взглядом медленно скользит по строкам.

Старается запомнить все детали почерка Барда Бидля так же досконально, как сделала это с запиской Драко. Впитывает в себя каждое слово, каждое зачеркнутое предложение и вынесенные на поля заметки.

Гермиона приходит в себя только когда первые лучи солнца пробиваются в комнату. С ужасом осознает, что за все это время не изучила и половины рукописи – некоторые фрагменты текста плохо сохранились и пришлось покорпеть, чтобы разобрать написанное. Она также обнаружила, что как минимум одна сказка не вошла в изданный сборник, и истинное гриффиндорское любопытство не позволило перевернуть страницу, пока сюжет не отпечатался в мозгу.

Ей придется вернуть не изученную до конца рукопись. Сердце больно кольнуло от этой мысли. Но Гермиона твердо решила, что не может оставить себе такой подарок. И дело было не только в дарителе – Грейнджер не хотела чувствовать себя обязанной. Ценность блокнота превышала всевозможные рамки.

Тихо спрятав рукопись в сумку, с которой, собственно, и приехала, девушка поплелась обратно к кровати. В её руке все еще была зажата записка, которая изрядно помялась, когда Гермиона пыталась спрятать её в карман незаметно для Джинни.

Забравшись под одеяло, Грейнджер позволяет себе еще раз развернуть пергамент и пробежаться взглядом по тексту. Приходится поднести листок к самому лицу, чтобы при таком плохом освещении что-то разглядеть (в чем было мало надобности, ведь она действительно заучила каждую деталь). И на секунду ей кажется…

Мерлин, нет.

Около десяти раз на бешенной скорости в голове звучат просьбы здравого смысла убрать пергамент подальше. И десять раз сердце, вмиг начавшее разрывать ударами грудную клетку, оказывается громче.

Гермиона подносит записку к носу.

Пергамент пахнет Малфоем.

Она хочет убить себя за то, что различает его аромат на проклятом листке. И за то, что так глубоко вдыхает ту свежесть, которая всегда исходит от слизеринца.

Гриффиндорка устала считать, сколько раз с момента возвращения в Хогвартс приписывала себя в ряды сумасшедших. Но она делает это снова, поворачиваясь спиной к Джинни и зарываясь носом в подушку, под которой прячет ладонь с зажатой в ней запиской.

Ей нужно поспать. Да, определенно. Иначе завтра трансгрессия точно закончится рвотой и головокружением.

Именно по этой причине Гермиона позволяет себе задействовать всю фантазию и представить, что подушка пропитывается тем ароматом зимы, исходящим от спрятанного под ней пергамента. И, вдыхая знакомый запах, который почему-то кажется таким далеким, словно из глубокого прошлого, но слишком знакомым, чтобы так легко забыть, чувствует, как мир вокруг постепенно растворяется.

***

После аппарации Гермиона, как и предполагала, чувствовала себя просто отвратительно. Слава Мерлину её не вырвало около ближайшего здания в Хогсмиде, но до самой Башни старост желудок беспощадно издевался над хозяйкой. Джинни пришлось сопроводить подругу до пятого этажа, где Гермиона заверила её в том, что самостоятельно справится с оставшейся дорогой, и отправила Уизли к Гарри, которому также пришлось стать сопровождающим, только уже Рона – его тоже нещадно потрепало во время перемещения. Только, как предполагала Грейнджер, в его случае причиной был слишком плотный завтрак.

Она плохо помнила, как добиралась до комнаты, но, как только оказалась около кровати, забралась под одеяло, и погрузилась в сон сразу же, как почувствовала тяжесть Живоглота рядом с собой. От кота исходило тепло, и Грейнджер, которая почему-то дико замерзла, хотя погода наоборот располагала, расслабилась.

К счастью, снов не было. Пришлось бы тяжко еще и с кошмарами бороться.

За окном уже заходило солнце, когда Гермиона проснулась. Мысленно прикинула, что проспала около четырех часов, что, по меркам девушки, для дневного сна было слишком много.

Тошнота, благо, прошла. Да и в принципе самочувствие улучшилось. Обрадованная тем, что во вмешательстве мадам Помфри нет нужды, гриффиндорка довольно бодро подорвалась с кровати. С удивлением обнаружила, что спать улеглась в той же одежде, что и аппарировала из Норы. Однако быстро вспомнила свое состояние по возвращении в Башню и простила себе такую погрешность.

