Текст книги "Укройся в моих объятиях (СИ)"

Автор книги: Fenya_666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 49 страниц)

Но, к её удивлению, взгляды посетителей задерживаются на двух девушках на каких-то несколько секунд, и все возвращаются к своим собеседникам и стаканам. Что ж, возможно, она слегка изменит свое отношение к Лютному переулку.

– Нам нужна комната, – Пэнси опускает галлеоны на барную стойку перед хмурым мужчиной. Лицо его усыпано шрамами, о происхождении которых Гермиона не желает задумываться. – На одну ночь.

Хозяин паба значительно превосходит их в росте. Окинув обеих внимательным взглядом, он накрывает массивной рукой монеты, стягивая их со стойки. Грейнджер старается подражать отсутствующему выражению лица Пэнси, создавая иллюзию незаинтересованности, словно не она тут сбежавшая пациентка.

– Второй этаж и налево, последняя дверь, – мужчина кивает в сторону лестницы рядом с барной стойкой.

Пэнси кивает, толкнув Гермиону плечом в бок, и они двигаются в указанном направлении.

Гриффиндорка не удерживается от шумного вздоха облегчения, когда покидает залитый неприятным желтым светом зал с пьющими волшебниками подозрительного вида (хотя ей ли судить о подозрительном виде?), и оказывается на тускло освещенной лестнице, а после и в не менее мрачном узком коридоре.

Зато комната, выделенная им, оказалась куда уютнее, чем представляла Грейнджер: небольшая, но достаточно хорошо освещенная спальня вмещала шкаф, два кресла, между которыми разместился небольшой круглый столик, и всего одну кровать, слишком тесную для двух человек и явно не стоящую тех галлеонов, но они не собираются здесь ночевать, как и выяснять отношения с владельцем, поэтому Гермиона удерживается от комментариев и кидает сумку на кровать, занимая одно из кресел.

По спине тут же разлилась волна облегчения, а в локоть правой руки вонзились тысячи иголок. Но лицо Гермионы ничего не выражало – она не имела права концентрироваться на боли, когда судьба Малфоя неизвестна.

Очевидно, рука просто все еще в процессе заживления, который, хотелось бы верить, не сильно нарушится от получаемых нагрузок.

Они начинают говорить одновременно:

– Малфой пропал.

– Это была не Далия.

От заявления Пэнси Гермиона подскакивает так резко, что едва не сбивает светильник с кофейного столика, а руку снова простреливает боль.

– Что?! – в один голос восклицают девушки.

Грейнджер выставляет руку перед собой, как бы тормозя Паркинсон.

– Давай по-порядку, – предлагает она. – Что там с Далией?

По выражению лица слизеринки видно, что она не прочь возразить и начать обсуждение с другой темы, но измученный вид Гермионы, очевидно, красноречивее любых слов. Ей хотелось бы обдумать детали до того, как разговор о Драко направит мысли в противоположное русло и откажется продумывать какие-либо планы.

– Это не она, – Пэнси садится на кровать, руками сжимая колени, но Гермиона все равно замечает дрожь в её конечностях.

– С чего ты взяла? Гарри сказал, что Далия призналась, ты сама видела её…

– Поттер, – сквозь зубы цедит Паркинсон, но, заметив предупреждающий взгляд гриффиндорки, слегка меняет тон. – Они тушили пожар слишком медленно, – это так по-слизерински, обвинять того, кто спас тебе жизнь в медлительности. – И огонь… задел отца Тео. Его забрали авроры, когда мы были в Мунго, а Министерство занялось Далией. Но кое-что показалось мне странным и я хотела сообщить об этом, – Гермиона вспомнила, как оглушила мужчину, покидающего палату Пэнси, его пренебрежительный взгляд и яростный голос девушки. – Но они не слушали! Этот придурок заявил, что Далию уже допросили и она призналась, пока мы лежали в отключке, но, блять, Грейнджер, я уверена, что это не она. По крайней мере, вина не полностью лежит на ней.

– Что показалось тебе странным?

