Текст книги "Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)"
Автор книги: Das_Leben
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 51 страниц)
– Владимир Ильич… – чуть слышно проговорил Свердлов. – Но вы же шли на это вместе с нами. Как же бронированный вагон? Могу ли я понимать это как… отвержение от ордена?
Ленин кивнул. Кажется, и он отошёл. Но оставил Свердлова одного совершенно угнетённого – того больше не волновал солнечный свет и расстояние между светилом и землей. Рано или поздно солнце уйдёт за горизонт и погаснет. В любом случае, небо не останется без своего светила.
Вскоре из заграницы вернулся Троцкий. Зная, что Екатеринбург пал он тут же наведался на квартиру Якова Михайловича. Свердлов пребывал в приподнятом настроении: необычайно спокоен и воодушевлён – даже любезно предложил товарищу чай. Троцкий, присев на кресло подле стола, деловито размешивал чайной ложкой заварку, пока Свердлов суетился в другой комнате – наркомвоенмору послышалось звяканье какой-то хрустальной посуды, однако откуда в такое время даже у представителей государства мог взяться хрусталь?..
– В общем-то, всё, что требовалось от эсеров, было всё– таки получено? – Троцкий и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос, однако, ему было необходимо, чтобы Свердлов вернулся в гостиную. И щепетильность последнего не заставила его долго ждать.
– До этого было просчитаны все возможные варианты, – Яков важно уселся в кресло напротив. Было сложно не заметить, как хитро и довольно блестят чёрные глаза. – И ты как всегда оказался прав, без ложной скромности.
– Насчёт того, что Андреев и Блюмкин спровоцируют разрыв Бреста? – Троцкий скептично ухмыльнулся, делая небольшой глоток. – Это же логично. Было бы забавнее наблюдать, если бы это событие не вызвало бы подоплёки у Ильича.
– Именно об этом я и говорю. Он-то сразу подумал на Дзержинского. Наш Вождь отнюдь не глупец, а Феликс всегда будет отстаивать своё доброе имя. А так о чём ещё сообщить? Ты и так всё знаешь. Эсеры, как единственные конкуренты полностью ликвидированы, и, не поверишь, дела Ленина после этого сразу пошли в гору. Он до сих пор уверен в том, что к провокации причастен «Железный», но он, разгадав хитрую уловку, простил его.
– Простил за то, чего он не совершал? – Троцкий был готов расхохотаться. – Право, Яков, это был гениальный ход конём. Да, Екатеринбург пал, а где же царь?
– Кончено, и здесь я с тобой согласен, – ответил Свердлов, опуская блюдце на стол, и когда послышался звон, сказал, – расстрелян.
– А семья где? – сразу же последовал вопрос.
– И семья с ним, – с той же безмятежностью сказал Свердлов.
– Все?..
– Все, – ответил Свердлов, – а что?
Между Троцким и Свердловым возникла тишина, но невербально, лишь взглядом один прощупывал другого: наркомвоенмор искал подвох, председатель Московского совета – аналогично.
– А кто решал? – наконец нарушил молчание Троцкий, сощурив глаза.
– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.
– Ильич? – Троцкий отставил в сторону чашку. Он хотел с издёвкой оповестить о том, что мимоходом видел Ленина, и что тот был мрачнее тучи, но вовремя прикусил язык. Нужно было выведать у Свердлова больше лживой подробности.
– Почему ты так удивлён? – тем временем недоумевал Свердлов. – Разве не ты сам настаивал на том, чтобы процесс по Николаю был скорее произведён?
– Да, настаивал, – кивнул Троцкий.
– Так в чём дело?
– Как ты осмелился без ведома ЧК?
– Зачем мне её ведомо, если Ильич так сказал?
– Нет, Яков, судопроизводство, тем более над бывшим императором вещь тонкая или ты скажешь, что Феликс тоже дал добро на это? – Словно стремительный ураган мысли пронеслись в голове Троцкого, расставляя всё на свои места. Он сверкнул глазами и резко приподнялся с кресла, что ошарашило безмятежного Свердлова. – Так вот истинная причина его ареста! Нет, сиди-сиди, я всё понял…
– Но арест был твоей инициативой, – поправил Свердлов, насторожившись. – Ты желал того, чтобы Феликс, преданный Ильичом, перешёл на твою позицию. Долго ты будешь юлить или мне продолжить?
