Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
А. С. Пушкин, «Медный всадник»
Санкт-Петербург. Московский вокзал. 1 мая 2017 г. 6 часов 12 минут
В город москвичи прибыли рано утром. Солнце уже взошло на светлом, творожистом небе, поезд причалил к станции, кое-как отвязавшись от настырного Бурмыло, компания последовала по направлению к эскалатору.
Спустившись в метрополитен, Михаилу сразу же бросилась в глаза яркая фреска на фоне серой и мрачной стены: выложенное красной и белой мозаикой суровое мужское лицо, чьи большие, круглые глаза остро смотрели на проходящих мимо людей. Эта фреска заворожила Орлова, и он невольно остановился напротив неё. В это же время Григорий, а следом за ним и Виктория подошли к противоположной стене, где голубоватым сиянием отражалась сенсорная карта, охватывающая трёхмерную панораму города.
– Итак, – торжественно провозгласила Виктория, кончиком пальцев разворачивая и приближая изображение. – Мы находимся здесь, на Маяковской. Сейчас я задам координаты нужного нам здания и мы получим несколько путей…
– Ну и зачем ты мне всё это рассказываешь? – перебил её Муравьёв, откровенно зевая. – Между прочим, я так каждый день на работу езжу. Не располагаем капиталом для приобретения своего автомобиля, пардонте-с.
– Помолчи, ради Бога. Я не могу иначе сосредоточится, когда карта и без того пестрит панорамами.
Виктория быстро набрала в поисковой строке название улицы, а вернее набережной, и ветки нужных станций метро стали высвечиваться красными точками.
– Повезло, «Маяковская» пересекается с нашей первой веткой. Нужно проехать всего лишь две остановки до станции на Финском вокзале, а оттуда до гостиницы рукой продать, только площадь пересечь нужно будет.
– Ты держишь в тайне расположение гостиницы? М, интрига!
– Нет, с чего ты взял? Вот смотри – на набережной Невы, малиновое здание. Адрес: Арсенальная набережная, 7. Практически в центре. Знаю, что транжирить казенный капитал неправильно, но она оказалась единственной приличной гостиницей в центре города, к тому же – самой ближайшей к месту заключения Заика. Товарищ Леттерс!
Михаил мотнул головой. Виктория развернулась к нему и вальяжно, словно в музее, встала рядом с ним.
– Почему же мне так хочется назвать тебя Петерсом? – она задала самой себе риторический вопрос и тут же непонятно улыбнулась.
– Расскажи о сионистах… – не с того ни с сего спросил Михаил, посмотрев на «главную».
– Не сейчас, – шикнула на него Виктория. – Спросил бы что-нибудь другое.
– А о чём писал Маяковский?
– Неужели в школе ты не учил его стихи?
– Неа. Мы проходили Есенина и… этого… Блока, – Миша очень хорошо помнил именно Блока, так как именно его стихотворения он страстно любил коверкать. – «Ночь, улица, фонарь…»
– Не надо! – тут же прервала его Виктория. – Не нужно поэзии. Пока не начался час-пик, давайте поторопимся. Григорий Романович, не окажете ли вы не помощь?
– Какого фига ты брала с собой гитару? – Муравьёв был возмущён до нельзя, но всё-таки взвалил футляр на плечо.
– Я всегда её беру с собой, – непреклонно отрезала девушка. – Как и фотоаппарат. Я намерена сделать презентацию о нашей с вами поездке.
– Вот это уже круто! – Муравьёв сразу взбодрился, и кинулся позировать к фреске с Маяковским, где всё ещё стоял Михаил, и с наигранной улыбкой подставил ему рожки. – Как приедем, скинь мне на страничку.
– Я сейчас не буду фотографировать ни вас, ни себя, – отрицательно покачала головой девушка. – Я фотографирую только пейзажи. Отойди, пожалуйста, от стены.
– И всё-таки, что писал Маяковский? – настойчиво спрашивал Михаил, решив с вопросом о сионистах подождать немного, пока Виктория фотографировала фреску с поэтом. Опечаленный Григорий смерил его удавлённым взглядом и тяжело выдохнув, ответил.
