Текст книги "SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)"

Автор книги: Bay24

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 50 страниц)

Себастиану не потребовалось много времени, чтобы понять, что он куда менее силён, чем считал.

Но, безусловно, более упрям, чем надеялся.

На самом деле, он был на пределе.

На самом деле, он был уверен, что никогда ещё не чувствовал себя более ненужным, беззащитным, ни к чему непригодным и покорным, чем в те дни.

И, тем не менее, он не сдавался.

Он почувствовал, что не может больше, уже через неделю после начала физиотерапии и упражнений для восстановления памяти.

Но не сдавался.

Он ненавидел чувствовать себя так и ненавидел быть тем, кто нуждается в посторонней помощи даже для того, чтобы просто побриться.

Но, не владея ещё в полной мере мышцами, которые дрожали и не отвечали на его команды на все сто, приходилось принимать помощь в каждой мелочи, даже такой простой, как выпить чёртов стакан воды.

И одному Богу известно, как же он это ненавидел!

Однако, после девяти месяцев неподвижности его мышцы были атрофированы, и чтобы снова вернуть им активность, предстояло пройти долгий, сложный, и, прежде всего, болезненный путь.

Очень болезненный.

И Смайт не был знаменит своим пренебрежением к физической боли.

Ему понадобилось бы множество упражнений и, возможно, операций, как говорили врачи.

И много, много терпения.

Физиотерапевт, который каждый день приходил к нему, чтобы помочь в упражнениях для ног и рук, сказал, что будет трудно.

Что в какой-то момент он наверняка захочет всё бросить.

Но что он не может позволить себе такой роскоши.

Во всяком случае, если хочет хотя бы приблизиться к своему нормальному состоянию.

Поэтому, когда боль становилась слишком сильной, Себастиан кричал, но не останавливался.

Он знал, что ему уже не стать вновь таким как прежде, не на все сто. Больше нет.

Его ноги были очень сильно повреждены, особенно, правая.

Он должен был снова научиться ходить со временем, но вынужден был бы пользоваться палкой, и, в любом случае, не смог бы снова заниматься такими вещами как игрой в лакросс или бегом, например.

Его колено, разбитое в мелкую крошку и полное стальных скобок и винтов, которые не позволяли ему развалиться, никогда бы ему этого уже не позволило.

А мотоцикл?

Он не знал, сможет ли когда-нибудь ещё сесть на него.

Теперь это для него было бы, как минимум, более сложно, но, учитывая, что существовали мотоциклы, с автоматическим переключением скорости на руле, не невозможно.

Зависело от него, конечно.

Дело в том, что все вокруг него – Курт, мать, даже Тэд, считали, что он не сможет.

Из-за пережитого потрясения и страха при воспоминании об этом.

Но он ничего не помнил о той аварии.

Помнил только что выехал на дорогу ночью, слегка на взводе… и всё.

Не помнил причины своего раздражённого состояния и не помнил – к своему счастью, как он понял, выслушав чужие рассказы – что случилось, когда тот грузовик наехал на него.

Он и самого грузовика не помнил, если уж совсем честно.

Его сознание избавилось от всего, включая адскую боль, которую ему, должно быть, пришлось испытать.

И, наверняка, боли было немало.

Он видел шрамы на собственном теле, что свидетельствовали об этом.

Прослеживая их взглядом, он пытался представить… И благодарил Бога, что не помнил.

Это было так же для Курта? Он часто задавался этим вопросом в последнее время.

Он получил письмо от человека, который наехал на него, и который, как ему сказали, теперь находился в тюрьме за вождение в состоянии опьянения.

Письмо лежало в тумбочке около его кровати.

Он так и не открыл его и не собирался этого делать.

Он не знал, что испытывает к этому человеку.

В его сознании всё это будто бы никогда и не случалось по-настоящему.

Он видел последствия, ничего не помня об их причинах.

Произошло многое, пока он прозябал на больничной койке.

И он считал, что душевное успокоение того, кто в этом виновен – если этого он хотел – было не его заботой.

По крайней мере, не раньше, чем он сам сможет получить это успокоение.

