Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 51 страниц)
– Подожди, я вспомню…ну так “Король Лев”, потом ещё “Спирит”, про коня…
– Что и следовало ожидать – мультики Диснея. Не удивительно, что у тебя такое извращённое и опустошённое подсознание…
– Не смей! Что ты на Диснея гонишь?! Ты не представляешь, какие шикарные у него мультики были! Мы с Серёгой даже плакали в конце! А картинка? Настолько красивые мультики были только у Дримворкс. И вообще, какое отношение детские мультики имеют к этим… иллю...
– Проще называть их крестоносцами, да и безопаснее. Ведь они давно уже поняли, что легче не перестраивать сознание взрослых людей, а сразу – сформировать гнилое лжемировоззрение у тех, у кого его ещё нет – у детей. Не спорю, Диснеевские мультфильмы действительно красочны и красивы, сюжет и так далее, но если приглядеться, и чуть-чуть капнуть в биографии самого мистера Уолта, то окажется, что он тоже состоял в ордене Иллюминатов, причём был далеко не последним человеком в этом обществе. А его мультики, как не прискорбно об этом говорить… таят в себе растлевающий характер, – отвечала Виктория, поднимая с чёрной плитки пола своего белого крыса.
– Что за бредятина? Там извращений не было ни в одном мультике.
– О, ты так считаешь? Ладно, я сначала тоже не поверила в это, когда только узнала. Всё намного тоньше, ибо они действуют не прямой картинкой, а двадцать пятым кадром, записывая его к нам в подсознание. Быть может, ты поймёшь это позже. Я говорила, что будет нелегко. Далее, зная, каким образом крестоносцы воздействуют на детей, ответь – как же они меняют сознание уже взрослых людей?
– Не знаю, никак! Потому что это чушь собачья.
– Тогда может тебе стоит выпить синюю таблетку и всё забыть?
– Ну, нет, предположим, я тебе верю – реально существует теория заговора, и крестоносцы контролируют не только весь мир, но и наши мозги, но объясни – как могут небольшая кучка людей контролировать разум всех людей на земле? Нас же больше семи миллиардов, а их сколько? Тысяч три? Меньше? Как? Может я действительно такой тупой, но захватить весь мир ещё никому не удавалось: ни Наполеону, ни Гитлеру, а ты говоришь, что какие-то крестоносцы уже его завоевали...
– Много вопросов, но давай всё по порядку: ни Наполеону, ни Гитлеру, как ты говоришь, не удалось завоевать мир, потому что его уже и так давно завоевали. Они лишь были фигурами крестоносцев: пешками, ферзями, конями, ладьями и так далее. Мысли шире. На самом деле орден крестоносцев чуть моложе, чем сам мир, который они захватили. В орден входили и входят самые выдающиеся личности всех времен и народов. Это умнейшие люди, просвещённые люди, потому что они знают правду. Правда – это великая сила. Но если подумать, зачем рассказывать правду каждому человеку на Земле, если они глупы и не достигли полного просвещения, и вообще им эта правда не нужна. Так решили крестоносцы и начали правду от людей скрывать, а вместо неё аккуратно подсовывать ложь. А если ложь не понравилась, то на тебе другую ложь. Не понравилась другая – вот тебе третья и так до такого момента, пока тебя будет всё устраивать. Раньше крестоносцы действовали скрытно, вооружаясь пропагандой, марионетками в виде правительства и пока не деградирующий народ не мог им противодействовать, потому что они не знали, против кого выступать.
– А сейчас?
– А сейчас они даже не скрывают своё существование, потому что массовая занятость своим личным эго или, проще говоря, деградация, достигла предела. Повсюду их символика. К примеру: ты знаешь, что это за жест?
Виктория прижала средний и безымянные пальцы правой руки к ладони, выставляя вперёд указательный и мизинец.
– Пф, это «рокерский жест». Так все делают, когда фоткаются, или слушают рок. Это круто… Стоп. Зачем ты его показала?
– Твой вопрос – ответ. Этот жест называется «сатанический козёл». Его использовали сатанисты, поклоняясь дьяволу, а сейчас его используют крестоносцы. Далее, что означает этот жест?
Виктория прижала к ладони безымянный, мизинец и большой палец, оставляя средний и указательный.
