Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц)
– И долго мне так?
– Не знаю. Но мы сделаем всё, чтобы ускорить день твоего освобождения. Я же знаю, что тебя совсем не привлекает роль историка, да и меня не привлекает такой сотрудник…
– Всё! – Миша сразу же опомнился, как только снова стал слышать от девушки колкости, как бы намекая «мы отходим от основной темы». – Не будем времять теря!
– Упоролся, что ли? – с иронией спросила Виктория, встав с дивана. Она пересела на кресло, стоящее в углу, приняла некий загадочный вид. – Надеюсь на ближайшие два часа тебе никуда не нужно? Потому что если ты меня перебьешь три раза, я не буду продолжать.
– А спрашивать-то можно, бро?
– Если уж совсем невтерпёж. И я тебе не бро. И… это был первый раз.
– Прости… – прошептал Миша, вгибаясь в спинку дивана. Видимо, Феликс действительно был для Виктории важен, раз она так заметно засияла и даже начала проявлять снисходительность к «обреченному дураку». «Интересно было бы узнать про идеал этой «бетонной стены», особенно с её слов», – подумал он, откинувшись назад.
…Некий 1877 год… Ничего интересного, лишь начало русско-турецкой войны и дебют балета «Лебединое озеро» Чайковского. В тот год выдалась холодное лето, особенно в Польше. Тогда, в аристократической семье мелкопоместного дворянина Эдмунда Дзержинского родился его четвёртый ребёнок. Каждые родители, наверное, хотели бы для своих детей счастливой и благополучной судьбы. Жена Эдмунда – Елена, не исключение. Она любила всех своих детей и каждому желала счастья. Ей нравилось имя Феликс, что с латинского переводится как «счастливый», и именно это имя она дала своему сыну.
Само имя Феликс довольно заметно среди других имен, как ты уже заметил, что, с одной стороны, обеспечивается его редкостью, а с другой – тем, что оно предполагает некоторую интеллигентность своего носителя. В самом деле, при всем желании это имя нельзя назвать простонародным. По энергетике оно довольно спокойно, однако, это спокойствие только кажущееся. Прежде всего, в нем можно уловить призыв не показывать вида при столкновении с трудностями, быть спокойным или даже улыбаться, когда на душе кошки скребут, но все это до поры до времени, пока не пришло время показать когти и ощетиниться. Конечно, энергетика имени – еще не характер человека, но все же очень трудно, осознав себя именно Феликсом, не подчиниться завораживающей мелодии своего имени. Феликс осторожно и расчетливо стремится дойти до своих высоких целей, он не горячится, не работает локтями и полностью соответствует сложившемуся в обществе образу интеллигентного человека. Хорошо бы при этом еще не забывать, что интеллигентность – это более внутреннее состояние, чем видимость; если с воспитанием Феликсу не будут привиты искреннее уважение к людям, понятие справедливости, подлинное благородство и честность, то в этом случае его интеллигентность будет всего лишь маской, за которой скрывается хищник, усыпляющий бдительность добычи своим спокойствием. Тогда рано или поздно эта маска слетит, и останутся только его железные когти. Быть может, это и поможет ему урвать свою добычу, но вот только вместе с этим он рискует однажды попросту остаться одиноким и никому не нужным как человек.
Но это лишь именной стереотип, не думай, что я лишь посредством имени могу судить о подлинном характере именно Феликса Дзержинского. Ты согласишься, что ещё рано делать такие выводы.
Всего у Эдмунда было восемь детей, по тем меркам это было нормально, и, как подобает отцу и благородному аристократу, он всеми ими гордился.
Само имение «Дзержиново» перешло к Эдмунду от его отца Иосифа… да-да, можешь не удивляться, в те времена имя «Иосиф» было очень распространено по Европе. Так вот, «Дзержиново» было светлым, счастливым местом, где постоянно был слышен детский смех, наивная радость. У всех соседей эта семья имела особый авторитет порядочных, интеллигентных, прекрасных и положительных со всех сторон людей. Они считали, что нет семьи идеальнее и дружнее Дзержинских… Но так только казалось, ибо на протяжении всей своей жизни они скрывали жуткую тайну…
– Тайну? Как пафосно сказано, для полного эффекта не хватает только интригующего саундтрека за кадром.
