Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 51 страниц)
====== Глава 4. Такие разные товарищи ======
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом,
И скоро стали неразлучны.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
(с) А. Пушкин
С прибытия Кобы в Ачинск миновал месяц. Дни шли однообразно, рутинно, разноображенные только красноречивыми размышлениями и наставлениями Каменева, которые Коба внимательно слушал и много находил для себя полезного.
«Прежде чем руководить, нужно научиться подчиняться», – говорил Каменев. Эмоциональных всплесков у Кобы больше не было, вспыльчивость он умело маскировал внешней хладнокровностью. Он старался не высказывать опрометчивых, субъективных суждений, лишь молча смотрел на своего товарища и по совместительству учителя, попыхивая трубкой.
Лев не курил: он симпатизировал буржуазии Франции, которая заботилась о своём здоровье.
– В наш индустриальный век, – разливался речами Каменев, – машины и заводы уничтожают природу, принося жертву научному прогрессу, а ты ещё дымишь, как паровоз, тем самым только усугубляя своё здоровье!
– Лучше бы ты с Владимира Ильича пример брал, чем с лягушатников своих, – ворчал при этом Коба.
– А Ленин-то не курит! – пакостно сказал Лёва, усмехаясь.
– Упс, – Коба покраснел и чуть не проглотил трубку.
За это короткое время он успел изучить Льва: не отважный, но и не трус, добродушный, до тошноты, давал полезные житейские советы, при видимой интеллигентской мягкости-беспомощности. Широка душа русского интеллигента, но бывает, что она зачастую ещё проще, постижимее и предсказуемее, чем характер обыкновенного рабочего. В том и заключался корень противоречия Каменева: он любил рабочий класс, но при этом никогда бы не стал его представителем, как бы сильно ему ни хотелось.
По началу их знакомства Лев всячески критиковал Кобу, считая его низко интеллектуальным, приземленным человеком, но позже сблизился с ним – по той же причине привязанности к рабочему классу.
«Ишь, какой пролетарский интелл, – думал про себя Коба, пока Лев поучал его. – Нынче ходит общипанным гоголем, а давеча на съездах сидел с товарищем Зиновьевым и в тряпку молчал, потому что тот говорил постоянно, а теперь сам ораторствует. Видимо, так во всех отношениях: кто-то должен обязательно говорить, а кто-то должен обязательно молчать».
Коба не воспринимал его как героя, но в чем-то очень симпатизировал, раз принимал к сведению его замечания и критику. Научился подчиняться или просто друзья притёрлись друг к дружке. Зачем спорить? Они оба пришли к заключению о бессмысленности споров. Всё равно никого кроме них двоих больше не было. Они прекратили дискутировать и стали дружить.
В Туруханской ссылке оба пребывали больше года по политическим причинам. Незаконная агитационная работа – первая статья в списке любого революционера. Сибирь на тот момент времени стала и тюрьмой и пристанищем социал-демократов. Иногда товарищи по несчастью ходили рыбачить, иногда в лес – на охоту, стрелять уток, но чаще всего просто шатались по улицам, не забывая продвигать свои идеи местным жителям.
– Социализм, товарищи, – говорил Каменев, стоя в центре небольшой толпы мужичков и показывая убитую дичь, – это как охота. Смотрите, по нынешнему – эта утка убита мной, значит, я её один должен и съесть, ни с кем не поделившись.
Мужики возмущались, хрустя сапожищами снег, а Лёва продолжал.
– А вот если по социализму, то убитую мною утку я должен поровну поделить между Кобой и вами, так как мы живём вместе, одной, так сказать, коммуной. Также и со всем прочим: делиться не только уткой, а всем, что у нас есть, когда ближнему того не будет хватать. Так же и вы: когда мне, допустим, не будет хватать еды, вы поделитесь со мной. А если я один съем утку, то никого, кроме самого себя не накормлю и кто-то, может быть, умрёт от голода…
Коба стоял рядом и, ничего не сказав, лишь усмехался и восхищался: как на самом деле было просто агитировать людей, просто объяснив им правильную суть вещей. «Агитировать за правду всё-таки проще, чем за ложь, – думал он. – Хотел бы я посмотреть на того, кто с успехом пропагандирует ложь…» А Каменев делился с ним своей душевной теплотой.