– Не у меня, вот у неё спрашивай. Она читала его стихи при поступлении в театральный. Она всяко лучше филолога с дипломом знает. А вообще, ты меня настораживаешь, ты же социал-демократ, как бы и должен быть с его творчеством знаком.
– Не увлекался как-то… Знаешь, я всё по хронологии, а на биографии времени нет, – с укором в сторону блондинки сказал Миша. – И что – неужели так хорошо читает?
– А то! Комрад, тебе не повезло, что ты этого не слышал. Ну, а иначе бы её в вуз с первой попытки не взяли бы…
– Хватит сплетничать обо мне! – эхом раздался голос Виктории. – Электричка уже подъехала, я без вас уеду…
«Маяковская. Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка Площадь Восстания», – произнёс равнодушный женский голос, и электропоезд с резким порывом унеслись вглубь темного тоннеля.
Вагон практически пустовал, что вызвало у Михаила дискомфорт, ведь он привык видеть забитые помещения и возмущающихся друг на друга людей. Из головы не выходили страшные мысли. «Большевики – Сионисты-иллюминаты. Интересно, как тогда отреагировал на всё Коба? Он умный, наверняка быстро взял себя в руки. Но… узнать о том, что целый год, ох, какой год… больше десяти лет уже точно, преданно выполнял поручения своих же врагов. Для Кобы же иллюминаты ими были. А я? Я уж и правда было подумал, что большевики были такими белыми и пушистыми. Герои своего времени. А они хотели замутить тотальный пролетарский контроль посредством террора! Более того – они связанны с грёбанным сатанизмом!» С тяжёлыми мыслями Миша присел на лавку между старушкой и юношей примерно такого же возраста, что и сам Орлов. Они читали. У пожилой женщины в руках был небольшой томик. Страницы его были уже измяты, видимо, книгу читали уже не в первый раз. Миша решил заглянуть на текст через плечо бабули, дабы занять собственную скуку.
«В центре Дублина есть книжный магазин, специализирующийся на самых глубоких трактатах по оккультизму. Это книжный магазин, который никогда не давал рекламы ни в газетах, ни в журналах: люди приходили туда по рекомендации других, а хозяин был доволен, потому что у него была избранная и специфичная публика. При этом магазин был всегда заполненным. После многочисленных слухов о нем, Брида смогла достать адрес через своего преподавателя по астральным путешествиям, чьи занятия посещала. Она пошла туда вечером, после работы, и была очарована местом. С тех пор она всегда, когда могла, ходила туда смотреть книги: она только лишь просматривала их, потому что они были привозные и очень дорогие. Она обычно пролистывала их, лист за листом, уделяя внимание рисункам и символам, которые были в некоторых томах, и интуитивно чувствовала вибрацию всего этого накопленного знания. После опыта с Магом она стала более осторожной. Иногда она злилась сама на себя, потому что могла принимать участие только в том, что понимала. Брида чувствовала, что теряет нечто важное в жизни, потому что таким образом ее опыт только повторяется. Но она не находила в себе смелость измениться. Ей нужно было всегда следить за своим путем; теперь, когда она узнала Темную Ночь, она знала, что не хотела идти по ней. И, несмотря на то, что она была недовольна собой, иногда было невозможно идти дальше собственных границ…»
Миша отпрянул. То, что он прочитал, либо было пособием для вызывания духов, либо обыкновенной беллетристикой, явно содержащий в себе глубокий потаённый смысл, который Миша в этом отрывке не уловил. Он зевнул, пожалев, что у него не было плеера, как у Виктории, которая одиноко сидела в конце вагона, сложив руки на груди, рассматривающая своё отражение в тёмном окне.
«Площадь восстания», – сказал голос, и в открытый вагон зашли новая пачка народа. – «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Чернышевская.»
Без палева Миша перевёл взгляд на книгу парня. Последний читал её с глубочайшим интересом, быстро листая страницу за страницей, так что Миша, выждав момент, когда юноша перевернёт очередной лист начал чтение, стараясь не отставать.
«– Да ладно? Прямо так запретили? А чего это они?
