Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 59 страниц)
По губам Стефана скользнула обессиленная, но искренняя благоговейная улыбка. Он сделал несколько шагов, и в следующее мгновение Кэролайн почувствовала тепло его тела. Сердце, только-только, казалось, успокоившееся, забилось с новой силой.
Стефан прижимал Кэролайн к себе так крепко, словно хотел в эту минуту вложить все, что он чувствовал на протяжении этих месяцев, когда они были лишены возможности даже слышать голоса друг друга, не искаженные помехами в трубке… Когда они не могли друг друга просто обнять, хотя сейчас оба понимали, как сильно им на самом деле это было нужно. Он отчаянно хотел укрыть ее ото всех, показать, что уже никому и ничему не под силу будет забрать ее у него.
Когда, наконец, спустя несколько секунд Стефан отстранился от Кэролайн, он взял в ладони ее лицо. Еще несколько минут назад слезы душили ее, когда она видела эти черные решетки. А теперь она улыбалась. Так искренне, так светло, так по-детски – как раньше.
– Я так скучал по тебе, – одними губами прошептал Стефан.
– Мне очень многое нужно тебе рассказать, – произнесла Кэролайн, накрыв его руки своими ладонями.
Стефан ничего не сказал, а лишь вновь улыбнулся и с уверенностью кивнул.
Он будет слушать ее взахлеб до поздней ночи, не перебивая, не говоря ни слова, лишь не отводя взгляд от ее глаз. Кэролайн расскажет ему обо всем. О том, как за такое короткое время семья Майклсонов стала для нее такой родной и близкой. О том, как они все вместе на прошлых выходных ездили в Монтклер и гоняли по его зеленым аллеям на велосипедах. О том, что вчера звонила Ребекка, и о том, что у нее все хорошо. А еще о том, что спустя время кто-то будет называть его дядей Стефаном.
А пока хотелось самого простого: вновь прижать Кэролайн к себе, обнять так сильно, чтобы услышать такое знакомое – «Стефан, ты меня раздавишь!». Целовать ее. И, слыша, как она смеется, чувствовать, что спасение все же есть.
– А кто у нас такой серьезный?
Кэролайн взяла в руки крохотный кулачок малыша, внимательно наблюдавшего за ней, удобно устроившись на руках у Клауса так, чтобы ему было видно все, что происходит в помещении, и хмурившего брови. Однако прошло всего несколько секунд, и его серьезный настрой сменился искренней широкой улыбкой, когда Кэролайн взяла его за руку.
Клаус, Хейли, Ребекка и Кэролайн сидели на балкончике небольшого дома, снятого Ребеккой в Куадраро – очень уютном зеленом жилом районе Рима, которого не касалась туристическая суматоха, но внутри которого, тем не менее, кипела своя жизнь. Жаркое итальянское лето было в самом разгаре, и старые друзья, как только у них появилась возможность, купили билеты на ближайший рейс в древнюю столицу, чтобы поздравить Ребекку, наверное, с одним из самых важных событий в ее жизни и наконец познакомиться с новым членом семьи Сальваторе – маленьким Маттео, который сейчас целиком и полностью завладел всеобщим вниманием и не переставал удивлять Хоуп, которая с интересом разглядывала его, впервые в жизни видя таких маленьких детей. Впрочем, даже сейчас компания была не полной: Финн, с чьей семьей давно дружили Стефан, Клаус и Ребекка, так и не сумел разобраться со своими рабочими делами так быстро, поэтому его прилета ребята ожидали через три дня.
– Боже, Бекс, кажется, я влюбилась, – сказала блондинка, которая теперь понимала, как мало ей нужно для того, чтобы стать похожей на растаявшее мороженое.
Ребекка улыбнулась. Понять Кэролайн ей было легко: она сама почувствовала что-то очень похожее два месяца назад, в тот самый момент, когда впервые взяла на руки своего сына. Именно в эту секунду ее жизнь разделилась на «до» и «после» – и это не просто красивые слова.
