Текст книги "SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)"

Автор книги: Bay24

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 50 страниц)

Поэтому он снова закрыл глаза, в надежде, что тьма вскоре поглотит его и одарит новыми видениями.

Курт не очень помнил как оказался на диване-кровати, теперь разложенном, под вторым мужчиной, который долбился в него жёстко и безжалостно.

Первый кончил довольно быстро, но этот казался более выносливым.

Как и в первый раз, они даже не подумали подготовить его.

Да теперь это было всё равно уже бесполезно.

В какой-то момент Курт почувствовал, как что-то жидкое стекает у него по ногам, и был уверен, что это кровь.

Они не использовали презервативов, насколько он мог понять.

Он хотел драться, кричать, кастрировать этих монстров своими руками.

А потом блевать от отвращения.

Но он не мог.

Он ничем не мог выразить свою боль и протест, кроме как слабым, повторяющимся «нет».

Он был безвольной куклой в их руках.

Должно быть, его накачали наркотиками, сейчас ему это было ясно.

Жаль только, что наркотик притуплял ощущения, да, но не блокировал чувств, не мешал слышать каждое слово, каждый звук, который те твари издавали.

Возможно, то, чем его напоили, смягчало немного боль.

Но учитывая, что он всё равно чувствовал, будто его разрывают надвое, Курт не знал, как это воспринимать.

Когда и второй кончил с непристойным стоном, рухнув на него всем весом, Курт подумал, что, может быть, всё закончилось.

Затем, однако, пришёл черёд третьего.

Который резко вошёл в него безо всякой предварительной подготовки, точно так же, как и другие.

И всё началось заново.

Его руки бродили по спине Курта, царапали кожу, впивались в бёдра, чтобы приподнять для более глубокого проникновения.

Как будто он был резиновой куклой.

И именно так чувствовал себя Курт в тот момент.

Разбитым.

Вывернутым наизнанку.

Использованным.

Пустой оболочкой без каких-либо чувств.

Эти грубые прикосновения были не только насилием его тела, но и души.

Это животное, которое толкалось в него снова и снова, издавая отвратительные звуки, заставляло его чувствовать себя вещью.

Ничего не стоящей вещью.

Не как Блейн.

Да, прикосновения Блейна, мысли о Блейне, голос Блейна...

Блейн, словно якорь, удерживал его в этой жизни.

Счастливые воспоминания уносили его оттуда.

Прикосновения Блейна были...

... ласковыми, нежными и немного робкими.

Когда он раздевал Курта, Блейн, казалось, боялся сделать что-то не так или, возможно, обидеть его.

И его руки дрожали.

Курт мог чувствовать эту лёгкую дрожь на собственной коже.

Словно он имел власть над этим великолепным парнем, который стоял напротив, и который спас его, как только один человек может спасти другого.

Возможно, он чувствовал это, потому что точно такую же власть Блейн имел над ним.

И тогда он решил прогнать этот страх нежным поцелуем.

Затем осторожно коснулся рук Блейна, сопровождая его движения, пока тот продолжал раздевать его.

Чтобы придать ему мужества и дать почувствовать, что он с ним…

Именно там, где хотел и должен был быть.

Их руки, сплетённые вместе.

Для Курта не было ничего более совершенного и правильного.

Они заставляли его чувствовать себя в безопасности, дарили тепло и уверенность.

Что ещё Курт отчётливо помнил, так это запах крови.

Когда Курт пришёл в себя – в его сне – он по-прежнему лежал на диване, но в доме царила тишина, и он больше не видел Блейна.

Но этот металлический запах пронизывал всё.

Он был на нём, на мебели.

В воздухе вокруг него.

Он понял, что может немного двигаться.

Голова была словно в тумане, и каждая клеточка тела отзывалась болью, но двигаться он мог.

Что по наивности немедленно и сделал.

Боль, которая до этого окутывала его мягким коконом, буквально взорвалась, едва он совершил это небольшое движение.

Курт вскрикнул, и это был первый звук, который он смог издать за всю ночь.

И благодаря этому же движению он получил ещё кое-что в дополнение к осознанию, что состояние его было хуже, чем Курту казалось под действием наркотика.

