Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)
Не только Викторию взбудоражил голос: “начальник” встрепенулся – от следов ухмылок и высокомерия ничего не осталось. Он оправился, невольно проведя рукой по галстуку – девушка заметила, что он боится вошедшего.
Обладатель сего голоса не заставил себя долго ждать. В центр кабинета стремительно вошёл молодой мужчина и, не обратив никакого внимания на заключённую, тело которой точно парализовало, и направил всё внимание на подчинённого.
– Курагин, я русским языком сказал, что самостоятельно проведу допрос, – напряжённо заговорил вошедший, подняв голову так, как как поднимают её, будучи точным лидером. – Кто дал тебе санкцию?
– Майор, – оправданно выдавил из себя Курагин, виновато опустив глаза. – Он считал, что вы не успеете. У вас же дела-с...
– После, лейтенант Курагин! – прервал тот, сделав резкий взмах ладонью – жест принуждал лейтенанта покинуть кабинет.
– Виноват, Андрей Борисович, – молодой человек вскочил и отдал честь, лихорадочно переводя дыхание от волнения и страха.
Настоящий следователь одним движением бросил куртку на спинку стула. Тори наконец смогла пересилить себя и поднять глаза, потому что интрига относительно внешности этого человека накалилась, подобно железу жерле вулкана. Высокий, на удивление тоже молодой человек, выглядел, однако, старше своих лет, но это даже ему шло. Он был будто изо льда и мрамора :в правильных, резких и даже сухих чертах его красивого, благородного лица не было ни единого изъяна, кроме небольшой родинки на правой пазухе прямого, острого носа. В атлетичной фигуре виделась и правильная осанка, и походка, даже редкие, мимолётные жесты были резкими и правильными. Тёмные волосы были аккуратно зачёсаны, и было бы вернее сказать, зализаны на одну сторону. А большие серо-голубые глаза его были похожи на разбитые окна – в них не было проявления ни чувств, ни эмоций, как и во всей сущности этого человека. Абсолютно ледяной, мёртвый взгляд опустился на протеже, равнодушно проглядывая будто сквозь него, словно он был пустым местом.
– Отныне будешь заниматься описью пропавших вещей, раз на большее ты не способен, – холодно ответил следователь, возвышаясь над подчинённым. Когда последний открыл рот, чтобы несмело возмутиться, он добавил, – а иначе погонов лишу. Как ты и говорил: по уставу.
Старцев Андрей Борисович пребывал на службе следователя ГУВД около двух лет, предварительно окончив юридический факультет с синим дипломом – единственная 4 по философии помешала ему стать обладателем красного документа. На экзамене он не учёл того, что преподаватель разделял идеалистическую направленность философии, покуда сам Старцев был абсолютным материалистом.
И, с грохотом доказав профессору, что диалектический материализм как таковой имеет большую значимость, чем философия идеального реализма, а бытие первичнее сознания, заработал твёрдую 4. Однако от своего мировоззрения он не отказался: когда-то он был не таким мёртвым и правильным. И как же он таким стал? Что должно было случиться?
Это был человек-бунтарь, огонь-идея, старающийся покорить мир. Молодой эгоизм, что может быть привлекательнее для слабого пола? Старцев пользовался популярностью у однокурсниц, но влюбился он именно в ту, которая выказывала в его сторону только равнодушие, а потому его брало сомнение в признании своих чувств. Она посещала вместе с ним одни и те же курсы, хотя сама была младше его и училась в другом университете. Оттого, заметив её – одинокую недотрогу там, и не заметив её на других лекциях, Андрей понял, что неравнодушен к ней. Да и она сама, демонстрируя свою холодность, поглядывала на него из тетрадей.
Всё завертелось весной, под вихрь апрельских ветров. В то время, когда сердце и душа обнажают свои покровы, раскрываясь мишенью для пронзительных стрел Амура. Обострение мазохизма увлекло молодого Андрея и его возлюбленную так глубоко, что когда разум вернулся к нему, она выдвинула ультиматум.