– Кое-что не сходится, – взгляд Пэнси расфокусировался, словно слизеринка пыталась мысленно очутится совершенно в другом месте. – Когда убили Розье-старшего, её не было в Британии. Тогда она еще была с отцом во Франции.

Перед глазами Гермионы словно кто-то сдернул завесу.

Она будто все это время стояла в нескольких сантиметрах перед громадной картиной и изучала каждую её деталь, каждый мазок, и только сейчас смогла отступить и взглянуть на полотно издалека.

Пазл сложился.

– Не так давно Люциус потащил Нарциссу во Францию, очевидно, чтобы обсудить детали.

Драко сказал ей об этом еще тогда, когда Гермиона под оборотным находилась в поместье Паркинсонов. Он сказал ей еще тогда!

– Как ты поняла? – осипшим голос прошептала гриффиндорка.

– Вспомнила, что видела статью в Пророке о каком-то благотворительном вечере Далии во Франции. Я не знала дату смерти Розье, но какая разница? В августе и сентябре её не было в стране. Тебе не кажется странным тратить столько времени на поездку, поскольку вряд ли девчонка смогла бы аппарировать через такое расстояние, чтобы убить кого-то? Особенно если знаешь, что и так прибудешь в Британию через месяц.

Да, это странно.

Это было и есть странно, и Гермиона должна была догадаться раньше.

Если бы… Если бы ей только в голову пришло сверить даты! Она тоже не знала, когда конкретно убили Розье, но, как и Пэнси, могла предположить.

Если бы она сделала это, если бы они заранее знали о том, что помимо Далии в этом замешан кто-то еще, если бы… Можно гадать сколько душе угодно, но это не изменит одной простой истины – Малфоя здесь нет.

– Её взгляд, – как в бреду бормочет Гермиона.

И, Мерлин, насколько же она благодарна Пэнси за сообразительность. Та кивает, сразу поняв, куда клонит собеседница.

– Да, я тоже заметила. Думала, она просто больная, не испытывает эмоций или типа того, но теперь думаю, что…

– Империус.

Холодный, отсутствующий взгляд, четко отработанные движения, убивающие, которыми разбрасывалась Далия, хотя у неё не было причин расправляться с ними – могла бы просто оглушить и подчистить память. Как минимум Гермионе, ведь Пэнси тоже относится к семье Пожирателей. Но Грейнджер – нет. Она как раз из тех, кого Далия защищает.

Но кому и зачем могло понадобиться пленить разум девушки?

– Что с Драко? – всполошилась Пэнси, наконец закончив со своей теорией.

Гермиона сжала обивку кресла, выкладывая сухие факты, о которых поведал Гарри.

– Что если… – она запинается, чувствуя, как с каждой секундой становится все сложнее сохранять бесстрастный вид. – Что если его и Нарциссу с Люциусом…

– Они живы, – с неожиданной твердостью заявляет Пэнси. – Даже если их и забрал… кто бы это ни был, они живы. Ты видела тело Нотта-старшего, дни между пропажей и нахождением тел…

Пожирателей мучали, а убивали лишь наигравшись. Неделя, на которую обычно пропадали люди, прежде чем их изуродованные тела найдут. Грейнджер едва не вывернуло от мысли, что Драко…

– Нужно двигаться, – она подрывается с кресла, слегка поморщившись от боли, и хватает сумку – найти обезболивающее, чтобы не отвлекаться на чертову руку. – Мы должны найти его. Их всех.

Руки дрожали, пока Гермиона копалась в вещах, попутно вынимая оттуда свои вещи и вещи Пэнси, в которых они были в поместье Эйвери. Девушка слышала, как Пэнси переодевается позади неё, а сама искала необходимый пузырек.

Зубы стукнулись о стеклянное горлышко, когда Грейнджер глотала зелье, и в глазах и носу защипало.

Если с ним что-то случится, если Драко пострадает…

Гермиона не в силах представить свою жизнь без этого напыщенного идиота, которого целовала, обнимала, позволяла даже поднимать себя в воздух на треклятой метле, хотя терпеть не может полеты, с которым засыпала, и, Мерлин, по которому так скучала.