Быстро переодевшись, Гермиона решила провести несколько часов в библиотеке – часть её домашнего задания не была завершена. Вообще-то, подобное было совершенно не в духе Грейнджер. Она планировала закончить с делами до отъезда в Нору, но неожиданно в четверг навалилось дополнительное дельце, не терпящее отлагательств. Гермионе пришлось в экстренном порядке составлять график дежурств за Малфоя, который лежал в бессознательном состоянии в больничном крыле.

В библиотеке девушка, помимо доклада по нумерологии, успела также лично для себя составить план подготовки к балу, куда входила беседа со студентами из Хаффлпаффа, о которых говорила Пэнси (этот пункт был отмечен красными чернилами), и второй план (хотя это был скорее набросок), продублированный на восьми пергаментах уже для каждого из префектов.

Гермиона решила, что больше ни за что не позволит мыслям о Малфое затмить разум и заставить забыть об обязанностях Главной старосты. И пусть потраченное на гневное бурчание время все же относилось к запретной теперь категории «мысли о Драко», Грейнджер позволила себе мысленно врезать слизеринцу по самодовольной роже. О его родителях и Розье в это время предпочла не думать. В конце концов, так недолго и с ума сойти.

Она не планировала отказываться от своей злости на Малфоя только из-за того, что впуталась в безумную историю «спаси бывших Пожирателей».

Когда с планами было покончено, Гермиона еще несколько раз пробежала взглядом по строчкам своего доклада и, не обнаружив ошибок, со спокойной душой свернула пергаменты и спрятала их в сумку. Она хотела как можно скорее вернуться в Башню, чтобы провести какое-то время за изучением блокнота Барда Бидля, поскольку, судя по закрывающейся библиотеке, время было позднее, а потому Гермиона надеялась не встретиться с Малфоем до завтрашнего дня. А это значило, что сегодняшней ночью её внимание всецело принадлежит драгоценной рукописи пятнадцатого века.

Гриффиндорка считала шаги, возвращаясь в Башню, лишь бы занять чем-то голову. Сегодня утром она с сожалением обнаружила, что любая свободная минута заставляла мысленно возвращаться к рассказу Перси. Ей совершенно не хотелось думать обо всем этом снова. Новой информации не будет еще какое-то время, и Гермиона не могла предположить, сколько именно, а потому все попытки изнасиловать собственный мозг приведут лишь к головной боли. Она пообещала себе изложить все догадки на пергаменте (который, впрочем, практически сразу придется сжечь, чтобы, не дай Мерлин, никто не смог его найти), поскольку так было легче собрать мысли в голове. Но пока она хотела только отдохнуть от размышлений.

Гермиона не сдерживает шумного вздоха, когда глаза слепит яркий свет. В коридоре царил привычный полумрак, но, ступив через потайной ход, неожиданно попадает в слишком ярко освещенную комнату. Вечерами в гостиной зачастую не горят свечи, обычно достаточно камина (а, быть может, она просто не спускалась сюда в такое время раньше), но сейчас в комнате будто зажгли все свечи, что у них вообще имелись.

Растерявшись, девушка не сразу замечает развалившегося в кресле Драко. Он повернут к ней спиной, но Грейнджер все равно без труда удается узнать книгу в руках слизеринца. Пособие по защите от темных искусств. То самое, что уже отбирала у наглого парня, потому что это подарок Перси, а она не была уверена, что Малфой как следует обращается с книгами. Да и вообще… С чего это ему трогать её вещи?!

Однако в любой другой день Гермиона, вероятно, просто с закатыванием глаз прошла мимо, махнув рукой на попытки избавить свою собственность от нахальности Драко, но это было бы «в любой другой день».

Гриффиндорка была зла. Она обнаружила это сегодня в библиотеке, когда осознала приближающуюся встречу с парнем. Конечно, сразу вспомнилась ужасная ситуация на поле для квиддича и Гермиона сама не заметила, что порвала один из листов пергамента. Сейчас, когда опасность миновала, она в полной мере могла злиться на Драко. Хотя, конечно, здесь было бы уместнее сказать «из-за Драко», поскольку злость была направлена не на саму ситуацию, а исключительно на его наплевательское отношение к своему здоровью (после недолгих размышлений Гермиона пришла к выводу, что все же он чувствовал себя плохо еще до подъема в воздух). Но, поскольку это все еще было странно – волноваться из-за Малфоя, – девушка предпочла проигнорировать данный факт и просто продолжила сердиться.