– Ох, не стоит, – Троцкий тяжело вздохнул, убрав выбившуюся прядь растрепавшихся волос за затылок. – Мне осточертело видеть то, как подавляя свои собственные интересы и мысли, он, как пёс безропотно носится за Лениным! Если бы Ильич не появился, откуда ни возьмись в России, революция была бы исключительно моей заслугой, и мне бы не пришлось по воле случая делить моё торжество с кем-либо! Ты же знаешь, Яков, что орден мне всё поручил, мне. Так почему это видят и понимают все, кроме Дзержинского? Ослепший фанатик, так по-собачьи преданный своему герою. Который, между прочим, подозревает его в измене. Я не могу этого понять, и ты мне клялся, Яков, что подвергнутый такой опасности, как смерть, Феликс больше не будет поддерживать сквозь зубы Брест. Но продумать всё до такой степени...
– Лёва… – протянул Свердлов. – Эта твоя ревностная гордость тебя когда-нибудь погубит. Задумайся, ведь ты ценишь в «Железном» только его преданность и ничего более, ведь так? Чем он тебя так зацепил – лишь тем, что до сих пор противостоит тебе? Однако... А то, что он знал и также противостоял моему стремлению положить конец Романовской семейке – ты это знал? Будь он в это время председателем ВЧК, он бы никогда не позволил бы сделать это. Но я обещал тебе, что он останется жив. Однако теперь, проходя по делу эсеров свидетелем, он не в силах контролировать ситуацию на Урале, а тем более в Екатеринбурге.
– А Петерсу не до этого, – лихорадочно кивнул Троцкий, – Петерс ни о чём не догадывался…
– Всё было сделано по канону, – с упругой ноткой в голосе подытожил Свердлов.
– Но скажи мне честно, – Лев Давидович, немного растерянный, бросил взор в окно, где едва увидел своё отражение. Он всегда направлял взгляд именно в ту сторону, либо, когда не знал, что сказать, либо, когда хотел сказать, что-то важное. Для него самого. Для массы, которыми он яростно манипулировал, он не боялся говорить ложь. – Если бы не гордость, как ты говоришь, Феликс был бы мёртв?
– Но он жив, что об этом попусту говорить, – отрезал Свердлов. – И он в курсе об этом дельце.
– Но угрожал тебе Ленин, ведь так? – Троцкий рывком повернулся обратно. – Не отрицай, Ленин ничего не знал!
– С Лениным... иной вопрос, – почти шепотом проговорил Свердлов. – Он стал обвинять нас с тобой в провокации над эсерами. Лёва, он окончательно отрёкся от мировой революции. Он – контра. Наш Вождь – контра.
– Этого нельзя оставить, так просто… – Троцкий нервно выдохнул: у него снова закружилась голова, точно так же, как перед днём своего рождения. Он искренне переживал и был встревожен до дрожи в теле. Было уже не до любезностей, не до сарказма и не до чая.
– …После ритуалов что ты сделал с телами? – едва ли вырвался сухой вопрос.
Свердлов подмигнул. Спустя несколько мгновений Троцкий увидел перед собой, стоящих на столе три чёрных ящичков невероятных размеров. Спустя ещё секунду Свердлов, растягивая, словно в спектакле, паузу, сдёрнул опечатки и открыл замки. От увиденного рука Троцкого невольно потянулась к горлу, глаза распахнулись и наркомвоенмор, повидавший многое, медленно опустился на кресло: перед ним в трёх заспиртованных, мутных сосудах стояли три отрезанные головы: Николая II, его дочери Анастасии и наследника престола – Алексея. Их пустые глаза были устремлены прямо на Троцкого, беспомощно созидая его бесцветными белками, а синие губы их были полуоткрыты в беззвучном крике. Троцкий побледнел, не в силах оторвать глаз, полных страха и ужаса, от взора голов, а Свердлов от наблюдения за всесильным вершителем Октября рассмеялся дьявольским смехом.
