Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"

Автор книги: Das_Leben

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

Союзники прошли в комнату и остановились напротив Вождя. Каменев как обычно тактично сцепил руки за спиной, наклонил вперед голову в знак того, что готов внимательно слушать. Зиновьев сжал руки в кулаки, дыхание его было сбивчиво.

– Итак, давайте без лишних торжеств перейдём сразу к делу. Вы, верно, догадываетесь, зачем я вас сегодня пригласил. Вопрос, рассматриваемый нами архиважен!

– Вероятно, Владимир Ильич, это неким образом связанно с… Львом Троцким? – предположил Каменев. Зиновьев горько усмехнулся, потупив взгляд. Ленин кивнул.

– Вы абсолютно правы, Лев Борисович. Ни для кого не секрет, что ваш шурин после возвращения в Россию очень увлечен идеей революции. Ах, революция – это прекрасно, но он настроен на создании своего собственного движения. Для нас это недопустимо!

– Недопустимо? – переспросил Зиновьев со слабой иронией.

– Да! Так же сложно было не заметить, что я крайне заинтересован в этом человеке, в схожести его взглядов и принципов нашей партии.

Каменев взглянул на Ленина. Ему-то окончательно все стало ясно, и он решил всё выяснить прямым вопросом.

– Вы хотите, чтобы Троцкий согласился вступить в РСДРП (б)?

– Вы снова попали в точку, более того, я хочу, чтобы вы этому поспособствовали.

Каменев замер, на мгновение потерял дар речи, а Зиновьев с досадой качнул головой со словами «я знал».

– Простите, товарищ Ленин, я не совсем понял…

– Что вам конкретно не понятно?

– Вы хотите, чтобы мы… э… убедили Троцкого вступить в партию?

– Ну вот! Вы сами всё прекрасно поняли. Я всегда говорю, что нужно всё упрощать…

Каменев явно хотел спросить что-то ещё, но в их с Лениным диалог влез возмущённый Зиновьев.

– Я извиняюсь, но с какой стати мы должны это делать?! Я понимаю, что для вас это «архиважно», но зачем к вашим с Троцким делам привлекать нас с товарищем Каменевым? Более того, он меньшевик, хоть и бывший, от него можно чего угодно ожидать! В общем, я категорически против!

Ленин спокойно выслушал Григория, и после того как Зиновьев замолчал, встал из-за стола и подошёл к союзнику.

– Я ожидал такой исход, а именно говорю, нет… я утверждаю, что вы совершите это благородное дело не лично для меня, а ради нашей партии, ради светлого будущего. Так что, не спешите с выводом, товарищ Зиновьев.

Григорий скрестил руки на груди и кичливо бросил взгляд в сторону.

–Я на обещания светлого будущего больше не ведусь! – надменно сказал он.

–Это ваш окончательный ответ?

–Да! Несомненно!

Ильич сочувственно покачал головой и вернулся за свой стол.

–Очень жаль, Григорий Евсеевич, нашей партии вас будет очень не хватать…

Ситуация зашла в крайний тупик. Зиновьев и Каменев переглянулись: они прекрасно понимали, что исключение из партии может быть обычным блефом, но когда на кону стоял Троцкий, который превосходил по славе и заслугам их вместе взятых, то тут уже было не до блефа и церемонностей. Ленин нажал на самое слабое место Григория: нездоровую любовь и преданность партии. В конечном итоге выбор был очень прост: либо Зиновьев и Каменев разбиваются об стенку, но чтобы Троцкий пошёл на сотрудничество с партией, либо они из неё пулей вылетают.

– Но Владимир Ильич, это же… нечестно, – осторожно возразил Зиновьев, выйдя из оцепенения. – Какой нам… нашей партии прок от Троцкого? Большевики усиленно работают, есть результаты…

– Дело в том, батенька, что нас мало. А от количества многое зависит. У Троцкого есть авторитет, известное имя, ну и амбиции, естественно. За ним идут люди, а если он вступит в наши ряды, то уверяю, что в ближайшие месяцы мы обгоним меньшевиков и эсеров. Этот человек стоит тысячи, так что делайте что хотите, но чтобы он у меня с красным галстуком ходил и на всех углах распевал интернационал.