Теперь он мог видеть Блейна.

Тот лежал на полу перед ним.

Обнаженный, за исключением пары лоскутков разодранной одежды.

Его лицо было по-прежнему повернуто к Курту.

И Курт догадался, что он продолжал смотреть на него, и беспокоиться до конца.

В тот момент, однако, глаза его были закрыты.

И он был неузнаваем.

Он вспомнил, что Блейна били гораздо больше, чем его самого.

Долго и жестоко.

Потом его раздели, и хотя один из них сказал: «Андерсон убьёт нас, если мы сделаем это», они всё равно изнасиловали его, один за другим, как до этого сделали с ним. Кто-то заметил только: «Андерсону насрать на сына. Он сам его использует только как боксёрскую грушу. Мы окажем ему услугу, если преподадим урок этому мелкому педику. И потом, двадцать миллионов, которые мы платим ему за дело, должны покрыть этот бонус к обещанному развлечению. А теперь заткнись и трахни его, потрясная задница, гарантирую».

Двадцать миллионов.

Стало быть, такова была цифра, в которую Андерсон оценил невинность и счастье своего сына и его парня?

Курт вспомнил, что Блейн всё время, пока им пользовались словно куклой, повторял ему: «Закрой глаза, Курт», а они продолжали бить его, чтобы заставить замолчать.

Вспомнил, что в какой-то момент, когда боль, вероятно, стала слишком сильной, чтобы говорить, он протянул Курту руку открытой ладонью вниз.

Словно хотел сказать: «Видишь? Я здесь для тебя и всегда буду».

Курту так хотелось протянуть ему свою в ответ и, пусть даже самое слабое движение вызвало головокружение и резкую боль, он обнаружил, что, похоже, это у него могло получиться.

Возможно, потому что сейчас эффект препарата немного уменьшился, но он мог сделать это.

Хотя бы это было в его силах.

Поэтому он так и сделал.

Вытянул руку, насколько мог.

Ладонью вверх, учитывая, что ладонь Блейна была повёрнута вниз.

Этого было недостаточно, чтобы их руки могли коснуться друг друга, но это не имело значения.

Это делали их души, связанные через взгляды.

Блейн произнёс одними губами: «Я люблю тебя».

С его уст не сорвалось ни единого звука, который бы те монстры, что продолжали бить и насиловать его, могли уловить и замарать в своей подлой тупой жестокости.

Не раздалось ни звука, и когда Курт ответил: «И я люблю тебя».

Но сила этого чувства всё равно заполнила комнату, затмевая жестокость и согревая их сердца.

Это были они, даже в тот момент.

Всё ещё они, несмотря ни на что.

Курт помнил, что затем он начал плакать, потому что не мог больше вынести этого зрелища, не мог видеть, как его Блейна оскверняют, унижают, используют и избивают.

Он ненавидел себя за то, что ничего не мог сделать, чтобы спасти его.

Тогда Блейн закрыл глаза, потому что вид слёз Курта способен был сломить его больше, чем то, что делали эти звери.

Он передал ему любовь.

И надежду.

Но теперь он устал.

Тогда Курт тоже сомкнул веки и скользнул в тёмное небытиё, унося с собой все эти чувства.

Только для того, чтобы очнуться всё там же, ещё более слабым и с ноющей тупой болью во всём теле.

А Блейн, казавшийся одной сплошной раной, неподвижно лежал перед ним.

– Блейн, – позвал он его слабо и не узнал собственного голоса в хриплом скрежете, который сорвался с его растерзанных губ.

Но он не ответил.

Да и как бы он мог?

Вокруг него растеклась лужа крови, и его много раз били по голове, в том числе, и ногами.

Кроме того, Курт не знал, насколько далеко эти монстры зашли с ним после того, как он сам потерял сознание.

Казалось, Блейн пострадал гораздо сильнее, чем он.

Так что, Курт должен был что-то сделать.

Но что?

Стоило ему пошевелиться, и словно тысячи ножей пронзали его тело.

Мобильник у него отняли, а домашний телефон был слишком далеко, чтобы он сумел добраться туда.