– Это был второй раз. Перебьешь не по теме ещё раз, я не стану продолжать! Ты единственный Орлов такой невоспитанный?..
...Мда, в семье не без урода... Юный Феликс рос так же как и его братья с сёстрами: с раннего детства родители прививали им любовь к искусству, поэзии – развивали их разносторонне. Прививали любовь… Ха… – с горькой иронией проговорила Виктория, на мгновение замолчав. – Я забыла добавить, что у аристократов эта любовь прививается не добровольно. Строго по графику: час рисования, два часа на прочтение популярного романа по выбору родителей, далее снова два часа, посвящённые математике, истории, потом короткий перерыв на обед, потом уроки хороших манер, занятия музыкой для сестёр, стрельба для братьев, а вечером танцы… и так каждый день. Для тебя шок, я представляю, о чём ты подумал: как вообще возможно провести вот так всю жизнь без развлечений, без компьютерных игр и приставок, сущая тюрьма – я угадала?
Никому из детей Эдмунда и Елены не приходило в голову подобное, немного докучало, но их всё совершенно устраивало. Но… Феликсу всегда и всего было мало. Ты вряд ли поймёшь это, но у некоторых людей кроме материальных и физиологических есть ещё одна наиважнейшая потребность – духовная. То, что каждый день выполняли братья с сёстрами, было лишено всякого духовного начала. Для аристократов это было так же естественно, как есть или спать… то есть, нравственно развивались они с полным равнодушием. Феликс единственный из детей почувствовал эту безысходность, но объяснить причину своего несчастья он не мог: недостаток морального, душевного общения. Елена не сразу заметила, как Феликс с каждым днём становится более замкнутым, печальным и мрачным, точнее не замечали вовсе, пока не случилось то, что она была обязана скрывать всю жизнь.
Однажды Феликс и Станислав решили пострелять из ружья по мишеням, как обычно, но на опасной зоне выстрела неожиданно появилась их сестра Ванда. И…видимо, не заметив её, кто-то из братьев случайно застрелил Ванду.
Со временем историки начали полагать, что это был Феликс: первые проявления агрессии и жестокости в сторону родного человека и так далее. Хах, как бы ни так. Застрелил сестру Станислав, а сам Феликс просто оказался невольным свидетелем этого жуткого убийства. И что-то с того времени произошло с ним – он начал увлекаться религией и мистикой. То ли на это повлияла смерть Ванды, то ли эмоциональный взрыв, всего того, что накопилось на душе.
Всё чаще Феликс начал посещать службы в церкви, всё больше его взгляд наполнялся одержимым светом непорочной веры и наивной надежды. Ему казалось, что он нашел своё великое призвание – служить Богу, посвятив этому всю жизнь. Не было человека счастливее его в те моменты, когда, сбежав из дома в ту самую церковь, он вслушивался в небесное чтение «Аве Мария», когда особенно чувствуешь ту нетленную нить, связывающую тебя с Богом, дающую силы в моменты отчаянья, горя, отчуждения и одиночества, окутанных тьмой и мраком грешной бытовой жизни.
Но ярых порывов Феликса к религии и мистике опасалась Елена, поэтому не одобряла интересов сына, говоря, что подобные увлечения странные и не подобают юному возрасту сына.
Но что глупые слова матери могли значить для него: ведь его намерения благи и светлы? Как Елена не могла понять, что для души Феликса эти счастливые мгновения значат больше, чем все порочные земные радости вместе взятые, ведь они зависят далеко не от возраста, но и испытать чувство извечного вдохновения дано далеко не каждому. Феликс, словно одержимый фанатик, вчитывался в каждую строчку, в каждое слово Евангелие, не хотел слушать пустые нагнетания со стороны ближних, а когда скептики сказали ему, что он ошибается со своим выбором, Феликс поклялся, что если ему докажут, что Бога нет, он пустит себе пулю в лоб… Эта неистовая вера была ему утешением нескольких лет серой «тюремной» жизни своего детства. Тогда он ещё не догадывался, что почти на четверть всей своей жизни будет заключен в тюрьму настоящую…
– За что? – шёпотом спросил Миша. Ему было очень сложно понять жизнь и саму личность Дзержинского. Виктория это определила одним лишь взглядом.