Каменев и Зиновьев снова обменялись обеспокоенными взглядами. Деваться было некуда, Ленин предпринял блестящий ход: загнал их в угол. Впереди – стена, сзади – пропасть. С ответом затягивать не стоило: Ленин не любит ждать долгих решений.

– Владимир Ильич, мы с товарищем Зиновьевым мало чем сможем поспособствовать агитации Троцкого в РСДРП (б), он… просто нас не воспримет… – начал Каменев, но Ленин перебил его.

– А тогда кого же он, по – вашему, воспримет? Вы, товарищ Каменев, и вы, товарищ Зиновьев – идеальные кандидатуры для, как вы выразились, «агитации» Троцкого в парию! Ну а кто тогда, если не вы – прекрасные ораторы, образованные люди, с гордостью носите такое звание как «большевик»! В конце концов, используйте своё врождённое обаяние.

Наступило минутное молчание. В это время Каменев рассуждал о возможных способах договора с Троцким и как не покинуть партию, а Зиновьев думал о том, какое унижение ему придётся испытать, и спрашивал себя, почему бы Ленину самому не уговорить Троцкого.

Первый затянутую тишину нарушил Каменев.

– Зная Троцкого, это будет нелегко и вряд ли наскоро… Всё сделаем, товарищ Ленин.

– Всё, что в наших силах… – аккуратно добавил Зиновьев.

Ильич внимательно оглядел союзников, и на его лице возникла хитрая змеиная улыбка.

– Этого, к сожалению, недостаточно. На коленях ползать я вас не заставляю, но если ничего другое не поможет, то… Идите на любые приемлемые уступки, я также приложу к этому все усилия. А ведь ещё окончательно не разобран вопрос с матросами. Поручу их Дзержинскому – пусть разберётся, а то в Орле почти отвык от подобного рода работы. Ну-с, товарищи, я думаю, мы договорились. Свяжитесь с Троцким сегодня же. Результаты должны быть – даже отрицательные. Завтра я спрошу с вас – мне необходимо знать его требования.

– Мы всё поняли, можно идти, Владимир Ильич? – спросил Зиновьев, медленно пятясь спиной к выходу. Каменев же молчал, не двигаясь с места.

– Конечно, идите. Маркс в помощь, и помните: я в вас не сомневаюсь!

Но такое теплое прощание не приободрило дух большевиков. Они – расстроенные и удручённые, опустив голову, вышли из кабинета Ленина. Зиновьев был очень бледен. Он нервно заламывал пальцы на руках так, что их хруст был слышен на весь коридор.

– Ну, и что будем делать?

– Ленин всё нам сказал. Будем агитировать Троцкого или вприпрыжку из партии… прямо на фронт. Выбирай, Гриша, – печально ответил Каменев.

– Я не про это! Как мы будем его уламывать? Он же стена непробиваемая. Есть какие-либо варианты?

–Собственно говоря, почему ты меня об этом спрашиваешь? Неужели тебя не посещают собственные догадки? Стыдитесь, Григорий, ты же самый главный приближённый Вождя.

Зиновьев обиженно взглянул на Льва, расцепив руки и сунув их в карманы пиджака.

–Зря ты так считаете. Между прочим, мысли по этому поводу у меня есть, мне интересно знать ваше мнение, Лев Борисович.

– Что же, скажите мне твои догмы, а я скажу свои…

– Быть может, ты сначала телеграфируешь Троцкому, а позже я расскажу всё, что думаю, – сказал Зиновьев, указывая рукой вглубь коридора. Каменев пожал плечами и поспешно пошёл в указанном направлении. Зиновьев пошёл в другую сторону, перебирая в голове все простые пути исхода.

====== Глава 16. Пути исхода ======

Кто не был на Невском проспекте – не может судить об этом удивительном месте лишь по фотокарточкам или кинолентам. Даже сам Николай Васильевич Гоголь посвятил этой улице целое произведение, написав: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта». И это действительно так, уверяю вас, ибо воочию автор лицезрел это уникальное, животрепещущее место, несравнимое даже с Бродвеем.