– Что же ты, улыбнись! Ведь теперь офицерам не за кого сражаться! Их бог отвернулся от них, их царь уничтожен, а отечеству они не нужны! – воскликнул он. – Отныне, Лёвушка, Каббала нам постижима – ключ к перманентной революции, Лёва. И никто не сможет нам в этом помешать!
====== Глава 38. Аве, Брут! ======
Брут и Цезарь! Чем Цезарь отличается от Брута?
Чем это имя громче твоего?
Их рядом напиши, – твое не хуже.
Произнеси их, – оба так же звучны.
И вес их одинаков, и в заклятье
«Брут» так же духа вызовет, как «Цезарь».
Клянусь я именами всех богов,
Какою пищей вскормлен Цезарь наш,
Что вырос так высоко? Жалкий век!
(с) У. Шекспир. “Монолог Кассия”.
2 июня 2017 г. РФ. Санкт-Петербург.
Календарь в руках Виктории был испещрён разноцветными отметками маркеров, и если семнадцатый год она отмечала красной ручкой, то следующий прямиком за ним – синей. И каждый раз, закрашивая очередную цифру, девушка слово делала глубокий облегчённый вздох.
Лето восемнадцатого года она обозначила тремя датами. Делала она это на глазах Миши, и, как ему показалось, эти числа не связаны между собой. Он прекрасно знал про убийство бывшей царской семьи, но когда парень всё-таки понял, что даты эти соединены единой нитью, то, не скрывая своего замешательства, растерялся. Девушка не пристыдила его за несообразительность, однако сказала, что каждое событие необходимо считать не оборванным куском истории, вырванным из контекста, а как причинно-следственная связь. И на примере данных трёх дат она взялась подробно это объяснить.
– Шестое июля, – поясняла она, – является следствием задолго планированного действия. Мнения об этом событии расходится. Историки, начавшие свою карьеру ещё в Союзе, принципиально придерживаются мнения, что левые эсеры вопреки Брестскому миру самостоятельно под руководством заместителя председателя ВЧК Александровича ликвидировали немецкого посла Мирбаха, а после устроили восстание, которое подавили большевики. Учёные, появившиеся в «Перестройку», напротив: утверждают, что левоэсеровский мятеж – провокация большевиков, дабы избавится от конкурентов по власти. Для этого втайне от всех Дзержинский подписал приказ об убийстве Мирбаха. Ленин, который всеми силами пытался сохранить Брест, дабы не началась война, разозлился на председателя ВЧК, однако Феликс зачем-то отпирался и не признавался в своей инициативе. Версия третья появилась около десяти лет назад, но она не рассматривается… Мы брали именно эту версию.
– Что эсеры как бы зависели от некоторых руководителей партии большевиков? – уточнил Орлов. – Честно, я бы не понял такой версии. Она не имеет крыши, то есть подтверждения. Ну, какой, скажи мне, смысл Троцкому организовывать такой спектакль: подкупать эсеров, да там ещё съезд?
– А кто сказал, что за рулём стоял Троцкий? – Виктория скептически подняла бровь.
– А кто ещё-то?.. – растерялся Орлов. В такие моменты ему становилось стыдно, и он невольно заливался краской.
– Именно для этого и служит метод причинно-следственной связи. Ищи, кому это было выгодно.
– Я понял: ты намекаешь на то, что шестое июля – это причина убийства Романовых. Тогда только Сверлову. Он же был этим самым… сио… сио…
– Оккультистом.
– Не-не, ты говорила. Как иллюминаты – «Приорат Сиона», кажется. Мне ясно, а скажешь, что за третья дата?
– Это следствие, – Виктория вздохнула. – Следствие линчевания Романовых. Я представляю, в каком ужасном состоянии находился в то время Ильич. Мятеж, убийства, Гражданская война. Он понял, кто за всем этим стоит, и, уверена, пригрозил так, что Свердлов после этого спокойно спать не мог.
– Неужели тихоня Свердлов мог за всем этим стоять? – удивился Орлов.
– В тихом омуте, сам знаешь, кто водится.
– А… что значит, «линчевание»?
– Это значит самосуд!
