Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)
– Разумеется, – сквозь зубы ответил он. Попрощавшись с братом, он быстрым шагом пошёл прочь по коридору, через секунду Мише послышалось, как дверь приглушённо захлопнулась. Он вздохнул. Ведь он слышал их диалог, и всё словно навалилось на него. Миша пытался отвлечься от настоящего, читая документы из прошлого, но если в случае Виктории это помогало, то его это лишь заводило в тупик. Оставив квартиру на оформление её под штаб, они всю оставшуюся дорогу не сказали друг другу ни слова.
– Вопросы есть, Михаил? – спросила девушка, когда её машина уже порядком разогналась, по лужам ездить она всё-таки умела.
– Вопросов нет, всё ясно, – убито проговорил юноша.
– Честно? – Виктория удивилась:не может такого быть… – Тогда я тебя проверю.
– Проверяй, конечно, я не против.
– Ты странный какой-то… Ничего не случилось?
– Нет, всё нормально… Просто, – Миша запнулся, но решил сказать о другом, что было за границей причин его мрачности. – Я впервые за всю жизнь увидел в этих документах не великих исторических деятелей, а… обычных людей…
– В твоём голосе такое разочарование, – Виктория подозрительно покосилась на юношу, он понял – не верит она ему, как бы ни пытался отвертеться или не договорить. – А если честно, огромное достижение! Особенно для тебя – не каждый понимает, что великие легенды были людьми. Не такими же, как все прочие, но всё-таки людьми – с эмоциями, чувствами, мнением и ошибками. А умение видеть их без стереотипной героической позолоты дано десяткам, если не единицам. А вообще я удивлена, почему ты не понял это, когда мы проходили «Разлив».
– Ну… – протянул Миша, печально всматриваясь на проезжающие параллельные автомобили. – Это когда было…
– Очень недавно… Что же… – Виктория решила не навязываться и ничего не спрашивать, а просто подбодрить Мишу. – Эй, сейчас не октябрь, скоро лето… И нам осталось совсем чуть-чуть…
– До чего? До революции? А будет ли она?
– Сам что ли не знаешь?
– Мне немного жаль Каменева и Зиновьева. На них так набросились… Особенно Троцкий и Дзержинский. Неужели они всю жизнь друг друга ненавидели?
Виктория долго не решалась ответить. А стоило ли? Он и так рано или поздно всё узнает, стоит только в интернет зайти. Но если бы дело было только в интернете, разве бы она возилась с ним?
– Через несколько дней они снова были дружной командой. Здесь можно понять и Феликса – он быть первым среди первых не стремился, но… если человека периодически не хвалить за его работу, то он рано или поздно потеряет веру в себя и забросить всё, чем занимался, уйдёт в себя или в конце концов станет «железным».
– Как и ты? – Миша сделал это. Он осмелился задать вопрос, который мучил его столько времени.
– Что? – непонимающе переспросила Виктория. У Миши вся смелость ушла лишь на первый раз, но он сделал глубокий вдох и отважно повторил.
– Ты такая же, как и все они? Несчастное детство, революционерка! Я слышал, что ты сегодня ночью говорила о революции в России… И сколько у вас намечается жертв? И я… все эти месяцы помогал приблизиться к оружию, которое «получше атомной бомбы»! Ты можешь стереть мне память, конечно, но знай – революция никогда не доводит до добра!
– С тобой трудностей больше, чем пользы, – тихо ответила Виктория. Больше от неё слов не последовало. Мише стало стыдно, может он обидел её, и никакой схожести с большевиками эта юная девчонка не имеет и иметь не может. Другое время всё-таки.
– Радио включить, что ли, – сказала про себя девушка, прикоснувшись кончиком пальца к сенсорной панели радиолы. – Снова новости на русском радио, не поймёшь что тут «лучше»: песни или новости.