Описаний у Невского проспекта предостаточно, особенно писатели и поэты уделяют внимание не архитектуре улицы, а на его яркую, живую атмосферу среди жителей города. Невский проспект – сердце Петербурга, а ныне – Петрограда, не прекращает биться и по сей день. Место встречи для большевиков с Троцким стал Полицейский мост – однопролётный, с пологим сводом, собранным из пустых чугунных блоков, через который как раз и проходит Невский проспект.

Большевики сразу невзлюбили это название, поэтому употребляли изначальное наименование «Зеленый мост», да и оно, как утверждал лично Каменев, было намного красивее. Он и Григорий Евсеич по пути к месту встречи обсудили свои идеи относительно Бронштейна, однако в итоге они сошлись на импровизации. Время текло всё быстрее, как и шаги, и вот уже виден мост, откуда человек неотрывно смотрел вдаль, довольствуясь видом спокойного течения реки и простирающегося за ней пейзажа пока что умиротворенного города.

– Вы вовремя, – тихо сказал Троцкий, не оборачиваясь.

Каменев и Зиновьев посмотрели друг на друга и, собравшись с духом, подошли к нему: Лев – с правой стороны, Григорий – с левой. Последний, сунув руки в карманы, нахохлился и ссутулился: издали он был похож на ворону сказочных размеров. Каменев был как всегда спокоен, сдержан и прост, слегка наклонив голову в сторону.

Троцкий – с идеально прямой осанкой, гордо поднятой головой, стоял посередине, скрестив руки на груди. Из-за такого соотношения он казался выше Каменева и Зиновьева почти на голову, что доставляло ему некую гармонию.

– Шалом, Лёва, – поздоровался Каменев монотонным голосом, искоса поглядывая на Троцкого. Яркий солнечный свет озарял его черты лица золотым сиянием, оправа его очков отражала блеск уверенно-сощуренных светло-голубых глаз. От Троцкого исходили такой свет, невольный пафос и энергия, что у Каменева начали слезиться глаза, и тот поспешно отвел взгляд.

– Доброе утро, Лев Борисович, – лениво ответил Троцкий, игнорируя Зиновьева. – Я уверен, за эти два дня мало что могло измениться, поэтому не буду спрашивать типичный вопрос «как дела». Итак, сегодня вы хотели мне что-то предложить, встретившись на этом чудном месте?

– Да, – ответил Каменев. Зиновьев закатил глаза к небу: он чувствовал затянутость, как в словах Троцкого, так и в словах Каменева, что Григорию совершенно не импонировало.

– И что же? – допытывался Троцкий, бросив высокомерный взгляд на большевика.

– Неужели такому умному человеку как ты сложно догадаться?

– Хм, не понимаю о чём ты…

– Не дури, Лёва, ты всё прекрасно понимаешь.

– Право, Лев Борисович, не говори загадками, откуда мне знать, если в телеграмме ты ничего толком не написал об этом.

– А по какому ещё вопросу мы с товарищем Зиновьевым могли написать вам и назначить встречу в этом «чудном месте»?

– Не знаю, вам виднее…

В ходе этой распри окончательно потерял терпение Зиновьев, который оказался третьим лишним и не мог вставить свою ремарку.

– Так, всё, хватит, у нас и так мало времени! Вопрос касается условий… вашего вступления в РСДРП(б)!

– Ах, вот оно что! – победоносно воскликнул Троцкий.– «Будущий Робеспьер» послал свою свиту для переговоров со мной? Он, наверное, пригрозил вам исключением из партии, отправку на фронт прямо к немцам или… вы пришли сюда из-за искренней любви ко мне? Это очень мило с вашей стороны…

– Спасибо за помощь, Григорий Евсеевич, – с укором процедил Каменев. – Верно, что тратить своё и наше время. Ты должен был подумать над этим предложением, Лёва, нам нужен ответ.

– Нисколь не должен! Напротив, я на примирение с «Робеспьером» идти не намерен, – возразил Троцкий.

– Дело твоё, но не спеши: Владимир Ильич долго церемониться не станет, твоя кампания может не сработать, а мы предлагаем тебе сотрудничество на века.

– Интересно, какие же выигрышные стороны есть у вас, такие, что не могут быть у межрайонцев, у меня, у Луначарского, и вообще: с чего мне идти с вами на сотрудничество?