Они сидели на лавочке в сквере. Он заканчивал институт, а она была только на первом курсе. Андрей гордился ею: его возлюбленная была актрисой, искренне мечтающей о славе Мэрилин Монро, о красной дорожке, о существенных ролях, спектаклях и кино. С улыбкой она рассказывала ему, как её взяли на роль Искры Поляковой в “Завтра была война”. Она как никто подходила на роль коммунистки, но сегодня она молчала. Так же, как и тогда – на лекциях. Длинные ресницы её были опущены, она перебирала пальцами.
– Мы видимся в последний раз, – произнес он, нарушая тишину. – Я уезжаю в Москву.
По щеке её потекла слеза. Андрей не знал, что ей ответить. Он поцеловал ей руку, сказав на прощание какие-то сумбурные слова, хотя они оба прекрасно знали, что их роман никогда не перерастёт в нечто большее. Старцев не понимал, почему потом бился в судорогах и не мог спать по ночам.
Их диалог начисто стёрся из памяти. Он даже забыл, как звучал её голос. И без этого, казалось бы, обыденной мелочи, Андрей помертвел. И, как ни странно, быстро забылся.
Следователь теперь, обратив внимание на арестантку, разглядывая её, вспомнил абсолютно всё. Он неспешно сел за стол. На лице его читалась несвойственная для профессионала палитра эмоций: растерянность, удивление, презрение и жалость. Льдистые глаза расширились, а пульс в висках участился, словно не кровь, а алкоголь струился по его жилам. Всё это походило даже на любовь с первого взгляда.
– Ваше ФИО, – коротко бросил он, уверенно взяв ручку и приготовившись к письму. Казалось, что он был настолько уверен в себе, что знал без её ответа, что записать в протокол.
– Дементьева Виктория Павловна, – вновь повторила девушка, но уже совершенно иным тоном. Это уже спокойный, покорный голос, растекающийся тихим эхом по холодным стенам кабинета.
– Дата рождения?
– Восьмого, десятого девяносто седьмого.
Следователь глубоко вздохнул, не поднимая глаз от файлов, продолжил сухой допрос.
– Место учёбы или работы?
– Российская академия народного хозяйства и государственной службы, – так же сдавлено отвечала Виктория, сверкая глазами исподлобья. – Юридический факультет. Государственно-правовой.
Старцев всё же оторвал взгляд, в упор посмотрев в глаза арестантки, которая от этого вжалась в стул, обхватив себя руками. Она не терпела такого нажима – для неё это приравнивалось к насилию.
– ..Я же не Каплан, чтобы на меня так смотреть!!! – вырвалось у неё из уст.
– Социальный статус? – напряжённо продолжал Старцев, покуда ледяной голос поражал арестантку подобно раковой опухоли.
– Разведена...
– Вы были замужем?.. – тихо спросил следователь, обескуражено вглядываясь в её глаза. Каким чудовищно несчастным и одновременно разочарованным он был в ту секунду! Сначала кажется, будто Андрей Борисович был поражён возрастом преступницы и не мог спросить о том, как в столь юном возрасте она могла выйти за муж и развестись.
– ..Почему я об этом не знал?
– Я не могла, – голос Тори предательски дрогнул. Она подняла голову, и видя снова эти глаза, эти два разбитых окна, не могла делать вид, что не знает или не узнает. – Ты бы всё равно не понял меня, Андрей.
– Скажи – когда! – гневно воскликнул он.
– Мне было семнадцать и мне необходимо было получить эмансипацию, чтобы уехать в Москву, – закричала она, оскалившись от злости и обиды, которые подступили к её горлу. – Это был фиктивный брак – не более того. Я развелась в тот же день, когда исполнилось восемнадцать.
– Имя и фамилия мужа.
– Не имеет значения!
– И всё же...
– Муравьёв Григорий.
– Он причастен к организации беспорядков?
– Нет.