Конечно, Ребекка знала о том, что такое любовь. Она влюблялась в мужчин. До безумия любила свою семью – родителей и Стефана. Она любила своих друзей – и пусть чувство это было нельзя сравнить с тем, что она могла испытывать по отношению к мужчине или к своим родным, – все же Ребекка не знала, как назвать его по-другому. Однако никогда в своей жизни она не могла подумать о том, что ее сердце сможет вместить в себя столько нежности, света и тепла. И познакомиться с этим чувством Ребекке было суждено именно в тот момент, когда она, остановившись, просто не знала, куда ей идти дальше, когда она была абсолютно потеряна, разбита, растоптана. Судьба дала ей самый ясный, самый нужный ориентир, когда верить во что-то хорошее сил уже не было. Сейчас, глядя на своего сынишку, который рос так быстро, Ребекка очень хорошо понимала, для чего ей стоит жить и какой она хочет видеть свою жизнь.
Кэролайн, украдкой наблюдая за подругой, не могла сдержаться от улыбки. Может быть, Ребекка даже сама не вполне чувствовала это, но со стороны Кэролайн прекрасно видела, как она изменилась за это время, став мягче, спокойнее, терпимее, словно перестав искать что-то, обретя наконец свою мечту. И этот свет, исходивший от нее, согревал каждого, кто находился рядом с ней.
– Не ты одна, Кэр, – с улыбкой подметила Хейли, сидевшая рядом с Клаусом, положив руку ему на плечо.
– Тео любит быть в центре внимания, так что сегодня у него точно праздник, – рассмеялась Ребекка.
– За несколько минут влюбить в себя всех присутствующих девушек – далеко пойдет парень! – усмехнулся Клаус, который, аккуратно держа малыша на руках, боялся даже лишний раз пошевелиться – таким беззащитным и крохотным он ему казался.
– Солнышко голубоглазое, – с нежностью сказала Кэролайн.
Ребекка взглянула на сына, и по ее губам вновь скользнула улыбка. Как же ей были знакомы эти серо-голубые глаза… Уже сейчас, когда маленькому Маттео было всего два месяца, она понимала, как он похож на своего отца. Цвет глаз, с которым мальчик родился, не менялся в сторону другого, вопреки историям о том, как, родившись голубоглазыми, малыши со временем становились обладателями карих глаз, которые так часто слышала Ребекка: они лишь укреплялись в своем оттенке, постепенно становившемся точь-в-точь как у Деймона. Но похожи они были не только цветом глаз: от Деймона Тео перенял цвет волос, которые темнели очень быстро, несмотря на то, что он родился русым, и многие черты лица. Но сейчас, глядя на сына, который стал точным отражением Деймона, Ребекка не чувствовала боли. Она осознавала, что все сложилось так, как и должно было быть. Хотела ли Ребекка, чтобы Деймон знал о том, что у него есть сын? Хотела ли увидеть самое простое – как он читает Тео книжки, укладывает спать, гоняет с ним на велосипедах, играет в футбол? В глубине души, в тайне ото всех, оставаясь наедине с самой собой, она могла искренне ответить себе на этот вопрос: да. Наверное, сильнее всего на свете она сейчас мечтала об одном: чтобы у Маттео была семья с любящими папой и мамой. Но сейчас Ребекка, вспоминая свои слова, сказанные Деймону около года назад, понимала, насколько они правдивы: никаких «мы» не было, нет и быть не должно. Сказочный конец был не для их истории, и верить в него было бы, наверное, очень глупо. Она была совершенно иной. Именно была – и никак иначе – теперь Ребекка знала это точно. Нет, она не забыла его. Она по-прежнему любила Деймона. Любила, простив все ядовитые слова, которые он кидал ей в запале ссоры, все его поступки, все мысли, все те безумные девять лет. Любовь, которая так долго жила в душе, было неспособно убить время, и Ребекка не знала, сколько месяцев пройдет, прежде чем его имя не будет отзываться внутри беспокойным стуком сердца. Но сейчас она впервые поняла: ей хватит сил, чтобы отпустить их отношения и навсегда оставить их в прошлом. Тему отцовства она предпочитала не поднимать, объяснив близким, что с отцом Тео они расстались по обоюдному желанию. Впрочем, к этому вопросу больше никто из окружения Ребекки не возвращался, понимая, что она взрослый человек и ее личная жизнь никого касаться не должна.