– Понимаешь ли ты, что такое «марксизм–ленинизм»?
– Движение такое было у большевиков, они следовали ему и так пришли к коммунизму… – ответил Миша, но с каждым словом его голос становился всё неувереннее.
– Это всё, что ты знаешь? Всего лишь движение?
– Н-н-ну да.
Виктория стремительно слетела с кресла, достигнув неимоверной близости с лицом Миши. Тот от неожиданности вздрогнул, всё больше вжимался в диван.
– А теперь слушай меня очень внимательно, – процедила Виктория, – Ты думаешь, что это зимние каникулы, посвящённые истории, с её «прикольными» персонажами, а я Дед Мороз весело разношу подарочки ребятне, вроде тебя, рассказывая про «отвязного» Ленина, «лапочку» Троцкого, «рульного» Сталина и так далее? О том, как они там веселятся, ржут, и между делом готовятся к какой-то там революции? Ты знаешь, кем были эти люди? Что они сделали с Россией сто лет назад? Что из себя представляет коммунизм, марксизм-ленинизм и сама революция? Это не развлекательный парк Диснейленд, где всё легко и весело! Всё намного серьёзнее, чем кто бы то может представить!
– Я понял, понял! Не кипишуй… Да, я ничего этого не знаю, я вообще не думал, что когда-нибудь мне это понадобиться! Я другим по жизни заниматься хотел!
– Не ври, я помню, ты говорил матери, что ничего ещё не решил. Запомни: на тебя охотится не просто полиция, эти каникулы могут закончиться в любой момент, если нас раскроют или рассекретят твоё местонахождение, Джеймс Бонд хренов. Всё, что тебе говорили раньше: дома, в школе, уже не имеет никакого значения. Нам всем врут! Не знаю, как дела обстоят в учебном курсе истории, но её не должны были запоганить так сильно, чтобы совсем ничего не знать…Марксизм-ленинизм это не движение и не ваши излюбленные флеш-мобы, это идеология, такая же, как и христианство, мусульманство, только в этой идеологии отсутствует главное звено – Бог и высшие силы. Эта вера предусматривает лишь силу революции, силу самого человека – единого пролетариата. Ты знаешь, как звучит гимн большевиков? «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой». Какая масштабная пропаганда велась в те годы: мода на марксизм была почти во всех странах восточной Европы. Простым языком говоря «секта», причем политическая, затягивает так, что потом не то, что не выберешься, но и будешь готов за эту революцию нещадно уничтожать людей, лить кровь, отдать жизнь за революцию…
...Одним трагичным днём сердце Феликса начало биться по-другому… Что-то в тот момент изменилось в его мировоззрении и разуме, когда он случайно нашёл брошюру большевиков… Знаешь, что происходит с душой человека, когда он отрекается от веры в Бога? Чувство ледяного холода окутало его, пронзая каждую клеточку тела и души, словно тысяча кинжалов. Оно давит на мозг, не даёт сосредоточиться, понять, что всю его жизнь он верил в ложь… В жалкую, подлую ложь, которая хотела забрать и уже забрала часть его души, а теперь, когда она мертва… убита этими чёрствыми, такими простыми словами, о том, что нет того, во что он верил так нежно и так свято, что спасало его в минуты безысходности, что остаётся делать? Во что остаётся верить, когда твой смысл жизни нещадно загублен?! И вот уже слезы подступают к горлу, но это лишь последний предсмертные конвульсии твоей души, которая так не хотела умирать. Мечты больше нет, как и надежды… Рождаются злоба, ненависть и жажда отмщения тем, кто эту ложь посеял. И у Феликса появилась новая дьявольская мечта: служить революции, посвятив ей свою жизнь.
