Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)
– Подождите, сигнал будет дан из орудий… крейсера? – спросил Зиновьев, весьма озадаченный этим фактом.
– А вы, Григорий Евсеевич, где были, когда мы обсуждали план действий? – гневно поинтересовался Троцкий.
– Речь говорилась лишь о сигнале, а о корабле вообще никто ничего не сказал, кроме того, что это «третий штаб».
– Мы говорили, что крейсер будет участвовать в восстании ещё месяц назад, а, что он даст сигнал к штурму – три дня назад!
Зиновьев открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь обидное в адрес Троцкого и всего переворота в целом, послать всё на три веселых буквы, грациозно развернуться и уйти по-английски домой к своей Зине [все мы люди, у всех у нас нервы], но нечто его оставило, он вспомнил, что о бомбардировке Зимнего говорилось неоднократно, а также вспомнил, как Дзержинский обещал покарать всех трусов и дезертиров, покраснел, словно редька и ответил.
– Так …когда конкретно ждать сигнал, неизвестно. Я это имел в виду, время не оговаривалось, товарищ Троцкий, не оговаривалось, а вы тут панику разводите!
– Прекратите демагогию, товарищ Зиновьев, – шикнул на него Троцкий, поправив галстук. – Не вам первому с докладом выступать, помолчите немного, лучше уберегите меня от Коллонтай.
– Я сейчас же отправляюсь на Дворцовую площадь! – тут же сообщил Дзержинский Ленину, и уже почти было метнулся к выходу…
– Стойте же, уж ли вы речь не хотите послушать, успеете! – остановил его Ленин, а Ильич был единственным среди всех присутствующих авторитетом для Феликса. Последний печально вздохнул и согласился остаться [до речи Ильича, естественно]. Недолго колебавшись [точнее храбро и уверенно], Троцкий гордо вышел на помост. Толпа замерла в предвкушении, но Лев оттягивал речь до самого последнего, когда у людей от напряжения начнут сдавать нервы.
– От имени Военно-Революционного Комитета объявляю, что Временного Правительства больше не существует! – объявил он. По залу прокатилась оглушительная волна аплодисментов. – Отдельные министры подвергнуты аресту. Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы [вновь аплодисменты]. Революционный гарнизон, состоящий в распоряжении Военно-Революционного Комитета, распустил собрание парламента…
– Да здравствует ВРК! – крикнул кто-то из зала. Шумные аплодисменты.
– Нам говорили, – продолжил Троцкий. – Что восстание гарнизона в настоящую минуту вызовет погром и потопит революцию в потоках крови [Каменев и Зиновьев опускают головы]. Пока что всё идёт бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где были бы такие огромные массы, и которое прошло бы бескровно. Власть Временного Правительства, возглавлявшегося Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести. Мы должны отметить героизм и самоотверженность петроградских солдат и рабочих. Мы здесь бодрствовали всю ночь и, находясь у телефонной проволоки, следили, как отряды революционных солдат и рабочей гвардии бесшумно исполняли свое дело. Обыватель мирно спал и не знал, что в это время одна власть сменяется другой. Вокзалы, почта, телеграф, Петроградское Телеграфное Агентство, Государственный банк – заняты. Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут.
Врезалась бессмертная речь в памяти сотен людей. Это был какой-то раскалённый металл. Слушали речь Троцкого с затаенным дыханием, с решимостью пойти за ним беспрекословно, куда бы он не позвал!
– Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов вправе гордиться теми солдатами и рабочими, на которых он опирается, которых он повел в бой и привел к славной победе. Свойство буржуазных и мелкобуржуазных правительств состоит в том, чтобы обманывать массы. Нам в настоящее время – нам, Советам Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов – предстоит небывалый в истории опыт создания власти, которая не знала бы иных целей, кроме потребностей солдат, рабочих и крестьян. Государство должно быть орудием масс в борьбе за освобождение их от всякого рабства. Работа не может идти вне влияния Советов. Лучшие силы буржуазной науки поймут, что условия, созданные Советами Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, наилучшие для их работы. Необходимо установить контроль над производством. Крестьяне, рабочие и солдаты должны почувствовать, что народное хозяйство есть их хозяйство. Это – основной принцип построения власти. Введение всеобщей трудовой повинности – одна из ближайших задач подлинно революционной власти. В порядке дня стоит доклад о Военно-Революционного Комитета и доклад о задачах власти Советов. Докладчиком на эту тему выступит товарищ Ленин, – неожиданно и весьма театрально заявил он. В ответ раздались естественные и несмолкаемые аплодисменты. – Товарищ Зиновьев, – сообщает Троцкий, – тоже будет гостем сегодняшнего заседания Петроградского Совета. От имени Петроградского Совета ночью была послана телеграмма по всей России о существующем положении вещей. В действующую армию посланы радиотелеграммы о падении старой власти и предстоящем образовании новой. Первые шаги новой власти должны быть следующие: немедленное перемирие на всех фронтах, передача земли в руки крестьян, скорейший созыв подлинного демократического Учредительного Собрания. Местопребывание бывшего министра-председателя Керенского неизвестно, но мы полагаем, что скоро его пребывание станет известно всем.