Последний голос принадлежал не Виктории. Оглянувшись, она увидела, стоящую за ней Анну, которая, скрестив руки на груди, хмуро чего-то выжидала.
– Что вы тут всё время обсуждаете? Я понять не могу – это что, бесплатные курсы уроков истории? Готовитесь к ЕГЭ? – съязвила она.
– Я не буду сдавать ЕГЭ, – Миша искренне радовался, что нашёл плюс в своём нынешнем положении.
– Это был сарказм, – Виктория исподлобья смотрела на шатенку. В сознании пронеслась мысль намекнуть, что маргиналка лезет не в своё дело. – Наше личное, партийное.
– И как интересно, знание того, кто умер тыщу лет назад, поможет нам сейчас, м?
– Во-первых, не тысячу, – разозлилась Виктория. – А во-вторых…
– Что язык прикусила? – Анна растянулась в злобной улыбке. Стервозная ухмылка доводила Дементьеву до белого каления без всяких колких фраз – она упорно молчала. – Договаривай, раз начала.
– …Ты знаешь, кто такой Троцкий? – наконец Виктория оживилась: нацелилась и выстрелила вопросом точно в лоб.
– Руководитель Красной армии, – всё с той же дерзкой ухмылкой парировала Анна. Видя замешательство блондинки, девушка горделиво расставила руки в боки. – Думала, что я дурочка, раз на улице живу? Колись, недотрога! – провоцирующее кинула она последнюю фразу.
– Пусть он и рассказывает! – гневно воскликнула социалистка и, с силой сжав руки в кулаки, и выскочила из подъезда, практически выбивая дверь ногой.
– Кто? Троцкий?! – крикнула вслед Анна, победно смеясь. – Ненормальная…
Виктория неслась по улице со скоростью света. Она обладала невообразимой быстрой походкой, но шагала так лишь в нескольких случаях: в порывах невероятной радости и невероятной ненависти. В эту минуту девушка, в первую очередь, корила себя за отсутствие остроумия, чтобы смочь достойно ответить красавице, но быстро переключалась от собственного линчевания, к проклятиям на Анну и на Мишу, который, казалось, был вовсе не причём.
Нет, для Дементьевой было горестно осознавать, что человек, с которым она провела бок обок полгода, даже не заступился, видя, как какая-то мусорная принцесса кроет её откровенным сарказмом. Чего же она хотела, если мысленно не признала его ни другом, ни товарищем? Однако Виктории сердцем казалось иначе, и от этого на душе делалось ещё больнее. Затем в Хаосе мыслей возникали достойные ответы, но поздно пить боржоми, как говорится в народной мудрости.
Вот уже ровно месяц, как они застряли в Петербурге. Орлов всё время проводил возле Анны и новых товарищей -«межрайонцев», кои с гиканьем протестовали на улице, а в подвале сидели, как мыши, чтобы прописанные жители многоэтажки не выгнали их прочь.
Погода стояла солнечная, жаркая, сухая, какая в Петербурге выпадает редко – пекло в преисподние. Кто в такую пору будет думать об истории? Только одна Дементьева, хотя она всеми силами, ближе к вечеру, когда холодало, таскала Мишу в подъезд или на чердак. На прошлой неделе ей даже удалось протолкнуть Орлова на Дворцовую площадь, где застрелили председателя ПетроЧК Урицкого. Ходили они туда пешком, и после такого похождения у Миши закружилась голова, вследствие чего парень сослался на солнечный удар. Что удивительно: на следующий день он вместе с межрайонцами добежал до самого Смольного, где они собрались вокруг здания, настаивая, чтобы правительство ушло в отставку. В мэрии города над этим только посмеялись. Это было 27-ого мая: у школьников был последний день учёбы, и закон, обговариваемый премьер-министром со своим доверенным лицом, ещё не был утверждён.
Виктории не было дела ни до митингов, ни до «взятия Смольного»: она, серьёзно обеспокоенная своей ситуацией, искала способ вернуть себе часть вещей, которые уехали вместе с автобусом.