Они были не похожи: Коба всегда был мрачен и молчалив, при гостях сидел где-то в темном углу и исподлобья наблюдал за людьми, за их эмоциями.
«Лицемеры все и трусы, – рассуждал он, по-прежнему задымляя пространство вокруг себя. – Ничего честного, все чего-то хотят, всем что-то нужно, и приходят они поглазеть на ссыльных, вроде самих себя не из сочувствия или жалости, а вместе с местные просто хотят удостоверься, что кому-то живётся хуже, чем им. Отчего-то обижаются за высказанную правду, они думали, что получат в свою сторону лишь лесть? Нет, ото Льва, от кого угодно, но от меня лжи они не услышать, а если им не нравится ложь, то буду молчать».
Лева же наоборот: поддерживал светские темы, во всем соглашался с гостями; он любил толкать речи, а на внутреннее состояние людей не обращал внимания.
– Что в том толку, – утешал он Кобу, – нет смысла ковырять в чужих душах и допытываться, добро универсально, дай человеку руку, а там уж он сам себе поможет. Ты вот и в своих душевных терзаниях, и в чужих разбираешься, а что толку?
– Полно, – махал рукой грузин. – Не хочу отбивать у тебя право быть единственным радушным и задушевным человеком в этой дыре.
В этом как раз они и сошлись. Нашли гармонию: Лев ораторствовал, Коба слушал, и Каменев по своей теории даже не представлял, какой ад творился в душе у Кобы. Не представлял, но помогал как мог. Так близился к концу февраль.
– Проснись Сосо, быстро же!
Коба недовольно открыл глаза, щурясь от яркого солнечного света.
– Каменев, еврейская рожа, пожар, что ли? – без крика, но с раздражением спросил он. Лев как будто бы не замечал друга, лишь быстро раздвигал шторы. По небу за окном Коба понял, что еще раннее утро, но спешки товарища понять не мог.
–Зачем ты меня в такую рань будишь? Что происходит? – снова повторил вопрос Коба. Черные глаза наполнились блеском раздражения. “Каменев в пальто, – заметил он. – Значит, с раннего утра где-то был”.
Лев остановился на секунду, переведя свой взгляд на Кобу. Взгляд, как показалось грузину, был сумасшедшим.
– Революция, вот что! – лишь ответил он, улыбаясь.
У Кобы в душе будто все оборвалось. Он был потрясен. Нет, он был шокирован! Неужели все-таки свершилось? Коба не верил, он ведь уже сдался. Он практически выкинул эту навязчивую мечту из головы, поник. А Вождь не поник! Он воплотил идею в реальность, мечта сбывалась. И это невозможно было осознать, осмыслить всё это в одну минуту.
– Что ты сказал? Ты что, шутишь? Если да, то я тебя...
– Какие тут могут быть шутки, Кобушка? Царь отрекся от престола! Только что телеграмму от Карпинского получил! – чуть запинаясь от волнения, протараторил Каменев.
Лева радостно смотрел на друга, переводя дыхание. Душа Кобы тут же наполнилась энергией, порывами. Депрессии конец! Но он больше не был тем преданным глупым щенком, слепо следующим за хозяином и больше не видящим ничего вокруг. Это был уже другой человек, который смог изменить себя, а значит…
– Значит решено! Мы едем в Петроград! – уверенно произнес Коба и впервые за два года искренне улыбнулся.
====== Глава 5. Друг семьи. ======
Мы – люди двадцать первого,
Мы ждем своей судьбы Сквозь время несравненное, Границу света, тьмы. Сквозь бытовые глупости, Сквозь суматоху дней Преодолеть все трудности – Нет ничего важней. Забудь свое ты отчество, Волшебный человек Молчанье, одиночество – Соратники на век…
– Ночь, улица, фонарь… а что там дальше, я не в курсе, плевать на веру и мораль… Пойдем со мной – ты в моем вкусе… Детка.
– Хах, почти в рифму. Да ты талант, красавчик!
