Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"

Автор книги: Das_Leben

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

– Я всё слышал! – сразу же отозвался Зиновьев, после чего Ильич громко и весело сказал, размахивая тетрадным листом.

– А, прекрасно, так вот, Коба, я вам официально заявляю, что я твёрдо намерен живо расправиться с «фиговым листком», снять посвящённый ему лозунг! Заводы – рабочим, Землю – крестьянам! Богатства Родины – НАРОДУ! Наши цели ясны, задачи определены. За работу, Товарищи! И вот вам мои тезисы, зачитайте их на ближайшем съезде, а то Керенский, видимо, решил, что он добился своего. А вам, Феликс Эдмундович, ваша задача ясна?

– Да, – как всегда кратко ответил Дзержинский, исподлобья косясь на Кобу, а тот – на него.

– Владимир Ильич вами крайне доволен. Я не ошибся, предложив вас на роль связного

Коба и Дзержинский вместе направились к берегу, покидая Вождя.

– Спасибо, я лишь предан миссии своей жизни, а вы уже уплываете?

– Собирался, работа в партии не будет стоять на месте.

– Тогда не буду вас задерживать.

– Хотел бы разъяснить один момент, Феликс Эдмундович, – большевик остановил Дзержинского.

– Я слушаю вас, Коба.

– Я много слышал о вашей личности, ходят весьма разнообразные слухи в партии, я желал бы их развеять, так сказать расставить все точки над “и”.

– Можно обойтись и запятыми. Меня не интересует всякое общественное мнение, в том числе и обо мне. Вы выбрали неудачную тему, однако в вас не видится кредо сплетника и болтуна. Мне кажется, я могу рассчитывать на вашу немногословность и невзыскательность, эти качества я безмерно ценю в людях.

– Разумеется, разговор останется между нами, если вы хотите, – Коба хитро улыбнулся Дзержинскому. Он сцепил руки за спиной неспешной походкой направился вдоль берега озера.

– Что конкретно вы хотели прояснить из слухов, которые ходят в партии? Наверняка о моём безумии, недоверчивости и чрезмерном лаконизме?

– Отчасти, к этому я отношусь скептично. Не особо верится, что такой человек как вы – безумец.

– Но это правда, все мы не в себе! Мы – народ обречённый, себе не принадлежим, все наши желания, мысли и силы – собственность идеи, а именно идеи революции. Иначе человек не революционер, а обыкновенный показушник, если не может держать язык за зубами. Революционер, Коба, не может быть многословным, он должен действовать, быть наготове в любой момент, а не тратить время на пустые светские беседы или ораторство перед неразумной массой на цветной трибуне. Красноречие при перестрелке не поможет, а из-за пустословия можно упустить тот самый момент, когда пора действовать, за что и я не признаю некоторых… товарищей. Люди должны учиться у более достойных, лучших в своём роде, например, брать пример с Владимира Ильича. Иногда мне сложно понять его постоянный оптимистичный настрой, но именно это делает его гениальным мастером идеи революции, признание собственных ошибок и немедленное их исправление, а не отчаяние и отчуждение Григория Евсеевича, который настроен лишь на поражение.

– Он утратил надежду, вы знаете, что чувствует человек в этот момент, когда одним жестом рушится его карточный домик, воздвигаемый непосильным трудом и годами?

– Убитые мечты превращают пламя в пепел, делают человека более хладнокровным и более соображающим, уничтожая ту блажь, которая затуманивает разум. У нас могла бы быть совершенно другая судьба, Коба, не удивляйтесь, я знаю о вас больше, чем вы думаете. Только вы шли по пути православия, а я – католичества. Какая мерзкая и отвратительная пошлость – делить единую веру на отдельные религии! Есть одна вера – в самого себя, а полагаться на высшие силы неразумно, они не всегда снисходительны.

– По вашим словам, вы всё же признаёте существование высших сил?

– Знаете ли, Коба, вы об иллюминатах? – Дзержинский остановился и внимательно вгляделся в глаза грузина.

– Я слышал об их ордене, почему вы вдруг заговорили о них? Неужели вы верите в теорию заговора?