– Сегодня в девять утра по Московскому времени в горной глубинке недалеко от Екатеринбурга районной полицией был задержан местный житель Олег Заика. Он устроил погром на центральной автостраде Екатеринбурга, утверждая, что, якобы «Пророк Господа нашего». Он сделал ряд весьма неутешительных предсказаний на ближайшее будущее, а затем, вооружившись ломом, разбил пару десятков автомобилей. Попытавшись скрыться с территории Свердловской области, Олег Заика был задержан. Вокруг этого скандала уже загорелось активное обсуждение…
– Интересно, что нужно скурить, чтобы придумать такую бессвязную чушь?! – возмутилась Виктория, переключив радиоволну. – Надо же, и всё только ради того, чтобы поднять рейтинг. Пророк… Это даже ещё интереснее, чем твоё дело, Миш. Отныне распрощайся же со славой! Она не прощает слабых!
Комментарий к Глава 26. Октябрь – месяц десяти * – Имеется в виду ЦК партии меньшевиков, избранный на Объединительном съезде меньшевистских организаций и групп в августе 1917 г.
====== Глава 27. Мечтатели из института благородных девиц ======
Завтра, значит.
Ну, не сдобровать им!
Быть
КерЕнскому биту и ободрану!
Уж мы
подымем с царёвой кровати
эту
самую Александру Фёдоровну».
(с) В. Маяковский
Бежать отсюда некуда, камраде. Не возмущайся, не удивляйся, лучше послушай, если не лень. Зевнёшь хоть раз – можешь сразу перебить. Ты с рождения был заточён в невидимой для глаз, не осязаемой для прикосновений тюрьме. Возможно, тебе об этом уже говорили, или пытались сказать, оттого тебе скучно, всё это ты слышал, но один вопрос для тебя всё ещё не разрешён – как выбраться из этого застоя, в котором ты живёшь на протяжении всей жизни – душа рано или поздно требует перемен. А свобода только в одном виде существует – смерть, уход в небытие, прочь из памяти людей. Не хочешь умирать? Ну, тогда слушай дальше: за восемью вуалью скрывается достойная ей замена – истина. Скрыть её пытаются от нас разнообразными способами: раньше голодом морили, сейчас – наоборот, откармливают, словно на бойню и не только едой. СМИ, книги, которые читаем, фильмы, которые смотрим по зомбоящику, церковь – всё это наша повседневная жизнь, которую можно назвать всего одним словом – «политика». Она решает в этой жизни всё, можешь представить своё существование без материального? Можешь отдать свой айпад первому встречному? Ха-ха!!! Для тебя это равносильно смерти, ты без этого не можешь жить! Все мои слова слишком сложные, слишком нудные, слишком долгие – ничего ты из этого не воспримешь, не поймёшь, а ведь…
– Эта альтернативная копия «Матрицы» безумно пафосная, – Виктория одним движением выключила магнитолу, прервав нагнетающее повествование диктора. – Ни капли правдоподобия. Своё ничего придумать не могли. Дожили! Типичные персонажи, предсказуемый сюжет, о котором мы и так ещё в начале догадались. И вроде бы одна из самых адекватных радиостанций, раньше тут Дюма, Конан Дойля читали, а теперь…Скатились в овраг. А где Есенин, Достоевский, Пушкин в конце-концов? Золотой и серебренные века Россия уже прожила, и тут наступил двадцать первый век – современная поэзия на уровне палеолита: примитивная, заурядная и избитая. Где же те самородки: поэты, драматурги, которые вытянут нынешнее искусство из этой дыры? Которые не гонятся за славой и признанием, а сочиняют о души, как дышат, о своём – про ту же деревню?
Миша пропускал слова Виктории мимо ушей, поэтому он ничего не ответил, а только рассеяно пожал плечами. Литература (как впрочем и искусство в целом) его никогда не интересовали, в школе он вполне обходился кратким содержанием (не всегда так выходило, его мама, которая преподавала русский и литературу, порой яростно допрашивала его – в памяти невольно остались некоторые произведения Блока и Тургенева). Единственная книга, заинтересовавшая Мишу, была основана на компьютерной игре: «Илиада Гарпии. 861 год после нашей эры». Он втайне читал её ночью под одеялом, так как госпожа Орлова крайне негодовала, однажды даже выкинула её за окно: «За ненормативную лексику». Но Миша всегда знал, что ей ответить: «У Пушкина тоже ненормативная лексика была». Ох, и получил же он за эти слова, зато потом таких инцидентов не было.