Жалела ли Ребекка о том, что когда-то они с Деймоном стали друг другу настолько близкими и доверились друг другу? Она не жалела ни об одной секунде, проведенной с этим мужчиной. И причина этому была проста: теперь у нее был сын. Маленький мальчик, которого она так ждала. Малыш, который открыл для нее целый мир, о котором она раньше даже не подозревала. Она не смогла бы заменить ему обоих родителей, хотя, наверное, очень этого хотела. Но Ребекка знала точно: она сделает все, чтобы ее сын никогда от этого не страдал.
Тео на руках у Клауса потянулся и зевнул. Майклсон, увидев это, замер, как ребенок.
– Он… Он зевает, – словно не веря собственным словам, проговорил он.
Кэролайн, увидев такую реакцию всегда казавшегося жестким и сухим Клауса, рассмеялась.
– Клаус, конечно, он зевает! – воскликнула она. – Он же человек. Правда, пока очень ма-а-аленький, – с улыбкой протянула Форбс, легонько коснувшись щеки мальчика.
– И этому удивляется человек, который сам два года как отец, – хихикнула Хейли.
– Мама, и я была такой же? – удивленно спросила Хоуп, разглядывая Тео через плечо своего отца.
– И ты, – Хейли кивнула. – Когда-то такими мы все были такими.
Малышка с изумлением распахнула глаза и на протяжении нескольких секунд, не моргая, смотрела на Хейли.
– Хоуп, я тебе потом покажу фотографии. Кажется, я был еще меньше, – сказал Клаус.
– Не-е-ет, – протянула Хоуп, обняв Клауса за шею. – Ты всегда был таким. Ты же папа!
Ребята, услышав такие рассуждения девочки, не допускавшие возражений, рассмеялись. В какой-то момент Тео захныкал.
– Уже хочешь спать, да? – спросила у него Ребекка, аккуратно забрав малыша из рук Клауса и погладив по затылку. – Пойдем спать.
– Утомили бедного ребенка, – улыбнулась Хейли.
На то, чтобы уложить Тео, Ребекке понадобилось, кажется, немногим больше, чем несколько минут: он был очень спокойным ребенком и никогда не изматывал ее ни беспричинным плачем, ни какими-то другими трудностями.
– Я думала, что в Нью-Йорке погода с ума сошла, так что по улицам все чуть ли не в плавках ходят, но должна признать, Рим его опередил, – усмехнулась Кэролайн, когда друзья собрались в столовой, чтобы чего-нибудь перекусить и заодно выпить чего-нибудь холодного, чтобы немного отойти от городской жары.
– Поначалу здесь действительно трудно, тем более никакого водоема рядом нет, – согласилась Ребекка. – Но очень быстро привыкаешь.
– В Куадраро очень много зелени, наверное, поэтому жара легче переносится, – сказала Хейли.
– Именно, – кивнула Ребекка.
– Кстати, о водоемах, – вспомнил Клаус. – Ребекка, вы с Тео еще не были на море?
– Не поверишь, я буквально на днях разговаривала об этом с педиатром, – отозвалась Бекка. – С одной стороны, не хочется упускать такую возможность, живя около моря – морская соль ведь очень полезна, да и в городе, как бы там ни было, всегда душнее. А с другой – страшновато, солнце активное, мало ли что… Когда я задала ему этот вопрос, он посмотрел на меня, как на сумасшедшую, – хохотнула она. – Если ребенок здоров, итальянцы, живущие у моря, с месяца стабильно стараются приучать детей к воде. В общем-то, на меня этот разговор подействовал, поэтому в ближайшее время я как раз думала исправить это «кощунство», как выразился врач, – Ребекка улыбнулась.
– Ну вот, – Клаус развел руками, – если наши планы совпадают, почему бы всем вместе не сделать вылазку, например, в Террачину, когда прилетит Финн? Здесь, наверное, не больше часа езды будет. А за эти три-четыре дня как раз можно будет подготовиться к поездке.
– Так я, оказывается, не одна здесь люблю Террачину? – рассмеялась Ребекка.