– А ты?
– А я – да.
Старцев испустил тяжелый вздох, встал со стула и отвернулся. Не было никаких сомнений. Какое дело до него?! Главный вопрос: что стало с тех пор с ней? Он был поражен до глубины души: как его Искра теперь сидела напротив него в качестве заключённого по политической статье? Андрей закрыл лицо рукой и ударил по стене что есть сил.
– Ты бросила актёрский? – сквозь зубы спрашивал он. – И ради чего ты приехала? Скажи? Ради чего?
– Ради политики, – отвечала она, отвернувшись как и тогда. – Помнишь? Мы когда то оба этого желали!
– Ты хотела стать актрисой!
– Плохо меня знаешь, так и не раскусил. Актёрский мне нужен был, чтобы дурачить таких, как ты.
– Поэтому следующий юридический? Чтобы законы знать, которые собираешься нарушить? – Старцев обернулся, обескураженно рассматривая заключённую. – Но не в том суть... Как ты... смогла сделать это? Почему я ничего не знал? Если бы это была ты, то твоё имя обязательно промелькнуло в списках доверителей на митинги.
Она ничего не ответила, лишь цинично усмехнулась. Старцев вновь опустился напротив её, сцепив руки в замок.
– Тебя подставили? – спросил он, нахмурив брови. – Что молчишь?.. Умеешь же врать.
– Не зря меня зовут Геббельсом, – праздно хмыкнула арестантка. – Правда за глаза, но всё же. Я тоже люблю творчество Вагнера и Достоевского.
– Ты из правого сектора?
– Не смей! – вспыхнула она. – Я всегда оставалась левой и умру, как социалист!
– Мне мало вериться, что девятнадцатилетняя девушка способна организовать такой масштабный митинг.
– Меня всегда недооценивали, – угрюмо произнесла Дементьева. – Видишь, что из этого получается?
– Однако любой преступник, по логике вещей, оправдывается любыми способами. Это инстинкт!
– Зачем оправдываться в том, что всё равно будет доказано?
– По нововведением статьи 205 УК РФ ты будешь приговорена судом к ликвидации.
– У нас же отмена смертной казни, – передразнила его Виктория, скривив губы.
– Именно, но недееспособных у нас не судят.
Заключённая ничего не ответила. Никто не знал о душевном расстройстве, и холод пробежал по её спине. Старцев того тоже не знал, ибо на тот момент времени, когда они встречались, Виктория была здорова.
– И более, подследственная Дементьева, не обращайтесь ко мне в личной форме. Только на “вы”, по уставу, – отрезал он. – Хватит на сегодня. Под протоколом распишитесь. У вас остались ко мне вопросы или просьбы?
– Да, вы правы, – кивнула заключённая, сверля следователя взглядом, полного ненависти и печали. – Просьба у меня есть. Верните мне очки, я мало что без них различаю и подпись под протоколом, к сожалению, поставить не смогу.
Никакой ностальгии. И слава, наверное, богу. Пускай царствует молчание, нежели сожаление о прошлом. Своё прошлое Дементьева не любила и не терпела воспоминаний. Она ждала новостей от своей партии. Уже около месяца девушка находилась под арестом, проводя время в холодной, тёмной камере. После такого стечения обстоятельства она снова не могла заснуть. Ей мерещились тени, шорохи будто стук шагов, словно кто-то желал убить её, но не был в силах сделать это.
Она чётко видела, лёжа лицом к стене и широко открыв глаза от ужаса, как некая мрачная тень делает замах рукой, в которой явно различим топор. Она сжала в ладони медальон и прижала к сердцу. Взмах, блеск молнии и грянул дождь. От пережитых мучений и приступов Виктория онемела на несколько дней. Комендант понял это только когда ударил по лицу, думая, что арестантка снова блефует, но из уст той не вырвалось ни звука.