– Хотя, это утопия – писать без признания не возможно, – продолжала философствовать Виктория. – Тут же бросишь через месяц, а ведь сказал… один когда-то: «Пока живая идея, жив и человек, и не умрёт она никогда, если только человек сам отречётся от неё…». А в наше время отречёшься…
– А самой? Бери и пиши, – отозвался Миша, широко зевнув. – Судить-то могут все.
– Нет, – отрезала Виктория. – Мы не имеем права судить, но у нас есть право рассуждать. Это ко всему относится, а иначе и голова не нужна. Я говорила, что не люблю искусство, как без любви творить?
Миша улыбнулся – почему ему всё больше казалась, что его шеф противоречит сама себе? Да и её напряжённое бледное лицо говорило само за себя, кому-то она да подражает, нескольким сразу. Ну, никак все черты характера не могли сочетаться в одном человеке!
– А как же ты картины писала до этого? И потом, сама на актрису учиться пошла? Сама себе цену набиваешь?
Виктория горько усмехнулась, увеличила скорость на пятую степень, преодолев Большой Каменный Мост возле Кремля, она свернула на Моховую улицу – на Знаменке оказалась пробка. К штабу пришлось делать крюк.
– Ни сколь, – отвечала она. – А ты думаешь, откуда у меня машина? На накопление от стипендии такую не купишь. А обстановка в квартире?
– А кто тебя знает? – тихо, едва сдерживаясь от смеха, проговорил Миша. Виктория резко затормозила, и Миша головой влетел в крепкое лобовое стекло.
– Я предусмотрительная, – прошипела девушка, в то время как Орлов стонал, потирая шишку на лбу. – Вместо того чтобы транжирить направо и налево, как и ходить по тем же направлениям, я в своё время рассуждала о том, что и не снилось! А тебе не помешало бы, прежде чем скулить какие-то пошлые замечания, хотя бы пристёгиваться.
– Я понял. Всё, больше не буду.
– Какой урок ты из этого вынес?
– Что? – Миша непонимающе посмотрел на шефа. Она в упор вперила его взглядом.
– Я теперь всегда так буду тебя спрашивать, когда нашкодишь, чтобы больше не повторялось.
– Ох… – выдохнул юноша, закрыв глаза. К чему здесь эта демагогия? Но делать было нечего, как бы хуже не стало. – Прежде чем что-то сказать, нужно подумать.
– Не в первый раз уже, Михаил, – тяжело вздохнула Виктория, вновь заводя мотор. – Это и плохо, когда история повторяется. Лучше пусть результат другой будет, чем такой же.
– Ты же не только меня сейчас имела в виду? – Миша подозрительно сощурил глаза. Виктория кивнула.
– Знаешь, почему историю нужно каждому знать? Чтобы ошибок прошлого не повторять, не стоять на месте, а двигаться желательно по геометрической прогрессии. У нас всё ещё хуже – настоящее в точности напоминает ситуацию столетней давности.
– Например? – спросил её Миша. Слова казались ему пустыми, «их уже много раз ему говорили», нужны были доказательства.
– А вся политика пример. Эмиграцию прошлого века составляло более трёх миллионов людей из них около шестидесяти процентов в США. И это только по официальным источникам – на самом деле бежало намного больше. Только четверть всех эмигрантов оформляли заграничные паспорта, а три четверти пересекали границу нелегально. Если пароходами, в основном, уезжали представители еврейской и немецкой диаспоры, то русские покидали страну через границу с Австро-Венгрией. Всего за три рубля с человека местные проводники переправляли всех желающих. Причин, чтобы покинуть империю Романовых, было предостаточно. Люди бежали, прежде всего, от невыносимых условий и в поисках хоть какой-то социальной справедливости. Инфляция на газ, нефть, продукты первой необходимости – всё это было прибыльно для чиновников, бизнесменов, но никак не для народа. Узурпация власти одной династией на протяжении аж трёхсот лет привели к монополизации, наша экономика полностью зависела от иностранного капитала. А теперь сравни наш век… Совсем с ума посходили! – на последних словах голос Виктории перешёл в крик: движение на Маховой перекрыли полицейские – из глубины улицы послышался вой сигнализации, мимо машин проехал кортеж автомобилей, снабжённых фиолетовыми мигалками.
