Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)
– Что же нам теперь делать? – безысходно проговорил рабочий в старом коричневом пальто. Товарищи подхватили его разочарование и набросились на Кобу.
– Товарищ Сталин, почему вы не противились этим собакам?
– Когда же нам успеть дописать воззвание?
– Завтра съезд, а у нас ещё конь не валялся!
– Товарищи, нужно трезво оценивать ситуацию, – безмятежно отвечал Коба. – Вот, что лучше: кричать и возмущаться, при этом рискуя попасть за решётку? Или дождаться, когда юнкера уйдут и спокойно продолжить свою работу?
Рабочие приумолкли, недоумённо переглянулись между собой.
– То есть? Это как – продолжить?
– Редакцию закрыли, а где нам работать?
– Не в Смольном же.
– А кто сказал, – продолжил Коба, хитро улыбаясь, – что если редакцию закроет полиция, мы не сможем в ней работать? Противозаконно, ну а что сделаешь – время такое. Сами знаете, Керенский будет делать всё, чтобы помешать перевороту.
– Работать подпольно? Вот это по-нашему! – воскликнул Василий, сжав кулак.
–А если полиция снова придёт?.. – волновалась женщина в красном платке.
– Мань, ну ты чудная баба! – перебил её Вася. – Им не до того будет! Ленин, Троцкий и другие наши будут переворот вершить!
«Троцкий и другие наши, – печально подумал Коба. – Мда, петушок–золотой гребешок нынче набрал популярность… Заслужил».
– На всякий случай, Вася, сгоняй-ка за поддержкой. Хотя бы роту на охрану типографии попроси. Эти юнкера все экземпляры конфисковали.
А в это время в Смольном кипели нешуточные страсти. По расчётам Троцкого здание Смольного – бывшего института благородных девиц, должно было стать их главным штабом. Кого и чего тут только не было: во дворе стояли орудия, пулемёты, в вестибюле толпились восставшие, работники партии, делегаты, прибывшие на Второй съезд советов, да, более того, именно в Смольном было решено проводить этот конгресс. Труднее всего приходилось большевикам. Они опрометью бегали по лестницам, многочисленным коридорам, постоянно совещались, передавали друг от друга записки. Совсем плохо было членам ЦК и ВРК, как, например товарищам Зиновьеву и Каменеву. Едва увернувшись от волны матросов, с трудом минув коридор на втором этаже, который был полностью предоставлен делегатам и их распри, они нашли единственное спокойное место – у подоконника основных окон, которые выходили на двор.
– Господи, – выдохнул атеист Зиновьев, прислонившись к стене. – Ну и народу собралось. Я не удивлён, на демонстрациях было намного больше, но все в одном здании, как муравьи в спичечном коробке…
– Странная метафора, – Каменев удивлённо посмотрел на друга. – Ты что, сажал муравьёв в спичечный коробок?
– Эм, нет! – быстро нашёлся Зиновьев, отпрянув от стены. – Это просто метафора. Ведь точно – кусаются все, копошатся, куда от них деться, не знаешь. Ох, и это нам ещё с тобой повезло! Нас вообще могли из ЦК выгнать, Дзержинский вообще с ума сошёл – расстерять хотел!
– Ты тоже одиннадцать лет в тюрьме посидел, сошёл бы, – Каменев вытащил из портсигара папироску, протянул для воспитанности Зиновьеву. Тот отмахнулся, Лев пожал плечами со словами «Как хочешь» и закурил. – Расстреливать ему некого, вот до нас ему дело есть! «Партия превыше всего…» Благо другие товарищи более адекватные и трезвомыслящие люди. Не хочу вспоминать позавчёрашний день…
– Ты про Зимний, что ли? – уточнил Зиновьев и сморщился. – Не напоминай. Только совершенно сумасшедшие люди могли придумать такую… унизительную вещь!
Каменев подавился сигаретным дымом. Унизительная вещь, которую не хотел вспоминать Григорий, заключалась в том, что Дзержинский, не простив им трусливой контрреволюционной статьи, насильно под угрозой револьвера вместе со Свердловым и Троцким [ради такого дела он бросил все свои конференции] увёз их на трамвае к Зимнему дворцу, и, вручив им несколько агитирующих листков, наставил их на некие действия. Выглядело это всё примерно так:
Представьте себе, дорогой читатель, пара самых обыкновенных рабочих идут с самого типичного завода домой, и путь их лежал как раз мимо Зимнего дворца. И вот остановились они у самой набережной и неотрывно смотрят за зелёные стены, белые колонны и золотую гравировку на крыше этого роскошного здания.