Врач сделал визит 23 июня и, осмотрев девушку, сделал вывод, что заключенная не может ничего сказать по причине стресса. Виктория понимала, что если выясниться факт начальной стадии шизофрении, её переместят в психиатрическую больницу и скорее всего, что навсегда. Душевное расстройство у девушки прогрессировало слабо, не затрагивая рассудок и разум, которые заключённая могла пока что контролировать, и всё обошлось. Спустя два дня покоя Виктория снова могла говорить.
Позже её зачем-то вызвали для снятия отпечатков пальцев, а также для фотографии – в профиль и в анфас. К тому времени девушка привыкла к одиночной жизни в камере и не удивлялась ничему. С другими заключёнными она не разговаривала, потому как арестованную по федеральной программе всюду сопровождал конвой. Ей предлагали посетить притюремный храм для исповедания, однако Виктория отказалась: “бог и так простит”. Она знала, что возможно там её будут провоцировать на откровенность, дабы выудить подробности происшедшего. Заключённая упорно молчала и лаконично давала показания в кабинете “169”. Старцев был бледен, явно не здоров, старался не смотреть заключённой в глаза, хотя в его взгляде Виктория читала неуёмную тревогу. Он бы и был готов спросить её о чём-то помимо дела, но также упорно молчал, ибо вектор был направлен на раскрытие дела.
Так как заключённая вела себя тихо, ей решено было выдать тетрадь с мятыми листами и тупозаточенный карандаш, чтобы арестантка не смогла проткнуть им артерии и совершить попытку суицида при её болезненных склонностях. Девушка много писала: он придумала писать только одной стороной карандаша, чтобы через какое-то время он стёрся и стал тоненьким и острым. О чём она писала – никто не знал, ибо видя, что девушка пишет странно – левой рукой, коменданты и охрана решили не приставать к ней с расспросами.
Однажды утром 2 июля комендант, предварительно постучав в стальную дверь, сказал, что заключённую ждут на свидании. В тот день девушка ждала приезда кого-нибудь из партии, ибо, воспользовавшись правом одного звонка, она просила Заславского прислать верного партийца под прикрытием.
Однако какого было её удивление, когда из-за решётки она увидела старшего брата Михаила. Сергей Орлов был в строгом светло-сером костюме, что натолкнуло девушку на невольно возникшие мысли.
– Я буду защищать вас в суде, – бросил он через решётку. Виктория, вцепившись в неё руками, ревностно наблюдала за тем, как элегантно Сергей поправляет галстук, пока замок в комнату (или вернее было бы назвать это клеткой) для свиданий отворяли, ибо девушка не могла терпеть, когда её работу, а именно защищать саму себя в судя, поручают “левым” лицам.
– Мне не нужен адвокат! – грубо отрезала Тори, когда дверь вновь закрылась и молодые люди остались наедине. – Я сумею защитить себя самостоятельно. Я владею знанием уголовного законодательства.
– Учитывая, что ты всего лишь на втором курсе юрфака. Декан, я слышал, твои документы уже готовит на отчёт, – Сергей неодобрительно фыркнул, заставляя девушку нахмуриться.
– Афанасий Юрьевич исключает меня из РАНХиГС, всё-таки, – заключённая грустно вздохнула, – ну, а на что я со своей биографией могла надеяться?
– Вот именно. Потому как мне нужен опыт я стану твоим адвокатом, хочешь ты того или нет. – Дело курирует прокурор Орхидеев – сорок пять лет, стаж работы – двадцать. Можешь подписать себе смертный приговор.
Михаил не знал того, что его брат и Виктория были знакомы дольше, чем тот себе представлял. Сергей учился на пятом курсе юридического факультета, покуда Виктория только на втором,и хотя они знали друг друга в лицо, но практически не пересекались.
– А вам – двадцать три, – парировала Тори с горечью. – Я не кичусь, я не хочу впутывать вас с Мишей. Вы и так чудом не попали под соучастников.
– Ничего, это будет моей практикой, – ответил Орлов-старший с абсолютным спокойствием. – Первое дело, пусть и проигрышное, но какое громкое!