– Террачина – это вообще что-то космическое! – воскликнула Хейли. – Белые пляжи, вода чистейшая, а самое главное – очень тихо, хотя туристов полно. Мы с Клаусом были здесь только дважды, но влюбились в это местечко бесповоротно. Кэр, как ты на это смотришь? – обратилась девушка к подруге.
– Всеми конечностями за, – заверила Форбс, выставив ладони чуть вперед.
– Значит, единогласно? – с улыбкой спросил Клаус, и девушки, улыбнувшись ему в ответ, с уверенностью кивнули.
То, как пролетел этот день, никто из ребят, казалось, даже не заметил. Им столько было нужно друг другу рассказать, так о многом друг друга спросить, что они проговорили до самого вечера, обсуждая последние новости, сравнивая жизнь в Нью-Йорке и в Риме и уже мечтая о том, как проведут, быть может, даже не один день в солнечной Террачине, около теплого и спокойного Тиренского моря. Изначально Хейли, Клаус и Кэролайн планировали снять комнату в отеле, где они могли бы остановиться на время пребывания в Италии, но Ребекка развеяла все их мысли об этом. Дом, который она снимала в Куадраро, хотя и мало был похож на коттедж или виллу, все же был достаточно большим для того, чтобы разместить такую компанию без чьего-то утеснения. Поэтому было решено, что старые друзья будут жить вместе, а это означало только одно: впереди их ждали интереснейшие несколько недель.
На часах было около полуночи, а на улице стемнело окончательно, Хейли и Клаус, уложив Хоуп, вскоре уснули и сами, утомленные перелетом. Но Ребекке и Кэролайн пока спать не хотелось, поэтому они решили попить чаю на кухне.
– Стефан очень много спрашивал о тебе и Тео, – тихо сказала Кэролайн, отпив немного из своей кружки.
По губам Ребекки скользнула улыбка.
– Я очень по нему соскучилась, – призналась она.
– Он боится… – Кэролайн на мгновение замолчала. – Что ты хочешь остаться здесь.
Улыбка исчезла с лица Ребекки, и она на мгновение опустила взгляд.
– Как только Тео немного окрепнет, я вернусь в Нью-Йорк, – сказала она. – Я не видела Стефана больше полугода, я очень хочу с ним встретиться. Но я не знаю, надолго ли…
Ребекка поджала губы, изо всех сил стараясь подобрать правильные слова.
– Я не планировала уезжать в Рим на ПМЖ, но пока нам с Тео действительно хорошо здесь, – призналась она. – Здесь совершенно другой климат, да и языку он здесь научится точно быстрее. Я бы хотела, чтобы Маттео немного подрос, прежде чем мы вернемся в Нью-Йорк насовсем.
В какой-то момент Ребекка почувствовала, как у нее похолодели руки: она не знала, поймет ли Кэролайн ее, примет ли ее решение. Но когда Ребекка подняла на нее глаза вновь, ей стало ясно: она ее поддержит.
Кэролайн улыбнулась уголками губ.
– Я уверена, Стефан все поймет, – сказала она, легонько дотронувшись до плеча Ребекки, и та едва заметно с надеждой кивнула.
Девушки молчали на протяжении какого-то времени, думая каждая о своем, но тишина эта не угнетала. На душе было спокойно.
– Бекс, ты… Очень изменилась, – вдруг проговорила Кэролайн, и Ребекка, поджав губы, улыбнулась. – Все, что сейчас происходит, это… Это здорово.
– Знаешь, я сейчас сама как будто в облаках. До сих пор иногда кажется, что это какой-то сон… – призналась она. – А впрочем… – Бекка приложила указательный палец к губам. – Счастье любит тишину… А я почти счастлива.
Ребекка помолчала немного, а потом вдруг спросила:
– А знаешь, когда я буду абсолютно счастлива?
Кэролайн вопросительно посмотрела подруге в глаза.
– Когда однажды мы соберемся здесь вместе со Стефаном и точно так же будем гулять по Риму, вместе поедем в Террачину, может быть, будем праздновать чей-то день рождения. Будем есть пиццу, пытаться прорваться к Колизею, загорать и плавать. И, кто знает, может быть, к тому моменту Тео и Хоуп будет с кем поиграть на море.