Но он должен был.

И неважно, какую адскую боль причиняли движения.

Он должен был спасти Блейна.

Только вот, он был слаб, так чертовски слаб.

Слишком, чтобы можно было списать это только на наркотик, который, казалось, почти закончил своё действие.

Когда он услышал, как чей-то голос зовёт его по имени, то подумал, что это всего лишь сон, тщетная надежда.

В краткое мгновение чистого ужаса он подумал, что те монстры вернулись, но вряд ли они знали, как его зовут.

Для них он был только задницей для траха.

Поэтому Курт не стал заострять внимания на голосе и попытался добраться до телефона, несмотря на боль и слабость.

Тут его снова окликнули.

И на сей раз он узнал голос.

Он успел только подумать: «Спасибо!», но не Богу, потому что Бог не мог существовать. Не после всего, что пришлось выстрадать Блейну.

А потом он позволил тьме вновь затянуть его в свои глубины без пространства и времени, надеясь, что сможет забыть, надеясь забыть то, что они сделали с его Блейном прямо у него на глазах, пока он был вынужден бессильно наблюдать, как его оскверняют, смеясь над его попыткой спасти своего парня. Курт хотел забыть, как Блейн кричал от боли – и он действительно кричал, потому что его не оглушили наркотиками – но, несмотря на это, думал о Курте.

Его избивали и насиловали, а он думал о Курте. И Курт просто хотел забыть то, что сделали с его Блейном.

Он смог бы жить со всем остальным, но не с этим.

Курт чувствовал себя виноватым за то, что не сумел предостеречь его, и плакал.

Он закрыл глаза, надеясь забыть это, но проваливаясь в сон, не знал ещё, что так и случится.

Что разум защитит его, унося прочь всё это.

И Блейна тоже.

Он не знал этого, иначе сделал бы что-нибудь, что угодно, чтобы противостоять сну, продолжая смотреть на это обезображенное почти до неузнаваемости лицо, которое так любил.

Но он не знал.

Встревоженный знакомый голос становился всё ближе, и Курт поддался тёмной пучине небытия, а по его лицу продолжали литься горячие слезы...

... счастья.

Курт плакал, потому что чувствовал себя любимым.

Парни стояли под тёплыми струями душа, Блейн мыл ему волосы, а он думал, что никогда не мог даже мечтать о таком счастье.

Но потом он сидел за столом, наблюдая как Блейн, пританцовывая по кухне, готовит ему завтрак, и в заботе, которую он вкладывал в это, видел всю его любовь.

И вот тут Курт почувствовал, что может коснуться пальцем неба.

Знать, что ты так любим, было удивительно.

И пусть отец Блейна утром позвонил сыну и приказал освободить дом у озера до обеда, разрушая таким образом их планы повторить вскоре их занятия любовью, всё было и продолжало быть идеальным.

Так что, да, Курт плакал, потому что был счастлив.

По-настоящему счастлив.

И ещё он плакал, потому что Блейн принадлежал ему, а он принадлежал Блейну, и это останется так навсегда...

Это должно было остаться так.

Да, именно так.

Я и Блейн.

Навсегда.

Почему я забыл?

Почему?

… и слезы не хотели останавливаться.

– Почему вы мне ничего не сказали? – спросил он тогда отца, прилегшего в кровати рядом с ним, одной рукой прижимая его к себе, а другой поглаживая по голове, как в те времена, когда он был ребёнком.

Бёрт слегка вздрогнул.

– Мы хотели защитить тебя.

Но Курту этого было недостаточно.

Он потерял слишком многое, чтобы удовольствоваться этим.

Курт был зол, потому что ему лгали, да.

Потому что он ещё не всё вспомнил.

Он был зол, потому что Блейн отпустил его.

Но ещё больше он злился на самого себя, за то, что отпустил Блейна.

Да, если идёшь через ад, единственный способ выйти из него – это продолжать идти.

Но когда ад остаётся позади, что происходит?

Ты всё тот же, что и раньше?

Или ты стал кем-то совершенно другим?

Может быть, если повезёт, ты станешь лучше.

