Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц)
Виктория явно ожидала водопада возмущений и протеста…Сергей всё спокойно выслушал, а вот Мише, который никак не мог заснуть, словно чем-то ударили по голове. Вот какие они…Так близко…
– И что же, вы революцию вершить хотите? – спросил Сергей.
– Хотим, уже давно. Но максимально бескровно.
– Это глупости, – отрезал Орлов, резко развернувшись спиной к окну и решительно отдаляясь от девушки. – Революции бескровными не бывают.
– Это вы ничего не понимаете… Делайте свою работу, то есть то, что вам скажут, – вслед произнесла она. – И кстати, если заметите, что ваш оболтус уже проснулся, направьте его ко мне. Я-то уже в своё время прочитала, а он – ещё нет.
1917
Письмо к товарищам большевикам, участвующим на Областном съезде Советов Северной области.
«Флот, Кронштадт, Выборг, Ревель могут и должны пойти на Питер, разгромить корниловские полки, поднять обе столицы, двинуть массовую агитацию за власть, немедленно передающую землю крестьянам и немедленно предлагающую мир, свергнуть правительство Керенского, взять эту власть.
Промедление смерти подобно.
Н. Ленин.*
8 октября 1917 года».
[Тёмная зала Смольного. Тёмная, потому что её больше не озаряет летнее солнце. Оно скрылось за хмурым октябрьским небом и появится вновь только через полгода. Люди северного города сетовали на бабье лето, хотя бы на то, чтобы на один день вернуть теплоту солнечных лучей, расцвет зелёных листочков, голубых васильков, которых теперь омывает холодная роса. И лишь немногих не докучала напрасная ностальгия по ушедшему в небытие, потому что они знали – грядут перемены, и вместо солнца небо озарит кроваво-красное знамя…
У Кобы уверенности не было. Точнее, у него в голове всё чаще рождались противоречия, возможно, из-за осени: с ней приходят понурость, грусть, безысходность перед грядущими заморозками, неуверенность в завтрашнем дне… Или когда слишком много думаешь и рассуждаешь, появляются мысли, которые расходятся в противоположные стороны, словно в море корабли. Корабли…
В такую минуту Кобе вспомнился Шекспир: «Достойно ли терпеть без ропота позор судьбы иль надо оказать сопротивление? Восстать, вооружиться, победить или погибнуть, умереть, забыться…» Было восстание в июле, и чем оно закончилось? Полным фиаско… Ещё одно сопротивление может обернуться более плачевными последствиями. Не стоит оно человеческих жизней. Или стоит...? Ведь в чём-то прав и Каменев, и Троцкий [как не хотелось бы это признать]. Теперь всё решиться послезавтра. Подумать только, судьба партии, а возможно, и всей страны в руках всего двенадцати людей…].
10 октября 1917 г. Квартира члена ЦИК меньшевика Суханова
(Парадокс, не так ли? Обстояло всё так, что жена этого самого Суханова была большевичкой. Пока её муж был в отъезде, она и отдала лидерам партии свою квартиру в полное распоряжение).
Заседание ЦК ведёт Яков Свердлов. [Он прибыл на место один из самых первых и занял самое лучшее место – на кухне за обеденным столом. Спустя немного времени к нему присоединились Коба Сталин и Феликс Дзержинский. Спустя ещё несколько минут – Лев Каменев, Лев Троцкий и Григорий Зиновьев. Последний был совершенно не похож на себя – бритый, но вокруг находились взрослые товарищи, «верные друзья» – высмеивать его никто не стал. Не до того сейчас им было. Лучшему другу – Каменеву, после трёх месяцев разлуки, естественно, не терпелось поболтать с ним, но соседство с «Железным Феликсом» сдерживало товарищеские порывы Льва. Они в отличие от Троцкого с Кобой не показывали свою взаимную антипатию и вообще поступали гениально – просто игнорировали друг друга. Вдруг откуда ни возьмись на кухню буквально вломился седой старик. За ним опрометью вбежали Моисей Урицкий и Ломов.
