Текст книги "SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)"

Автор книги: Bay24

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 50 страниц)

Не хватает взгляда его пронзительных чёрных глаз.

Или звука его голоса, когда в душе он пел My way, заставляя его кожу покрываться мурашками.

Он осознал и принял это, когда, лёжа в ванной, поймал себя на том, что мечтает о прикосновениях рук Тэда.

Не Тэда он использовал чтобы забыть о Курте.

Это Курт был тем, кто помогал ему забыть о Тэде.

В этом он больше не сомневался.

Теперь уже нет.

И правда была в том, что сейчас он лишь осознал это, потому что на самом деле, эта простая истина жила в нём всегда.

Он хотел Тэда.

Он не оставлял Курта по одной причине: то, что он успел натворить, чтобы заполучить его, выросло как снежный ком и превратилось в нечто столь большое и серьёзное, что Себастиан уже не мог просто отказаться от этого и сделать вид, будто ничего и не произошло.

С самого начала он убедил себя, что только рядом с Куртом мог стать кем-то лучшим. И стараясь доказать самому себе, что он действительно стал таким человеком, на самом деле Смайт сделался законченным мудаком.

А поскольку он не мог смириться с тем, что наворотил весь этот бардак впустую, то продолжал говорить сам себе, что любит Хаммела.

И это было правдой, конечно.

Он его любил.

По-настоящему и глубоко.

Но не Курт делал его лучше.

Вообще-то, в некотором смысле, он оказывал на Себастиана противоположное влияние.

Вызывая к жизни эгоистичную и расчётливую сторону его натуры.

Нет.

Не он сделал его более открытым и бескорыстным и вместе со своей любовью подарил ему глубину и силу чувств, становясь всем для него.

Нет, это был Тэд.

Чувство вины за то, что он сделал Блейну и Курту пришло в тот момент, когда Тэд прекратил лгать ему и себе и начал говорить о настоящей любви.

Ожидая того же и от него.

Теперь он мог признаться в этом даже себе.

Потому что теперь было более чем очевидно, что он облажался.

И неоднократно, на самом деле.

Он запутался и поэтому сбивал с толку других.

И на этот раз именно ему следовало навести во всём этом порядок.

Если Себастиан хотел искупить свои грехи и заслужить прощения, он должен был исправить всё.

Преодолев всё, мы становимся лучше, не так ли?

Однако ему пришлось столкнуться с немаловажным обстоятельством – Курт не имел ни малейшего намерения никуда отправляться в обозримом будущем.

Он продолжал твердить, что не может ничего предпринимать, если прежде не разберётся в самом себе, и Себастиан, честно говоря, просто не знал, что ещё сделать, чтобы помочь Хаммелу и подтолкнуть к Блейну, кроме того, что он уже сделал, сказав ему всю правду.

Курт весьма ядовито отвечал, что дело не только в нём, но, прежде всего, в Блейне, и что он не поедет в Чикаго, пока он не будет знать наверняка, может ли дать Блейну то, чего тот хочет и заслуживает.

И уж точно Курт не собирался мчаться туда только потому, что его бойфренду, наконец, приспичило проявить честность и бросить его.

– А как же твои слова о том, что ты снова выбрал бы его, всегда и несмотря ни на что? Разве это не причина немедленно мчаться к нему в Чикаго? Ведь этим ты практически признал, что всё ещё любишь его, или нет? – зло возразил Себастиан, словно давая отмашку для начала настоящей ругани и взаимных обвинений.

Но, откровенно говоря, после усилий, которых ему стоило сказать Курту всю правду, он считал несправедливым, чтобы с ним обращались таким образом.

Сантана прибежала, едва услышала их крики, и, выяснив что произошло, увела Курта, бросив на Себастиана полный гнева взгляд.

Хаммел явился на следующее утро и объявил, что они с Финном, который, как Себастиан понял только в тот момент, в ту ночь не вернулся ночевать, переезжают в другое место.

Тем же утром.

Себастиан, естественно, был против .

– Я знаю, что ты не хочешь, Себ. Но мы должны это сделать. Время пришло, ты так не считаешь? – сказал ему Курт тоном куда более спокойным, нежели прошлой ночью.