А если повезёт ещё больше, ты станешь гораздо сильнее.

Видеть.

Это не то же самое что смотреть.

Смотрящий может и не видеть.

Тому кто видит, иногда необязательно смотреть.

И сейчас Курт видел.

В конце концов, Курт провел три дня и три ночи в той комнате, в состоянии полудрёмы, перемежающемся частыми обмороками.

Он попытался было поесть, но, когда сделал это, яркий образ одного из тех монстров, что бил Блейна, чтобы поставить его на колени, а затем принялся бить его снова, когда понял, что в таком плачевном состоянии он в любом случае не мог бы взять в рот ничего, застал Курта совершенно врасплох, и он вынужден был побежать в туалет, где его немедленно вырвало.

Он отказывался от еды в течение следующих двух дней.

И провёл всё время, пытаясь вспомнить.

Ещё.

И теперь Курт видел.

Он не знал ещё многого, чего-то не помнил.

Но он видел.

Какие-то пробелы он заполнял с помощью рассказов Бастиана и Бёрта, и постепенно научился раздвигать занавеси, зашторивавшие большую часть его сознания, чтобы увидеть ужас, скрывавшийся за ними.

По прошествии этих трёх дней он вернулся домой с Себастианом и отцом.

И заперся в спальне.

Он согласился встретиться с психологом, но не сразу.

Согласился поесть, но только бульон с сухарями.

Он не хотел никого видеть.

Ни Финна, ни Сантану, которым рассказали всё сразу, и которые провели остаток недели, сидя на ковре в гостиной, ожидая, когда Курт будет готов.

Говорить.

Наорать на них.

Принять их помощь.

Или просто позволить им любить себя, в чём они оба отчаянно нуждались.

Финна новости потрясли.

Он ничего не знал и ни о чём не догадывался.

Месяцами он воспринимал ночные крики брата только как раздражающий побочный эффект аварии.

И не подозревал, что за ними крылся весь тот ад.

Хадсон возненавидел Бёрта за то, то тот ему не рассказал.

Как возненавидел и свою мать, которая примчалась в Нью-Йорк, в свою очередь, едва узнав о случившемся, за то, что сочла, будто он не в силах был помочь Курту в тот момент.

Он знал о скандале семейства Андерсон в общих чертах.

Читал некоторые статьи, как и все в своё время.

И точно так же, как и все, в своё время, отнёсся ко всему с некоторой лёгкостью.

Сотрудники, которых продавали как жертвенных животных клиентам для заключения сделки, и которых заставляли потом молчать посредством угроз и денег.

У каждого была своя теория о том, как можно и нужно было прекратить этот беспредел задолго до этого.

Многие полагали, что сын был заодно с отцом.

Финн был среди них.

Он считал, что после многих лет насилия, если бы Блейн донёс на отца раньше, то мог бы спасти много жизней.

Ведь за обвинениями сына Андерсона последовали ещё восемь.

Как если бы своим мужеством, он открыл ящик Пандоры, который и не ждал другого, чтобы выпустить наружу свои ужасы.

Теперь Финн видел среди тех покалеченных жизней и жизнь собственного брата и хотел бы ненавидеть Блейна за это.

Но не мог.

Не после того, как Бёрт рассказал ему о том, что он пытался сделать, чтобы помочь ему и что он сделал затем, чтобы заставить напавших на Курта заплатить за содеянное.

Финн позвонил Рейчел, чтобы рассказать ей всё.

Но она с ходу принялась расписывать свой триумфальный лондонский тур, так что, в результате, он не сказал ничего.

Он позвонил ей, потому что хотел, чтобы она была рядом в тот момент.

Но Рэйчел теперь жила в своём мире, а ему сейчас следовало заботиться только о нуждах и потребностях Курта, не её.

Он знал, что Рэйчел возненавидит его, когда узнает, что случилось с её другом, и ещё больше возненавидит за то, что он ничего ей не сказал.

И, возможно, тогда между ними всё будет кончено по-настоящему.

Или нет, может, и тогда всё не закончится, но Финна сейчас это не волновало.

Потому что Курт сейчас видел.

Что все они, или почти все, лгали ему.

