Текст книги "SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)"

Автор книги: Bay24

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 50 страниц)

– Нельзя узнать, сколько боли можешь выдержать, пока не окажешься в ситуации, когда приходится на самом деле вынести куда больше, чем мог себе представить, – ответил Курт на вопрос женщины о его ощущениях, связанных с тем, что случилось той ночью восемь лет назад. – Я никогда не считал себя очень смелым. Но я обнаружил, что в состоянии выдержать очень, очень много боли, прежде чем сдаться. Я как бы отстранялся, выносил боль за рамки. Тело реагировало, погружая разум в счастливые воспоминания. Отключаешься и, пока боль нарастает, мыслями ты в другом месте. Но всегда наступает момент, когда боль оказывается сильнее, и тогда или теряешь сознание, или возвращаешься в действительность. – Я, всё же, спрашивала Вас об ощущениях, Хаммел, не о физической боли, – упрекнула его женщина всё тем же тихим ровным голосом.

Эта её манера говорить успокаивала Курта, в каком-то смысле.

– Боль – самое сильное ощущение, оно покрывает всё, что произошло в ту ночь. И... это странно для меня. Я проживаю эту боль, как будто всё произошло только пятнадцать дней назад, когда я это вспомнил. Но в то же время я знаю, что это не так, моё тело не сохранило память о той боли, больше не осталось ни синяков, ни переломов или… ну, Вы знаете. Только моя голова, она полна воспоминаний. Это как если бы я был… разделён надвое. Физически, нет никаких признаков того, что мне сделали, мысленно же, кажется, будто это случилось только несколько дней назад, и каждый удар, каждое слово… всё это живо во мне. И причиняет боль. – Ночью спите? – Нет, по правде сказать, нет, разве что если кто-то есть рядом, и даже в этом случае, мне трудно закрыть глаза, потому что те воспоминания возвращаются. – Мне казалось, что вначале Вы сами старались вызвать эти воспоминания. – Да, вначале да, я старался вспомнить, потому что хотел знать. Мне нужно было знать. Но теперь… не могу избавиться от них. – А хотелось бы? – Честно? Да. Но мне это никогда уже не удастся, и я отдаю себе в этом отчёт. Говорят, мы живём благодаря воспоминаниям, но иногда лучше без них, Вам так не кажется? – Смотря о чём речь. Предать забвению многократные изнасилования может помочь выжить, но всё остальное?.. – Нет. Я не имею в виду воспоминания о том, что было сделано со мной. То есть, да, я всё помню, и это страшно, и да, это убивает меня. Но нет... я продолжаю проживать то, что они сделали с ним. Избиения, насилие, насмешки и унижения. Я бы с удовольствием забыл эту часть, если бы мог. Его боль. Хотел бы я забыть, что меня не было с ним рядом. Но ведь именно потому, что я забыл, я не мог находиться рядом. Так что, в конце концов, думаю, что... – Ваше сознание снова и снова возвращается к моментам насилия над Блейном, чтобы уже не забыть наверняка? – пришла ему на помощь женщина, заканчивая за него фразу.

Было удивительно, как ей удавалось понять то, что Курт думал, хотя она видела его впервые.

Но, в сущности, это же была её работа, нет?