– Товарищи, прекратите дурака валять, пустите меня! – возмущался старичок. Урицкий и Ломов попытались задержать его.
– А ты кто будешь, папаша? – спросил Ломов.
– Батенька, не узнали?
– А должен был? Тут проходит заседание членов ЦК. Моисей, ты видел этого гражданина?
– Ни разу в жизни, товарищ Ломов. Извиняйте-с, если вы к товарищу Суханову, то его сейчас нет дома.
– Не узнали! Вот тебе раз! Я – Владимир Ильич Ленин.
– А я – Роза Люксембург, А это – Карл Маркc, – большевик Ломов указал на Урицкого, который добавил. – А это – апостолы, проводят тайную вечерю.
– На тайной вечере было тринадцать апостолов, – тихо проговорил Дзержинский. – А про Розу Люксембург это ты зря. Крайне неудачное сравнение.
– Извиняюсь, Феликс, – виновато ответил Ломов. – Но всё равно, вы уж на нашего Ильича никак не похожи.
– Да вы все с ума сошли? – Коба и Свердлов – единственные, кто бросились на помощь старичку. –Владимир Ильич, переборщили вы с гримом. Вас и правда не узнать.
– Ничего, на такую реакцию я и рассчитывал, – ответил Ленин. – Ещё не все в сборе?
– Нет, – отвечал Свердлов. Всё это время он носился с тонкой тетрадкой, оглянул список лиц. – Пока не явились Бубнов, Коллонтай и Сокольников. До начала ещё 15 минут.
– Хорошо, подождём их, – Ленин оглянул всех своих соратников. – Ну, товарищи, что как неживые сидите? Григорий, свиделись-таки. Рад, что не поймали. Лев Давидович, теперь я могу тебя лично поздравить со вступлением в нашу партию! Товарищ Дзержинский, выражаю огромную вам благодарность за помощь в качестве связного. Яков, надеюсь, у тебя составлена повестка дня?
– А как же? – Свердлов начал поспешно листать тетрадку. – Вот она самая. Так что не волнуйтесь, Владимир Ильич, всё под контролем.
– Вообще-то в партию я вступил ещё в июле, – кичливо ответил Троцкий. – Но зато не так давно под моим руководством был взят Петроградский совет, угадайте, кто его председатель?
– Да ты, кто же ещё… – невесело откликнулся Зиновьев. Понимание того, что Троцкий сейчас «на коне» задевало практически всех членов ЦК. Даже Ильич признал, хоть и нехотя, Льва как «второго лидера».
– Я даже не сомневался, – ответил он, оглянулся, внимательно всматриваясь в окно. – Меня очень смущает один нюанс. Свет из квартиры может быть виден со двора. Стоит что-то с ним сделать, на всякий случай.
– Возможно, занавесить его чем-нибудь? Одеялом, например, – предложил Урицкий.
Так большевики и поступили. В это самое время в квартиру вошли последние члены ЦК: Григорий Сокольников, Александра Коллонтай и Бубнов. Свердлов оживился – заседание можно было начинать. Слева направо: сидят за столом – Г.Я. Сокольников (спиной), А. Ломов (Г.И. Оппоков, в полупрофиль), М.С. Урицкий, стоит – В.И. Ленин (в гриме), сидят за столом – Я.М. Свердлов, А.М. Коллонтай, И.В. Сталин, Ф.Э. Дзержинский; Заклеены бумагой: Л.Б. Каменев, А.С. Бубнов, Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий. Положив перед собой тетрадку нужной стороной к себе, Свердлов огласил повестку дня.
– Итак... На Румынском фронте состоялась конференция всех оттенков. Выработан список смешанный. Были в ЦК* – Получили одобрение. Спрашивают, как отнесётся к этому наш ЦК: выставлены 4 большевика из 20 кандидатов.
– Никакие блоки недопустимы. Что с литовцами?