И Финн мог понять, почему он искал уединения.

Поэтому, однажды вечером, он взял поднос с ужином и настоял на том, что сам отнесёт Курту поесть.

И хотя Бёрт предупредил, что Курт всё равно ему не откроет, он не передумал.

Курт, однако, не только открыл, но и позволил ему войти.

И пусть он не смотрел ему в лицо, пока Финн входил и пристраивал поднос на тумбочке, пусть делал вид, что не слышит его вопросов – всё же Курт впустил его.

Финн сел полулёжа рядом с ним, прислонившись к изголовью, как и Курт.

И просто молча оставался там, пока его брат через некоторое время не начал есть.

Затем, когда он закончил, вместо того чтобы встать и забрать поднос с посудой, он взял Курта за руку.

Его не удивило, когда Курт попросил его остаться с ним на ночь, потому что не хотел снова провести её наедине со своими воспоминаниями.

Финн только крепче сжал его руку и сказал просто: «Я здесь, Курт».

И потом Курт начал говорить.

О том, что помнил. О том, что случилось.

Финн не задавал вопросов, а Курт просто говорил то, что приходило ему в голову, не следуя ни хронологическому, ни логическому порядку событий.

Но это не имело значения.

Ему нужно было лишь выговориться, и Финн должен был только слушать.

Что он и делал почти всю ночь.

Он остался рядом, слушая его перемежающиеся счастливые и тяжёлые воспоминания.

Даже когда стало слишком, невыносимо, больно, а слёзы так застилали глаза, что он не видел дальше собственного носа.

Он всё равно остался.

Потому что Курту нужен был кто-то сильный рядом.

Курту нужен был его брат.

Когда следующим утром на рассвете, заметно потрясённый и усталый, он вышел из комнаты и заявил, что будет спать вместе с Куртом, пока тот будет нуждаться в этом, никто не возразил.

Бёрт лишь посмотрел на Финна с отцовской гордостью, чувствуя себя внезапно куда более спокойным.

А Себастиан просто промолчал.

Он проводил свои ночи на диване-кровати, в то время как Финн занимал его место рядом с Куртом, когда тот хотел этого, или в гостевой комнате Сантаны, когда оставаться там в полном одиночестве становилось слишком тяжело для него.

Он сделал так много ради Курта в прошлом, он всегда был его единственной опорой, поэтому оказаться сейчас в этой новой роли человека-невидимки не только ранило его, но и заставляло ясно увидеть многие вещи.

Возможно, впервые.

В первую очередь, насколько он заблуждался насчёт того, что хоть когда-то имел реальный шанс с Куртом.

Он спрашивал себя, не ошибся ли во всём, с начала и до конца, во всей этой истории.

Но не сумел или не хотел отвечать на этот вопрос.

И вот, однажды ночью Курт пришёл к нему.

Он сказал, что теперь вспомнил – голос, который он слышал, принадлежал ему.

А значит, он должен был благодарить его за спасение Блейна.

Прямо так и сказал.

И, по правде говоря, из двоих именно Курт рисковал серьёзнее, так что, в действительности, Себастиан спас Курта.

Конечно, Блейну тоже досталось, но Курт потерял много крови из-за множества ран, в том числе анальнных, и, если бы Себастиан не появился вовремя, мог умереть от потери крови.

Но он беспокоился о Блейне.

Впрочем, разве не всегда было так, даже бессознательно, когда Курт его не помнил, но продолжал оставаться напряжённым и неспокойным и никогда не был полностью удовлетворён тем, что получал? Как будто всё было недостаточно для него.

В том числе, Себастиан, как бы сильно он ни старался.

Сколько раз нужно было наступать на те же грабли, прежде чем он сможет, наконец, принять всё как данность, и перестать мучиться из-за этого?

– Ты не должен благодарить меня, Курт, и уж точно не за то, что я спас вам жизнь. Я только позвонил в больницу, ничего больше.

– Это неправда. Я помню, что ты держал меня за руку всё время, пока ждал скорую.

Это было правдой.

После того, как он прикрыл и его, и Блейна простынями и убедился, что в доме никого больше не было.