– Если бы речь шла только о моментах... но, да, думаю, что именно в этом причина, по которой я продолжаю возвращаться к той ночи снова и снова. Что я забыл бы охотно, так это лица тех пятерых подонков. – Но не выходит?.. – Нет, как я могу? Я уже никогда не забуду их лиц. Вообще-то, я не забыл их даже в первый раз. Они всегда были в моих кошмарах. Ну, не абсурдно ли? Я начисто забыл Блейна, но не их? Знаете, благодаря Финну, я много прочёл о них. Я знаю, что они много времени проведут в тюрьме. Знаю, что один из них хранил фотографии всех своих жертв на компьютере в папке под названием «Трофеи». Трофеи, понимаете? Я знаю, что отец Андерсона отдал больше двадцати человек в лапы этих зверей, только чтобы получить нужные подписи и деньги для его бизнеса. Однако, только восемь заявили на него. Я знаю, что одна из жертв покончила с собой два года спустя, вероятно, именно из-за того, что с ней сделали. Я знаю, что один из этих пяти монстров в юности сам подвергался насилию со стороны своего дяди, и, возможно, кто-то скажет, что это многое объясняет, но это ничего не объясняет. Потому что, да, возможно, травма нанесла ущерб его психике, но решение делать то, что он делал, принадлежало ему и только ему. Меня изнасиловали шесть раз той ночью, но я не стал насильником. Над Блейном надругались девять раз, но он не стал монстром. – Вот. Один положительный момент во всём этом всё-таки есть. Теперь Вы всё помните об Андерсоне. Не так ли? – Не всё, пока ещё нет. Всё так запутано. Я совершенно запутался. – В том, что касается Андерсона? – И не только. – Что Вас смущает? – Ну что ж... С чего начать? – С чего хотите. – Всё так запуталось, потому что я больше не знаю, что правда, а что нет. Что было на самом деле, а что я помню только потому, что мне это рассказали, чтобы заполнить пробелы. И ещё я расстроен... и в замешательстве. Мне противно, я почти сломлен всем этим. И я злюсь на Себастиана, на отца, на Мерседес. На всех, кто знал. Но, прежде всего, я злюсь на себя самого из-за того, что не защитил его. Из-за того, что поверил, будто Блейн и правда мог прислать мне такое холодное и формальное сообщение, не уточняя, почему именно хотел меня видеть. И на Блейна я тоже злюсь, думаю. – Почему? – Потому что он ничего мне не сказал, потому что счёл, что я слишком слаб, чтобы преодолеть это в своё время и потому что лгал, когда мы снова встретились. Но больше всего я злюсь на него потому, что он лишил меня возможности находиться рядом с ним, потому что он ушёл, отказавшись от нас, потому что не вернулся за мной. – Вы не думаете, что он сделал это ради Вас? – Да. И тем не менее, он был неправ. – Почему? – Потому что я хотел быть с ним. Только это. Я бы преодолел всё вместе с ним и ради него, я точно знаю. – Часто мы считаем себя сильнее, чем мы есть на самом деле. – Да, но я только что сказал, что узнал той ночью, что способен выдержать больше, чем думал, так что, я бы справился с этим ради Блейна, я знаю. – И почему Вы всё забыли, как Вы считаете? Почему Вы забыли именно Блейна? – Не знаю, может быть, в конце концов, страх и боль вконец измотали меня и победили. Но если бы мне рассказали обо всём после, я знаю, что смог бы поддержать его. И именно этого я не могу простить ни себе, ни им. Я забыл всё и я оставил его одного из-за страха. Но если бы меня подтолкнули, если бы они поверили в меня и в мои силы, я был бы рядом с ним тогда. Я ненавижу себя за то, что забыл. И ненавижу их за то, что лишили меня возможности быть поддержкой для Блейна, как он всегда был для меня. Меня лишили возможности спасти его от той боли после, как я не сумел спасти его в том доме в ту проклятую ночь. Блейн лишил меня этой возможности. Блейн не поверил в меня. Или в нас. – Вы не считаете, что эта жертва далась ему тяжело? Ведь он остался совсем один, когда ему пришлось отказаться от Вас? Он в одиночку заново пережил этот ад, в то время как Вы смогли вернуться к своей нормальной жизни. – Это не было моей нормальной жизнью. Но то, что Вы сказали, истинная правда. И именно поэтому, несмотря на мою злость, я не могу перестать… – Не можете перестать что? – Любить его. Даже не зная, настоящее ли чувство то, что я испытываю, или всего лишь отражение того, что я чувствовал к нему в семнадцать лет. И я не могу не испытывать чувства вины за это перед Себастианом. Ведь я знаю, что люблю его ещё. Я знаю, что любил его по-настоящему. Даже если иначе. Самое забавное, что я всегда насмехался над сериалом Beautiful*. Теперь мне кажется, будто я попал в один из его эпизодов. – Думаю, это нормально испытывать некоторую растерянность, Курт, учитывая то, что Вы вспомнили и продолжаете вспоминать. А как обстоят дела с другими? Я имею в виду, с Вашим отцом и Себастианом? – сменила вдруг тему женщина. – С отцом всё в порядке, хотя я чувствую, что между нами появилась некоторая отстранённость. Он всегда напряжён, когда говорит со мной, как будто боится сказать что-то не то, или опасается, что я задам вопросы, на которые он не хочет отвечать. И то же самое с Себастианом. – Вы поговорили с ним после ночи, которую провели в одной постели? – Да, хотя, сказать по правде, это нельзя, пожалуй, назвать настоящими разговорами. Утром мы здороваемся, он спрашивает, как я себя чувствую, выслушивает ответ, а затем исчезает. У него и так уже достаточно своих проблем с реабилитацией, с воспоминаниями, которые он потерял, и я не хочу быть обузой. Знаю, в конце концов, нам придётся поговорить обо всём, но никто из нас пока не готов к этому. – И о чём вы должны поговорить? – Обо всей той лжи, которую он мне рассказал. Или о той, которую я рассказывал себе сам. – Вам кажется, что Вы не любите его больше? – Я всегда буду любить его. Себастиан был важен для меня, и это по-прежнему так. – Но? – В этом-то и дело. Не знаю, существует ли в действительности это «но». – Думаете, он поддерживает контакт с Блейном? – Он пытался связаться с ним, когда я начал вспоминать, но Блейн не ответил, к счастью. – Почему Вы говорите «к счастью»? – Потому что я ещё не готов говорить с ним. Поэтому я попросил остальных не сообщать ему обо мне и не искать его, по крайней мере, пока. – Но Вы ведь собираетесь поговорить с ним, рано или поздно? – Я… я должен. Но главное… я хочу. – Тогда зачем ждать?