– Это рожки. Их другим иногда ставят, реперы его используют, ещё когда кричат «Тагил»… Неужели это тоже…
– Это символ крестоносцкого компаса. Посмотри на плакат: циркуль и наугольник. Сами по себе напоминают скрещенные рожки. Это герб крестоносцев.
– Что ещё страшного мне узнать предстоит? Что это за колёл? Что это за пирамида с глазом вверху?
– Козёл – это сатанический бог Бафомет. А пирамида – это лучезарная дельта и всевидещее око. Знаешь сколько у крестоносцев символов? О… Но эти три: жест “Коза”, “Компас” и “Дельта” – самые важные. Ещё есть перевёрнутая пентаграмма, звезда Давида, кресты само собой. Всё это символы крестоносцев, они же иллюминаты, тамплиеры, архитекторы – вольные каменщики, у них много имён. Кстати сказать, не все крестоносцы – сатанисты. Некоторые – атеисты, некоторые – христиане, как и мы. Но всех их связывает одно – они все верят во что-то! Не верить глупо. Они просто используют эти символы.
– А вот эту дельту я нигде не помню…
– Правда? Ну – ка посмотри внимательно на это.
Виктория, вытащив из сумки свой кошелёк, вынула оттуда чистую новенькую долларовую купюру. Миша с ужасом заметил на задней стороне бумажки лучезарную дельту.
– А что означают эти слова? Под дельтой.
– Novus Ordo Seclorum. По-латински – новый мировой порядок, – протянула девушка. – Я рада, что ты заметил это. Раньше бы, небось, никогда не придал бы этому значения.
– Да, крестоносцы всласть затуманили мозги. Но… я до сих пор не понимаю как. Дело точно не только в мультиках.
– Добились они этого с помощью СМИ. В нашей стране тоже есть крестоносцы. Не буду томить, это партия «ЕР», а их оружием против нас является телевидение.
С этими словами Виктория выхватила пульт, лежащий на кресле, и нажала на первую цифру, и на экране сразу же появилось картинка программы новостей.
– Вот как они меняют наше сознание, вот каким путём они лгут нам – самым наглым и грязным, выдавая ложь за правду… О, смотри, оказывается у нас до сих пор бесплатное образование! Практически полностью побеждена коррупция и терроризм на Кавказе! Смотри, в какой процветающей стране мы живём! Они утверждают именно это!
– Ужас. Я никогда об этом не задумывался…
– Знаешь почему? Чтобы отвлечь нас от пропаганды и не дать поразмышлять, всё остальное время они показывают развлекательные передачи. А наш мир устроен на потреблении, рыночной экономике – капитализме. Мы все – потребители. Теперь нам лишь бы ржать и жрать! А что твориться, нам всё равно! Смысл жизни: ржать и жрать! Нация деградирует, войны кругом, но нам главное ржать и жрать… Увы, никогда ещё так не было так всё запущено.
–Так мы… получается, своего рода большевики?
– Ну, что-то типа того. Только мы диссиденты, эволюционеры. Шеф не хочет прибегать к насилию. Он говорит, что люди должны узнать правду, которую от нас скрывают мирным путём.
– Ты считаешь по-другому?
– Мои интересы лишние. Я полностью поддерживаю шефа, он не побоялся когда-то создать наше движение. Если мы будем прибегать к кровопролитью, то крестоносцы нас раньше убьют. Мы для них – букашки.
– И… как вы планируете им помешать?
– Пропаганда, взывание к пути истинному и... поиск того, что мы ищем сейчас.
– То, что мы ищем способно остановить крестоносцев?
– Да. Допустить новый мировой порядок мы не можем. Открою тайну – Россия единственная страна, которая ещё хоть как-то сопротивляется гнёту крестоносцев. Они заправляют Европой, Америкой, Азией, Австралией, Антарктидой. Они виноваты во всей воинах, в терроризме, в природных катаклизмах. Вот так всё запущено.
Виктория на минуту вышла из комнаты, посадить крысу обратно в клетку и тотчас вернулась.
– Но если ты против них, зачем тебе эта комната с козлами, дельтами и телевизором, если ты считаешь их злом?