– А сейчас сам видишь: «расступись честной народ, к дворцу царь-батюшка идёт». Он же Петергоф в свою летнюю резиденцию переделал, – Виктория в безысходности опустила голову, сдвинув руки с руля. Миша удручённо посмотрел вслед кортежу.
– Мама ругалась, что цены на хлеб резко поднялись – сто пятьдесят рублей полбуханки стоит. Зато на фаст-фуд снизились, мы с ребятами на новый год к Кремлю ходили, так там без колы не было никого. Торговых центров видела сколько? А я только сейчас стал замечать. Да и Медведев подозрительно на какого-то Романова похож…
– Всё брошено на то, чтобы отвлечь людей от реальных проблем – занять их чем только можно. При этом купить натуральную пищу, хорошие книги могут позволить лишь олигархи, – Виктория терпеливо дождалась, когда откроют движение. Лишь только полиция убрала последнюю изгородь, синяя иномарка рванула вперёд быстрее всех автомобилей, из-за чего ей вслед глухо донеслись возмущённая нецензурная лексика. – Об образовании, науке и культуре даже говорить не буду. А то, что Медведев на Николая II похож, всем уже давно известно. Но он не Романов – он клоун. Да прекратите уже галдеть!
Оставшаяся часть поездки прошла более или менее спокойно, описывать её не имеет смысла, как и ежедневный ритуал парковки.
– Почему ты мне соврала? – неожиданно спросил Миша.
– В смысле? – Виктория непонимающе взглянула на него [словно и не врала, как наивно глазками хлопает, настоящая актриса].
– В прямом, – Миша повысил голос – Что вы диссиденты! А, может, Серж был прав – ты шпионка, вон на немецком шпаришь, оправдываешь возможного немецкого шпиона Ленина. Ну, фрау Викторис Паулюс или как там тебя… короче, ты разоблачена. А я дурак, как же я сразу не догадался: зачем диссидентам искать нереально крутое оружие, такое крутое, что никто не знает: ни гугл, ни Яндекс, как оно работает и где оно находится.
Виктория молчала – то ли задумалась, то ли растерялась. «Не знает, что придумать», – подумал Миша. – «Думала, что я такой идиот». И всё же Орлову было почему–то неуютно: вид задумчивой блондинки заставил его понервничать – не на ту реакцию он рассчитывал. А не ляпнул ли он чего лишнего… Ничего не сказав, девушка откинула бардачок и одним резким движением выхватила пистолет АПС и направила аккурат Мише в лоб. Орлов от страха и неожиданности задержал дыхание, глаза от ужаса расширились. Нужно было кричать, как-то попытаться привлечь к себе внимание, но рот открылся, а звуков из него не выходило.
– Ты не дурак, – спокойно сказала Мише Дементьева, которая уже готова была нажать на курок. – Ты полный кретин. Вот допрыгался со своей храбростью. Молодец, конечно, что догадался, вернее, подслушал, но как у тебя мозгов хватило разоблачать шпиона прямой речью? Это же шпион, или ты на другой исход рассчитывал?
Миша попытался проговорить: «убери маузер», но у него получилось нечто среднее между шипением и пищанием.
– Значит, на другой, – разочарованно вздохнула Виктория. – Будет тебе ещё одним уроком.
Девушка убрала с прицела пистолет и бросила обратно в бардачок, чем позволила Мише придти в себя и вдоволь откашляться [он ведь не дышал].
– Пока очухиваешься – мотай себе на ус: если бы я действительно была шпионом, убийцей и прочими подобными, то я бы с тобой не цацкалась – пистолет у меня с глушителем, не услышали бы, да и мне проблем меньше – свобода, наконец. То же самое касается и якобы немецкого шпиона Ленина, думаешь, никто кроме Керенского его в этом не обвинял? Вы меня уже достали со своим братцем, я бы только рада бы была, да не поднимается у меня на вас рука – не могу я убивать… невинных людей.
– И… давно ты носишь с собой пистолет? – Миша отдышавшись, с опаской взглянул на бардачок.