С этими словами на столе перед Викторией появилась газета “Коммерсант”. Девушка вопросительно посмотрела на собеседника, а затем осторожно перевернула лист издания. Третья статья содержала информацию о событиях “Сенного антитеррора”, а также её фамилия как организатора данных мероприятий.
– Впечатляет? – с язвительной ухмылкой спросил Сергей, поняв, что смог ошарашить заключённую. – Смотри, что написали: “...в связи с тем, что экстремистке на момент совершения преступления было меньше двадцати лет, политологи клеймили задержанную Дементьеву прозвищем “Умница”... Вот как на это событие высказался лидер партии ЛДПР В.В.Жириновский.”
Виктория подняла голову: странный взгляд упал на Орлова-старшего – глаза её блестели так, как только могут сверкать у людей, которых в первые застала известность.
– “Умница”, значит? Признают? И много подобных статей? – спросила она, медленно поднимая глаза.
– Не слишком, относительно новости о летящей на нас комете, – усмехнулся Сергей. – Ещё Матрона предсказывала, что в 2017 настанет конец света.
– Ну да, что уж там, что на носу государственный переворот... – Дементьева перелистнула страницу, и от увиденного следующего глаза её расширились в бесконечном застывшем испуге.
– Что? – взволнованно спросил юрист, наблюдая за изменениями в лице девушки.
– Вводят УЭК, – слабо произнесла она, отстранив от себя печатное издание.
– Да, но как эксперимент. В августе.
– Нет! – уверенно воскликнула заключённая с гневом. – У них нет никаких экспериментов априори! Неужели вы этого не поняли до сих пор, Серго? В вас вживят чип и вы до скончания своей жизни останетесь под контролем. Каждый ваш шаг...
– Не стоит за меня беспокоиться. Побеспокойся о себе: если нас ждёт тоталитарный режим, то тебя не оставят в живых, если не скажешь, что не имеет отношения к восстаниям.
– Сергей, – Виктория тяжело вздохнула и опустила голову, будучи не в силах смотреть ему в глаза, – даже если истина откроется, даже если они всё узнают, я не могу подтвердить эту правду. Им нужен манекен, на которого можно списать все преступления, ибо истинный организатор митинга слёг на дно. Поэтому для уничтожения и выполнения плана остаюсь я. Однако пока они верят тому, что я имею политический авторитет и связи, особенно нелегальные, и никто потому не посмеет убить меня.
Орлов, внимательно выслушав заключённую, удручённо покачал головой в знак недоверия в успех.
– Это же не дело Усамы Бена Ладена, – ответил он. – Такой воздушный замок в одночасье может рухнуть. Мне жаль...
– Не хороните меня раньше времени! – возразила Тори, повысив голос. – Послушайте, со дня на день власти проведут амнистию политзаключённых.
– Откуда такие знания?!
– Я знаю, поверьте мне, – умоляюще просила она. – Так складываются обстоятельства.
– Чушь!
– Мне о том сообщили, – шёпотом произнесла Виктория, сжав своей ледяной ладонью руку Орлова. – Прошу, езжайте в штаб, передайте Заславскому, что действия радикального характера необходимо начать! Если введут УЭК, наша страна обречена...
Орлов хотел было вспылить и заявить, что не подписывался на роль связного, однако быстро распрощался с той мыслью и ответил утвердительно.
– А что будет, если амнистию не проведут? – вдруг спросил он, на переносице от дугообразных бровей появилась морщина . – Ты думаешь о своем будущем?
Виктория посмотрела на Сергея с неопределённостью: в её глазах также, как и у него трепетал усталый, но огонь. Огонь, которого уже никогда не будет в тех льдистых глазах.
– Я в себе уверена, и в будущем тоже, – кратко ответила она, – но если что-то вдруг пойдёт не так, то меня по новому законопроекту либо – да – убьют, либо...