– А как относится к этим событиям фронт? – спросили из зала.
– Мы могли только послать телеграммы. Ответа еще не последовало, но мы здесь неоднократно слышали представителей фронта, которые нас упрекали в том, что мы до сих пор не предпринимали решительных шагов, – ответил Троцкий. – И в заключение хочу подчеркнуть, что в нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появится в нашей среде. Для всех нас товарищ Ленин – самый лучший и талантливый актёр, так как он играет важную роль в наших жизнях и в истории революционного движения России, и всего мира. Он сумел возродить новых якобинцев, чьи души и сердца отважные и смелые воскресли из пепла, как птица Феникс, взлетели над небом и рвутся ещё выше, к самим звёздам. Он сумел сплотить нас, дал фундамент для роста, и по сей час вносит непосильный вклад в наше достояние. Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин!
Пролетарии были в восхищении, многие из них не смогли сдержать эмоций от пламенной речи Троцкого, смахивали слёзы платком. На помост выскочил Ленин [всё ещё в гриме], которого встречала ликующая толпа. Троцкий почтительно кивнул и отошёл на второй план.
– Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась! – выкрикнул Ленин в зал. – Какое значение имеет эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего, значение этого переворота состоит в том, что у нас будет Советское правительство, наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии. Угнетенные массы сами создадут власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций. Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма. Справедливый, немедленный мир, предложенный нами международной демократии, повсюду найдет горячий отклик в международных пролетарских массах. Для того, чтобы укрепить это доверие пролетариата, необходимо немедленно опубликовать все тайные договоры. В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Ленин обращался к залу, и одна нога у него была приподнята. Он имел такую привычку, когда выступал. И видна была подошва. Она была совсем протёрта…
Пожар оваций, водопад признания, а сзади прошлых арестантов реяли красные знамёна, с такими простыми для слуха, но с такими великими для истории… Алые паруса…
Петроград. Дворцовая набережная, Нева. Вечер 25 октября 1917 г. 21 час 40 минут.
– Своди мост! – крикнули матросы повстанцам.
С правого берега опрометью кинулись настраивать ручное управление Благовещенского моста. Именно этот мост и был ближайшим подходом и идеальным местом для подачи сигнала к штурму Зимнего Дворца. Всего на несколько минут на водном и земном просторе воцарилась мёртвая, необыкновенная и спокойная тишина, которую вот уже около года так преданно ждал Петроград. Замер город в ожидании решающего и переломного момента в истории. Было слышно лишь то, как поднимается неистовый ветер, в вихрях которого кружилась золотая, лиловая, бардовая листва, оттеняющаяся в бледно-розовой кромке заката и падая с Дворцовой площади на сизую гладь Невы. В те самые часы, когда концы моста положили начало пути своего воссоединения, из глубин реки гордо и величаво плыл белоснежный боевой крейсер. Он, а рядом на берегу Петропавловская крепость, врезаясь в небосвод своим острым шпилем.
Они, казалось, были вырезаны из бумаги и наклеены на тёмно-лазурное небо в этот октябрьский вечер. Мосты почти сведены, а слабое солнце через мгновение утонуло в Невском горизонте. На северный город опустилась тьма. А тот светлый крейсер, словно лебедь, плавно и нежно остановился. Непокорные волны реки в исступлении бились о берега, но чуть слышно колыхались у корабля, послушно расступались перед ним. Небольшая, но отважная «Аврора» смело и бесстрашно стояла напротив огромного зелёного, словно жаба, бывшего дворца царей, а ныне единственной непоколебимой крепостью буржуев-узурпаторов, которая должна была дрогнуть. Этот момент отныне будут сравнивать, как противостояние символов гордого победоносного пролетариата и замершего в предсмертном ожидании символа буржуев и монархов.