– Так, – Свердлов перевернул тетрадный лист. – У литовцев была конференция в Москве, на которой обнаружилось, что от имени партии часто выступают оборонцы. Это совершенно недопустимо для нас. Чтобы противодействовать этому, решено выбрать временный центр, который становится вместе со всей конференцией под знамя большевиков. Этот центр надо утвердить.
– Думаю, что утвердить надо, – согласился Ломов. – Но надо обратить внимание на то, что там присутствовали и оборонческие организации.
– Есть, те, кто против? Временное бюро утверждается.
– Кстати, крайне важная картина, о которой я обязан осведомить, – продолжил докладывать Свердлов уже настороженнее. – Приезжали представители некоторых армий Северного фронта, которые утверждают, что на этом фронте готовится какая-то тёмная история с отходом войск вглубь. Из Минска сообщают, что там готовится новая корниловщина. Минск ввиду характера гарнизона окружён казачьими частями. Идут какие-то переговоры между штабами и Ставкой подозрительного характера. Ведётся агитация среди осетин и отдельных частей войск против большевиков. На фронте же настроение за большевиков, пойдут за ними против Керенского. Никаких документов нет. Они могут быть получены, если захватить штаб, что в Минске вполне возможно технически; при этом местный гарнизон может разоружить всё кольцо войск. Вся артиллерия загнана в Пинские болота. Могут из Минска послать корпус в Петроград... А теперь слово «О текущем моменте» предоставляется товарищу Ленину.
– Я констатирую, товарищи, – начал свой доклад Ленин, – что ещё с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем, это недопустимо, если мы серьёзно ставили лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса, теперь же, по-видимому, время значительно упущено… Абсентеизм и равнодушие масс можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций. Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти. Аграрное движение также идёт в эту сторону, ибо ясно, что нужны героические силы, чтобы притушить это движение. Лозунг перехода всей земли стал общим лозунгом крестьян. Политическая обстановка таким образом готова. Надо говорить о технической стороне. В этом всё дело. Между тем мы вслед за оборонцами склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха. Ждать до Учредительного Собрания, которое явно будет не с нами, явно бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу…
Товарищ Ломов (Оппоков) берёт слово для информации о позиции Московского областного бюро и МК, а также и о положении в Москве вообще.
– Я также констатирую, – дополнил Урицкий, – Что мы слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах нашей работы. Мы выносили массу резолюций. Действий решительных никаких. Петроградский Совет дезорганизован, мало собраний и пр. На какие силы мы опираемся? – Урицкий подозрительно оглянул всех лидеров ЦК. – Сорок тысяч винтовок есть в Петрограде у рабочих, но это не решает дела; это – ничто! Гарнизон после июльских дней не может внушать больших надежд. Но, во всяком случае, если держать курс на восстание, то нужно действительно что-либо делать в этом направлении. Надо решиться на действия определённые!
– Нам известно о положении дел во всей России, – проинформировал Свердлов, одновременно выпивая стакан воды. – Посему принимается резолюция в следующем виде: «ЦК признает, что как международное положение русской революции: восстание во флоте в Германии, как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России, – так и военное положение: несомненное решение русской буржуазии и Керенского сдать Питер немцам, – так и приобретение большинства пролетарской партией в Советах, – всё это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии: выборы в Москве, наконец явное подготовление второй корниловщины: вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и прочее, – всё это ставит на очередь дня вооружённое восстание.
Признавая таким образом, что вооружённое восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы: съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т.д.
– Кто–нибудь хочет высказать своё мнение? – спросил Ленин.
– Я полностью солидарен с резолюцией, – кивнул Троцкий. – Однако затишье перед бурей это вполне ожидаемое явление, хотя я считаю это прискорбным. Как глава Петроградского Совета, чувствуя народное настроение и народное расположение, могу смело и уверенно заявить о том, что пора переходить к кардинальным действиям, а именно к перевороту и смене Временного правительства.
– Владимир Ильич, однозначно. Обходиться бесполезной демагогией больше нет ни смысла… ни терпения.