– Товарищ, безыдейно во что-либо верить так же глупо, как ни во что не верить совсем. Во всём нужно искать смысл – золотую грань. Иногда получается не всегда и не у всех, но разве не в этом цель? Я вижу, что вы тоже верите, просто пока вы не хотите это принять.

– Какое отношение орден иллюминатов имеет к революции? Разве мы выступаем не против них и их монархического порядка? Что же вы молчите? Если я не прав, то поправьте, Феликс Эдмундович.

– Вы же в Петрограде около полугода? – заметил Дзержинский, лениво переводя взгляд от Кобы на озёрный глянец.

– Да. Я находился в ссылке в Ачинске вместе со Львом Каменевым, а около пяти месяцев назад мы прибыли в город.

– Между прочим, хочу заметить на примере вашего товарища, что именно он является тем лжереволюционером, о которых я говорил вам ранее. То и странно, при его–то языковой активности он ничего не сказал вам.

– Не сказал о чём? – Коба невольно нахмурился, оказывается, была на свете такая вещь, о которой он, похоже, единственный не осведомлён.

– Об ордене. Я полагал, что вы знаете, Коба.

– Я знаю – Керенский иллюминат, всё новое правительство состоит в ордене, после свержения царя.

– А говорил в сердце своем: “взойду на небо, выше звезд божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера”. Вы должны знать эти слова, Коба.

–Падение дьявола такой же миф, как и существование бога. Неужели такой скептик, как Керенский в него верит?

– Все иллюминаты подчинены единой вере, но кто говорил о том, что они отрицают высшие, а уж тем более нечистые силы? Возможно, сейчас вы не поняли меня, но когда-нибудь обязательно вспомните мои слова. И ещё совет – оглянитесь вокруг себя: может оказаться так, что враги ваши гораздо ближе, чем вы думаете, и суть вещей, и истину ищите в них. На товарищей надеяться бесполезно, дружбы не существует, есть лишь общие интересы и общая цель, – Дзержинский замер, бросив взгляд на деревья. – Мне кажется, или это кукушка?

– Это сигнал к тому, что идут чужие, – пояснил Коба. – Пора бы возвращаться в Петербург. Приятно было побеседовать.

– Взаимно, – кивнул Феликс.

Уплывая, Коба начал подробно анализировать и обдумывать всё то, что сказал ему Дзержинский. При этом большевик заметил, что ответы нового товарища были более чем развёрнуты, но, несмотря на это, о себе «Железный Феликс» практически ничего не говорил, а его слова были не только точными и даже пафосными, но и обособлены до всего революционного круга. Так что точные представления о личности Дзержинского Коба составить не смог. На данный момент ему совершенно хватало той информации, о которой едва ли обмолвился Дзержинский. Он задумался об иллюминатах, собеседник заметил, что враги его гораздо ближе, чем себе может представить Коба, жаль было, что Дзержинский не упомянул, насколько они рядом, и как зорче стоит присматриваться. Однако Кобу устраивала вся нынешняя ситуация – он во главе партии, Ильич ему практически доверяет, а соперник упрятан за решётку. Но суровая правда жизни – никогда ничего не бывает абсолютно идеально. Некий осадок после разговора с Дзержинским у Кобы остался, ему не было ясно только одно – зачем он затронул в диалоге двух атеистов тему о высшей и нечистой силах. Но Коба не смог это объяснить не чем иным, как некоторым помутнением рассудка типичного бывшего заключённого и не придал им значения.

«Кресты» – крупное сооружение, выделяющееся тёмным и мрачным пятном на фоне светлой глади Невы. Тюрьмы всегда были, есть и будут местом пристанища безысходности и отчаяния, но «Кресты» был лишь временным изолятором, где в настоящее время было заточено масса политзаключённых до рокового судебного процесса. И ровно в полдень в одной из камер появился неожиданный посетитель.

– Моё почтение, товарищ большевик.

Заключённый немедленно обернулся на необычный, так внезапно раздавшийся голос, доносившийся из тёмного, неосвещённого угла камеры, около двери.