Тишина и покой отсчитывали последние секунды… Крейсер выстрелил. Залп холостого патрона громом пронзил небеса, он разбудил весь город. Люди решили – началась война, немецкие войска ворвались в Петроград. Это был действительно сигнал к началу войны и к завершению Перманентной революции, которая длилась на протяжении восьми месяцев. И словно ураган сметающий, поднялось восстание, ввысь ворвались алые знамёна. По сведённым мостам бежали толпы большевиков, матросов и кронштадтцев – вихрь восставших проклятьем заклеймённых голодных и рабов. Через минуту уже боевой снаряд выстрелил в Зимний из Петропавловской крепости, разрушив карниз.
И если удар крейсера «Авроры» услышал весь Петроград, то волна грома и взрыва мгновенно долетела и до Смольного, который находился недалеко от дворцовой набережной.
– Второй съезд Советов объявляется открытым, – объявил Троцкий. – Господа, мы собрались сегодня для обсуждения актуальной ныне темы: Временное Правительство низложено, ей был выдвинут ультиматум, отныне власть принадлежит Советам.
– Как ваша фракция могла, не посоветовавшись с оппозицией, организовать переворот? – возмущённо спросил серьёзный человек в сером пиджаке и с умными глазами. Это был Юлий Мартов. Меньшевики поддержали своего лидера всеобщим гомоном.
– Восстание народных масс не нуждается в оправдании. То, что произошло, это – не заговор, а восстание. Мы закаляли революционную энергию петроградских рабочих и солдат, мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор!
– Ваша резолюция говорит об обратном! – справедливо возразил Мартов. – Я не имею ничего против свержения Керенского, но что себе на улицах позволяет большевистская фракция, одному чёрту известно!
– Что я слышу от вас: не оппортунизм ли это?! – Троцкий вложил в свои слова авантюристичность и пессимизм. – Российская революция может существовать и иметь успех лишь будучи перманентной, распространившись на западноевропейские страны! Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят капитализм, мы будем раздавлены – это несомненно! Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу!
В переполненном зале было шумно и, несмотря на призывы к тишине, глухой голос больного Мартова, у которого уже тогда начался туберкулёзный процесс, был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далёкого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова.
– …Это позор для рабочего класса. Мы в этом участвовать не будем, – выходя из зала, он бросил: – Когда-нибудь вы поймёте, в каком преступлении участвуете.
Председатель Петросовета в победном торжестве кинул последние слова низложенному Мартову, который некогда был его сподвижником, которые слышались ему уже в другом, грозном и дьявольском приступе.
– ...Мощный потоком революции мчится вперёд, отбрасывает, как негодную ветошь… щепки и мутную пену!
Скрылся Мартов. Спустя несколько минут в зал вбежали двое матросов.
– Арестованы министры юстиции! – торжественно объявили они. – А Керенский бежал за кордон в женском платье!
Зал переполнили восторженные крики большевиков, которые заглушили и утопили возмущения прочих фракций. Вновь повторился пушечный залп, содрогающий стены в зале. Многие вцепились в стол, чтобы не упасть.
– Да вы что, не понимаете, что это переворот?! – беспомощно кричали члены фракций меньшевиков и эсеров.
Но их никто не слышал, ничего не было слышно. Свердлов и Зиновьев попытались успокоить зал, а Троцкий и Ленин вместе с матросами выскользнули в коридор, где была хоть какая-то слышимость.
– Залп все слышали, когда возьмут Зимний? Сам факт – его повстанцы занимают? – спросил у матросов Ильич.
– Да, штурм совершён! – ответил он.
– Жертвы есть?
– Не известно, мы сразу после сигнала к вам сюда!
– Чёрт! Мне нужны сведения о жертвах! Это самое важное!
– Товарищ Троцкий, – окликнули Льва сзади. Обернувшись, большевики увидели перед собой вернувшегося Дзержиснкого. – Зимний дворец занят, город наш.
– Так, главный вопрос, – Троцкий сделал паузу, дабы набрать лёгкие в воздух и накалить обстановку. – Кровь была пролита?