– А если случиться также, как и при июльском восстании? – заметил Каменев.
– Лев, мы уже обсуждали это вопрос.
– Я говорил, и буду говорить. Не надо меня перебивать, товарищ Сокольников, у нас свобода мнения. Какова вероятность того, что этот переворот будет удачным?
– Началось, – Александра Коллонтай поправив причёску, медленно и доходчиво начала свои объяснения. – Лев Борисович, в прошлый раз вопрос восстания решало количество и внезапность. По сравнению с июлем нас стало больше и сейчас же ни для кого не секрет, что переворот рано или поздно состоится. Не накручивайте себя понапрасну.
– Следовало бы послушать даму.
– Товарищ Коллонтай, нужно мыслить трезво, – возразил Каменев. – Если Керенский знает о готовящемся восстании, то он непременно вышлет с фронта все свои войска и бросит их на подавления восстания. В первый раз он ограничился предупреждением, сейчас ему нет смысла оставлять нас в живых.
– Если мы промедлим, товарищ Каменев, то на Учредительном собрании вновь изберут резолюцию меньшевиков и эсеров, – не соглашался Свердлов. – И на этот раз Керенский будет полноправной и постоянной властью всея Руси, а не Временным правителем. Вот тогда он точно укрепит оборону так, что мы не только восстать, мы даже пискнуть не успеем.
– Вам раньше времени умереть не терпится?! Сотню поводов найти можно, хоть жгут из одеяла крути и вешайтесь. И смех и грех! Смотрю я на вас – все как на подбор, собрались вершить судьбу революции.
– Я могу расценить ваше высказывание, как полную капитуляцию и ничтожную трусость, – прошипел Дзержинский. – Не иронизируйте насчёт коллектива, сами хороши.
– Ну, развели демагогию, – устало проговорил Коба. – У каждого есть право высказать своё мнение!
– Что я и делаю, товарищ Сталин, – ответил Феликс. – Мне абсолютно плевать, как отзывается лично обо мне, но я не могу проигнорировать такое заявление относительно всего коллектива ЦК!
– Кто за то, – Свердлов окончательно потерял желание случать мнения товарищей, решил наконец покончить с этим вопросом. – Чтобы принять резолюцию, товарищи?
В воздух поднялись десять рук. Все дружно с презрением взглянули на Каменева, который словно статуя, непоколебимый никем и ничем, сидел с боевой осанкой, оставив руки на столе, и на Зиновьева, которого до самого последнего момента раздирали сомнения, и всё же руку он не поднял, а нервно теребил пальцами обручальное кольцо.
– Десять против двух, резолюция о восстании принята большинством, – вынес окончательный вердикт Свердлов и сел на место.
– Эх вы, знали же, как все проголосуют, хоть не позорились бы.
По комнате пробежался всеобщий смех членов ЦК. Обстановка с официальной была мгновенно сменена на дружескую. Вся «коммуна» наконец накинулась на тарелку с бутербродами.
– Лев, ты, конечно, камень, – с усмешкой одобрил товарища Коба, – Но поступил всё-таки по-своему.
– Я не хочу больше обсуждать эту тему, – отмахнулся Каменев. Весь день они с Зиновьевым больше не произнесли ни слова, но всегда нужно искать положительные стороны: это заседание ещё больше сплотило и укрепило их дружбу.
– У меня ко всем есть одно предложение, – Дзержинский, не отрываясь от бутербродов, ненавязчиво начал издалека.
– А предлагайте, Феликс Эдмундович!
– Для того, чтобы можно было бы эффективно подготовиться к перевороту, необходимо создать эм… назовём это Политическое бюро, для политического руководства на ближайшее время.
Ленин заинтересовался в предложении Феликса. Именно таких свежих идей он и ждал в последнее время. Многие также поддержали идею Дзержинского.
– Прекрасно! А концепцию вы придумаете?
– Уже, – Дзержинский неспешно и внимательно оглядел всех присутствующих на заседании и продолжил. – Политическое бюро создается из семи человек: редакция, плюс двое, плюс Бубнов.