Но что самое интересное, Феликс не выполнил свою клятву: не застрелился. Объяснял он это тем, что после «просветления» умер тот светлый, добрый Феликс и родился новый – большевик Феликс: довольно вспыльчивый, упрямый, недоверчивый – очень серьезная личность, хотя и с аристократичным авантюризмом и обаянием. Он был высокого роста, с тёмными волосами, в юношестве – почти всегда зачесанные на затылок, а после – почти всегда растрепанные. Хитрый, но тяжёлый и высокомерный взгляд зелёных глаз всегда пронизывал насквозь собеседника. Он сильно лицом походил на лису: острый нос, улыбка, если он улыбался, лишь уголками губ, не более. А манеры и привычки были аристократскими. И если он причислил себя к интернационалисту, то это ни сколько не значит, что он изменил в себе вкусы и предпочтения. От интеллигенции он совсем не выделялся: носил только стильные костюмы, ходил с тростью – то ли для пафоса, то ли ему с ней действительно было удобнее, фетровая шляпа с широкими полями под цвет костюма или плаща и единственная вещь, которая говорила о том, что он большевик – красный галстук. Но свою огненную эмоциональность он со временем научился контролировать, развить в себе железную дисциплину и принципиальность. От церкви он тут же отказался, посвятив отныне себя делу Ленина, делу революции. Никого не напоминает?
Сосо Джугашвили тоже хотел посвятить свою жизнь Богослужению, пока не прочитал книгу Чарльза Дарвина и примерно в том же возрасте, что и Феликс избрал свой революционный жизненный путь. Оба вступили в подпольный марксистский кружок, у обеих были клички: у Сосо – «Коба», а у Феликса – «Астроном».
Те ещё были парни: один не закончил духовную семинарию, другой не закончил гимназию, но делу революции они были кровно преданны. У Кобы детство проходило иначе, чем у Феликса: он не был дворянином, у него не было братьев и сестёр, но в принципе все революционеры, не важно кто: дворяне, рабочие, крестьяне, не важно в какой век прошли через одну и ту же схему: тяжёлая обстановка, горькое разочарование, а после – одержимая мечта. А лидерами становились только те, у кого были мозги и богатый внутренний мир, хотя есть и исключения…
Это исключение и послужило медленному развалу СССР. А Коба молодец, выбился в люди, «из грязи в князи». Вот кто был по-настоящему жесток. Отец рано ушёл из семьи, мать еле тянула сына, мечтая, чтобы тот стал священником. Понять человека сложно, пока не окажешься на его месте, а когда на революционный путь толкает желание узнать правду вместо лжи, которую каждый день втирают тебе в мозги! И сколько Коба сидел, сколько раз бежал, причем его ни разу не ловили, и всё ради чего: ради искренней преданности и любви к революции. Потом он женился, потом жена умерла от болезни… У Кобы остался сын, который воспитывался с бабушкой, пока отец посвящает жизнь всё той же революции. У всех революционеров детское сознание: ясные мечты – они знают, чего хотят и всеми доступными средствами хотят воплотить их в реальность.
Вернёмся, пожалуй, к Феликсу: спустя какое-то время он за пропаганду попадает в Ковенскую тюрьму, где пробыл почти год. Потом на три года выслан в Вятскую губернию. Там бесстрашно он продолжает вести пропаганду среди рабочих, а в 1899 году он бежал в Вильно. Феликс становится профессиональным революционером, но был минус: его ненавидел почти весь город, в котором он жил. Но Феликс не сдавался, к одиночеству он привык, а по храбрости ему среди товарищей не было равных. Однако ему всё же нужна была поддержка, долго гнёт людей продолжаться не мог, рано или поздно они бы его точно убили, и всё, казалось, шло к этому концу, пока он не встретил её… Розу Люксембург: легендарную революционерку того времени.