– Эх, – печально вздыхает женщина – жена рабочего. – Там раньше Пётр и Екатерина жили, представь – вот это дом… Это он снаружи такой, а там как внутри роскошно? Ой, Господи, нам б такую хату…
– И не мечтай, жена, – отвечает ей рабочий. – Дворец – дом царский, каким боком нам такой, простым рабочим такие апартаменты…
– Хотите такой же дворец? – вдруг, откуда ни возьмись неожиданно перед парой возникает Зиновьев, напряжённо сияющий лучезарной улыбкой.
– Хотите жить не хуже особ царских кровей? – с другой стороны, испугав рабочих, появляется такой же “радужный” Каменев. Он смело делает им навстречу шаг и торжественно вручает потрясённому главе семейства листовку. – Да-да, не удивляйтесь, это не мечта, это реальность!
– Ваша жизнь разделилась на до и после, товарищи! – воскликнул Зиновьев. – Раньше вы жили серой и скучной жизнью, окружённой бытовухой, работой, зарабатывая при этом гроши, горбатясь на буржуев, и втайне от всех соседей мечтаете жить, как достойные люди. Но теперь всё изменилось!
– К-как это? – муж и жена недоумённо смотрят друг на друга.
– Теперь с нашей партией вы попадёте в волшебный мир Советской России. Да, вы не ослышались – Советской России! Это не только уникальные возможности для рабочих и крестьян, но и единственный способ классовой борьбы для народа и равенства!
– Ух ты! – театрально удивляется Каменев. – Ты не врёшь? Это же невозможно!
– Возможно, товарищи, с Советской Россией возможно всё! – заявляет Зиновьев, не давая проходу паре рабочих. – Только представьте: вы будете жить наравне с королями и людьми первого сорта в роскошных дворцах, как этот, вы не будете ни в чём себе отказывать и всё это – Советская Россия!
– Но, как же нам достичь Советской России? – тихо, но заинтересованно спрашивает рабочий.
– А поможет нам в этом Великая Социалистическая Революция! – громко восклицает Зиновьев. – Это революция, которая состоится через несколько дней, будет ошеломительна не только в истории России, но и в истории всего мира! Проголосуйте за нашу партию, и революция разгонится до пределов всего земного шара! Вам не потребуется никаких усилий, вам просто нужно будет проголосовать за РСДРП(б).
– Голосуйте за РСДРП(б)! – подхватывает Каменев, раздавая листовки всем остановившимся людям и обычным зевакам. – Пролетарии всех стран соединяйтесь!
– За революцию… возьмите листовочку и проходите, – сквозь зубы проговаривал Зиновьев. – Установим диктатуру пролетариата!
Не буду описывать, как от дьявольского смеха чуть не падали Свердлов, Троцкий и Дзержинский, скажу только, что моментом они насладились, да и идея политической агитации листовок среди народа им понравилась. Но Зиновьев был очень зол, особенно на Троцкого, который принял самое что ни на есть активное участие в придумывании фраз для Григория. А Зиновьев был злопамятен… Благо, этот случай все пятеро с собой унесут в могилу. Но, не будем пока что о грустном, ведь сейчас, накануне революции, никому не было до споров и разборок.
– А знаешь, самое обидное, – Каменев докурил сигарету и ловким движением загнул её под подоконник, – что мы с тобой как всегда крайние. Ух, Дзержинский, ненавижу его, граф Монте-Кристо…
– Это вы, Лев Борисович, преувеличили, – неожиданно позади друзей раздался звонкий, режущий по ушам голос. Зиновьев и Каменев вздрогнули и одновременно обернулись. – Эдмон Дантес, если мне не изменяет память, непрерывно сидел тринадцать лет в замке Иф. Мне повезло больше, где я только не был.
– Вы давно здесь стоите, Феликс Эдмундович? – тихо спросил Зиновьев.
