Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 59 страниц)
Но уже на следующее утро старший Сальваторе появился на пороге особняка Стефана вновь, подгадав, правда, в этот раз время, когда его не было дома. Дверь ему открыл Энзо, который был немало удивлен его визитом.
– Что ты здесь делае…
– Отойди, – прошипел Деймон, толкнув его плечом и войдя внутрь.
От неожиданности итальянец даже не смог ответить ему и лишь метнулся вслед за ним.
– Ты нахрена приперся?!
– Что с Еленой? – процедил сквозь зубы Деймон.
– А тебя это как-то должно заботить? – с ядовитой насмешкой повторил его слова двухнедельной давности Сент-Джон, и внутри мужчина почувствовал какой-то неприятный укол.
– Шкаф, я по два раза повторять не люблю. Это Сте…
– Ты еще громче ори, придурок, – рыкнул Энзо, – чтобы Тайлер услышал. Он как раз тут где-то рядом был.
На первый взгляд могло показаться, что Энзо разозлен, но на самом деле он был, скорее, шокирован: затронуть эту тему в разговоре с Деймоном еще раз он уж точно никак не ожидал.
– Да мне срать, – на удивление спокойно сказал он. – Но если тебе так хочется – пошли на улицу.
– Ты когда-нибудь отвалишь?
– Сент-Джон, не включай бабу с ПМС, хорошо? Не время для выпендрежа выбрал. Пошли, – Деймон кивнул головой в сторону и открыл входную дверь.
Энзо стоял перед ней несколько секунд, и брюнет, поняв, что итальянец никуда выходить не собирается, толкнул его вперед.
– Что ты делаешь?!
– Давай, шевели батонами, – подгонял Сальваторе.
Мужчины подошли к черному Porsche – это была машина Деймона.
– Ты сам сказал, что не собираешься ничего делать, – пробубнил охранник, когда они сели в салон.
– Дай мне оценить серьезность всей задницы, в которую попала Елена, и я…
– А ты ее типа в прошлый раз не осознал? Доходит, как до жирафа? – с усмешкой выплюнул Энзо.
– Ты ведь хочешь ее спасти, – стоял на своем Сальваторе. – Хочешь, и не отрицай этого. И не забывай, что та запись у меня сохранилась. Так что выбирай – рассказывать все сейчас мне или в участке полицейскому. Я уж постараюсь найти такого, на которого деньги Стефана не подействуют.
Конечно, Деймон блефовал: никакой диктофонной записи разговора Энзо и Тайлера у него не было. Однако он прекрасно понимал, что, по крайней мере, Сент-Джон действительно опасается возможных последствий всей этой истории как для себя, так и для Елены: он увидел это еще в прошлый раз, когда Энзо согласился рассказать ему обо всем.
– Это сделал Стефан? Из-за него она ребенка потеряла?
Энзо сидел, подперев правой рукой голову, смотря куда-то вдаль. Он молчал около минуты, и Деймон, что было на него совсем не похоже, не прерывал эту паузу, будто чувствуя: Сент-Джону просто нужно время. Он скажет. Он уже не на стороне Стефана. Деймон предполагал, что, для того, чтобы добиться своего, ему придется нанести еще несколько визитов в дом младшего брата, но, к своему удивлению и искренней радости, вскоре услышал хриплый голос Энзо:
– Да.
Деймон с шумом выдохнул, скрестив руки на груди, и внимательно посмотрел на итальянца, который наконец перевел свой взгляд на него.
– Ну что, Челентано… Похоже, нам придется работать вместе.
====== Глава 16 ======
– Елена, тебе нужно поесть, – сквозь зубы, стараясь сохранять спокойствие, процедил Энзо, смотря куда-то в пустоту.
Он не поворачивался к Елене: смотреть на нее ему было тяжело… И стыдно.