Она не договорила. Оттого, что ей было стыдно рассказывать о своей болезни человеку, с которым она учится на одном факультете.
– Либо?..– Орлов-старший сощурил изумрудные глаза.
– Нет! – отрезала Виктория, отдёрнув ладонь от руки Сергея, словно он ударил её током. – Выбора нет. И вас это не должно волновать. Вы должны будете идти дальше. Вперёд к Октябрю.
– Это ирония?! Я не радикал, насилие мне чуждо!
– Однако вы верите в революцию! – воскликнула она, и голос её с каждым словом вытягивался словно струна. – И верите, что иного пути нет. Иначе зачем вы здесь?
– Не с целью убивать...
– Но с целью изменить!
Серж замолчал, не зная, как возразить, ибо девушка придиралась и находила контраргументы ко всем его словам. Виктория, понимая, что молчание их ни к чему положительному не приведёт, решила добавить, чтобы не ставить Орлова в неловкое положение.
– Я не желаю смерти невиновных. Я не желаю смерти Миши. Не желаю вашей гибели. Однако желаю гибели тех, кто это заслужил. Есть ли право убивать?.. Да, уверена, есть. Мы все провинились. И каждый смерть получит в наказание. И приговор озвучат в своё время. И если такова судьба, то я не отрекусь от своих слов. Мы ушли совершенно на иную тему: расскажите же, прошу, что стало с Мишей, с партией? Какова в целом обстановка в стране на ваш взгляд? Я не желаю читать эти филькины грамоты!
Орлов рассказал заключённой, что отдал Михаилу и Анне ключи от её квартиры и теперь они живут там. Орлов-младший за это долгое время наконец встретился с матерью и познакомил межрайонку с товарищами по партии. В самой организации дела шли довольно нестабильно: их рейтинг в связи с тем, что федеральная преступница состоит в ней, значительно возрос, а наличие при Заславском пророка Заика, который обустроился в подвале, где некогда проживал Миша, повысил популярность партии. За два месяца в СДСПР вступило более полутора тысяч человек, но так как эта партия была нелегитимной, участились гонения, жертвы и обыски. На улицах столицы беспорядки приобретали стихийно-массовый характер. Митингующие с требованием освободить всех политзаключённых подписывали петиции за имя президента, который планирует мобилизировать армию. Виктория была настороженна, но вполне довольна ситуацией.
– И вот ещё что! – девушка достала из-под блузы несколько тетрадных листов и передала их Сергею. – Распечатайте и передайте это Заславскому! Не спрашивайте что это: прочитаете – сами поймёте, только прошу – не забудьте, он знает, что с этим сделать.
– В таком случае я ухожу-с! – громко сказал Сергей, привлекая внимание охраны. – И, надеюсь снова увидеть уже на свободе.
Орлов кивнул в знак прощания и пока комендант открывал двери, он быстро спрятал тетрадь во внутренний карман своего пиджака. Виктория хитро улыбнулась, понимая, что лучшего связного партии найти бы не удалось.
В очередной раз перед глазами Виктории мелькнул номер “169”. Теперь, когда ей вернули очки, она могла разглядеть интерьер и окружение стен. Люминесцентные лампы не так сильно отсвечивали, кабинет был меньше, чем показалось заключённой на первой взгляд. Та, кому была дана кличка “Умница”, села за стол, любопытно озираясь по сторонам, и пока её освобождали от наручников её взгляд приковал портрет, который висел на противоположной стене.
Это была репродукция старой фотографии – единственная, которая висела в кабинете. В прошлые разы Виктория не замечала её, так как ей приходилось сидеть на другом месте и отсутствие очков не давало ей рассмотреть портрет. Теперь она видела изображение детально: изображение мужчины сорока лет – впалые щеки выдавали болезненность этого человека, само лицо было заостренным, неестественно бледным, черты которого были тонки и благородны. Карающий взгляд зеленоватых, сощуренных и пронзительных глаз с холодной неистовостью и непростительностью свысока смотрел на заключённую, подавляя морально, как явного врага закона. Эти глаза арестантка не могла перепутать ни с чем иным.