Ей ничего не стоит выхватить книгу из рук Драко. Он оказался слишком увлеченным чтением, чтобы обратить внимание на присутствие в комнате еще одного человека. И, когда пособие резко испаряется из его рук, наконец оборачивается.

Серые глаза встречаются взглядом с карими. И Гермиона оказывается не готова к этому. Пульс начинает стучать в висках, и гриффиндорке приходится напомнить себе о злости, чтобы немного прийти в чувство. За те три дня (или четыре? Она сама не уверена), что они не виделись, Грейнджер успела отвыкнуть от прямого зрительного контакта с Драко. Зато эти проклятые глаза фантазия очень реалистично рисовала девушке каждый раз, стоило подумать о Малфое в Норе.

– Это моя книга, – жестко выдает, гордо вскидывая подбородок. Вот так, Гермиона. Держи спину прямо.

Драко, чей взгляд до этого казался слишком серьезным, отвечает усмешкой. Девушка вовсе не удивляется той наглости, отразившейся на бледном лице. Она невольно задается вопросом, был ли слизеринец такой бледный на прошлой неделе, когда они виделись при нормальных обстоятельствах, либо же он все еще чувствует себя паршиво.

Приходится прикусить язык, чтобы не спросить его о самочувствии.

– Растеряла последние крупицы манер за время тесного контакта с Уизли? – Малфой поднимается с кресла и стряхивает с брюк невидимую пыль.

Гермиона пользуется моментом, чтобы подавить возмущение, наверняка слишком ярко отразившееся на лице. Подтекст его фразы очевиден, и девушка не может не оскорбиться.

Да что он себе позволяет?

– Такие как ты, Малфой, не знают значение слова «манеры», – глаза гриффиндорки сужаются, будто она и правда пытается разглядеть проблески вежливости на лице Драко. Даже если бы действительно пыталась, ничего не вышло бы. – Родился с золотой ложкой во рту и думаешь, что можешь брать чужие вещи без разрешения?! – скрыть раздражение уже не удавалось и, чтобы не наброситься на слизеринца с кулаками, Гермиона крепче прижимает пособие к груди.

Конечно, дело было вовсе не в книге.

Она и сама понимает, как нелепо, должно быть, выглядит со стороны. Стоит здесь, наверняка раскрасневшаяся от злости, вцепилась в несчастную книгу так, словно Малфой может вырвать её из рук и порвать на кусочки. Чуть не кричит, хоть и пытается контролировать интонацию, отчего голос срывается под конец фразы, делая ситуацию еще более нелепой.

Мерлин, он наверняка даже не понимает, что в голове Гермионы вовсе не чертово пособие по защите от темных искусств, а картинка лежащего на больничной кушетке Малфоя.

Признаться, ей даже хотелось бы вывести Драко из себя. Пусть тоже побесится. Но, как назло, он лишь закатывает глаза. Совершенно беззлобно, что лишь еще больше подпитывает ярость гриффиндорки. Потому что он делает это так, словно какой-то ребенок пристал к нему с дурацкими расспросами. Так, будто претензии Гермионы не воспринимаются всерьез.

Кажется, он собирается что-то ответить, но Грейнджер перебивает, слишком жестко опуская пособие на каминную полку:

– Ты самовлюбленный индюк, который думает только о себе и плевать хотел на всех окружающих! Всегда поступаешь так, как тебе хочется, и совершенно не думаешь о других людях! – ей приходится сдержаться, чтобы не топнуть ногой и дать энергии выйти наружу, потому что это будет выглядеть совершенно нелепо и ничуть не прибавит Гермионе серьезности в глазах Драко. – И знаешь что, Малфой?! – замолкает на мгновение, чтобы набрать в легкие побольше кислорода, и выпаливает на одном дыхании. – Я не приму твой невероятно дорогой подарок, потому что каждый раз он будет напоминать мне о таком избалованном придурке, как ты!

Из уст вырывается громкий вдох, и Гермионе требуется несколько секунд, чтобы отвлечься от шума в ушах и сосредоточиться на выражении лица Малфоя. Он выглядит удивленным всего одно мгновение, прежде чем скрывает это за своей привычной маской.

А гриффиндорка с ужасом осознает, что только что лишилась последнего шанса изучить рукопись до того, как придется её вернуть. Да, она пообещала, что отдаст блокнот Малфою сразу же, как увидит его, но… Возможно, только на один день… Грейнджер тяжело вздыхает, признавая, что действительно надеялась оставить рукопись еще ненадолго. Даже не на день – на ночь.