Она была совсем худая. У Елены никогда не возникало проблем с лишним весом, и своей фигурой – результатом занятий гимнастикой в юности и строгим соблюдением рациона – она была довольна. Но если раньше ее точеная талия, изящные ключицы, аккуратные плечи воссоздавали в ней портрет девушки из греческих мифов – возможно, именно той, ради которой греки не побоялись оставить Элладу и отдать свои жизни в кровопролитной войне, – и приковывали взгляды самых разных мужчин из ее окружения, то сейчас от этой нежной легкости не осталось и следа. Елена увядала, подобно прекрасному цветку, каждый день, проведенный со Стефаном, не только внутренне, но и внешне. Но если совсем недавно такие изменения во внешности как-то можно было списать на тяжелую беременность, нервы, недосып и еще тысячу причин, потому что они бросались в глаза не сразу, то сейчас, лишь взглянув на нее, можно было понять: ей срочно нужна помощь. Слабые руки были покрыты синяками от игл капельниц. Кожа на них, казалось, была настолько тонкой, что под ней четко прослеживались синеватые венки. Грациозная стройность превратилась в неестественную худобу.
Елена часто отказывалась есть, игнорируя попытки врачей убедить ее в том, что сейчас еще один удар в виде голодания по и так ослабленному организму допустить просто немыслимо. Она много спала, и сейчас эти часы для нее стали единственным спасением, потому что в них она не видела того, что происходило в реальности. Не видела вообще ничего.
Стефан часто присылал в госпиталь охранников, объясняя это Мередит тем, что сам он не всегда может вырваться с работы, а оставлять жену в таком состоянии без присмотра не хочет. И для Энзо такой шаг был непонятным: он сам слышал, как Сальваторе в ту злополучную ночь кричал, что собирается вышвырнуть жену, как только родится ребенок. Впрочем, сейчас о мотивах действий начальника он старался не думать: находиться рядом с Еленой, пусть и совсем недолго, чтобы не вызывать подозрений, ему было даже удобнее – так он хотя бы мог оставаться более или менее уверенным в том, что с ней все в порядке – в той степени, в которой это вообще возможно в ситуации, в которую она попала.
– Оставь меня в покое.
Эта короткая фраза, стоном слетевшая с губ обессиленной девушки, лежавшей на койке неподалеку, резала без ножа, потому звучала не со злобой, не с ненавистью, а с отчаянной мольбой. Ей ничего не осталось больше.
– Елена, я не впрягался работать нянькой, – прорычал Сент-Джон, пытаясь подействовать на нее любыми методами. – Твой организм…
– Да какое тебе дело? – вдруг вскрикнула Гилберт, попытавшись подняться на локтях и задев капельницу. – С какого перепугу тебя вообще беспокоит мой организм? Сдохну, если не поем? Отлично, я давно об этом мечтаю! Я правда не понимаю, почему вы сразу не прикончили меня. Здесь меня пичкают какими-то таблетками, пытаются привести в чувства. Зачем? Почему вы меня не заберете отсюда? Почему не убьете?
– Прекрати.
Энзо самого поражала его невозмутимость, но он искренне надеялся, что, если он сейчас не отступит, то Елена в конце концов сдастся.
Девушка почувствовала, как по щекам потекли слезы, а дыхание перехватило. Губы задрожали. Она несколько секунд смотрела на охранника, но тот прятал глаза.
– Елена, сейчас не время для истерик, – бормотал Энзо. – Тебе правда лучше взять себя в руки.
Гилберт сделала глубокий вдох.
– Взять себя в руки? – повторила она. – Ты… Ты правда такой бесчеловечный?.. – ее голос стал намного тише. – Неужели для тебя все происходящее действительно ничего не значит? Вы… Вы убили моего дядю, моего ребенка!.. Скажи, неужели вы не боитесь, что вам все это воздастся? Вы лишили жизни двух невинных людей, одному из них даже не позволив родиться, – одними губами прошептала девушка. – И даже не дрогнули…
Елена говорила тихо, но с такой болью, искренним испугом и скорбью, что Энзо было невыносимо это слушать. Сердце начинало биться быстрее, и он больно кусал губы и тяжело дышал. Энзо не был причастен ни к гибели Аларика, ни к тому безумию, которое устроил Стефан несколько недель назад, но чувствовал, что Елена абсолютно права: во всем произошедшем виноваты они все. И Стефан, и Тайлер, и он. Он слепо следовал за Стефаном все эти проклятые месяцы, выполнял его приказания, докладывал ему о каждом шаге его жены. Боялся его. И душил в себе человечность.