– Говорят, решили, что это наркотик, раз от нее глюки идут. И что от нее мозг отмирать начинает, если долго глотать. Типа о здоровье заботятся.
– Ну так и заботились бы о своем здоровье. Чего они нашим-то вдруг обеспокоились?
– Знаешь, что? – сказал Женька на тон ниже. Леха говорит, что они вообще дезу пускают насчет вреда здоровью.
– Какую дезу? – удивленно спросил Артем.
– Дезинформацию. Вот слушай. Леха один раз зашел дальше Проспекта Мира по нашей линии. До Сухаревской. По делам по каким-то темным, он даже рассказывать не стал, по каким. И повстречал там одного интересного дядьку. Мага.
– Кого?! – Артем не выдержал и засмеялся. – Мага?! На Сухаревской? Ну он и гонит, твой Леха. И что там, маг ему волшебную палочку подарил? Или цветик-семицветик?
– Дурак ты, – обиделся Женька. – Думаешь, ты больше всех обо всем знаешь? То, что ты их до сих пор не встречал и не слышал о них не значит, что их нет. Вот в мутантов с Филевки ты веришь?
– А чего в них верить? Они и так есть, это ясно. Мне отчим рассказывал. А про магов я что-то от него ничего не слышал.
– Сухой, между прочим, при всем моем к нему уважении, тоже, наверное, не все на свете знает. А может, просто тебя пугать не хотел. Короче, не хочешь слушать – черт с тобой.
– Да ладно, Жень, рассказывай. Интересно все-таки. Хотя звучит, конечно… – Артем ухмыльнулся.
– Ну вот. Они там ночевали рядом у костра. На Сухаревской, знаешь, ведь никто постоянно не живет. Так, челноки ночуют с других станций, потому что на Проспекте Мира им власти Ганзы на ночь оставаться не дают. Ну и всякий сброд там же ошивается тоже, шарлатаны разные, ворюги – они к челнокам так и липнут. И странники там же останавливаются, перед тем, как на юг идти. Там, за Сухаревской, в туннелях начинается какой-то бред, вроде и не живет там никто, ни крысы, ни мутанты никакие, а все равно люди, которые пройти пытаются, очень часто пропадают. Вообще пропадают, бесследно. Там за Сухаревкой следующая станция – Тургеневская. Она с Красной Линией смежная – там на Охотный Ряд переход был, красные теперь обратно в Кировскую переименовали – был, говорят, такой коммуняка…
Парень снова резко перевернул страницу, Орлов не успел дочитать, а в память так и врезалась фамилия «Киров».
... – Мужик – оккультист. Полжизни потратил на изучение всякой мистической литературы. Особенно Леха про какого-то Кастаньету вспоминал… Мужик, значит, вроде мысли читает, в будущее смотрит… Вещи находит, об опасности заранее знает… Говорит, что духов видит. Представляешь, он даже… – Женька выдержал артистическую паузу, – по метро без оружия путешествует. То есть вообще без оружия. Только нож складной – еду резать, и посох такой – из пластика. И вот он говорит, что те, кто дурь делает, и те, кто эту дурь глотает – все безумцы. Потому что это вовсе не то, что мы думаем. Это не дурь никакая, и поганки эти – никакие не поганки на самом деле. Таких поганок в средней полосе отродясь не росло. Мне, между прочим, однажды попался справочник туриста в руки, так вот там об этих поганках, действительно, ни слова. И даже ничего похожего на них нет… И те, кто их ест, думая, что это просто галлюциноген, так, мультики посмотреть, ошибаются, так этот маг сказал. И если эти поганки чуть по-другому приготовить, то при их помощи можно входить в такое состояние, из которого можно управлять событиями в реальном мире из мира этих поганок, в который ты попадаешь, если их ешь. – Этот маг твой – натуральный наркоман!»