Действие разворачивалось на улице вечернего Арбата в то самое время, когда небо только-только покрывалось легкой розовой пеленой заката, и первые потоки потянувшихся домой с работы начинали наполнять высохшее русло этой бурной реки.
Действие пристального внимания не привлекало – пьеса была обычной и герои заурядные, симпатичный парень в куртке «Адидас» цвета хаки и классических джинсах излучал, как сам он полагал, обаяние и уверенность; девушка – его ровесница – являла собой намерение выглядеть ярко и так и выглядела: сочно-оранжевые волосы падали на воротник песцового полушубка, «боевой раскрас» делал её и без того немаленькие глаза огромными, как у инопланетянки, из-под полушубка торчала мини-юбка цвета фуксия со стразами по краю, не особо прикрывающая затянутые в чёрные клетчатые колготки и высокие сапоги на внушительной платформе ноги.
Хотя и был январь, в городе наступила оттепель: вместо снега – грязь, было тепло, но слякотно и мокро. Девушка в перерывах коротких фраз надувала зелёную жвачку, кокетливо кривляясь, заворожённо глядя сначала на парня, потом на его сумку, которую он любовно поглаживал. Черная сумка с ремешком, висевшая через плечо, вернее то, что было внутри, было главный предмет его гордости и козырь в атаках на женские сердца. Складной планшет с лазерной клавиатурой – очередная супер-новинка Американской кампании «Intercity I». Парень по имени Михаил Орлов получил его в подарок на свое семнадцатилетие. Планшет был совершенно новый, ибо не прошло и месяца с первого тиража. В это время его и привез отец Миши – Николай Орлов прямо из США. Точнее, техника ему досталась в подарок, так как Николай Тимофеевич инвестировал эту кампанию.
– Я еще не такое сочинить могу… Я вообще большой сказочник, снежиночка моя, – с развязной улыбкой продолжал паясничать Миша. Для него пара сладких фраз и дежурных глупостей хватало обычно любой девушке, но и его спутница была той же породы.
– Сказки? Сказки я люблю… с удовольствием послушаю… – она подошла вплотную к парню и взяла его за отвороты куртки, обдав мятным запахом жвачки. Он сощурил глаза – очередная рыбка в его лапках, флаг на фюзеляже, ибо недоступных девушек не бывает в принципе.
– К тебе? – уточнил он, на что девушка, припечатав его страстным поцелуем, быстро развернулась и потащила его за собой…
– Что-то ты залетался, Орлов, крылья не оборвать?
Миша оторопел. Это был не голос подружки, а голос мужской, звучащий из-за спины. Обернувшись, парень увидел компанию молодых людей, каждому из которых было не больше двадцати. Во главе их стоял тот самый, кто окликнул Мишу: курносый темноволосый пацан, с модной кепчушкой на голове. Он стоял, нагло ухмылялся и смотрел на Мишку.
– Рыбкин?! Что, мать твою, ты здесь забыл? – моментально оскалился герой-любовник, грозно двинувшись в сторону давнего врага.
– Да вот тебя поджидал с твоей очередной проституткой, для последнего разговора!
Миша остановился. Он оглядел гопников, столпившихся вокруг.
– Молодец, Лерочка! А один на один никак, наш бесстрашный самец без друзей-недоумков никуда не ходит?
Все оскорбления курносый словно не замечал – ведь вокруг него “охрана”, которые закопают того, кто посмел противоречить хозяину. Бугаи ходят вокруг, один даже сделал в воздухе хук, чтобы напугать Орлова, однако никто не бросается в драку – все ждут отмашки хозяина.
– Заткнись, мразь. Не успел ты трахнуть свою очередную шлюшку и вряд ли успеешь.
Они заманили парня в подворотни, не дав ни единого шанса на отступление. Скинхеды начали наступление, но парень не отходил назад, хоть и был окружен.
– Мишка, ты бы еще на колени перед ними встал от страха!
Крик принадлежал рыжеволосому юноше, который спрыгнул с крыши одноэтажного гаража, в полёте бросив кастет, и в несколько шагов подбежал к пареньку.
Орлов улыбнулся, увидев подмогу, в обороте ловко поймал оружие.