Что бы там ни было, они оставались друзьями, это верно.

Но им следовало ещё многое прояснить.

И речь шла не только о той лжи, что Себастиан рассказал Курту.

В конце концов, он был далеко не единственным, кто лгал.

Речь шла, прежде всего, о причинах, по которым он, в отличие от других, это делал.

Причинах, которые выходили далеко за пределы того, что произошло в том доме на озере.

И, тем не менее, в одном Курт был уверен.

Он не сожалел о моментах, проведённых с ним.

Они оставались важными и бесценными.

Настоящими, в том что касалось его, по крайней мере.

Однако, в то время как их расставание становилось всё более реальным, пришёл также черёд уже более серьёзных взаимных обвинений, которых Себастиан, в сущности, ожидал.

На которые даже надеялся, по правде говоря.

В конце концов, они провели вместе пять лет и разделили очень многое.

Было вполне ожидаемо, что, рано или поздно, гнев выплеснулся бы наружу.

И Себастиан в этом почти нуждался, чтобы убедить себя в том, что всё не было бесполезно.

Каждое сражение, каждая потеря, каждая ложь.

В то время как дни шли, и Курт появлялся в доме только затем, чтобы подготовить свои вещи, отделяя от вещей Себастиана, и забрать их, он понял кое-что.

В некотором смысле, помимо очевидных боли и чувства разочарования от неудачи в том, чему он посвятил много душевных сил и энергии, он ощущал также облегчение.

Полную свободу от осознания того, что теперь не нужно больше лгать и беспокоиться о том, что и кому он говорил.

Поэтому однажды вечером он сказал Финну спасибо.

Без объяснений и подробностей.

Но тот, казалось, понял, потому что ответил просто: “И тебе спасибо”, – после чего забрал коробку, подготовленную Куртом, и исчез за дверью.

Значит всё получилось.

Себастиан справился.

Он стоял на краю пропасти, боролся против бури и выжил.

А теперь мог начать всё с нуля.

Снова.

И точно так же мог сделать это и Курт.

Конечно, обоим предстояло ещё очень многое исправить, прежде всего, внутри самих себя.

Но они сумели прийти к этому моменту.

Искупления.

Свободы.

Возрождения.

Теперь ему лишь оставалось сделать так, чтобы Курт тоже понял это.

Это было невероятно.

Невероятно и восхитительно.

Одна из самых прекрасных новостей, какие он когда-либо получал.

Его песня была на шестом месте в списке сотни самых популярных хитов.

Не прошло даже недели, а она уже взлетела на шестое место.

Это, без сомнения, было великолепной новостью для Блейна.

Потому что он написал её, когда был ещё в Нью-Йорке.

Джон влюбился в эту песню, едва прочёл партитуру, и тут же захотел записать её и послать на радио, вместо Perfect.

Он был уверен в успехе, и, похоже, не ошибся.

Как, впрочем, и во многих других вещах.

Одна из которых то, что из них двоих могла выйти прекрасная пара.

И, как ни странно, так оно и было.

Блейну было хорошо с Джоном.

Ему было с ним весело.

Но, главное, ему было легко разговаривать с ним.

Даже о таких вещах, о которых он никогда не говорил ни с кем.

Не о той ночи, об этом никогда, разумеется.

Существовал лишь один человек, с которым бы он хотел или мог бы говорить о том, что случилось восемь лет назад, но того человека не было рядом.

И проблема состояла не только в том, что его не было рядом, в действительности, этот человек даже ничего не помнил, что, возможно, было благом для всех.

Но в остальном Андерсон обнаружил, что у них с Джоном очень много общего.

Во-первых, у обоих были сложные взаимоотношения с отцом, слишком жестоким и не пренебрегающим рукоприкладством.

Джон обрёл свободу, сбежав из дома в шестнадцать лет.

Блейн – засудив отца.

И в физическом плане они подходили друг другу.

Дело пока не дошло до секса как такового, но множество раз они оказывались близки к этому.