– Не важно, – отрезал Дзержинский, с угрозой посмотрев на Каменева. – Мне всё равно, как ко мне относятся, но за сравнение спасибо, Эдмон Дантес был благородным человеком, и месть его была…основательной.
–Постойте, – Льва, казалось, осенило на слова «непрерывно сидел». – У меня идея! Григорий, нужно срочно организовать заседание!
– Какая идея? – поинтересовался Зиновьев. – Ты же видишь, все комнаты почти заняты, негде заседание проводить.
– Как это негде?! А главный зал нам для чего? – заявил Каменев. – Я только сейчас понял: муравьи в коробочке… непрерывно… Никому, пока переворот не свершиться, нельзя покидать Смольный! За мной!
Буквально спустя десять минут все члены ЦК [кроме Кобы и Ленина] уже теснились в совещательном зале, где около недели назад решали судьбу Зиновьева и Каменева, а сейчас они же и выступали. Фамилии у них – говорящие, так что доминирующий в этом тандеме и взял инициативу в свои руки.
–Товарищи, – обратился «доминант» Каменев к большевикам. – Я вас вырвал не просто так, у меня предложение! Раз Керенский может в любой момент вмешаться в наш план и нашу деятельность, просьба: никому без особой важности не покидать здание Смольного. Все вы нужны сейчас здесь, и поэтому я считаю, без особой на то нужды членам ЦК запрещено покидать Смольный. Надеюсь на одобрение и официальное заверение в протоколе.
Льва поддержали одобрительными выкриками. Предложение было принято единогласно.
– Отличная речь, Лев Борисович, – бросил Каменеву, сошедшему с трибуны, Троцкий. – Быстро и лаконично.
– Спасибо, – откликнулся Лев, подойдя к шурину. Последний внимательно, сощурив хитрые глазки, осмотрел весь зал. – Хм, ты кого-то ищешь?
– Как ты там говорил: «Чтобы никто из членов ЦК не покидал Смольный?» А где же твой друг?
– Какой ещё друг? Зиновьев всё ещё злится на тебя, – насупился Каменев. Троцкий перевёл взгляд на Льва, уголки его рта чуть приподнялись, что означало явную усмешку.
– Коба. Он, вроде бы, член ЦК, а с самого утра нигде не мелькает. И сейчас его нет.
– Кобы нет? – неподдельно удивился Каменев, он рывком на носочках потянулся вверх, оглядывать зал. Убедившись, что Троцкий не врёт, он удручённо почесал затылок. – Странно, мне казалось, он где-то здесь. Он никогда не привлекал к себе внимания, поэтому не заметить его нетрудно. Интересно, где же он? Неужели он хочет пропустить всё восстание?
– В редакции, он должен был напечатать воззвание… Что это я опускаюсь до его обсуждения? Это неважно! – воскликнул Троцкий, отрицательно качнув головой, направился к выходу. – Хочет сидеть весь день в редакции – пускай сидит, главное, чтобы не мешался.
– А что же делать? – отчаянно бросил вслед Каменев. – Он тоже один из членов ЦК, как же нам без него?
– Коба выпал из игры! – ответил Троцкий с присущим ему актёрским пафосом, слегка повернув голову. – Он слишком слаб для неё, всё равно бы не выдержал.
– Подожди! – Каменев бросился вслед за Троцким. – Ильича тоже сейчас нет с нами, но это не значит, что он слаб для игры.
– Ильич – это другое дело! – огрызнулся тот. – Ты в курсе, что Керенский отдал приказ всех нас арестовать? Так как Ленин – глава партии, то его на месте уничтожат, этого не должно случиться!
– Я знаю об аресте, Лев, этого-то я и боялся. Поэтому никому не следует выходить из Смольного. А Ленину из конспиративной квартиры. Единственный, кого Керенский не тронул…
– …Коба! – с раздражением провозгласил Троцкий. – Он вообще не должен был быть среди нас! Откуда он вообще взялся?
– Из Грузии, – ответил Каменев. – Ленин говорил ещё летом, что должен быть кто-то незапятнанный, продвигающий мирную линию. Коба – миротворец и единственный связной с Лениным. Зря ты его так сильно недооцениваешь.
– Я-то? А ты? – Троцкий подозрительно взглянул на Каменева. – Не ты ли его предал?