– Братишка, а ты как?..
– Не время глаголить, сейчас нужно разъяснить людям, что они неправильно поступают, – прервал рыжеволосый. – Но раз уж бог их разумом не одарил, то придется применить насилие.
На этих словах молодой человек в одно движение вынул из заднего кармана джинсов пистолет, направляя его в толпу сбитых с толку неонацистов, и, не поведя и бровью, выстрелил. Патрон, как и планировалось по сценарию, был холостым, но угроза подействовала так сильно, что большинство охранников самопровозгласившего лидера бросили на землю биты и рванули удирать кто куда.
Рыбкин и ещё двое самых преданных ему товарищей поняли блеф, однако никто из них рисковать не захотел, ибо связываться со старшим – Сергеем Орловым, им было откровенно боязно. Он учился на последнем курсе одного из самых продуктивных юридических факультетов в столице и имел (по крайней мере, ходили слухи) не только легитимные связи. Дело в том, что Сергей занимал негласную оппозиционную сторону и клонился влево, покуда Валерий Рыбкин был местным главарём правых нацистов.
– Серег, я снова перед тобой в долгу.
Оставшись наедине с братом, Михаил жестом просил его отойти немного подальше, дабы никто, кроме них, не мог слышать их диалог. К этому времени в Москве наступила настоящая ночь: градус понижался, и изо рта валил густой пар.
– Ну… – старший Орлов притворно отвел глаза. – Мы же братья, я старше и должен тебя, хоть и непутевого и безалаберного, защищать, и прочее бла, бла, бла.
– Да я все это знаю. И все же ты меня всегда спасаешь, а я кроме синяков и проблем прочих ничего не даю. Давай, проси, что хочешь! – Миша толкнул брата в бок.
– А с чего такая щедрость? – Сергей перевел взгляд на девушку, которая все это время стояла сзади, прижавшись к стенке магазинчика. – А, ну тут и к гадалке не ходи.
Юноша молящим взглядом буравил брата.
– Ты же понимаешь, – голос его был снижен до шёпота, чтобы девица его не услышала, – В последний раз.
– А вот врать не надо! – старший Орлов также снизил тон, ибо гордячка могла сама продинамить мальчика. – Мне ли не знать, какой ты ловелас. Хотя это у нас семейное, но ты особенно выделяешься. Даже слишком. Не пора к врачу сходить?
Смех Сергея прервал несильный удар в живот.
– Ну, так че хочешь, а то я передумаю.
– Веди свою речь культурно, хорошо? Хотя бы попытайся. И с отцом обязательно по возвращению поговори, – Сергей серьезно посмотрел на младшего брата, похлопав по плечу и пожелав «удачи, хотя она тебе не нужна», поспешил сесть на ближайший автобус.
– Ты – мой герой. Придется наградить тебя вдвое… – девушка, приблизилась и развязно обняла юношу. Благо не было никаких вопросов о незнакомом помощнике, хотя после их трогательных братских объятий она долго задумчиво смотрела убежавшему Сержу вслед.
– Все для тебя, Снежаночка, – облизнувшись, Миша поплелся за ней, зная, что ему обеспечена прекрасная ночь.
В приподнятом настроении Мишка бежал домой после такой удачной ночи. В столице вовсю был день, парень понимал, что ему достанется от матери – Ирины Витальевны Орловой, которая не единожды уже устраивала сынуле головомойки. Однако его это не сильно-то и волновало – он был горд собой. Пробежав на красный сигнал светофора на перекрестке перед домом, Миша помчался к подъезду, но по дороге его остановила чья-то тяжелая и сильная рука.
– Осторожнее… – возмущенно сказал Миша, но тут же закрыл рот. Его остановил пожилой мужчина, сурово смотрящий на него зелеными пронзительными глазами.
– Прости, пап… – Миша опустил голову. – Серега говорил, что ты хотел со мной поговорить… Прости, что не позвонил. Я сказал ему, чтобы он сказал, что я…
Но вместо ожидаемого и естественного выговора Николай Тимофеевич саркастически улыбнулся.