– А вы, собственно говоря, кто? И как вы сюда попали? – насторожился арестант, прищурив голубые глаза, тщетно пытаясь разглядеть лицо, которому мог принадлежать этот ироничный, насмешливый тембр. Неизвестный, расплывшись в змеиной улыбке, чуть опустив голову в знак удовлетворения: он ожидал услышать именно такую реакцию.

– Это было несложно, план проходов «Крестов» довольно прост, сие вам не Орловский централ, – аноним невольно содрогнулся, делая небольшой шаг, выходя ближе к свету, так, чтобы заключённый мог видеть его. – Моё имя Феликс Дзержинский, а вы, как я понял, Лев Троцкий?

– Естественно, я Лев Троцкий! – арестант скрестил руки на груди и гордо закинул голову назад, по своей старой привычке, и с такой же тонкой, холодной язвительностью добавил – А вы связной товарища Ленина, полагаю?

– Да, – мрачно ответил Дзержинский, проигнорировав враждебный и подозрительный выпад со стороны Троцкого, тем не менее едва заметно усмехнувшись, он, крадясь, приближался ко Льву, медленно обходя его вокруг. – Из-за того, что товарищ Ленин не может сам присутствовать на переговорах, сами знаете почему, да и вы тоже… не совсем свободны, я буду выступать от лица Владимира Ильича. А о пафосе и установке каких-либо приоритетов между нами можете забыть, вы не в том положении сейчас! И не волнуйтесь, лично мои интересы в переговорах всячески будут пренебрегаться.

– А где он находится? – с той же высокомерностью, но также и с любопытством поинтересовался Троцкий.

–Это не имеет значения, – твёрдо отрезал Дзержинский, а нефритово-зёленые глаза его яростно сверкнули, что невольно привело Троцкого в растерянность. -К тому же полицаи Керенского могут допросить вас на следствии. Не подумайте ничего плохого, товарищ Ленин доверяет вам, но не стоит лишний раз подвергать его риску. Это вопрос его безопасности, к тому же в тюрьмах недавно ввели смертную казнь.

Троцкий чуть прикрыл глаза по театральному с прозрачной снисходительностью и одновременно со строгой безысходностью ответил:

– Как знаете, но те вопросы, которые следует обсудить, касаются лично меня и товарища Ленина, без третьих лиц, Феликс…

– Эдмундович, хотя это тоже не имеет значения. Я сказал, что можете не волноваться, я верен товарищу Ленину. Если была бы такая возможность, он сам поговорил бы с вами, товарищ большевик, а раз такой возможности нет, увы, вы будете говорить со мной!

– Если вам не импонирует моя компания, то о каких вопросах мы можем здесь говорить? – резко ответил «в душу оскорблённый» Троцкий и кичливо отвернулся в сторону.

– У меня возникает такое ощущение, будто мы тут с вами в спектакле играем, – потерял терпение Дзержинский. – Я настроен на серьёзный разговор, не знаю, как вы! Это на вас подобным образом сказывается отсутствие аудитории, готовой внимать вашим эмоциональным монологам? Увы, я совершенно бесстрастен к такому роду самодеятельности!

– Вы серьёзно? – опешил Троцкий, вновь повернув голову к Дзержинскому. – Я полагал, что подобное хладнокровие можно лишь сыграть, а оказывается, вы действительно негативно расположены ко мне.

– Не судите, да не судимы будете. Я к вам абсолютно равнодушен, можете поверить на слово.

– Неужели? Это, право, удивительно, – ядовито бросил Троцкий. – Я-то, признаться, предполагал, что и вы ко мне предвзято относитесь. Я вижу недоверие в ваших глазах, ещё с начала июля меня преследуют подобные взгляды. Умоляйте, чтобы вас не подвергли подобному гонению... Ах, свобода. Наверняка за этой стеной чудесная погода, не то, что в камере. Сыро, холодно, а вроде бы один из крупных изоляторов.

– Кому вы об этом рассказываете, – тихо произнёс Феликс, но спустя несколько секунд возразил. – Покончим с демагогией. Итак, какие у вас имеются предположения насчёт ближайшего будущего, скажем месяц или два?