«Чёрт возьми, – подумал Миша. – Одни маги вокруг, такими темпами скоро я сам наркоманом стану. Свет клином на магах и коммуняках сошёлся?». Но это произведение парня, безусловно, заинтересовало гораздо больше, чем беллетристика о книжном магазине с оккультисткой литературой, а тем более архивов об Октябрьском перевороте, о котором тот более слышать не хотел. Сбоку на листе, где страницы были напечатаны, значилось «Метро 2033». Миша слышал об этой книге, но никогда не читал её, потому что «Илиада гарпии» била все рекорды, да и в зомбоапокалипсис Орлов не верил. К сожалению, холодный голос объявил станцию «Чернышевская» и юноша с книгой о метро ушёл. Ну и что же Мише оставалось делать? Нет, книгу старушки он дочитывать не стал просто принципиально, потому что Михаил не признавал оккультизм и прочие паранормальные явления. Он относился к этому, как к отсылке сатанизма и поэтому до сих пор побаивался Виктории. Ради интереса стоило бы сопоставить всё, что о ней, о Муравьёве и обо всей этой ситуации вкратце: готка, пардон, готесса с явными прогрессирующими творческими навыками в художестве, актёрском мастерстве, игре на гитаре, соответственно и в пении, по своей глупости или психопатии бросает свой институт. Активист, с яркими радикальными политическими взглядами, хорошо осведомлена в исторической и правовой части, явно подаёт признаки душевного расстройства – лихорадочно избегает общества, скорее всего, у неё нет друзей. Имеет автомобиль, крысу, гитару и квартиру, в которой проживает одна. И всё вроде бы ничего, если бы этой личности не было бы девятнадцать лет. И не самое важное: она втрескана по уши в личность, что умерла чуть ли не век назад. А может Миша рассматривает её не под тем углом? Может быть, она сильна только в гуманитарии, а в математике и физике – бум-бум?
Слишком много Орлов думает о ней, стоило бы признать, что ни черта он о ней не знает. Даже имени настоящего, зачем ей такая конспирация? Не похожа она на типичную дуру-девочку, которая следуя актуальному в те годы течению, стала сподвижницей готической субкультуры. Более того – у неё отдельная комната оборудована под оккультистский-иллюминатский стиль. Вопрос: [где чёрный кот, вампирьи клыки и летучие мыши?] существует ли логика у этой сударыни, если пораскинуть мозгами, то готика подразумевает собой иерархию, против которой она так активно выражает протест? Нет, дорогой читатель, это рассуждения автора, а Мише в голову как раз пришёл вопрос, кой автор окаймил в квадратные скобки. Прошу прощение за лирическое отступление, автор поражается примитивности мышления собственного персонажа. Тем не менее это была такая единственная девушка [революционер!], которую он встретил и которую боялся. Миша порой думал: а не влюбиться ль?
«Площадь Ленина. Уважаемые петербуржцы и гости города, не забывайте свои вещи в салоне вагона. Если вы заметите подозрительные пакеты или сумки, то немедленно сообщите…»
– Вставай, – Виктория тронула Орлова за рукав. – Наша остановка.
– У меня уже Ленин в печёнках сидит, – пожаловался Михаил, пока социал-демократы ехали по высоченному эскалатору вверх.
– И как Владимир Ильич может кому-то надоесть? – как ни в чём не бывало вздохнула Виктория.
– Ага! Видишь, Тори, – подхватил пессимистичные порывы Муравьёв. – Не меня одного заколебали большевики!
– Мне кажется, что они мне скоро начнут мерещиться повсюду, – Миша с опаской заглянул в своё отражение на плитке стен и тут же успокоился, удостоверившись, что лицо всё же его. – Прямо как маги. Хуже, если всё сразу.
Щеки Виктории побагровели от гнева, но умело сдержав свои эмоции, на лице её совершенно не к месту растянулась хитрая ухмылка. Мишу эта ухмылка всегда задевала за живое и до безумия интриговала, значит, у этой стервы есть джокер в рукаве, который покроет все козырные карты.
– Значит, сегодня не ваш день, – тихо сказала она, параллельно со словами включив фотоаппарат.
Парни нисколько не вняли этим словам, но выйдя на улицу Петербурга из мрачного помещения метрополитена, и пророческие слова Виктории сбылись – они вышли в ад!