Джон сразу же дал ясно понять, что находит его весьма привлекательным и заинтересован в интимной близости с ним.

В вечер их первого свидания он практически затащил Андерсона в туалет ресторана, где они ужинали, и сделал ему потрясающий минет.

Блейн, со своей стороны, притормаживал развитие событий чуть больше.

Не потому, что не испытывал к нему физического влечения, которое имело место, и даже в избытке.

Джон был красивым парнем и умел раззадорить его.

Однако они работали вместе, и Блейн опасался, что если они зайдут слишком далеко, а потом один из двоих не захочет продолжать отношений, им станет сложно столь же успешно сотрудничать и дальше.

И потом, дело было ещё в том, что ему нравилось проводить время с Джоном, и он боялся испортить зарождавшуюся дружбу.

Поэтому он не хотел действовать поспешно.

Джон, однако, был определенно иного мнения.

Они встречались уже на протяжении двух недель, и он считал, что время пришло.

Он дал это отчётливо понять, когда появился у двери Блейна с новостями о выходе Stormy на лидирующие позиции рейтинга в обтягивающих кожаных штанах, ничего не оставляющих на долю воображения, и с небольшим пакетом, содержащим все ингредиенты, чтобы приготовить лёгкий праздничный ужин для них двоих, как сказал он.

И со своими вещами для ночёвки.

Заметив его растерянный взгляд, Джон заявил, что, если только Блейн не собирается выставить его силой, эту ночь он проведёт в его доме – с ним вместе в постели или же на диване, но он останется.

Время пришло.

Их бесспорно влекло друг к другу, и он считал, что они достаточно зрелые и рассудительные люди, чтобы быть в состоянии преодолеть возможные разногласия по работе, если что-то в их личных отношениях пойдёт не так.

Блейн по-прежнему был склонен не торопиться.

Откровенно говоря, страданий из-за любви с него было более чем достаточно.

И сейчас, когда в кои-то веки Андерсон позволил себе нечто отличное от случайного перепиха или утешительного секса с близким другом, он хотел сделать всё как полагается.

Но губы Джона на его шее, не желали дать ему передышки и вскоре сделали его куда более податливым.

Когда парень медленно переместился выше и начал касаться лёгкими поцелуями уголка его губ, Блейн напрочь забыл о кастрюле на плите и обо всех своих добрых намерениях.

Это ощущение было новым для него.

Ласки Джона, настойчивые и деликатные одновременно, говорили не только о его собственном желании, но и об уважении к желаниям партнёра, и поэтому Блейн решил сдаться.

Потому что иногда это единственное, что ты можешь сделать, просто… перестать сопротивляться.

Поэтому он закрыл глаза и позволил вовлечь себя в поцелуй, который очень скоро превратился в куда более откровенный и жаркий.

И произошло нечто странное.

Он перестал думать о том, чем сейчас занимается Курт, как делал практически двадцать четыре часа в сутки с тех пор как... да, всегда, на самом деле.

Он перестал отмечать про себя, что губы, которые он целовал, не были достаточно мягкими.

Или, что глаза, которые смотрели на него, когда они отстранялись, чтобы отдышаться, не были достаточно светлыми.

Он просто перестал думать. Совсем.

В отличие от случайных трахов, которые он позволял себе иногда, чтобы забыть, и которые никогда не помогали забыть ничего, сейчас он просто прекратил вспоминать.

Поэтому он не стал возражать, когда Джон забрался на него сверху, а его поцелуи и ласки постепенно сделались смелее.

Он позволил раздеть себя, а когда желание взяло верх, и сам помог ему избавиться от одежды.

«Хороший способ отпраздновать успех», – в какой-то момент подумал Блейн рассеянно.

Произошедшее в дальнейшем припоминалось весьма сумбурно.

Одежда, летящая во все стороны, откровенные фразы, переходящие в пошлости и смех, много смеха.

Очень скоро они оказались в комнате Блейна.

Как правило, наступал момент, когда Блейн говорил себе, что это всего лишь секс, который ничего не значит, раз кроме физического удовольствия, он ничего не приносит.

Но той ночью было не так.