Муравьёв дождался автобус, не обнаружил там ни Дементьеву, ни Орлова, и любезно отдал все их сумки в привокзальную камеру хранения. Девушка в любви к необдуманной ходьбе по городу, добралась до вокзала, где ей вернули только чехол с гитарой. За остальные вещи потребовали конкретную сумму – за сохранение. И что было делать девушке, у которой нет денег даже на проезд?
Гитару она не продала. Виктория поступила хитрее. На людных переулках, вроде Невского или набережной Фонтанки социалистка пела, аккомпанимируя себе на инструменте. Больше всего на свете девушка в виду своей неуёмной гордости презирала три вещи: правый политический сектор, фамильярность и попрошайничество. И иронии судьбы мы можем только поражаться: если жизнь нагнёт, то становится далеко не до принципиальности. Но Виктория облагораживала саму себя тем, что честным трудом и старанием заслуживает эту денежку, а не просто так сидит на мостовой, вперяя большие голубые глаза, полные печали, в лица прохожих. Голос ей поставили ещё в первые месяцы её учёбы в театральном, поэтому девушка самодеятельностью нисколько не позорилась.
Такие акции петербуржцам нравились всё же больше, чем агрессивные выпады митингующих противников власти. Виктория мечтала о пропаганде, однако из агитационных мелодий умела играть только «Интернационал» и «Крейсер Аврору». Последнюю социалистка излюбила играть на набережной, где и стоял на сохранении тот самый крейсер. Особенно песни эти импонировали туристам, особенно – иностранцам. Они собирались вокруг, внимая протяжённому пению, после хлопали, и в день Виктории перепадало около ста рублей. На «бис» девушка играла музыку из фильма «Крёстный отец», военные песни и что-то из международного ретро.
В конце концов, нужная сумма была набрана, и Вика в особенности гордилась собой. Забрав свои сумки, она в мгновение ока доехала на метро и в награду купила самой себе огромную шоколадку.
Но на билет до Москвы всё равно не хватало. У Виктории для устранения оной причины осталось одно неоконченное дело. И по случаю очередной стычки с Анной, социалистка следовала немедленно к цели.
Зайдя в салон сотовой связи, девушка попросила консультанта найти зарядку, подходящую по разъёму, а заодно ей нужно было положить на счёт хотя бы сто рублей. Консультант – молодой парень, одетый в ярко-оранжевую униформу с сожалением ответил, что оставшиеся USB продаются лишь на смартфоны американской фирмы «Яблоко», когда у девушки был скромный мобильник марки «Samsung», которые просто перестали импортировать крупными тиражами из-за монополии американского бренда. Однако Виктория упросила молодого человека посмотреть на складе.
– Я не тороплюсь, подожду, – проговорила она, слегка облокотившись на витрину.
Дементьева безмерно волновалась – вестей из Москвы не было ещё с тех пор, как Муравьёв увёз пророка в столицу, а ведь прошёл месяц – ни интернета, ни комфорта, душ – в Неве [За какие грехи Бог придумал белую ночь, – проклинала в те минуты девушка]. Одним словом – изоляция в концлагере. Хотя она и предупреждала товарища о непреднамеренных обстоятельствах – чтобы ни случилось не звонить и ничего не выяснять, однако мало ли что могло измениться за это время.
– Вот, только 2015 года, – сообщил продавец, возвращаясь с небольшой коробкой в руках.
– Ничего, главное разъём, – Виктория вытащила из кармана мобильник. – Можно проверить?
Пока консультант копошился с распаковыванием зарядки, Дементьева в ожидании побарабанила ногтями по стеклу витрины и принялась рассматривать товары: радиоэлектронные передатчики, разноцветные чипы, микро клавиатуры с инфракрасным излучением, сборные неоновые линзы, новые телефоны, и отечественного производства планшет, когда-то рекомендованный премьером на весеннем саммите в Австрии. Когда девушка начала зевать, её слух привлек полуденный выпуск новостей на небезызвестном канале.