Кэролайн, осознав, к чему клонит Ребекка, улыбнулась. Сейчас, слушая подругу, Кэролайн понимала: она не мечтает о чем-то большем.
– И все это обязательно сбудется. Нужно лишь немного подождать, – прошептала Ребекка.
Кэролайн почувствовала, как глаза начинает щипать и, не сказав ни слова, потянулась к Бекке, крепко ее обняв. Они молчали несколько секунд, прекрасно понимая друг друга без слов, но затем Кэролайн произнесла лишь два слова, которые на самом деле так многое значили.
– Я верю.
Они действительно верили. И в этом они нашли свое спасение.
Soundtrack: А-студио – Папа, мама
Папа, мама, знаете, сейчас
Все вокруг, как сон.
Я хочу сказать в который раз,
Что причина – он:
Он моя улыбка на губах,
Знаю, что сейчас на небесах
Видите любовь в моих глазах.
Рабочий день подходил к концу, хотя оранжевое нью-йоркское солнце по-прежнему заливало ярким светом стеклянные небоскребы мегаполиса. Елена в пока еще тихой ординаторской заполняла эпикриз, заканчивая оформление истории болезни одного из своих пациентов – последней на этот день и, вероятно, на месяц: со следующего дня у нее начинался отпуск. Спустя почти год без отдыха, несмотря на большую нагрузку и ворох дел, от которых шла кругом голова, усталости не было. Точнее сказать, утомление, конечно, было – Елена не была роботом, способным работать двадцать четыре часа в сутки. Но казалось, что справиться с этим просто: достаточно лишь отоспаться денек-другой – и она снова была бы «в строю». Может быть, это было оттого, что свою профессию Елена действительно любила, и все ее сложности автоматически уходили на второй план, когда она занималась делом всей своей жизни. А может, потому, что отправляясь в госпиталь, ей трудно было сказать, что она собирается на работу – настолько теплой и дружелюбной была атмосфера в коллективе, где практически все ее коллеги, к удивлению Елены, оказались ее ровесниками и очень быстро из статуса сослуживцев перешли в статус если не друзей, то, по крайней мере, очень хороших приятелей. Все это, конечно, не означало, что работа в госпитале была сплошным праздником – там, где каждый день встречаешь десятки больных людей, которым требуется помощь, это, наверное, просто невозможно. Но Елена ни на минуту не переставала чувствовать, что она здесь нужна, и, каждое утро собираясь в госпиталь, знала: в ее силах помочь тем, кто ей доверяется. И осознание этого вселяло в сердце какое-то спокойствие.
Елена поставила точку в последнем предложении и потерла глаза, в которых немного рябило от продолжительной работы за компьютером. Сделав перерыв в несколько минут, она еще трижды проверила документ и, убедившись в отсутствии ошибок и неточностей, нажала на кнопку принтера, чтобы его распечатать. Спустя мгновение аппарат послушно зашумел.
Елена, взяв со стола ежедневник, куда она записывала все свои планы на день, касающиеся работы, вычеркнула из него один из пунктов. Положив ручку на место, она задумчиво пролистала книжку, и в одной из страниц увидела фото, которое всегда носила с собой и которое неизменно вызывало на ее губах улыбку, вызывая в сердце такую нежную теплоту. Фотографии этой было уже много лет, и порой Елена сама не узнавала в этой девятилетней девчонке с косичками и такой озорной улыбкой себя. Но главным было не это. Рядом с ней, на фоне невероятно красивого озера, отливавшего изумрудом, и зеленеющих холмов, были изображены ее отец и мать. Молодые и счастливые, так искренне улыбающиеся. Именно такими их запомнила Елена.
– Мам, пап, – едва слышно произнесла она. – Вы не представляете, как много мне хочется вам рассказать…
Ей действительно было о чем рассказать им. Каждую секунду своей жизни, каждое мгновение Елена мечтала однажды повернуть время вспять, чтобы сейчас отец и мать оказались рядом с ней. Познакомить их с Никки. Поехать вместе к Онтарио, где они так часто любили проводить лето. Шепнуть на ухо матери по секрету о том, что она влюбилась – влюбилась, как девчонка, и порой просто не знает, что с этим делать, но готова отдать все, чтобы больше никогда не потерять то, что чувствует сейчас.