Грейнджер стукнула себя по груди, словно это способно унять ноющую боль.

Но стоящий в горле ком говорил об обратно.

Гермиона трясущимися руками принялась переодеваться, сбрасывая раздражающую пижаму и наряжаясь в старую одежду. Шарф, до этого спрятанный в кармане штанов, перекочевал на запястье гриффиндорки. Одна мысль о том, что вещь слетит с её шеи вгоняла в ступор, так что она предпочла перестраховаться.

– Но куда двигаться? – после продолжительной паузы спрашивает Пэнси.

Грейнджер разворачивается, закончив с одеждой, и насильно проглатывает слезы. Не время плакать. Плодотворнее будет направить все силы на ярость и желание отомстить, нежели на панику и истерики.

А она собирается потребовать расплаты.

За себя, за Пэнси, за погибших, чьи смерти принесли и принесут столько горя оставшимся в живых родным.

За Драко.

Она вернет его, потому что если нет… Кто бы ни был похитителем, ему лучше самостоятельно наложить на себя руки.

Возможно, частичка готовности пойти на любой ужасный поступок ради близких, жестокость к тому, кто посмел отравить твою и их жизнь, и отсутствие сострадания к этому человеку передалась ей от Малфоя, но Гермиона решила, что испугается изменениям в себе позже.

Когда вернет его.

– Я не знаю, – честно признается Гермиона. – Но мне приходит в голову только одно место, куда сейчас было бы безопасно сунуться с тремя пленниками.

Пэнси замирает на секунду, а потом в её глазах мелькает понимания:

– Отправляемся в Малфой-Мэнор? – звучит как вопрос, но слизеринка уже протягивает Гермионе руку для аппарации.

– Пэнси, – успевает остановиться её Грейнджер, поскольку девушка уже закрывает глаза для перемещения. – Запасного плана нет, как и подмоги. Никаких фокусов в рукаве.

Они обе готовы рискнуть всем, лишь бы спасти дорогого сердцу человека, но Гермиона испытывает необходимость сказать эти слова вслух – для себя, для Пэнси. Им обеим лучше понимать, на что идут, но не для того, чтобы вовремя проститься с жизнью. Чтобы крепче за неё вцепиться.

Паркинсон еле заметно кивает, стискивая левую руку Гермионы, и комната перед ними закручивается в вихре, а знакомое чувство полета уносит девушек из Белой виверны.

***

Малфой подмечал малейшие детали, минуя не менее узкий коридор, чем проход за лестницей, который он только что покинул и где оставил Гермиону и Пэнси. Только в этом коридоре не было ни намека на освещение – никаких канделябров и тому подобного, – и вел он к лестнице, уходящей вниз, во мрак.

Пахло сыростью и пылью. С каждым вдохом в легкие словно забивалась грязь, и Драко старался дышать медленно и размеренно.

Лестница вывела его в небольшое помещение, паутина и общая замусоренность которого создавали иллюзию заброшенности места. Но свет Люмоса осветил каменный пол, такие же каменные стены, выкрашенные в тускло-зеленый, четыре ведущие в неизвестность двери, и слизеринец без труда определил, какой из них недавно пользовались – отсутствие пыли на полу в этом месте и на самой ручке говорили сами за себя.

Драко знал, чем могло служить это помещение.

И ничуть не радовался этому знанию.

В Мэноре было такое место. Во время присутствия там Темного Лорда, да и потом, пока Министерство не приказало избавиться от него.

Парень ничуть не страдал от расставания с теми помещениями.

Но несмотря на доводы рассудка, ноги уже вели его по направлению к единственной не затронутой временем двери. А рука с палочкой непроизвольно сжималась и разжималась. Малфою стоило больших усилий не обернуться и не прислушаться к звукам позади: из коридора, ведущего к проходу под лестницей, и дальше по поместью, куда двинулись две девушки.

Он знал, что ничего не услышит, а потому предпочел не заставлять себя нервничать еще сильнее. Грейнджер позаботится о Пэнси, а Пэнси позаботится о Грейнджер.