– Переворот произошёл практически бескровно, – ответил Дзержинский. – Несколько бойцов предприняли попытку уничтожить и подчинить себе состав женский батальон, но они были остановлены. Владимир Ильич, всё удалось! Оставшихся членов Временного Правительства уже арестовывают.
– А что с остальными? – вдруг встрепенулся Троцкий. – Буквально полчаса назад сюда прибегал матрос с «Авроры» и сказал, что Керенский бежал… в женском платье, но это не важно! Главное, что он сбежал!
– Остальные УЖЕ арестованы, – отрезал, как лезвием Дзержинский. – Керенский бежал на фронт, единственное, что о нём известно – пункт Царское Село.
– Его необходимо задержать! – гневно возражал Троцкий. – Мы поменялись местами. Вы понимаете, что он может организовать контрреволюцию?
– Он наверняка иммигрирует за границу, лично я проконтролирую, чтобы он ничем не смог помешать.
– А вы не слишком много на себя берёте?! – окончательно потерял страх Троцкий. Он понимал, против кого идёт, но терять уже было нечего. – Керенский бежал не абы куда, а на фронт. За подкреплением, а если он начнёт гражданскую войну?
– Лев, товарищ Дзержинский прав, сейчас надо думать не о Керенском, – согласился Ленин.
– Владимир Ильич, я думаю о будущем, пускай Зимний захвачен, власть у Советов, но пока эта крыса на свободе, я не смогу быть абсолютно спокоен, а тем более счастливым! В Царском Селе обитает генерал Краснов, а вы, товарищ Дзержинский, лучше бы помолчали, железу никогда не понять этого…
Глаза Феликса яростно сощурились. Он нахмурился и кинулся на Троцкого.
– Остановите же его! – крикнул Ильич матросам, кои совершенно растерялись.
Лев даже не пытался защищаться, он откровенно нарвался – это было бы бесполезно, но почему то ударов не почувствовал. Феликс крепко обнял Льва. Троцкий стоял, совершенно не понимающий ничего, что сейчас происходит, неужели он уже умер? Сейчас ему нельзя было это делать.
– Не печальтесь о будущем: счастье – это не жизнь без забот и печалей, счастье – это состояние души, – тихо сказал Феликс, быстро отстранившись ото Льва. На лице его впервые за долгое время была видна искренняя, ликующая улыбка. – Вы сумели сделать меня счастливым, вы сдержали клятву, а я до последнего был уверен, что вы умеете только болтать и бросаться красивыми словами. Сегодня вы заслужили моё признание. Для всех отныне этот день особенный… и в первую очередь для вас, я знаю. Мои поздравления, товарищ.
– Мерси… – проговорил Троцкий, слегка покраснев, и, наверное, первый раз в своей жизни не знал, что сказать. Ильич тоже – вышла непредсказуемая, неловкая, однако трогательная ситуация. – Стоит вернуться на Съезд, нельзя оставлять Зиновьева за главного. Но… вопрос с Керенским остаётся актуальным.
– А я сниму парик и смою грим, – кивнул Ильич. – Через пять минут встречаемся в зале, у нас в планах ещё манифест о территории.
Заседание продолжалось до пяти утра. Оно сопровождалось демагогическими многочисленными речами, которые уже не имели никакого значения, а также сообщениями от повстанцев, что члены Временного правительства арестованы и направлены в тюрьму Петропавловской Крепости. Это была абсолютная победа – победа рабочего класса, победа Февральской революции – низложены цари, низложены буржуи. Манифест о Мире должен быть подписан уже 26-ого числа, чем фракция большевиков и заслужило своё доверие. А пока что у победителей наступил заслуженный сон. Сил у многих, чтобы дойти до комнат не было – бросили подушки, одеяла, лежали прямо на полу. Владимир Ленин и Лев Троцкий лежали рядом, долгое время просто молча, а потом Ильич вдруг произнёс.
– Поверить сложно...
– В победу, Владимир Ильич?