Но несмотря ни на что, спустя столько лет, в глубине души Елены оставался уголок, который верил: отец и мать не ушли. Пусть она не может их видеть, там, на небесах, они знают обо всем, что с ней происходит. И, быть может, именно сейчас они видят, как блестят от счастья ее глаза. Она очень хотела в это верить.
Поджав губы, Елена улыбнулась и, вернувшись к реальности, убрала фото в ежедневник и закрыла его. В этот момент дверь в ординаторской едва слышно скрипнула, и в помещение, стуча шпильками дорогих туфель, вошла высокая блондинка. Елена вздрогнула, но испугаться не успела: это была Лив – одна из коллег Елены, глаза и уши всего кардиологического отделения, полная ее противоположность – взбалмошная, любящая шумные вечеринки. Именно Лив была первой из тех, с кем Елена познакомилась на своем новом рабочем месте. Наверное, противоположности и правда притягиваются – несмотря на полное отсутствие каких-либо точек соприкосновения в виде одинаковых интересов или черт характера, Елена и Лив сблизились настолько быстро, что теперь дружили семьями.
– О, Елена, – встрепенулась блондинка. – Господи, неужели ты до сих пор работаешь? Пятница же, последний день перед отпуском! – воскликнула девушка, пройдя в глубь помещения и включив чайник.
– Нужно было закончить эпикриз Джонсона, – объяснила Елена. – Он завтра выписывается, не на Лиама же это все сваливать, ей-богу.
– Гилб, я фигею с твоей работоспособности. Честно. Мне спустя десять часов хоть спички в глаза вставляй, а ты, такое ощущение, и в отпуск вроде как даже не очень хочешь, – добродушно рассмеялась Лив.
– Ну, нет, – усмехнулась Елена, – в отпуск мне все-таки хочется.
– Где провести планируете? – поинтересовалась Лив, наливая себе в кружку горячий чай.
– Честно, пока никаких идей, – призналась Гилберт, собирая листы из истории болезни в одну папку. – У Деймона тоже только сегодня последний рабочий день… В общем, видимо, как всегда, будем собираться в последний момент, запихивая в чемодан все, что под руку попадется, а потом где-нибудь у моря разгребать набор из шерстяных носков, – хохотнула она.
– Шерстяные носки? Креативно, – хихикнула Лив. – Да ладно, где – это вопрос десятый. Главное – с кем. Остальное уже не так важно, – сказала она, и Елена в знак согласия кивнула головой.
– Девчат, у вас зажигалки не найдётся? – приоткрыв дверь, в ординаторскую, прервав разговор, заглянул черноволосый парень, который был, наверное, немногим старше Елены.
– Лиам, мы похожи на дымящие паровозы? – с нескрываемым возмущением спросила Оливия, изогнув бровь.
Лиам внимательно посмотрел на нее, зайдя в ординаторскую и закрыв за собой дверь.
– Так ты же куришь.
– Бросила в прошлую субботу, – хмыкнула Лив, скрестив руки на груди. – И не выкурила ни одной сигареты за эту неделю.
– Ничего себе поворот, – Лиам почесал затылок. – Ну, в таком случае, дамы, прошу прощения. Не знал.
В этот момент парню в нос ударил приятный ягодный запах.
– А чем это так пахнет?
– Я купила новый чай, с клубникой. Хочешь? – предложила Лив.
– Давай, – с энтузиазмом кивнул Лиам и уселся на диван. – Елена, как подготовка к отпуску?
– Ты прямо вовремя зашел, – хохотнула Елена. – Мы с Лив как раз обсуждали, как я возьму на пляж шерстяные носки, в очередной раз что-то перепутав и засунув в чемодан совершенно не то.
– Шерстяные носки… – пробормотал Лиам. – Не знаю, как насчет них, а вот мы с братом, когда летали в апреле прошлого года в Доминикану, очень даже пожалели о том, что не взяли с собой зонтики.
