Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 59 страниц)
Энзо еще долго смотрел на этот дом, освещенный желтым мерцанием уличных фонарей, думая о чем-то своем, быть может, жалея о том, что все-таки не о нем говорила Елена несколько минут назад. Он поднял взгляд на темное майское небо, усыпанное десятками холодных серебряных звезд, мерцавших в ночной мгле, словно маленькие маячки, будто ведя с ним безмолвный разговор. Но звезды эти были так далеко, что он, наверное, никогда бы не услышал, даже если бы они хотели ему что-то сказать. По губам Энзо скользнула горькая усмешка, и он, ежась от холода, чувствуя, как по коже, которую облепила сначала казавшаяся свободной ледяная рубашка, бегут мурашки, по привычке закурив сигарету, хотя курить совсем не хотелось, прошел к дороге, где его ждал автомобиль такси.
Елена поспешила забрать Никки от Роуз, с которой малышка осталась в этот вечер. Когда Елена забрала дочь, девочка уже крепко спала, поэтому, аккуратно, стараясь не разбудить ее, Елена уложила ее в спальне, а сама спустилась на первый этаж. В доме было темно и настолько тихо, что от этой гнетущей тишины, в которой лишь изредка были слышны глухие звуки заведенного автомобильного мотора с улицы, невозможно было спрятаться. Она окружала со всех сторон, сливаясь со слепой темнотой, необъяснимо пугала и, казалось, способна была свести с ума. Сделав пару неловких шагов, Елена почувствовала такую слабость во всем теле, что поняла, что пройти дальше уже не сможет.
Прислонившись спиной к стене, даже не включив свет, она медленно опустилась на пол, чувствуя, как по всему телу расходится знобкая дрожь. Елена жадно хватала ртом воздух, но грудь словно бы стянуло жестким железным обручем, который не давал дышать нормально. В какой-то момент Елену накрыло волной такого невыносимого необъяснимого отчаяния, что хотело просто закричать – так громко, как это только было возможно, задыхаясь, до хрипоты. Но из груди лишь вырвался сдавленный приглушенный стон. Из глаз потекли слезы.
Елена плохо помнила те две недели, которые шли следом. Все, что еще совсем недавно вызывало улыбку и привлекало, все, что еще совсем недавно имело хоть какое-то значение, в какой-то момент превратилось в единый безликий серый поток, словно какой-то стеной отгорождавший от внешнего мира. В какой-то момент в жизни Елены остался лишь лучик, который удерживал ее в реальности, не давал потерять себя, – Никки. С дочерью и для дочери Елена изо всех сил старалась быть такой, как прежде, но как никогда ясно сейчас видела: такой, как раньше, она уже не станет. С усмешкой она порой задавала себе вопрос: такой, как раньше, – это какой? Такой, какой она была в юности? Такой, какой она была, выходя замуж за Стефана? Такой, какой она сама привыкла себя видеть? Какой она сейчас хотела быть? На этот вопрос Елена могла ответить, не задумываясь. Она хотела быть такой, какой она была рядом с Деймоном. Так любящей улыбаться, искренне смеющейся, мечтающей, как ребенок, о каждом новом дне… Счастливой? Да.
Суетливо собирая чемодан и мельком иногда поглядывая на часы, чтобы не потерять ориентацию во времени, которого до рейса оставалось не так много, Елена почему-то старалась складывать в него вещи как можно быстрее, словно на автомате, не глядя ни на них, ни вокруг – будто не знала, что скрыться от своих воспоминаний все равно не сможет.
Чемодан был уже почти собран, когда взгляд Елены зацепился за ежедневник в коричневой кожаной обложке, куда она, зная свою забывчивость, накануне иногда записывала что-то из того, что ей необходимо было сделать на следующий день. Елена хотела положить его в свою сумку, но в какой-то момент заметила несколько небольших длинных карточек, выпавших из нее. Подняв их с пола, девушка замерла: на серии фотографий из фотобудки были изображены она и Деймон. Они смеялись, строили друг другу рожки, корчили рожицы, и казалось, что они знают друг друга уже сотню лет. Елена несколько секунд смотрела на фото, не отрывая взгляд, и в памяти оживала та безумная ночь, в которую они были сделаны.
– Деймон, подвинься. Ты загораживаешь меня!