Той ночью речь не шла о чистом сексе.

Он занимался любовью с парнем, который его уважал и которому он отвечал тем же.

И это был первый раз, когда он занимался любовью с кем-то, кроме Курта.

В его жизни было много секса.

Но это было чем-то иным.

Совершенно иным.

Это было… настоящая связь с кем-то другим, а не просто способ получить оргазм.

Блейн почувствовал себя свободным.

Он ощутил себя возродившимся.

Достойным быть любимым.

Когда он проник в Джона, то сделал это с осознанием того, что этот акт важен не только для них двоих, но и, прежде всего, для него и его жизни.

Это был не Курт.

И никогда бы им не стал.

Никто никогда не сумел бы.

Но впервые за долгое время, он мог… чувствовать снова.

Говорят, чтобы заново найти себя, иногда нужно отпустить или потерять некоторые части своей жизни.

И именно это сейчас делал Блейн.

Он отпускал Курта.

Слёзы, пролитые из-за него; его боль, принятую на себя; пытку видеть его издалека, не имея возможности приблизиться.

Сжимая руки Джона, пока они вместе приближались к оргазму, он прощался со своим прошлым.

Потому что Блейн был там, полностью там, в тот момент.

И он улыбнулся этой мысли, чувствуя себя, наконец, свободным.

Это действительно было его новым началом.

Его самый сильный шторм, наконец, закончился.

Возможно.

Что можно сказать про Финна Хадсона?

Многие без тени сомнения определили бы его как редкостного тупицу.

И, безусловно, ошиблись бы по-крупному.

Потому что Финн, может, и был во многом наивным, простачком даже, но видел и понимал куда больше, чем думали окружающие.

Определенно больше, чем замечали другие.

Например, он видел, насколько его брат на взводе.

Даже если Хаммел притворялся, будто это не так, даже если позволял страхам и растерянности встать у себя на пути, всё равно Финн видел, что ему не терпится.

Предпринять что-нибудь.

Что угодно.

Только он сам ещё не знал, что именно.

И это тоже было довольно очевидно.

Так что, Курт проводил своё свободное время обставляя квартиру, которую они с Финном нашли в районе Верхнего Вест-Сайда – небольшую, но удобную – мебелью, раздобытой ими на распродажах и блошиных рынках.

Но было ясно, что не это ему нужно.

Финн считал, что в чём бы ни нуждался брат, чтобы почувствовать себя лучше, это неизбежно имело отношение к Блейну, а вовсе не к подбору кресел для гостиной.

И всё же Курт останавливал себя.

Из страха снова причинить ему боль.

Положим, Финн не слишком хорошо знал этого Блейна, но исходя из того немногого, что знал, считал все эти сомнения и страхи настоящим абсурдом.

Этот парень сам причинил себе достаточно боли, чтобы держать подальше от Курта весь тот кошмар.

Он прошёл сквозь ад, насколько Финн мог понять из старых газет и рассказов Бёрта.

О чём-то ведь это говорило, разве нет?

Когда он спросил брата, почему в своё время тот никогда не говорил ему о Блейне, Курт ответил, что они не были тогда достаточно близки.

И эти слова причинили боль, потому что были истинной правдой.

Финну очень непросто дался переезд к Хаммелам.

Отчасти, потому что ему казалось, будто Бёрт хочет занять место отца, который для него всегда был героем, что потом оказалось неправдой, и отчасти, потому что гомосексуальность Курта вызывала у него некоторую неловкость.

Очень большую неловкость.

Курт был влюблён в него и не стеснялся в проявлениях своих чувств в то время.

Но потом они выросли.

Финн вырос и научился уважать в Курте личность, которой он являлся.

Удивительного человека, которым он был.

Может, он не защитил его от Карофски и, может, Бёрт и мать лишили его возможности помочь ему восемь лет назад, но ничто и никто не сумел бы помешать ему быть рядом с братом теперь.

Курту нужен Блейн?

И неважно, какую ерунду сам он городит по этому поводу, Финн знал, что так оно и было.

Так значит, он сделает всё, чтобы Курт получил назад своего Блейна.