–А что, я какая-то отдельная категория? – удивился сам Бубнов.
– Вас необходимо чем-то занять, – отрезал Дзержинский. – Владимир Ильич, я считаю, что Политбюро должны возглавить вы.
– Ох, – Ленин растрогался. – Я вам очень признателен за вашу преданность и веру, Феликс Эдмундович.
– У меня было время тщательнее подумать над этим вопросом, и я взял на себя смелость избрать приблизительный состав. Вы, Владимир Ильич, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов. Я рассчитал их занятость и их заслуги перед партией и идеей революции, думаю, эти товарищи прекрасно справятся с работой в Политическом бюро, если, конечно, не откажутся.
– Временное руководство? Почему бы и нет? – довольно ответил Сокольников. Против никто не высказался.
– Лев Давидович, вот я думаю и не знаю: кого бы мне назначить организатором переворота? – между прочим спросил Ильич. – Вот и спрашивается, кто бы мог стать этим счастливчиком? Так сказать, оправдать все его слова на деле?
– А какой нужен человек? – вновь оживился Свердлов, оторвавшись от своей тетрадки.
– Человек сообразительный, умный, с фантазией, естественно. Который за словом в карман не полезет, но и который знает себе цену. Не трус, но и не с «железными» принципами. Активный, трудоспособный, артистичный и… – Невольно увидев, как товарищ Коллонтай просто не отрывает взгляда от «потенциального претендента» Ленин добавил. – Обаятельный.
– Может, товарищу Троцкому предложите? – спросил Феликс, хитро покосившись на Льва.
– Не принято разговаривать с набитым ртом, – холодно парировал Троцкий. Разумеется, все прекрасно поняли, на кого намекал Ильич, но прервать такое живое описание Лев бы не стал ни за какие коврижки.
– Да и к тому же ещё педант почище товарища Свердлова.
– Точно Троцкий! – воскликнул Ломов. – Коммуникабельный коммунист, во как!
– Если быть точнее, социал-демократ, – поправил Лев.
– Так ты согласен, товарищ Троцкий?
– О чем может быть разговор? Дело непростое, но к этому не привыкать. И счесть нужным сказать, что дату переворота нужно назначить на конец октября, скажем… 26-ого числа.
– В верном направлении мыслишь, но это будет слишком поздно, как бы к тому времени II Съезд Советов не успел всё решить и принять досрочно резолюцию. 24-ого рано, а вот как раз в первый день Второго Съезда – самый раз! Мелочи обговорим потом на расширенном заседании 16-ого числа, когда будем формировать состав Военно-революционного комитета. Товарищ Свердлов, вы прекрасно провели заседание! Могу я на вас впредь в таких вопросах рассчитывать?
– Конечно, Владимир Ильич, – с улыбкой ответил Яков.
– Товарищ Свердлов, не мог не заметить ваш костюм… – Троцкий не вытерпел: он уже не в первый раз заметил, что Свердлов наряжается в такую красивую вещь. – Это что, натуральная кожа?
– Она самая, – Свердлов был в ударе: и совещание удачно провёл и красивый, чёрный (кожаный!) костюм заметили.
– Как блестит, – не мог налюбоваться Троцкий. – Ты посмотри, воротничок какой, чёрная куртка, как шинель с «разворотом». Шикарный, конечно… Откуда отхватил?
– Со склада царского гарнизона. Только вот царя свергли, костюмчики так и не дошли до фронта – на складах лежать осталась.
– В этом есть определённый стиль, – протянул Дзержинский, которому, очевидно, тоже пришёлся по душе костюм. – «Интернациональная готика». Конец четырнадцатого века.
18 октября 1917 г.
«Новая жизнь».