Перед взором их открылось дьявольское красное море: демонстрация коммунистов. Трио приблизилось к краю, где стоял молодой человек в куртке с капюшоном и пожилой мужчина. Слева – женщина и мужчина, судя по их солидности и важности – руководители компартии в городе.
Первым с троицей заговорил пожилой мужчина.
– С праздником вас.
– И вас, товарищ, – весело подхватила Виктория, отдав честь.
Они немного разговорились, Миша не стал вникать. Дементьева смотрит – раздают красные ленты.
– Вау, – как будто случайно вырвалось у неё. Выклянчила себе таки ленту, прикола на плащ. Ба! Да лента, как у Ленина на фото! Сюда бы ещё броневик, так она наверняка бы прочитала Маяковского или даже что-нибудь и посильнее, если такое существует – убила бы Орлова сразу же. И давай вертеться перед Муравьёвым назло, фотографировать его полное в несовместимости чувств лицо.
Миша в неописуемом шоке, оказавшийся в красной зоне. Он не знал, куда идти: кругом были плакаты и фотографии одного и того же человека. Что же, видимо, это судьба. Орлов случайно услышал, как неподалёку возмущались два коммуниста о нынешней молодёжи.
– Видел как сейчас ходят, всё выпятят вперёд, голову запрокинут и идут! А ума от этого нихера не прибавляется! Ум-то не там, он здесь! – и указывает себе в голову.
За пятнадцать минут набралось более 1000 человек. Глаза от восторженности, казалось, раскрылись на полную силу. Знамёна с серпом и молотом, лозунги “Избавимся от капитализма, избавимся от коррупции” и, конечно, Ленин. Собрался оркестр, стал играть марш славянки, интернационал, «Вихри враждебные». Приехало ТВ, снимали отца и его маленького сына, которые пришли на демонстрацию в последние минуты. Шествие началось. Знамёна вокруг, а они идут под лучами яркого солнечного цвета. Шествие – это что-то невероятное. Будто бы попали в прошлый век, неописуемую картину видел Миша.
– За дело Сталина и Ленина ура! – кричал человек в здоровенный рупор.
– УРА! – подхватывала толпа.
– В честь Первомая праздника солидарности трудящихся ура!
– УРА!
– Чёрта с два! Сегодня же первое мая, да ещё в городе революции! – навзрыд плакал Муравьёв, которому Виктория тоже приколола красную ленту. – Я преклоняю голову пред твоей пронырливостью! Вот что ты забыла в нашей партии, шла бы сюда, у нас никогда не хватит денег для таких же шикарных шествиях.
Виктория гордо шла, вдыхая вкус своей безоговорочной победы. – Я–социалист революционер, а мы, хоть и запрещены, но мы мешаем власти. Уже как двадцать пять лет шествия коммунистов так ни к чему и не привели. Но зато, какая атмосфера! Чувствуешь, Леттерс?
– Мне плохо…
– Так зачем мы идём вместе с ними? – не понимал Муравьёв.
– Они направляются от площади Ленина в сторону набережной, где находится наша гостиница! Нам по пути с ними, кстати, и в прямом и в переносном смысле!
Миша почувствовал себя потерянным. У него никогда не возникало такого дискомфорта от толпы, теперь же сборище словно задавливало его энергетикой, которой у него не было. Закружилась голова. Стоило бы поторопить Викторию, чтобы они набрали шаг и поскорее вышли из этой какофонии звуков и маршей. Сионистских маршей!
У всех людей на одежде присутствовал элемент красного цвета, который рябил глаза до слёз, а закрыв их, он бы обязательно наткнулся на кого-то, кто шёл впереди. Но кто ищёт, тот найдёт, и до Орлова снизошло спасение: в глубине красной толпы он увидел человечка маленького роста, худенького, хрупкого, но на нём не было ни красных лент, ни значков – никаких коммунистических символов. Правда, он стоял в это время к Мише спиной, но чёрт – дьявольски притягивал на себя взгляд. Человек быстро прокрадывался среди толпы, чудом никого не задевая, и достиг своей цели – главенствующий парадом. Пока тот славно восклицал лозунги, он точно, словно молния залез к нему в карман и вытащил набитое портмоне. Воришка по привычке оглянулся вокруг, и быстро метнулся прочь из толпы.