– Дерево, – Лив в шутку постучала Лиаму по лбу, отчего тот поморщился, и дала ему кружку с чаем. – Кто же в апреле ездит в Доминикану? Там в это время сезон дождей!
– Поздравляю, Лив, ты юбилейный, десятый человек, который говорит мне об этом, – развел руками Лиам. – Откуда ж мы знали, что там все… Через одно место.
Лиам отпил из кружки горячий чай.
– Хотя места там все-таки классные. Это в апреле там дожди и из номера не выйти, а сейчас хорошо, наверное.
– Лиам, а где вы с братом отдыхали там? – спросила Елена.
– В Пунта-Кане, – отозвался он. – Там очень живописно, просто ходи и фотографируй. Фруктов море! Да и сходить есть куда, хотя это не Нью-Йорк, конечно, – усмехнулся он. – Но нам еще и с отелем очень повезло. На улицу было не выйти, но мы это особо не почувствовали – там всегда было чем заняться. Спортзал, бильярд, боулинг, аэробика, караоке… Если хочешь, могу откопать потом название и скинуть тебе. Но на это понадобится время, потому что на трезвую голову его не выговорить.
Елена рассмеялась.
– Если тебе нетрудно, я была бы очень благодарна.
– Нет, это не больница, а какой-то трэш!
В ординаторскую, словно какой-то совершенно неконтролируемый ураган, влетел совсем молодой голубоглазый парнишка в белом халате.
– Какая паскуда дала мне эту миссис Картер? Придушил бы, блин!
– Что? Миссис Картер? – переспросила Елена. – Люк, она что, снова попала к нам отделение?
Ребята переглянулись. Миссис Картер, или, как ее называли между собой доктора, «миссис СамаСебеВрач» была знакома, наверное, каждому кардиологу госпиталя, в котором работала Елена – причем не только кардиологу, но и неврологу, гастроэнтерологу, пульмонологу, травматологу, терапевту и еще массе представителей остальных врачебных специальностей. Уже в шестой или седьмой раз эта женщина попадала к ним в госпиталь с жалобами абсолютно разного характера и на совершенно разные органы – сердце, печень, почки, желудок, селезенку и все остальные. Неизменно, попадая в приемное отделение, она кричала о том, что умирает и требовала оказать ей помощь немедленно. Конечно, перепуганные врачи сразу же начинали осмотр, назначали огромное количество анализов и со страхом ждали их результатов, готовясь к тому, что им придется лечить какое-то страшное заболевание. Однако спустя несколько часов анализы были готовы, но по их результатам никакой болезни у пациентки не было – ее показателям могли позавидовать многие здоровые. Конечно, врачи приходили в замешательство, и начиналось путешествие миссис Картер по самым разным отделениям, от одного врача к другому, которые все, как один, заявляли, что она здорова. Впрочем, продолжалось это недолго: тайну загадочной «больной» очень быстро разгадал Лиам, когда она в очередной раз поступив в кардиологическое отделение, заявила ему, что благодаря медицинской энциклопедии нашла у себя дилатационную кардиомиопатию и нуждается в срочной трансплантации сердца. Конечно, Лиаму не нужно было даже, наверное, заканчивать медицинский вуз, чтобы понять, в чем на самом деле заключается проблема его пациентки: дело, очевидно, было не в дилатационной кардиомиопатии, выявить которую точно можно было бы с помощью ЭКГ, компьютерной томографии и массы других исследований, которые не раз у нее проводились. В конце концов, Лиам даже не был уверен, что, будь у миссис Картер подобное заболевание, она вообще дожила бы до этого дня и была бы столь энергична: смертность при дилатационной кардиомиопатии составляет 50%. В результате, еще раз проверив все ее анализы, а однажды утром увидев, как миссис Картер энергично бежит за кем-то по лестнице, кажется, забыв о количестве преодоленных ею лестничных пролетов, существовании лифта, болях в сердце и своем страшном «диагнозе», под крики «я дойду до Страсбургского суда» ее выписал домой сам завотделением. Впрочем, от встреч с эксцентричной пациенткой врачей это все равно не освободило: судя по всему, миссис Картер раз в месяц стабильно продолжала вызывать парамедиков, а те, выполняя свою прямую обязанность, доставляли ее в ближайший от ее дома госпиталь, коим по несчастному стечению обстоятельств и оказался тот самый, в котором работала Елена.