– Врага надо знать в лицо. Я уже несколько лет собираю информацию пусть и не достоверную, но потом я смогу докопаться до истины путём нехитрых выводов.
Миша невольно сглотнул, обхватывая себя руками.
– Я теперь заснуть не смогу…
– Спокойнее, я понимаю, нелегко узнать и принять правду, когда всю жизнь тебе навязывали ложь, – с дрожью в голосе грустно сказала Виктория. – Когда я узнала, я неделю не могла спать с выключенным светом, боясь, что сейчас в дверь вломятся всезнающие иллюминаты и…
Внезапно голос Виктории утих, в дверь сильно и звучно постучали.
Миша прислонился к стене, задев постер с Бафометом.
– Тс, тихо, – прошептала Виктория, прикладывая палец к губам. – Сиди здесь, это, наверное, соседи. Я сейчас вернусь.
Миша молча кивнул. Виктория, выждав несколько секунд, громко стуча подошвой обуви пошла к двери, со словами «Да, иду, иду».
– Здравствуйте, вы ко мне?
По голосу Виктории парень понял, что что-то пошло не так. На его лбу образовались холодные капли пота.
– К нам поступил вызов на вашу квартиру, – раздался другой, мужской басистый голос.
– От кого?
– От вашей соседки. Она сообщила, что здесь скрывается Михаил Орлов, который в данный момент в розыске, а недавно из вашего дома были слышны крики.
– Что вы говорите? Какой преступник, мистер полицейский? Поймите, я сама юрист, я бы сообщила вам.
– Гражданка, уйдите с прохода, я должен осмотреть вашу квартиру.
– А ордер на обыск у вас имеется?
После этих слов диалог прервался. Миша облегчённо вздохнул, подумав, что девушке удалось выдворить полицейского, но он ошибся.
– Вот те, а не ордер! – послышался звук глухих ударов и женские вопли.
Миша ринулся из комнаты в коридор, осторожно подкрадываясь к блюстителю порядка, который, извивая Викторию, стоял спиной к юноше. Он резко подскочил к полицейскому и одним движением свернул ему шею, тот с тихими стонами упал на пол. Виктория в ужасе закрыла рот рукой, поднимаясь на ноги, еле сдерживая панику.
– Ты убил его?
– Не знаю… – ответил испуганный Миша. Виктория загородила дверной глазок параллельной двери и прошипела:
– Тащи его в квартиру, быстро!
Орлов кивнул, беря одной рукой ногу полицейского, а второй – правое запястье и волоком втащил его в двери.
Сама Виктория бегала по квартире, собирая в вместительную чёрную сумку самые необходимые вещи: документы, вещи, одежду, книги и папки из комнаты-иллюминат.
– Ты что делаешь? – спросил Миша девушку, панически провожая её глазами.
– Чёрт, как они пронюхали. Откуда? Ах, эта чокнутая выдра соседка тебя увидела! Теперь за пропавшим сотрудником приедет подкрепление! Что стоишь? Нужно что-то сделать с телом!
– А что сделать? В квартире его опасно оставлять, тогда точно узнают, что я здесь был!
– Ты прав, вот что: у меня в спальне ковёр. Заверни его туда, а потом сунь в багажник моей машины. У нас есть максимум десять минут, чтобы убраться отсюда!
– В ковёр?! С ума сошла?
– Есть другие варианты?
Орлову ничего не оставалось сделать, как послушаться Викторию и потащить довольно увесистое тело в её спальню. Оказалось, что закатывать полицейского в ковёр не так сложно, парень управился за пару минут и ещё для эффективности перемотал коврик скотчем.
– Я всё, – сообщил он социалистке, которая держала в одной руке сумку, в зубах клетку с крысой, а второй рукой запирала комнату-иллюминат на замок.
– И я, – ответила она, взяв в освободившуюся руку клетку. – Замотал? Ну, всё, спускайся вниз, я следом за тобой. Эх, жалко коврик.
Миша взвалил свою ношу на спину и поплелся прочь из квартиры. Лифтом он пользоваться не стал на всякий случай, его движение могли остановить. «Так вот какие чувства испытывают преступники: волнительные, но пикантные», – думал юноша, погружая ковёр в багажник, оглядываясь назад.