– Во что вы тогда верите? Что в этой жизни может вас остановить?
Ее голос звучал с изумлением, и становилось понятно, что она и сама до сих пор не до конца верит в то, что такие люди существуют.
Итальянец закрыл на мгновение глаза и сжал зубы. Внутри все горело ярким пламенем, выносить которое становилось труднее с каждой секундой.
– Ты ведь тоже будешь когда-то отцом… Неужели ты бы позволил сделать то же самое со своим ребенком?
Эти вопросы стал последней каплей. Энзо вздрогнул и мгновенно вскочил со стула, на котором сидел, кажется, испугав этим даже саму Елену. Будто бы сбегая от самого себя, он вылетел из палаты, не чуя под собой ног, ощущая, как пылают щеки. Теперь Энзо понимал, что Деймон был прав, когда запретил ему говорить Елене об их планах: сейчас она была совершенно не в том состоянии, в котором смогла бы адекватно оценить ситуацию и принять их помощь.
Деймону и Энзо пришлось принять тот факт, что им придется работать вместе. Они долго спорили о том, куда возможно будет забрать Елену после того, как все закончится, но в конечном итоге Энзо должен был согласиться с тем, что другого выхода нет, и первое время ей лучше будет пожить у старшего Сальваторе: Деймон со своими деньгами, влиятельными родителями и друзьями, конечно, был бы сильнее Энзо в борьбе против Стефана, и он прекрасно это понимал, не теша себя глупыми надеждами, что ему удастся обезопасить Елену в одиночку. Сначала они хотели забрать ее прямо из больницы, но вскоре исключили этот вариант: лишние хлопоты в виде возможных разборок с охраной и привлечения внимания других пациентов и врачей им точно были ни к чему. К тому же, помимо Елены необходимо было забрать Никки из дома Стефана, и тогда Деймону и Энзо предстояло бы разделиться между двумя местами, что было просто опасно. Именно поэтому они решили дождаться момента, пока Елену выпишут из госпиталя и уже вдвоем осуществить свои планы: обезвредить Тайлера и, в случае чего, Стефана представлялось вполне легкой задачей.
Сейчас каждый день они оба проводили как на иголках. В первую очередь им нужно было научиться друг другу доверять – и это оказалось самым сложным. Однако со временем, постепенно, видя, что Энзо приносит ему абсолютно всю доступную ему информацию о происходящем в доме Стефана, Деймон понял, что он действительно не намерен его обманывать, а у Энзо, когда старший Сальваторе досконально спрашивал об Елене, со временем развеивались сомнения в его неискренности.
– Все нужно сделать в четверг: у Стефана в эти дни по утрам какие-то «летучки», – размышлял Деймон, сидя за столом и кратко записывая свои выводы простым карандашом на белом листе бумаги.
– Лучше в районе десяти-одиннадцати часов, – посоветовал Сент-Джон. – В это время большинство соседей уезжает на работу: будет меньше вероятности, что кто-то заметит.
– Отлично, – рассеянно кивнул брюнет, не смотря в его сторону. – Локвуда можно вырубить хлороформом, ну на крайняк дать в нос… Хотя нет, лучше все-таки хлороформом, чтобы он не запомнил наши лица. Заберем Никки, с Еленой справимся. Òру-то будет от последней, – усмехнулся Деймон. – Что говорят врачи?
– О выписке говорить пока рано, – отозвался итальянец. – Организм ослаблен, на лечение отвечает плохо, показатели крови скачут.
Деймон потер лоб.
– Ладно, пока у нас есть время.
– Стефан точно не знает о твоем доме в Вест-Вилледж? – спросил Энзо.
– О нем не знает даже мой отец. Я купил его четыре года назад, хотел ездить туда по выходным, на природу, но как-то не задалось.
– Ладно, – пробормотал итальянец, тяжело вздохнув.