– В последнее время с ним не расстаюсь, после того, как меня чуть не забил до смерти Свиридов, – ответила девушка, выходя из машины и быстро направляясь к штабу. – А вот насчёт другого имени… Я врать не люблю, но могу уверенно сказать, что я не убийца и не шпион. Да, мы не диссиденты, потому что мразей, которые погубили за двадцать лет невинных людей и мучают до сих пор, нужно убивать! Публично и мучительно! Это справедливо, они в живых никого не оставят…
– Почему же ты мне не сказала раньше?
– Потому что ты бы испугался, подался в бега, и всё, – Виктория театрально развела руками. – Орлов капут. Но запомни: «Невиновного кровь – беда, а виновного кровь – вода». Слабонервным места нет, но и Блюмкины нам не нужны.
– Блюмкин? – удивлённо спросил Миша. – Это кто такой?
– Ааа, – протянула девушка, толкая входную дверь. – Ты же не знаешь. Был такой чекист при Кремле. Скоро дойдём и до него.
– А чекист это кто?
Виктория на секунду замерла и негодующе взглянула на Орлова.
– Иди ты… вперёд. Такие вещи спрашивать стыдно!
– Знаю, – не стал оправдываться Миша. – А ты меня просвети!
– Три буквы: Вэ Чэ Ка! – Виктория ускорив ход, минув администрацию, направилась к лифту, но тут путь ей преградила взволнованная Катя.
– Ты чего тут делаешь?! – воскликнула она, тяжело дыша [видимо, она бежала, из-за этого и одышка]. – У нас срочное собрание на втором! Бегом скорей туда!
Катерина схватила Викторию за запястье и рванула к лестнице. Мише ничего не оставалось, как бежать вслед за ними.
– Что случилось? – спросила подругу Дементьева. – Нас правые смещают?
– Какие там правые, – нервно отмахнулась Катя. – Там Заславский негодует! Проблемы какие-то с Питером возникли! Туда из Свердловской области переводят лицо, я забыла имя, но это лицо очень важно для шефа!
–Не тараторь, я ничего не понимаю. Какое лицо?
– Сейчас сама узнаешь! – Катя толкнула её вперед к дверям, и сама вошла следом за ней. Миша, так как он не являлся членом партии, решил, что будет лучше не вмешиваться в вопросы политики, и Орлов остался возле входа.
–Леттерс, ты кого-то ждёшь?
Миша не сразу догнал, что окрикивают именно его, поэтому никак на вопрос не среагировал.
– Чего молчишь, я говорю, ждёшь кого-то?! – повторился вопрос. Гришка Муравьёв фамильярно сжал в крепких объятиях бедного Мишу. – У нас собрание чрезвычайное! А ну, пошли!
Оправданий Орлов придумать не успел, его мгновенно затащили в зал заседания. У Миши аж глаза заслезились – подобные помещения он видел в телефильмах о богатых американских корпорациях – всё светлое, блестящее, просторное, но в тоже время уютное.
– …А в Питере с агитацией проблем нет, потому что агитации нет вообще! Партийную структуру в городе встряхнуть некому, и я только сейчас узнаю о том, что штаб на грани закрытия! – негодовал глава партии. – Кроме того, ха-ха, все наверняка уже слышали о новой новостной утке, за которую активно взялись СМИ.
–Вы какую утку имеете в виду? – уточнил Савицкий, просматривая новостную ленту на планшете. – Покушение на создателя МММ вчера вечером?
– А что, неужели его нашли? – вдруг спросила Катя. – Он же скрывался… как же его звали?
– Вроде Мавроди.
– Да-да, Мавроди Сергей Пантелеевич, – подтвердил Савицкий. – Но я считаю, что это такой рекламный ход накануне МММ-2017.
– Потом обсудите своего Мавроди, – оборвал их шеф. – Я про мага-предсказателя.
– Я слышала, по радио сегодня о нём говорили, – задумалась Виктория. – Но я не понимаю, причём здесь наша партия?
– А что ты конкретно о нём слышала? – вдруг поинтересовался шеф.
– Буквально воспроизвести не могу, но то, что этот самый Заика разбил десяток машин на автостраде Екатеринбурга – точно.
