Текст книги "SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)"

Автор книги: Bay24

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)

Как он намеревался заставить Курта молчать.

С помощью денег, очевидно, как он сам позже признался.

Вероятно, он рассчитывал на это, опираясь на свой обширный опыт в подобных делах с другими людьми.

Или, может быть, как он часто говорил, его отец не верил в их любовь и был убеждён, что случившееся плюс немного денег отдалят раз и навсегда Курта от его сына.

Или, возможно, он попросту никогда даже не задавался таким вопросом, как не делал этого и в предыдущие разы.

Он верил в силу денег, и этого было для него достаточно.

Но это был Курт, его Курт.

Блейн всё равно понял бы, что что-то не так.

И сделал бы всё возможное, чтобы найти его.

Марк Андерсон должен был учесть это, но не учёл, просто потому, что для него сын был всего лишь помехой, жалким ничтожеством.

Так что, пока Блейн искал свой мобильник, его отец решил использовать его Курта, как очередной товар для ублажения инвесторов.

Его не остановили слова Блейна о том, что он любит его.

И с чего бы?

На самом деле, возможно, это стало лишь дополнительным стимулом.

Таким образом, Курт был на пути в ад.

В одиночку.

А Блейн даже не подозревал об этом.

– Это была не твоя вина, – мягко прервал его Курт.

Они сидели друг против друга в маленькой кухне Блейна.

Андерсон буквально притащил его сюда, всё ещё вздрагивающего от рыданий, чтобы он мог ополоснуть лицо и выпить чашку чая, который он тут же и принялся готовить, тем временем начиная свой рассказ.

– И чья же, если не моя? – спросил он, поднимая глаза и встречаясь с его взглядом. Блейн не сумел заставить себя смотреть ему в глаза в ответ, пока рассказывал о том звонке, и не думал, что сможет ещё когда-нибудь. – Я отдал тебя в руки этого человека, Курт. Я привёл тебя в наш дом, желая похвастаться тобой, чтобы позлить его, чтобы продемонстрировать ему, что, как бы он ни старался это изменить, я всё равно остаюсь педиком, влюблённым, к тому же, в великолепного парня, который отвечает мне взаимностью, и этого ему не изменить. Этот человек проводил свою жизнь, систематически и неуклонно разрушая всё, что было мне дорого. И я допустил крупную ошибку, полагая, будто он не попытается сделать того же и с тобой. Из-за меня он тебя возненавидел, и это я позволил, чтобы тот мудак, его партнёр, увидел тебя. И я молчал, хоть и знал, что мой отец творит. Я иногда слышал его разговоры с партнёрами, когда они приходили к нам домой. Он никогда не обращал на меня внимания, если только не колотил, и это давало мне определённую свободу. Но я никогда никому не говорил об этом. Даже матери. Это моя вина, Курт, только моя.

– Нет, Блейн, вина его, только его.

И эти слова словно порвали тугие верёвки, до этого момента уже привычной болью въевшиеся в сердце Блейна.

Его самым большим страхом в течение всех этих восьми лет было то, что Курт станет винить его в том, что он не разоблачил отца раньше.

Что и он тоже поверит, будто он был с ним в сговоре, и всё случившееся было для него лишь игрой, вышедшей из-под контроля.

И сейчас он наконец узнал, что это было не так.

Но в это невозможно было поверить.

– Помнишь, что ты всегда говорил мне, Блейн? – спросил Курт, будто прочитав его мысли. – Каждый раз, когда твой отец избивал тебя или унижал на словах? Ты говорил, что сколько бы он ни пытался оскорбить тебя или изменить, ему никогда это не удастся. Ты поддержал меня, когда мы были едва знакомы. Ты придал мне смелости, чтобы побороть моих демонов, когда знал, что не в силах избежать собственного. Ты любил меня таким, каким я был. Так что, нет, я никогда бы не поверил во все эти сплетни. Я верил и верю в тебя, всегда.

И это было слишком, Блейн не знал, сможет ли выдержать такое.

Этими немногими простыми словами Курт освободил его от одного из самых тяжких кошмаров, даже не зная об этом.

Неужели это действительно было так просто?