– Абсолютно никаких, – заявил Лев, отрицательно качнув головой.

– Но вы соврали, у вас идеи есть. О чём вы думаете? – Дзержинский скептично приподнял бровь.

– Я думаю о скорейшей перманентной революции.

– Перманентной? Я не ослышался? Вряд ли ваши доводы подтвердятся, если вы не забыли, большая часть наших однопартийцев находятся в здешних местах заключения. О какой революции, тем более непрерывной, может идти речь в ближайшие месяцы?

– Поэтому я вам ответил, что предположений на будущее у меня нет. Не факт, что меня здесь не убьют, – печально парировал Троцкий, тщетно желая вызвать у собеседника чувство сопереживания, скорее от безысходности, нежели от лицемерия.

– Вы этого действительно не отрицаете или снова иронизируете? – преспокойно спросил Дзержинский.

– Но даже если вдруг со мной что-либо случиться, то найдутся другие – те, кто смогут организовать переворот. Если вы слышали – наши арестованные товарищи на днях объявили голодовку в знак протеста. Я этого не одобряю, но уверен, что таким будет всегда сопутствовать постоянная идея именно перманентной революции. Да и если говорить откровенно, эта революция уже идёт с февраля, а сейчас наступило временное затишье, перед уничтожающей грозой.

– Вас правда не пугает возможность скорой смерти? – в голосе Дзержинского на этот раз мельком проскользнуло чувство искренности, чего актёр-Троцкий не мог не заметить.

– Я не сказал, что я её отрицаю. Мы все когда-нибудь умрём, но будьте любезны – укажите мне человека, которого бы не пугала смерть.

– На мой взгляд, каждый человек желал бы стать свободным, а смерть – это первая ступень к вечной вольности, – Дзержинский опустил глаза и вздохнул.

–Вы меня удивляете, вам грешно так говорить. Лично я бы не хотел умирать здесь и раньше мгновения, в которое большевистская партия возьмёт власть. Это было бы слишком легко.

–Проведя более десяти лет в тюрьмах, я решил, что серые стены мне привычнее неугомонной массы людей, здесь легче дышать, – Дзержинский вновь окинул взором Троцкого. – Вы не любите, когда всё просто?

– Если бы было всё элементарно и одинарно, то жить стало бы скучно.

– Как же вы планируете революцию с положительным для нас исходом? Вы готовы действовать решительно, но не боитесь ли вы роковой неудачи?

– Я больше импровизирую, если вкратце, то для начала хорошо бы дождаться амнистии половины политзаключённых, а потом, вооружившийсь словами, пробудить в массах конкретно революционное настроение. А с вопросом о страхе лучше обратитесь к «лунным чарам».

– Меня не интересуют «лунные чары», меня интересуете вы. А что, если Керенский не проведёт амнистию?

Троцкий ухмыльнулся и уверенно заклято произнёс:

– Проведёт, я обещаю, что рано или поздно, но я буду свободен раньше, чем Ильич с Зиновьевым. Как предполагают они сами?

– Зиновьев настроен на провал, а товарищ Ленин абсолютно солидарен с вами, – поспешно протараторил Дзержинский.

– Почему-то я ни сколь не удивлён.

– Я понял вас, скоро обход, поэтому мне нужно удалиться, – Дзержинский резко развернулся, по-кошачьи направляясь в тень, но вдруг так же внезапно повернул голову ко Льву. – Вы же умный человек, надеюсь, вы не проболтаетесь о моём визите.

– Значит – таки предвзято… – вздохнул Троцкий, покачав головой. – Даю слово!

– Чудно, – Феликс грустно улыбнулся, встряхнув головой и слабо толкнув дверь камеры.

2017 Москва.

– Наконец ты вернулась! – Михаил вскочил с кресла.

– Да, а ты что-то хотел? – устало спросила Виктория, садясь на стул.

– Я волнуюсь! Я без понятия тут сижу, а вдруг вы не справились с ментом!

– Всё обошлось, вообще, можешь не сомневаться в наших возможностях.