– А то! – воскликнул Люк, пройдя в ординаторскую и бросив себе на стол кипу каких-то документов.
– И что у нее на этот раз? – спросил Лиам.
– Она меня минут сорок убеждала меня в том, что у нее чума. Чума, мать вашу!
Лиам, Елена и Лив вопросительно посмотрели на Люка, не веря своим ушам, но тот сумел лишь, жадно хватая ртом воздух, несколько раз кивнуть.
– Я пытался намекнуть ей, что, сидя в четырех стенах и смотря круглосуточно шоу про семейство Кардашьян и их силиконовые задницы или что там у них, достаточно трудно заразиться чумой, но миссис Картер сказала, что ей виднее, – отдышавшись, проговорил Люк, разведя руками. – Ах да, а в конечном итоге она сказала, что вообще откажется от меня, потому что я выгляжу, как «представитель секс-меньшинств». Вы понимаете? Она меня педиком назвала!!!
Едва успокоившись, Люк снова перешел на крик, и казалось, что еще немного, и от него повалит пар. Ребята прекрасно понимали его чувства, потому что за последний год сами проходили через это, а кто-то – например, такие счастливчики, как Лив, которую миссис Картер записала в элитные проститутки с Бродвея, – даже несколько раз, – но все равно не могли сдержаться от улыбки, слушая его эмоциональный рассказ. Люк работал в кардиологическом отделении немногим больше полугода. Вчерашний интерн, он был знаком пока далеко не со всеми особенностями жизни госпиталя, и, обладая вспыльчивым характером, даже умом понимая, что ни одно слово миссис Картер воспринимать всерьез не стоит, спокойно реагировать на такие выходки все равно не мог.
– Люк, а мы ведь тебе говорили, что твоя попа в обтягивающих джинсах может быть неправильно понята, – хохотнула Лив.
– Вот нихрена несмешно, – сквозь зубы процедил Люк, проведя рукой по волосам и плюхнувшись на диван рядом с Лиамом.
– Ну что, боец, поздравляю, – хихикнула Елена. – Теперь ты пополнил ряды безвольных мямлей, геев, проституток…
– …И купивших диплом врача в переходе, – щелкнул пальцами Лиам, закончив список определений, которые каждому из них дала их любимая пациентка.
– А что у нее на самом деле-то? В этот раз нашли что-нибудь? – спросила Лив.
– Нашли, – кивнул Люк. – Аритмию, – прорычал он, хлопнув ладонями по коленям.
– Нет, ну, в принципе, логично, – развела руками блондинка. – Аритмия – это заболевание, характеризующееся нарушением ритма сердцебиения, – точно процитировала она термин. – Она в кардиологическом отделении, вроде как в этот раз обратилась по адресу.
– Ей не в кардиологическое надо, а в психиатрическое, причем чем скорее, тем лучше, – пропыхтел Люк.
– Люк, ну, посуди сам: каждый из нас это красное знамя уже получал. Тебя эта участь все равно не минула бы, – сказал Лиам. – Покивай головой денька три, выпиши ей витаминки для мозга, да отпусти со спокойной совестью.
– Я рехнусь с ней за эти три дня, – с шумом выдохнув и запрокинув голову, ответил Люк. – Елена, честно, не понимаю, как ты с этой шизанутой две недели общалась?
– Опыт, друг мой, опыт, – пожав плечами, сказала Елена. – А если серьезно, сама не знаю. Думаю, повторить этот подвиг во второй раз я точно не смогу. Слушайте, – вдруг вспомнила она, – мистер Робертс ведь разговаривал с ее мужем, говорил ему о ее возможной ипохондрии, и тот обещал попробовать разобраться с этим. С того момента и трех месяцев не прошло, она снова у нас. Ему совсем все равно, что ли?
– Муж от нее сбежал, – отозвался Люк.
– Откуда такие подробности? – спросил Лиам.
