Текст книги "Укройся в моих объятиях (СИ)"

Автор книги: Fenya_666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 49 страниц)

Пэнси пожимает плечами.

– Потому что он выглядел очень злым, когда уходил. И я предположила, что пошел он к тебе, – и, не успела Гермиона и слово вставить, Паркинсон продолжила. – Мы со всем разберемся, Грейнджер. Найдем виновного.

Девушка все еще пытается сделать глубокий вдох после внезапно навалившейся дополнительной порции информации для размышлений, – например, о чем конкретно догадывается Пэнси, раз безошибочно определила, что Малфой отправился именно на поиски Гермионы, – когда глаза Паркинсон снова засияли.

И в этот раз в них не было слез.

В этот раз Грейнджер без раздумий определила сверкнувшую в них эмоцию.

Месть.

***

Гостиная Слизерина радовала отсутствием буйных красок – Малфой, хоть и привык к Башне старост, устал лицезреть расставленные Грейнджер цветные книги по их совместной территории. В довершение ко всему украшал этот потрясающий интерьер ранее белый ковер, измененный ею же на узорчатый. Он едва не выколол себе глаза, увидев это, а теперь, когда и наличие Гермионы вызывало массу противоречивых эмоций, и подавно отказывался глядеть вокруг, находясь в Башне.

– Неужели в вашу параллельную вселенную вмешалась реальность? – усмешка на лице Тео не исчезает даже после предостерегающего взгляда Блейза.

Драко закинул ноги на диван, голову откинув на подлокотник, и собрался уж было прикрыть глаза и вздремнуть немного после проклятой бессонной ночи, когда любопытный нос Тео вновь оказался обращен в его сторону.

– О чем ты?

Раз уж они решили прогулять оставшиеся занятия, Малфой предпочел бы потратить их с пользой. А в даном случае наибольшую пользу принесут не меньше пяти часов сна – потрескивающее пламя в гостиной и тихий шорох пергамента от одинокого студента, сидящего в противоположном конце комнаты, напоминал об уютных моментах в гостиной старост и, как бы Драко ни ненавидел этот факт, успокаивал (конечно, если не вспоминать про книги, чертов ковер и гриффиндорку).

Забини ткнул Тео в бок, но тот все равно продолжил:

– О вас с Грейнджер.

Драко заметил, как Блейз одними губами прошептал короткое «блять», и был полностью с ним согласен.

Она была последним, что Драко хотел обсуждать. Не сейчас. Никогда.

Малфой отказывался предполагать, сколько девчонка скрывала, как и отказывался думать о том, что вообще не должен злиться из-за её секретов. Но он оправдывал себя тем, что эти её секреты напрямую касаются его семьи.

Он все думал, какие действия Грейнджер были продиктованы желанием выведать хоть толику информации, и рассчитывала ли она, как и, по словам Пэнси, все в Министерстве, растянуть расследование дела до того момента, когда из бывших Пожирателей не останется ровным счетом никого.

Но тогда он не понимает, на кой черт девушка впутала во все Пэнси и рассказала ей об истинной причине пропажи родителей. Зачем она вообще…

– Какое отношение Грейнджер имеет ко мне? – в голосе Драко слышатся стальные нотки.

«Я не вожусь с грязнокровками».

Взгляд против воли соскользнул с лица друга и устремился куда-то в бок.

Об этом он тоже не собирается размышлять.

– Мы же не слепые, – из голоса Тео пропал любой намек на веселье, и впервые в жизни Малфой расстроился из-за этого. – Что между вами происходит?

Драко фыркает, усиленно отгоняя воспоминания о вчерашнем дне из головы. Он вымотан и не представляет, что делать с родителями, и уж тем более не готов думать о девчонке, которая вот уже несколько месяцев оказалась более чем осведомлена обо всей ситуации. И еще сильнее не хочет делиться своими мыслями с кем-то другим.

Хотя рано или поздно ему придется вернуться к этой теме, а все из-за Нотта-старшего.

– С чего ты взял, что что-то происходит?