И, честно говоря, сейчас ему казалось затруднительным обрести покой посреди постоянной боли в мышцах ног.

Или в разгар кризисов мигрени, которые настигали его внезапно и которые, по словам врачей, никогда уже не оставили бы его совсем.

Или в моменты неожиданных приступов гнева и тревоги, которые он не в силах был контролировать.

И потом, были воспоминания, которые он потерял, немногие, но они были.

И, наконец, он... мужчина, которого он любил и теперь терял.

По собственному выбору.

Нет, он не мог раздавать прощения.

Ему с трудом удавалось смириться со своим теперешним состоянием.

Один шаг за раз.

Он не мог делать больше.

Так что, ладно… он останется хромым на всю жизнь.

Но он мог быть хромым с ярко выраженной сексуальной привлекательностью и своеобразным чувство юмора, по крайней мере.

Как демонстрировал доктор Хаус, нет?

– А ты будешь моим Уилсоном, Блейн, как тебе нравится? – спросил он как-то, когда друг зашёл навестить его во время одного из тех бесконечных и болезненных физиотерапевтических занятий на беговой дорожке.

С течением дней его речь восстановилась, хотя он по-прежнему забывал некоторые слова и имена.

– Как пинок под жопу, Бас, – ответил Блейн, с присущей ему изысканностью в выборе выражений.

Они всё ещё были друзьями.

Несмотря ни на что, они были ещё и, прежде всего, ими.

Себастиан был рад, что Блейн с ним.

Действительно.

Несмотря на все пинки под зад, что Бас дал ему – метафорические и нет – он был ещё там.

Чтобы помочь ему.

Много о чём им следовало поговорить, однако, ни один из них не хотел этого делать.

Не сейчас, по крайней мере.

Поэтому они делали вид, будто всё в порядке, и вели себя как всегда.

Даже когда Курт был с ними.

Себастиан находил эту ситуацию абсурдной и тяжёлой, но полагал также, что у него имеются другие, более насущные, проблемы.

А посему, делал хорошую мину при плохой игре и стискивал зубы, когда видел, как они возвращаются домой – к нему домой – вместе.

Что ещё он мог сделать?

У него не было ничего конкретного, только множество подозрений.

И учитывая то, что вышло наружу о нём самом в эти месяцы, он знал, что не может предъявлять претензий Курту.

Он и так уже сильно рисковал и сознавал это.

Вначале он считал Блейна ответственным за то, что сейчас Курт знал, как об Эрике, так и о Тэде, прежде чем выяснилось, что сам Тэд выдал его.

Но ему следовало бы догадаться, что, несмотря на то, что Блейн как раз имел все права, он никогда бы этого не сделал.

Он никогда не нарушил бы обещания, данного ему.

В то время как Тэд...

Он продолжал притворяться, что не помнит его, чтобы не пришлось давать объяснения тому, чего он не мог, или не знал, как объяснить.

Как он мог сказать Курту, что изменял ему, потому что любил Тэда?

И как он мог сказать Тэду, что не оставил Курта, потому что любил и его тоже?

Он знал, что раньше это удалось бы ему.

Но теперь что-то было иначе.

Он был другим.

Он это чувствовал.

И знал, что они не поняли бы.

Ни один из двоих.

Себастиан знал их слишком хорошо.

Поэтому сказать, что он не помнит, почему так поступал, было единственным вариантом для него.

С Эрикой же всё было иначе.

Он мог и хотел поговорить о ней с Куртом.

Он так бы и сделал в вечер аварии, он был уверен, если просить руки Курта, было в его намерениях.

Или, по крайней мере, он надеялся, что собирался рассказать всё об Эрике, прежде чем сделать это.

Сейчас, в любом случае, он этого, безусловно, хотел и поэтому сделал.

Он рассказал ему о своём отчаянии из-за того, что они расстались.

О том, что он почувствовал, когда узнал, что Курт встречался со своим сокурсником по NYADA.

Сказал, что сбежал в Чикаго, чтобы быть с Блейном и остальными и не думать.

И затем рассказал о том, что ему уже рассказала Фейт, с некоторыми затруднениями из-за пробелов в памяти.