Виктория, как и обещала, вышла сразу же после него, но её было не узнать: вместо белой куртки и розовой шапочки на ней был надет тёмный плащ годов так 30-х, волосы были убраны под воротник, отчего они были похожи на каре, а на голове была черная фетровая шляпа. Она бросила сумку и клетку на задние сидения, пристегнулась и сказала:
– Едем в штаб, советую пристегнуться и молись, чтобы этот тип оказался жив.
Глаза Миши широко распахнулись.
– В смысле молись? Ты хочешь сказать, если он мертв, то вы меня сдадите? Тогда нахрен я тебя спасал?
– Я спасла тебя, ты спас меня – мы квиты. Никто тебя сдавать не собирается, ты слишком много узнал, как и эта марионетка иллюминатов. Он – наш враг. Но с мёртвым дел вести не получится. И я не смогу вернуться домой, как и ты. Дура, зачем я тебя оставила более двух дней? Но всё равно, спасибо, – Виктория грустно улыбнулась. – Хоть я тебя и называю идиотом, но ты не сплоховал. Хорошо, что ты можешь защитись себя, не то что я…
– Так вот твоё слабое место!
– Не обольщайся, Джеймс Бонд. Я могу сломить тебя мозговым штурмом, если захочу, а то, что я не умею драться… я же всё-таки девушка. Мне простительно. Я же говорю, пристегнись!
И Виктория резко нажала на газ, лихо набирая скорость.
Июль 1917. Петроград. Особняк Кшесинской.
– Матросы здесь. Что будем делать? Какие есть предложения?
– Значит так, я пойду к ним, со мной отправляется товарищ Луначарский.
– Постойте–ка, товарищ Свердлов, почему сразу я с вами?
– Потому что остальные товарищи будут на подхвате, если что случится, и потому что я так сказал.
– А кто вы такой, чтобы командовать?
– Всё, прекратили распри, идите уже, иначе кронштадтцы разнесут особняк ко всем чертям.
– И всё же я бы хотел узнать, почему перед этими… матросами должен выступать именно я? Я даже речь не подготовил.
– Потому что вы с товарищем Свердловым – мастера импровизации. А что вы хотели? Здесь никто не готовился, потому что как всегда всё делаем в последний момент!
– Всё, Анатолий Васильевич, пошли, пошли, пошли…
Начало дней самого жаркого месяца в году действительно было полно страстей. А разве могло быть по-другому? Даже Ленин предвидел такой исход событий, поэтому так сомневался по поводу риска, организовывая с помощью Кобы мирную демонстрацию, коя вскоре вылилась в вооруженное, кровопролитное восстание.
Началось всё с того, что в Первом пулемётном полку начали распространяться слухи о том, что Керенский планирует отправить их воевать против немцев на фронт. Солдатов эти новости привели в бешенство, и они, бушуя от негодования, объявили о вооружённом выступлении. Большевистские агитаторы «просили солдат отменить восстание», но полк был непреклонен. Вооружённые солдаты вышли на улицы, а полк отправил своих делегатов на заводы и в Кронштадт.
И началось. Матросами было расстреляно сто двадцать офицеров, были убиты адмиралы Вирен и Бутаков, позже было казнено ещё тридцать шесть командиров. «Грозный» Кронштадт стал новым большевистским штабом. Страшные и жаркие дни… На улицах стрельбища, мёртвые тела, из домов было просто опасно выходить, но многочисленные демонстрации и митинги у Таврического дворца, где располагался Совет, доказывали то, что народ был не равнодушен к судьбе своей страны.
Спустя два дня вооружённые кронштадтцы поплыли брать Петроград. Их предводитель – большевик Раскольников распорядился сначала идти к особняку Кшесинской, где и располагалась вся гвардия.
Недолго думая, кронштадтцы, пройдя по университетской набережной, Биржевому мосту, перешли на Петербургскую сторону и, пройдя через Александровский парк, прибыли к большевистскому штабу в особняке Кшесинской, где обсуждалось, кто пойдёт выступать перед матросами. С нелегким сердцем согласились на такое геройство Луначарский и Свердлов. Пока они на ходу придумывали животрепещущие слова к матросам, остальные большевики обсуждали свои насущные проблемы.
– Где же Коба? – спросил у Зиновьева Каменев, осторожно подглядывая за толпой матросов.