Малфою не нравится то, как переглядываются друзья, и в своем предчувствии он оказывается прав.

– Ты должен держать свои обещания, Драко. Если говоришь, что догонишь, мы этого и ожидаем, – в диалог вступает Блейз и, видит Мерлин, у Драко тут же возникает желание запустить что-нибудь ему в лицо.

– Чего? – скривившись, переспрашивает он.

– Но ты не догнал, и мы вышли проверить сами, – продолжает Тео, словно и не замечая раздраженного и недоумевающего взгляда друга.

И тут до Малфоя доходит.

Чертов квиддич. Чертова тренировка.

Как долго они с Грейнджер стояли на свежем воздухе, прежде чем скрылись в гриффиндорской раздевалке? Драко не знает. Просто не помнит. Тогда он потерял счет времени и уж подавно не сможет проанализировать минувшую ситуацию сейчас.

Впрочем, это и неважно – эти двое все равно успели заметить их.

– Ничего серьезного. Просто развлечение.

– И как давно ты считаешь девушек развлечением? – усмехается Блейз, откидываясь на спинку дивана и, очевидно, решая не препятствовать допросу Нотта, а поддержать его. Вот оно, предательство.

– С этого года, – Драко недовольно ворчит, ерзая на диване и стараясь устроиться поудобнее. Еще немного, и он начнет умолять их прекратить этот разговор.

– И со сколькими девушками ты еще так просто развлекаешься?

Малфой стреляет убийственным взглядом в Забини, упрямо продолжая молчать, потому что они трое знают, что больше ни одной девушки в этом году у него не было.

Даже в тот период, когда он спал с Паркинсон, их отношения были отношениями. Может, не столь серьезными и официальными, как желали их родители, но он определенно не развлекался. И друзья знают об этом. И это тоже бесит.

Потому что они с Грейнджер – не то же самое, что они с Пэнси. Они отличаются, и тем не менее… Назвать всё развлечением кажется извращенной шуткой. Но Малфой скорее воткнет нож себе в язык, чем назовет произошедшее «отношениями».

– Я собираюсь спать, поэтому хорош задавать тупые вопросы и отъебитесь.

Драко отворачивается под негромкий шепот негодования Блейза и Тео, и вглядывается в спинку дивана, внезапно потеряв малейшее желание закрывать глаза и засыпать.

– Просто для сведения, Драко, то, что ты сказал вчера, было грубо.

Святой Блейз Забини.

А то он, блять, не знает!

А то не думал об этом всю сраную ночь!

А то не пытался убедить себя, что ему насрать и на собственную грубость, и тем более на чувства Грейнджер по этому поводу.

Но Малфой не мог ни перестать злиться, ни отпустить ситуацию.

А потому предпочел сделать то, что хорошо умел – проигнорировать: Грейнджер, которую снова хотелось задушить, и вместе с этим встряхнуть и заставить объясниться, рассказать, какого хера значат слова Пэнси о том, что гриффиндорка, возможно, помогает кому-то из Министерства.

Но это не изменит того факта, что девчонка лгала и скрывала буквально жизненно важную информацию. Как и не изменит того, что Драко сам не позволил ей вчера и слова вставить.

Куда бы он ни глядел, всё представлялось неправильным: люди, ситуация в целом. Драко чувствует себя запертым в клетке, и куда бы ни сделал шаг, куда бы не попытался сбежать – всё кажется враждебным.

Малфой ненавидит Грейнджер. Он ненавидит себя.

***

Маленький стеклянный пузырек холодом опаляет кожу, хотя Гермиона более чем уверена, что за то время, что топчется на одном месте, успела согреть его в ладонях. Должно быть, дело в кусачем осеннем ветре, убеждала она себя, плотнее кутаясь в кардиган.

Перевалило за девять. Фонари зажглись около часа назад – девушка стоит здесь достаточно долго, чтобы заметить это – и из окон домов льется мягкий свет. Но взгляд карих глаз направлен в сторону определенного дома. Форточка в гостиной почему-то открыта, и Гермиона отлично слышит шум телевизора в гостиной.