Их встреча, их ночь дикого секса в пьяном полуобморочном состоянии.

Он признался в том, что всегда был бисексуалом, и что никогда не говорил об этом Курту, опасаясь его осуждения, поскольку Хаммел всегда считал бисексуалов всего лишь геями, слишком напуганными, чтобы признать себя таковыми, не больше.

– Бас, меня ранит вовсе не то, что ты скрывал свою бисексуальность. Я никогда не был любителем навешивать ярлыки, и ты это знаешь. Меня поражает тот факт, что ты до такой степени не доверял мне, что не рассказал об этой девочке. Я бы мог многое сделать для неё после аварии, если бы только знал о её существовании, ты так не считаешь? И я бы принял её, – заявил с уверенностью Курт.

– Ты принял бы плод моей измены, Курт? Подарил бы ей всю любовь, которой она заслуживает, даже до аварии, или просто возненавидел бы её? – спросил Себастиан в ответ с ноткой раздражения в голосе.

– Нет, я не могу ничего утверждать, ты прав. Эта история совершенно особенная. Возможно, признаю, в любом другом обычном случае я ни за что бы не захотел иметь с ней дела. Но это не означает, что ты должен был скрывать её от меня, Бас.

– Я просто боялся потерять тебя. Курт, ты абсолютно честен во всём, что делаешь. Действуешь, всегда учитывая чувства других. Я не такой. Ты знаешь это, всегда знал. Мне плевать на то, что могут чувствовать другие. Если я хочу чего-то, я беру это; если что-то помогает мне чувствовать себя лучше, когда мне плохо, я делаю всё, чтобы получить это. И, возможно, поэтому я теряю тебя теперь, верно?

– Нет, Бас, я не такой. У тебя чересчур идеализированное представление обо мне, – сказал Курт, отводя взгляд с почти виноватым видом. – И это неправда, что ты теряешь меня. Ты никогда не потеряешь меня, ты же знаешь.

Нет, Себастиан не знал.

Но надеялся всей душой.

Потому, что он выбрал Курта.

Даже если ему не удавалось обходиться без Тэда.

Каждый раз, когда Харвуд был там, он хотел быть жестоким, отстранённым и холодным, и, в большинстве случаев, ему это удавалось.

Иногда же, попросту чувства, которые он всё-таки испытывал, несмотря ни на что, были сильнее его, и выходили на поверхность.

Поэтому он делал всё, чтобы никогда не оставаться с ним наедине.

И ему это неплохо удавалось.

Такое его поведение смущало Курта и ранило Тэда, он знал.

Тэд продолжал приходить к нему, чтобы рассказывать о них, потому что, как утверждал его врач, стимуляция утраченных воспоминаний была необходима, чтобы следить за реакциями его мозга и понять, является ли полное восстановление памяти возможным или нет.

По иронии судьбы, он собственноручно приговорил себя к нескончаемым вечерам, которые вынужден был проводить, заново переживая их историю, прекрасную, хотя и тайную, запечатлённую в его памяти в мельчайших подробностях, в то время как он хотел забыть её полностью, чтобы идти вперёд.

Карма – настоящая сука, говорил себе каждый раз Себастиан.

Но он не мог действовать по-другому.

Он рисковал потерять всё – его дружбу с Блейном, отношения с Тэдом – не ради пустой прихоти.

Он любил Курта. Действительно. Он должен был любить Курта, после всего, что сделал.

Проблема была в том, что он больше не понимал, что тот испытывает.

Он внимательно наблюдал как за ним, так и за Блейном всякий раз, когда они приходили проведать его вместе, и он понял.

Понял сразу же.

Между этими двумя что-то произошло.

Они играли в гляделки, когда думали, что он не видит, и казались разочарованными, когда вынуждены были отдалиться друг от друга.

Себастиану в те моменты они казались теми, восемнадцатилетними, Куртом и Блейном, которых он знал в Лайме и чьей любви, чистой и сильной, завидовал тогда.

Что-то было между ними.

Но являлось ли это чем-то былым, что всё ещё витало между ними и объединяло тем волшебным образом, которого ему никогда не дано было постигнуть, даже если Курт этого не помнил? Или это было что-то происходившее в настоящем?