Ладно, на самом деле, он не мог сделать ровным счётом ничего, чтобы заставить Блейна вернуться к Курту, но зато он многое мог сделать, чтобы помочь Курту отправиться к Блейну и вернуть его, или, по крайней мере, исправить то, что они должны были исправить.

И он был твёрдо намерен сделать это.

Потому что Курт продолжал просыпаться, крича, посреди ночи от очередного кошмара или особенно жуткого воспоминания.

Потому что Финн не раз заставал его плачущим в темноте в их маленькой гостиной, тщетно пытающимся сдержать рыдания, чтобы он его не услышал.

Хадсон чувствовал, что обязан сделать это, потому что для остальных прошло восемь лет, но для Курта всё это было так, как если бы прошёл только месяц с тех событий.

Сейчас он переживал всё это в первый раз и в одиночку.

Он тоже, как и Блейн когда-то – совсем один.

И его одиночество было ещё более глубоким из-за того, что он знал – остальные лгали ему всё это время.

И ещё более тяжёлым от осознания того, что Блейн снова был в его руках, но он упустил его по ряду причин, не имеющих ничего общего с истинными чувствами.

Причин, которых, если подумать, и не существовало вовсе.

Ведь Себастиан оставил бы его, не случись той аварии.

Ради другого.

На самом деле, Себастиан начал предавать его в тот самый момент, когда представился ему повторно, используя всё то, что узнал о нём, благодаря Блейну, для собственной выгоды.

Единственная причина, по которой Финн не набросился на Смайта с кулаками из-за этой истории, было только то, что, независимо от Себастиана, Курт всё равно оставался жертвой насилия, не помнящим ничего, даже своего Блейна.

С Себастианом он, по крайней мере, был действительно счастлив.

И в некотором смысле Смайт помог ему поддерживать связь с прежним собой, насколько это было возможно.

Теперь же, казалось, он действительно услышал то, что Финн сказал ему, и всерьёз намеревался разрешить им же созданные проблемы.

Может, по мнению Финна Себастиан и не заслуживал доверия, но если Курт готов был доверять ему, кто он такой, чтобы вмешиваться?

Сейчас, однако, ситуация выходила из-под контроля у всех, и Финн не мог просто сидеть и ждать, когда Курт будет готов.

Что-то говорило ему, что к этому он никогда не будет готов, и чем больше времени проходило, тем становилось хуже.

Для всех.

Данную ситуацию следовало прояснить, так или иначе, и сделать это следовало немедленно.

Поэтому, сразу же, выйдя от Сантаны, которую он зашёл проведать, чтобы взглянуть на Джудит и узнать, как дела у Бриттани, что по-прежнему находилась в Лайме, он вихрем ворвался в старую квартиру Курта и, едва удостоив Себастиана мимолётным взглядом, схватил брата за плечи, заставляя уронить два чемодана, и принялся тараторить:

– О, боже, о, боже, о, боже… Я только что узнал от Сантаны, которая узнала от Мерседес, которая узнала от Блейна, который звонил ей, чтобы узнать о здоровье – кстати, ты мне не мог сказать, что к ней вернулся рак, а? Почему я всегда всё узнаю последним? – что Блейн встречается с каким-то типом. Мерседес, не зная, что к тебе вернулась память, поскольку ей видимо тоже никто ничего тут не рассказывает, не сказала ему, что к тебе вернулась память, потому что сама не знала, и теперь Блейн, который не знает, что ты всё вспомнил, встречается с другим, и это очень плохо, потому что ты всё помнишь, а он этого не знает! – выпалил он на одном дыхании.

В буквальном смысле.

Он был весь красный как помидор из-за нехватки кислорода к концу речи.

Речи, настолько ошарашившей как Себастиана, так и Курта, что они пару секунд просто тупо пялились на него с раскрытыми ртами.

После чего Курт разродился весьма интеллигентным «Э?», так как, очевидно, ни черта не понял.