– … скончался на 76 году жизни, – притворно-приторным голосом сообщал диктор. К сожалению, кто именно скончался, Виктория расслышать не успела, а за этим событием ведущий тут же перешёл к следующим новостям. – Традиции осьминога Пауля, некогда предсказавший результаты чемпионата по футболу, перенимает капибара Дарья. Она уже сейчас предрекает итоги чемпионата мира 2018, который пройдёт в стране в следующем году, выбирая миску с флагом страны. В состязании между миской из Германии и Испанией, Даша сделала выбор в пользу последней…
На экране промелькнула мордочка грызуна и опрокинутую миску с флагом Испании.
–… На открытом заседании Государственной думы обсуждался ряд законопроектов, касающихся введению уголовного преследования ввиду оскорбления продукта деятельности правообладателя. Наказание будет угрожать тем, кто, используя необоснованность в публичной критике, тем самым унижет труды, например, кинокартины, и личности режиссера. Напомним, что в декабре минувшего года полицией было подавлено несколько пикетов, члены которых выступали за закрытие отечественной кинокомпании «Enjoy». Так по этому поводу высказался министр культуры Владимир Мединский…
Виктория горестно хмыкнула. «Преследование за критику, значит, вводим, а жестокое обращение с животными транслируем в том же выпуске? – думала она. – Тоже мне, манипуляторы».
–… также при чтении был принят законопроект, касающийся урезонивания и ликвидации радикально настроенной оппозиции. Революционные уклонисты, пропагандирующие насильственные действия против государства и провокаторы отныне с первого числа сезона приравниваются к террористам и получают одинаковую меру ответственности. Закон был принят и рассмотрен ввиду произошедшего теракта в Санкт-Петербурге и обеспечения дополнительных мер безопасности граждан государства…
– Может быть, вам легче будет новый телефон купить? – раздался голос продавца. Девушка вздрогнула, не произнеся ни слова, покачала головой, резким движением выхватила зарядку и бросила деньги на витрину.
– Я могу у вас в розетку воткнуть, пока деньги положу? – сухо произнесла она.
Получив утвердительный ответ, девушка бросилась к купюроприёмнику от страха и волнения стараясь не перепутать сенсорные цифры. Спустя секунды телефон дал сигнал. Виктория с ужасом увидела, как на экранчике горят ярлычки непрочитанных звонков и смс.
Девушка бежала обратно, как сумасшедшая. В голове её творился явный сумбур. «Неужели приступ? – Лихорадило её. – Да точно я убила кого-то. Что же я так несусь?.. Что иного следовало ожидать? Ответные меры в защиту населения, якобы. Так ведь это открытый террор! Легализация, прямая. Боже, такое было раньше, но при иных обстоятельствах. Тогда была Гражданская война, а что же сейчас? Революция? Так они это объясняют? Неужели они практически открытым текстом объявили про революцию? Нет, ещё не настолько раскрутили бабину, ещё рано. А вот интервенцию они уже не скрывают. Десять лет как, куда дальше? Будут ли винить ФСБ? Ну и бред я несу, никто никогда не изобличит её. Если закон уже принят, а маргинальцы пойдут на новый митинг? Их же уничтожат! Что же я тогда плетусь?!..»
Граждане, привыкших к суетливому городскому ритму, не обращали внимания на побледневшую, но в тайне для самой себя ликовавшую девушку. Она предполагала, что так будет и, даже можно сказать, она ждала этого дня, как обычно ждут конца света те, кто его же и предсказывали.
– ...Не брешешь? Реально можно провернуть такое?
– По словам Вики, он несколько книг об этом написал. Но я сомневаюсь, что так бывает.
– Это тебе зануда сказала? Своего мнения вообще нет?..
Виктория прижалась ухом к двери и нахмурилась: то, что пришло ей на ум. по ассоциации, было не слишком позитивно – если бы только её ожидания не оправдались.
– Есть, конечно. Но тут в одной стране хрен провернёшь, а ты говоришь – мир.
– Так уже во всём мире! Представь, если мы перехватим СМИ, то легко донесём до народа иных стран посылы для революции.
– Что тут происходит? – Виктория вихрем ворвалась в подъезд. Анна обратила взгляд на социалистку: улыбка на её лице несла опасную сущность
– Идея мировой революции, детка, это нечто, – произнесла она. – Тогда… тогда уж точно не будет таких, как мы. Систему нужно менять тотально! – захлёбывалась от переполнения эмоций Анна. – Почему я раньше об этом не додумалась? Бля, нет слов.