– Продолжай, – подбодрил его Курт убеждённо.

– Курт... – умоляющий стон сорвался с губ Блейна.

Быть может, он просил его слишком о многом.

Возможно, он не был так уж готов ко всему, как полагал.

Но они должны были это сделать.

Вместе.

Потому что только это было необходимо им обоим.

Поэтому Курт сжал волю в кулак и тихо, но твёрдо произнёс:

– Блейн, пожалуйста. Прошу тебя.

И Блейн просто сделал это.

Продолжил свой рассказ.

Потому что, когда ты в аду, ты не можешь остановиться, пока не преодолеешь его.

Найдя тем же вечером свой сотовый на письменном столе в своей комнате, он тут же насторожился.

Он ведь смотрел там, по меньшей мере, сотню раз.

Не сумев дозвониться до Курта, несмотря на многочисленные пропущенные вызовы с его стороны, которые он обнаружил, он забеспокоился.

От оставленных Куртом сообщений, естественно, и следа не осталось, поскольку отец Блейна предусмотрительно удалил их.

Однако там были ещё эти звонки.

И их с лихвой хватало, чтобы не на шутку встревожить Блейна.

После звонка Бёрту, который сказал, что Курт вышел сразу после обеда, чтобы увидеться с ним, он ощутил нехорошее предчувствие.

Телефонный звонок полупьяного Бастиана, который, в свою очередь, получил странный звонок от отца Блейна, окончательно привёл его в ужас.

Забрать Курта.

Из дома на озере.

В день одной из вечеринок для клиентов его отца.

Это могло означать только одно.

И Блейн помчался туда.

Помчался так быстро, как никогда ещё в своей жизни.

Неоднократно рискуя врезаться в стену или в другой автомобиль, но не останавливаясь.

Он мчался, ради спасения собственной жизни, потому что Курт был его жизнью.

И он допустил самую большую ошибку, какую только мог.

Он не предупредил полицию.

Возможно, потому что надеялся ошибиться и поспеть вовремя, или, может, потому что не мог поверить, что его отец действительно дошёл до того, чтобы навредить парню своего сына.

Суть в том, что он не сделал этого.

И прибыл туда поздно.

Он понял это, как только вошёл в дом.

Курт был там, он лежал на раскрытом диване-кровати, обнажённый, весь в синяках и кровоподтёках.

Блейн умер внутри при виде этого зрелища.

Умер от осознания, что, вопреки своей прежней убеждённости, он не сумел защитить его.

И от собственного отца, к тому же.

И это, это убивало его больше, чем всё остальное.

Потому что он сам приговорил его к этим страданиям.

Войдя в его жизнь и затащив его в свой личный ад.

Любя его.

Удар, пришедшийся ему прямо по затылку, пока он отвлёкся, пытаясь вызвать скорую помощь, отправил его в мир снов.

Или, скорее, кошмаров, потому что прихватил с собой боль и страх, которые он успел прочесть в глазах Курта.

Он пришёл слишком поздно.

Он не спас его.

Что бы ни случилось с ним сейчас, это не имело значения.

Потому что он уже проиграл.

– Мне жаль, Курт, что я не пришёл раньше.

– Неважно, Блейн, ты всё равно ничего не смог бы сделать, ведь их было пятеро, ты и сам знаешь.

– Ты был один? Когда вспомнил, я имею в виду? – спросил Блейн, внезапно ужаснувшись тому, что он мог почувствовать.

– В некотором смысле, да. Я хочу сказать, там были мой отец и Себастиан, а затем Финн и Сантана, но это путешествие я совершил в одиночку.

– Ты должен был позвонить мне.

– Думаю, Себастиан сделал это, и много раз.

– Точно. Так вот почему он пытался связаться со мной так настойчиво. А я, как идиот, ни разу не ответил, я даже сообщения его не читал. Просто удалял их, не открывая, и всё. Я повёл себя как мудак, Курт, я должен был быть рядом.

– Я бы не позволил, Блейн. Не раньше, чем я... и в любом случае, ты там был, в некотором смысле. Там были наши счастливые воспоминания, и они сильно помогли мне.