Он впервые увидел Розу на митинге во время её выступления на тему национального вопроса – она вела борьбу с антисемитизмом, яростно агитировала народ против всякого национализма. Таких неравнодушных к судьбе своей страны женщин в наше время совсем не осталось… Да и тогда женщин-революционеров было не так много, а Роза была не только смелой и умной, но при этом крайне обаятельной и очаровательной. Как отмечал Рольф Шнайдер, исследователь жизни Розы Люксембург, «можно сказать, что судьба обездолила её трижды: как женщину в обществе, где главенствуют мужчины, как еврейку в антисемитском окружении и как калеку. Она была слишком маленького роста, хромала, видимо, вследствие врожденного дефекта. Её голова была великовата для маленького тела. Все эти физические недостатки она пыталась скрыть, нося длинные просторные платья и шляпы с широкими полями…
Феликс поддержал Розу в национальном вопросе, стал её последователем. Более того, он очень сильно восхищался и восторгался ею, как когда то восхищался Богом. Ай-яй–яй, я вижу непотребный блеск в твоих глазах...
– Ну, у них было... что-то?
– Ничего нового я от тебя не надеялась услышать. Снова пошлость, гадость какая! Не знаю, было или нет, это вообще не важно! Не этим они в друг друге увлеклись – взаимное чувство революции и антинационализма были гораздо сильнее, чем какая-то физическая симпатия. Пойми ты, тупая башка, что при общении с человеком противоположного пола, да и не только главным критерием может быть духовное импонирование, общие интересы, когда приятно друг с другом общаться, очень редко когда бывает приятно молчать – это уже высшая степень товарищества. В дружбу Феликс не верил, мало кому доверял. По своему характеру он был интровертом – замкнутый, мрачный, но прямолинейный, целеустремлённый, мог при надобности выразить своё недовольство. Но с Розой он всегда соглашался… «Без вас хочу сказать вам много, при вас я слушать вас хочу; но молча, вы глядите строго, и я в смущении молчу…».
– Красиво… – вздохнул Миша. Ему нравилось разговаривать на такую тему. – Тоже твои?
– Это Лермонтов, чудила, – улыбнулась Виктория. – Но за революционную деятельность была положена тюрьма…
...Какой ужас пережил Феликс там, никому не известно. Понимание того, что сегодня, возможно, твоя жизнь закончиться, стало привычным. Он становился невольным свидетелем смерти своих сокамерников, когда они болтались на виселице, их предсмертные вопли раздирали на куски сердце. Его мучили неистовые головные боли, он не мог спать сутками, глядя пустыми глазами в потолок, и чтобы окончательно не сойти с ума, думал и думал. Как в романе «Граф Монте-Кристо» Феликса посещали разные мысли: о мести, о суициде, об отчаянии и одиночестве. Ко всему этому Феликс со временем привык, но положиться на высшие силы он не мог. Но отречение от Бога совсем не значит отречение от мистики. Феликс увлекался ей ещё с большей яростью, я бы сказала, с сатанической яростью…
– Слушай, на календаре написано «Орёл»… Почему именно этот город? Или это не город?
– Нет, тут имеется ввиду название города. Потому что он там отбывал срок. В 1914 году его приговорили к очередным годам заключения в Орловском Централе. О, это была одна из самых жутких тюрем страны! Мастерские Орловского централа снабжали все тюрьмы России ножными кандалами и наручными цепями. Эта тюрьма отличалась невероятно жестокими условиями содержания, которые приводили к массовым заболеваниям, высокой смертности и самоубийствам каторжан. Для Феликса заключение в Орловском централе стало просто шоком. Эти годы тянулись вечно, а сам город он называл «городом Ада». В одном из писем он писал: «То, что вам известно стало насчёт наших условий, всё это правда. Эти условия попросту невозможны. Последствиями их является то, что каждый день кого-нибудь вывозят отсюда… в гробу. Из нашей категории умерло уже 5 человек в течение последних 6 недель – все от чахотки». Мда, это были самые запоминающиеся годы тюремного заключения для Феликса и самые ужасные. Потом уже товарищи по партии значили его «Орловцем», вроде бы в шутку, но можно считать Орёл его вторым домом
– Родиной «Железного» Феликса. Возможно, в будущем, когда Феликс возглавлял ВЧК, он был благодарен опыту годов, полученных в Орловском централе, и хоть Феликс и заявлял, что не любит поэзию, но судя по его изложению текста и речи он был очень начитан, а Орёл, как известно, Родина Тургенева, Лескова, Бунина, третья культурная столица России, после Питера и Перми.