Этого он не мог понять.

И не смел заговорить об этом даже с Блейном.

Он с ума сходил от ревности.

Но предпочитал делать вид, будто не видит некоторые вещи или не помнит другие, чем встретиться лицом к лицу с чем-то, к чему, он знал, никогда бы не был готов.

Уж точно не сейчас, когда он так слаб и беспомощен.

И, в конце концов, у них с Куртом бывали ещё свои моменты.

Когда они оставались только вдвоём, и всё, казалось, было по-прежнему.

Когда Курт целовал его, он делал это всё с той же страстью, как когда-то.

Когда он прикасался к нему, в его глазах был всё тот же свет, что заставлял Себастиана чувствовать себя важным и незаменимым для кого-то.

Нет, Курт не мог лгать ему так.

Несомненно, он по-прежнему любил его.

Но дело было в том, что он знал – он испытывал что-то и к Блейну, пусть даже только благодарность.

Курт не мог скрывать это.

И с Блейном было не лучше.

Потому что он-то уж насчёт вранья… можно сказать, был мастером.

В сущности, именно этим он занимался последние восемь лет, правильно?

Он с лёгкостью мог врать Себастиану, в точности как тот делал это по отношению к нему в течение многих лет.

На словах.

Да, мог.

Но, к несчастью для Себастиана, его глаза не могли лгать.

Они всегда его выдавали.

Он хотел Курта.

Несмотря ни на что.

Он всё ещё хотел его.

И это было огромной проблемой.

Первая операция, которую Себастиану пришлось перенести, была проведена через две недели после его пробуждения.

Она не была сложной, но была чрезвычайно долгой.

Целых девять часов работы хирургов для того, чтобы восстановить, насколько возможно, пострадавшие мышцы.

Всё прошло хорошо, однако, к великой радости Тэда.

Парень часто приходил его проведать, как и обещал.

Он и сам не мог бы сказать, почему, учитывая, что каждый раз, когда видел его и слышал, что нет, Себастиан всё ещё его не вспомнил, погружался в чёрную бездну отчаяния.

Тэд никогда не считал себя мазохистом, но, возможно, ему стоило пересмотреть свой взгляд на этот вопрос.

Да, были моменты, когда он заставал Себастиана, пристально его разглядывающим, как когда-то.

Как в те времена, когда он был способен признаться ему в любви –настоящей любви – одним только взглядом.

Но это случалось редко, и, по большей части, Себастиан, казалось, хотел сохранять дистанцию между ними.

В чём Тэд хотел бы ему поспособствовать.

Если бы только не позволил его медику вовлечь себя в эту операцию по стимуляции воспоминаний.

Воспоминаний, на которые Смайт, казалось, реагировал крайне плохо.

Так что, внезапные вспышки гнева были ещё одним новым аспектом поведения Себастиана, с которым Тэду теперь приходилось иметь дело.

Мгновением раньше он мог быть тих и спокоен.

А в следующее – взрывался без причины.

По мнению доктора, внезапные перепады настроения были нормальными, учитывая полученную черепно-мозговую травму.

Такое могло повлечь даже изменение личности.

Тэду, однако, Бас не казался изменившимся. Скорее, он ему казался... ещё большим мудаком, вот и всё.

И часто основной удар попадал как раз на него.

Не важно сколько людей было в комнате на тот момент.

С вероятностью в девяносто процентов, доставалось именно Тэду.

Его присутствие слишком очевидно нервировало Смайта, и из-за этого доктор предложил сократить длительность и количество посещений в какой-то момент.

Что касается Тэда, он бы и вовсе их прекратил, потому что, какой смысл продолжать эту пытку, если это лишь ранило его и, кроме того, причиняло боль и Бастиану?

Не говоря уже о тех случаях, когда во время его визитов присутствовал Курт, и, следовательно, вынужден был выслушивать все подробности, которые Тэду приходилось рассказывать.

Но доктор настаивал, говоря, что полное прекращение не было хорошей идеей.