Как и ожидалось, за дверью его встретил промозглый воздух, пропитанный пылью, и длинный коридор, вдоль которого с двух сторон тянулись ряды дверей. А точнее, переплетения железа – решетки, напоминающие вход в клетку. Впрочем, клетками эти небольшие помещения и являлись.

Во времена правления Волан-де-Морта Малфой-младший и думать не хотел, кого держали в подземных камерах Мэнора. Он не слышал криков и, как бы эгоистично это не звучало, старался не подпускать лишних мыслей о пленниках. Тогда он был слишком напуган сожительством с самым могущественным темным волшебником и поставленной перед ним невыполнимой задачей, чтобы позволять еще каким-либо тревожным мыслям проникать в разум.

Малфой научился воздвигать стены вокруг своего мозга, но сейчас они не спасали от мурашек, покрывающих тело.

Но Драко не боялся. Вернее, не за себя.

Он не разрешал себе думать о Грейнджер и Паркинсон, но Нарцисса не вылезала из головы с того самого момента, как они добрались до Хогсмида сегодня вечером. И Люциус, конечно, тоже, но мать заботила слизеринца куда больше. Невинная жертва стремлений мужа, как и сам Драко.

Он двинулся к распахнутым решеткам камер, освещая дорогу Люмосом, и не переставая оглядываться по сторонам.

Едва парень миновал первые камеры по обе стороны от себя, из второй раздался хриплый, словно простуженный голос:

– Драко.

Он дернулся влево, заливая помещение светом палочки, и еле удержал себя на ногах. Прежде, чем взгляд успел остановиться на обратившемся к нему человеке, Драко увидел два стула с привязанными к ним спиной к спине родителями. Нарцисса не отводила испуганного взгляда от сына. Но страх этот был вызван не её дальнейшей судьбой. Малфой ненавидел этот взгляд – вот так она смотрела, когда нашла его в Хогвартсе, заполненном сражающимися Пожирателями и Орденом.

Люциус же был повернут лицом к каменной стене, и даже при огромном желании не смог бы обернуться. Драко был даже рад этому. Несмотря на нынешние отношения с отцом, он ненавидел панику в его глазах ничуть не меньше, чем в глазах Нарциссы.

Потому что это буквально закон, со знанием которого рождается ребенок – если напуганы родители, значит, и тебе стоит бояться.

Малфой старался не показать шока, когда поднял глаза на фигуру в углу открытой камеры, где сидели пленники. Человек умело прятался в тени, но свет от Люмоса уничтожил его убежище.

– То-то я думал, почему тело не нашли? – ледяным тоном сказал Драко.

Собеседник хрипло рассмеялся, едва не сорвавшись на кашель, и вперился в Малфоя знакомым безумным взглядом.

– Так это твоих рук дело? – Драко обвел пространство рукой, словно здесь находились не только они, но еще и Розье-старший, родители Пэнси и отец Нотта. – Или сговорился с восемнадцатилетней девчонкой?

Краем глаза слизеринец видел, как напряглась Нарцисса, стоило человеку сдвинуться на шаг. Черное платье женщины, некогда элегантное – как раз для семейного ужина, – покрывали пятна пыли и грязи, а белые волосы спутались, словно кто-то тащил её за них. Малфой стиснул зубы, не позволяя себе разглядывать внешний вид родителей.

Он не нашел их палочек в Мэноре, но вряд ли они оставались у владельцев. Значит, когда избавится от пут и освободит их, нужно учитывать, что оба беспомощны.

– Борцы за справедливость не в моем вкусе, – насмешливый ответ эхом отразился от стен подземелья. – Но она упрямо сражалась с Империусом. Недолго, но упрямо.

Малфой не заметил ничего странного в поведении Далии в поместье Паркинсонов, но он отлично знал о действии этого заклинания – второго после Авады любимого способа Темного Лорда добиваться своего. Выходит, разум Далии контролировали долгое время и периодически подпитывали заклинание. Искусно созданный Империус не так-то легко различить, особенно когда волшебник, попавший под чары, находится в окружении малознакомых людей, и те не могут знать всех особенностей его поведения. А потому и внезапных перемен заметить тоже не могут.