«Неужели правда?» – подумал Блейн, но вслух не спросил.

Он просто поймал взгляд Курта, словно протягивая между ними незримую, но прочную нить, потому что именно так они всегда говорили друг с другом обо всём, не произнося ни слова.

– Продолжай, пожалуйста, – попросил Курт.

– Почему? Почему ты хочешь знать это, Курт? Это то, что перенёс я, не ты.

– Мне всё равно нужно знать это, Блейн.

– Почему?

– Потому что я должен, наконец, узнать, сколько и что ты сделал для меня, Блейн. Я должен и хочу знать это. Я здесь, Блейн, – сказал Курт, придвигаясь ближе и сжимая его руки.

И это пожатие согрело Блейна и придало ему силы.

Как было всегда.

Это никогда не изменилось бы, верно?

Что бы Блейн ни делал или говорил, ничто не изменило бы этого.

И Блейн продолжил рассказывать.

Когда он пришёл в себя, голова раскалывалась от боли, а в глазах двоилось.

И со всех сторон раздавались голоса, слишком громкие и невнятные.

Принадлежавшие, скорее всего, пьяным.

И уж точно обдолбанным.

С того места, где он лежал, был виден столик с полосками белого вещества.

Наркотики.

Но он не мог видеть Курта.

И тут его тело взорвалось болью.

Один из тех монстров понял, что он очнулся, и принялся бить его, спрашивая, как он посмел ввалиться сюда и испортить их вечеринку.

Их вечеринку… господи!

Затем боль утроилась, когда монстров, что избивали его, беспомощно лежащего на полу, стало двое, а потом и трое.

И вскоре боль осталась единственным, что Блейн чувствовал.

Боль, несшая новую боль.

Боль, которая разгоралась, как огонь, и сжигала всякую надежду.

Каждый новый удар был ещё одним болезненным напоминанием его сломленной душе.

Это то, что они сделали с Куртом?

Ему тоже пришлось выдержать такое?

И вот новый удар в живот, выбивший из него дух.

А затем другой, от которого кровь пошла носом, и стало трудно дышать.

И их оскорбления, все эти «педик», «пидор», «гомосек», «членосос».

Но всё это было ничто.

Ничто, в сравнении с тем, что он испытал, когда один из них взял его под руки и заставил привстать, чтобы он мог видеть Курта через пелену крови, стекавшей ему на глаза, пока этот мерзавец шипел ему прямо в ухо:

– Посмотри. Посмотри на своего женишка. Видишь, Блейн? Ты не сумел защитить его. Мы трахнули его, все пятеро. И когда мы закончим с тобой, повторим ещё для тебя на бис, чтобы ты мог увидеть, какое ты бесполезное ничтожество.

Но больше тех слов его ужаснуло то, что Курт в тот момент снова начал просыпаться.

Если бы они это заметили, то взялись бы за него, просто чтобы продемонстрировать Блейну его неспособность защитить его.

И он не мог этого позволить.

Поэтому резким рывком он освободился из этой хватки и, развернувшись, врезал первому же, кто оказался перед ним.

Он знал, что не сможет сбежать, и знал, что не в состоянии сделать много для Курта.

Он не собирался изображать героя, он всего лишь пытался выиграть время – хоть как-то выиграть немного времени для Курта.

Ему было смертельно страшно, но пока их внимание было сосредоточено на нём, Курт оставался свободен.

Боль, однако, делала его слабым и медлительным, и против пятерых он ничего не мог поделать.

Очень скоро Блейн снова оказался на полу под их ударами.

И среди всего этого бардака, звуков града ударов и их оскорблений, он слышал лишь слабые страдальческие стоны, которые издавал Курт, глядя на происходящее.

Поэтому он перестал реагировать.

Ради него.

Он не почувствовал, когда один из тех монстров дёрнул его вверх и не заметил, когда другой стянул перед ним штаны, пытаясь заставить его взять в рот его член.

Блейн видел только Курта, всё остальное не имело значения.

Он ощутил, когда один из них, наверное, тот, что не получил ожидаемого минета, принялся бить его по лицу и по голове из-за боли, но ему было всё равно.