– Что?! – Лев остановился шокировано отвечая на взор второго Льва. – О чём ты… я никогда…
– Да уж, конечно. Променял на Зиновьева, а об ордене ты ведь ему ничего не сказал? Утаил? От лучшего друга?!
– Он… Я… – Каменев замолчал и отвел глаза. – Я не виноват, что он такой. Он никогда не ценил дружбы, он в неё не верит. Сколько я помню, постоянно говорил о Ленине, почти всегда хмурый и грустный… А я всегда буду каменно держаться за своё мнение, даже если оно в корне расходится с остальными.
– Всё! Просто забудь о нём, не до этого сейчас, – перебил его Троцкий. Завидев свободный телефон, он кинулся к нему. Естественно, не он один, всем нужно было позвонить именно сейчас. – Брысь отсюда, товарищи! Телеграфом воспользуйся, Подвойский... Смольный на проводе. Алё, как обстоят дела у вас на объекте? Заняли? А юнкера? Отпор им дайте, их и так почти нет… Уже? Молодцы, продолжаем в том же духе…
Каменев вздохнул, Троцкий всё-таки был прав, несмотря на свою личную неприязнь к Кобе. И грузить своими проблемами Льва сейчас не стоило – он с самого утра по всему Смольному бегал, отдавал распоряжения насчёт восстания, к тому же на него была возложена двойная ответственность – подготовка ко Второму Съезду. «И как у него всё получается? – думал Каменев. – И там, и тут успевает. Интересно, а он вообще спит?»
– Заняли телеграф и главный почтамт, сопротивления практически не было, – расслаблено выдохнул Троцкий. – Так, всё идет хорошо, как бы не сглазить... Лёва, я у тебя стрельну сигаретку?
–Бери, конечно, – невозмутимо ответил Каменев, протягивая Льву Давидовичу портсигар и спички. Троцкий с присущим ему энтузиазмом всё захватил. – Знаю, что курить для здоровья вредно, но стоит посидеть половину лета в «Крестах» и…
Льва перебил грохот упавшего на пол тела. Тот с ужасом увидел, что стоило Троцкому сделать лишь одну затяжку, как тут же потерял сознание. Каменев бросился к нему, затряс за воротник.
– Лёва… Лёвушка, Ты что?! Не пугай меня так! Очнись!!! Господи ты, Боже мой!
На крики Каменева со всех сторон сбежались люди, из ЦК – Свердлов и Дзержинский.
– Что со Львом? – взволнованно спросил Яков. – Да уйдите все отсюда!
– Со мной всё нормально, – ответил Каменев, чем вызвал недоумение. – А Троцкий в обморок упал.
– От перенапряжения, видимо, – предположил Дзержинский. Народ, естественно, никуда расходиться не собирался, поэтому ничего, кроме радикальных методов, освободить площадку не помог. Феликс вынул револьвер, направил в воздух и выстрелил. Народ завизжал и пулей вылетели из кабинета.
– Юнкера ворвались? Нас окружили? – От грохота выстрела очнулся Троцкий. Он медленно похлопал ресницами, слабо огляделся вокруг, всё ещё лежа на полу. – Феликс…
– Очнулся! – облегчённо вздохнул Каменев. – Как же ты нас всех напугал…
– Феликс, ты стрелял, что-ли? – чуть слышно спросил Троцкий поднимаясь.
– Панику нужно было разогнать, не волнуйтесь, патрон холостой. Извините, но я на «ты» не переходил, – строго ответил Дзержинский. – Вы сознание потеряли.
– Как это всё не вовремя, – задумался Троцкий. – Вот что, нужно наладить связь с почтой, телеграфом и железными дорогами. Восставшие занимают типографии. Керенский приказал развести мосты, мы должны успеть, пока путь на правую сторону Петрограда не был заблокирован. Яков, сделайте запасной штаб для повстанцев в Петропавловской крепости. Товарищ Дзержинский, нужно проконтролировать захват почты и телеграфа, скажите Бубнову, пусть отправляется на железный дороги. Кто у нас ещё не занят?.. Подвойскому передайте, чтобы наблюдал за Временным Правительством и пусть кого-нибудь из ЦК с собой возьмёт.