В этот момент в помещении повисла пауза, и она продолжалась около двадцати минут, пока ее не порвал наконец Деймон, задав неожиданный вопрос:
– Слушай, Энзо, ты вроде бы неглупый парень, – начал он. – Почему ты до сих пор не забрал деньги?
Энзо перевел взгляд на него.
– Они мне не нужны.
Помолчав немного, он усмехнулся:
– А что, хочешь отблагодарить?
– Допустим.
Сент-Джон размял пальцы, отчего послышался негромкий звук, напоминавший хруст.
– Тогда… Купи мне билет до Неаполя… Когда все закончится.
Деймона несколько удивила такая просьба охранника.
– Что, полетишь восстанавливать душевное равновесие после работы у Стефана? – с усмешкой произнес он, но у Энзо на лице не дрогнул ни один мускул.
– Я хочу вернуться домой.
И в этот момент в такой простой, но такой емкой фразе, заключались, кажется, все мечты Энзо, то, кем он является на самом деле. Улыбка в одно мгновение исчезла с лица Деймона, и шутить уже не хотелось. И снова между ними возникает пауза, и Сент-Джону сейчас становилось интересно узнать ответ Деймона, с которым за эти дни они друг другу должны были доверить слишком многое. Наконец, Деймон встал, отставив в сторону стакан с остатками виски на дне, повернулся к итальянцу и спокойно, без капли сарказма, проговорил:
– Будет тебе билет.
– Нет, Стефан, это слишком, – мотнула головой Ребекка. – Если хочешь забрать Никки – забирай, только придумай какой-нибудь другой способ. У тебя достаточно денег, чтобы нанять хороших адвокатов.
– С этим делом будет работать Элайджа – адвоката лучше в городе все равно не найти. Но ему одних денег недостаточно: он у нас борец за правду, – с отвращением произнося последние слова, Стефан скривил рот. – Поэтому желательно задвинуть ему правдоподобную причину, по которой я хочу лишить горе-мамашу родительских прав.
– Послушай, Марсель этим сейчас не занимается, и… Черт, я понимаю твое отношение к Елене, – с искренней честностью произнесла Бекка. – Но тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?
– Почему это тебя вдруг начало беспокоить? – с презрением фыркнул в стакан Стефан, отпивая налитый в него апельсиновый сок.
– «Месть» затянулась. Ты сам как на иголках: жить с тем, кого ты ненавидишь, не так просто. Не легче просто вышвырнуть ее из дома и покончить с этим? Ты и так делал с ней все, что тебе в голову придет, на протяжении этих месяцев.
– Что я вижу, – саркастически ухмыльнулся парень, – Ребекка пытается направить кого-то на путь истинный?
– В твоем случае это довольно сложно, – то ли в шутку, то ли всерьез ответила девушка, и из ее груди вырвался нервный смешок.
– Ты думаешь, что Елена так просто оставит Никки? О, ты ее плохо знаешь. Она боится меня до одури, но ради дочери эта тихоня пойдет на все, так что просто выгнать ее – явно не вариант. Да и вообще, знаешь, Ребекка… – он перевел взгляд на сестру и внимательно посмотрел на нее. – Очень странно видеть попытки поговорить о нравственности со стороны девушки, которая прыгнула в постель к своему двоюродному брату, а забеременев от него, сделала аборт.
Ребекка мгновенно подняла голову и встретилась взглядами со Стефаном, в глазах которого читало явное удовлетворение, когда он увидел, что ему удалось застать ее врасплох. И в этот момент она будто бы вновь перенеслась на девять лет назад, в то время, забыть которое ей хотелось больше всего на свете. Рана заживала тяжело и болезненно, хотя напоминание о совершенных ошибках осталось с ней на всю жизнь: больше иметь детей она не могла. И сейчас, когда она услышала слова Стефана, произнесенные им с насмешкой и упреком, ей показалось, будто бы по коже кто-то полоснул бритвой. В ушах зашумело.
– Зачем ты мне об этом говоришь? – сквозь зубы процедила она, изо всех сил стараясь побороть дрожь в голосе. – Та ситуация не имеет ничего общего с нынешней!