– Потому что я совсем запутался, и в таком состоянии я только буду мучить его ещё сильнее.

– Боюсь, я Вас не понимаю.

– Блейн всегда жертвовал собой ради меня. Не только той ночью, но и раньше. Он всегда ставил меня, мои интересы, прежде всего остального. Если я был счастлив, то и он был. И для меня это было так же, разумеется. И тогда, восемь лет назад, он снова это сделал. Может, я и не согласен с его поступком, но я понимаю, почему он так поступил. Я тогда... ну, как бы неосознанно принёс в жертву себя, а вместе собой прежним и самое дорогое для меня, лишь бы не помнить зла и боли, которые причинили ему, поэтому, да, я понимаю. И сейчас, оглядываясь назад, на эти два месяца, проведённые с ним... я использовал его. Я дал ему обещания, которые, я знал, не смогу сдержать из-за Себастиана. И, ставя себя на его место и задаваясь вопросом, как бы отреагировал я, если бы он поступил так со мной… думаю, это сломило бы меня. Я его сломил. Снова. Поэтому, нет, Блейн не будет больше страдать. Хватит. Не по моей вине. Я увижу его снова, только когда и если буду в состоянии дать ему ответы. Не раньше.

– Ответы – о чём?

– О том, кем мы были друг для друга, о том, кто мы сейчас. О том, кем могли бы стать. И я приму всё… всё, что он захочет дать мне в ответ.

– Но Вам необходимы также воспоминания, которыми владеет только Андерсон, чтобы полностью восстановиться и быть в состоянии дать эти ответы, разве нет?

– Да.

– Хорошо. Тогда, давайте вернёмся к Вам, Курт. Как Вы себя чувствуете?

– Я... я в порядке. За исключением того, что не сплю, чуть что, подскакиваю на месте, и меня немедленно начинает мутить, если кто-то внезапно ко мне прикасается. Я спокойно переношу только прикосновения моего брата и Себастиана. Вчера я чуть не ударил отца, просто потому, что он неожиданно попытался взять меня под руку на улице. И потом ещё... бывают приступы паники. Иногда я делаю что-то, и внезапно вспоминается какой-то момент или эпизод, или даже просто часть разговоров той ночи. И… и вдруг перехватывает дыхание, и я стараюсь выбраться, и напрягаю все силы, чтобы снова дышать и чтобы забыть всё это, но... никогда не выходит так, как я хочу. Никогда. По крайней мере, пока я не вспомню о хорошем.