– Отчасти. Слишком резкий переход о подполья к власти... Der Kopf dreht sich (кружится голова). Сложно осознать, сколько сил, сколько лет мы отдали за это мгновение… Многократные ссылки, бесконечные дебаты с Мартовым… и с вами, чего таить. Вы, Лев Давидович, хорошо нашу работу подпорчивали. Вся жизнь, весь её смысл был направлен на эту цель, на мечту. И вот всё кончилось, и мы победили. Я многократно представлял себе нашу победу, вплоть до минуты. Но сейчас я вспоминаю этот путь, и понимаю, насколько важно было наблюдать каждые мгновения непрерывного боя, отношения между товарищами, когда забываются распри, вражда, которая длилась на протяжении долгих лет…
– Забавно, если бы я полгода назад узнал, что стану большевиком, преданным этой партии всем сердцем и душой, то наверняка от гордости пустил себе пулю в лоб.
– Более того, не просто большевиком, а одним их лидеров РСДРП(б) и организатором низложения Керенского.
– Я его буду называть Октябрьским переворотом, – предложил Троцкий. Сейчас он не был ни высокомерным, ни напыщенным – он был наивным и простым, как совершенно обычный человек.
– Ваше право, вы организовали, вы и называйте. Представьте только – этот день войдёт в историю…Представляете?! –Ленин вытянул руку вверх и провёл по воздуху. – Мы с вами войдём в историю.
– Наши труды будут разбирать на дискуссиях, о наших биографиях будут вестись споры. А если для иронии написать кучу дневников, они же будут нарасхват! – голубые глаза Льва заблестели.
– Не в этом даже дело, Лев Давидович. Мы не будем останавливаться на достигнутом, не забывайте нашу истинную цель. Свержение «буржуйских крестоносцев» было только частью нашего плана. Наша цель – установление диктатуры пролетариата во всём мире, нам нужна мировая революция, товарищ Троцкий. Я слышал, что товарищ Свердлов на Керенского порчу наводил, но это уже слишком...
– Пролетарии всех стран соединяйтесь? – улыбнулся Троцкий. – Пролетарские иллюминаты как-то не звучит. Можем, хотя бы сегодня не будем говорить о политике и оккультизме?
– Да, конечно. Мы заслужили пускай и коротенький отдых, – кивнул Ильич. – Давайте поговорим о фантастике.
– О чём, о чём?
– О будущем. Вот для вас – какое оно, будущее? Ни за что не поверю, что вы не задавали себе этот вопрос. Я в детстве всегда об этом думал, кем стану, когда вырасту. Делитесь!
– Мир без границ, где нет ни языковых границ, ни межнациональной вражды, где не будет ни стран, ни городов, а мир и вся планета будет принадлежать нам – диктатуре пролетариата! Мы уничтожим Россию и создадим новый мир! Социалистический! Клянусь, через сто лет наши потомки придут к той утопии, о которой писал Томас Мор: нет денег, нет кризисов, все живут, как одна коммуна, с одной лишь верой. Верой в партию, вера в нас – в орден сионистов, иллюминатов! А религия – уничтожена, навеки! Люди должны верить только в нас, ни капли не сомневаясь. Мы – существуем, мы люди и мы добились своего, упорно идя к цели, по сравнению с Иисусом. У нас есть наш завет – «Капитал» Маркса, орден добьётся в мире контроля, а религия... когда даже не доказано существование Ветхого и Нового завета. Необходимо разобраться в положении дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находится еще много таких слюнявых интеллигентов, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти. Перевыполним план Ротшильда. Мы превратим Россию в пустыню, населенными белыми неграми.
– Ох, не переборщите. Теперь я понял, почему вы отказались от должности преднаркома. В скором будущем нужно будет создать комитет по борьбе с контрреволюцией, наверное, это самый важный вопрос на сегодняшний день. Среди оппозиции найдутся ярые противники сионистов и левых иллюминатов, хотя бы националисты...– улыбнулся Ильич. – Мы снова говорим о политике, товарищ Бронштейн.
– Да, без неё в наше время ничего не решается, – удручённо вздохнул Лев. – Не знаю, через 100 лет политики не будет точно! Наши потомки будут гордится нами…
– А что мы с вами, как интеллигенты, честное слово? Давайте на «ты», Лёва! Тысячу лет друг друга знаем.
– Ну что же, давай. Право, стоит к этому привыкнуть. И к новым правилам тоже. Игра сыграна. Макбенак…
–Макбенак. И вот ещё что, – Ильич вдруг закопошился в кармане своего пиджака и вытащил оттуда небольшой свёрток, аккуратно обклеенный белой бумагой, и протянул его Льву. – С днём рождения!