Учитывая, что пациент, казалось, забыл, главным образом, о нём, доктор считал, что продолжение стимуляции той части памяти Себастиана его присутствием, в конечном счете, могло бы разблокировать и другие.

Это не было проблемой неврологического порядка, в этом доктор был уверен.

Было сделано множество анализов, из которых было ясно, что субдуральная гематома рассосалась, даже если не полностью.

Так что провалы в памяти были только игрой подсознания.

Диссоциированная амнезия, сказали медики.

Пациент удаляет то, что не хочет помнить.

Но воспоминания никуда не исчезли, и могут вернуться в любой момент.

Тэду все эти рассуждения казались полной чушью.

Он знал, что, если Себастиан захочет, он вполне может не вспомнить его больше никогда.

Достаточно было взглянуть на Курта и его дыру в памяти, правильно?

И ещё...

Курт забыл действительно ужасные вещи, помимо Блейна.

Себастиан же вычеркнул из памяти только Тэда.

И, собственно, аварию.

И немногие другие детали. Как, например, своё второе имя, или то, что он сделал, когда у его отца случился первый инфаркт.

Вещи, совершенно не связанные друг с другом, в отличие от того, что случилось с Куртом и Блейном, как казалось.

Для Харвуда всё было достаточно ясно.

Смайт избавился от того, что имело для него наименьшее значение и того, что больше всего его ранило.

Было не так уж и трудно понять, к какой из двух категорий относился Тэд.

Так что, можно сказать, что Харвуд умирал каждый раз, когда возвращался в больницу.

Но если это нужно было для здоровья Бастиана, он готов был принести себя в жертву.

Он делал это в течение трёх лет, ещё несколько месяцев ничего не меняли.

Кроме того, в каком свете теперь он видел себя и Смайта, разумеется.

Впервые, с тех пор, когда он увяз в этой нездоровой связи, ему всё виделось отчётливо.

Его слабость.

Эгоизм Бастиана.

Собственное бессмысленное желание чего-то большего, которое никогда не было, да и не могло быть, удовлетворено.

Ложь, которую Смайт рассказывал даже самому себе, лишь бы ни от чего не отказываться.

Вынужденно повторяя с ним основные этапы их истории, чтобы увидеть, не пробудятся ли воспоминания, он осознавал, что со стороны всё это выглядело на редкость отвратительно.

Слишком много лжи, слишком много обмана.

Но самым безумным было то, что, несмотря на это, он всё ещё любил этого эгоиста.

Любил настолько, что, если бы мог выбирать, он бы не забыл ни единого мгновения, проведённого с ним, ни одной подробности их отнюдь не идеальной истории.

Не то чтобы у него был этот выбор, поскольку он не мог забыть.

Как ни старался, не мог.

И никогда бы не забыл.

Ник считал, что он просто идиот.

И в этот раз Тэд был с ним согласен.

Ему приятно было увидеться с Джеффом, Ником и Трентом.

Они примчались в Нью-Йорк, как только узнали, что Бас проснулся, и задержались довольно надолго.

Таким образом, и они узнали о тайной связи между ним и Тэдом.

О Фейт и Эрике они уже знали.

Ник воспринял это хуже всех.

Он был лучшим другом Тэда, вместе с Блейном, и не выносил мысли, что нечто столь важное скрывалось от него в течение многих лет.

И хотя сейчас он понимал, по какой причине Тэд и Блейн начали трахаться друг с другом, поскольку о любви там и речи не шло, и все знали об этом, всё равно это не давало ему покоя.

Со временем, однако, находиться рядом со своим другом, который сейчас страдал, оказалась важнее, чем его уязвлённое самолюбие.

– По мне, так в этом есть и преимущества, – сказал ему как-то Джефф, пока они ожидали, когда Бас закончит физиотерапию, чтобы повидать его.

– Какие к чёрту преимущества может иметь травма мозга, из-за которой забываешь всё или почти всё, объясни мне, пожалуйста! – чуть не сожрал его живьём Ник, запустив в него пустым бумажным стаканчиком из-под кофе.

– Ну, что значит как… мы же говорим о Смайте. Если он не помнит, кто он такой или некоторые части того, кем он был и что сделал, когда был самим собой, значит он не помнит и всех глупостей, которые натворил, и может начать всё сначала с… с чистой совестью, разве нет?