Спустя эти три года почти сразу же Феликс приговаривается к шести годам заключения, но уже в Москве, потому что испытания Орловского централа он с блеском преодолел. Так могло продолжаться вечно, если бы… не Февральская революция, которая и освободила Феликса, и тот, как тогда Коба с Каменевым, помчался в Петроград… Ну, а там всё по нашему пройденному сценарию.
– А чем Феликс в 1917 году занимался?
– Ну, объективно Феликс был агитатором и террористом. Сейчас сразу и не вспомнить всего того, что поручал ему Ильич, но могу сказать одно: в скором будущем, или, как точнее, в прошлом он появится. Ну всё, на сегодня с меня хватит ораторствовать! Сколько там времени… – Виктория потянулась в карман джинсов за мобильником. – Oh my God! Я опаздываю! Почему я не догадалось поставить таймер на четыре? Просидела тут с тобой… Ай, ай, Миш, я должна кое-куда немедля отбыть, надеюсь, тебя не затруднит Шелдона накормить? – наигранным кокетливым голосом произнесла девушка, упорхнув в коридор.
Миша с недоумением и непониманием смотрел ей вслед, поражаясь мгновенной перемене её настроения: только пол часа назад она неистово кричала на его, а теперь совершенно спокойно и умиротворенно бегала по квартире, собирая какие-то вещи.
– А чем его кормить-то? – нехотя спросил парень.
– На кухне найдешь в шкафах яблоки, морковку порезанные. Вообще, что найдёшь из овощей, то ему и дай.
– Крыса-вегетарианец… ужас.
– Как и я, каждую весну мы с ним придерживаемся здорового питания.
Миша не поверил своим ушам. Он просто не признавал вегетарианство абсолютно так же как и однополые браки.
– Чего? И ты туда же? Писец какой-то! Ты – революционерка, жаждущая мести и справедливости, защищаешь маленьких животных? Специально их мясо не ешь в знак протеста, это же идиотизм!
Виктория, натягивая куртку и шапку, пригрозила Мише:
– Что б ты знал, я люблю мясо! И я – диссидентка понял? Па-ци-фист-ка!!! А так как через две недели пост начинается, я заранее подготавливаю организм…
– Ба! Да среди нас верующие! А я поверил твоим душещипательным трогательным словам об отречении Феликса от Бога, даже подумал, что ты атеистка или того хуже... сатанистка. Нет, ну правда: такой голос подделать нельзя!
Одну секунду Виктория ничего не отвечала, а затем тихо сказала:
– Покормишь крысу, садишься за июль. Чтобы я пришла, ты знал! Я проверю.
После того, как Виктория ушла, юноша ещё около пяти минут сидел в ступоре. Он подумал, что сильно задел её своими словами, его даже чуть–чуть помучила совесть. Но слово не воробей, Миша пошёл на кухню – кормить крысу, которая была особенно тиха. Парень решил, что Шелдон спит и, найдя в сиреневом шкафчике блюдце с морковью, тихонько начал просовывать сквозь прутья клетки дольку овоща.
– Что хоть они такие узкие… – выругался Орлов. – Надо было догадаться, так толсто резать овощ, ни хрена не пролезает. Может, стоит открыть?
Миша безысходно вздохнул, осмотрев глазами клетку, и аккуратно отпер дверку. Крыса, похоже, только и ждала этого момента. Она, укусив юношу за руку, выскочила из своего заточения и ринулась в глубину квартиры. Миша не успел опомниться, громко закричал от боли, прижимая к себе больное запястье.