– Откуда я знаю? Он, по сути, и не должен здесь находиться.
– Ах, ну да. Он же у нас миротворец. – Каменев тяжело вздохнул, отворачиваясь от окна. – Наверное, поэтому Ильич ему поручил вести переговоры с Керенским.
– Ты ему завидуешь, что ли? Ты же его лучший друг.
– Григорий, ты до сих пор не понял?
– Нет, Лёва, не понял. Объясни, что я должен понять.
– Все эти дебоши, восстания и демонстрации дорого нам обойдутся, Гриша. Керенский предупреждал нас и теперь, когда всё немного утихнет, он начнёт мстить. У него есть много разных способов, но, скорее всего, он пойдёт по пути арестов якобы немецких шпионов. Единственный, кто не запятнан из нас всех – Коба. Его не арестуют, поэтому Ильич сделал ставку на него.
– А ведь правда, Коба не причастен к немецкой валюте. Так что же, получается, арестуют ровно всех, кто сейчас находиться здесь, в особняке? Как врагов государства?
– Думаю, что да.
– Так нам надо бежать! – Зиновьев рванулся к выходу, но Каменев успел остановить его рукой.
– Куда бежать? Пока идут демонстрации и восстания нас, скорее всего, наши за дезертирство расстреляют, тем более, знаешь, я не хочу прослыть трусом…
В то же мгновение, не дав договорить Каменеву, в зал вернулся растрепанный, взволнованный Свердлов.
– Они… – начал он, задыхаясь. Большевики настороженно окружили его.
– Что они? Что они говорят? – спросил Калинин.
– Они Ленина требуют. Луначарский ещё там, но они… начали волноваться. Я сказал им, что Ильич болен и не может выступить перед ними, но… они непреклонны. Требуют, и всё тут.
– Вам сложно было настоять на своём вердикте, товарищ Свердлов?
– А вы, товарищ Троцкий, молчали уж. Может, сами бы к ним пошли?
– Я бы с удовольствием, да только вы сами изъявили желание покрасоваться перед толпой и Луначарского с собой запросили. А вести дебаты, кто будет выступать перед кронштадтцами, нецелесообразно, особенно в такой ситуации.
– Я настоял бы, но сюда Раскольников ломанулся.
– Откуда он узнал, что Ленин здесь? – удивленно спросил Каменев. Свердлов пожал плечами.
– Я с самого начала знал, что он здесь, а вот почему вы его прячете, товарищи, – загадка! – воскликнул изумлённый Раскольников, вбегая в зал. – Вы что?! Матросы тут ждут, негодуют, спрашивается, зачем мы плыли сюда из Кронштадта?
– Господи, Маркс несусветный, вы хотите, чтобы нашего Ильича порвали на британский флаг?
– Никто его рвать не собирается, а если он не выступит, то матросы порвут вас.
– Они без указаний небожителя никак не справятся?
–Им нужна достоверная информация о дальнейших действиях. Амбиции и желание уничтожить Временное правительство затуманивают разум. Кому, как не вам, об этом знать.
– Ладно, мы его найдём, а вы, товарищ Раскольников, идите к матросам и успокойте их. И вы, товарищ Свердлов идите, а то бедный Луначарский долго не сможет держать оборону. Я к Ильичу пойду.
Троцкий вздохнул и быстро пошёл к кабинету Ленина.
– Владимир Ильич, вас кронштадтцы требуют.
Ленин поднял голову и очень странно улыбнулся.
– Всё-таки они решили бастовать?
– Да. Раскольников был здесь, он сказал, что ждать они не намерены.
– Они, видимо, вооружены, они настроены решительно, тогда не будем тянуть время.
Ильич встал со стула, поправил галстук и направился к балкону, где были слышна неуверенные слова Луначарского.
– Товарищи матросы, спокойнее, пожалуйста…
– Здесь товарищ Ленин!
– Ура товарищу Ленину…
– Слава товарищу Ленину…
Толпа, словно цунами, разлилась в торжественных возгласах во славу будущего Вождя революции.
– Спасибо, товарищи матросы. В связи с болезнью я не могу сделать свою речь более продолжительной, поэтому объяснюсь вкратце: путь вооружённого восстания сложен...