В любом случае, теперь это было не важно.

Слизеринец огибает кресло, останавливаясь в нескольких метрах от Гермионы. Она слишком погружена в сожаления о расставании с такой ценной вещью, чтобы придать большое значение сократившемуся между ними расстоянию.

Приходится насильно выдернуть себя из мечтаний о ночи за чтением сказок, чтобы не упустить нить диалога. Хотя, сложно назвать диалогом то, что сейчас происходит.

Слизеринец небрежно опускает руки в карманы брюк, но девушка не успевает разозлиться на его наплевательское отношение ко всему тому, что она сказала минуту назад.

– Мерлин, Грейнджер, ты правда настолько психуешь из-за подарка, или тебя Уизли не кормили и спать запрещали?

– Что? – Гермионе чувствует себя полнейшей дурой, пока стоит перед Малфоем, хлопая глазами и не понимая, что он говорит.

– Говорю, ты сливаешься со штукатуркой на стене.

Когда до Грейнджер доходит, она непроизвольно фыркает.

С цветом её лица и состоянием в целом все было нормально до того момента, как собственное любопытство не заставило выпытать у Перси детали его работы. После бессонной ночи и не самой удачной трансгрессии Гермиона с ужасом обнаружила, что стала похожа на умирающую. За весь день кусок в горло не лез, а потому у неё было достаточно причин, на которые можно было списать нездоровую бледность.

Впрочем, самой основной оставалась нервотрепка после разговора с Перси, что в полной мере отыгралась за весьма удачный день рождения.

И вот она снова вернулась к мыслям о Пожирателях.

Гермиона практически чувствует, как со взгляда пропадает злость, когда изучает черты лица Драко. Пытается найти что-то общее с Нарциссой и Люциусом. Анализирует связь родителей и сына. Сама не знает, зачем.

Она не может позволить себе сказать ничего лишнего, а потому, должно быть, выглядит невероятно странно, когда с таким интересом вглядывается в лицо Малфоя.

Что бы он сказал, узнай всю правду? Что бы сделал?

Гермиона не уверена, что желает получить ответы на эти вопросы.

Он бы разозлился. Совершенно точно разозлился бы, потому что гриффиндорка, со своей уравновешенностью и способностью здраво мыслить в стрессовых ситуациях (хотя в последнее время эти черты куда-то регулярно сматывались), была бы в ярости, если бы кто-то посмел скрывать от неё такую важную информацию о родителях. Драко же, вероятно, разнес бы половину Хогвартса. И первой жертвой стала бы Гермиона.

– Ты меня раздражаешь, Малфой. Так сильно раздражаешь.

Обращается к нему, а убедить пытается себя. Девушка будто надеялась вбить в свою голову это утверждение, но мозг (наверняка под влиянием ненавистного сердца) в этот раз явно рассуждал в противоположном направлении – прекратил воспринимать Драко как просто недруга детства и почему-то решил, что стоит попытаться защитить его. Его и Нарциссу с Люциусом.

Какой абсурд.

Еще большим абсурдом было то, что Гермиона не жалела. Даже когда Драко вел себя так, что хотелось залепить пощечину, ей не казалось ошибкой то, во что по собственной воле ввязалась.

– Куда ты собралась? – голос Малфоя останавливает девушку у подножья лестницу. Она двинулась в сторону второго этажа, чтобы, скрепя сердце, достать из зачарованной сумки рукопись и вернуть её прежнему владельцу. – А как же продолжение?

– Продолжение? – Грейнджер нервно втягивает нижнюю губу, полубоком становясь к Малфою.

Ей стоило взять блокнот с собой в библиотеку. Тогда успела бы изучить еще несколько страниц.

– Ты закончила свои оды о ненависти ко мне? – слизеринец фыркает, а в уголках его губ мелькает тень улыбки.

Это лишь служит очередным доказательством несерьезного восприятия Малфоем слов Гермионы. Она уж было успокоила свою ярость, переключившись на мысли об убийстве Розье-старшего, но, как и всегда, Малфой чудом вновь заставил бурлить вулкан раздражения внутри девушки. Мерлин, она сейчас сама сломает ему шею.