А еще голос отца и смех матери. Она не может разобрать ни слова из того, что он рассказывает, но это наверняка одна из тех забавных историй, которыми родители делились с ней после рабочего дня. На шестом курсе члены Клуба Слизней не оценили отцовские байки.

Гермиона периодически посматривает на наручные часы. До прихода мистера Уизли и целителей около получаса, так что ей стоило бы поторопиться. Только сковывающий все тело узел в животе мешает сдвинуться с места. Грейнджер начинает казаться, что её стошнит, если не сейчас, так через несколько минут.

Ключи со звоном ударяются о брелок эйфелевой башни. Девушка приобрела его во время путешествия во Францию перед вторым курсом. Даже в том возрасте Гермиона посчитала такой сувенир крайне заурядным, но мама все равно купила его. Сейчас ей кажется, что это лучший в мире сувенир.

На шее висит подарок Гарри, и гриффиндорку греет мысль о том, что друзья рядом, хоть и не в прямом смысле этого слова.

Грейнджер с минуту изучает ключи в руках и наконец вставляет их в замочную скважину.

Откровенно говоря, в них нет необходимости – палочка покоится в левом кармане джинсов, готовая к использованию. Но есть что-то пугающее в том, чтобы взламывать собственный дом. Не сам факт вскрытия замка на двери, а ощущения при этом. Гермиона не хочет чувствовать себя чужой. В доме и так не осталось ровным счетом никаких напоминаний о ней – даже спальня, скорее всего, превратилась в кабинет родителей, – и звенящий ключ с брелком является чуть ли не единственным связующим звеном со старой жизнью.

Замок щелкает, и девушка накидывает на голову мантию Гарри.

Она опасалась использовать парадную дверь, поэтому предпочла войти через черный ход – на случай, если кто-то из соседей выглянет в окно и заметит странного вида девушку, топчущуюся на пороге чужого дома.

Не в первый раз находясь под мантией-невидимкой, Гермиона все равно боится оказаться обнаруженной. Какая-то часть напротив желает, чтобы волшебная ткань внезапно вышла из строя. Она хочет, чтобы родители увидели её.

Но с мантией было все в порядке, и здравый смысл подсказывал, что это к лучшему.

Вдруг из ведущей в гостиную арки прекратил литься свет – Грейнджер подпрыгнула от неожиданности, когда вокруг все потемнело (на кухне, куда она вошла, свет изначально не горел) и она оказалась во мраке. Но глаза быстро привыкли к обстановке, и девушка пошла на шум телевизора.

Сердце трепыхается в груди, словно раненая птица, но Гермиона даже не морщится от боли, когда замирает в пяти шагах от дивана, где расположились родители. В груди сильно щемит.

На экране начинается заставка какого-то фильма, но девушка не обращает внимание ни на него, ни на внутренний голос, напоминающий о времени.

Они сидят с бокалами вина в руках, о чем-то весело спорят, и хотя гриффиндорка не видит их лиц, знает, что на очередное шутливое замечание отца мама закатывает глаза. На её же глаза навернулись слезы.

На столике перед диваном горят свечи. Вот почему свет внезапно потух – у родителей романтический вечер.

Годовщина.

Как она могла забыть?

Сердце заколотилось еще быстрее, и Гермиона услышала тихий всхлип. Она оборачивается в поисках источника звука, но внезапно осознает, что сама плачет. Слезы катятся по щекам, одна рука сжимает пузырек с зельем, а вторая придерживает мантию, так что у неё нет возможности стереть их. Грейнджер позволяет соленым каплям катиться по щекам. И хотя зрение затуманивается, служа преградой для выполнения миссии, девушка рада тому, что силуэты родителей смазались.

Она хочет сидеть рядом с ними. Держать в руках бокал, пусть и с соком, потому что мама все еще считает Гермиону слишком юной для алкоголя. Хотя, откуда ей, Гермионе, знать, что думала бы о ней мама сейчас? В конце концов, ей уже двадцать. Как, должно быть, отвратительно будут чувствовать себя родители, когда память вернется, и они осознают, сколько упустили. Если она вернется.