– Для того, чтобы ты поняла, – Сальваторе наклонился к сестре, – что идеальных людей нет, и строить из себя святошу – глупо и бессмысленно. Каждый в жизни совершает ошибки и неприглядные поступки, и обстоятельства тут совсем не важны. Я не собирался тебя задевать напоминанием о произошедшем, все давно в прошлом, – солгал он. – Просто хочу, чтобы ты на собственном примере увидела это.
Ребекка почувствовала, как у нее начало гореть все тело. Она не знала, куда спрятать глаза от Стефана, потому что понимала: в чем-то он прав.
– Мы никогда не вмешивались в жизни друг друга, но при этом друг друга всегда поддерживали. Тогда я помог тебе сохранить ваш с Деймоном маленький секрет. Так почему ты не можешь помочь сейчас мне?
Блондинка поджала губы и потерла глаза.
– Во что ты ввязываешься…
– Ребекка, я просто попросил тебя связать меня с Марселем. То, чем я сейчас занимаюсь, – это уже не твоя забота.
Бекка шумно вздохнула, и они с братом некоторое время провели в молчании.
– Ребекка, сколько раз мне нужно повторить один и тот же вопрос? – терял терпение Стефан. – Не строй из себя неприступную: ты же знаешь, что я смогу выйти на Марселя и самостоятельно. Деньги эта собака любит, так что не думаю, что он мне откажет.
– Что бы ты ни говорил, – едва слышно наконец произнесла она, – я не хочу иметь со всей этой ситуацией ничего общего. Делай с Еленой, что хочешь, но меня в это не вмешивай.
С этими словами Ребекка встала из-за стола и, чувствуя, как бешено стучит сердце, вышла из кухни.
Стефан неслышно зашел в палату к Елене. В воздухе уже не раздавался звук кардиомонитора: ее отключили от этого аппарата еще пару дней назад. Врачи говорили о каких-то сдвигах в состоянии в лучшую сторону, но для выписки, очевидно, все равно было слишком рано.
Глаза Елены были закрыты и, хоть она тяжело и прерывисто дышала, она крепко спала: сказывалось действие седативных препаратов.
– Ты мечтаешь об облегчении… – прошептал Стефан, наклонившись к девушке и коснувшись ладонью ее щеки. – Я устрою тебе это. После этого ты больше не сможешь думать о произошедшем, я обещаю.
Он достал из кейса небольшой шприц, иглу в непроницаемом пакетике и ампулу. Для человека, не знакомого с медициной, Стефан справился достаточно быстро, без проблем открыв ампулу, набрав препарат и «собрав» шприц: ему помогло прошлое спортсмена, когда он часто делал себе инъекции обезболивающих самостоятельно. Парень легонько взял холодную руку Елены. Она ничего не почувствовала. Найти наполненную вену не составило труда, и Сальваторе усмехнулся. Проведя большим пальцем по мраморной коже, он нашел небольшой след от укола – красную точку и бледноватый синяк. Секунда – и игла входит под тонкую нежную кожу, разгоняя вместе с кровью по венам смертельный яд. Стефан постарался все сделать максимально быстро: он знал, что Елена крепко спит, но не мог предугадать, почувствует она укол или нет. Она дернулась во сне, и впервые за последние минуты Стефан испугался, на мгновение замерев, не сводя с девушки взгляд. Однако глаза она не открыла. Убедившись, что ввел препарат в вену до последней капли, он поспешно вытащил иглу и вытер небольшую капельку крови, выступившую на коже, салфеткой.
– Приятных снов, Елена, – шепнул он. – Если ты после этого вообще сможешь спать.
– Вы понимаете, что вы говорите? – прошипел Стефан. – Вы хотите сказать, что моя жена, мать моей дочери…
– Господин Сальваторе, мы бы сами были рады в этом разубедиться, – покачал головой мистер Джонс – приятный интеллигентный врач лет пятидесяти пяти, на висках которого уже начала проступать седина, но который все равно выглядел моложаво для своего возраста. С ним Стефан уже был знаком: этот мужчина являлся лечащим врачом Елены. – Но мы проверили информацию несколько раз. Мы не стали бы проводить тест без видимых оснований, мы говорили Вам об этом еще в прошлый раз, когда подозрения только появились. – Сейчас же все подтвердилось.