Блейн не обращал внимания ни на что, даже когда эти монстры сорвали с него одежду, потому что продолжал смотреть на Курта, стараясь вселить в него мужество и силу, и думая, что пока они бьют его, Курт будет в безопасности.

И он был согласен на это.

Это было правильно.

Блейн делал это ради него, значит, это было правильно.

Но когда один из них проник в него, он не смог сдержать крик.

Он заорал во всю глотку, потому что эта боль превосходила всё, что ему пришлось испытать до этого.

Его тело было изранено, но вся предыдущая боль, сложенная вместе, казалась ничем по сравнению с тем, что он испытал при этом внезапном вторжении.

Он не хотел давать им этого удовлетворения, но не смог сдержать этот крик, и тут же раскаялся, видя слёзы на лице Курта.

Тогда Блейн начал твердить ему: «Не смотри, Курт».

Потому что не имело значения, что делали с ним, лишь бы Курту не пришлось заново переживать этот кошмар, лишь бы он не видел.

Его ударили ещё, чтобы заставить замолчать, и когда один кончил, немедленно его место занял другой, и всё началось снова, но Блейну было безразлично.

Пока Курта не трогали, он готов был переносить что угодно.

Незаметно для себя самого он потерялся в глазах Курта, забыв обо всём остальном, и в какой-то момент ему показалось, будто в этом доме не было никого, кроме них двоих.

Тогда он протянул руку в сторону Курта, потому что в моменты наибольшего уныния, печали или страха, они держались за руки и преодолевали всё вместе.

И Блейн хотел, чтобы Курт знал – так будет и на этот раз.

Потому что он был там для него.

Потому что их любовь значила больше, чем вся эта боль и зло.

Когда Курт протянул свою руку, Блейн произнёс «Я люблю тебя», одними губами, чтобы его не услышали, но не из-за страха, а потому, что это «Я люблю тебя» было для Курта, и только для него.

И даже если их руки не могли коснуться друг друга, Блейн всё равно ощутил силу их чувства.

Потом он закрыл глаза, потому что видеть боль на лице Курта из-за того, что творили с ним, было невыносимо.

Те монстры могли как угодно измываться над ним, но ничто, ничто не способно было сломить его так, как боль, которую он читал в любимых глазах.

И тогда подсознание пришло ему на помощь, подбрасывая образы, которые придали ему силы.

Курт, который смеётся.

Курт, который поёт своим ангельским голосом.

Курт, обнажённый под ним, что тонет в океане удовольствия.

Курт, что обнимает его.

Курт.

Он давал ему силы.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что Курт снова потерял сознание.

И Блейн возблагодарил небо за это.

Но это продлилось недолго.

Закончив с ним, они выполнили обещание и вернулись к Курту.

Один снова насиловал его у Блейна на глазах, сыпля непристойностями.

А остальные наблюдали за ним и смеялись над его болью и страданиями.

Он кричал, чтобы они прекратили, кричал, чтобы оставили его в покое.

Но они лишь смеялись, само собой, пока тот монстр всё жёстче входил в безвольно распластанное тело его Курта.

Так значит, у него не получилось.

Он не сумел защитить его, и не избавил от новых надругательств.

Даже на это он оказался неспособен, в конечном итоге.

Когда он увидел, что другие удаляются на кухню, чтобы подкрепиться, оставив Курта в покое, он поддался боли, потерял сознание и перестал видеть и слышать.

В себя он пришёл только по прошествии некоторого времени – мало или много, он затруднился бы сказать.

Единственное, что ещё было живо в нём, это боль.

Боль, что взорвалась в нём, потому что один из тех скотов снова вошёл в него, и он был уже настолько порван, что боль казалась запредельной.

Остальные подбадривали приятеля, и Блейн знал, что это не конец.

Возможно, это никогда не закончилось бы.

И у него не было больше ни сил, ни дыхания.

Поэтому он просто лежал там неподвижно и безмолвно, пока другие четверо насиловали его снова.

Он сделал это, потому что глаза Курта были закрыты.

Он был в обмороке.

И до тех пор, пока он остался бы в этом состоянии, ему не пришлось бы наблюдать всё это.