К счастью, болтовня какого-то мужчины на экране заглушает судорожный вздох гриффиндорки.

Она трижды приказывает себе собраться, но взгляд, словно зачарованный, отказывается отрываться от двух фигур на диване.

Гермиона никогда не считала себя глупой. Ей удавалось освоить заклинания, которые обычно изучали волшебники в разы старше, но заклятие забвения не было тем, чем девушка могла овладеть, опираясь лишь на текст из учебников.

Удалить одно воспоминание не должно быть сложно. Возможно, даже изменить его не такая уж и проблема. Но это одно воспоминание, которое со временем можно восстановить.

Но вычеркнуть себя из жизни человека, полностью стереть столько лет и исказить остальные… Человека, к тому же не владеющего магией…

Гермиона не может заставить себя поднять глаза на рамки с фотографиями. У неё, возможно, останется около десяти минут, но она не станет подниматься на второй этаж. Она не выдержит смотреть на то, что осталось после её ухода. Ничего.

В горле встал предательский ком.

Почему же она не может просто произнести еще одно слово и вернуть все на круги своя? Это ведь волшебство, так почему…

Грейнджер делает шаг к дивану, сама того не осознавая. Подбородок дрожит от сдерживаемых слез, но девушка не может позволить им пролиться. Не сейчас. Все-таки она здесь не просто так.

Зубы впиваются в деревянную пломбу, закупорившую пузырек, и Гермиона с едва слышным звуком открывает его. Она зачем-то приникает к полу, обойдя диван, и упорно продолжает глядеть исключительно на два бокала с вином,секунду назад поставленных на столик. Она не поднимет глаз на родителей, пока не выполнит свою миссию.

Теперь, когда внимание полностью направленно на поставленную задачу, гриффиндорке приходится приложить куда больше усилий, чтобы справиться с волнением. Руки дрожат, когда она перекладывает пузырек в ладонь, которой придерживает края мантии, а освободившейся тянется за палочкой.

Губы неслышно бормочут несколько слов, и из края древка, высунутого из-под полы мантии, вырывается заклинание. Цветок, стоящий на окне, летит на пол, и глиняный горшок с шумом разлетается на куски. Гермиона мысленно извиняется перед отцом – кажется, это было его любимое растение.

Но план действует, и родители вздрагивают, обернувшись на звук. Грейнджер пользуется их замешательством и высовывает руку из мантии, в равном количестве разлив зелье по бокалам.

Целители сказали, что, даже если она не сможет визуально разделить жидкость на два напитка, ничего страшного не произойдет – эликсир более чем сильный, и подействует в любом случае. Они также заверили, что он столь же безопасен, сколько действенен.

– Оставь, – гриффиндорка отшатывается от столика, едва не завалившись назад, когда голос мамы звучит так близко.

Женщина ласково касается руки мужа, останавливая его – очевидно, отец порывался прибрать беспорядок. К счастью, он прислушивается к словам жены и усаживается обратно на диван, а Гермиона мысленно благодарит Мерлина за то, что не испортила родителям праздник. Пусть на нем ей и нет места.

Грейнджер замирает сбоку от дивана, слушая шум крови в ушах и наблюдая за тем, как родители пьют вино. Зелье подействует через несколько минут, но девушка не следит за временем – просто знает, что его недостаточно, чтобы вдоволь насмотреться на счастливую пару.

Она практически кидается трясти их за плечи, когда мама, опустив голову на плечо отца, смыкает веки, а его голова откидывается на спинку дивана. Гермиона хочет броситься в теплые объятия пусть и спящих родителей, рассказать им обо всем, что творится в Хогвартсе, посоветоваться с мамой о Малфое, потому что, черт побери, она никогда не секретничала с ней о парнях, и пусть Драко Малфой скорее нахальный идиот, чем парень, Гермиона все равно хочет это сделать.

На самом деле, сейчас ей нужен их совет куда больше, чем Грейнджер позволяет себе думать. Она просто не может…

Девушка просит их жить. Знание того, что родители в безопасности, не ограждает от навязчивых воспоминаний о заплаканной слизеринке, бьющейся в истерике и продолжающей повторять одно и то же.