– О хорошем?

– Да. Главным образом, воспоминания о нас с Блейном… в кино, в Lima Bean, в его комнате в Далтоне. Поцелуи, ласки... как мы пели Perfect в машине во всё горло под радио, глядя друг другу в глаза. Почти рискуя устроить аварию.

– Значит, если в тот момент, когда всплывают дурные воспоминания, Вы фокусируетесь на приятных, всё остальное исчезает?

– Да.

– Почему, как Вы думаете?

– Ну... моё сознание убегает, как это происходило, когда меня насиловали, и я вспоминал мой первый раз с Блейном.

– И тогда Вы не чувствуете больше боли?

– Нет. Любое ощущение меркнет перед этими воспоминаниями. Даже боли не прорваться сквозь них. Плохое всегда в конечном итоге возвращается, это верно. Ведь чтобы получить назад мои хорошие воспоминания, я должен принять и дурные. Но оно того стоит. Если я сумею вернуть эти воспоминания, тогда стоит иметь дело и с плохими.

– А почему, по-вашему, это так важно?

– Потому что... это самое прекрасное, что я пережил. Моё счастье и моя сила.

– Итак, Вы говорите мне, что Ваше лекарство – это воспоминание о счастье?

– Нет, я говорю, что моё лекарство – Блейн.

– Но Вы не хотите прибегать к этому средству, чтобы не травмировать его снова, правильно?

– Правильно. Если я не могу быть лекарством для него, я сделаю так, чтобы не быть больше его болезнью. Я должен ему это.

–То есть, Вы бы отказались от него, лишь бы видеть его счастливым?

– Да, мгновенно.

– Видите? Я думаю, Вы прекрасно понимаете, почему Блейн сделал именно то, что он сделал. Нет ничьей вины в том, что случилось, Курт. Ни Вашей, потому что забыли, и ни Блейна, потому что отпустил Вас.

– Но чья-то вина должна быть…

– Почему? Почему непременно должен быть кто-то виновный во всём этом, помимо тех преступников, которые на вас напали?

– Потому что я потерял его. На восемь долгих лет. И я не могу не думать обо всём, что потерял вместе с ним. И это приводит меня в бешенство.

– Но всё же, в этот период у Вас была нормальная жизнь, вдали от кошмаров. Если кто-то действительно многое потерял, так это только Андерсон. Не так ли?

Курт снова сжал браслет, который Блейн ему подарил, и тихо ответил:

– Да, всё верно.

Потому что, в конце концов, всё сводилось к этому.

Вся боль, что он испытал, всё произошедшее, превращалось в ничто перед тем фактом, что Блейн остался один на один со всем этим.

Без него.

И Курт мог сколько угодно злиться на других.

У него были для этого все основания.

Но оставался тот факт, что...

Он его забыл.

Он покинул его.

Он отрёкся, в некотором смысле, от их любви.

И когда Блейн вернулся, даже если его сердце говорило, кто был перед ним, Курт не прислушался к собственному сердцу.

Не последовал за ним.

Как бы сильны ни были его потребность или желание, он этого не сделал.

Курт должен был начать отсюда.

– Хорошо. Давайте начнём отсюда, – сказала психолог, слабо улыбнувшись.

Себастиан был сбит с толку.

Поэтому он отправился проведать свою мать.

Конечно, по здравому рассуждению, было смешно, что он пытался найти ответы у матери, поскольку как раз она была той, кто больше всех его запутал.

Но было действительно слишком много вещей, которых он не понимал.

И которых не помнил.

А в некоторых, напротив, был весьма твёрдо уверен.

Например, что его мать знала о кольце, которое он всегда носил с собой, в кармашке бумажника.

И что, по какой-то странной причине, она солгала ему об этом.

Пока он ждал, сидя в её кабинете, Себастиан размышлял о том, что сумел вспомнить за эти две адские недели.

На самом деле, он сделал в этом смысле гигантские шаги, хотя это и прошло незамеченным из-за случившегося с Куртом.

Справедливо.