Перед этим на мгновение острый, как бритва взгляд вора остановился на Мише. Орлову стало от этого не по себе, он замер, ибо этот человек оказался девушкой. За эти секунды он успел сохранить в памяти самые чёткие пятна её образа: тёмная шатенка, густая и гладкая, словно объёмный шлем, причёска каре, идеальная прямая чёлка перекрывает брови. Весь её образ издали напоминал треугольник: треугольное лицо – острый небольшой подбородок, маленький носик и широкое расстояние между прищуренными, внимательными желтоватыми тигриными глазами, окаймлёнными длиннющими чёрными ресницами – всё вместе складывалось в безумно привлекательную и очаровательную леди. На руках – тёмные митенки практически до локтей. Одета она была в совершенно обыкновенные джинсы с разорванным коленом на правой штанине и в синий однотонный топ, на тонкой шее был подвешен треугольный беленький воротничок. Штанину Миша уже подметил, когда девушка убегала. Поначалу у него было желание крикнуть: «Держите вора», но в один момент перехотел – перехватило дыхание. А спустя секунду это сделали и за него.
– Воры! Грабят!
За девушкой бросилось несколько людей – коммунисты неимоверно дружные ребята, у Орлова ёкнуло сердце, он впервые в жизни захотел, чтобы воровка сбежала, чтобы её не поймали. Но она была неуловима, она помчалась по площади и скрылась в куще деревьев.
– Этого следовало бы ожидать, тут такое сборище, держи карман шире, – заметила Виктория. – Опускаться до такого, чтобы рисковать собой ради… капитала, я считаю, низко!
– Тут согласен, – кивнул Муравьёв. – Деньги – это обыкновенные бумажки и сколько из-за них совершено преступлений.
Миша ничего не прокомментировал, он, затаив дыхание, не сводил глаз с деревьев. Он был потрясён, да – он всячески опасался преступников, хотя сам не раз крал жвачки из супермаркетов, ну кто из нас так не делал? Но у этой воровки не было в глазах блеска наживы – она была совершенно хладнокровна, словно она бывалый рецидивист, и украсть кошелёк для неё, как раз плюнуть. Но она так юрка, так спокойна – решилась воровать у тех, кто воров и капитал всячески презирает. А может, Миша был потрясён, потому что в первый раз видел самое настоящее ограбление, которое незнамо, почему затмило всё, что было с ним до этого. Он по логике тоже был преступником, а увидеть себе подобного – уже какая-то радость. Орлов думал о загадочной воровке всю оставшуюся часть пути, его уже не раздражало изобилие цвета крови, даже Виктория подметила, что её напарник совершенно неразговорчив.
В последний момент его шокировал тот факт, что гостиница находилась в смежном здании с тюрьмой. Оба здания носили название «Кресты». – Зато около Невы, – оптимистично сказала Виктория.
«Та воровка совершенно сошла с ума, – всё думал Михаил. – Воровать рядом с СИЗО, если её вдруг поймали, то даже полицию вызывать не нужно будет».
– И наш экстрасенс сидит здесь? – спросил Муравьёв, нагнетая над Викторией, которая заполняла номерную карту на ресепшене.
– Да, как только распакуем все вещи – мотаем туда.
– Интересно, у кого хватило мозгов строить гостиницу рядом со следственным изолятором?
– На самом деле ещё в 2006 году планировалось перенести СИЗО в другой город, а само здание переоборудовать полностью в гостиницу, – отвечала ресепционистка. – Но мэр распорядился, чтобы только половину «Крестов» переоборудовали в гостиничные номера. Не целесообразно, но как у нас в Смольном скажут, так и будет. А знаете, что это здание считается историческим достоянием? В 17-году прошлого века изолятор специализировался на политических заключённых…
– О, да! – с улыбкой пропела Виктория. – Каменев, Троцкий, Луначарский и прочие, прочие, прочие. А можно в свободное время будет мельком взглянуть на их камеры? Они в этом отсеке?