На заседании ЦК РСДРП(б) 10 октября 1917 года решались целый ряд немаловажных для партии и для самой страны революций. Но главным оставался вопрос о принятии резолюции, которая касалась вооружённым восстанием. Переворот, за который проголосовало большинство на заседании ЦК, мы, Лев Каменев и Григорий Зиновьев, считаем неправильным и крайне спешным. Он обречён на поражение, вредит партии, стране и всей идее революции. Так называемая перманентная [т.е. непрерывная] революция неэффективна для успешного захвата власти. Внешняя обстановка крайне не утешительна, оружия у народа не хватает – однозначно, что Временное правительство во главе с Керенским подавит октябрьское восстание, которое очень напоминает восстание декабристов в 1825 году. Все помнят, каковы были последствия этого восстания, не дадим же истории повториться.
Л.Б. Каменев
20 октября 1917 г.
– Ах, они предатели! Двое из ларца, одинаковых глупца! Ну, убили, так убили! Добчинский и Бобчинский, заразы такие. Олухи царя небесного, предатели чёртовы, контрреволюционеры! Это же надо было додуматься – напечатать в газете о том, что не согласны с восстанием, которое состоится 25-ого октября, открыто назвать причины и возможные итоги! В народной газете!!! Это же люди читали, а если они воспримут всерьёз такое заявление и усомнятся в успешности восстания, как эти двое…?! – возмущениям Троцкого не было предела.
Он метался по зданию Смольного. До начала оставалось ещё целых полчаса, но Льву уже не терпелось разорвать на тысячи кусочков несчастных жертв. Выпустив гнев, Троцкий на время успокоился, сел на стул рядом с Кобой. Им двоим уже было не до взаимных оскорблений, они просто молча ждали начала.
– Начнём заседание, пожалуй, – поспешно проговорил Свердлов, ведь молчание, которое сопровождалось испепеляющими взглядами, слишком затянулось. – Мы собрались сегодня в этот ненастный день для того, чтобы решить судьбу двух членов нашего Центрального Комитета Григория Зиновьева и Льва Каменева. В качестве истца сегодня выступлю я, зачитав одно из писем Ильич… Владимира Ильича Ленина, – зачитывает.
– “Письмо В.И. Ленина Центральному Комитету РСДРП(б).
После прочтения газеты «Новая жизнь» я, мягко говоря, возмущён поступков двух членов Центрального Комитета: Зиновьева Григория Евсеевича и Каменева Льва Борисовича. А именно: они напечатали и пустили в издание статью, которая выдавала Временному правительству все наши планы, которые касаются грядущего переворота. Более того, они посредством самой газеты таким образом запугивают народ, настроение которого и так ниже некуда, а прочитав статью подобного содержания, разочаруется в нашей партии и в самом перевороте. Это недопустимо и непозволительно, то, что совершили эти двое п Зиновьев и Каменев иначе, как предательством назвать не могу. Прошу на основании вышеизложенного исключить этих штрейкбрехеров революции из ЦК и из самой партии. Н. Ленин.” Товарищи Зиновьев и Каменев понимают, в чём их обвиняют?
– В оппортунизме и контрреволюции… – пискнул Зиновьев. Они с Каменевым сидели на отдельных стульях в качестве подсудимых, опустив головы. Чувствуя, что большинство членов ЦК к ним расположены, мягко говоря, отрицательно, «горе-журналисты» предпочли не выпендриваться, лишний раз не выделяться. Нет, это была тактика только Каменева, Зиновьева сложно было назвать спокойным. Он, казалось, был в шаге от нервного срыва, елозил на стуле – белый как мел. Самым большим страхом в его жизни было, конечно, исключение из партии. В отличии от него, Каменев держал себя в руках.