В минуты, когда Далия не выполняла чужие поручения, помнила ли она о том, что на её разум наложили непростительное? Даже если и помнила, сообщить не могла.

– Убивать руками ребенка – так низко, – цокнул языком Драко.

Мозг лихорадочно продумывал план отступления: выход всего один, сбоку от Малфоя, но для начала необходимо освободить родителей и отправить их в безопасное место, чтобы после заняться отмщением. Увы, сделать это незаметно не получится никак, а Драко намеревался вытащить как можно больше сведений из собеседника, прежде чем воспользоваться Авадой. Потом он предоставит свои воспоминания Визенгамоту, если девушки успею перехватить Далию и передать её Министерству раньше, чем раскроется правда.

Его палочка все еще была направлена на определенную точку, так и норовя выпустить смертельный зеленый луч.

– Убивать руками ребенка? – снова ехидный смешок. – Первая расплата была совершена исключительно моими руками. С остальными… Далия просто упростила задачу по поимке этих предателей. Ведь какая опасность может крыться в тощей, миловидной девчонке?

По подземелью разнесся зловещий смех.

В одном Гермиона уж точно была права: их цель – сумасшедший человек. Псих.

– И в чем был смысл? Неужели зависть?

Лицо стоящего напротив человека исказила гримаса гнева. Задетая самооценка вылилась градом ядовитых слов:

– Зависть?! Завидовать крысам, преклонившим колени при первых же трудностях?!

– А под трудностями, стало быть, ты имеешь в виду смерть Волан-де-Морта? – небрежно бросил Малфой.

– Волан-де-Морта? – брезгливо повторил собеседник. Но брезгливость относилась отнюдь не к прозвучавшему имени, а к тому, кто его произнес. – Быстро же ты, щенок, потерял страх после смерти предводителя. Помнится, и глаза-то на него поднять боялся.

Да, боялся.

Боялся за свою жизнь, за жизнь родителей.

Драко не отвел взгляда и никак не выказал стыда за трусливое поведение в прошлом. До сих пор он предпочитал думать, что пусть и не улучшил положение их семьи в то время, ухудшать его тоже не стал.

– Так это месть? – приподнял брови Малфой. – Ох уж эта идиотская преданность. Видимо, в Хогвартсе тебе все мозги отшибло – не Пожиратели расправились с предводителем.

– Это месть, но не за его смерть, – в кривых, словно ветви деревьев, пальцах была зажата палочка. Она не была направлена на Драко, но он чувствовал, что древко взметнется в его сторону быстрее, чем запретное слово на букву «А» слетит с его языка.

– Тогда за что? За твою судьбу?

Стоящий перед ним человек в своем безумии не уступал Волан-де-Морте. Впрочем, Малфоя это ничуть не удивляло – именно таким его собеседник навсегда отпечатался в памяти.

Иногда Драко задумывался, был ли таким же долбоебом, слепо следуя идеологии отца? Казался ли таким же сумасшедшим, лишенным рационального мышления, и неспособным самостоятельно выбирать жизненный путь? Очевидно, да. И, глядя в лицо одной из своих слабостей и ошибок, еще больше желал покончить со всем одним взмахом палочки.

– Моя судьба – самое благородное, что осталось от наследия Темного Лорда, – от этой гордости в хриплом голосе хотелось блевать. – А эти крысы, – палочка в кривых пальцах указала в сторону связанных родителей, но речь явно шла обо всех амнистированных Пожирателях. – Принялись целовать ноги Министерству, переметнулись на сторону врага, даже не выказав должного сожаления о смерти Темного Лорда и не попытавшись продолжить его дело.

Внезапно Малфой рассмеялся.

Таким же хриплым, прерывистым, безумным смехом, таким знакомым и ненавистным с подросткового возраста.

– Собираешься продолжить дело Темного Лорда? – сквозь смех выдавил он. Но палочка продолжала твердо указывать вперед.

– Собираюсь расквитаться с теми, кто позабыл о своем предназначении, – если бы взглядом можно было убить, бурлящий от ярости голос стал бы последним, что Малфой услышал.