Пока он будет позволять использовать себя вместо него, его Курту не придётся больше страдать.

Пришло время, избавить его любимого от той боли, что приходилось выносить ему сейчас.

Взять на себя часть того, что в противном случае досталось бы ему.

И Блейну было достаточно сознавать это.

Курта удерживали в жизни его счастливые воспоминания.

Блейна же, тот факт, что каждый удар, достававшийся ему, был ударом, который он отвёл от Курта.

Это дало ему мужество, чтобы терпеть, терпеть и терпеть.

Пока они были заняты им, не трогали Курта.

Так что, всё правильно, думал он, глотая слёзы.

Позже пришло бы желание мести.

Позже, чтобы наказать виновных, Блейн собрал бы в кулак все свои силы, которые не смог использовать там.

А сейчас эти монстры продолжали наносить удары и унижать его, но не слышали больше от него ни единой жалобы, ни стона, ни крика.

Не осталось ничего, что они ещё могли бы забрать у него.

Теперь для него существовал только Курт.

Свои последние силы он использовал для него.

«Я люблю тебя, Курт», – продолжал он шептать, обращаясь к его бесчувственной фигуре, пока те нелюди использовали его снова и снова...

«Я люблю тебя, Курт», с этой фразой он провалился в небытиё во второй раз.

«Я люблю тебя, Курт».

И «Прости, прости, прости, прости…»

Очнулся он только через два дня в больнице.

С субдуральной гематомой, которая спровоцировала мини-кому, двумя сломанными ребрами, без двух зубов, с восемью швами на анусе и множеством травм поскромнее.

Его мать и брат, а также Себастиан были с ним, в то время как отец находился уже в тюрьме в связи с расследованием.

Едва очнувшись, он сразу спросил о Курте.

Ему сказали, что он пришёл в себя, но ничего не помнит.

И что его отец решил рассказать ему, будто он попал в автомобильную аварию.

«Так тому и быть», – подумал Блейн.

Как нечто само собой разумеющееся.

Пусть так и будет.

Блейн не спросил его семью, что по их мнению было бы правильнее.

Не спросил Бёрта.

Не спросил Себастиана.

Блейн просто поступил, как считал нужным.

Он страдал, над ним надругались, его унижали, но не сломили.

Теперь дело было за ним.

Пришёл его черёд действовать.

И он уже знал, что делать.

Поэтому, он попросил Купера позвонить в полицию и сделал официальное заявление против отца и его пятерых компаньонов, а затем предложил договор, который гарантировал держать Курта вне всей этой истории в обмен на другую информацию о тёмных делишках отца, про которые ему было известно много, даже слишком.

После этого он позвонил Бёрту и взял с него обещание удалить любое воспоминание о себе из жизни Курта.

Каждую фотографию, каждое упоминание.

Неизвестно было, сколько продлиться эта амнезия Курта, но пока дела обстояли таким образом, он намеревался сделать всё от него зависящее, чтобы дать Курту шанс быть счастливым.

Доктор высказался ясно.

К Курту вернулись бы его хорошие воспоминания только вместе с ужасными.

И Блейна это однозначно не устраивало.

Он не смог защитить его тогда, но он сделает это сейчас.

Чего бы ему это ни стоило.

Убедить Бёрта помочь в этом оказалось проще, чем он ожидал, принимая во внимание то, что он уже имел дело с его силой после одного из многочисленных избиений, которым подвергал его отец.

Когда Блейн явился к Хаммелам весь в крови, отец Курта в порыве гнева угрожал преподать хороший урок Марку Андерсону.

Он никогда не встречался с ним, да и о Блейне знал очень немного, но он слепо доверял суждениям сына, и ему было довольно видеть, что приходилось переносить Блейну.

Курту стоило немалых усилий заставить его отказаться от своих намерений, и ему это удалось только тогда, когда он упомянул, что мать Блейна годами пыталась остановить мужа без малейших результатов, поскольку Марк Андерсон имел связи, помимо прочего, и в полиции Лаймы.

Жалоб на него поступало бесчисленное количество.