– Ох, сын, ты опять в своём репертуаре. Романы крутишь направо и налево и в истории попадаешь… Хотя что там, в моём репертуаре, весь в меня… Когда я был в твоём возрасте, я имею в виду, – поспешно поправился отец, – есть у меня к тебе разговор… Ты, надеюсь, сейчас ни на какое свидание не торопишься?
– Да нет. А что случилось? – Миша, устыдившись, посмотрел на отца.
– Что ж, сын… Серьёзные разговоры, правду сказать, на бегу не совершаются, но ведь не на бегу тебя ещё застань, да и не интересно это тебе, не касается – сколько ни говори, что когда коснётся, как бы поздно не было. А времена сейчас настают смутные, непростые. Если что-то случится… в моём кабинете в первой тумбочке шкафа лежат документы, справки и всё нужное. И ещё кое-что. Но надеюсь, до этого не дойдёт…
– Пап, ты о чем?
– Ни о чём, Миш, если что-то случится – поймёшь, если нет – и не пригодится. Просто напоминаю, чтобы был осторожнее. А то всякие люди на свете есть… Ну, кое-что ты об этом уже знаешь. Опять с «Рыбой» поцапался, вижу?
Миша молча кивнул головой.
– Не связывался б ты с дураками. Есть же у тебя хорошие друзья, брал бы для жизни хорошие, полезные примеры Ну, ладно, иди. Ты спешил. И… – Николай Тимофеевич тихо сказал. – Мама сегодня в хорошем настроении, может, и не попадёт тебе сильно. Ей заказ на картину пришел. Сам автор принес. Давненько я ее не видел…
– Полагаешь? – уточнил Миша.
– Ну, сильно на это не рассчитывай, мама у нас загадочная, никогда не предсказуемая, наверное, потому я на ней и женился. Смотри, говори с ней аккуратно, слова выбирай …
– А ты куда? Воскресенье же, – Миша остановил отца. Зеленые глаза мужчины блеснули.
– Да я скоро вернусь. Пока, сын.
Улыбнувшись на прощание отцу, Миша подошел к подъезду многоэтажки, где заметил два женских силуэта на выходе из подъезда. В шедшей чуть впереди невысокой женщине средних лет с умиротворённой улыбкой он узнал свою мать.
Мадам Орлова отличалась строгостью характера и распространяла тоталитарные меры на всех членов семьи. Возможно, по этой причине её брак процветал более двадцати лет. Ирина Витальевна Орлова была доктором филологических наук, и какое-то время преподавала на кафедре литературно-художественной критики и публицистики. Можно сказать, именно потому, что мать была так строга и тактична в воспитании, младший сын стал выбиваться из-под контроля. Если старший отпрыск отличался изворотливостью и хитростью – при матери он ни слова не упоминал о ночных стычках, а лишь обсуждал с отцом политику и некоторые философские вопросы, в которые Миша не вникал, то младшему чаду хотелось бунтовать и не хотелось взрослеть.
Она, полуобернувшись, что-то вполголоса говорила идущей следом спутнице. Миша попытался скрыться у неё из виду, но было поздно.
– Мишенька, а вот и ты. Я как чувствовала, что ты придешь именно сейчас. К разговору о твоем отсутствии ночью вернемся позже. Вот кстати, к разговору о материнской интуиции, Вика, – с последней фразой Ирина Витальевна обратилась к спутнице – молодой девушке лет двадцати. Она не привлекала особого внимания Миши.
– Мам, а может, не будем возвращаться? Извини, но я не спал всю ночь, так что если не задержишь… – в следующую минуту Миша понял, что имел в виду отец, говоря, что начинать разговор следует аккуратно.
– Задержу! – прервала женщина железным тоном, но и тут же развернулась всем корпусом к девушке, которая все это время, молча, стояла в стороне. – Хочу познакомить с тебя с Викторией в рамках вопроса, что не помешали бы тебе полезные, положительно влияющие знакомства. Вика – хороший друг нашей семьи и просто положительная девушка. Трудолюбивая, талантливая, умная – учится, подрабатывает, и сомнительных знакомств не заводит. Это её картины висят у нас в гостиной.