Он даже обратился за помощью к Себастиану, бросая на него беспомощный напуганный взгляд, но тот мгновенно снял с себя всякую ответственность насмешливым «А, не смотри на меня. Я потерялся после Сантана…»

– Курт, Блейн трахается с другим, и не с каким-то там случайным, что тут непонятного? – нетерпеливо объяснил Финн.

– Да, очевидно, тонкость выражений не твой конёк, Хадсон, – поддел его Себастиан, заметив, что Курт слегка вздрогнул от слов брата.

– На тонкости времени нет, Смайт. Блейн завёл парня, если ты ещё не понял. Они встречаются уже две недели, и, судя по тому, что Мерседес рассказала Сантане, ещё немного, и тот тип к нему жить переедет. Это очень плохо. Мы должны поторопиться.

– Прелесть какая! Финн в роли безумной болельщицы Клейн, только этого мне не хватало.

– Клейн? – озадаченно переспросил Курт, впервые открыв рот, с тех пор как Финн ввалился в дом с криками об ужасных новостях.

– Да, так вам с Блейном нравилось называть себя. Это союз ваших имён. Разве ты не помнишь?

– Нет. Я ещё многого, похоже, не помню, правильно?

– Да. И, возможно, тебе следует отправиться за оставшейся частью твоих воспоминаний, ты так не считаешь? Время пришло, пора, Курт.

– Не знаю, Себастиан, – сказал Курт, высвобождаясь из хватки Финна, –возможно, мне просто пора забрать оставшуюся часть моих вещей и вернуться в мою, вернее, нашу, – продолжил он, бросив холодный взгляд на Финна, – новую квартиру и окончательно оставить в покое Блейна. Если он, наконец, счастлив, может, мне не стоит больше лезть в его жизнь, нет?

– Нет, – сказал вдруг Финн. – То есть, да, да, ещё как стоит. Лезть, я имею в виду. В его жизнь… в смысле, вот… – закончил он несколько неуверенно, запутавшись в собственных словах.

– Ты хоть сам-то веришь во всю ересь, которую только что нагородил? – вмешался Себастиан, который ни на секунду не спускал глаз с Курта, стараясь уловить малейшую перемену выражения.

– Да, – решительно заявил тот, после чего сумел выдержать пронзительный взгляд Себастиана в течение сорока пяти секунд, прежде чем взорваться решительным: – Нет! Чушь! Кто такой, чёрт возьми, этот тип? Откуда он взялся? Он попросил немного времени, чтобы оторваться от меня, прошёл всего лишь месяц, ему хватило жалкого месяца, чтобы оторваться? И потом, что это значит, что они почти съезжаются? Когда он был здесь, только что стены не трахал и никого не принимал всерьёз, а теперь возвращается домой и уже через месяц, один только гребаный месяц, находит любовь всей своей жизни? Я вас умоляю! Вот уж нахуй! Я... мы должны объясниться, прежде чем двигаться вперёд, блять! – выдал он на одном дыхании, точно так же как Финн и с тем же результатом – теперь он стоял перед ними запыхавшийся и с пылающим лицом.

– Вы точно не кровные братья? – спросил Себастиан, забавляясь такой схожестью их реакций.

– Так что, мы едем, чтобы вернуть его или нет, Курт? – спросил Финн, игнорируя вопрос Смайта, потому что с радостью заметил искру, прежнюю искру, в глазах брата.

Ту самую, которая означала, что он готов сражаться.

Наконец-то.

Курт пристально посмотрел на него.

Как будто взвешивая все за и против.

Вероятно, подумал Финн, именно так и было.

И когда он пришёл к решению, гордо вскинул голову и сказал уверенно:

– Да. Мы едем, чтобы вернуть его.

Им предстояло трёхдневное путешествие на машине, чтобы добраться до Чикаго, а конкретно, части города, прилегавшей к зоопарку Линкольна, где проживал Блейн и остальные.

Финн предоставил для этой цели свою Chevrolet Impala, потому что машина Курта была слишком высокой и ужасно неудобной для Себастиана.

Поездка на поезде заняла бы всего двадцать часов, но машина позволяла Себастиану устроиться с наибольшим комфортом.

И останавливаться в случае необходимости.