Но ему всё равно ничто не грозило, а Блейну приходилось иметь дело с его гневом, снова и снова.

Поэтому детективу, который занимался этим делом, требовался кто-то, кто предоставил бы неопровержимые улики, чтобы засадить его окончательно.

Поэтому всё это моментально превратилось в скандал библейских масштабов в Лайме.

И вероятно поэтому Бёрт, который несомненно был раздавлен случившимся и готов на всё, лишь бы его единственному сыну не пришлось пережить заново весь тот ад, согласился.

И хотя, соглашаясь, он обозначал момент, когда Блейн должен был раз и навсегда попрощаться с Куртом, парень был ему благодарен.

В очередной раз переоценивая себя, разумеется.

На самом деле, он понял серьезность своей жертвы только тогда, когда увидел Курта в очереди в Lima Bean и произнёс «привет».

Но в тот момент он был уверен.

И знал, что не мог бы оставить Курта в лучших руках.

Поэтому он сказал Бёрту: «Сожгите все наши совместные фотографии, скажите Мерседес никогда не упоминать обо мне. И сами меня не вспоминайте. Дайте ему возможность вернуться к жизни. Убейте воспоминания обо мне вместе с воспоминаниями о той ночи».

А сам приготовился к бою.

Против тех монстров, которые отняли у него всё.

Но, прежде всего, против худшего монстра, какого он когда-либо знал – его отца.

Его семья была с ним, его мать и брат, которые никогда, ни единого раза не усомнились в его выборе.

Они оставались рядом с ним, шаг за шагом, всегда и во всём.

И, тем не менее, он знал, что на самом деле...

Он был один.

Теперь он остался один.

Но на этот раз победил бы он.

– Только проблема в том, что я не мог победить. Не в этой игре, если можно это назвать игрой. Я понял это слишком поздно. Меня били, унижали, использовали... Я всё стерпел. Но я не мог выносить необходимость держаться вдали от тебя. И всё же, я должен был это делать. Потому что, когда всё осталось в прошлом, и закончился процесс, я понял одну очень важную вещь…

– Какую вещь, Блейн?

– Ты был счастлив. Ты был по-настоящему счастлив. Даже без меня. Может быть, ещё больше именно поэтому.

– Блейн… – попытался возразить Курт, но тот остановил его решительным жестом руки.

– Меня это устраивало, Курт. Пока шёл процесс, и мне приходилось иметь дело с любопытством журналистов, которые шли на все уловки, чтобы лучше продать новости, и ненавистью тех, кто считал меня таким же преступником, как мой отец, и думал, будто я участвовал во всех тех жутких вечеринках только потому, что я гей, единственным, что давало мне силы, чтобы не опустить руки, было то, что для тебя это был очередной нормальный день в жизни, которая снова была нормальной. Мне было достаточно и этого, Курт.

– Ну, это всё чудесно, правда… Только вот для меня этого не достаточно, Блейн! – заявил Курт, и тон его голоса больше не был мягким и успокаивающим, а, скорее, злым.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что я, блять, любил тебя и имел полное право быть там с тобой! – выкрикнул Курт ему в лицо, и если задуматься, было действительно абсурдно, что подобные признания у них вечно звучали в пылу ссоры.

Что с ними было не так?

Блейну невольно подумалось, что, может, просто они не подходили друг другу.

Хотя он и знал, что это не так, всё, казалось, кричало об этом.

И всё же, позволить себе поверить в это, было почти облегчением для Блейна.

Пусть даже он лгал самому себе.

– Может быть, Курт. Но тогда я должен был сделать выбор и я сделал этот. У тебя была полная и безмятежная жизнь с Себастианом, между прочим, моим лучшим другом, и ты избежал ада на долгое время. Поэтому я не жалею об этом.

– Ты… ты… просто… полный идиот, – пробормотал Курт уже с меньшей убеждённостью, запинаясь на каждом слове.

– Ну… что сделано, того не вернуть, – сказал Блейн, поднимаясь, чтобы отнести чашки в раковину. – Это не... – попытался он сказать, но, возможно, это было уже слишком.

– Что Блейн, что? – прозвучал голос Курт, теперь гораздо ближе, чем Блейн ожидал.