Большевики, немного понаблюдав за реакцией матросов, облегченно выдохнули. Луначарский, уставший от речи, подполз к столу, дабы налить себе из графина воды.
– Сейчас Ильич их успокоит, слава богу, теперь хоть можно расслабиться.
– Простите, товарищ Луначарский, вы верующий? – подозрительно спросил Зиновьев. Остальные большевики многозначительно переглянулись между собой.
– Что? Нет же, это вырвалось произвольно, с кем не бывает.
– Ну да, бывает… – согласился Каменев. – Только раньше времени расслабляться не стоит.
– Вы, Лев Борисович, правы, но ещё же утро раннее, даже десяти часов нету, – зевая, ответил Калинин.
– Как можно хотеть спать, когда на улицах такое… происходит? – возмутился Свердлов, разводя руками.
– А что такого твориться? Революция – жестокая, кровавая и беспощадная, свергающая гнёт буржуазных капиталистов, разве мы все не об этом мечтали? – парировал Троцкий в ответ.
– Об этом, но, всё это началось так быстро…
– Истинный революционер должен быть готов всегда! – торжественно закончил Троцкий.
– Я полностью разделю вашу точку зрения, товарищ Троцкий, – поддержал Льва Ильич, который уже, видимо, высказал свою матросам.
– О, Владимир Ильич, вы уже вернулись? Что с матросами?
Большевики окружили своего лидера, ожидая ответа.
– Они направились к Таврическому.
– К Таврическому?
– Заявлять о том, чтобы Совет брал власть.
Ленинцы, обрадованные таким исходом, одобрительно закивали.
– Ну и ладушки, пусть теперь у Керенского голова болит, – подытожил общие восклицания Луначарский, пристально разглядывая воду в стакане.
– Подождите, товарищи. Я подозреваю, что не всё так просто, – сказал Ленин, подходя к Луначарскому, забрал у него стакан с водой и мгновенно осушил его. Позже он отдал уже пустой стакан опешившему товарищу. – Лучше перестраховаться, пусть кто-нибудь из нас проконтролирует матросов вместе с Раскольниковым, а лучше, чтобы вы прибыли раньше к Таврическому, чем демонстранты.
– Я! Можно я, Владимир Ильич! – сразу же отозвался Зиновьев, активно подняв руку вверх, чтобы его заметили. Такая возможность вести толпу разгневанных матросов и возможность спасти всю страну выпадает нечасто.
– Григорий! Отлично, у нас добровольцы. Кто ещё?
– Давайте я, – попросился Каменев, не оставая от сотоварища по тандему. Ильич кивнул и снова оглядел зал.
– Ну же? Что так слабо тянемся? Луначарский, Калинин, Свердлов!
– Боюсь, они нас не послушают. Мы дали слабину, – уныло произнёс Луначарский, ставя обратно к графину пустой стакан.
– Я спать хочу… – протянул Калинин, кладя свою голову на плечо Свердлову, и тот, негодуя, стал тихонько сбрасывать с себя сотоварища.
– Так, больше никто не желает. Ещё одного кого-нибудь…
– Я пойду, а то пока будем болтать, упустим демонстрантов, – решительно сказал Троцкий, выходя из общей шеренги большевиков и межрайонцев и направляясь к двери, схватив за рукава Каменева и Зиновьева.
– Снова ты? – недовольно пробурчал Зиновьев. – Тебе заняться больше нечем?
– Григорий, прекрати! Не время выяснять отношения! – вступился за Троцкого Каменев.
– Вы как всегда правы, Лев Борисович, может быть Григорию стоит взять с вас пример?
– Нет, ну ты видел? – возмутился Григорий Евсеич, указывая пальцем в сторону Бронштейна. – Он говорит так, словно меня здесь нет!
– Хочешь, я к тебе обращусь напрямую? Только будет очень сложно позавидовать твоему мозгу и твоим ушам, после того, как они внимут моим далеко не лестным словам.
– Ах ты рифмоплёт! – разозлился Зиновьев, тщетно пытаясь вырвать свой рукав. – Ну, погоди, вот всё кончится и я тебя…
– Фи, шельма, иди ко всем капиталистам, – и Троцкий разжал кулак с рукавом Зиновьева, и Григорий отлетел далеко в сторону, так как изо всех сил тянул на себя свой рукав.