Едва ли попытка вывести противника на эмоции являлась хорошей затеей, особенно такие сильные, как гнев из-за задетых идеалов, но это звучало настолько нелепо, что Драко не мог удержаться.

– Пора заканчивать этот цирк, – прошипел все тот же голос.

Нарцисса вздрогнула, открыла рот, явно намереваясь что-то сказать, но не смогла выдавить ни звука. То-то Малфой думал, что мать молчит – очевидно, дело в Силенцио. Но глаза женщины говорили сами за себя. Слизеринец пообещал, что этот день станет последним, когда голубые глаза Нарциссы Малфой наполняются слезами.

Красный луч вылетел из палочки противника, отскакивая от мгновенно возведенного щита Драко, и ударяясь в стену, усеивая пол каменной крошкой.

Его не пытались убить. Ослабить Круциатусом и продолжить пытки позже, когда удастся избавиться от палочки парня? От Пэнси или Гермионы Драко слышал, что над Розье-старшим и Паркинсонами издевались, прежде чем убить. Внезапная мысль едва не сбила парня с толку – здесь нет Нотта. Если отец Тео не в одной из камер (а вряд ли мужчину оставили бы где-то в другом месте, ведь он тоже мог бы стать рычагом давления на Драко), то где?

Ему пришлось прислониться спиной к прутьям соседней камеры, скрываясь от продолжительных атак.

Малфой не заметил, сколько прошло времени, и сколько раз откидывал отвлекающие мысли о родителях из головы, пока прыгал туда-сюда по коридору подземелья, прячась и отвечая на атаки. Однажды раздался полный злобы крик, который прошелся по нервам Драко, как бальзам – он взорвал часть стены, за которой прятался противник, и, очевидно, камни достигли цели. Парень лишь надеялся, что правильно все рассчитал, и до Нарциссы и Люциуса последствия заклинания не долетели.

Он сбросил пальто при первой же возможности – оно стесняло движения и заставляло еще больше потеть.

– Плохая стратегия, Драко, – пропел голос из камеры, и парню очень не понравилось, насколько удовлетворенно это прозвучало.

Он заблаговременно воспользовался Протего, позволяя свету щита затопить небольшой помещение, когда он замер перед открытой решеткой, служащей дверью камеры.

Малфой почувствовал, как дрогнула рука, но щит даже не пошел рябью – он не позволил себе поддаться эмоциям.

Но липкие щупальца страха уже начали пробираться к сердцу.

Чужая палочка прижималась к виску Нарциссы. Драко избегал смотреть матери в глаза, зная, что прочтет там: «Беги!». Но он не мог. Уйти, бросив их здесь? Даже располагая всей нужной информацией, чтобы натравить Министерство на нужного человека? Где было Министерство, когда пропал Розье? А когда нашли его тело? Паркинсоны, Нотт-старший? Где было Министерство, когда они испарились буквально из собственных поместий? Драко не доверил бы им судьбу даже уличной кошки, о родителях и речи быть не может. Особенно зная, что происходит с похищенными волшебниками.

– Опусти палочку, – предостерегающе прорычал Малфой. – Тронешь её, и ты – труп.

– По-моему, тебе угрожать сейчас очень неуместно, – рассмеялся человек.

– Чего ты хочешь? – сквозь зубы процедил Драко.

Его щит потух, но палочка точно знала, куда целиться. И владелец, и древко понимали, как следует действовать. Как следовало бы действовать, если бы к виску Нарциссы не было приставлено чужое оружие. В ловкости противника Драко не сомневался, уж слишком много времени вместе было проведено, и уповать на удачу, что заклинание слизеринца с первого раза попадет в цель – как минимум безрассудно. Ведь если нет… Едва ли у его матери будет второй шанс.

– О, то, что я хочу, уже в моих руках.

Малфой успел лишь нахмуриться, не сразу уловив смысл сказанного, а в следующее мгновение его грудь пронзила такая вспышка боли, что тело против воли хозяина прогнулось под натиском проклятия.