– А про сами предсказания ничего не говорили?
– Нет, – Виктория подозрительно посмотрела на шефа. – Вы что бы ему поверили? Обычный сумасшедший. Спустился с Уральских гор, вот теперь бегает по городу. Говорили о том, что его арестовали, а какова его судьба – неизвестно.
– Да, только этот сумасшедший, как ты говоришь, кричал: «России грядёт повторение истории. Революция, революция, непрерывная, к власти придут дьяволы, побойтесь Бога, люди. Предотвратите, ключ к Аду и к свободе у моря…», и так далее.
– Пять лет назад конец света предсказывали, – парировал Вульф. – Я принципиально не верю в такую чушь, как «побойтесь бога».
–Вот-вот, ну а как объяснить «синий Сатана?» Это никто просто так не придумает, в народном фольклоре Сатана красный чёрт с рожками, в крайнем случае – чёрный человек, но никак не синий. Сам Джек в народе совсем не популярен, а в узких кругах о нём легенды слагают.
– Точнее, о цвете его волос, – усмехнулся Муравьёв.
– Совсем не о цвете волос, – возразил шеф. – Поверь, то, о чём про него рассказывают, затмевает всю его синеву. Я не буду вдаваться в подробности, пророк не понравился власти, они за него взялись: сделали клоуном и психом в СМИ, не оглашают предсказания, а сами переводят из Свердловской обрасти в Петербург. Это будет ответственное, двойное поручение: вызволить из кутузки Олега Заика, переправить его сюда, и заодно разобраться с нашим вторым штабом. Короче, кто хочет поехать в Петербург?
В зале образовалась тишина. Активистов и добровольцев не было, потому что никому не хотелось тратить своё время на полоумного придурка. К тому же, насильное восприпятствие осуждённого или арестованного каралось Уголовным Кодексом. Шеф это понимал, поэтому добавил:
– За счёт партии.
– А повторите ещё раз, пожалуйста, – вдруг попросила Виктория. Миша прикусил язык, неужели…
– Задание повторить?
– Нет, пророчество. Со слов «Предотвратите…».
– «Ключ к Аду и к свободе у моря на северном архипелаге у лучезарной дельты». У нас море и острова на севере только на «Новой Земле». Туда никто добровольно не поедет.
– Ясно, – резко сказала Виктория и храбро заявила: – Мы с Леттерсом готовы ехать в Петербург.
– НЕТ! ЕДЬ ОДНА, Я НЕ ЛЕТТЕРС, Я ОРЛОВ, Я НЕ ХОЧУ, ПОЧЕМУ МЕНЯ НИКТО НЕ СПРАШИВАЕТ, А ВЕЧНО СТАВЯТ ПЕРЕД ФАКТОМ?! – хотел было крикнуть Миша, но в последний момент передумал, и лишь тихо про себя заскулил.
– Виктория Павловна, активист вы наш, у вас и так график плотный, куда вам ещё в Питер? – возразил Заславский. – Я вообще-то рассчитывал на Муравьёва, которому делать нечего. Вот что, если вы железно решились, переубеждать тебя не буду, но возьмите с собой и Гришку.
– А трое это разве немного? – попытался оправдаться Григорий. – Тория прекрасно справится.
– Нет, Гриш, ведь ты же говорил, что ни разу не был в Питере. Заодно и посмотришь. Всё, вопрос решили, можете быть свободным, а вы трое – собирайтесь, вечером у вас уже поезд.
Виктория была, наверное, единственной, кого вдохновила эта новость. Миша был зол на неё, а Грише было просто грустно.
– Ты нафига сказала? – набросился Орлов при выходе на Викторию. – Зачем нам Питер? А как же я?
– Амнистия, дурак, – шикнула на него Дементьева. – Тебя не задержат на контроле. Есть дело поважнее всего этого. Гораздо важнее! У меня появились кое-какие догадки и мне необходимо их развеять! Вот только найду, с кем Шелдона оставить и на два часа в институт смотаюсь, соберу вещи, а ты – жди меня здесь...
...Пора вершить революцию!
24 октября 1917 г.