– Слушай, ты, Лев!..
– А ты прав!
– Товарищи, я прошу заткнуться вас обоих! – настойчиво заявил Каменев. – Григорий, возникает такое ощущение, будто тебе пять лет.
– Почему будто? – сквозь зубы иронизировал Троцкий, за что Каменев дёрнул рукав. – Всё, всё, не буду уподобляться типичным троглодитам.
– Типичным тро… кому?
– Григорий, если я тебе объясню, ты не будешь возмущаться?
– Смотря кто твои эти троглодиты.
– Цыц, вот они, – сказал Каменев, глядя на огромную толпу, которая окружила Таврический дворец.
Время незаметно для всех близилось к полудню: была дикая жара – солнце палило так, что некоторые падали в обморок от солнечных ударов. Однако самой толпе, казалось, было всё равно. Она громкими восклицаниями заглушала выстрелы из блестящих оружий: не было видно и свободного метра асфальта – всё заполонили демонстранты.
– Надо найти Раскольникова! – смело провозгласил Зиновьев, направляясь в глубь толпы. Каменев нехотя взглянул на масштабы митингующей массы и с огромной неохотой пошёл за Зиновьевым.
– Мне наверняка разобьют пенсне, – пожаловался он.
– Очки нужно носить, милейший, – с укором прокомментировал Троцкий. – Итак, нам надо взяться за руки, чтобы не потеряться.
Спустя несколько мгновений толпа, словно атомная бомба, разорвалась в криках и возмущениях. Все увидели, как из Таврического дворца матросы кого-то выводили, вернее, волокли, так как задержанный практически не передвигал ногами.
– Господа! Товарищи матросы, вы меня явно с кем-то перепутали.
– Шагай, Переверзев! – рявкнули на человека матросы, толкая по ступенькам к машине.
– Я не Переверзев! Я Чернов – министр земледелия. Вы ошиблись.
– Ну и что? Где наша земля, Чернов? Обещали же, что землю народу раздадите!
– Поверьте, граждане-матросы, наша программа как раз направлена на это. Резолюция, принятая в прошлом месяце поддерживает данный курс! – оправдывался Чернов. Он был смертельно бледен, словно мел, дрожали руки.
– Ну, и где этот ваш курс?
– Врёт он всё!
– Прошу, товарищи, будьте благоразумнее… – попытались вмешаться другие члены исполнительного комитета, за что получили изрядное количество тумаков прикладами ружей от матросов. Чернова, предварительно поколотив, тем самым разорвав пиджак, хотели запихнуть в автомобиль.
– Что вы делаете? Отпустите меня! Я представитель власти…
– Мы тебя не отпустим, Чернов, пока Совет не возьмет власть!
– Это не в моей компетенции… – не успел договорить бедный Чернов, так как один из матросов больно ударил его по челюсти.
– Вези его на эшафот!
– Вы… обезумели… – еле переводя дыхание, пытался сопротивляться Чернов. Рабочий сунул кулак ему под нос.
– На, бери власть, коли дают!
Митингующие грозно рассыпались в поддержку матросов, несутся всевозможные крики и упреки, вроде требования сейчас же раздать землю народу.
– Вандалы, – выдохнул Каменев. – Они же убьют его.
– Да, убьют. Имеют право, – ответил товарищу Зиновьев, который спокойно наблюдал за этой сценой. Каменев повернулся к нему.
– Гриша, если они расстреляют Чернова, то нам придётся расплачиваться не только за восстание, но и за его смерть!
Зиновьев побелел, схватил Каменева за плечи и затряс.
– Нельзя этого допустить! Если нас вдруг арестуют, то из тюрьмы живыми не вернёмся! Ужас, они его почти посадили в машину.
– Без паники! Надо им… как-то помешать! Думай, Гриша. Лёва, что ты думаешь…Лёва? Где Троцкий?!
Каменев обернулся вокруг себя, и увидел, что Троцкий рванул к автомобилю, и одним прыжком запрыгнул на капот, чем привлек на свою персону внимание всех митингующих.
– Товарищи кронштадтцы, краса и гордость русской революции! Я убежден, что никто не омрачит нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции ненужными арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку!