Миша недовольно закатил глаза к небу, а затем перевел взгляд на девушку. Ничего «распрекрасного», как любой ребёнок в любом приводимом для укора, назидания и подражания примере, он в этой девушке не увидел. Не сияет неземной красотой, и нимб над головой тоже не светится. Ну да, возможно, дело и в том, что пуховик на девушке слишком длинный, «благоразумный» – для её сверстниц, более соответствующих сфере интересов молодого парня, уже достаточно весна, чтобы ног ни в коей мере не скрывать, а эта… А может, она и вовсе из тех, для кого мини-юбка что-то из области невозможного? Ну, увы ей, если так, – подумал парень.
Лицо её круглое, бледное, на щеках редкие веснушки, светлые волосы. Из-под капюшона видно было только косую, немного растрепанную челку. Серо-голубые глаза, которые, наверное, так же рассматривают его. Девушка слегка улыбнулась, не говоря ни слова. «Мышь серая», – запальчиво заключил Миша и вознамерился забыть «хорошую девочку» сразу по приходе домой.
– Оч-ч-ень приятно, – процедил Миша сквозь зубы. – Мам, теперь ты меня пустишь?
Женщина поднесла ладонь к лицу.
– Даже не рассчитывай, что опять легко отделаешься. Тебе семнадцать лет, уже пора задуматься о своей жизни, а не целыми днями развлекаться! Вот у Виктории в твоём возрасте такой ветер в голове не гулял, она о будущем, о карьере думала, она трудилась, а не жизнь прожигала! И уже сейчас плоды своих трудов видит. Нам повезло, что для нас она цены на картины снизила до предела…
– Мам, хватит! Можно я сам со своей жизнью разберусь, она моя или чья? – вспылил юноша, делая голос нарочито жалобным. – Может, ты тогда эту Викторию удочеришь, раз я для тебя такой позор?
– На мать не сметь повышать голос! При леди, поросёнок. В рамках уроков достойного поведения проводишь девушку до дома. Только попробуй «смыться», я всё узнаю! По пути попробуешь доказать, что ты не только хамить матери умеешь, – рассердилась мадам Орлова. – Виктория, если что…
– Разумеется, Ирина Витальевна, но не стоит беспокоиться. Я бы и сама дошла… – мило улыбнулась девушка, чьи голубые глаза снисходительно искрились.
– Так, не говори ничего! До свидания, милочка. Миш, и помоги девушке! – женщина поспешила пройти в подъезд.
– До свидания, Ирина Витальевна, – попрощалась девушка.
«Отлично денек начался”, – подумал Миша, провожая мать тоскливым взглядом.
– Ну, куда идем?
Добродушное лицо девушки стало серьезным. Улыбка исчезла.
– Я отведу, просто следуйте за мной. Только сначала ящик возьмите.
– Какой ещё ящик? – Миша с нехорошими предчувствиями огляделся, в темноте подъезда угадывались очертания немаленькой коробки.
– А сама никак?
– А кто джентльмен? Мне-то ничего, но твоя мама на тебя рассчитывает.
Взяв коробку в руки, Миша понял, что сильно ошибся в ожиданиях относительно её веса.
– Них… себе! Что у тебя там? Кирпичи, что ль?
Девушка ничего не ответила. Она налегке с небольшим черным клатчем в руке быстрой походкой пошла по дороге, указав направление. Мише ничего не оставалось, как идти за ней. «Ничего, быстро дойду, сброшу груз и баиньки», – успокаивал себя Орлов. Он не выспался, на него при посторонних вызверилась мать, да теперь ещё и эта посторонняя глумится.
Миша, пыхтя, чувствуя, как от веса коробки затекают руки, едва ли успевал идти нога в ногу с Викторией. Та с парнем даже не говорила. Никогда еще с Мишей так себя не вели.
– Слышь, юная Да Винчи! – крикнул парень Виктории. От такого фамильярного обращения девушка остановилась, несколько оторопев. – Что такая грубая?
Девушка повернула голову к Мише и посмотрела на него таким давящим взглядом, что парень пожалел, что начал разговор.