Ему была невыносима роль клинического случая, но, к сожалению, так оно и было.

Помимо этого, он был также не в восторге от перспективы провести целых три дня в машине с Хадсоном.

Но из двух зол он выбрал, безусловно, меньшее.

Никто не ждал их в Чикаго, потому что по настоянию того же Себастиана они решили никого не предупреждать.

Причина была довольно простой.

Он предпочёл не сообщать никому о своём приезде, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь попросту сбежал, лишь бы не встречаться с ним.

Учитывая, что для него было бы довольно проблематично за ними гоняться.

Потому что, да, Курт собирался вернуть Блейна.

Но Себастиан хотел вернуть Тэда.

И он сомневался, что им удалось бы это, если бы они раструбили о своём прибытии на весь свет.

Ну, ему-то уж точно не удалось бы.

А Курт... у него, скорее всего, тоже ничего бы не вышло, если только Блейн действительно всерьёз встречался с кем-то; во всяком случае, не раньше чем Себастиан сумел бы с ним объясниться.

Он слишком хорошо знал Блейна и понимал, что если тот настолько подпустил к себе кого-то, значит, этот кто-то глубоко зацепил его, так или иначе.

И по-настоящему.

Это не было сделано в отместку, ради того, чтобы ранить Курта.

И этот парень не являлся заменой, чтобы забыть его.

Блейн не действовал таким образом, он ни разу не поступил так в течение долгих восьми лет.

Нет, это был его новый шанс.

И сейчас Смайт отправлялся в Чикаго, чтобы лишить его этого шанса.

Он не задавался вопросом, стоило ли оно того, потому что точно знал, что Курт стоил этого и большего.

Он надеялся только не совершить ещё одну ошибку из наилучших намерений.

Потому что на этот раз он потерял бы своего друга Блейна навсегда.

Курт, несмотря на первоначальное решение, был всё ещё в некотором замешательстве, как казалось.

Он не слишком хорошо понимал, что Себастиан собирается делать в Чикаго.

Он, конечно, догадывался, что помимо желания вернуть доверие Блейна, он хотел также извиниться перед Тэдом, но сам Смайт не распространялся насчёт своих намерений, а Курт не был пока готов обсуждать с ним эти темы.

Так что, Хаммел предпочитал избегать вопросов и довольствовался его пустыми объяснениями.

В любом случае, он был уверен, что присутствие Себастиана в Чикаго, рано или поздно, окажется ему полезным.

Например, плечо лучшего друга могло пригодиться в случае, если Блейн разобьёт ему сердце, правильно?

Со своей стороны, Финн позаботился обо всём.

Или, по крайней мере, так он считал.

Он вымыл машину, взял отгулы на работе (было правильнее сказать, что он уволился, но на данный момент это его мало беспокоило), поручил Брандо заботам Сантаны и позвонил Рэйчел, чтобы рассказать ей обо всём произошедшем прежде, чем это сделает Мерседес.

На звонок Берри не ответила, и он оставил ей сообщение на автоответчике.

Возможно, это был не слишком галантный поступок, но, учитывая как она зачастую вела себя по отношению к нему, Хадсон считал, что это было более чем заслужено и не испытывал ни малейших угрызений совести за это проявление пофигизма.

Напротив, скорее, он чувствовал себя свободным.

На самом деле, вся эта свобода, возможно, немного вскружила ему голову, потому что только через пару часов после начала путешествия он сообразил, что совершенно не подумал чтобы взять с собой что-нибудь поесть и послушать в машине, весь аудио-фонд которой состоял исключительно из саундтреков мюзиклов Рэйчел.

Вообще-то там был один его компакт-диск, но когда он его вставил и салон огласили ноты Closer (Nine Inch Nails), ему хватило одного взгляда на ироничную ухмылку Себастиана и шокированное лицо Курта после первой же строчки “I wanna fuck you like an animal”, чтобы понять – возможно, это не лучший выбор.

Поэтому он выключил плейер и принялся скакать по станциям радио в поисках какой-нибудь весёлой музыки.