– Пока я не забыл! – Миша подошёл к девушке. – Я должен знать весь этап поисков! Итак, почему именно семнадцатый год и почему именно Россия?

– Чтобы открыть сундук с сокровищами, сначала нужно отыскать ключик.

– Ключ? Так мы ключ ищем?

Виктория кивнула:

– И всё указывает на то, что мы на правильном пути – первый этап именно начало двадцатого века, а не как мы думали раньше – девятнадцатый.

– Как он выглядит? Как мы найдём его, я не понимаю?

– Если бы я знала, я бы не возилась с тобой! Ключ может быть чем угодно, даже самым незначительным на первый взгляд документом, сложно угадать, у большевиков была очень развитая фантазия. Что ж, твой отец яро занялся этим вопросом, но, увы, многие важные архивы и документы находятся у вас в квартире, но она – оцеплена. Слава Богу, что со Свиридовым всё обошлось, я смогу вернуться домой, а ведь всё могло быть хуже…

– Что вы с ним сделали? – шёпотом спросил Миша.

– Говоря по-простому – стёрли память.

– Чего? – глаза Миши округлились, они стали похожи на внушительные пуговицы. –Я думал, такое возможно только в кино.

– О, нет. Этот процесс не такой лёгкий, как допустим у «Людей в чёрном», это химическая операция. Постараюсь объяснить проще: делается укол со специальным препаратом. Его обязательно нужно разбавлять в зависимости от длительности периода времени, который нужно уничтожить, парализовав нужные участки коры головного мозга – с биологической точки зрения. А для общего развития – разработки препарата по блокировке нейронов памяти велись ещё в пятидесятых, навели тогда чистоту в мозгах у людей. В химии я не сильна, так что точную формулу сказать не смогу, да и если бы знала – не сказала бы.

– И каждому вы можете вколоть его? – со странной улыбкой поинтересовался Орлов, чем насторожил Викторию.

– Переводить сыворотку на каждого встречного слишком дорогое удовольствие, да и с фараоном можно было иначе разобраться, но слово шефа – закон.

– А какие были варианты?

– Психологический блок, гипноз, в конце концов.

– Снова мистика, – огорчился парень, садясь обратно в кресло.

– Не мистика – наука. А вот если брать в расчёт экстрасенсорные способности – левитацию или телепатию, то тут уж я сомневаюсь, но в науку это явно не вписывается.

– С большевиками всё более или менее ясно, а какие дела были у Керенского?

– Как ты понял, Керенский состоял в ордене иллюминатов, да и не он один. Практически всё новое коалиционное собрание были крестоносцами.

– Я не удивился, на всех их фотографиях на груди присутствует орден в виде креста.

– Забавная тавтология. Этот факт ещё раз подтверждает то, что иллюминаты себя не скрывали и не скрывают. Один из них – генерал Лавр Корнилов был возмущён начальной политикой Керенского, ну… развал армии и тому подобное. Забегать вперёд не стану, скажу лишь, что проблем у Временного правительства было не меньше, чем у раздавленных большевиков.

– В понятии крестоносцев мне больше представляются люди в древних мантиях, скрывающих лица, как… ну, как эти… расисты в белых плащах.

– Ку–клукс-клан, о котором ты попытался сказать, имел массу схожестей с иллюминатами, мне даже кажется, что этот клан произошёл от ордена, но развиваться он стало именно с расистским подтекстом, против коммунизма они выступали. Гадкая организация.

– Вездесущие они, как приведения, – мрачно отозвался Миша. – Скажи, как ты всё запоминаешь? Эти биографии, я в школе отчества путал, если мне предстоит заниматься этим… долгое время, то облегчи мне участь – как запомнить?

– Лично мне, когда читаю биографии, легче сравнивать исторических личностей с персонажами каких-нибудь книг или фильмов. Так сразу обрисовывается характер личности и причины его поступков в истории.

– Ну, например?

– Например, Троцкий мне напоминает Эскамильо из оперы «Кармен», а Феликс – Атоса, «Три мушкетёра», надеюсь, ты читал?

– Начинал, но где-то на середине бросил. Эх, это не выход.