– Я знаю, что тобой движет идея революции: кровавой и беспощадной. Такая революция, что способна охватить не только одну страну, но и весь мир, а после… Когда мы одержим верх и будем не только на вершине власти Советской России, где правит пролетариат, где денег нет, где народ всё делит между собой: имущее и неимущее, но и на вершине мира, так как другие страны подхватят это и истребят буржуазию с их королями.

– Я впечатлён. Неужели всё как в утопии?

– Томаса Мора. Именно. Мы руководствуемся и его трудами.

– Вы думаете, что воплотить великую утопию в реальность под силу именно вам? Я очень в этом сомневаюсь. А где гарантии, что вы не прогорите? Что Керенский со своим окружением вас не уничтожит раньше? Полагаетесь на высшие силы?! – воскликнул Троцкий, после чего рассмеялся злобным смехом.

– Вы же допроситесь, Троицкий! – прошипел Зиновьев, хищно взглянув на революционера.

– Что ты сказал?! – Троцкий воинствующие начал подступать к Зиновьеву, который уже сжал руки в кулаки.

– Что слышал! Ишь, возомнил себя умнее всех. Теперь-то видать, отчего фамилия образована! Ну, и кто из нас на высший свет полагается? Не удостоился своей фамилии, так православную придумал.

– Да как ты смеешь, Радомысльский?! Я-то тебя прощу, да маузер не простит!

– Спокойно, товарищи! – Каменев быстро встал между ними, загораживая спиной Зиновьева. – Ещё не хватало здесь перестрелок. Лев, не слушай его, не ведает, что вякает. Я прошу тебя, подумай, не руби с плеча. Сам посуди: так всем лучше будет: и вам, и нам. Рабочий класс должен объединяться!

Троцкий, еще раз смерив мстительным взглядом кипящего Зиновьева, за исковерканную фамилию, скрестив руки, заявил:

– Раз так, Каменев, то измените название.

– Какое ещё название?

– «Большевики»! Измените на что-то более актуальное и не тривиальное, на что угодно, а иначе я с вами и с вашем «диктатором» никаких дел вести не намерен!

– Я готов был пойти на что угодно, любые условия, уступки, но… такое… уж увольте, Лев Давидович, это невозможно!

– На “нет” и суда нет, товарищ Каменев. Мне было заманчиво ваше предложение, но пока не будет по-моему, никаких пролетарских объединений не ждите!

– Неужели для тебя решает всё одна мелочь?

– О, это не мелочь, раз вы не согласились изменить её… Далеко не мелочь. Я себе цену знаю, а… Ленин и ваша партия того не стоит. Можете ему так и передать!

*

– Неужели он так и ответил?

Ильич внимательно выслушал Каменева и с каждым его словом хмурился всё больше. Зиновьев стоял, молча отвернувшись к окну, потому что ему было нечего сказать, тем более ему предстоял нагоняй за нагнетание конфликтной обстановки.

– Буквально так. Владимир Ильич, не стоит он таких наших усилий, разве у нас и без него нечем заняться?

– Стоит! Стоит, батенька, иначе я бы не втягивал вас с Григорием. Эх… Столько лет вражды. Но лед, если судить по вашим словам, тронулся, раз Троцкий начал ставить условия, даже невыполнимые. Совсем обнаглел «Иудушка», название ему не нравиться, оно и понятно: не простил ещё нам унижение родных меньшевиков, да и своё. Завтра попробуйте ещё раз, и, товарищ Зиновьев, на этот раз держите себя в руках! То, что вы сделали, мягко говоря, глупо и необдуманно, поэтому уж извинитесь перед ним. А вы, товарищ Каменев, найдите к Троцкому другой подход, вы лучше его знаете, так что предложите ему другие условия. Мы, естественно, не будем изменять никаких названий, тем более которыми мы гордимся.

– Троцкий уже возомнил себя Вождём всея Руси, считает, что ему всё можно! Он этим пользуется, Владимир Ильич, понимает, на что мы ради него идём! Извиняюсь, но это омерзительно! – возмутился Зиновьев, развернувшись.

– Я понимаю, а что ещё прикажете делать? И вообще, отвернитесь обратно в угол, Григорий. За такое вообще расстрел положен! Щука могла соскочить с крючка, благо Лев Борисович всё уладил. Как там по-аглицки: коммуникабельный человек.