Стефан не отрывал взгляд от листа бумаги А4, который он держал в руках, и который целиком был исписан какими-то цифрами.
– Это какая-то ошибка…
– Мистер Сальваторе, у этого теста – наиболее высокая точность, – безапелляционно мотнул головой второй мужчина, которого Джонс представил Стивеном МакАдамсом. И он был наркологом, что задавало их разговору совершенно другой тон.
– И что все это значит? – сквозь зубы процедил Стефан, отложив лист.
– В крови у Елены обнаружен эфедрин.
– Что это?.. – обессиленно прошептал Сальваторе.
– Один из видов амфетамина.
====== Глава 17 ======
Ребекка до боли в костяшках сжимала руль автомобиля, плотно сжав губы и, не моргая, глядя куда-то вдаль. Глаза больно щипало, и она чувствовала, что на них вот-вот выступят предательские слезы. Ребекка этого очень не хотела. Когда-то она поклялась себе не только в том, что ее слезы не увидят окружающие – она пообещала, что их не увидит даже она сама. Идти по жизни, смотря только вперед, стиснув зубы и не обращая внимание на боль. Падать, набивать шишки, терять, но снова и снова подниматься. Она привыкла к этому. Научилась. Смирилась.
Но мало кто из окружающих знал, что ее напускная внутренняя жесткость может быть разрушена в один момент, и что для этого нужно так немного.
Сегодня он снова ей снился. Спустя девять лет, он все-таки, даже сам того не желая, вновь заполонил собой ее мысли, так легко заставив понять, что перед этими чувствами она бессильна. Они были сродни с тяжелой болезнью, избавиться от которой было уже невозможно – только на время облегчить состояние, добившись ремиссии.
Сапфировые глаза. Лед Арктики. Такая привычная усмешка во взгляде.
Нет, это уже не забыть.
Могла ли знать Ребекка, с азартом ввязываясь в эту, как ей тогда казалось, безобидную интрижку, каким наказанием для нее она обернется? Если бы могла, то, вероятно, сделала бы все, чтобы отдалиться от этого человека.
Деймон Сальваторе. Веселый парень с черными, как смоль, всегда слегка взлохмаченными волосами, голубыми глазами, взгляд которых таил в себе опасную бездну, в которую срывались многие девушки, которые с ним знакомились, и небрежной, неизменно немного надменной улыбкой на губах. Молодой повеса, бабник, головная боль своего отца Грейсона – успешного бизнесмена, владельца крупной строительной фирмы, часто мечтавшего о том, как передаст бразды правления своему сыну, который станет достойной заменой ему на этой должности. Его мечты разбивались об осознание реальности: Деймону был явно не по душе спокойный и размеренный образ жизни, командировки и работа на износ. Он жил в другом темпе, другими ценностями… В другой реальности.
Что Ребекка помнила о нем в тот момент, когда однажды он появился на пороге ее дома в один из семейных праздников, организованных старшими членами большой семьи? Они вместе прыгали с пирса в озеро, когда им было девять, он любил иногда попугать ее, подкладывая в кровать пластиковых пауков, зная, что сестра до безумия их боится, втроем со Стефаном они гоняли на велосипедах по нью-йоркским набережным. Родители Стефана и Ребекки были очень дружны с Грейсоном и его женой, а потому и их дети тоже часто общались между собой. Тем не менее, конечно, понятно, что куда интереснее Деймону было времяпрепровождение со Стефаном, хоть он и был на три года младше: общих интересов у них было гораздо больше – машины, роботы, какие-то популярные в те года фантастические мультсериалы.