– Во-первых, мы пока не на короткой ноге, – ледяным голосом произнесла Виктория. – Во-вторых, я старше тебя, а к старшим, если не знаешь, нужно обращаться на «вы». И, в-третьих, свои обычные шуточки-хохмачки можешь оставить для девушек своего круга, ибо мне они не интересны.
Михаил возмущенно фыркнул, одарив девушку почти ненавидящим взглядом.
– Посмотри, как заговорила, идеальная дочурка для моей мамаши. Что, дали возможность поиздеваться, кайф от этого ловишь? У тебя с головушкой точно никаких проблем нет? У психиатра давно была? А то твои каляки-маляки тоже порой… сомнение внушают…
Однако как ни старался Миша побольнее уколоть зазнайку, та и бровью не повела.
– Послушай, мальчик. Я не знаю, как с таким «деревенским» диалектом и скудным умом тебя пускают гулять одного, это меня не касается, но разговаривать с собой в таком тоне я не позволю, особенно таким, как ты, – девушка-гордячка, любимица Ирины Витальевны, сощурила глаза, резко развернулась и ускорила шаг.
– Деревенским? – Миша несколько секунд постоял в ступоре. Ненависть к интеллигентке возрастала. – Ты сейчас вообще поняла, что сказала? Думаешь, самая умная тут, если малевать по бумаге умеешь? Если бы не мать, я бы бросил эту тупую коробку в твою тупую голову.
Девушка не отвечала. Она гордо шла впереди, и создавалось ощущение, что сзади идет не “альфа-самец” столицы Михаил Орлов, а недалекий раб-носильщик Мишка, готовый следовать хоть на край земли за своей хозяйкой. Парень готов был провалиться сквозь землю.
– Что тебе мешает? Чем быстрее донесешь коробку, тем быстрее освободишь меня от своего присутствия, – спокойно сказала Виктория. Мишка набрал шаг и почти поравнялся с девушкой.
– А при мамке как паинька стояла, улыбалась даже, лицемерка!
– Можно подумать, ты повёл себя иначе, – Девушка печально вздохнула и ответила тем же спокойным тоном превосходства, не глядя на Мишу. – Твоя мама – хорошая, умная и великодушная женщина. Жаль, что сынок пошел в кого-то другого...
Миша поднял одну бровь, недоверчиво смотря на спутницу. Хоть он был выше Виктории на голову, но девушка казалась какой-то высокой, недоступной. Хотелось ее ударить, да руки, увы, были заняты.
– Ты моего отца вроде видела. Так что у моей матери хоть личная жизнь есть… А у тебя? Я угадал? Ну, естественно! – Миша ликовал, когда заметил, что у Виктории расширились зрачки, признак страха. – И не будет, кому ты такая нужна. Сиди, зубри, работай, больше-то тебе ничего не светит. Это известно, от хронического недоебита вот так и бесятся.
Виктория презрительно покосилась на Мишу. Стук ее каблуков стал отчетливее.
– По крайней мере, у меня нет подозрения на сифилис, – усмехаясь, произнесла она. От этих слов парень рассвирепел, но подавил в себе порыв разбить чертову коробку об голову девушки.
– Долго еще идти? – процедил парень через несколько минут молчания.
– Прошли меньше трети и уже устал? Надо бы поговорить с твоей матерью о твоей готовности к армии, – парировала Виктория, прибегая к теории «лучшая защита -это нападение».
– Только попробуй! – Миша яростно буравил Викторию взглядом, считая, что вот-вот и ее белоснежный мех на капюшоне загорится медным пламенем. – Я не побоюсь, подкараулю где-нибудь за углом!
Губы девушки непроизвольно растянулись в широкую улыбку. Орлов понял, что сорвался и проиграл бой.
– А «вы» не знаете, что «угроза» – 119 статья УКРФ наказывается обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо ограничением свободы на срок до двух лет, либо принудительными работами на срок до двух лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет. «Оскорбление» – статья 130 того же УКРФ наказывается штрафом в размере до ста минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного месяца, либо обязательными работами на срок до ста двадцати часов, либо исправительными работами на срок до шести месяцев. Может, лучше отслужишь?
– Да ладно, может, лучше посижу со свободной душой и чистой совестью, зная, что избавил мир от никому не нужной гадины, – уже без прежнего, впрочем, задора, но не унимался Миша.