– Тогда крепись, Леттерс! Могу сказать только «выкинь из головы всё то, что ты знал раньше…» и учись, учись… Тебе пока везёт.

– Чем хоть?

– Тебя не касается нынешняя политика, одна история… это Рай, – Лицо Виктории растянулось в благоговейной улыбке. Михаил фыркнул, неожиданно в архив на него налетел Муравьёв с бурными криками.

– Как ты мог не сказать мне?!

– Что сказать? – растерялся Миша, беспомощно смотря на Викторию. Неужели раскрыли?

– Мойша, экий ты пацан! Брат, еврей еврея… видит издалека. Ты чего раньше молчал?

–А действительно, чего я молчал? – Орлов бросил испепеляющий взгляд на Викторию, которая зажала рот ладонью, чтобы не засмеяться.

– Да не важно. Эх! Леттерс, Леттерс, я как чувствовал. А давай нашу: Хава – Нагила…

– Я здесь, наверное, лишняя. Сестра-славянка вас покинет, – умиленным голосом произнесла девушка, уносясь поспешным шагом в глубину коридора, оставляя мысленно брызжущего матом в голове Михаила с новым «братом», который никак не мог понять, почему Леттерс не танцует, не радуется, а главное – не знает текста песни, так горячо любимой всей их дружной нацией.

====== Глава 23. Амнистия ======

И среди тысячной толпы – ты одинок, и находясь с собой наедине – ты одинок.

Чингиз Айтматов. Плаха

По статистике каждым субботним весенним утром, примерно в промежуток дня между семью и девятью часами более 91% порядочных людей ещё спят после тяжёлой будней пятидневки, остальные 8% продолжают усиленно трудиться на своей «любимой» семидневной работе. Так как штаб партии СДСПР не относился ни к работе, ни к учёбе (если не учитывать тот факт, что здание арендовано для исторического института), и его сотрудники не попадали под категорию «порядочных» людей, то и статистика не могла распространиться и повлиять на них. Все доблестные социал-демократы субботним весенним утром обязаны были присутствовать на еженедельном собрании, то есть – подводить свои итоги, да и просто поговорить о волнующих и интересных вещах.

– О чём я хотел переговорить с вами на этот раз, господа-товарищи, – с шутливой интонацией начал своё обращение к сонным однопартийцам Пётр Заславский, медленно расхаживая по залу, чтобы привлечь к себе хоть минимум внимания. – Во-первых, о том инциденте, который произошёл вчера днём; во-вторых, о политической обстановке внешней и внутренней на данный момент, при этом я дам право высказаться каждому – кто что накопал и разузнал.

Собрания относительно немногочисленного состава «Справедливой партии», а по сравнению с Единой Россией – вообще малочисленного, проходили в просторном помещении с панорамными высокими окнами – золотыми жалюзи, за длиннющем столом никто не сидел – все стояли вокруг, потому что если они сядут, то вероятность не заснуть будет крайне мала.

– Может быть лучше сразу о ситуации? Что напрасно тратить время на мента? – зевая, проговорил молодой человек, стоявший около двери. Бодрый после утреннего экспрессо шеф, набирая скорость, скакал между стульями, чтобы одним своим видом распространить вокруг членов партии его позитив и боевой настрой.

– Давайте проголосуем, кто за ситуацию – поднимите руки, большинство? – нисколько не растерялся Заславский, наконец, остепенился и остановился в центре стола. – Ну ладно, оставим этот вопрос. Итак, как наверняка всем известно, о том, что наш президент покинул страну на некоторое время, если кто, может быть, не в курсе, я могу зачитать…

На столе у того угла, где как раз остановился шеф, лежал беленький ноутбук, про который однопартийцы в шутку говорили, что Заславский отнял его у своей дочери. Потратив на его включение несколько секунд, шеф, ловко набирая что-то на клавиатуре, так же виртуозно щёлкая мышкой, присел и начал громко диктовать:

– «ВВП накануне посетил своим визитом Мадрид и встретился с главой Испании Хуаном Карлосом Первым, на общей пресс-конференции ответил на некоторые вопросы международных корреспондентов»… ну, это не суть важно, можно вопросы опустить… Ага, «глава Российской Федерации в своём длительном визите также посетит Севилью, Барселону и Лас… извиняюсь, Лас-Пальмас-де-Гран-Канарию, итого весь визит будет состоять ровно 13 дней. Как сообщает пресса, заместителем ВВП на время отсутствия будет…» кто бы вы думали? – Шеф выпрямился пытливо озираясь на преданных последователей, шурша фантиком в кармане своего пиджака. – Кто угадает, тому отдаю конфету «Мишки на севере» – Мурманский гост!