– На половине фотографий у меня вообще лицо в твоих волосах, и я не жалуюсь. Кстати, как думаешь, мне пойдет борода?
С этими словами Деймон коснулся щеки Елены своей щекой и приладил несколько ее каштановых прядей к подбородку.
– Деймон, отстань от моих волос!
Неизвестно, каким чудом, но камере удалось запечатлеть этот поистине великолепный момент, когда Деймон усиленно делал себе бороду из волос Елены. В эту минуту он казался ей таким дурашливым, таким забавным… Таким… Ребенком. И в тот момент, так ясно, как никогда раньше, в Деймоне Елена видела человека, очень похожего на нее саму. Быть может, именно поэтому ее к нему так тянуло.
На следующих двух фото позирующих было уже трое: Елена, чем-то явно недовольный Деймон и… Удобно устроившийся между ними мистер Принглс, с которым теперь так часто любила играть Никки. Елена и сама не знала, чем в ту ночь ее так привлек этот, казалось, совершенно обычный медвежонок, но тогда ей почти всерьез казалось, что жизни без него уже не будет.
– Елена, я не знаю, из чего сделан этот мистер Принглс, но клянусь, от него так жарко, будто ему в задницу кто-то засунул батарею! Давай положим его в пакет, и пусть он с миром там доедет до дома.
– Ты офигел?! А если тебя в пакет засунуть, тебе будет приятно?
– Он занимает мое личное пространство!
– Просто это личное пространство у тебя слишком большое!
По губам Елены скользнула улыбка, когда она вспомнила их с Деймоном диалог в автомобиле такси. Деймон злился, что-то недовольно бормотал, но одолеть Елену и отправить-таки мистера Принглса в пакет так и не смог. А может, и не хотел.
На одной из фотографий у Елены было оголено правое предплечье, на котором красовалась та самая татуировка, из-за которой Джереми грозил неплохо получить от Деймона.
– Ты что натворил, мелкий засранец?! – орал Деймон, и Джер, не выдержав, прыснул со смеху.
– А что случилось? – рассеянно пробормотала Елена, взглянув на одну из своих «татуировок».
– Ты понимаешь, что она меня теперь прикончит? – прошипел Сальваторе.
– Да успокойся ты, – со сдавленным смехом, так же, шепотом, протянул Джереми. – Эта хна смоется еще быстрее, если на запястье месяц сто процентов продержится, то у этой неделя – самый большой срок.
– Дей-мон, – по слогам удивленно прочитала Елена, и Деймон закрыл лицо ладонями, предвкушая ее реакцию. – Деймон, это в честь тебя, что ли? Забавно, – хихикнула она.
– Вот видишь, девушка довольна, – хохотнул Джереми.
– Это сейчас она довольна, потому что она несколько шотов текилы выпила, млин!
И пусть от этой татуировки на предплечье, вспоминая о которой, Елена неизменно улыбалась, сейчас остались только фото, как напоминание, с ней навсегда осталась другая, отзывавшаяся внутри какой-то необъяснимой теплотой. Елена взглянула на запястье, на котором аккуратными буквами было выведено: Dum spero, spiro.
– Ты сильная, Елена. Я знаю это. Я знаю тебя, как никто другой. Ты можешь это побороть.
Эти слова Деймона, сказанные в невообразимо нужный момент, до сих пор звучали в Елене звонким эхом. Он верил в нее. Что бы ни говорил, что бы ни делал, что бы между ними ни происходило. И, возможно, именно когда Елена чувствовала эту веру, в себя начинала верить и она сама.
Елена медленно перебирала фотографии, подолгу рассматривала их, не в силах сдержаться от улыбки, и мысли уносили ее не только в ту ночь – они возвращали ее к каждому дню, который они провели вместе.
– Спасибо тебе. Я, правда, и представить не могла, насколько Чикаго… Потрясающий.
– Обращайся.
– Деймон, это калорийная бомба.
– Доктор Гилберт, Вы – зануда.
– У тебя к сорока годам разовьется ожирение.
– А ты так и будешь занудой. Елена, просто попробуй! Я тебе тут не героин предлагаю, а всего лишь бургер.
– О чем эта песня?
– О любви, о чем же еще? О том, как больно терять и какое одиночество наступает после этого.