– Какой же ты невыносимый…

Грейнджер проглатывает слова, когда Драко неожиданно приходит в движение. Она только сейчас замечает, что блондинистые волосы растрепаны и воображение само рисует картинку того, как парень зарывается в них ладонью. Он не разрывает зрительного контакта и в серых глазах Гермиона различает то, отчего её и без того неглубокое от раздражения дыхание перехватывает.

Ей хочется врезать себе, поскольку одна часть непреодолимо желает подпустить Малфоя ближе, а другая кричит о том, что сейчас это будет величайшей ошибкой.

Гермиона ненавидит то, что на самом деле, пока Драко приближается к ней, возрождает воспоминания о поганых бабочках в животе и задерживает дыхание, словно надеясь вновь ощутить их. Но прекрасно осознает, что в таком случае все точно рухнет.

Как только он подойдет ближе. Когда сделает еще шаг к ней, остатки логического мышления и самоконтроля окончательно покинут Грейнджер. Тогда она, скорее всего, сама сделает ответный шаг.

Допустить это было никак нельзя.

Ей нужно было сосредоточиться. На своих обязанностях старосты, на спасении чертового мира. Мира Драко Малфоя, который, без ведома самого парня, находился на грани разрушения.

Нет, она не может позволить себе…

Только не сейчас, когда Гермионе как никогда нужно использовать все свои способности к рациональному подходу и упрямство, чтобы попытаться сделать хоть что-нибудь.

Если Малфой сделает еще шаг, все полетит в пропасть. Она полетит в пропасть.

Мысли не должны снова крутиться только вокруг их запутанных взаимоотношений. Грейнджер понимала, что так или иначе будет думать о Драко – в конце концов, она пыталась спасти его семью (хоть и не была точно уверена, что им грозит опасность), но думать о его чертовых руках, сжимающихся на её талии, и настойчивых, но мягких губах – это слишком.

Гермиона подавила стон отчаяния, когда поняла, что уже думает об этом.

– Стой на месте! – испуганно воскликнула девушка, и, к удивлению обоих, Драко действительно остановился. На его лице отобразилось секундное замешательство, словно он и сам не понял, почему послушался.

– Не приближайся, Малфой, – гриффиндорка спиной продвигается по лестнице, опираясь рукой о стену, чтобы не свалиться. – Я серьезно, ни шагу.

Даже с вновь восстановившегося расстояния ей был виден блеск в его глазах. Настоящие демоны, вовсе не бесенята.

Не прекращает движения к своей комнате, опасаясь, что, если остановится хоть на секунду, передумает. Мерлин.

Она окончательно спятила. Понимает, что Малфой буквально хочет поцеловать её, и думает лишь о том, чтобы сбежать до того, как поддастся искушению ответить. Ответить ему!

– Грейнджер…

– Нет! – выставляет свободную руку вперед, медленно качая головой. Будто пытается защититься от озлобленного животного. В какой-то степени это было правдой…

– Тебе стоит поучиться манерам, – слизеринец прекращает попытки приблизиться (Гермиона предполагает, что, вероятно, её лицо слишком отчетливо передает всю гамму эмоций, начиная от страха и заканчивая растерянностью, что заставляет парня немного прийти в себя). – Подарки не возвращают, – уже более серьезно произносит Драко.

– Малфой, ты вообще понимаешь о чем говоришь? – из уст вырывается сдавленный смешок. – Это рукопись Барда Бидля! Пятнадцатого века! Она невероятно ценная, как я могу принять…

– Мерлин, Грейнджер, – он закатывает глаза, а Гермиона не находит сил, чтобы разозлиться, поскольку в голове вовсю сражается с одной из своих сторон, которая не желает расставаться с блокнотом. – Я не твой нищий придурок.

Взгляд, которым одаривает парня способен убить. Но он слишком живучий и наглый, а потому лишь пожимает плечами, мол, ничего такого, просто правду сказал.

– Прекрати измерять все деньгами, идиот, – яростно бросает, задвигая на задний план воспоминания о том, как и сама еще вчера оценивала стоимость подарка. Сейчас дело было не в этом. – Я говорю про другую ценность. Такими вещами не разбрасываются, это клад, ты не можешь просто раздавать настолько…

– У тебя талант раздражать людей, Грейнджер, – гриффиндорка видит, как играют желваки на скулах Малфоя и неожиданно осознает, что он, похоже, действительно раздражен. Правда для неё все еще остается загадкой, какая часть их диалога вывела слизеринца из себя.