«Она же убьет меня!» – отчаянно подумал он, кидаясь вслед за животным. Крыса оказалась далеко не глупой, лишь ускорив свой бег, юркнула за едва ли распахнутую дверь одной из комнат. Миша разозлено пнул по двери ногой, через мгновение осознав, что стоит на пороге третьей комнаты Виктории, которую, видимо она забыла запереть из-за спешки. «Раз она была заперта, то, может, не стоит туда идти? А как же крыса? Мне надо её вернуть до возвращения Виктории, а дожидаться не вариант. В конце концов, о чём я думаю, что там такого страшного может быть? Ещё одна гостиная, на стены которой будто вытошнило сиреневой блевотиной?
На этих мыслях Миша и порешил, уверенно потянув на себя ручку двери, с надеждой поскорее добыть мелкую тушку крысы.
====== Глава 20. Жаркие дни ======
Что же увидел Михаил Орлов в третьей комнате Виктории? Она была больше по размеру чем остальные две, или так только казалось на первый взгляд. Стены были не сиреневого цвета, а тёмно-серыми, почти чёрными, словно каменные, а на них: огромное количество разных фотографий и коллажей странного мистического содержания – символы и слова на непонятном Мише языке, шестиконечные звезды, змеи.
Пол был выложен широкой черно-белой плиткой, словно гигантская шахматная доска, а в центре пола начерченная пентаграмма. В трёх углах стояли три торшера, абажуры которых были черного цвета. Свет комнату не освещал, так как люстра попросту отсутствовала, шторы плотно завешивали окна. На стенах можно было разглядеть два больших плаката, вырезанные в форме крестов: на одном из них был изображён человек с головой козла, левая рука была опущена, а правая была поднята вверх, на втором постере сияли скрещенные циркуль и наугольник с буквой G посередине, а над ними светился треугольник, внутри которого был изображен глаз. В углу, рядом с торшером стоял книжный шкаф на полках которых стояли не только книги, но и свечи, которые по форме напоминали фигуры людей в странных корчащихся позах. В центре, прямо за пентаграммой, стоял маленький телевизор, почему-то он показался Мише не менее демоническим, чем все предметы вокруг.
Чёрные стены, свечи, кресты, кроваво-красные занавески повергли Мишу в ужас. В горле его что-то защемило, он начал задыхаться. Шок сковал его тело, он не мог сдвинуться с места, пока неведомое душило его и давила на него с неистовой дьявольской силой, впиваясь в него своими тремя глазами: глазами козла и всевидящим оком в треугольнике.
– Орлов? – услышал парень издали странный голос. – Что ты здесь делаешь?!
– Ты! – Миша шарахнулся от Виктории, прижимаясь к стене с циркулем и наугольником. – Что это значит?
– Миша, – с горькой досадой протянула девушка, осторожно приближаясь к запуганному юноше. – Ну, зачем ты туда зашёл? Ты не должен был это увидеть.
Сердце Орлова забилось с бешеной скоростью. Он всё дальше отдалялся от Виктории, пока не забился в угол, и уже там неуверенно перекрестился.
– Ты что, всё-таки сатанистка? Хочешь убить меня?! Живым не сдамся!
С этими словами он бросился на девушку, со всей силой прижав её за горло к стене. Та закричала, но Орлов зажал ей рот.
– Не ори! Пикнешь, я тебя зарежу, не побоюсь! С такими, как ты, у меня разговор короткий!
Глаза Виктории заслезились от боли. Она кивнула, чтобы Михаил разжал ей рот.
– Ты неправильно понял! Я не сатанистка…
– А что это за хрень на полу, на стенах? Объясни мне, если я не понял, чёрт тебя возьми! Кто ты такая? Против кого вы выступаете? Фашистов, которые хотят возвести монархию? Или социализм?.. Что за оружие вы ищите?! Почему никто ничего не говорит мне? Я что – пешка в вашей игре? Почему я должен работать на вас, если я не знаю правду?!