Больше всего его раздражала эта её непробиваемость, как и то, что за словом в карман она не полезла ни разу. В корне неправильна девчонка, которая с порога не прониклась к нему восторженным самочьим подобострастием, и уж совершенно неправильна девчонка, которую не бросает в слёзы от того, что парень говорит ей подобные вещи. Но, как видно, ущемлённое мужское самолюбие её волновало меньше всего.
Дойдя до невысокого шестнадцатиэтажного здания, Виктория остановилась и посмотрела вверх, в район пятого этажа.
– Теперь, юноша, можете отдать мне коробку, – произнесла девушка, забирая у Миши свои вещи.
– Услуги раба закончены? – с сарказмом спросил парень. – Ножки сиятельной госпоже не помассировать? Интересно, тебе самой не стрёмно? Родителям вся такая в доверие втёрлась, примерная девочка, в пример приводят – можешь их разочаровать, нахрен мне такой пример не нужен. Если рассчитывала перед маменькой выслужиться, окультуривая непутёвого меня, то можешь идти с повинной – миссия не удалась.
– Оставь своё драгоценное мнение при себе! Тебе моё уважение заслуживать, а не мне твоё! – отрезала девушка, резко развернулась и захлопнула дверь прямо перед носом Орлова
Парень громко выругался и от дикой усталости опустил голову. Немного отдышавшись, он заметил, что на белом снегу что-то пестреет. Вдруг он вспомнил, что когда Виктория закрывала дверь, у нее из кармана пуховика что-то вылетело. Парень присмотрелся: это был карманный календарь и судя по тому, что он был очень мятый, календарь был не 2017 года. Миша поднял его, чтобы разглядеть получше: год был замазан черным маркером, лишь около десятка дат были обведены разными цветами. Мишка усмехнулся и перевернул календарь, чтоб посмотреть картинку, ожидая, что там если не котятки, то певец какой-нибудь: что-то человеческое же в ней есть… Неа, нету…
На обложке было изображено фото памятника: возвышенный уступ в виде скамейки, на котором в вразвалочку сидел мужчина. Ниже подпись: «Памятник Ф.Э. Дзержинскому. Орёл».
Миша прищурил глаза: «Ф. Дзержинский? Писатель какой-то, что ли?» Но, во всяком случае, он ликовал, ведь наверняка девчонка будет искать календарь, раз носит его в кармане.
В течение обратной дороги он то и дело взглядывал на календарь, зачем-то пытаясь разглядеть замазанный год, меж тем в голове продолжало носиться возмущённое:
«Ты посмотри, как у некоторых самомнение шкалит… Старше она… авторитет… Её уважение ещё заслужить надо… Ага, прямо щас и начал, только головой ушибусь посильнее… Да кому ты нужна, чмо унылое…»
От размышлений парня оторвал телефонный звонок. Миша вытащил айфон, меньше всего он хотел сейчас с кем-то разговаривать. Звонил Сергей.
– Да, Серж, – буркнул Миша, всё ещё во власти кипящего внутри раздражения. – Извини, это я не на тебя, просто тут одна…
Однако Сергей перебил брата, в первый раз за всю свою жизнь.
– Миш, отца арестовали…
Михаил оцепенел: все девчонки мира, нормальные и долбанутые, тут же вылетели у него из головы.
– Как арестовали? Когда?! За что? Я же видел его утром… Я сейчас приду!
– Миша, не по телефону, некогда болтать! Я тебя проинструктирую, как с матерью говорить, а теперь жми к памятному для нашей семьи месту. Я буду ждать тебя там.
====== Глава 6. По дороге к переменам ======
Российская империя. Поезд «Ачинск – Петроград». Февраль 1917 г.
Преодолев уже немалое расстояние, скорый поезд мчался в Петроград. Время для Кобы уже не имело значения: обыденной жизни конец, проклятого Ачинска уже не видать. Жизнь станет другой. Только Коба уже не мчался к Вождю, сломя от фанатичной преданности голову, он был хладнокровен, сдержан и терпелив. «Сердце выключилось и заработал мозг» – иными словами говоря.