– Хм, даже не знаю, может быть, Медведев? – наигранно предположил невысокий парень в белой рубашке, облокачиваясь на стену, едва подавляя в себе порывы зевоты, чисто из уважения к своему шефу.

– Молодец, Савицкий, лови! – кинул через весь зал «мурманский гост». – Так в чём суть, ни в каких источниках не указано для каких конкретно целей сей длительный визит. Вопрос посложнее: зачем и почему?

– Если вы нам за него машину дадите, ответим, – отозвался парень, похоже, он был единственный из всех, которого в данный момент не интересовал утренний сон.

– Менее иронии, Муравьёв, – пробубнил человек со странной фамилией Вульф. В партии его опасались, особенно молодёжная группа, стараясь никак не контактировать с ним. Невысокий, но и не низкий, не худой, но и не толстый. Шатен с чёрными глазами, а точнее – с чёрным глазом. Его левый глаз закрывала чёрная повязка, из-под которой едва был виден длинный шрам.

– Вы что-то имеете против моего юмора? – обиделся Григорий. – Ну, не понимаете, как хотите. В общем, помните, не так давно, Испания проводила какие-то тёрки с Америкой и Италией? Всё в тумане, ничего не понятно было, однако я, будучи прекрасным журналистом, порылся в интернете и нашёл… Вопрос о разделении территории некоторый малюсеньких стран, а так же обсуждался и вопрос о еврозонах и долларе. Понимаю, товарищи, занудство, но я не знаю, как это проще перефразировать...

– Болтаешь много, а смысла никакого, – возмутилась Катя, расчёсывая волосы. Запретить ей этого никто не мог, поэтому это стало некой традицией – перед каждым собранием Екатерина Макеева и многие другие лица женского пола расчёсывали свои густые шевелюры. Муравьёв подкатил взор к потолку, выдохнул, после чего на пальцах начал объяснять, после каждого предложения делая многозначительные паузы.

– Следи за мыслью: США, Италия – это страны НАТО, что они ещё могли обсуждать с Испанией, как не вопросы о экономическом кризисе? И ещё, Испания – монархия, а значит и там, и там сидят иллюминаты. Пропустим, а теперь Испания пригласила ВВП на длительный тур по городам. Значит, назревает что-то более глобальное.

– Может они с Обамой просто ссылками на твитер обменялись или вместе ходили смотреть местные достопримечательности? – продолжила спорить Катя. – Они тоже люди, мирным путём обсуждали и решали все вопросы, даже такой термин был… как же он там назывался… Тори, ну. в конце восьмидесятых как это называлось?

– «Новое политическое мышление», – кратко произнесла блондинка, одна из всех девушек, которая, казалось, совсем не расчёсывалась. От этого её волосы были похожи на объёмную гриву, косая чёлка загораживала левый глаз, и девушка автоматически становилась похожей на мистера Вульфа во всех отношениях.

– Я не помню, чтобы наш президент отбыл из страны даже более чем на два дня, а тут две недели. Подозрительно! – не унимался Гриша. – Я сказал, что думаю – это связано с Америкой и Италией.

– Кто ещё может высказать свои предположения? – закрывая ноутбук, продолжил опрос шеф. – Всё ещё спят? Вставай!!! …проклятьем заклейменный… Не спим, серьёзная же вещь.