Слезы потекли из глаз Виктории, чего Орлов вынести никак не мог. Он гневно посмотрел на дрожащую, беззащитную девушку и от какого-то презрения выпустил её. Та, кашляя и вытирая слёзы, скатилась на пол.
– Ты и не должен был ничего узнать. Мало кто в мире вообще об этом догадывается, а ты и подавно… Ты должен был просто добывать для нас информацию, а остальное для тебя б не имело значение. Однако я тебя недооценила, я оступилась, и вот теперь ты требуешь от меня правды… готов за неё убить меня. Не должен был узнать… Тебе ещё слишком рано…
– Хватит рыдать! Я не могу смотреть на тебя! Говори, а иначе ваша тайна умрет с тобой!
– Всё это пафос, ты не убьешь меня. Тебе станет страшно, ты пустишься в бега, но они тебя найдут и ликвидируют. Они везде тебя найдут, где бы ты ни был, потому что они всё контролируют. Они знают всё, у них есть заговор и с каждым днём они всё ближе к его воплощению…
– Какой заговор? Что за бред? Кто они?!
– Иллюминаты.
Орлов с непониманием посмотрел на Викторию, непонимающе качая головой.
– Кто? Тебе-то откуда знать?!
– Ты хочешь знать, что тебе нельзя, но я скажу. Увлекаться историей и мистикой иллюминатов я начала с пятнадцати лет, прямо как Коба, сказалось увлечение готикой...
Такого поворота юноша не ожидал. Сколько он уже общался с этой тактичной, правильной, можно сказать, начитанной девушкой, и вдруг узнать, что она увлекалась готикой. Рот открылся сам собой. Парень вновь попятился от Виктории.
– Ты была готом? Вот чёрным чёртом, с черепами и крестами, прислуживала дьяволу, приносила жертвы?
– Во-первых, не готом, а готессой, – поправила девушка. – Во-вторых, твоё мнение полно стереотипов, хотя... Да, носила чёрную одежду, да – кресты, да – черепа, темный – мой натуральный цвет, но готика – это состояние души. Можно быть им, не нося пирсинга, не одеваться в одну только чёрную одежду… Мистика проявляется везде: в твоих словах, жестах, мыслях. А дьяволу я никогда не прислуживала! Бог мой, на тебе лица нет. Я не думала, что у тебя настолько слабые нервы…
Миша снова прижался к стене, а потом в страхе отпрыгнул и от неё.
– Нет, просто… Это как-то неожиданно…
– Ты теперь будешь ко мне предвзято относиться? – тихо спросила девушка, опустив глаза.
– А… как же ты блондинкой стала?
– Так, я знала, что стресс может помешать работе кровоснабжения нейронов головного мозга, но не до такого же… Покрасилась, как ещё?
– Я не представляю тебя брюнеткой.
– А я не представляла себя блондинкой… – Виктория смущенно улыбнулась, но резко замолчала, словно опомнившись, что нарушила какое-то строгое правило, и уже монотонным голосом продолжила:
– Иллюминаты уже захватили мир, а теперь они хотят подчинить всё под свой контроль. Всё, что ты видел вокруг – ложь, причём наглая и подлая.
– В каком смысле «всё ложь»? – непонимающе произнёс Миша.
– В буквальном. Начиная от мелких программ на ТВ и заканчивая практически вопросами вселенского масштаба. Всё мобильные телефоны, планшеты, компьютеры, социальные сети. С помощью них крестоносцы могут нас контролировать и знать о нас всё: что мы едим, что мы любим, где живём, какие книги читаем, чего боимся, чем увлекаемся и так далее. Они за всем следят и все записывают. На нас вешают ярлыки. Если кто-то незнакомый подойдёт и потребует от тебя всё твое личное досье, что ты сделаешь? Минимум пошлёшь куда подальше, но вот через социальную сеть мы почему-то не боимся всё выкладывать о себе. Мы все в детстве смотрели телевизор: когда были заняты родители, когда делать больше было нечего, когда были интересны идущие на ней передачи. Вот какие у тебя были любимые мультики в детстве?