Гермиона не такая сильная. Гермиона не Пэнси Паркинсон. Она не выдержит, если с мамой и папой что-то произойдет.

Руки уже тянутся скинуть мантию-невидимку, но свет от телевизора освещает промелькнувшие за окном силуэты и девушка понимает – пора. Ей нужно уйти сейчас, дабы избежать сочувственных взглядов мистера Уизли и целителей, хотя что-то ей подсказывает, такой исход маловероятен. Они все равно станут смотреть на неё, как на сломленного ребенка.

Гермиона и так чувствует себя несчастной, и если об этом догадается кто-то еще, она, вероятно, разрыдается на месте.

Поэтому гриффиндорка отшатывается от дивана, едва не впечатывается в лампу, и сворачивает к выходу из комнаты.

Замирает лишь на мгновение. Возле её сегодняшней жертвы. Одно движение руки, и сломанные листья какого-то фиолетового цветка приобретают здоровый вид. Вероятно, даже более здоровый, чем выглядели изначально, но Гермиона не может позволить себе уйти вот так. Оставив лишь разрушение. Снова.

Горшок и рассыпанная земля усеивают пол, поэтому девушке приходится постараться, чтобы не оставить после себя следов.

Входная дверь захлопывается все с тем же тихим щелчком, заглушенным шумом телевизора, и Грейнджер, низко опустив голову, легким кивком указывает на путь для уже знакомых целителей.

========== Глава 26. ==========

Гермиона изменилась. Война этому поспособствовала.

Грейнджер думает об этом, сидя в библиотеке и стараясь не выглядывать из своего укрытия на Малфоя.

Она все равно делает это, и мысли сосредотачиваются вокруг белокурого парня.

Девушка в третий раз наколдовывает стакан с водой и залпом, пока мадам Пинс не засекла, осушает его. В пятый раз глубоко вздыхает, чем заслуживает косые взгляды от рядом сидящих и занимающихся ребят, и пристыженно опускает голову, но через десять секунд поднимает её вновь, чтобы выглянуть на стол в противоположном краю библиотеки.

Война.

До неё Гермионе было так просто ненавидеть слизеринцев: они задиры, а такие, как она – магглорожденные, – страдали от детишек аристократов больше всего; Гарри и Рон ненавидели их – ненавидели Малфоя, – и Грейнджер поддерживала друзей в этом без особого труда. У них были на то причины. У неё они были. Они есть и сейчас.

Вспоминая о тех временах, кажется, что чувство неприязни к серебристо-зеленым в её крови с рождения. Как иронично, опять замешана кровь.

Так что изменилось? Почему же так сложно дышать, словно в глотку натолкали камней, когда смотрит на его отстраненное лицо, – Драко читает какой-то учебник, но Гермиона более чем уверена, что он не разбирает ни слова из написанного, потому что и сама страдает от этого, – отсутствие реакции на шутки друзей. А Грейнджер видит – они шутят, потому что мадам Пинс уже во второй раз делает замечание Нотту, и третий, вероятно, станет фатальным. Поскорее бы этот третий. Тогда их прогонят из библиотеки и она, возможно, сможет закончить с домашней работой.

Девушка не хочет смотреть на него. Ей нужно прекратить, ведь рано или поздно Малфой точно заметит, хоть она и имеет возможность пересесть на свободный стул за своим столом и полностью скрыться за книжной полкой. Вместо этого она выбрала место, слегка выглянув из-за которого может видеть компанию слизеринцев.

Почему же это случилось с ней? Почему с ней случился Драко Малфой?

Лишившись столь привычной враждебности, Гермиона перестала понимать, как следует вести себя с ним. Она столько лет ненавидела его, действовала по одному и тому же сценарию, видя слизеринца – они просто ругались и обливали друг друга грязью. А сейчас этот сценарий стал непригоден, и Грейнджер чувствует себя как никогда потерянной, ведь раньше ей не доводилось ссориться с Малфоем. Они ведь были просто врагами.