– Вы… Ты помнишь, Владимир Ильич, – растроганно произнёс Троцкий, принимая свёрток, смущенно смотря на него. – Даже я… потерял счёт времени и дням, со всеми этими событиями сам забыл… Спасибо.
– Открывай, скорее! – поторопил его Ильич, по-товарищески толкнув в плечо. – Кстати, сколько тебе, именинник, исполнилось?
– Тридцать восемь.
– Так ты у нас самый юный из ВРК, – удивился Ленин,– почему-то я думал, что тебе больше.
– Неужели я выгляжу старше своих лет? – наиграно обиделся Троцкий.
– Ты прекрасно выглядишь, брось свои заскоки! Неужели я не вижу, как на вас смотрит товарищ Коллонтай. Ну, ты будешь открывать или нет?
– Да-да, – Троцкий тут же занялся распаковыванием подарка.
Сквозь упаковку что-то блестело, и вот потянув за цепочку, Лев пристально и немного растеряно посмотрел на украшение: небольшой овальный кулон с основанием ярко-красного цвета, по контору этого основания была прикреплена изящная извилистая медная фурнитура, такими фурнитурами отделывались броши и ожерелья интеллигенции и буржуазии XVIII и XIX века.
– Это… медальон? – тихо спросил Троцкий, не сводя глаз с украшения. – Буржуазный…
– Сначала я хотел его Надежде подарить, но раз у тебя сегодня такое двойное событие… это шутка! А ты уже и насторожился. Да ты не смущайся, смотри не на его оболочку, а глубже.
Троцкий последовал словам Ильича и пригляделся: на красном основании светлой, металлической отделкой аккуратно были нанесены два скрещенных орудия труда: серп и молот, издалека «этот крест» напоминал зеркальную букву «э» или якорь причудливой формы. Над ними же была расположена пятиконечная звезда, а под серпом и молотом была выгравирована надпись из пяти заглавных букв «РСР».
– Ух ты, молот и серп?
– Плуг и молот было слишком сложно сделать, а вот серп и молот – идеально олицетворяет крестьян и рабочих. Приблизительно через полгода, думаю эту эмблему рассматривать, как государственный герб.
– А надпись, я так полагаю «Российская Советская Республика»?
– Именно. А также «Российская Сионистская Революция», – дополнил Ленин иронично. – А вообще самый лучший подарок это переворот. Каждый мечтал бы о таком подарке, но эта бесценная роскошь выпала лишь вам, октябрёнок. Я понимаю, что ничто не может затмить этот подарок, но примите и мой скромный, товарищ.
– Нет, ты не товарищ, Владимир Ильич. Ты – мой брат, – проговорил Лев, надевая медальон. – Я буду всегда носить его, «Сердце революции», до самой смерти, клянусь.
Эту трогательную картину со второго этажа наблюдал Коба. Он с горечью опустил голову, поняв, что цена дружбы двух вождей возрастала с каждым днём, а с этого момента она, казалось, не знала предела. Но предел есть – двух Вождей не бывает.
В жёлтых, тигриных глазах в исступлении бились огоньки – он в партии сионистов, левых иллюминатов, тех, кого он слепо считал Временным Правительством, открыто называл врагами… Теперь он понял слова Дзержинского в Разливе. «Оглянитесь вокруг себя: может оказаться так, что враги ваши гораздо ближе, чем вы думаете, и суть вещей, и истину ищите в них. На товарищей надеяться бесполезно, дружбы не существует, есть лишь общие интересы и общая цель…» Об этом молчали и Каменев и Зиновьев, они не были ему друзьями… Они всегда были иллюминатами. А Коба… как же он попал в этот орден, даже не вступив него?
Ленину нужен был незапятнанный человек, который не замешан в грязных мировых игрищах. И слово существует, и правила… Проигрыша быть не может – одни иллюминаты просто пришли на замену другим. Но у сионистов есть цель, и это цель наведена на благо, но каким способом? С помощью чего? «Цель оправдывает средства». Красный Наполеон достиг этой цели, теперь и слава и трофеи – его. Коба должен быть на его месте, Троцкий изначально был против большевиков, но судьба… Судьба ли? Атеисты в судьбу и в душу не верят. Так что же теперь он об этом думает?