– Но, знаешь, она почему-то всегда вселяет в меня веру в лучшее. Очень люблю ее.
– Кажется, ты влюбил в нее и меня.
Время в какой-то момент словно замедлило свой ход, когда Елена будто снова вернулась в те дни. Она смотрела в серо-голубые бездонные глаза Деймона, которые даже на фотографии отливали невероятно ярким оттенком, и ей казалось, будто все это происходит не с ней, не здесь, не сейчас.
– Интересно, это лечится? – усмехнувшись, вслух произнесла она, а затем, вновь взглянув на фото, уже тихо сама себе ответила: – Наверное, нет.
Сейчас, все еще так отчаянно пытаясь убежать от прошлого, Елена хотела избавиться ото всего, что там, дома, в Сент-Огастине, могло хоть как-то связать его с Деймоном, напомнить о нем, подарить хотя бы малейшую надежду на то, что когда-нибудь они увидятся вновь. Она удалила его телефонный номер из списка контактов на мобильном, и сейчас, словно полыхающий жар, будто мимолетная вспышка, в ней загорелось желание разорвать все эти фотографии до единой. Это было так глупо и по-детски. Но если это могло подарить хотя бы шанс на то, чтобы избавиться от этого безумия, Елена была готова на это.
Елена взяла несколько снимков дрожащими пальцами и стиснула их что есть силы, собираясь порвать. Однако шли секунды, но в ее руках по-прежнему оставался целый и невредимый глянец, и она понимала: сделать это она уже не сможет.
Елена выдохнула, поджав губы, чувствуя, как внутри словно натягиваются тугие струны, убрала фото в ежедневник. В этот момент она увидела на пороге комнаты Никки, которая, прижимая к себе мистера Принглса, через пару секунд подошла к ней.
– Куда мы едем? – с интересом спросила малышка.
Елена улыбнулась и поцеловала девочку в лоб.
– Мы едем домой.
Никки молчала несколько секунд, внимательно глядя на Елену.
– К папе?
Елена почувствовала, как к горлу моментально подступил ком. Кажется, она даже вздрогнула, но постаралась, насколько это возможно, быстро взять себя в руки, чтобы не показать вида дочери.
– Нет, Ник, – пересохшим губами произнесла она. – Не к папе.
Никки нахмурилась, но ничего не сказала, по всей видимости, ожидая от Елены какого-то продолжения.
– Там очень тепло и солнечно, – рассказала Елена. – И много-много пальм.
– А там есть зоопалк?
– Конечно, есть. Правда, он меньше, чем здесь. Но там тоже очень интересно.
– А мы туда пойдем?
– Если ты захочешь.
– Я хочу! – с энтузиазмом, очень искренне, словно от этих слов зависела вся ее дальнейшая судьба, воскликнула Никки, и Елена, улыбнувшись уголками губ, притянула малышку к себе и крепко обняла, а затем потрепала по волосам.
– Значит, первым делом отправимся туда.
Дальнейшие сборы заняли не больше часа – все основные вещи, лекарства и документы Елена собрала еще накануне. Посмотрев на часы, она почувствовала, как внутри все скрутило: на них было два, и это означало, что примерно через полчаса должно было приехать такси – вылет был назначен на 18:30. К этому времени, пообедав, Никки, привыкшая к дневному сну, заснула, а Елена перед отъездом хотела еще зайти к Роуз – не только для того, чтобы поблагодарить за все, но и для того, чтобы кое-что вернуть.
– Вы уже улетаете? – с грустью спросила Роуз, когда они с Еленой встретились.
Она взглянула на девушку, и в глазах ее была какая-то необъяснимая надежда – быть может, на то, что Елена все-таки изменит свое решение.
– Да, – кивнула Гилберт. – Рейс через четыре часа.
– Почему ты все-таки не хочешь остаться в Нью-Йорке? – голос Роуз стал еще тише.
– Меня здесь ничего не держит, – сказала Елена. – Это прекрасный город, но он никогда не был для меня близок. Я очень скучала по Сент-Огастину. Роуз, – Елена слегка коснулась руки девушки, и Роуз подняла на нее взгляд. – Я зашла сказать… Спасибо тебе за все. Правда, я очень рада, что мы познакомились. Хотя Сент-Огастин и не ближайший к Нью-Йорку город, – Елена добродушно усмехнулась, – но все же… Если тебе понадобится какая-то помощь, я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Роуз никогда не была сентиментальной, но в этот момент почувствовала, как у нее начали дрожать губы, а в глазах защипало.