– Джефф, это чистый бред, – вмешался, хохотнув, Трент.

– Точно, он забыл глупости, которые натворил… вроде нашей с ним истории, похоже, – мрачно заметил Тэд похоронным тоном, моментально вызывая всеобщее неловкое молчание.

Блейн, сидевший рядом, поспешно поднялся со стула, присел перед ним на корточки и взял его руки в свои.

В конце концов, он как никто понимал, что испытывал Тэд.

– Он вспомнит, Тэд. Просто сейчас он растерян. Может быть, ему страшно. Но он вспомнит то, что чувствовал и что разделил с тобой. Такие чувства не могут просто исчезнуть.

– Не могут, Блейн? Именно от тебя я должен это слышать?

– Это не одно и то же, Тэд, ты знаешь. Себастиан пострадал не из-за вашей истории. Поэтому он вспомнит. Я уверен, он ещё удивит тебя. Всех нас.

– Я уже и так неслабо был удивлён, когда услышал, что у вас был роман, – вмешался Джефф. – Он же выглядит как фотомодель, а ты, Тэд… Да у тебя телосложение как у пенсионера!

– Да, хотел бы ты моё телосложение как у пенсионера, – поддел его Тэд, пихнув кулаком в плечо. И пока все смеялись, добавил: – Чёрт! Как группа поддержки, вы – лучшие! Хотя, серьезно... если он так и не вспомнит о нас, думаю, что у меня есть только один выбор. Продолжать жизнь без него.

– Вообще-то, я лично считаю, что тебе следует это сделать, даже если он и вспомнит о вас, ты так не думаешь, Тэд? – спросил Ник резко. Дело в том, что он просто не понимал этой связи и не хотел видеть, как его друг страдает.

Не так, как страдал Блейн.

Встреча с Куртом была чем-то немыслимым для Ника, и он знал, что и для других это было более чем странно.

Заново представляться ему, делать вид, будто они видятся впервые, как просил их Блейн...

Абсурд.

Этот парень неделю спал в его постели, в его доме в горах, где скрывался вместе с Блейном после того, как тот сбежал от того мудака, его отца, в очередной раз.

Они провели всю ночь бок о бок, отмывая лицо Блейна от крови.

Ник слышал, как он сопровождал словами «Я тебя люблю» каждое новое прикосновение, стирая запекшуюся кровь с лица своего парня.

И Курт ничего не помнил.

Ник видел его потрясённым и разбитым тем, что было сделано с его Блейном.

И он не помнил.

Ник видел, как Блейн страдал от этого.

И не хотел, чтобы подобное случилось с Тэдом.

– Я не хочу больше страдать, Ник. Поэтому, я так и поступлю, – сказал Тэд, словно подтверждая его мысли. – Я здесь, только чтобы помочь ему. Прежде всего, мы друзья. Когда-то мы, все мы, я имею в виду, были как одна семья. Это по-прежнему так, нет? Я должен помочь ему. Должен сделать всё что могу для него. Даже если я не смогу сделать его счастливым… Но это, несмотря ни на что, я ему должен.

Счастливым.

Нет, Тэд не мог сделать счастливым Себастиана.

Больше нет.

Только Курт мог.

И Эрика, конечно.

Но Фейт не хотела, чтобы малышка видела его в больнице в таком состоянии, и Себастиан был с ней в этом согласен.

Курт так и не познакомился с ней до сих пор, несмотря на его добрые намерения. Насколько Тэду было известно, они говорили об этом с Себастианом, да, но не приняли никакого конкретного решения по этому вопросу.

Тэду Хаммел не был особо симпатичен по многим, слишком многим, причинам.

Помимо Себастиана, был ещё тот факт, что он не понимал, как он мог забыть Блейна.

Теперь, когда он и сам входил в ряды забытых, это казалось ему ещё более неправильным.

Настоящий отстой, вообще-то.

Это не то же самое, если история просто заканчивается из-за отсутствия любви, или ещё чего-то.

Это ужасно, конечно, но со временем принимаешь это.