Толпа мгновенно погрузилась в тишину. Все, открыв рты, в том числе Зиновьев и Каменев, заворожено смотрели на Троцкого, который гордо закинув голову назад, выступал со своей торжественной речью.
– Говорит, как дышит… – зачарованно выдохнул Каменев, не отрывая глаз от Троцкого. – Как у него это получается?
– Стыдно признаться, но ты прав, – откликнулся сентиментальный Зиновьев.
Речь Троцкого произвела неизгладимое впечатление на всю толпу: интонация таинственного, возвышающаяся над всеми голоса, заставляла внимать каждое слово, заворожено затаив дыхание, словно боясь упустить трепетную и нежную, словно крылышки летящей к сияющему небу бабочки, истинную суть величественных и триумфальных эпитетов, произнесённых с такой притягательной эмоциональной патетичностью и личным внутренним обаянием оратора, сводящих с ума миллионы и те, словно загипнотизированные, забыв заботы своей печальной и никчемной жизни, стремящихся её абсолютно изменить, идут за ним, словно фанатики, ради одного его прелестного голоса, очаровавший и покоривший почти весь мир. Все понимали: у незабвенного великого Ленина есть достойный конкурент – Троцкий, но будучи теперь в одной команде, только они вдвоем могли весь мир завоевать, словно белое и чёрное, вечно конкурирующие стихии теперь заодно. Проигрыша быть не должно – это понимали все, и даже те, кто недооценивал Троцкого, и Коба тоже.
Он отлично понимал, что Ленин без Троцкого так же обречён на фиаско, как и Троцкий без Ленина, и как-либо противостоять их единению неразумно и бесполезно. Даже Коба понимал, что ещё не достиг уровня Троцкого, тайна которого была не только в магическом голосе и врождённом шарме его обладателя.
Он бросил пронзительный взгляд на группу матросов, окруживших бедного министра земледелия и исполненный величия произнёс:
– Товарищ Чернов, вы свободны!
И словно по щелчку толпа вышла из оцепенения. Матросы недовольно расступились, а Троцкий, словно орёл, слетел с капота, схватив опешившего Чернова и утаскивая его из толпы к Зиновьеву и Каменеву.
– Эй, на каком основании он свободен? – спустя несколько мгновений спросил один из матросов. В массе народа вновь пробежались противоречивые выкрики, напрасно Раскольников пытался их успокоить, истинный укротитель толпы уже был за занавесом.
– Спасибо... товарищ Троцкий, – задыхаясь, проговорил Чернов.
– Лев, не могу не признать, речь была потрясающа… впрочем, как всегда, – с улыбкой заметил Каменев, толкнув локтем насупившегося от зависти Зиновьева.
– Да, да, соглашусь… – пробурчал он, не посмотрев на Троцкого, но ему, похоже, было это неважно. Внезапно вдали раздался артиллерийский огонь, испуганная толпа панически ринулись в разные стороны. Троцкий, Каменев и Зиновьев одновременно пригнулись к земле, дабы их не сбили матросы.
–Господин Чернов! Здесь вам находиться небезопасно! Таврический мы заняли! Бегите к своим! – пытался перекричать выстрелы и крики толпы Троцкий.
–Спасибо вам ещё раз! Если бы не вы…
– Не благодарите! Я сделал это только ради целесообразности дальнейшей судьбы наших жизней! Идите!
Троцкий проводил Чернова взглядом, осторожно выискивая безопасный путь от перестрелки, кивком указал направление Зиновьеву и Каменеву. Те переглянулись и быстро след в след метнулись за Троцким, молниеносно перескакивая через лужи крови и тел раненых и убитых.
Тем же вечером теперь уже все большевики собрались в своем новом штабе. Ленин выглядел не совсем здоровым, но он всячески пытался скрыть это.
– Спасли Чернова? Отлично, Лёва, вы молодец, только вот вряд ли нам это сильно поможет.
– Почему? – удивился Зиновьев так, словно он сам спас Чернова.
– Потому что матросы по нашей милости людей расстреляли, по нашей милости началось вооружённое восстание. Керенский нам этого никогда не простит, – удручённо сказал Каменев, отвернувшись.