– И только попробуй сказать, что мы не будем созваниваться и видеться! – как-то совсем по-детски, уже не в силах скрыть дрожь в голосе, воскликнула она.
Елена улыбнулась.
– WhatsApp и еще тысяча приложений к нашим услугам, ты же знаешь.
– Ловлю на слове.
В помещении на несколько секунд повисло молчание, но уже вскоре Елена его прервала.
– Роуз, – несмело позвала она, и Роуз показалось, что в этот момент голос Елены тоже дрогнул, – можно тебя кое о чем попросить?
– О чем угодно, – ответила она.
Елена достала из кармана джинсов ключи и протянула их девушке. Роуз сначала посмотрела на ключи, а затем перевела несмелый удивленный взгляд на Елену.
– Это ключи от его дома, – объяснила Елена, изо всех сил пытаясь бороться с подступавшим к горлу комом. – Вряд ли я смогу связаться с ним, – тихо сказала она, на мгновение опустив взгляд. – Поэтому я была бы благодарна тебе, если бы ты отдала их Деймону. И…
Елена замерла на секунду, словно колеблясь, должна она сказать то, что хотела, или нет. Однако сейчас она понимала: она хочет, чтобы Деймон знал о том, что она сейчас собиралась сказать Роуз.
– Пожалуйста, передай ему, что я… Наверное, всю жизнь благодарна ему за то, что он сделал для меня, – едва слышно, одними пересохшими губами, чувствуя, как глаза застилает пелена, прошептала Елена.
Роуз смотрела на Елену, не отводя взгляд, и слегка качала головой, словно не веря, что-то, чего она так не хотела, все-таки произойдет. Сердце в груди щемило невыносимо больно.
– Деймон… – проговорила она. – Елена, он…
Она хотела бы как-то оправдать друга, объяснить Елене то, что произошло, но едва ли она могла найти такие слова, который сейчас могли бы все исправить.
Елена приложила указательный палец к губам.
– Он очень хороший, – все так же тихо, но с невероятной уверенностью произнесла она, и в эту секунду Роуз увидела в ее глазах: для Елены не было никакой другой правды, кроме этой.
Елена и сама понимала это сейчас. Она удалит его телефонный номер, порвет все фотографии, не сохранит ни одной его вещи. Вот только это ничего не будет значить…
Больше Роуз не смогла произнести ни слова, и просто потянулась к Елене, чтобы обнять. Они обе больше не пытались сдержать слез, текших по щекам и оставлявших на губах соленый привкус. В этот момент они услышали скрип входной двери, и в гостиной появился Дэвис, который сначала немало удивился, увидев жену и подругу в таком состоянии.
– Боже мой, что случилось? – спросил он, зайдя в дом.
– Дэвис, привет, – утерев слезы, поздоровалась Елена.
– Елена и Никки уезжают, – объяснила Роуз.
– Как? – искренне изумился Дэвис. – Уже?
Елена пожала плечами и кивнула.
– Точно, сегодня же четырнадцатое число… – пробормотал Дэвис, неловко почесав затылок. – Слушай, а может, ну их, эти перелеты? – сказал он, и по нему Елена видела: он говорит это на полном серьезе.
Гилберт улыбнулась.
– Серьезно, чего мотаться туда-сюда? В Нью-Йорке ты живешь уже несколько лет, здесь у тебя есть работа, друзья, перспектив – море…
– Дэвис, решение уехать было не сиюминутным, – заверила Елена. – Я изначально планировала вернуться в Сент-Огастин после того, как ситуация со Стефаном разрешится.
Дэвис нахмурился и покачал головой, но понимал, что пытаться сейчас переубедить Елену – по меньшей мере, глупо.
– Вас, девушек, хрен свернешь с намеченного пути… – пробормотал себе под нос он, и Елена рассмеялась, кивнув головой.
Дэвис на какое-то время замолчал, опустив взгляд, а затем, вновь посмотрев на Елену, произнес, наверное, такую обычную фразу… Но она заставила сердце пропустить пару ударов.