Последние сны окончательно развеяны. Теперь никто без посторонних мыслей спокойно не заснёт. Это был последний шанс: либо пан, либо пропал – третьего, как и выбора, не дано. Покинуть игру добровольно уже не мог никто [пуля в лоб не считается добровольным вариантом]. Так всё действительно было серьёзно или мы просто впадаем в крайность, а на самом деле было иначе: обычный спектакль, где роли распределены, и все без репетиций знали свой выход и свои слова? Нет, репетиция как раз была – в июле, и все прошлые провалы были запланированы кем-то свыше. Знак вопроса… Если нет, то рискнули бы они ослушаться трезвым опасениям паникёров? Ну, а если да – то кем? Богом? Мы знать того не можем, а судить об этом – тем более. Но думать-то нам никто не может запретить, мы можем размышлять в своей голове о чём угодно, не боясь ни страха, ни ответственности!
Есть те, кто пытается запретить нам думать, ограничить наше умственное и духовное пространство, проще говоря – создать тюрьму для мозга. Всё те же люди организовали в июле 1917 года фиаско РСДРП(б). Это их игра, их мир, все в той же игре подчинены только их правилам, которые постоянно меняются. Так что толкнуло лидера большевиков совершить ещё одну последнюю попытку государственного переворота? Уверенность в безоговорочной победе? Возможно. На этот факт есть немало оснований, но… разве летом вера в победу была меньше? Тогда что же? Они просто знали планы той игры. А кто осведомлён, тот и вооружён. Но, без ответа остаётся последний вопрос: откуда они узнали правила? Или они знают всего одно слово? Слово, как ключ – подходит к любой запертой двери. Что это за слово? Ведь знали о том, что импровизации не существует, не все, а именно те, кто дирижировал всем этим оркестром. И всего лишь одного затронул этот вопрос.
Стая мыслей накопилась за эти дни, а если хотя бы на секунду отвлечься от них, то невольно вспоминаешь как всё начиналось, словно это было вчера: на скором под статичное укачивание стуков колёс, когда вместе с Каменевым ехали сюда, в Петроград. Вспоминаешь тёмные стены купе, скол в углу на потолке, сквозь который в щель проникала ледяная струя ветра. А рабочие, прочие ссыльные весело трещали на самые разные темы – так они радовались отречению царя-узурпатора от престола. Каменев сидел рядом, читал какую-то листовку, как раз, видимо, «Правды». Тогда было большой редкостью видеть молчащего Каменева, пусть даже и на несколько минут. По вагону шатались туда-сюда люди, шуршали сумками, скрипели чемоданами и, не умолкая, галдят, чтобы о революции слышал весь поезд – от буржуя до пролетария. Забавные ребятки, но их брехня была жутко утомительна, не по делу. Так, лишь бы чего-нибудь сказать. Ох, уж эти русские – бесстрашные храбрецы, Орду и Наполеона разгромили, а тишины боятся. Точнее, боятся почувствовать себя одинокими в этой тишине, вот и трещат… Трещали и февральские морозы, скрипели рельсы, и ведь… всё забудешь, но всё же этот свет за окном: тусклый и тёплый – никогда!
От внезапного рокота грома Коба очнулся. Исчезли прочь поезд, Февраль и дорога из Ачинска. Перед глазами вновь показалась реальность: редакция, Октябрь, Петроград. Прошло почти девять месяцев, пора было бы привыкнуть, что вечно холодный и вечно пасмурный северный город, окружённый водой, никак не перепутаешь с Сибирским и тихим Ачинском. Ирония, мечты остались там, и Каменева, и «Правды» больше рядом нет [тут неточность – «Правду» переименовали в июле в «Рабочий путь», так как Керенский её разгромил и закрыл]. Коба прислушался: на улице Питера штурмовала гроза. Маленькие окна размыло ливневой волной и только отскакивающие от земли крупицы града говорили о том, что снаружи всё-таки дождь, а не какой-то хулиган нарочно льёт из ведра. В итоге ландшафт творения Петра слился с серой кладкой домов и дорог, тусклыми тучами и чёрными водами – ничего из всего этого хорошего не предвещало.