– В этом, – подтвердила ресепционистка. – Если хотите, девушка, можете сами выбрать себе номер, если, конечно знаете, где эти граждане сидели.
– О Боже, Миш, ты это слышал?! – Виктория с издёвкой глянула на юношу. – Я вас добью сегодня!
– Молю, Адольф с юбке, давай хотя бы к Луначарскому, – попросил Муравьёв. – Нарком просвещения, на него я ещё соглашусь.
– Нет, Григорий Лепс, только к Троцкому! Никакого просвещения тебе не видать!
– Да я не Григорий Лепс! – взвыл Муравьёв. – Ты уже достала!
– А я не Гитлер! Так что мы квиты.
– Я не похож на Лепса, – возразил Муравьёв. – А у тебя чёлка на левый бок, ты воинствующая, ты вегетарианка, ты художник, ты оратор, ты хочешь завоевать мир и шпаришь на немецком, и не терпишь фамильярность.
– Я знаю не только немецкий, я не люблю искусство, и ещё одно и самое главное – я интернационалист.
– Да хватит вам уже! – прервал Миша. – Задолбали ругаться, не все равно в каком номере жить?
– Нет! – в один голос ответили социалисты, но окончания их предложений разошлись в противоположные стороны.
– …только к Троцкому!
– …только не к Троцкому!
– Я пошёл отсюда, – махнул рукой Миша, толкая двери. – Как всё решите – позовите!
«Ни стыда, ни совести у людей», – гневно думал Орлов, оставшись на улице. – «Им лишь бы потявкать не по поводу. Почему так? Почему нельзя решить все мирно и спокойно? Ненавидят они друг друга – так вообще бы друг с другом не разговаривали. Один троллит и сам на свои шуточки налетает, другая выскочка заумная, в каждой бочке – затычка».
Нева на самом деле прекрасная. Миша был уже в этом городе, но давно – в несознательном возрасте. На экскурсиях он постоянно зевал, шалил вместе с Серёгой, а когда их усмиряли – засыпал. Каждый год они с родителями ездили на море, и море Миша очень любил. Но Нева оказалось не менее прекрасна. Орлов вспомнил, что существует остров Кронштадт, окружённый Балтийским морем. Вот это была бы отличная мечта – попасть в Кронштадт.
– С тобой что-то не то, – прервала его мысли Виктория, облокотившись на стену рядом с ним. – Ты был менее агрессивным до этого дня.
– Всё нормально со мной! Не надо выражать эту твою… псевдозаботливость.
– Почему псевдо? Мне правда не всё равно.
– Да что ты говоришь? – с горечью усмехнулся Орлов. – Ты знаешь, что мне становиться не по себе, когда кто-то орёт!
– Ты сейчас сам кричишь, – надавила Виктория. – С чего бы тебе включать истеричную тринадцатилетнюю девочку?
– Вы всё решили с номером?
– Не избегай вопросов!
– Я сам себе противен, – печально вздохнул Михаил. – Тебе ли не знать, что у меня зачастую бывают подростковые заскоки. Сегодня бы в нашей школе начались бы подготовительные курсы к ЕГЭ, выпускному, каждый май мы с пацанами прогуливали физ-ру, лежали бы на подмостке рядом со школой, или умотать в соседний маркет, чтобы купить сухарей или мороженца. Мне не хватает обычной жизни, я никогда не стремился к этому, она мне даже была скучна, но…Вот ты! Тебе разве не было жалко, когда ты заканчивала свою школу, расставаться с детством, прежними друзьями и стать революционером?
– Нет, не жаль, – тихо ответила Виктория. – Я давно оторвала от себя эту жизнь, мне не терпелось стать самостоятельной. Тебе тяжелее, тебе не по своей воле пришлось уйти, но я тебя не жалею. В конце концов, ты парень – обязан это переболеть и стать, наконец, взрослым. Что бы ты делал, как закончил бы школу? Подался в институт? А дальше – работа до конца дней своих. Пенсию я в расчёт не беру. Скукотень, тем более хорошо жить в такой стране могут позволить себе только люди с капиталом. А пролетариат с ожирением мозга работают на них днём и потом в ночную смену, воруют, ради… каких-то бумажек? Разменные моменты, как Иуды. Серые люди. Гордись, что ты попал на этот путь! Лучше уж в тюрьме сидеть с чистой совестью, чем унижаться на воле.