Закурить при этих обстоятельствах не грех, дым затуманивает неудобные мысли. О, как же он был слеп, а всё вертелось вокруг него, даже не скрывалось… Нужно исправить эту ошибку, пока не поздно, пока ещё есть время, пока он ещё не запятнан…Но не сейчас… Лучше отступить на шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперёд. Забыться, окунуться в сон, быть может там найдёшь ответ… иль просто убежишь от неминуемой катастрофы. Ленин прав: этот день войдёт в историю и даже не важно, как положительный или отрицательный. Совсем не важно...
Наступало холодное туманное утро, падал мокрый снег, а кучки зевак и любопытных толпились около Зимнего дворца, разглядывая опрокинутые фонари и разбитые стёкла. Война не кончилась, война только начинается. А в войне рождается мир.... Мой мир.
Железная дорога. Скорый поезд “Донецк-Петербург” Ночь с 30 апреля на 1 мая 2017 г. 01 час 23 минуты.
Поезд тихо следовал своему назначенному пути, колёса тихо стучали о рельсы, усыпляя маленьких человечков, что сейчас едут в скорой, не забытой времени коробочке. Разве что изменился внешнее и внутреннее убранство, стали более вместительное и комфортабельные: хрустящие от хлорки белоснежные подушки, одеяльца, наволочки, прозрачное пластиковое окно и система поднятия на вторую полку. Мишу тянуло в сон, но он поклялся, пока не выяснит всё о “кодовом ключе”, не даст себе уснуть. Почему-то обстановка как и в документах, так и наяву казалась ему расслабленной, женственной, тихой и спокойной. Уж ли речи Троцкого и Ленина произвели такое впечатление? Нет, это была Виктория. В футляре она несла не что иное, как обыкновенную гитару, на которой сейчас осторожно наигрывала небезызвестную мелодию из мультипликационного мультфильма, грустно смотря вдаль, словно сквозь стену. Она не спала, потому что муки скорейшего желания узнать, есть ли зацепка или нет, съедали её. [Не спрашивайте, зачем она взяла с собой гитару, это как заскок у художников – постоянно брать с собой альбом и карандаш] Бурмыло и Муравьёв уже вовсю посапывали, гитара никак не могла помешать им, слишком то была тихая музыка.
– Ничего, – сокрушённо ответил Миша.
Вика прекратила игру и отложила гитару в сторону.
– Как ничего? – растеряно спросила она.
– Никаких сведений о ключах и прочих документах, где упоминается хоть какое-то оружие, кроме террора. Один бескровный переворот... Этот Бурмыло совсем заблудился.
– Не может быть, версия нематериального ключа исключена, – возразила Виктория.
– Я и так уже всё перепроверил, ничего, кроме...
– Кроме чего?
– Большевики были... иллюминатами? Но, я думал...
– Правильно, что думал, – Виктория отвернулась к стене. – Говорят, полезно думать. Я считала, что ты догадался уже давно... Больше ничего тебе странным не показалось?
– Вот в 346 сведении 1 части упоминается о подарке Троцкому на день рождения. Конечно, повезло ему с днюхой...
– Каком ещё подарке? – Виктория тут же повернулась обратно, протягивая руку за документами и лихорадочно пролистывая их до нужного параграфа. Найдя его, она, затаив дыхание, прочитала часть, беззвучно шевеля губами. – Вот оно...
– Что?
– Ключ, – прошептала Мише Виктория, взволнованно теребя прядь волос.
– Подарок – ключ? При чём тут оружие?! – разозлился Миша.
– Господи, знать бы ещё как он выглядит... Сведений об этом артефакте почти не осталось, всё было уничтожено в более поздний период, но я краем уха слышала о нём.
– Так выкладывай!
– Миш, поздно уже. Я завтра утром сразу же всё скажу, а пока ты заслужил отдых, – попутно Виктория вынулся из кармана свой календарик и ручкой заштриховала несколько цифер. – Не волнуйся, мне просто нужно собраться с мыслями и обдумать сложившуюся картинку. Моё слово – закон.
И снова тайны, и снова загадки. Чего, казалось бы стоило ожидать? Но версия отдыха Орлову понравилась, он прилёг на подушку, неотрывно глядя в потолок и почему-то, лёжа люди становятся такими спокойными, задумчивыми и немного наивными... Сзади было Москва – впереди бежал Петербург.
====== Период II. Глава 29. Виват, Петроград! ======
Люблю тебя, Петра творенье!
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