Он хотел кричать, но не мог издать ни звука. Силенцио это было, либо же он все-таки кричал, но из-за звона в ушах не понял этого – парень не знал. Он знал лишь то, что каждая кость, каждое сухожилие пылает в адском пламени, поддаваясь мучительному заклинанию, разрывая внутренние органы и превращая кровь в огонь, сжигающую плоть.

Драко не знал, сжимает ли пальцы, либо же их наоборот выкручивает – на месте ли его палочка? Он мог думать только о том, как бы все закончилось. Насколько милосердной была бы смерть в сравнении с Круциатусом? В разы.

Подземелье померкло перед глазами, хотя Малфой, к своему глубочайшему сожалению, все еще находился в сознании. Он ощущал чью-то хватку на локте, но никакой боли от того, что его тело, подобно тряпке, волочили по каменному полу, не было.

Все силы уходили на то, чтобы сконцентрироваться на легких и заставить их работать. В глотку словно напихали пыли, и Драко едва мог вздохнуть.

Когда же напряжение в мышцах слегка утихло и сил хватило на то, чтобы приоткрыть глаза, парень увидел лишь разноцветные пятна на фоне мрачной широкой лестницы, которую не так давно осматривала Пэнси.

А потом раздался оглушительный треск, словно где-то рухнула стена или обвалился потолок. И одновременно с ним на Малфоя обрушилась темнота.

***

Металл цепочки грузом висит на шее, словно подвеска-сердечко способна передать осуждение Гарри. Гермиона чувствует некоторое удовлетворение от того, что рядом с ней частички друзей в виде небольшой фотографии в кулоне и шарфика Драко на запястье. Будто эти вещи способны добавить ей моральных сил для движения.

Малфой-Мэнор ничуть не изменился: все такой же шикарный, мрачный, навевающий ужас и тоску. И снова она очутилась здесь в ночи, снова при самых мерзких обстоятельствах. Отвратительный шрам на предплечье начинает зудеть, когда Грейнджер с Пэнси окольными путями приближаются к возвышающемуся на горизонте особняку. Министерство запретило воздвигать вокруг дома антиаппарационный барьер (какая ирония, что подобный запрет повлиял далеко не на всех), но девушки предпочли не переноситься напрямую внутрь.

Где же ты, где же ты?

Гермиона вспоминает самодовольную ухмылку, сверкающие озорством, граничащим с нахальством глаза, взъерошенные волосы, которые парень без конца поправлял, пытаясь воссоздать некое подобие порядка на голове. Она никогда не говорила ему, но теперешняя прическа выглядит куда лучше, чем тот кошмар, с которым Малфой ходил на первых курсах.

Грейнджер жалеет, что не выпила успокоительное вместе с обезболивающим – приходится до побеления костяшек сжать палочку, чтобы рука не дрожала.

Где же ты?

Они проходят вдоль живой изгороди, сворачивая к чистой, аккуратной дорожке, ведущей ко входу в дом. Разница между поместьями колоссальная, но Гермиона одинаково терпеть не может оба строения. И по одной и той же причине – воспоминания. Одни давнишние, а другие совсем свежие.

Пэнси вдруг пихает гриффиндорку в бок, указывая на тусклый свет, льющийся из окна на втором этаже.

– Там обеденный зал, – шепчет она.

Гермионе приходится совладать с волнением, когда они подбираются ко главному входу и Паркинсон шепчет отпирающее заклинание. Грейнджер перехватывает руку слизеринки до того, как та распахнет дверь шире и они переступят порог.

– Если увидишь Драко – хватай его и аппарируй в Мунго или Хогсмид, – зависит от его состояния. – Если Нарцисса и Люциус там, я займусь ими, но вытащи Малфоя, если у тебя первой представится такая возможность.

Пэнси задумывается всего на секунду, прежде чем решительно кивнуть. Какой бы ужасно пугающей не была эта мысль, но Гермиона не знает, что происходило все то время, пока они находились в больнице, однако он не может оказаться мертвым. Просто не может. И она предпримет что-то только в том случае, если Малфой окажется в безопасности. Грейнджер попросту не в состоянии позаботиться о Нарциссе и Люциусе, пока не узнает, что с Драко.