– Товарищ Троцкий, по предложению товарища Каменева членам ЦК запрещено выходить из Смольного, – напомнил Льву Свердлов. Все, кроме Троцкого, были в растерянности от этой ситуации.
– Не претить мне, товарищ Свердлов, не претить! – крикнул на него Троцкий. – Пока я председатель ВРК и по заверению товарища Ленина организатор восстания, мои требования должны быть удовлетворены! В предложении Льва Борисовича сказано «без особой нужды», а мне со слов по телефону не ясна обстановка! Работайте!
Что было делать, раз говорит, значит нужно, и пусть это будет послеупаднеческое состояние.
– С этими Львами вечно какие-то передряги, – пробубнили большевики.
– После одной затяжки такой эффект, – рассуждал Троцкий. – Всё! Бросаю курить!
– Может, ты болен чем-то? – с заботой спрашивал Каменев. – Температура, недосыпание, тошнота, усталость. А сейчас осень, грипп ходит… Так, подожди, ты сегодня завтракал?
–Нет, не помню. Я с утра сразу сюда, помню, что меня не сразу пустили, потом совещания, принимали манифест, потом я распорядился об отправке войск…
– Всё ясно, – с улыбкой сказал Каменев. – Ты голоден. С какого дня не ел?
– С позавчерашнего, мне не до еды было! – возразил Троцкий Льву, и краем глаз взглянул на часы. – Ёпрст! Уже полдень! Сейчас должно начаться совещание делегатов завтрашнего съезда!
– Стой! – Каменев ловко удержал бледного Троцкого за рукав. – Пока не поешь, никуда не пойдёшь! Ты хоть понимаешь, а если повториться? Некому будет вести восстание! Все разъехались по твоей милости! Я сказал, не пойдёшь!
Как официально прикреплённый ко Второму Съезду Советов, Коба, около двенадцати часов дня появился возле Смольного. Порядок в редакции он успел навести ещё с утра, с Лениным было всё совершенно спокойно, так что роль Кобы в этой революции была «играть в мирные намерения». А за миротворчество он выступал ещё на Первом съезде. Хотя на саму подготовку к Съезду он мог и не являться, но необходимо было дать понять делегатам других партий, что социал-демократы – люди приличные, мирные и порядочные. Была ещё одна задача, но о ней позже. А пока, появившись на собрание Коба, как всегда занял неприметное место и спокойно стал дожидаться второго делегата Троцкого. Но Коба дал себе слово: пока идёт революция, с Троцким постараться не общаться вовсе. Последний прибыл примерно через четверть часа.
– А, и вы здесь, Иосиф Виссарионович, – с высокомерной ноткой заметил Лев Кобу [сделал одолжение, что вообще заметил]. – Решили всё-таки посетить собрание?
– Я должен был прибыть сюда, и я прибыл, а вот вы опоздали, – коротко заметил он, стараясь не показывать своё раздражение.
– Я перед вами отчитываться не собираюсь, – отрезал Троцкий. Он внимательнейшим образом наблюдал за всеми выступающими. Кобу же этот вопрос мало интересовал, его ещё ждал митинг в Политехническом институте, где он должен был выполнить главную свою задачу: передать записку от Ленина.
Он видел сегодня Вождя, он был крайне взволнован. Переживал из-за того, что не может принять участие в восстании, что он сейчас не там, не в Смольном, а должен трусливо прятаться. Коба как мог, старался его успокоить, но разве это возможно, когда человек осознаёт свою беспомощность в деле, ради которого он работал почти всю свою жизнь. Он корил себя за свою неосведомлённость, но осторожность в первую очередь должна присутствовать. Убьют Ленина, убьют всех – Коба это понимал, а ещё он понимал, что если убьют Ленина, то место вождя нагло займёт Троцкий и тогда… У Кобы не будет будущего. Как смело Лев о крови говорит, о перманентной революции, о её мировой значимости, храбро посылает войска повстанцев в бой, нисколько не боясь проигрыша и возможных смертей. А Коба волновался – можно было ждать любой исход, но не за себя – в любом случае Коба останется в живых, за революцию. Что будет делать он, если погибнут все? Переметнётся на сторону Керенского? Нет, Коба не Троцкий, не променяет партию. И всё же… Если всё провалится? Почему только у него такие мысли, почему другие уверенны в победе без вариантов? Что они знают? Те самые правила? То заветное слово…Одно слово в игре решает всё, но какое?