Зиновьев обиженно отвернулся обратно.

– Он сказал, что мы полагаемся на высшие силы, что сами ничего не можем.

– Плевать, он может говорить всё что угодно, главное, чтобы мы ничего лишнего не болтали. Как говориться: ешь пирог с грибами да держи язык за зубами, Григорий, иначе точно под трибунал пойдёшь.

– Так точно, – с горькой иронией отозвался Зиновьев.

– Владимир Ильич, это мы замнём, но вот только что нам делать, если он упрется и не пойдет на компромисс?

– Сколько я вас просил минимум в своей речи употреблять иностранные слова. Про коммуникацию я так, пример привёл. А то в будущем совсем забудем русский язык!

– Хорошо, если он не пойдёт на взаимные уступки?

– Во-о-от. Вы не должны доводить до такого, но если ему вновь помешают гордость и амбиции, в крайнем случае, я пойду с вами. Теперь наша основная задача хоть склонить к сотрудничеству межрайонцев, об их вступлении в партию уже речи не идёт. Теперь, товарищ Зиновьев, можете развернуться, мне нужно с вами обсудить другие вопросы, а именно касающиеся первого Всероссийского съезда.

– Может, стоит поднять это вопрос на грядущем собрании вместе с Кобой и другими товарищами?

– Само собой, Лев Борисович, но в первую очередь я хотел бы посоветоваться с вами. Как я уже сказал, в начале июня открывается первый Всероссийский съезд Советов, уже конец мая, будут рассматриваться резолюции.

– А что могут выдать Львов или Церетели? Очередной бред по поводу открытия Учредительного собрания? Похоже, наше правительство вовсе не хочет быть временным.

– Да, но… я хотел сказать вам о другом: третьего июня – срок. До этого дня добиться расположения межрайонцев, то есть Троцкого, а потом…

– А что потом?

– А об этом позже, товарищ Каменев. Не должна у вас ещё голова болеть от этого, не сейчас. Наша основная задача на этот месяц – убедить Троцкого на сотрудничество, и продвигать нашу партию как можно дальше. Мы на верном пути, товарищи.

*

–Давно не виделись, Лев Борисович. Ну-с, что у вас нового?

Троцкий с некоторой издёвкой смотрел на Каменева, облокачиваясь на парапет того же “Зеленого моста”.

– Ох, бросьте! Всё так же. Мы ещё раз посоветовались с товарищем Лениным, и…теперь мы можем не вести диалог на тему вступления межрайонцев в РСДРП (б).

– Вот как? «Робеспьер» не согласился изменить название? Очень жаль.

– Хм, ну так… мы можем надеяться на сотрудничество с твоей стороны?

Никогда ещё Каменев не чувствовал себя настолько униженным. Совсем недавно он сетовал на свою журналистскую карьеру, а теперь Лев прямым текстом умоляет Троцкого поспособствовать им, не убеждает, не заставляет, а умоляет. Вдвойне неприятно Каменеву было видеть то, что Троцкий вёл себя как принц Датский со слугами или гонцами: практически не смотрел на большевиков или смотрел, словно сквозь них, будто Каменев и Зиновьев имеют авторитет не лучше крестьянской коровы. Голос Троцкого доносился небрежным и расслабленным эхом, возникало ощущение, будто бы он говорил с пустотой.

– Знаете, как говорят, если хочешь что-то хорошо сделать, сделай это сам! Я всё сказал вам ещё вчера.

Каменев вспомнил слова Ленина и пристально посмотрел на Троцкого.

– Вам мешают амбиции и гордость?

– Возможно, хотя это уже вас не касается. Мне эта бесцельная беседа порядком наскучила, мы так не придём к единому выводу.

– Ты на этом настаиваешь? Более никаких уступков не приемлешь?

– Нет.

Каменев и Троцкий в молчании провели порядочный интервал времени, и в этот период Лев Давидович даже успел вынуть из портсигара дельных размеров сигарету и закурить. Зиновьев в диалог не лез совсем, поэтому держался в стороне.

– Как Оля? – вскоре спросил Троцкий Каменева, уже совсем другим голосом: более тихим и собранным.

– Оля в порядке… спрашивала о тебе, хотела увидеть.

– Нужно будет организовать. а как Сашка?