– Что ты хочешь узнать, Курт? – спросил он, потому что теперь не строил более иллюзий, и знал, что если Курт пришёл к нему после того как игнорировал в течение почти всей недели, так это только потому, что искал кого-то, кто заполнил бы пробелы, которые он не мог заполнить самостоятельно.

– Откуда ты узнал, что мы были там? – спросил Курт без промедления.

– Отец Блейна сказал мне, где вы были. Не знаю, почему, я так никогда и не понял этого. Он позвонил мне и сказал, что ты в доме на озере, и что я должен поехать туда забрать тебя. Он сказал, что ты в беде. Я отрывался в Scandals той ночью, и был уже порядочно навеселе. Так что, я позвонил Блейну, и сказал ему то, что его отец сказал мне. Он помчался к тебе, немедля. Позже, поскольку ни Блейн, ни ты не отвечали на мои звонки, а я на тот момент уже здорово психовал, я запрыгнул в машину и отправился искать вас. Их уже не было, когда я приехал. Возможно, они собирались вернуться. И возможно, продолжили бы...

– Нет, они не планировали возвращаться. Помню, они сказали, что мы были забавными, но теперь они устали. И что после того, как каждый по разу оттрахал мою задницу, никто из них не хотел повторить. Не после того, как они имели Блейна... всю ночь.

– Господи… Курт, – простонал Себастиан, с трудом поднимаясь с дивана, и его голос был полон чистой боли. – Я должен был приехать сразу же, как только предупредил Блейна.

– И чего бы ты добился, Себастиан? Они сделали бы с тобой то же, что сделали с нами. Их было пятеро, они были пьяны и обдолбаны, и я под наркотиком не мог сделать ничего, чтобы остановить их.

– Я должен был быть там, – упрямо повторил Себастиан.

В сущности, это было то, что он испытывал все эти долгие восемь лет.

Чувство вины за то, что не помог парню, в которого был влюблён, и своему лучшему другу.

Как тогда, так и после.

Потому что Блейна захватил вихрь мести и жертвоприношения, который унёс его далеко от Лаймы, а Курт… Курт ничего не помнил.

На самом деле, Бастиан снова начал чувствовать себя полезным только уже в Нью-Йорке, когда начал спать с Куртом и стал свидетелем постоянных ночных кошмаров.

– Тебе не следует спать на этом диване с больной ногой. Здесь не может быть удобно, – сказал Курт, неожиданно меняя тему.

– Я всю неделю сплю здесь, Курт, ты только сейчас заметил? – выпалил зло Себастиан, но тут же, устыдившись за срыв, сказал: – Прости.

– Нет, ты прав. Идём со мной.

– Почему?

– Потому что ты должен спать на кровати, а мне нужен мой друг рядом сегодня ночью.

Так вот значит, как обстояли дела…

Ему просто нужен был его друг.

Себастиан согласно кивнул и послушно последовал за Куртом в их комнату.

В ту комнату, где они разделили многие важные моменты.

Их первый раз.

Тысячи проектов на совместное будущее.

Только неделю назад они снова занимались любовью впервые после пробуждения Бастиана на этой же самой кровати, и он думал, что всё вернулось на свои места.

Но сейчас он понимал, что это было не так и что это не зависело только от новых воспоминаний Курта.

Тем не менее, он лёг рядом с ним.

И когда Курт сказал: «Только… обними меня, Себастиан», – он послушался, не произнося ни слова и не прося ни о чём большем.

Наконец, он сделал только то, что было нужно Курту, и сделал это только для него.

И Курт...

Он позволил обнимать себя всю ночь.

Но на этот раз Себастиан не питал иллюзий, что это может что-то значить.

Он знал, что это было не так, больше нет.

Он просто делал то, что делал в течение долгих пяти лет, но с другим сердцем.

Он был ему другом.

Себастиан проклинал себя за то, что прогнал Блейна.

И за то, что убедил Бёрта помочь ему в этом, и в том, что, разрушить все мосты между ним и Куртом было единственно верным решением, потому что для него присутствие Блейна могло обернуться бедой.

Он ненавидел себя за то, что всё ещё был в состоянии манипулировать людьми.