Тот факт, что он снова вспомнил, как звали собаку, которая была у него в детстве, не было ни в малейшей степени сопоставимо с воспоминанием об ударе, который почти сломал ребро Хаммела, только потому, что он упал с дивана, на котором его насиловали.

И, если взглянуть на позитивную сторону дела, Себастиан получил возможность понять нечто важное о себе.

Вопреки тому, что он всегда думал, он справлялся.

Он мог справиться со всей этой болью и испытаниями в одиночку и выжить при этом.

Впрочем, перед ним был наглядный пример в лице Курта.

Поэтому он стискивал зубы и не сдавался.

В одиночку, но решительно.

– Милый, ты давно ждёшь? – голос матери, которая пришла, наконец, застиг его врасплох, заставляя вздрогнуть.

Она был ласкова с ним в последнее время.

Может, даже слишком.

Не то чтобы это было в новинку.

Себастиан никогда не испытывал недостатка в проявлениях материнской любви, как, впрочем, и в стычках между ними.

Но сейчас это было, возможно… сверх меры.

По её стандартам, разумеется.

Он затруднялся сказать, было ли это из-за того, что она невольно натворила, оставив те бумаги на самом виду, или из-за его аварии, но Себастиана это мало волновало.

Мадлен версии «железная леди» вселяла в него страх, даже если была его матерью.

С Мадлен же в стиле «мама-наседка» он чувствовал себя хорошо.

– Нет, не очень. Но кто-нибудь должен сообщить твоему дворецкому, что у меня была авария на мотоцикле, а не нарушение пищевого поведения, а посему его постоянные попытки напичкать меня сладостями каждый раз, когда приезжаю сюда, меня не исцелят. Разве что помогут заработать ещё и диабет, и, мне не кажется, что сейчас…

– Альфред просто обеспокоен, потому что ты слишком худой. Ты вырос у него на глазах, это можно понять, – весело ответила мать, садясь за стол перед ним.

– Стоит объяснить Альфреду, что такая уж у меня конституция, и что я не стану здоровяком вроде Сталлоне, даже если скармливать мне тысячу тортов в день. И потом, в этом месяце я набрал пять килограмм. И на следующей неделе на физиотерапии начну упражнения для укрепления тонуса мышц плеч.

– Это же здорово! Значит, всё идёт хорошо, да?

– Да, но я здесь не для того, чтобы рассказать тебе о моих прогрессах, по правде говоря.

– Тогда о чём ты хочешь поговорить со мной? Случайно Курт… он...

Вот оно.

Нервное напряжение, что в последнее время охватывало его мать, как только упоминалось имя Курта.

Себастиану было странно видеть её в таком состоянии.

Взволнованной и неуверенной. Кто её не знал, мог бы решить, что она чувствует себя виновной в том, что случилось.

И учитывая, что Себастиан знал её, он прекрасно понимал, что это было именно так.

Его мать не была ангелом, это правда.

Скорее, тигром, готовым к броску.

Однако она не являлась и монстром, которым любила представать перед окружающими.

– Нет, я не собирался говорить и о Курте, не беспокойся.

– Как он сейчас?

И этот вопрос тоже звучал странно в устах Мадлен.

Раньше, каждый раз как речь заходила о Курте, всё сводилось к оскорблениям с одной стороны и попыткам защитить его – с другой.

Его мать никогда не одобряла Курта и не скрывала этого.

Но теперь что-то изменилось.

– Курт в порядке. Он сильный и преодолевает это всё с мужеством. Но, как я уже сказал, не о нём я пришёл поговорить.

– Тогда, о чём же ты хотел...

– Я хочу поговорить о кольце, мам. О котором ты сделала вид, будто ничего не знаешь. И из-за которого мы поругались в ночь аварии.

– Стало быть, ты вспомнил?

– Да, но не всё. Поэтому я здесь. Мне нужно, чтобы ты помогла мне заполнить пробелы.

Мадлен тяжело вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Хорошо, – прошептала она едва слышно, – что ты хочешь узнать?

– Кольцо предназначалось не Курту, правильно?

– Нет.