– Всё проще, товарищи, – откликнулся на призыв мужчина в ядовито-зелёном костюме. – Испания ещё шестнадцать лет назад вышла из НАТО, им нет смысла сотрудничать с Америкой, а вот вопрос евро уже решён, я уверен – уже в этом году нас ждет крах системы. И тогда прости, прощай. Тут вопрос если и глобальный, то, как нам сказал Гриша, касается судьбы маленьких стран.

– Стран бывшего союза, товарищ Баранов? – поинтересовался Вульф у «зелёного».

– Не только их, Алексей, так же Марокко, Алжира, тех, кого ещё Американия не сломила, если вы посмотрите на карту мира, то увидите, как близко к Испании расположены эти страны. А СНГ это бонус, как колонии, – развёл руками «зелёный». – Не уверен я в одном: Испания сотрудничает с нами или же наоборот. Очень смущает меня война в восьмом году. Там Испания была замешана частично.

– Война в Осетии – другой вопрос, это наверняка был такой посыл от Америки, чтобы поскорее прямую войну с Россией начать, – возразил Савицкий, дожёвывая «гост продуцента Мурманска».

– Да и когда это было, почти девять лет назад, Грузия больше о себе не заявляла.

– Мне понятны ваши доводы, развею ваши сомнения – Испания давно глядит на Марокко, США это, естественно, известно, и она посулит частичку африканской территории Испании в обмен на будущее сотрудничество. Заманчиво, правда? – Шеф улыбнулся, оглядывая однопартийцев. – Так как Испания с Россией какие-никакие союзники, предавать друзей плохо, вот и присматривается она к нам, каковы мы из себя – стоит ли дальше помогать или нет. Всё равно вы все молодцы!

– Может быть, вернёмся к России? Мы ещё не правительство, лично мне как-то пофигу на Испанию и Италию… – пробубнил Костик, до сих пор распутывая провод наушников.

– Забыл совсем, старость не радость, – хлопнул себя по лбу Заславский. – Пока нет «лидера», а вместо него скажем так, не совсем гениальная копия…

– Он с новым айпадом носится, как Хрущёв с кукурузой, – прошептала блондинке Катя, вызывая у неё безмолвный смех.

– Мы можем проводить агитацию, вы это имеете в виду? – уточнил, щурясь от восходящего солнца, Савицкий.

– Я открою маленький секрет – уже начали! – подмигнул сотруднику шеф.

– Неужели? – воскликнула блондинка, расхрабрившись и проснувшись. – Ходят легенды, но никто пока в глаза не видел субъект нашей пропаганды!

– Виктория Павловна, что же, вы можете увидеть его на улице.

Шеф жестом указал девушке на окно, позади него.

Девушка скептично фыркнула, но подошла к раме, придирчиво оглядывая ближние окрестности.

– Ну и что именно вы хотели мне продемонстрировать? Я ничего особенного не вижу.

– А вы приглядитесь получше, и опишите, что конкретно вы видите, – настаивал Заславский.

Виктория подвела глаза вверх, тяжело выдохнула в знак своей безысходности.

– …будто сам не знает, что тут находиться…

– Что, Виктория Павловна?

– Кмх, с левой стороны торговый комплекс «Васт Парадис», по-моему, десятиэтажный, не считала… поодаль виднеется пробка, водитель зелёного Фольксвагена разбирается с какой-то девушкой, но это не похоже на вашу пропаганду. Справа «цветная» аллея, на деревьях развешены красные ленты в честь столетия февральской революции, уже сколько времени… только это коммунисты постарались, а не мы.

– Не туда смотрите, – перебил сотрудницу шеф. Виктория обернулась и недоуменно взглянула на него. – Посмотрите вверх, – подсказал он.

– А, вы имеете в виду цеппелин? Вот откуда такая тень. Подождите…

Виктория протёрла очки и даже высунулась из окна. На цеппелине были написано большими красными буквами: «Ворьё останется за ними, а справедливость за нами», а сверху текста партийная символика: роза, сжатая в кулаке.

– Вы что – заказали рекламу на дирижабле?! – потрясённо спросила она.

– Это для тебя неожиданно?

– Но… откуда у вас на это деньги? Приобрести хоть маленький аэроплан стоит целого состояния, а дирижабль, да ещё цеппелин!