Даже такими сильными и цельными натурами, как Бёрт.

Рядом с Куртом должен был быть Блейн в этом аду.

Чёрт возьми!!! А с Блейном должен был быть рядом Курт в своё время.

Но по его вине это опять было не так.

Себастиан пытался связаться с Блейном.

Но тот не отвечал на его звонки, вероятно, удалял электронную почту, не читая, и Тэд поступал точно так же.

И кто мог бы их винить?

Видимо он этого заслужил.

К чёрту! Он этого заслужил, без всякого сомнения.

В другое время он, возможно, догадался бы позвонить Нику или Джеффу, или даже Фейт, чтобы они связались с Блейном вместо него и сообщили о произошедшем.

Но беспокойство за Курта лишало его сейчас способности здраво мыслить.

– Я не защитил Блейна в ту ночь, – сказал вдруг Курт сонным голосом.

Себастиана поразили эти слова и их смысл.

И он сказал только:

– Я не защитил ни тебя, ни его, так что победа за мной в этом конкурсе засранцев, Курт.

Но тот его не услышал, потому что уже заснул.

В этот момент Себастиан понял кое-что важное.

Курт теперь видел, да.

Многое.

Но он видел ещё не всё.

Вероятно, ему потребуется на это больше времени.

Зато Себастиан видел, действительно видел самого себя в первый раз за многие годы.

И то, что он понял про себя той ночью, совершенно ему не понравилось.

После того, как дамбы пали, и ярость воды завершила свою работу, разрушив, очистив, утащив с собой всё, что встретилось ей на пути, остаётся только одно.

Оплакать то, что ты потерял.

Подсчитать ущерб.

И приняться за восстановление разрушенного.

Самое главное, чему теперь Курт должен был научиться, это отделить то, что он считал правдой, от того, что было ей на самом деле.

Наши чувства первыми говорят нам, кто мы такие, что мы должны и можем сделать. Но разум, наши воспоминания – именно они указывают нам направление, сопровождают нас в пути, в который мы решили отправиться, они говорят нам, кем мы хотим быть, откуда пришли и куда хотим направиться.

Курт был потерян, потому что он потерял часть самого себя.

Он должен был пройти этот ад, чтобы найти её.

И он делал это.

На свой страх и риск.

Со временем, возможно, он сумеет себя простить.

Сумеет узнать себя заново.

Оставив ад позади, со временем, он вернёт себя прежнего, того, что утратил.

И, возможно, вместе с ним ему удастся вернуть и Блейна.

====== Глава 22. Смятение. Часть 1. ======

Говорят, то, что не убивает, делает нас сильнее.

Это одна из великих истин жизни.

Как, впрочем, правда и то, что иногда это сильно сбивает с толку.

Смятение.

В дни, которые последовали за страшными воспоминаниями Курта, даже воздух, казалось, был им пропитан.

И не только для Курта.

Хотя, безусловно, он был запутан и растерян больше всех.

Например, он до сих пор не понимал, как брату удалось убедить его.

Но приходилось признать, что это оказалось не так сложно, как он себе представлял.

Более того.

После довольно сложного нового начала ему достаточно скоро удалось освоиться с ситуацией.

Дело в том, что ему нужно было поговорить.

Но с кем-то, кто не перебивал бы его каждые две минуты, чтобы сказать, что он не должен так винить себя, и всё тому подобное.

И женщина, сидевшая перед ним, была вовсе не так плоха, как он думал.

Лет пятидесяти на вид, худощавая, хорошо одетая и приятно пахнущая – именно такому человеку чисто инстинктивно Курт готов был довериться.

Хотя за последние двадцать дней он успел усвоить, а точнее, вспомнить, что доверять кому-то, только исходя из его внешности, не самая лучшая идея.

Но эта женщина говорила тихим голосом, сидела ровно, и, что имело для него первостепенное значение в те дни, не забрасывала нескромными вопросами, задавая только те, которые помогали ему ухватить утерянную нить разговора и добраться до сути.

И, главное, не смотрела с озабоченным видом, ожидая нового внезапного кризиса.