Нет, это было, как будто всё внезапно оказывается вырвано у тебя из рук, без возможности выбора, в то время как ещё продолжаешь любить и знаешь, что для другого это так же.

Только... он не помнит этого.

Для него ты перестал существовать.

Он не видит тебя так, как видел бы, если бы не травма.

Любовь, которая закончилась, может ранить.

Любовь, которую у тебя вырвали, убивает.

Однако, чем больше он общался с Хаммелом, тем больше понимал его.

И вынужден был признать, что между ними было больше общего, чем он ожидал.

Во-первых, Курт совершал его же ошибку: он отодвигал на второй план себя, ради блага кого-то другого.

В его случае, как Блейна, так и Себастиана.

И это не могло закончиться хорошо.

Курт провёл весь тот месяц, будто бы в подвешенном состоянии.

Его сердце разрывалось между радостью из-за возвращения Себастиана и тревогой из-за того, что он не знал, как быть с Блейном.

Он не хотел терять его, в этом он был уверен.

Блейн был не только его любовником и парнем, к которому он испытывал глубокие чувства.

Он был также его другом.

Весь тот месяц он продолжал ночью забираться в постель к Блейну, и продолжал играть роль преданного парня с Себастианом.

В двух словах: он сам себе был противен.

Он не чувствовал себя ни сексуальным, ни смелым и уж точно он не чувствовал себя сильно умным.

Он чувствовал только вину.

Он знал, что Блейн не понимает его.

Блейн говорил, что перед ним не тот сильный и решительный Курт, с которым он был знаком когда-то.

И Курт знал, что это правда.

Себастиан, со своей стороны, догадывался о чём-то и часто чувствовал себя с ним неловко.

И часто просил подтверждений того, что всё между ними как прежде. Подтверждений, которые Курт давал, и не только на словах.

В первый раз он прикоснулся к своему мужчине немного более интимным образом через неделю с момента пробуждения.

Они были одни в его палате, и Бас был обессилен после очередного сеанса физиотерапии.

Он был утомлён, а также обескуражен и разочарован тем, насколько незначительными были улучшения, которые он видел.

Курт решил сделать ему массаж, чтобы помочь расслабиться.

И вскоре обстановка накалилась.

Он соскучился по этому телу.

По его жизненной силе, его мощи.

И ощущение этого тела под своими руками, такого живого, чуткого к его прикосновениям, заставило Курта почувствовать власть. И счастье.

Начались поцелуи, которые скоро сделались жарче.

– Хочешь, чтобы я позаботился о тебе? – спросил Курт негромко.

Ему было плевать, что они находятся в больнице, что медсестра могла войти в комнату и застать их.

В тот момент существовали только они с Себастианом, и мир снаружи мог сгореть дотла, он бы и не заметил.

– Да, я… пожалуйста, да, Курт, – попросил Себастиан.

И Курт сделал это.

Поскольку Себастиан не мог совершать никаких физических усилий, он сделал всё сам.

Он сделал это руками и при помощи губ. Медленно стянув с него пижаму, он склонился к его члену с жадностью, которой не ожидал больше от себя по отношению к нему. И тем не менее… ласкал до тех пор, пока тот не стал как расплавленный воск в его руках, моля о большем.

Себастиан был счастлив не только обнаружить, что ничего в этом плане не понесло, казалось, ущерба.

Но также – и, особенно – почувствовать Курта снова своим.

И с тех пор они уже не прекращали.

Каждый раз, когда он и Бас оставались одни, они были словно магниты, которые неодолимо тянуло друг к другу.

И Курт не мог чувствовать себя неправильно из-за этого.

Даже если испытывал вину.

После этого первого минета в больнице, в первую ночь он не пришёл в постель к Блейну, как делал это обычно.

Однако все последующие ночи – да.

Ему не удавалось ничего с собой поделать, и из-за этого он тоже не мог чувствовать себя неправильно.

Только ужасно виноватым. Только немного шлюхой.

Но это ничего не решало.

И Курт знал это.

Себастиан вернулся домой месяц спустя после своего пробуждения.

Он хромал и был всё ещё ужасно худым. Больше, чем обычно, по крайней мере.