– Так значит, может, оно было… я приготовил его для Тэда? – спросил Себастиан, и сам не очень-то веря в эту гипотезу, учитывая выгравированную внутри кольца надпись.

– Нет, и не для него. Но ты рассказал мне о нём той ночью. Впервые. Ты был такой… ты казался таким влюблённым, что меня это поразило. И напугало. Я накричала на тебя и из-за этого тогда. Сначала я набросилась на тебя, потому что боялась, что кольцо для Курта, а потом снова, когда поняла, что оно предназначалось не ему. Ты выскочил из дома в бешенстве и… ну, остальное сам знаешь.

Да, остальное Себастиан знал, хоть и с чужих слов.

Он так и не вспомнил о самой аварии, и горячо надеялся, что так и останется навсегда.

В конце концов, он прочёл письмо человека, который совершил наезд, и даже ответил на него.

Он сделал это после того, как Курт вспомнил о нападении.

Он сказал себе, что если Курт может справиться с этим, он сумеет разобраться с покаявшимся пьяницей, который почти лишил его жизни.

Вот именно, ключевое слово – почти, не совсем.

Значит, у него было ещё много причин, чтобы быть счастливым.

В письме он не нашёл ничего из того, что ожидал.

Только множество извинений и различных формулировок покаяния.

Которые показались ему неискренними.

Но он ответил, насколько мог вежливо, немногими словами надеясь положить конец всему этому.

По крайней мере, он так надеялся.

– Должна сказать, он красивый парень, – заметила его мать, вырывая Себасиана из задумчивости, – немного экзотическая внешность, типичный латинос, но очень недурён. Когда я познакомилась с ним в больнице, я сразу поняла, что этот Тэд...

– Богат и, следовательно, не заинтересован в моих деньгах? – попытался подшутить над ней Себастиан, ссылаясь на её любимое оружие, которое его мать всегда использовала против Курта. Финансовые интересы. Просто ему странно было видеть свою мать столь благожелательно настроенной по отношению к его гипотетическому парню – такое её поведение было чем-то совершенно новым, и он не знал, как это интерпретировать.

– Нет, – усмехнулась Мадлен, – что он по-настоящему влюблён в тебя, – продолжила она затем, немало удивив Себастиана этими словами. – Мне достаточно оказалось услышать просто как он произносит твоё имя, чтобы понять это. Было в его глазах что-то...

– Чего ты никогда не видела в глазах Курта, так?

– Нет, никогда. Поэтому я всегда была так настроена против него. Я не знала ничего из того, что знаю сейчас, конечно, но я не ищу оправданий. Если я вела себя с ним как настоящая мегера, то тому была достойная причина, и причина эта – исполнение твоей воли.

– Что ты имеешь в виду?

– Это правда… Ты был здесь в вечер аварии, и, да, мы поссорились. И сильно. Потому что я нашла кольцо в твоей куртке. Ты очень во многом похож на меня, Бас. Мы оба эгоисты, когда любим кого-то. Той ночью ты сказал мне, что не собираешься выходить за Курта, что ты намерен расстаться с ним, чтобы отправиться в Чикаго, к этому Тэду. И потом ты сказал, что всё ещё не отпустил его потому, что сначала тебе нужно было уладить некоторые вещи, которые сам же усложнил. Так ты сказал. Я не поняла всех этих рассуждений тогда, и сомневаюсь, что стала понимать больше сейчас, но когда ты оказался в коме, я сделала всё, чтобы выполнить то, что задумал ты. То есть, отпустить Хаммела. Я думала, что, если бы он ушёл, потому что это я его прогнала, он ненавидел бы меня, а не тебя. Я не хотела, чтобы его последнее воспоминание о тебе было связано с тем, что ты собирался бросить его ради другого. Не в тот момент, когда ты был в таком состоянии. Он бы возненавидел тебя, и я хотела, чтобы… – Мадлен прикрыла глаза, а затем продолжила с трудом, как будто это стоило ей огромных усилий. – Я была неправа, Себастиан. Я действовала необдуманно. Но я сделала это ради тебя. Ты можешь простить меня?

– Простить за что? – искренне удивлённо спросил он.