– Поздравляю тебя, Михаил, – мрачно произнесла Виктория. – Ты только что породил троцкиста.
– Что-то имеешь против? – Анна приподнялась со ступенек и угрожающе двинулась на социал-демократку.
– В прошлый раз эта идея обернулась для России очень плохо, – попыталась она смягчить обстановку, однако шатенка нахмурилась и из её губ послышалось шипение.
– Какая разница, что было в прошлый раз? Сейчас другое время!
– Нам возвращаться надо, а не балаган устраивать! – отрезала Виктория, увернувшись. Орлов насторожился, глазки бегло заморгали. – Здесь оставаться опасно – нужно уезжать в Москву!..
От: Муравьёв.
“Пророка доставили. Всё нормально. Что у вас там?”
7.05.17
От: Муравьев.
“Когда прочитаешь, обязательно набери!
23.05.17
От: Муравьёв.
“Там ЧП-провакация Возвращайтесь! СрОчно!!11″
1.06.17.
30 августа 1918 г. РСФСР. Москва.
“Через два дня пора перевернуть страницу календаря”, – задумался Ленин. Он пружинистой походкой кружился по кабинету в желании того, чтобы осень поскорее началась – лето было безумно тяжкое. “Хотя, – рассуждал Ильич, – это также наивно, как ждать новый год. С надеждами на лучшее. Ни Троцкий, что-то из Казани не звонит, ни Коба из Царицына...”
Буквально в одно мгновение с тем, как Владимир Ильич подумывал о звонках, работу сознания его прервал телефон.
– Кремль на связи, Ленин у аппарата, – звонко воскликнул он в трубку, радуясь уже тому, что теория Маркса всё-таки верна, и мысли материальны. Но настроению его не суждено было долго продержаться.
– Смольный на проводе, – на другом конце Зиновьев, скрипел зубами и от волнения отбивал тыльной стороной карандаша по поверхности стола. – Владимир Ильич...
– Что-с, батенька, Антанта угрожает?
– ... Владимир Ильич, – с укором произнёс Григорий Евсеич и, спустя секунду паузы, добавил, – Урицкого убили.
Услышав сообщение, Ленин побледнел: улыбка мгновенно сползла с лица, брови надвинулись на переносицу. Сокрушённый, он протяжно вздохнул и коснулся ладонью лба.
– Какая печальная новость. Так, – сурово начал Вождь, – усильте охрану наших петроградских сотрудников. Если это контрреволюция, то покушения, возможно, повторятся.
– У нас никого теперь из представителей центрального ВЧК не осталось, – тихо продолжил Зиновьев, – можно, чтобы кто-нибудь приехал? Расследовать. Сами понимаете...
– Понимаю-понимаю, любое преступление требует следствия. Я попрошу сегодня же товарища Дзержинского выехать к вам в Петроград, – Ленин снова замолчал, как показалось Зиновьеву, трагическое событие сильно потрясло его. Ильич молчал, а потом сказал. – Береги себя, Гриш. Как бы и у вас восстания не случилось...
По немедленному прибытию в Петроград, Дзержинский тот час направился в Смольный, где его ожидал взволнованный председатель городского совета. Зиновьев, недолюбливающий чекиста по личным на то причинам, однако был искренне поражён гибелью товарища, поэтому дело такой важности отнесло все распри на второстепенный план. Он встретил Феликса Эдмундовича на ступенях Смольного в чёрном траурном сюртуке и с не менее мрачным и удручённым видом произнёс, глубоко вздыхая.
– Сколько уж можно оставлять подобный произвол. Ах, совершенно не ожидали подобного, не ожидали.
Несмотря на тяжкие вздохи, к которым питал нескрываемое презрение Дзержинский, даже не протянув Григорию руки, вошёл в само здание. Зиновьев, немного смутившийся, покорно побрёл вслед за ним.
– Тело уже доставлено в морг? – спросил «Железный Феликс», целеустремлённо шагая по коридору в кабинет Зиновьева. Тот старался не отставать ни на шаг, шёл рысцой, почти бегом, немного задыхаясь.