Ленин не мог больше ждать и терпеть. Он ходил по квартире туда-сюда, попытался занять себя чем-нибудь, но всё без толку. Переворот практически свершён без его участия, история такого ему не простит. Нужно было срочно отправляться в Смольный… Немедленно…
– Рахья, приведите мне Сталина, – потребовал Ильич финну, который его охранял. – Мне нужен Сталин, я должен идти в Смольный.
– Что вы! – возразил финн. – Никак нельзя!
Подумав несколько минут, Ленин ответит:
– Нет, вы правы. Это отнимет уйму времени. Я один пойду.
– Вас могут убить юнкера! Они пока что патрулируют город!
– Не проблема, я загримируюсь, и меня ни за что никакая полиция не узнает! Поймите, это архи-преархиважно! – упрашивал охранника Ильич. У Ленина была такая особенность – ему никто и ничего не мог запретить или в чём-либо отказать, он об этом знал и смело эту особенность использовал. Тщательно загримировавшись, а именно: обвязавшись платком, словно от зубной боли и надев огромные очки, Ленин без страха, но с упрёками отправился в Смольный, где Вождя совсем не ждали. Минув проспект и перейдя дорогу, казалось бы всё протекало безобидно, не вызывающе подозрений. Но это было только начало пути. Чтобы пройти к Смольному, нужно было минуть несколько кварталов и мосточков. И вот тут, практически раскрыв свою сущность, Ильич чуть не попался. Он был практически около Смольного, стоило только быстро перебежать улицу, но на его пути возникла юная девушка лет двадцати, потерянно и наивно хлопающая большими голубыми глазами.
– Дяденька, извините, пожалуйста, – остановила он Ильича. – Не подскажете, как пройти на Шпалерную улицу?
–Заблудились, деточка? – улыбнулся ей Ильич, который совсем забыл, что загримирован. Он вытянул правую руку вперёд, уверенно указывая направление. – Можно пройти два квартала дворами прямо… Нет, мы пойдём не таким путём. Не таким путём надо идти. Идёте, значит, прямо, там увидите поворот налево, смело сворачивайте по нему и прямиком выйдете на Шпалерную улицу. Да, это архиверный путь!
– Спасибо большое, – поблагодарила девушка Ленина и быстрым шагом направилась по тому направлению, которое посоветовал ей Ильич.
– Верной дорогой идёте, товарищ! – крикнул Ленин ей вслед, благо, что его успел одёрнуть финн Рахья. –Да будет вам, помочь заблудившемуся человеку нужно! Идёмте же скорее в Смольный!
Важный факт: Ленин явился в Смольный уже поздно вечером, пока он добирался, во дворец прибыли долгожданные матросы из Кронштадта – ни одно пока что большевистское восстание без них в этом году не проводилось. Пока их пересчитывали, Ильич без лишнего шума пробрался в здание Смольного: тут же ему в глаза бросился бодрый Троцкий, который в вестибюле отдавал последние указания. «То-то он обрадуется», – подумал, усмехнувшись, Ленин и скромно, даже боязливо приблизился к лидеру революции.
– Извините, как пройти на Шпалерную улицу? – робким голосом спросил Ленин у Льва. Тот замолчал, и удивлённо посмотрел на странного незнакомого дядьку. Эти наивные и потерянные голубые глаза напомнили Ильичу ту самую девушку. – Снова не узнали, батенька?
Глаза Троцкого увеличились раза в два, он побледнел, как мел, дыхание участилось и по скорости сопение напомнило насос.
– Владимир Ильич, это вы? – тихо спросил он.
– Таки не узнал, значит, хорошо замаскировался, – восторжествовал Ильич. Троцкий беспомощно посмотрел по сторонам – никто ли на него не смотрит, и медленно оттащил Ленина в сторонку.
– Вы как сюда попали?! – негодовал Лев. – Вас же убить могли! Юнкера по всему городу ходят!!! О чём вы думали?!
– Успокойтесь, Лев Давидович, как видите, не убили.