Он вдруг делает широкий шаг по направлению к лестнице и, соответственно, к стоящей на ступеньках Гермионе. Она выставляет вперед и вторую руку, непроизвольно делая еще один неосторожный шаг назад. Нога практически соскальзывает со ступеньки, отчего сердце на мгновение замирает, чтобы в следующую секунду забиться в несколько сотен раз быстрее.

Гриффиндорке удается удержать равновесие. Сквозь сбитое дыхание тараторит, чтобы остановить движение Драко:

– Я же сказала не приближаться!

– Ты не можешь считаться лучшей ведьмой своего возраста, если не понимаешь таких банальных вещей.

– Малфой, прошу тебя… – Мерлин, как унизительно звучит её голос. Она буквально уговаривает его не приближаться.

Драко замирает, но лишь для того, чтобы бросить едкое:

– Я сказал тебе принять сраную рукопись, а ты отказываешься слушать, но ждешь чего-то от меня?

– Это разные вещи!

– Нет, одно и то же.

Гермиона бы возмутилась такому дурацкому сравнению, ведь он настаивает принять слишком ценную для подарка вещь, а она всего лишь просила держать дистанцию. Ничего общего в этих двух ситуациях не было, что оба понимали, но Драко слишком упрям, чтобы признать это. А еще он не любил, когда что-то шло вразрез с его желаниями и умело манипулировал людьми так, чтобы изменить ход событий в свою сторону. А сейчас он именно этим и занимался, ведь наверняка пронюхал странный страх Гермионы подпустить его к себе слишком близко.

Ей стоило сделать это. Просто назло. Чтобы он не мог помыкать ей. Но девушка четко осознавала, что в таком случае может попрощаться со здравым смыслом. И, в конце концов, будет ложью утверждать, что она действительно хотела расставаться с блокнотом. В ней говорил шок от того факта, что это был подарок Малфоя, и, наверное, немного гордости, ведь она приняла решение вернуть рукопись и убедила себя в том, что не нуждается в подобных «благодарностях» от слизеринца. А именно так Гермиона и расценила его действия.

– Знаешь, тебе стоит научиться говорить «спасибо», Малфой, – фыркает девушка, но делает еще один аккуратный шаг назад. Так, на всякий случай.

– Чего? – глаза слизеринца щурятся, а Грейнджер прикидывает, сколько времени понадобится на то, чтобы добежать до комнаты после своей следующей фразы. Если повезет, Малфой опешит и тем самым даст ей фору.

– Я ведь спасла твою жизнь, когда ты, придурок, залез на проклятую метлу и, по всей видимости, желал расстаться с жизнью. Так вот, Малфой, пожалуйста.

В этот раз Гермиона оказывается права – Драко выглядит удивленным. Вероятно тем, что она решила затронуть щепетильную тему, которую оба, казалось, старались игнорировать. Возможно, постой девушка чуть дольше, удалось бы разглядеть в серых глазах что-то помимо шока, но как только парень очухается, он совершенно точно больше не станет подчиняться просьбам Гермионы держаться на расстоянии.

А потому ей приходится буквально взбежать вверх по ступенькам, чтобы поскорее добраться до собственной комнаты с замком.

– Грейнджер! – слышит шипение Малфоя за спиной, но даже используя всю скорость и ловкость ловца, ему не удалось бы достаточно быстро достигнуть Гермионы.

Она практически забывает о своей злости на него, когда сквозь самодовольную усмешку кричит, прежде чем спрятаться в комнате:

– Я принимаю твою благодарность, Малфой!

***

Гермиона с излишней тревогой листала страницы Ежедневного пророка, слишком бегло, как ей казалось, оглядывая текст, а потому приходилось по нескольку раз возвращаться к уже прочитанному – сконцентрироваться на статьях было сложно, она все пыталась выцепить ключевые слова по интересующей, но пугающей теме. Конечно, гриффиндорка понимала, что не найдет никакой информации касательно Розье, но руки все равно дрожали, перелистывая страницу за страницей.

Увидев газету на завтраке (на который, кстати, благополучно опоздала) у Гарри в руках, Грейнджер практически вырвала Пророк из рук друга, чем заслужила его удивленный взгляд. Однако действие осталось никем не прокомментировано, а потому Гермионе удалось без лишних объяснений приступить к чтению.

Если еще хоть раз решит перечитать газету, то точно не успеет позавтракать – близилось время начала первого урока. Гермиона знала это, но все равно продолжила бегать взглядом по строчкам написанного.