– Учится. Я думал, ты не спросишь. Забыл о них, у тебя же… такие планы.

– Не говори так, я не мог забыть о родной сестре с племянником.

– Разве тебе ещё не на всё и вся плевать? – насмешливо спросил Каменев. Троцкий одарил его ледяным, но очень искренним взглядом: в нём читалось не бесстрастие и злоба, а скорее сожаление, отчуждение и дикая тоска. Каменеву даже стало немного жаль Троцкого, на душе было также одиноко и уныло, ведь мало кто знает, что скрывается за внешней бронёй в душе революционера, а может, и нет никакой души?

– Тогда хотя бы напиши им. Я понимаю, что ты занят, но Оля ждёт. Не прощаюсь, думаю, мы вскоре встретимся.

– С “Робеспьером” потом придёшь?

– Не называй его так, я знаю, сколько лет вы враждуете, но сейчас это правда уже не смешно.

– Он меня “Иудой” небось до сих пор называет, – фыркнул Бронштейн, потушив сигарету о парапет.

– А ты и обижаешься?

– Хватит иронизировать. Цепляйте, Лев Борисович, вашу “Жучку” на поводок, да смотрите, чтобы он вас не укусил, – высказал Троцкий, кинув взгляд на Зиновьева.

– Лёва, Лёва... С годами не меняешься, только язык длиннее становиться!

Троцкого этот комментарий ничуть не задел, а скорее наоборот: посчитал, что это энный комплимент, поэтому, улыбнулся, словно мартовский кот, и сказал:

– Знаешь, Лев Борисович, а я поговорю с Луначарским... всё же... в твоих словах что-то есть.

====== Глава 17. «Дикий тандемчик» ======

Надеюсь, любезный читатель не забыл о юноше нынешнего века – Михаиле Орлове, который миролюбиво сидел в столовой, общаясь с новыми знакомыми, не подозревая о том, что его «суровая» начальница Виктория Дементьева уже мчалась в «обитель мира, дружбы, еды и спокойствия» дабы нарушить это самое спокойствие.

Как только девушка «влетела» в столовую, Миша, увидев её, машинально выскочил из-за стола, словно нерадивый ученик, вызванный отвечать урок и ничего не успевший придумать в своё оправдание. Можно было бы оклеветать ребят, что те похитили его и насильно приволокли в столовую, пока парень, тщетно сопротивляясь, всей душой и телом рвался изучать архивы, но вероятность того, что Виктория в это поверит, была крайне мала, как, впрочем, и возможность того, что она простит Орлову непослушание, даст денег на мороженное и отпустит на все четыре стороны… Но Миша был даже рад, что начальница так быстро явилась, ведь если бы кто-нибудь из новых знакомых спросил его фамилию или что-нибудь другое, доказывающее, что Михаил-сын убитого архивариуса, то наверняка минут через десять приехала фура полиции, и разделил бы Орлов участь своего отца прямо на месте…

В общем, в душе юноши бушевали противоречивые чувства. Виктория была уже на опасном расстоянии, нужно было что-нибудь сказать в защиту, и какая же фраза могла бы прозвучать в данной ситуации?

– Я всё объясню… – проговорил Миша, включая наивную благоглупость, но девушка схватила его за руку и поволокла к выходу.

–Обязательно объяснишь, – прошипела она, больно сжимая запястье юноши. На лице Миши появился постыдный румянец: все, кто находился в столовой, колким взором наблюдали за тем, как блондинка с гордо поднятой головой, тащила за собой здорового парня, который был выше её на голову.

– Дементьева, ты что делаешь? – спросил возмущённый Гришка, догоняя «парочку».

– Он прогуливает свой рабочий день, – бросила Виктория на ходу. Григорию пришлось обогнать её, преградив тем самым путь.

– А ничего, что сейчас обеденный перерыв? С какой стати ты им распоряжаешься?

– А ничего, что это не твоё дело! – рявкнула девушка, обходя коллегу, и толкнув дверь свободной рукой, вышла, при этом Миша невольно ударился головой о косяк, забыв пригнуться.

Григорий проводил их недоуменными глазами и развернулся к своим друзьям.

–Вот тиранша… – выдохнул он.

– Загоняет парня, – согласилась Катя, посмотрев на качающуюся дверь.