Её пугает то, как невыносимо болит сердце от одного взгляда на него. Пугает то беспокойство, что засело внутри. Беспокойство за этого парня.

Она смотрит на него дольше обычного и, наверное, кто-то скоро начнет коситься на застывшую Гермиону, никогда прежде не сидящую без движения в библиотеке. Она прожигает взглядом его затылок. Малфой не поднимает головы.

Он смотрит на рисунок какого-то стебля уже около десяти минут. За эти десять минут Драко больше двадцати раз прочитал его название и все равно не запомнил. На фоне белым шумом звучат голоса Блейза и Тео, кажется, они обращались к нему, но, не добившись результатов, наконец оставили попытки.

Малфой стучит пером по пустому пергаменту. В голове совершенно нет места для травологии, а задание нужно сдать уже завтра. Вторник прошел в тумане полной отрешенности – Драко едва ли мог вспомнить, чем занимался весь вчерашний день после разговора с друзьями. И был рад этому. Думать о том, сколько времени Забини и Нотт были осведомлены о Грейнджер – значило думать и о самой девчонке, а Малфой наотрез отказывался пускать в разум хоть малейшие воспоминания о ней.

Но сделать это оказалась куда сложнее.

Она не должна больше ничего значить (она ведь и раньше ничего не значила?). Должна быть ничем, пустым местом. Должна быть не более чем назойливый комар, пролетевший над ухом.

Он должен был сделать её незначительной.

Но…

Драко возненавидел прошедшую ночь – единственное, что более-менее оставило след в памяти. Стоило остаться в гостиной Слизерина и не возвращаться в Башню, но Малфой слишком привык спать в комфорте и не намеревался менять мягкую кровать на жёсткий диван.

Он надеялся выспаться хотя бы этой ночью.

Как же дьявольски он ошибся.

Грейнджер. Чертова Грейнджер, от мыслей о которой сводило живот от ярости и чего-то еще – чего-то тревожного, заставляющего сердце биться в десятки раз быстрее, но Малфой отказывался искать название этому ощущению. Он не станет обращать на него внимания.

И действительно не стал бы, если бы разум просто подыграл ему.

Драко не стоило засыпать той ночью. Только не тогда, когда преследовавшие весь день мысли о гриффиндорке могут спокойно проникнуть в расслабленное сознание.

Драко из сна был прижат к стене какой-то маленькой комнатки. Грейнджер навалилась сверху, но, судя по тому, как крепко его руки стискивали девчонку, они стояли так тесно по большей части из-за него. И его губ, нагло исследовавших её скулы и подбородок.

Малфой наблюдал за всем со стороны. Не в состоянии что-либо сказать и уж тем более сделать, он вынужден был смотреть на то, как ладони того Драко очерчивают выгнутую спину девушки. Он может поклясться, что слышал блядский грейнджеровский стон, и его собственный мозг поплыл от этого звука.

Мрак комнаты поглощал их силуэты, и настоящий Малфой был более чем уверен, что может сделать всего шаг назад – в темноту, – и картинка исчезнет. Он стоял точно вкопанный, не дыша, вслушиваясь в бессвязные бормотания гриффиндорки, высматривая ухмылку на своем и вроде бы чужом лице.

Он ненавидел то, что органы словно связали узлом, а в животе появилась тяжесть.

И ровно так же ненавидел то, что сон внезапно прервался.

Но больше всего он злился на себя. На внезапно нахлынувшее разочарование и отчаянное желание уснуть снова. На попытки сделать это и на то, что ни одна из них не увенчалась успехом.

Сейчас, в этой чертовой библиотеке, после чертовых двух часов сна, он чувствовал тяжесть в голове и все не мог понять: настолько устал или виной всему притаившаяся неподалеку девчонка?

Драко знал, что она будет здесь, но Блейз и Тео слишком уж настаивали на занятиях именно в библиотеке (о причинах их внезапной тяги к знаниям он тоже размышлять не стал), и вот уже около двадцати минут игнорирует направленный на него взгляд.