Он не обернулся к нему, но ощутив на спине его руки, которые затем спустились, заключая его в объятие, столь долго желанное, он не воспротивился.

И когда Курт прислонился лбом к его плечу, Блейн начал рассказывать, всё так же не оборачиваясь, и лишь изредка касаясь рук Курта, что ни разу не выпустили его из своего кольца.

Он рассказал про год, который он провёл в Европе, чтобы держаться подальше от него, когда закончился процесс.

Рассказал о своем возвращении в Лайму и отчаянном паломничестве по их местам в надежде пережить моменты, которые делил с ним.

Без успеха.

Рассказал о том, что отец оставил ему всё имущество, по крайней мере, то, что не было изъято полицией, как будто это могло каким-то образом отплатить ему за пережитую боль, и как Блейн использовал эти средства для помощи жертвам отца и лишь потом оставшееся вложил в свою студию звукозаписи.

Рассказал о непрерывной смене парней в поисках чего-то, что утратил и чего, он знал, ему никогда было уже не вернуть.

Блейн рассказал ему также, как узнал о них с Себастианом.

Случайно наткнувшись на некоторые фотографии.

Он постарался не выразить в полной мере боль, что почувствовал в том момент, но понял, что Курт всё равно догадался, по тому, как он усилил хватку вокруг него, а затем прошептал: «Прости меня».

Но дело было в том, что Блейну не за что было его прощать.

Он его не помнил, так что это нельзя было считать предательством, так?

– Нет, именно в этом моё предательство, в том, что я тебя забыл, Блейн, – ответил Курт, и тот застыл от этих слов.

Блейн хотел спросить, почему он забыл?

Он знает это?

Сейчас, когда он вспомнил всё, он вспомнил и причину, по которой предпочёл забыть об этом?

На тот момент это было единственное, что ему нужно было ещё узнать или понять, по крайней мере.

Но звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, вернул его к действительности, и он резко высвободился из объятий Курта, которого, как Блейн тут же заметил, покоробило от этого жеста.

Только тогда Блейн увидел, что его глаза покраснели и опухли ещё больше, чем до этого.

Он плакал снова, но когда?

– Курт, я... – начал было Блейн, но остановился, потому что представления не имел, как сказать ему об этом.

Он уже выплюнул Курту в лицо, что у него есть парень, не получив ровным счётом никакой реакции, так почему сейчас его это беспокоило?

В любом случае, Джон позаботился за него обо всём, потому что, как только вошёл в дом, заглянул на кухню, как делал всегда, и, едва увидел Блейна, бросился к нему и поцеловал.

Прямо там, перед Куртом.

И Блейн попытался отдаться знакомым ласкам, попытался искренне ответить на этот нежный привет, столь типичный для них.

Но всё, что он ощутил, была жуткая неловкость, и едва уловимый вдох Курта, затаившего дыхание.

Когда же они прервали поцелуй, он сказал Джону: «Ты не заметил, что у нас гости?» – но Курта на кухне уже не осталось и следа.

По звукам в гостиной Блейн понял, куда Хаммел ушёл, и поспешил за ним вместе с Джоном.

Он держал его за руку, но осознал это только когда Курт, обернувшись к ним, остановил потухший взгляд на их сцепленных руках.

И Блейн автоматически выпустил руку Джона.

Может, это было глупо, но это всегда было чем-то очень… их.

Держаться за руки... это и были они, в некотором смысле.

– Курт, могу я представить тебе Джона? – сказал Блейн, чтобы заполнить эту тишину, прежде чем Джон успел бы заметить, что было что-то странное во всей этой ситуации. – Он один из музыкантов, с которыми я работаю и…

– Твой парень, – закончил за него Курт, который тем временем уже натянул пальто, демонстративно весёлым тоном, снова глядя ему в глаза.

В которых не было ни обвинения, ни гнева.

Только море... сожаления и боли.

И Блейна это поразило.

Он целую жизнь, кажется, ждал такой реакции от Курта… почему это происходило только теперь, когда всё для него начинало складываться?