– Товарищи, – Свердлов, который самолично выдвинул себя истцом, продолжил. – Я считаю, что…
– …Что исключением из ЦК и из партии они слишком легко отделаются! – Негодование Льва также разделал и Феликс Дзержинский. Он загорелся, можно сказать, пылал огнём – но каковы ни были его нерушимые принципы: не заводить ничего на подобии дружбы, многие члены политбюро, в том числе и Коба, невольно стали замечать, что во многих вещах Троцкий и Дзержинский солидарны. Но в отличии от многословного Троцкого, Феликс молча ждал начала заседания. Как говорят: «ничто так не объединяет людей, как страх и ненависть». И те, кого объединил страх, сидели напротив тех, кого объединила ненависть. – То, как поступили данные, пока что «товарищи», характеризует их же по всем статьям как жалких и ничтожных предателей интересов революции! Они занимали не последнее место в партии, на них обоих Владимир Ильич возлагал огромные надежды, доверял им, как самому себе, а эти глупцы и убогие трусы при первой же возможности отступили от него, выдав правительству все наши планы! То, ради чего мы жили, то, что было смыслом нашего существования, ведь жизни иной для нас и быть не может! Либо победа, либо верная смерть, третьего не дано! Сколько лет мы упорно, медленно, но верно приближались к этой заветной и единственной цели, а сколько погибло наших товарищей: в кровавой схватке с правительством и от многочисленных болезней и упадка сил в тюрьмах. Их смерть отныне ничто! Эти жертвы во имя революции напрасны, потому что эти граждане всего одним… одним действием разрушили всё, что мы успели построить, к чему нас готовили! Среди нас есть те, кому Владимир Ильич мог с чистой совестью довериться, а ему достались вы – тупые, необразованные идиоты, которые ничего не воспринимают всерьёз!
– Воспринимаем… – вмешался Зиновьев, но, лишь только поймав на себе яростный подавляющий взгляд Феликса, запнулся и заткнулся.
– А ещё они пытаются оправдаться так неумело и глупо, словно они китайскую вазу разбили, – холодно прошипел Дзержинский, угрожающе нависая над Зиновьевым. – Нюни пускать начнёшь, лично расстреляю на месте! Прямо здесь, в этом зале, слабонервным, если такие имеются, выйти сейчас. Кстати говоря, я считаю, что Владимир Ильич слишком мягко просит обойтись с ними, за дезертирство и предательство положена смертная казнь. Я считаю, что поступок этих лиц равнозначен самому тяжкому преступлению, поэтому без колебания заявляю: исключить Зиновьева и Каменева из ЦК, из партии, а Каменева расстрелять, как контрреволюционера! У меня всё.
В зале воцарилась тишина. Женщины, которые присутствовали на этом заседании, в ужасе от слов Дзержинского закрыли рты ладонями. Даже мужчины боялись, как-либо противоречить Феликсу, лишь тихий гул пробежался по Смольному.
– Даже для Каменева и Зиновьева это слишком жестоко, – как можно тише прошептал Урицкий Сокольникову.
– Мы выслушали товарища Дзержинского, кто-нибудь ещё осмелиться поделиться с нами своим мнением? – спросил у большевиков Свердлов.
– Товарищ Дзержинский несомненно прав, но смерть это уже явный перебор, – Троцкий также поднялся со своего места и как всегда со своей ораторской манерой начал свою речь. – Я знаю, как Льву и Григорию дорога наша партия, знаю, на что они могут пойти ради неё, но такое отношение к коллективу просто непозволительно. Вы выразили своё несогласие по поводу восстания десять дней назад, ну и отлично. Вопрос: зачем же вы у Горького в газете об этом напечатали? Неймется вам? И вы, не посоветовавшись ни с кем из ЦК, сами решили статью напечатать, таким образом, свою обиду и ненависть вылить на народ, чтобы те усомнились в нас? Поэтому нам и перевороту будет намного лучше, если этих штрейкбрехеров мы исключим из партии. Так и проживут остаток жизни как изгои. Это не предложение, а требование!
После такого двойного заявления об исключении Зиновьев совсем раскис, лицо приобрело уже пепельно-серый оттенок, а зрачки расширились до такого, что светлую радужку уже перестало видно. С его стороны послышалось отрывистое сипение.
– Что же вы так на них накинулись, товарищи? – осмелился возразить большевик Милютин. – Они всего лишь статью напечатали, в этом нет ничего криминального. Народ и так уже знал о готовящемся перевороте, в этом ничего особенного. Вы преувеличиваете.