– Это моя вина, если ты оказался на дороге в ту ночь. Ты должен был остаться ночевать здесь, а я вынудила тебя сбежать.

– О, господи, мама, нет! – воскликнул Себастиан, с трудом поднимаясь, чтобы обойти стол и обнять свою мать, уже содрогавшуюся от плача. – Это не твоя вина. Всему виной моя же спешка и тот пьяница, а не ты… уж точно, не ты!

И, возможно, даже тот пьяный водитель в действительности не был виноват.

Возможно, это была просто судьба, и всему этому суждено было случиться.

Себастиан постепенно начинал верить в то, что непременно должна была быть причина, если всё это случилось.

Может, ему, всем им, следовало вынести из этого какой-то урок?

И кому-то там наверху стоило постараться, чтобы это был важный урок, учитывая, скольких страданий и усилий он стоил многим людям.

– Мама, а я случайно не сказал тебе, для кого было это кольцо? – спросил Себастиан, всё ещё держа в объятиях мать.

– Нет, ты сказал только, что оно послужит, чтобы исправить всё.

Именно.

Теперь Себастиан знал, что ему было нужно.

Мог он принять это?

Да.

В конце концов, похоже, он уже сделал это десять месяцев назад.

Блейн находился в некоторой растерянности.

И немного нервничал.

В заведении было гораздо более дымно и тесно, чем предполагалось.

Клиенты были совершенно не тем типом публики, какую он ожидал увидеть.

И, честно говоря, не в таком количестве, на какое он рассчитывал.

Впрочем, Fenix, новая группа, с которой он начал работать, были пока не очень известны.

Но они играли soft rock, и такая музыка, как правило, привлекает молодёжь, особенно, девушек.

И потом, тот факт, что солист был бисексуалом и не скрывал этого, должен был обеспечить неплохой отклик.

Тем не менее, не казалось, что это работает.

Но ничего.

Было ещё рано, и народ должен был начать сходиться только через пару часов.

Блейн, тем временем, должен был поговорить с Тэдом и Джеффом, чтобы выяснить, какие у них планы на Рождество.

До праздника оставался всего месяц.

Этот период никогда не был лёгким для него, потому что вечно напоминал первое Рождество, проведённое с Куртом, кольцо обещания, которое Блейну пришлось смастерить из обёрток от его любимых конфет, потому что настоящего он не смог себе позволить, как собирался, из-за того, что отец заблокировал все счета, только чтобы заставить сына отказаться от хорового кружка, и, разумеется, от Курта.

И ещё праздники напоминали о том браслете, единственном подарке, который он смог себе позволить, найдя благодаря Себастиану вечернюю работу, и который так и не осмелился тогда отдать Курту, опасаясь, что ему не понравится.

Нет, в этом году он не хотел проводить Рождество в своей квартире, предаваясь депрессии.

Он хотел веселиться.

Когда он увидел друзей, сидящих и спорящих за барной стойкой, Блейн поспешил к ним.

– Детки, не деритесь, а то мамочка разведёт вас по разным углам. Парни, что вам заказать? – начал он, подойдя.

– О, нет, Блейн, прошу тебя, нет! Джефф достаточно набрался и уже заговаривается! – откликнулся Тэд, хихикая над чем-то.

– Я не заговариваюсь, – горячо выступил в свою защиту Джефф, указывая пальцем на него, – ты сам несёшь чушь. Я просто тебе подыгрываю.

– Ой, да заткнись, – дружелюбно пихнул его Тэд в плечо.

Он казался куда более спокойным с тех пор, как они вернулись в Чикаго.

Блейн знал, что он встречается с одним из поваров, работающим в его ресторане.

С парнем, который пытался ухаживать за ним весь последний год и технически рисковал местом, учитывая, что Тэд являлся его работодателем.

Харвуд никогда не поощрял этих поползновений, но на следующий же вечер после их возвращения в Чикаго, сам пригласил его в кино, и с тех пор, в последние две недели, они часто виделись после работы.

Их встречи можно было определить, скорее, как дружеские.

Они не заходили пока дальше поцелуев и довольно невинных ласк.

Но Тэд, казалось, знает что делает.