– Почему этот портрет висит на стене вашего кабинета? – вдруг спросила она, разглядывая изображение первого чекиста.
Старцев удивлённо поднял брови и обернулся. Поняв, о чём говорит заключённая, следователь взглянул на потрет так, что словно он видел бы его в первый раз, затем хмыкнул и вновь повернулся лицом к заключённой, которая будто загипнотизированная смотрел на репродукцию.
– А, собственно говоря, что в этом странного? Феликс Эдмундович раньше был председателем ЧК и министром внутренних дел...
– Наркомом, – строго перебила его Виктория, не отрывая глаз от портрета. – Почему он висит здесь? У вас?
– Очень многие работники полиции, службы безопасности и прокуратуры вешают портрет Дзержинского в своих кабинетах. Это символ, понимаете?
– Нет, – ревностно возражала заключённая, – это символ, но он не ваш! Вы не имеете право вешать портрет этого человека на стену своего рабочего места.
– Интересно почему?
– Потому что только дегенераты и мазохисты, обречённые на поражение, будут вешать портрет своего врага.
– Не понял, – на тонких губах следователя появилась ядовитая ухмылка.
– Вы, Андрей, утверждаете, что это – символ, но вы совсем не знаете истории, и даже хуже того – не хотите понимать её! – голос Виктории был натянут, словно струна. Она была взвинчена – в том же состоянии, в каком она находилась на митинге на Болотной. – Я нигде не видела того, чтобы в современной Германии следователи вешали над своим рабочим местом портрет Гиммлера.
– Естественно, – сдержанно кивнул Старцев. – Потому как Гиммлер был национал-социалистом, а нынче, слава богу, в Германии другой порядок.
– Так почему же вы вешаете изображение Феликса Дзержинского?! Разве сейчас не другой строй? Разве не та власть, которой вы служите, более двадцати лет назад демонтировала памятник этому человеку и свергла социалистический строй, за который боролся и сгорал этот человек? Разве не против таких как вы, называя вас буржуазной контрреволюцией, сражался Феликс Дзержинский?
Он одиннадцать лет отбывал свой срок в таких же тюрьмах, как эта, он дольше был заключённым капиталистического режима России, чем председателем ВЧК в стране Советов. Феликс Дзержинский в первую очередь был революционером, большевиком, левым социалистом! Он был и оставался собой в душе до самой смерти! Это – наш символ! Символ всех левых политзаключённых, которые до последней капли крови отстаивают свою правду! А председатель ВЧК и наркомвнудел – всего лишь должности. И потому я спрашиваю раз снова и снова, желая получить ответ: почему портрет этого человека висит на стене?
Старцев замялся – пламенная речь заключённой не оставила ему шанса на парирование. Попытавшись найти хоть какой-нибудь ответ, следователь растерянно переводил взгляд сначала с портрета на Викторию, затем от неё на портрет. Это изображение было призвано подавлять преступников изнутри, однако теперь впервые Старцев почувствовал этот тяжёлый, неистовый взгляд горящих зелёным пламенем глаз на себе, ибо “ты и есть контрреволюция и предатель!” – кричал портрет, а в унисон с ним кричала и Виктория. Он проиграл битву и не ответил на этот вопрос.
– Послушайте лучше вот что, социалист, – произнес следователь и вынул из шкафчика стола стола свежеизданный журнал, на обложке которого большими алыми буквами пестрело название. – 4 июля в некой газете “Красная строка” с 3 по 9-ую страницы была напечатана довольного масштабная, но занимательная к анализу статья... – протянул Старцев, разворачивая издание на нужной странице. – Пожалуй, зачитаю вслух, не против?..
«Теория зарождения и вспыхивания революции в одной стране».