Костик лишь ухмыльнулся, сказав про себя: – «дикий тандемчик»…

*

– Ай! Ослабь хватку, Геббельс! – воскликнул Миша, когда Виктория повернула за угол.

– Да тебя убить мало! Идиот! Тебя ничему не научили последние события? С твоей «черной дырой» вместо головы только на шахте работать надо! Ты хоть знаешь, кто такой Геббельс?

– Нацист… Так папа всегда говорил.

– Выкрутился. Значит, ты меня фашистом считаешь?… Скажи, тебе адреналину захотелось? Так я тебе его устрою! Сначала брата не послушал, сунулся в эту несчастную тюрьму, теперь сейчас меня.

– Ничего же не случилось. Что ты кипишуешь?

– А надо было, чтобы случилось? Эти болтуны только и ждали, пока ты во всём сознаешься. Ты! Ты сказал им своё имя, рассказывал про семью?!

– Нет! Они ещё не успели спросить…

– Слава Богу… о чём они говорили с тобой?

Миша задумался, вспоминая их диалог.

– Да… толком ни о чём. Тот, который Гришка, рассказывал про дизайн, потом познакомил с Катей и Костиком. Она мне фенечку предлагала…

– Надеюсь, ты не отказался?

– Нет, Гришка меня предупредил. Костик чудной какой-то… они рассказывали истории про штаб, а потом он сказал, что сдаст сына убитого архивариуса…

– Не удивительно. Гришка – хохмач, поднимет на смех даже самые священные и серьёзные темы, Катька – сплетница, плетёт свои фенечки да разговаривает рядом сидящего, вытягивает из жертвы каждое слово и берёт на заметку. А Костик… он родную мать может сдать ради личной выгоды, соврёт, недорого возьмёт.

– Ты так о них говоришь? А сама-то…

– Они про меня уже успели сказать? Мне даже неинтересно, что именно. Вообще это только причины, почему им не стоит распространяться о том, кто ты. Немногие поступят как я и мой босс. Они… не такие плохие, как я их выставила. Грубо сказано, но это правда. Просто не стоит никому доверять, особенно в малознакомом коллективе. Это на будущее.

Молодые люди, занятые разговором, незаметно дошли до лифта, где Викторию с Михаилом ждал его брат.

– Серый? Ты как здесь?!

Глаза Миши расширились, когда он увидел Сергея. Парень был ошеломлён, поэтому остановился, рассеянно осматривая брата, когда тот кинулся к Орлову-младшему.

– Потом, Миш, поехали!

– Куда?

– Туда, где ты должен быть с самого начала! Наваляю я тебе позже…

– Но…

– Давай без лишних слов, как я понял из этой ситуации, здесь не безопасно, – при этих словах Серж грозно покосился на Викторию. – Мама чуть с ума не сошла. Мы думали, тебя убили! Идём.

И Сергей вытолкнул братца из проёма коридора. Снова Михаила тащили без его согласия, только теперь волок его Серж. В одно время Миша бы этому очень обрадовался, вылетел бы из этого проклятого штаба на крыльях счастья, но теперь… его снедало смятение. Одной из причин этому было смятение, естественно, из-за неожиданного явления брата, и в голове крутилось столько вопросов о том, как Серж нашёл его, куда они теперь подадутся, но, уходя, его взгляд упал на фигуру Виктории, которая неподвижно стояла у стены, отчаянно обхватив себя руками и опустив голову, безропотно молчала… И, казалось, Мише должно было быть всё равно, но… Он вдруг осознал, что не может просто так уйти, всё бросив, ведь эта девушка столько для него сделала, ничего не требуя взамен, а теперь Миша просто предаёт её…

А как же Сергей? Он родной брат, рискуя тем, что его могут арестовать, нашёл этот несчастный штаб, и теперь взволнованным, но сосредоточенным взглядом ищет самый безопасный путь к метро.

– Серж… Я не могу уйти.

Сергей остановился, обернулся, обескуражено посмотрев на младшего брата.

– Что? Миш, не говори глупостей…

– Пойми, изучая эти архивы, я могу наткнуться на убийцу папы! Неужели ты не хочешь знать, кому могла понадобиться смерть папы?