И Блейн втайне завидовал ему, потому что он явно всерьёз пытался оставить прошлое позади и двигаться вперёд.

Что у него самого никак не получалось.

Как он ни старался, по-прежнему оставался прикован к своему прошлому и этим двум месяцам, проведённым в Нью-Йорке.

Тем утром по телефону брат Купер весьма настоятельно советовал ему найти парня, с которым можно было бы попробовать построить что-то более существенное, нежели единичный перепих.

Немыслимо было забыть Курта, пока он позволял себе только чистое развлечение без чувств и обязательств.

Его старший брат был уверен, что это единственно верный первый шаг на пути к жизни, свободной от прошлого.

Если вообще можно было избавиться от такого прошлого, как у Блейна.

И неважно, если Блейн, на самом деле, не имел ни малейшего желания забывать его.

Оставался тот факт, что Курт даже не попытался больше искать его.

Должно быть, он просто решил идти вперёд.

Без него.

Себастиан же, напротив, пробовал с ним связаться.

Но для Блейна это не стало неожиданностью, и он знал, что друг хотел ему сказать.

Потому что это повторялось из раза в раз.

Смайт ранил его, а затем приходил просить прощения, и Блейн снова и снова принимал его, потому что Себастиан был важной частью его жизни.

Но не на этот раз.

В этот раз Блейн не мог простить его.

Поэтому он отклонял все его звонки и удалял сообщения и электронные письма, даже не читая.

Возможно, когда-нибудь он готов будет выслушать его, но уж точно не сейчас.

Он заподозрил бы неладное, если бы Тэд сказал ему о звонках и сообщениях, присланных и ему тоже, и, в свою очередь, проигнорированных, чтобы избежать новых страданий и не впасть в искушение вернуться к прежней роли вечного запасного для Себастиана.

Но Тэд ничего не сказал, а Блейн не спрашивал.

Так что, у него не возникло никаких сомнений.

Откуда бы им было взяться?

Курт был счастлив целых семь лет с Себастианом – сначала в качестве друга, а затем жениха.

Может, их ждут ещё столько же лет счастья, если они решатся, наконец, честно разобраться в своих проблемах.

Пора было и ему о себе подумать, разве нет?

За смехом и шутками с Джеффом и Тэдом он не заметил, что к нему приближается парень.

Уже минут десять он пристально наблюдал за ним, даже, скорее, можно сказать, любовался.

Вообще-то он всегда смотрел на него именно так.

Парень был молод, не больше двадцати двух лет.

У него были красивые каштановые волосы, густые и длинные, и пронзительные тёмно-карие глаза**.

А ещё он был безумно влюблён в своего продюсера.

Оказавшись рядом, он легко коснулся руки Блейна, чтобы привлечь его внимание, и прошептал на ухо:

– Группа готова, Блейн. Мы начинаем.

– Ах, да, Джон, я сейчас подойду.

– Подожди, красавец, скажи мне сперва кое-что. Если вечер пойдёт хорошо, может, согласишься отпраздновать со мной на этот раз?

Вот он.

Снова этот вопрос.

Джон увивался за ним уже несколько месяцев, и даже не пытался делать это хоть сколько-нибудь менее откровенно.

Даже Джефф сообразил, в чём дело, а это о многом говорило.

Тем вечером он тоже заметил поползновения Джона и одобрительно присвистнул, услышав его слова.

Джон был не первым исполнителем, который заигрывал с Андерсоном.

Некоторые пытались подъехать к нему, как только выяснялось, что он является музыкальным продюсером, независимо от того, нравился им Блейн на самом деле или нет.

Но он всегда старался держать на расстоянии исполнителей, с которыми работал.

Он заботился об их успешном продвижении, но старался не переступать черту.

Жанин, его помощница, говорила, что на работе он был своего рода воплощением Доктора Джекила и Мистера Хайда.

У него было два лица, которые он чередовал в зависимости от ситуации: первое – «дядюшки Блейна», готового на всё, чтобы помочь молодым талантам добиться успеха, и второе – «мудака Блейна», холодного и недружелюбного, когда исполнитель перебарщивал с замашками дивы и позволял себе лишнего.