– Мы будем скучать по вам. Очень и очень сильно.
Елена смотрела сейчас на Дэвиса и понимала, что она тоже будет скучать – не только по Роуз, ставшей ей удивительно близкой за такой короткий промежуток времени, но и, конечно, по нему, сероглазому великану с густой светлой бородой, напоминавшему викинга, рядом с которым даже Роуз, обладавшая достаточно высоким ростом, казалась маленькой и беззащитной. Они часто собирались на выходных по вечерам и вместе смотрели фильмы, а Роуз неизменно ругалась на мужа, который способен был уничтожить пачку шоколадного печенья, которой девушкам могло бы хватить на весь вечер, за полчаса; они часто вели непрекращающиеся споры о том, какая гитара звучит красивее, – обычная или электро-, а по выходным иногда даже выбирались в Нью-Йорк, останавливаясь у Деймона и вместе совершая рейд по городским паркам, пляжам и музеям.
– Я тоже, Дэвис, – шепнула Елена.
– Я уже взяла с Елены обещание строчить нам, так что точно не отвяжется, – заверила Роуз. – Елена, – обратилась она к ней, – ты сказала, рейс в половину седьмого…
Елена кивнула.
– Давай мы хотя бы отвезем вас в аэропорт, – предложил Дэвис, и Роуз полностью поддержала его инициативу.
– Ребят, спасибо, – поблагодарила Елена, – но такси уже должно подъехать минут через двадцать. У меня нас с Никки на двоих всего один чемодан, переезд не глобальный, – улыбнулась она. – Так что все будет хорошо.
Роуз и Дэвис переглянулись, и им ничего не оставалось, кроме как пожелать Елене и Никки счастливого пути, на прощание погладить спавшую в коляске малышку по волосам и обняться, еще раз взяв друг с друга клятвенное обещание не терять связь. Таксист был точен, как часы, так что уже спустя тридцать минут после разговора с Дэвисом и Роуз Елена вместе с Никки уже была на пути в аэропорт.
От Вест-Вилледжа до аэропорта было около полутора часов езды, но течение времени было незаметно. В окна автомобиля проносились небоскребы, и, глядя на них, Елена чувствовала какую-то необъяснимую тоску, которая становилась сильнее, чем глубже они продвигались по шумным улицам Нью-Йорка, которые были ей уже так давно знакомы. Она ведь почти полюбила эти небоскребы. Почти привыкла к этому вечному гулу. Почти подстроилась по сумасшедший ритм города.
Почти, почти, почти… А быть может, это слово и ничего не значило вовсе.
Аэропорт Джона Кеннеди, как всегда, был шумен и многолюден. Подъезды к нему пестрели желтыми автомобилями с типичными «шашечками», повсюду слышались громкие разговоры о предстоящем отпуске и отчетливый стук колесиков чемоданов. В залах ожидания больше, чем обычно, было детей: начиналось лето. Раздразненные мыслями о том, что совсем скоро они улетят к морю и солнцу, они то и дело подбегали к огромным окнам, пытаясь в одной из ярких железных птиц узнать свой самолет, пока их родители суетливо проверяли документы и взвешивали багаж на платных весах неподалеку, опасаясь, что в этот раз точно будет «перевес» из-за лишней взятой доски для плавания. Однако вся эта суета, вопреки всему, не раздражала – наоборот, была какой-то домашней и будто бы давно знакомой, как, например, предрождественская лихорадка, когда магазины в преддверии самого теплого и уютного праздника уже просто невозможно представить пустующими и тихими.
Елена нечасто летала на самолетах, но сейчас почему-то была абсолютно спокойна, не боясь что-то забыть, упуститт или не сделать. Лишь однажды сердце в груди на несколько секунд замерло – когда таможенник, внимательно рассматривая фото Елены и Никки в документах и сверяя их, грубо спросил о том, почему у них разные фамилии. И хотя паспорт Елены, свидетельство о рождении Никки, а также свидетельства о заключении брака Елены и Стефана и его расторжении, подтверждавшие тот факт, что после свадьбы Елена просто сохранила свою фамилию, а после развода Никки осталась фамилия отца, быстро сняли этот вопрос, Елена убедилась в том, что будет лучше, если дочь все же будет носить ее фамилию, и решила заняться этим вопросом по возвращении домой.