– Но могли! Риск огромный, а, – Троцкий резко снизил голос до шёпота. – А если вас на съезде кто-нибудь узнает?
– Но вы же не узнали, – весело подмигнул ему Ленин.
– У меня близорукость, – неутешительно ответил Троцкий. – Эх, что об этом говорить. Но это был весьма неразумный поступок!
– Я знаю, знаю, извините уж меня, мне совесть не позволила всё восстание просидеть на конспиративке. Идемте Лев, есть повод собрать всех наших товарищей...
...этой ночью никто спать не будет.
====== Глава 28. Что тебе снится, Крейсер Аврора ======
…в час, когда утро взойдет над Невой.
Москва. Курский вокзал. Вечер 30 апреля 2017 год.
– Ты всё взял, что тебе необходимо?
– У меня, кроме этой сумки и ножа, больше ничего и не было. А если ты имеешь в виду папку с «революцией», то она там.
Михаил и Виктория вместе шли по перрону, быстро и бесшумно обходя кучки ждущих и отбывающих в путь людей. Орлов, согнувшись в три погибели, на всякий случай надвинул капюшон на голову, и его страх был вполне оправдан – со времени амнистии прошло совсем немного времени. Виктория шла в элегантном сером плаще, держа идеальную осанку, на руках были натянуты кожаные чёрные перчатки. В одной руке она держала ручку перевозного чемодана, скажем так, немаленького размера, а во второй нечто тёмное, большое похожее на футляр. Единственные яркие пятна – бардовый шарфик, который обматывал шею девушки несколько раз, и ярко-красный цвет помады. Для полного комплекта интеллигентки 30-х годов ей не хватало только трости. Она движением сняла капюшон с Мишиной головы.
– Не нужно, так ты можешь привлечь к себе ещё больше внимания, а опаздывать нам никак нельзя.
– Поезд уедет без нас? – усмехнулся юноша.
–Хуже, товарищ Муравьёв будет отчаянно негодовать.
– Так почему же мы поехали не вместе с ним?
– Он заезжал к себе, чтобы собрать вещи, и мы с ним договорились встретиться прямо напротив поезда. Меня волнует другое: ты давно ездил на поездах или самолётах?
– Эм, на поездах я точно давно не передвигался, это прошлый век, – отрезал Орлов. – А что такое?
– Чудак–человек, сам бережёт свою анонимность после амнистии, но додумался взять нож. Придётся пройти тотальный контроль, Миша, а у тебя в сумке оружие.
– Я последовал твоему примеру, – попытался оправдаться Орлов. – Всегда носить своё оружие. Кстати! А ты что со своим… оружием сделала? Уж ли не взяла?
Виктория хитро улыбнулась. Она остановилась, чтобы поставить футляр на землю, и вынула из кармана плаща сложенный вчетверо лист бумаги.
– Я уже говорила тебе, что я предусмотрительная. Это лицензия для перевозки оружия, только не спрашивай, где я её достала.
– У министра МВД спёрла? – завистливо покосился Миша на бумажку: с ножиком, скорее всего, ему придётся расстаться.
– Нет, – гордо ответила Виктория, пряча листок обратно. – Если я скажу, что позаимствовала у нашего шефа, ты от меня отстанешь?
– Отстану, – угрюмо просипел Орлов. – Ну, а мне–то что делать?
–Ох, не расстраивай меня, парень, не тормози так сильно.
– В смысле? – непонимающе спросил у девушки Миша. А та угрожающе надвинулась на него, чеканя каждый шаг.
– У меня есть лицензия на ношение оружия, просто отдать ножик мне на время не судьба?!
Остановившись после последнего слова, Виктория исподлобья посмотрела на юношу, который оказался практически на самом краю платформы.
– Логично, – тихо произнёс он, расстёгивая сумку, но Виктория резко вырвала её из рук Орлова. – Ты чего?
– С ума сошёл? – прошипела она, укладывая рюкзак на тёмное дно своего футляра. – При толпе народа в открытую мне оружие отдавать?! Я её заберу, отдам при выходе.
–А что у тебя там? – вдруг спросил Миша, подозрительно вглядываясь в футляр, но поймав на себе убийственный взгляд Виктории, добавил: – Всё, понял. Много буду знать, скоро состарюсь?