Годы шли, ребята взрослели, и у каждого из них появлялись свои радости, переживания и проблемы. Деймон все реже появлялся в доме дяди: несмотря на все попытки Грейсона контролировать его, он рано почувствовал вкус свободы и с головой окунулся в «жизнь на полную катушку». Теперь он встречался с братом и сестрой разве что на семейных праздниках, которые, было видно, ему были неинтересны. В конце концов, живое общение полностью вытеснили редкие СМС-ки и поздравления с Новым годом, Рождеством и днем рождения, когда Деймон неожиданно даже для своих родителей, безо всякой помощи со стороны отца, поступил в Йельский университет – один из лучших не только в США, но и в мире. Оставаться в Нью-Йорке он намерен не был: он чувствовал постоянное давление со стороны отца, обязанность соответствовать знаменитой в городе фамилии, и свободолюбивому Деймону это было далеко не по нраву. Грейсон, конечно, понимал причины выбора сына, но бороться с ним ему откровенно надоело, и он решил не препятствовать, тем более что речь шла о получении престижного образования. На вопросы друзей о том, не беспокоится ли он за сына, Сальваторе-старший отвечал просто: «Только полный дегенерат будет препятствовать тому, чтобы его сын или дочь поступили в Йель. Пусть использует эту возможность, которую он подарил себе сам. Если это не для него – все равно вернется».
И Деймон вернулся – только спустя четыре года и с званием бакалавра Йельской школы бизнеса. За эти четыре года с ним случалось всякое: он оказывался на грани вылета, несколько раз порывался вернуться в Нью-Йорк, иной раз жевал мяту перед важным семинаром, чтобы немного взбодриться или хотя бы заглушить запах алкоголя. Грейсон отпустил сына туда, где не смог бы его контролировать, в глубине души надеясь, что тяжелая программа обучения и жесткий устав вкупе с желанием Деймона получить образование (конечно, его желание избавиться от надзора влиятельных родителей было велико, но не до такой степени, чтобы лишь ради этого поступать в ВУЗ, который его совершенно не привлекал, поэтому у его отца были все основания думать, что Йель он выбрал все-таки осознанно) изменят его образ жизни. Он ошибался. Вечеринки, алкоголь, беспорядочный секс – все это было, и порой он сам удивлялся, как продержался до последнего курса. Просто Деймон очень быстро понял, как стоит поступать, если не хочешь оказаться «застуканным» и, как следствие, отчисленным. Учеба в ВУЗе только усилила в нем природную хитрость и амбициозность, но не удовлетворила в полной мере желание «попробовать все».
Он уезжал трудным подростком, толком не понимающим, чего он хочет от жизни, а вернулся жестким, амбициозным, точно знающим, чего он стòит и что ему нужно, но все таким же эгоистичным повесой, который по-прежнему исполнял любую свою прихоть, едва она появится, в погоне за новыми ощущениями.
После возвращения Деймона из Нью-Хейвена* его отношения с отцом стали постепенно налаживаться: для Грейсона было удивительно, что он, несмотря ни на что, окончил университет и все-таки пришел к своей цели, да еще и показал готовность взять в будущем семейный бизнес в свои руки, но не уважать сына за такой поступок он не мог.
Деймон и Ребекка встретились на семейном рождественском ужине. Ему тогда было двадцать три, ей – двадцать один. Деймон с интересом наблюдал за младшей сестрой, с которой не виделся уже несколько лет и которую, бывало, пугал на Хэллоуин, неожиданно выскакивая из темноты и задорно смеясь. Из той забавной белокурой девчонки с двумя смешными хвостиками она выросла в роковую красотку, знающую себе цену, вслед которой завороженно смотрели мужчины. После возвращения из университета Деймон вновь стал ближе общаться с двоюродными братом и сестрой, и его встречи с Ребеккой продолжились. Его нисколько не пугала мысль о том, что он действительно испытывает физическое влечение к собственной сестре, пусть и двоюродной. Напротив, ощущение какой-то запретности происходящего распаляло в нем чувство, которое было сродни азарту, и желание окунуться в этот омут с головой. Ребекка же, хоть и была не из робкого десятка, подобные мысли от себя старалась гнать, пытаясь убедить себя в том, что все, что она чувствует по отношению к Деймону, – просто сестринская любовь. Но время шло, и скрывать то, что сжигало ее изнутри, становилось все труднее. Было понятно, что это не любовь сестры к брату, а что-то более сильное. Опасное. И так влекущее.