Естественно, он не может знать, что у Гермионы выдалась не менее тяжелая ночка. Для того, чтобы заметить неестественную бледность её кожи, на фоне которой отчетливо выделяются тени под глазами и искусанные губы, нужно как минимум взглянуть в её сторону.

Ей следовало выпить зелье Сна без сновидений, особенно зная о способности своих глаз воспаляться после слез, но едва ли Грейнджер задумывалась об этом, когда, сидя на полу и уткнувшись носом в матрас кровати, рыдала час напролет. Сжатые в ладони ключи впивались в кожу, оставляя следы, а Живоглот жалобно мяукал – редкость для этого вредного кота. Но девушка нашла силы только на взмах палочки, следом за которым все звуки приглушились – она не могла позволить Малфою услышать её истеричные всхлипывания. Потому что он не пришел бы, и это точно убило бы её.

– Прости! – Джинни так внезапно загораживает обзор, что Гермиона подпрыгивает на месте, словно застуканная за чем-то постыдным. – Прости, что опоздала.

Уизли кидает сумку на стол, кивает Гермионе на соседнее место, дабы та подвинулась (ей приходится сжать губы, чтобы не возразить), а сама занимает её стул.

За прошедшие двадцать минут гриффиндорка привыкла поглядывать на Малфоя, а теперь, лишившись удобной позиции для шпионажа, стало еще более тревожно. Словно Драко может испариться, если Гермиона прекратит смотреть на него хотя бы на минуту.

– Как все прошло? Что сказали целители?

– У отца дела идут куда лучше, – произносит Грейнджер будничным тоном, хотя внутри в мгновение разгорается новый очаг беспокойства. – Вероятно, это из-за масштаба повреждений – целители говорят, что у мамы больше связанных со мной воспоминаний, а потому и восстановить их сложнее, – девушка пожимает плечами, опуская глаза на исчерканный заметками пергамент. Она не уверена, как относиться к этой информации – ей всегда казалось, что у родителей равное количество воспоминаний. – Но результаты есть. И все же они решили продлить курс еще на несколько недель.

Джинни ободряюще сжимает Гермионину ладонь, сжатую в кулак, и на долю секунды Грейнджер действительно становится легче дышать.

– Я ведь так и не спросила… Мальчики, после того, что произошло позавчера, они… – поспешно спрашивает она – говорить о родителях совсем не хочется. Глаза все еще опухшие и болят после пролитых ночью слез. К тому же ей действительно стыдно, ведь так и не удосужилась поинтересоваться об их реакции раньше. Хоть сейчас они и ведут себя вполне привычным образом.

Джинни кривится, явно вспоминая что-то малоприятное, но тут же улыбается – Гермиона не успевает разобраться, то ли ситуация была пустяковая, то ли подруга попросту не хочет расстраивать её тем, что натворили Гарри и Рон.

– Ворчали первую половину дня. Но потом ты пропустила обед и ужин, и они все порывались отправиться в Башню старост. Видели ведь, вчера уже успокоились. Но вот после того, как сегодня ты снова пропустила завтрак… В общем, обедать точно идем вместе – я больше не выдержу их болтовни в стиле «если Малфой снова расстроил её…».

Гермиона устало улыбается, представляя эту картину, и на душе теплеет. Все же они взрослые люди и не станут обижаться только из-за того, что ей потребовалось переговорить со слизеринцем один на один. Они все – все трое, – взрослые люди.

– Спасибо, что удержала их.

Несмотря на отсутствие сил и предательское желание разрыдаться, Грейнджер улыбается. Искренне улыбается, получая в ответ не менее яркую улыбку Джинни.

– И даже не думай планировать что-то на следующие выходные! – Уизли машет указательным пальцем перед носом Гермионы и выглядит веселой ровно до того момента, пока лицо Грейнджер не хмурится от немого вопроса. – Ты забыла?!

Несколько долгих секунд гриффиндорка соображает, активно вспоминая, что могла упустить. Кажется, путешествие в Нору не планировалось, да и ребята ничего не говорили про Хогсмид (да и зачем о нем договариваться, они ведь и так ходят туда каждые выходные?), а больше и не о чем помнить, как кажется Гермионе.