– Преувеличиваю?! – зарычал Лев. – А если народ им поверил, тогда что?
– Не похоже, что поверил, – ответил Троцкому Коба. – Все живут, как жили. Сомнений быть не может, если ещё с сентября люди знали о восстании, а Григорий и Лев просто написали своё мнение. Секретов никаких не было. Это просто эмоции, но нужно мыслить трезво, объективно. Вот, товарищ Зиновьев вчера под моей редакцией напечатал в «Рабочем пути» статью и я его поддерживаю – Владимир Ильич слишком нетерпелив.
– Нас не так поняли… – снова встрял Зиновьев. Каменев толкнул его локтём – сейчас не они вершат свою судьбу.
– Не так поняли? Ха-ха. То есть, заявление типа… – Троцкий вынул из кармана листок газеты со статьёй Каменева и Зиновьева. -… «Переворот, за который проголосовало большинство на заседании ЦК, считаем неправильным и крайне спешным. Он обречён на поражение…», можно как-то не так понять?
– Но вы же не поняли, – не сдавался Коба. – Товарищи, я прошу вас простить наших друзей товарища Зиновьева и товарища Каменева. Обойдёмся, как говориться «по попе ремнём»: обяжем их подчиниться, но оставим в ЦК.
– Я против! Это недопустимо! – возмутился Троцкий. – Я категорически не согласен со Сталиным. Это наглость, мы их ещё и прощать должны?
– Должны, а вот вашу личную неприязнь оставьте при себе! Товарищеский суд, когда судят, а не обзывают! Нечего горячку пороть! Это относится и к вам… – Коба невольно снизил голос. -Феликс Эдмундович.
– Я выражаю своё мнение, Коба, а вы выражайте своё, – процедил Дзержинский. – Я согласен с товарищем Троцким. А вот то, что вы заступаетесь за Зиновьева и Каменева – настораживает. Да ещё к тому же осмеливайтесь критиковать в своей газете товарища Ленина.
– Ах, обвинения пошли уже в мою сторону. Тогда я ухожу из редакции «Рабочего пути».
– Чтоу?! – воскликнул Свердлов, удивлённо взглянул на Кобу. – Сейчас не имеете права уходить! Вы же главный редактор газеты, без вас она не сможет выходить в печать.
– Раз теперь обвиняют на меня, я оправдываться не буду.
– Коба, никто вас не обвинял, – ответил Дзержинский. – Вы не поняли меня.
–Вот видите, оказывается можно неправильно понять, товарищ Троцкий, – спокойно ответил Коба. – Товарищ Свердлов, Урицкий, Милютин – все признают ошибку Льва и Григория, но из ЦК, а тем более из партии их гнать не готовы. Яков Михайлович, вынесите вердикт, пожалуйста. Заседание затянулось.
Свердлов поправил пенсне, вдохнул в лёгкие побольше воздуха.
– ЦК неправомочен вывести из партии самих же членов ЦК, но вопрос должен быть решён немедленно. А пока что Каменеву и Зиновьеву воспрещаются подобные заявления. Заседание окончено. Товарищ Новгородцева, – Свердлов, сойдя с трибуны, позвал к себе женщину-большевичку. В толпе уходящих членов ЦК Коба заметил, что Яков передаёт ей какие-то тетрадные листки со словами. – Возьми, Это письма Ильича. Спрячь их получше и никому до времени ни слова. Их надо сохранить во что бы то ни стало, они имеют огромное значение. В архиве ЦК их оставить нельзя, там Каменев может к ним подобраться. Знаю я его!
*2017
– Ну, всё на сегодня, – Виктория собрала все документы, и объявила. – Нам пора!
– Мы возвращаемся в штаб? – спросил Миша, широко зевнув. Нормально выспаться за эту ночь ему так и не удалось.
– Да, ты – в штаб, я домой, а «чекист Серго» сможет и сам добраться. Вы ведь сможете, не так ли? – Виктория метнула мрачный взгляд в сторону Сергея.