– Хотите-с, взглянуть? – картинно в отместку уточнил он, за что в ответ получил презрительное молчание.
– Известны какие-либо подробности смерти?
– Для того вас и вызвали, чтобы разобраться, – ответил Зиновьев. – Могу сказать, что застрелили беднягу на Дворцовой площади, по словам коллег, когда он входил в наркомат внутренних дел. Я тогда ехал с собрания...
– Кому могла понадобиться гибель Моисей Соломоновича? – выпытывающее спрашивал Дзержинский.
– Вам виднее, – пожал плечами Зиновьев. Несмотря на то, что большевики были уже с давних пор знакомы, они обращались друг к другу исключительно в интеллигентной форме: Григорий Евсеич ради дистанции и формальности, когда «Железный Феликс» вовсе предпочитал употреблять безличные предложения.
– Совсем никаких предположений?
– Контре, кому же ещё, – дал самый что ни на есть абстрактный ответ Зиновьев, при этом с чувством фыркнув. Дзержинский понял, что расспрашивать его бесполезно, а потому решил заняться расследованием убийства Урицкого самостоятельно.
В ходе следствия стало известно, что в Урицкого стрелял некто двадцатилетний Леонид Каннегисер, принадлежавший к партии эсеров. На допросе он сознался в преступлении, а также из его и показаний свидетелей была составлена картина преступления: будучи раненым, точно в голову, Урицкий скончался на месте. Каннегисер бросился на улицу. Его погубило то, что в состоянии шока он забыл фуражку и даже не спрятал револьвер, но вместо того, чтобы смешаться с толпой, Каннегисер вскочил на велосипед, на котором и прибыл на площадь, и быстро поехал прочь.
Звуки выстрела услышали служащие, находившиеся на первом этаже. Сбежав по лестнице, они увидели лежащего на полу Урицкого. За Каннегисером была организована погоня. Автомобилю запросто было догнать велосипедиста, и Каннегисера арестовали. Причину расправы эсер объяснил мщением за смерть его друга, офицера, расстрелянного ПетроЧК по делу о контрреволюционном заговоре.
Но всё это было выяснено к самому началу сентября, а пока что Дзержинский, сидя в кабинете Зиновьева, (сам же Григорий Евсеич нервозно мельтешил вокруг стола) пытался связаться с Москвой.
– А вдруг покушения повторятся? – обеспокоено спросил собственник кабинета, остановившись.
– Кому вы нужны, – бросил Феликс, продолжая упорно дожидаться ответа, с силой сжимая телефонную трубку.
– Мало ли что... И вообще: почему, если я спрашиваю, так речь, значит, идёт обо мне? – возмутился Зиновьев, но более ни о чём спрашивал и не стал мешать Дзержинскому.
Наконец, связь наладилась, и из телефона раздался тихий голос: «Свердлов слушает».
– Это Дзержинский, – выдержано ответил чекист. Он ожидал услышать другой голос: Ильича. Однако Свердлов, не заподозрив никакого недовольства, заботливо откликнулся.
– А, Феликс, ты уже прибыл в Питер…
– Можешь просить к телефону Владимира Ильича? – оборвал его Дзержинский. Зиновьев, который стоял рядом, трусливо наблюдал, насколько мрачнее и озабоченней становится выражение лица «Железного Феликса».
– Его, к сожалению, нет в Кремле, – послышалось в трубке.
– Как нет? – переспросил Феликс, нахмурившись. – Я настаивал тебе обеспечить дополнительные меры безопасности! Ленину в свете последних событий категорически воспрещается покидать Кремль.
– Он уехал на митинг.
– Ты с ума сошёл?! – гневно воскликнул Дзержинский. – Все митинги должны быть отменены!
– Феликс, послушай: и я, и Крупская, и Ульянова – мы все настаивали на том, чтобы Владимир Ильич остался в Кремле. Всеми силами удерживали, он знаешь что ответил?..
– Мне всё равно, что ответил вам Ленин, – негодовал чекист. – Он следовал идеологическим принципам, а твоё дело было удержать его любой ценой.