– Квиддич, Гермиона Грейнджер, квиддич! – восклицает Джинни, а губы Грейнджер вытягиваются в удивленное «о».

– Я не забыла, просто… Подумала, ты не об этом. Обещаю прийти на матч!

Уизли смотрит со скептицизмом, но в глазах уже сверкает привычное веселье.

Вряд ли матч будет таким уж занимательным – теперь ей придется беспокоиться, чтобы Малфой, пребывающий в еще более паршивом настроении, чем обычно, не вознамерился выместить злость на Гарри и Роне, а те в свою очередь не попытались отомстить ему за Гермиону. Мерлин, за что же ей эти мальчики?

Перед глазами совсем некстати рисуется картинка трех надутых парней, отказывающихся друг с другом разговаривать, и Гермиона думает об их детском поведении. Губы невольно изгибаются в улыбке.

Гермиона рада, что у неё есть друзья. И пусть о многом приходится умалчивать, она невероятно счастлива, что они просто есть. Потому что без теплой ладони рыжеволосой девушки, сжимающей её руку, Грейнджер, вероятно, сошла бы с ума. С её языка уже готовы сорваться опрометчивые слова признания, когда Уизли внезапно выдает:

– Он не смотрит.

Гермиона застывает на месте.

Она не заметила, как начала ерзать на стуле, желая заглянуть за книжную полку, загородившую весь обзор, но это определенно не скрылось от внимания Джинни. И сейчас её пронзительные глаза изучают растерянное выражение на лице Грейнджер, улыбка сменилась легкой нахмуренностью, и вдруг это кажется Гермионе такой нормальной реакцией, вполне ожидаемой, что она шумно выдыхает – хоть что-то остается неизменным.

– Он сказал что?! – спустя пять минут рассказа Джинни повышает голос, и Гермиона торопливо хватает её за предплечья, утаскивая подскочившую с места подругу обратно на стул.

И это Грейнджер поведала только о первой половине позавчерашнего разговора, упуская финальную реплику Малфоя, дабы Уизли не решила прикончить его прямо сейчас.

Бурная реакция подруги вопреки здравому смыслу находит отклик в виде еле слышного смеха. Гермиона начинает подозревать, что спятила, когда не может остановить хихиканье, даже когда Джинни усаживается обратно и удивленно взирает на неё.

Пусть девушка возмущается. Пусть говорит, какой Драко придурок, потому что он и правда им является. Пусть кричит хоть на всю библиотеку, Гермионе плевать! Она рада, что не видит сочувствующего взгляда, и это помогает ей делать глубокие вдохи.

– Но почему? – теперь Джинни шепчет.

Ах, да, Грейнджер ведь не поведала о причине их ссоры. Впрочем, не то чтобы она может это сделать.

Гриффиндорка неопределенно ведет плечом, избегая взгляда Джинни, и та возмущенно фыркает, откидываясь на спинку стула. И пусть лицо её выражает крайнюю степень недовольства, и головой рыжеволосая понимает, что Гермиона просто не желает делиться этой частью истории, Грейнджер знает, что подруга не станет вытаскивать информацию насильно.

Девушка снова глубоко вздыхает.

Ком в горле никуда не исчез.

***

Она замечает его спустя секунду.

Закатное солнце заливает коридоры Хогвартса, в его лучах волосы Малфоя кажутся не платиновыми, а желтыми.

Гермиона едва не падает, когда, свернув с лестницы в коридор, натыкается на него взглядом. Пальцы внезапно деревенеют, и свитки пергаментов практически валятся на пол – Грейнджер машинально делает несколько быстрых шагов вперед, подхватывая их еще до того, как пергаменты выбьются из общей кучи.

Стук каблуков туфель эхом разносится по пустому коридору и Драко, с остервенением копающийся в сумке, моментально замечает её присутствие.

Все происходит за считанные секунды. Сердце Гермионы еще не успокоилось после бега, чтобы начать колотиться уже из-за Малфоя. Она тормозит в добрых двадцати метрах от него.