Даже, если, по правде сказать, ему практически не удавалось заглянуть ей в глаза, потому что она отводила взгляд или опускала голову, записывая что-то в свою тетрадь, что немного его нервировало.

Отец всегда говорил, что в глазах можно увидеть душу человека.

Если он должен доверять такую важную часть себя этой женщине, по крайней мере, Курт хотел бы заглянуть ей в глаза, чтобы понять её душу.

Вообще, он не очень-то и хотел этого.

Это Финн убедил его пойти к ней.

В те дни брат повёл себя с ним наилучшим образом.

Он не оставлял его одного ни на минуту, слушал, не задавая вопросов, на которые Курт ещё не был готов ответить.

И когда стало совсем тяжко, именно он заставил его реагировать.

Он вынудил его встать с кровати, собрать всё своё мужество и разобраться с ситуацией, как должен был это сделать давным-давно, если бы не забыл.

И всё это время брат не отпускал его руку

Курт спрашивал себя, был ли кто-то похожий рядом с Блейном в своё время.

Он спрашивал себя, как отреагировала его семья, когда они узнали о случившемся.

Приняли они его сторону или сторону его отца?

Да, он видел мать и брата Блейна, и то, что он наблюдал в их доме, было любовью в чистом виде, но было ли это так же и восемь лет назад?

Все эти вопросы не оставляли его в покое.

Поэтому Финн достал для него старые газеты, которые прислал ему из Лаймы Пак, чтобы помочь брату отчётливее представить, через что прошёл Блейн.

Предварительно поругавшись с Себастианом, который настаивал, что Курту достаточно своей боли, чтобы взваливать на себя ещё и страдания Блейна.

И это действительно было так.

Но Курт должен был знать, и Финн, казалось, был единственным, кто понимал его.

Он пытался объяснить это другим.

Однажды вечером, он рассказал отцу, Финну, Себастиану и Сантане всё, что помнил.

Его отец заплакал.

И в какой-то момент ударил кулаком по столу, разбив стоявший там стакан вдребезги и поранив ладонь осколками, чем напугал сына насмерть.

Когда Курт подбежал к нему, чтобы взглянуть на рану, он сказал, что никогда на самом деле не понимал.

Он слушал Блейна во время процесса, но не осознавал по-настоящему масштаб того, что выстрадал Курт.

Хотя медицинские заключения говорили ясно, как и двенадцать швов, которые пришлось наложить Курту, чтобы остановить анальное кровотечение, он не понимал по-настоящему.

И даже слов Блейна, который рассказал о том, что видел и о том, что сделали с ним, оказалось недостаточно.

То, что он рассказал, было ужасно, да, но это было не то же самое.

Блейн не видел, что сделали с Куртом, только результаты, и уже одно это подействовало на Бёрта.

Представлять причины всего этого было ужасно.

Услышать, что в то время как его сын был без сознания, один из них снова изнасиловал его только затем, чтобы продемонстрировать полуживому от побоев Блейну, что он не сумел спасти никого и ничего – это убило его в тот день в зале суда.

Курт об этом последнем насилии не помнил.

Но теперь он помнил всё остальное, и для Бёрта было нескончаемым кошмаром слышать из уст сына, что он пережил.

Курт понимал его.

Ему тоже было ужасно узнать об этом новом насилии, которому он не был свидетелем.

Но Блейн, да.

Какие нечеловеческие страдания испытал он после той ночи?

Курт продолжал спрашивать об этом себя и других, но не получал ответов.

По крайней мере, не таких ответов, какие могли бы его удовлетворить.

Сантана в какой-то момент этого повествования встала и убежала, закрывшись в ванной комнате, откуда вышла только тогда, когда Себастиан сообщил ей, что Курт закончил рассказывать.

Тогда она поспешила обнять его без единого слова.

Они оставались рядом, и за это Курт был им благодарен.

Но, несмотря на это, друзья продолжали не понимать, почему для него было так важно вернуть весь тот ад, вместо того, чтобы постараться абстрагироваться от него.

Он делал это, чтобы вернуть Блейна, конечно.

Но он делал это также и чтобы вернуть обратно самого себя.