Двое других, казалось, не были настроены на разговоры – Себастиан что-то лихорадочно писал на своём планшете, и Курт уставился в окно, – а у него самого закончились темы уже через полчаса после отъезда.

Хотя он и не понимал, как новый мультик про Смурфиков или выход в эфир новой серии CSI NY могли оказаться неинтересными темами для обсуждения.

Однако песня, которую передавали сейчас, звучала очень неплохо, и он, кажется, уже слышал её.

Финн сделал погромче.

http://www.youtube.com/watch?v=KvuwwMbItbc&feature=relmfu

Wind blow, rain fall

Ветер завывает и льёт дождь

We’ve faced it all

Мы преодолели это всё

There’s still some used in trying

Но борьбе ещё не конец

Hands up, heads down

Руки подняты, поникла голова

Baby, if you think there’s no way out,

Детка, даже если ты думаешь, что выхода нет

Somewhere the sun’s still shinning

Где-то по-прежнему светит солнце

Dark skies tell no lies

Мрачные небеса не лгут

Like your stormy eyes

Как твои глаза цвета грозы…

Рядом с ним Курт думал.

О Блейне, для разнообразия.

Когда он услышал слова песни, его сознание подкинуло ему воспоминание, одно из хороших.

Одно из тех, что посещали его непрошено, унося в прошлое.

Блейн часто говорил, что его глаза как грозовое небо.

Потому что он мог прочесть в них любые эмоции – гнев, радость, любовь, страсть.

И печаль, первое, что поразило его в глазах Курта, потому что они были красивые, слишком красивые, чтобы быть омрачёнными такой глубокой грустью.

И ещё, потому что так же, как буря, они уносили его далеко.

От мерзостей жизни и от боли.

Чтобы привести в место, известное только им двоим.

Потому что больше всего остального его глаза напоминали ему цвет неба после шторма, цвет мира и спокойствия, что он находил только в его объятиях.

It’s stormy out

Снаружи гроза,

So baby let me in,

Так впусти меня, детка,

I can help, I know I can

Уверен, я смогу помочь

Together we’re never gonna fall

Вместе мы непобедимы

It’s stormy now

Пусть сейчас непогода,

But the sun’s gonna shine again,

Но солнце выглянет снова

Even the worst storms gotta end

Даже самой сильной грозе приходит конец

We’re better if weather we it all

И мы станем лучшие, если всё преодолеем.

Да, даже самая сильная гроза когда-то закончится.

Курт всегда говорил это Блейну, когда тот рассказывал об очередной стычке с отцом.

Или побоях, причиной которых оказывались весьма веские причины вроде… не пришедшейся ему по вкусу одежды сына.

Марк Андерсон не желал иметь сына педика.

Не желал сына, который пел в хоре, сплошь из таких же как он голубых и особенно он не желал видеть, как Блейн разгуливает по Лайме с парнем, у которого на лбу, казалось, мигает неоновая надпись «Гей! Гей! Гей!».

Короче, многое не устраивало Марка Андерсона.

Хотя при этом у него не возникало проблем вести дела с группой насильников.

Курт знал, что Блейн винил себя в том, что не был таким сыном, какого хотел бы его отец, и не желал признать, что всё дело лишь в том, что его отец попросту ублюдок.

И ещё Курт знал, что, несмотря на то, что он думал – он был лучше отца.

На самом деле, он был лучше очень многих людей, которых Курт встречал в своей жизни, и даже не догадывался об этом.

И это было одной из причин, почему он влюбился в него.

Потому что ему приходилось бороться даже за самые простые вещи, и он никогда не сдавался.

Потому что он не был совершенным, но всегда делал всё возможное, чтобы наполнить жизнь Курта совершенством.

Он полюбил Блейна за улыбку, что освещала всё его лицо, даже если оно было разбито в кровь.

За то, как он пел, даже если кое-кто охотно заставил бы смолкнуть его голос.

За силу, которую Блейн способен был подарить ему одним прикосновением.

Или даже просто взглядом.

И за тысячу других вещей...

Boom, crash all night

Гром и молнии всю ночь

You scream, we fight

Ты кричишь, мы ссоримся

These words they strike like lightning