«В свете последних событий, произошедших и происходящих в мире и внутри Российской Федерации, каждому человеку, имеющему самые примитивные исторические и обществоведческие знания, несложно увидеть и провести параллели между современностью, начиная с 2014 ( в целом с 10-ыми годами XXI века) и 1914-17 годами, т.е. за 100 лет от нынешних дней. Не то, чтобы современность вовсе не имела никаких отличий от начала XX века – они скорее имеют схожесть со второй половиной XIX века – по накалу социального гнева и разочарования в государственной власти они имеют общие черты, что уже даёт повод серьёзно задуматься на эту тему.
Рассмотрим некоторые события данного момента, который в нынешнее время могут кардинально поменять течение истории, в первую очередь, в отдельно взятой стране – Российской Федерации.
17 – 23 февраля 2014 года прошли Зимние Олимпийские игры в Сочи. Особое внимание тогда мир сфокусировал на церемонии закрытия: детали этого торжества носили саркастических характер в сторону США. По поводу этих намёков можно сказать только то, что «Холодная война» не только носят очевидный факт, но и достигает своего апофеоза.
Девять лет назад – 8 августа 2008 года – в день открытия Олимпиады в Пекине грузинские войска под покровительством США напали на территорию Южной Осетии. События эти повторились и спустя шесть лет. В день открытия Олимпиады в Сочи американская интервенция проникла на территорию Украины. События на Украине 2013 – 2014 г.г. , названные «Евромайдан» имеют, чуть ли не самую значительную роль в зарождении революции в Российской Федерации.
Во-первых, Украина в результате «парада суверенитетов» в 90-х стала независимым государством, и именно с этого момента НАТО стал внедрять на её территорию своих агентов, как это они делали с СССР в лице Горбачёва.
Во-вторых, Украина всегда служила США отправной точкой катарсиса: чтобы шокировать и нанести по РФ удар, НАТО высадила свои войска буквально в день открытия олимпиады, выказав явный факт интервенции и вызвав государственный переворот (не революцию, ибо революция – смена общественного строя, покуда на Украине один клан олигархии потеснил другой) и Гражданскую войну. Крым и часть Юго-Восточной Украины после тех событий вошли в состав территории РФ, и только спустя 2 года после тех событий российские СМИ признали факт интервенции и провокации.
Судить и объективно анализировать те события рано, так как с того времени прошло всего два года и многое до сих пор сокрыто под печатью “Совершенно секретно”. Однако после той войны рейтинг президента РФ значительно возрос по сравнению с тем, какие цифры были в первые годы его второго срока. Это было связанно как раз с проведением Олимпиады и с расширением границ территории РФ. Можно смело сказать, что рост рейтинга связан только с действиями внешнеполитического плана, покуда в внутри государства всё осталось по-прежнему.
С весны 2014 года страна переживает мощный экономический кризис, вызванной затратами на Олимпиаду и Паралимпиаду, а также принятием новых территорий в свой состав. От удара инфляции: падение рубля и радикального роста доллара и евро, государство потеряла значительную долю ресурсов, и тот самый “волшебный рейтинг” начал постепенно снижаться. К 2016 году он составлял 64%, а к лету 2017 – всего 51%.
В любой революции участвуют “провокаторы” и “агитаторы”.
Провокатор – человек, совершающий действие или ряд действий с целью вызвать ответное действие / бездействие провоцируемого(ых), как правило, с целью искусственного создания таким образом тяжелых обстоятельств или последствий для провоцируемого(ых). Роль “провокаторов” имеет практически главное значение в любой революции и войне: и в нашей стране 100 лет назад, и в грядущих событиях – они занимают доминирующее положение. Равную по важности категорию занимают “агитаторы”, цель которых настроить и подготовить обширные народные массы к такому факту, как свержение государственной власти. Идеальная формула, если на одного или двух агитаторов будет приходиться как можно больше провокаторов, рассредоточенных в массе народа таким образом, чтобы любой гражданин мог видеть и слышать одного из них, т.е. провокаторы должны находиться в поле зрения всех мирных граждан.