– Кстати, о тюрьме, у тебя есть план, как до суда освободить подследственного?
– Существует целый свод законов, можно найти несколько лазеек, в частности – освободить его под подписку о невыезде. Но он шефу нужен в Москве. Идём в номер, пока Муравьёв не переубедил дать ему отдельный.
– Ну уж нет! Ты обещала мне сегодня рассказать о сионистах. Я… я не понимаю: ты всё знала, что-ли?
– Знала конкретно о чём? – Виктория подозрительно сощурила глаза.
– Не притворяйся, – Михаил отвернулся. – О том, что большевики были иллюминатами.
– Знала.
– Да?! – от злости воскликнул Орлов. – Вот так вот просто? Они же наши враги, а… а ты их превозносишь, как героев! Что это было сегодня? Демонстрация, вот эти вот красные ленты. А номер-камера? Камера лидера иллюминатов, сионистов… как их там точно…
– Прекрати психовать, – железный голос Дементьевой беспрекословно подействовал на Михаила. – Во-первых, последние большевики умерли около десяти лет назад, а тем более – большевики-сионисты. Они полегли ещё в 30-х годах, какие они нам враги? Во-вторых: наш враг – не Керенский и не Ленин, наш враг – Единая партия. Наш враг – нынешний строй. Комитет 300, крестоносцы – как угодно, имена не имеют значения. Нужно по делам судить, а не по тому, кто официально был сионистом, а кто не был. И, в-третьих, если бы не этот самый лидер иллюминатов, то никакого освободительного переворота для людей не было бы – это факт, а не то, что он хотел или не хотел.
– Ладно, всё, остынь. Я понял, ну а… артефакт? Ты о нём знаешь?
– Не знаю, – с желчью прошипела девушка. – Я никогда раньше не встречала ни упоминай, ни архивов, ни воспоминаний об артефакте. О нём осведомлен лишь узкий круг лиц, можешь сам догадаться – что за круг.
– Иллюминаты?
– Да. Я больше, чем уверена, что он либо у них, либо они до сих пор собирают информацию.
– Кстати, а откуда ты услышала?
– Твой отец мне говорил. Он работал над поиском ключа, и как-то упомянул, что это может быть совсем не документ. Мы долгое время проводили за разборкой архивов, он многое мне рассказывал, но… это никак нашей темы не касается. Ты успокоился? Идём.
Михаил смирился с апатией, обычно она начиналась в конце августа – сказывалась холодная погода северного города. Он уныло поплёлся вслед за блондинкой, а на ресепшене его окликнула девушка-администратор.
– Послушайте, – шёпотом подозвала она его так, чтобы Виктория не услышала и ушла вперёд. – Я пыталась предупредить девушку, но она так горячо спорила с молодым человеком, что просто не дала мне сказать и фразы. Вы выбрали не очень удачный номер…
– А что там такое?
– Там сквозняки жуткие, номер оборудован, конечно, но мы крайне редко туда кого-то заселяем, жалуются посетители, – пожала плечами девушка. – Странное дело.
– Почему? – Миша наклонился поближе к ресепционистке, может, так он лучше поймёт.
– Прораб несколько раз проверял стены, но никаких погрешностей в плане строительства обнаружено не было – стены кирпичные же. Послушайте, если вам будет некомфортно – только скажите.
– Михаил Николаевич, мне вас долго ждать? – крикнула Виктория из лестничного проёма. Михаил на прощание поблагодарил администратора за информацию. Благо, та избежала употребление слова “мистика”, иначе третий раз за день он бы не перенёс.
– Ах, просто потрясающе, – Виктория влетела в двери комнаты и закружилась на месте, чтобы оглядеть всё вокруг. – И как же им не было стыдно переделывать историческое достояние в гостиницу?