Сергей недоуменно покачал головой. От долгого молчания частый снег уже осел на его бронзовых волосах.

– Это из-за неё, да?

– Да причём здесь она?! – возмутился юноша. – Почему у тебя всё сводиться к одному? Она знала отца, она устроила меня в штаб, ты не представляешь, как я её обидел, она же могла меня просто послать! Да, она чокнутая, повёрнута на своих архивах и забавно жестикулирует, но она может помочь нам, а я, получается, кидаю её? Это как-то неправильно.

Глаза Сергея расширялись всё больше и больше.

– Я тебя не узнаю… Ты у неё такие речи толкать научился? И… с каких пор ты стал говорить о девушке как о человеке, а не как о «подружке на ночь»?

–Наверное, стоило просто случиться чему-то ужасному, чтобы я понял это…

– Неделя работы в этом странном здании, как ни странно, на тебя положительно повлияла. Ты повзрослел. Не знаю, решать тебе, но всё же я бы не рисковал…

Миша улыбнулся брату, тот подошёл к юноше и по-отцовски стряхнул с его волос снег.

– Спасибо за доверие… И понимание… Мне это необходимо.

*

– Скажи, ты придумала, что будешь делать дальше, Дементьева?

Диалог протекал в просторном светлом кабинете, который был заставлен многочисленной мебелью: большую часть составляли шкафы с бумагами, книгами и документами, несколько кресел вдоль стены, естественно стол, напротив которого стояла Виктория, а за столом на стуле сидел ее шеф, глава партии СДСПР Заславский Пётр Геннадьевич : человек сорока лет, видный мужчина – этакий любитель ретро, рассудительный, вдумчивый. Одним словом: настоящий лидер.

– Я… пока ещё нет, но на первое время возьму двойную нагрузку, заберу часть архива домой…

– А ты потянешь? Когда ты будешь всё успевать?

– Ночью буду работать…

– Ну что ж, бери, но не изведи себя, нам нужны здоровые работники. Но вот как ты могла допустить «побег» Орлова-младшего? Он был на твоей совести, сама вызвалась отвечать за него.

– Я понимаю, виновата, Пётр Геннадьевич, но он не партийный, я не могла ему запретить…

– Но должна была! Мы остались без архивариуса снова. Может не осложнять тебе жизнь и снизить тебя до постоянной работы с архивом?

– Не надо! Я всё выполню, оно будет у нас, мы найдём его, я обещаю!

– Ладно, я верю, ты неплохо знаешь историю, доказала свою преданность партии, но учти, что снова ещё одного шанса я тебе не дам.

– Спасибо, Пётр Геннадьевич, не буду терять времени…

– Да иди, товарищ Дементьева, не подводи.

Удрученная Виктория вышла из кабинета шефа и неспешно побрела по коридору, перебирая в голове варианты распределения нового графика…

– Орлов?

Девушка подняла брови, удивлённо смотрела на юношу, который скромно стоял в коридоре, дожидаясь её.

– Забыл что-то? Чего вернулся?

– Я… Так и не узнал, смог ли Ленин завербовать Троцкого. Ты не представляешь: не могу не есть, не спать!

Виктория недоверчиво улыбнулась и жестом указала в сторону выхода.

– Ты… Выгоняешь меня? Понимаю, я плохо поступил, но Серж ничего не знал, я не успел объяснить ему…

– Стоило бы… Но нет, неделя кончилась, я решила не оставлять тебя на выходные здесь. Это может вызвать подозрение. Перекантуешься у меня, – монотонно ответила она.

– Так я за архивом? Не пропадать же времени зря.

– Не надо, у меня дома книжки есть, хотя… сгоняй, возьми в третьем ряду седьмую папку. Она понадобиться…

Миша пулей помчался в подвал, и уже через несколько минут он вместе с Викторией попал в пробку. Виктория нервно жала на гудок, практически не смотрела на парня.

– Ты всё ещё злишься на меня? Надеюсь, ты мне хоть расскажешь, чем кончилась история с Лениным и Троцким?

Улыбка Виктории невольно расширилась. Миша смекнул про себя, что если провинишься, говорить надо об истории, так как на девушку это действовало, как валерьянка на кошку, да и похоже сама личность Троцкого ей весьма симпатизировала.