Когда однажды Деймон приехал помочь Ребекке с какой-то техникой, и вечером они остались наедине и он взял инициативу в свои руки, видя, что она к нему неравнодушна, но она попыталась оттолкнуть его, он с искренним недоумением спросил: «Чего ты боишься? Я этого хочу, ты этого хочешь. Почему нас должно волновать остальное?» Слова Деймона произвели на нее сильное впечатление. Держать себя в руках, твердя, что это неправильно, что это осудят, уже не было сил, и Ребекка доверилась ему.
Деймон не был ее первым мужчиной, но только рядом с ним она впервые почувствовала, как от одного лишь прикосновения может показаться, что по венам прошел ток. Ребекка густо краснела, а ее кожа покрывалась испариной всякий раз, когда они оказывались вместе на каком-нибудь семейном празднике или светском мероприятии, куда была приглашена их семья, и Деймон смотрел на нее с некоторым прищуром, пристально изучая, словно бы мечтая до предела обнажить ее душу и забрать ее до последней капли. Ей начинало казаться, что все уже знают их тайну. В такие моменты ей становилось…нет, не стыдно. Но очень страшно оттого, что кто-то может забрать у нее то, чем она жила сейчас. Ребекка не один раз пыталась разорвать эту связь, но понимала, что, даже если сделает это и вычеркнет Деймона из своей жизни навсегда, то свободной от чувств к нему все равно не станет – наоборот, окажется связана им по рукам и ногам: для нее он был словно наркотик, потребность в котором росла с каждым днем.
Деймон прекрасно видел, что происходит с Ребеккой и в каком огне она сгорает, но сам ощущал совершенно иное. Ему безумно нравилось понимать, что они перешли ту черту, которая для многих запретна, оказались навсегда связаны тем, что могут открыть только друг другу.
Но все тайное когда-нибудь становится явным. Со временем опасливость, которая была в большей степени у Ребекки, прошла, и она часто приезжала домой к нему, а он оставался ночевать у нее. И однажды это привело к тому, что их тайна открылась.
Стефан часто навещал старшую сестру, потому что жил буквально в десяти минутах езды: бывало, заскакивал на чай по вечерам, приезжал по выходным. Двери дома Ребекки всегда были открыты для него.
И, оказавшись один раз в пятницу вечером в том микрорайоне, где жила Бекка, Стефан решил заехать к ней. Вот только на пороге он увидел не старшую сестру, а…двоюродного брата, на котором, по всей видимости, не было ничего, кроме белоснежного полотенца, обмотанного вокруг его бедер. Деймон нисколько не смутился, представ перед Стефаном в таком виде, но в его глазах четко читалась злоба оттого, что все произошло так не вовремя. Ребекка же, увидев разговаривающих братьев, перепугалась до смерти. Деймон вел себя спокойнее и дал Стефану понять, что ждет от него благоразумия и надеется, что тот никому не расскажет о том, что видел. Сказать, что Стефан был в шоке, – наверное, значит просто промолчать. Ему понадобилось время, чтобы осознать произошедшее, но он с уважением относился и к Деймону, и к Ребекке, а потому обо всем просто постарался забыть, уяснив одно: они взрослые люди и разберутся во всем сами. Тем более, что Деймону в случае, если бы вся ситуация открылась его родителям, было бы не избежать проблем: Грейсон, человек старой закалки и консервативных правил, просто-напросто вышвырнул бы сына из своей жизни, запретив на пушечный выстрел приближаться не то что к Ребекке – к семье Сальваторе.
Но «разобраться» не получилось: Деймон и Ребекка в своих отношениях, которые были то ли игрой, то ли явью, зашли слишком далеко.
– Сестра, чего грустная такая? – улыбнулся Стефан, обняв Бекку за плечи, когда однажды они сидели в уютном французском кафе, в которое, бывало, забегали еще в детстве.