– Много будешь знать, не доживёшь до старости, – хмуро произнесла Виктория, отправляясь дальше. – Что с документами?
– Я изучил только 24-ое число, – ответил Миша, покорно идя следом за ней.
– Долго, нужно срочно переходить к 25-ому и к 26-ому, – процедила Виктория. – В Питере у нас не будет времени заниматься этим, а если подтвердятся мои предположения…
– Какие?! – не заставив себя ждать, перебил Орлов. – Поделишься или снова «не доживу до старости?»
– Мне нет смысла скрывать это сейчас, – Виктория остановилась и взглянула на юношу. «Честное слово, на дворе весна, пусть и не тёплая, а у неё лицо, как у трупа, и тёмные круги над глазами подвела, – невольно подумал Миша. – Готике своей не изменяет».
– Неужели?
– Если мои предположения подтвердятся, то мы нападём на след ключа, который мы так долго искали... – Виктория опустила глаза. – Тогда я бы просто не простила бы себе, если мы не поехали бы туда, где и началась вся эта история. Именно оттуда и следует вести поиски.
– А если нет? – уточнил Михаил.
– А если нет, значит, мы плотно займёмся освобождением нашего пророка, которого наш шеф так жаждет видеть в наших рядах. Придумал же – в пророчество поверил. Товарищ Вульф прав, слишком набожным он стал в последнее время.
– А ты вообще пост соблюдаешь.
– За прошлые мои грехи! Моя вера никак не мешает мне добиваться справедливости в политике, я бы не тратила зря времени, подалась в агитацию, ведь это мой профиль. Но мы отвлеклись! Что конкретно ты изучил?
– Да что там изучать, – фыркнул Миша. – Везде один Троцкий. Я даже не рискнул сосчитать все его речи на разнообразных митингах, съездах… У меня вообще такое ощущение, что всеми так почитаемый Ленин вообще в революции не участвовал.
– Забавно это, не так ли? – улыбнулась Виктория. – Это называется – подстроить историю под себя. Ты верно заметил, всё же несмотря на моё уважение к Ленину, должна признать, что истинный вершитель Октябрьского переворота – Лейба Бронштейн. Но он упустил момент, Ленин вовремя явился в Смольный. Представляю его глаза в тот момент.
– То есть, ты хочешь сказать, что плакаты коммунистов и памятники в городах могли быть священны вовсе не Ленину? – изумился Миша. – Всё, что о нём говорили – неправда?
– Ленин был лучше Троцкого. Лучше в том плане, что имел организаторский талант, а ещё у него была особенность притягивать и располагать к себе любых людей, словно магнитом огромной силы. Это называется обаянием. Помнишь, как Троцкий ещё весной ненавидел его, а спустя полгода они чуть ли не лучшие друзья. Что касается Бронштейна, то его можно уважать за то, что он верен самому себе и никому больше, пускай не даже самым благородным. Допустим, он высокомерен, высокомерным и останется, храбрый, и ничего не испугается, но изменчивость его приоритетов была сильнее. Противоречивый человек. Он больше от себя людей отталкивал, конечно, но не забывай о людях, которые были преданы ему.
– Но ты больше за Троцкого? – лукаво спросил Миша. – Или за Ленина.
– Не учитывая те факты, что они умерли больше полувека назад, мне ближе по характеру… Троцкий. Сама такая же, к сожалению. Видимо, по знаку зодиака что – ли, у меня врождённая противоречивость.
– Ну, или потому, что ты блондинка.
Муравьёв, несмотря на своё нежелание ехать из Москвы, был чрезвычайно весел и остёр. Он, развалившись, сидел на лавочке возле Депо.
– Ох, Григорий, тебя ведь поди жди! – обиженно воскликнула Виктория, скидывая на пустующую часть лавки футляр. Со свободной руки она сняла перчатку и стала ей отмахиваться. – Решил изменить себе и в кои-то веки прийти вовремя?
– Если ты приходишь за полчаса раньше назначенного времени, то я не виноват в этом.
– Запомни: лучше приди к встрече за полчаса до её начала и ты узнаешь много интересного, – провозгласила она, жестом прося Григория подвинуться, чтобы сесть. – Итак, ваши билеты у меня. Осталось лишь дождаться времени посадки.