– О, ты его друг из Нью-Йорка, верно? – вмешался в этот момент Джон, делая шаг вперёд с протянутой рукой и приветливой улыбкой, которая, несмотря ни на что, тут же завоевала Курта. – Мне жаль, что твой парень так сильно пострадал в аварии, но я рад, что теперь он поправляется, – нет, даже при большом желании Хаммел не мог бы его ненавидеть, потому что эта фраза явно не была пустой данью вежливости, а самым что ни на есть искренним выражением того, что действительно шло от сердца.

– Спасибо. Он… больше не мой парень, но да, сейчас он в порядке, – решил уточнить Курт.

Он не посмотрел на Блейна, произнося эти слова, потому что боялся увидеть одно лишь безразличие.

Но по реакции Джона, который с вопросительным выражением повернулся к нему, как если бы уловил неожиданный жест, Курт понял, что сообщение достигло адресата.

Он был там.

Он больше не был в отношениях.

И он пришёл к нему.

– О, ну, тогда... – замялся Джон, заметно смущённый, в то время как Курт продолжал смотреть на него с искренней улыбкой, – останешься поужинать с нами? – спросил он затем.

– Нет, спасибо, я… у меня ещё дела сегодня и меня ждут. Но спасибо за приглашение.

– Ладно, может, тогда в другой раз, Курт. Блейн мне рассказал о тебе так много хорошего, что я не могу дождаться, чтобы познакомиться с тобой немного лучше. Ты ведь задержишься ненадолго здесь, в Чикаго, правда?

– Да, по правде сказать.

– Отлично! – сказал Джон, ещё раз пожав ему руку, а затем повернулся к Блейну и, ласково погладив его по щеке, отправился на кухню, оставляя их одних.

– Вы мило смотритесь, – сказал Курт, когда Джон исчез в кухне. – Он приятный, и кажется хорошим парнем. Правда.

– Да, он… – начал было Блейн, но Курт немедленно прервал его:

– Меня это не волнует. Я хочу получить мой шанс с тобой, Блейн, и я добьюсь его. Увидимся завтра, – спокойно заключил он тогда, и, быстро поцеловав его в щёку, поспешно вышел из дома.

Оставляя Блейна в полнейшем замешательстве.

В чём, очевидно, Курт был настоящим мастером.

Что это было, шутка?

Когда Джон вернулся в гостиную, Блейн, казалось, даже не заметил его.

Он просто смотрел на приоткрытую дверь, стараясь удержать на коже ощущение лёгкого касания губ Курта.

А затем он словно сорвался.

Внезапно.

Сказал «Извини» Джону и выбежал из квартиры.

Вслед за Куртом.

Курт устал.

И эмоционально, и физически.

Сперва он узнал, наконец, обо всём, что Блейн выстрадал и сделал ради него, и безусловно, это было ударом.

А потом был этот поцелуй.

Этот поцелуй, который Блейн дал Джону искренне, инстинктивно даже, а не для того, чтобы продемонстрировать, что у него есть другой, надломил его больше, чем всё остальное.

Потому что со временем Курт обнаружил, вернее, вспомнил, что он мог преодолеть любую боль ради Блейна.

За исключением одного, очевидно, – видеть, что Блейн испытывает что-то к кому-то другому.

И этот Джон Блейну действительно нравился.

Теперь это было ясно.

Блейн заслуживал того, чтобы быть счастливым?

Само собой разумеется, да, никто этого не заслуживал больше, чем он.

Заслуживал ли он счастья, с кем-то кроме него?

Да, если он действительно хотел именно этого.

Но оставался тот факт, что Курт тоже заслуживал ещё одного шанса, и теперь он был уверен, что хочет его с ним и только с ним.

И не имело значения, насколько эгоистично это выглядело, он понял, что хочет получить свой шанс.

Он заслуживал его, в конце концов.

В стенах этого дома они не сказали даже половины всего того, что должны были ещё сказать друг другу, и Курт знал это прекрасно.

Как знал, что хочет вернуть его.

Хочет вернуть Блейна.

Так или иначе.

Направляясь к одному из свободных такси, он не услышал, как Блейн, только что вышедший из здания, зовёт его, и не заметил, что он его догоняет.