Если придется выбирать… Гриффиндорка давно определилась. Пусть парень и возненавидит её за это.

Они переступают порог Мэнора.

Только сейчас Гермиона понимает, что совершенно не задумывалась над личностью настоящего преступника с момента аппарации из Лютного переулка. Мысли были заняты лишь светловолосым слизеринцем. Ей одинаково, в кого запустить проклятием – главное остановить этот ужас.

Внутри поместье так же разительно отличается от того, что девушки видели у Эйвери, как и снаружи: до блеска вычищенный пол там, где нет ковров, помещения заполнены мебелью, книгами, вазами с цветами, рамками с фото, кажется, Гермиона замечает даже фортепьяно, пока они движутся через комнаты к лестнице (Пэнси заявила, что широкая лестница в холле приведет их прямо к дверям обеденного зала на втором этаже, и, если помещение не заперли, их сразу же обнаружат), только свечи не зажжены.

Возможно, если бы не перенесенный во время войны с Волан-де-Мортом ужас, Грейнджер бы даже понравилось это место.

Когда Паркинсон приводит их к лестнице в другой части поместья и девушки начинают подниматься на второй этаж, ступеньки кажутся нескончаемыми. Гермионе хотелось бы думать, что это землетрясение началось, а не её собственные ноги так дрожат. Они не пользуются Люмосом, а потому двигаются медленнее, чем хотелось бы.

Коридор второго этажа освещает тусклый лунный свет, льющийся через дальнее окно. Даже в спертом воздухе поместья Эйвери Гермионе дышалось легче. Сейчас легкие словно свернулись в клубки, отказываясь работать. Но делать вдох поглубже страшно из-за возможности создать слишком много шума и привлечь внимание. Это, конечно, маловероятно, но в гробовой тишине коридора Грейнджер не сложно убедить себя в том, что любой шорох – и они раскрыты.

Но почему-то ей кажется, что об их присутствии и так знают…

Далия была приманкой. Для них с Пэнси или для Малфоя – роли не играет. Драко бы в любом случае оказался в ловушке, вопрос лишь в том, что стало бы с девушками, если бы они пришли к тому, кто забрал слизеринца. Спустились в тот подвал вместо него. Вероятно, их убили бы за ненадобностью.

Хотя Гермионе до сих пор не ясно, зачем похитителю Драко – в конце концов, после убийства родителей Пэнси за ней никто не явился. Так в чем разница на этот раз? Почему преступник вдруг поменял тактику? Теперь он убивает и детей Пожирателей? Хотя у Малфоя, в отличие от Пэнси, есть метка.

Но теперь гриффиндорке приходится сомневаться в мотиве: все еще месть за убитых Пожирателями людей, или же нечто другое? Зависит от того, кого они увидят по ту сторону двери.

Двойные двери в обеденный зал оказываются приоткрытыми. Гермиона с Пэнси переглядываются, выставляя палочки вперед, и медленно движутся прямо по коридору.

Никакого треска огня, как было в поместье Эйвери. Значит, камин не зажжен. Девушка не знает, на что влияет это знание, но ей необходимо думать хоть о чем-то, занять голову, пока они приближаются, чтобы не концентрироваться на картинках, услужливо подкидываемых мозгом, на которых Драко… Она никогда не хочет видеть его в таком состоянии.

Гермиона косится на Пэнси, когда до дверей остается каких-то два-три шага, и та кивает. Но они не успеваются разойтись по разным углам, чтобы ворваться в помещение с обеих сторон, как чей-то насмешливый, лающий голос просачивается через щель в двери и разливается по коридору:

– Мы как раз дожидались вас.

От страха в ушах Гермионы начинает шуметь. Она кидает взволнованный взгляд на Пэнси, но та выглядит не менее шокированной. Слизеринка храбрится, привычным образом хмурясь, и кивает в сторону двери.

Грейнджер понимает знак и повинуется до того, как разум начнет сопротивляться.

Они плечами толкают двери, врываясь в помещение, и тут же пробегают взглядом по периметру, пока на языке крутятся отражающие заклинания.