«Ну и город», – подумал Коба. Ни дня здесь не проходит без дождя и ветра, не то, что в родной солнечной Грузии, где ветра, а тем более дожди бывают довольно-таки редко. Но, несмотря на это, к жизни в северном городе и к такой крайне неясной погоде Коба всё же привык, даже полюбить успел…
Но что это? Буквально на глазах небо начало светлеть и вот уже окончательно утихла гроза – ушла так же внезапно, как и наступила. Петрограду свойственны перемены, здесь либо привыкаешь, либо нет, либо полюбил этот город всей душой, либо возненавидел. «Несчастны те, кто Петербурга своды не видал»… Вот теплолюбивому Кобе этот необыкновенный город нравился: столица России, не подчинённая никому и ничему в истории, будет укрощена алой революцией.
Сосредоточившись на текущем моменте, Коба начал аккуратно выводить первые строчки. Чего уж об этом говорить, даже при всей его выносливости и умении быстрой концентрации у Кобы не выходило больше трёх бессмысленных строк за минуту. И всё-таки, кажется, получалось… «Если вы будете действовать дружно и стойко, никто не посмеет противиться воле народа. Старое правительство уступит место новому, тем более мирно, чем сильнее и организованнее выступите вы…» Вот так всегда, когда необходимо срочно издать номер – идей не было, вернее, они были, но возникало ощущение, словно на спину навалили тонну неподъемного груза и все силы разу испарились. А когда время было беззаботное и несознательное – «здрасте, приехали», пришло вдохновение! Картина Репина «Не ждали», называется. И писать лень [так потом ещё написанный текст на печатной машинке пробить нужно – не Пушкин же за тебя делать будет], а мысли и образы не дают покоя. Закон подлости, очевидно же! А люди негодуют, если номер скучный – требуют «хлеба и зрелищ». Как гласит самое главное правило журналиста: «Исполнять требования читателя», иначе газета будет просто не востребована. Ну, а дальше приобретает реальность самый страшный сон журналиста: «Редакцию закрывают»…
Мысли Кобы в который раз оборвал стук, но уже не дождя. Стучали в дверь, очень настойчиво стучали. Хоть терять Кобе было нечего, стук вызвал у него глубокое раздражение.
– Кто там? – спросил он, не оборачиваясь. Из-за двери Коба услышал грубый голос.
– Полиция! Открывайте!
«Вот так»,– подумал Коба. – «Очнулся Керенский напоследок, с чего бы? А, вчера “Свободу” закрыли. Сегодня, видимо, мой черёд».
– А по какому вопросу? – он решил на всякий случай уточнить, вдруг полиции нужно было что-то ещё.
– Открывайте немедленно! – упрямо повторил голос. Ждать долго полиции не пришлось, Коба тут же открыл, волнуясь из-за того, что её доблестные служащие могут выломать двери [как они летом и сделали, когда закрывали «Правду»].
– Я повторюсь, что тут у вас происходит? – задал вопрос Коба капитану юнкеров.
– Не у нас, а у вас! Закрываем вашу редакцию, приказ министра Александра Фёдоровича Керенского.
«Точно, закрывают, значит, – понял Коба. – Хоть бы станки не разгромили, как в прошлый раз».
– Уйдите отсюда, – потребовал капитан юнкеров, качнув рукой в сторону выхода. – Здесь всё будет опечатано! И этот… свой штат сотрудников заберите!
– Да за что нас закрывают?!
– Не возмущайся, Василий, – спокойно ответил рабочему Коба. – Раз приказ самого Керенского, значит, есть за что.
– Да… как же так вы можете говорить? – не унимался большевик. А Коба говорить так мог, более того – его действия в этой ситуации были самыми продуманными и верными.
–Либо вы все выметаетесь отсюда, – негодовал капитан, – либо нам придётся применить грубую силу!
– Успокойтесь, гражданин! – надавил на него Коба, удаляясь. – А то покраснели, как помидор.
Оказавшись на улице (благо, что гроза прошла) большевики-журналисты начали жаловаться. Следом вышел отряд юнкеров, и их капитан важно и официально, словно на параде, повесил на закрытые двери ленту, на которую также торжественно налепил печать.