Но его силы и цвет лица постепенно восстанавливались.

Он постриг волосы тем утром с помощью Курта, и теперь не выглядел больше неухоженным.

Он всё ещё казался чертовски хрупким, да и был таким.

Но дело шло на поправку, и этого было довольно.

Первое, что он захотел сделать, как только вышел из машины Курта, было пойти в гараж, чтобы увидеть свой мотоцикл.

Несмотря на то, что как Курт, так и его мать настоятельно этого не рекомендовали.

Но Себастиан хотел увидеть.

Может быть, это было глупо и бессмысленно, как говорили они.

Но он не помнил, и ему нужно было увидеть своими глазами, что случилось.

Ему не хватало неизгладимых отметин на собственном теле.

Шрам, что пересекал одно плечо, разбитая нога, хромота и постоянная боль суставов и головы, были более чем очевидными знаками, да.

Но ему их не хватало.

Поэтому он не послушал никого и направился настолько быстро, насколько мог, в сторону гаража, стараясь не обращать внимания на потрясённые взгляды соседей.

В гараже, однако, его встретил сюрприз, которого он не ожидал.

Его мотоцикл не был горой лома.

Нет, он не был столь же великолепен, как в своё время, конечно, но, безусловно, это был и не лом.

Он был пристроен на боку вплотную к стене, и кто-то уже частично привёл его в порядок.

Не хватало руля, и его следовало заново перекрасить.

Но это был не лом.

Это была бабочка, что вот-вот появится на свет из своего кокона.

– Блейн! – раздался голос Курта позади него.

Само собой.

Андерсон, не сказав никому ни слова, принялся за то, что сам Бас намеревался сделать после выздоровления.

За починку его мотоцикла.

И кто знает, как давно он над ним трудился.

Он знал его и знал, что его друг непременно захочет снова попробовать сесть в седло.

И это было именно так. Прежде чем шок от перенесённого сможет отнять у него и эту радость, он хотел сесть в седло и победить страх. Попытаться, по крайней мере.

Благодаря Блейну, теперь он мог удовлетворить это желание раньше чем предполагал и с минимальными усилиями с его стороны.

Снова.

Сможет он когда-нибудь расплатиться за все то, что Андерсон для него сделал и продолжал делать?

Улыбаясь, Смайт спросил:

– Где он?

– Он остался дома с Сан и Бритт, чтобы подготовить праздник для тебя, – ответил Курт, всё ещё глядя с каким-то странным выражением на мотоцикл. Он казался напуганным и встревоженным, но помимо этого, также потрясённым. Себастиан подошёл ближе, кладя руку на его плечо. – Ты представления не имеешь, – продолжил тогда Курт, – в каком состоянии был твой мотоцикл. Я не мог даже смотреть на него без того чтобы мне не стало дурно, а он сделал всё это в одиночку, не сказав ни слова никому.

– Да, это похоже на Блейна, знаешь. Действовать как герой-одиночка. Я люблю его и за это тоже. Но, эй… – прошептал он затем, прижимая к себе Курта. – Видишь? Он починил его. Скоро мой железный конь опять будет как новенький. И я тоже снова стану прежним красавчиком, как когда-то. Со мной всё будет хорошо, Курт. Правда, – заключил он уверенно, оставляя на его губах мягкий поцелуй, который тот немедленно углубил, почти с отчаянием.

По крайней мере, пока Мадлен, стоявшая позади них, не кашлянула, чтобы привлечь внимание.

– Не хотелось бы беспокоить, но, пожалуй, наверху нас заждались, что скажете? Поднимемся?

Себастиан оторвался от Курта скрепя сердце, но послушно последовал за матерью, выходя из гаража вместе с Хаммелом, который тут же взял его за руку.

К счастью для него, этот бездельник, консъерж позаботился, наконец, о том, чтобы отремонтировать лифт, чему в немалой степени поспособствовали не слишком завуалированные угрозы со стороны Мадлен Смайт.

Они оказались на нужном этаже в одно мгновение, и уже снаружи было слышно, как Сантана ставит всех в квартире на уши, чтобы всё было идеально.