Когда все формальности с документами были улажены, оставалось лишь ждать рейса, который, судя по всему, обещал быть небольшим. Пройдя в один из просторных залов ожидания, Елена остановилась у окна, на стеклах которого играли блики, и сквозь которое беспрепятственно проникали солнечные лучи, заливая оранжевым светом весь зал ожидания. На залитом лазурью небе, показавшемся Елене удивительно ярким, не было ни облака. Сейчас, наблюдая за тяжелыми самолетами, которые готовили к взлетам, Елена начинала понимать детей, которые всегда так многое спрашивали о них, и, с интересом разглядывая их, сама чувствовала себя маленькой девчонкой. Они летят в совершенно разные места абсолютно разными маршрутами. Европа, Южная Америка, Азия, Африка… Любое расстояние превращается в часы и перестает значить что-либо благодаря этим махинам. Кого-то они приведут к своей мечте. Кому-то подарят долгожданную встречу с близкими. Кому-то – шанс что-то изменить.
Елена взглянула на свой посадочный талон. Уже через несколько часов она будет в родном городе. Правильно ли она поступала? Что бы она ни чувствовала, как бы сильно сердце ни болело от тоски, она была уверена: да. Впереди ее ждала другая жизнь, и теперь Елена точно знала, что в ней есть смысл: рядом с ней была ее дочь. А все остальное можно пережить. Привыкнуть. Смириться. И, может быть, со временем отпустить.
До вылета оставалось около часа, и Елена, привыкшая делать все заранее, перед тем, как уютно устроиться в зале ожидания, хотела узнать номера выходов на посадку на табло. Убрав посадочные талоны и документы в сумочку, она отошла от окна… Но Елена не смогла сделать и пары шагов. Мир остановился в ту секунду, когда она увидела глаза, взгляд которых она смогла бы узнать из тысячи других.
Сапфировые глаза – чистые, как небо. И до боли знакомые.
Внимательный, изучающий, такой лукавый взгляд. Однако лукавство это не сулит ничего плохого.
По губам скользит привычная усмешка, а в ней – нескрываемое удовольствие.
– Здравствуй, Елена.
====== Эпилог ======
Комментарий к Эпилог Хотелось бы внести некоторую ясность во временной план эпилога: события всех его частей происходят в разное время. Впрочем, думаю, в процессе чтения это и так станет понятно:)
– Мисс Форбс, Вам нужно расписаться вот здесь.
Пока Кэролайн под пристальным контролем Маркоса заполняет необходимые бумаги, молодой полицейский вежливо и терпеливо ручкой указывает ей место в документе, где должна стоять ее подпись, не подгоняя ее и не выказывая никакого недовольства по поводу ее нерасторопности: может быть, он видел, как дрожат руки девушки, понимая, что она волнуется, а может, вопреки убеждениям Кэролайн, в полицейских участках слышавшей только крик и не всегда цензурную речь, изменить мягкий и спокойный от природы характер оказались не в силах даже обстановка, в которой он вынужден находиться изо дня в день, и работа с заключенными.
Кэролайн не помнила, в который раз заполняла эти огромные листы А4 с гербовыми печатями: казалось, сейчас она наизусть знала каждую их строчку. Но ей были знакомы не только они: теми же были разговоры, взгляды, кажется, даже жесты, и даже небольшое полутусклое помещение, в котором она вместе с еще шестью молодыми людьми ждала своей очереди, чтобы получить длительное свидание, очень напоминало мрачные стены изолятора, в который она приезжала совсем недавно. Наверное, все эти места похожи друг на друга.
Кэролайн пыталась успокоиться и взять себя в руки, но по телу расходилась мелкая дрожь, а сердце в груди стучало так сильно, что в легких начинало не хватать воздуха, словно каждый новый удар выбивал из них его остатки. Со дня оглашения приговора прошло немногим больше месяца, но эти недели превратились для нее в года – страшные неизвестностью, невыносимо долгие, по капле забиравшие последние силы. Перед тем, как улететь в Рим, Ребекка смогла получить краткосрочное свидание и поговорить со Стефаном. Она обо всем рассказала Кэролайн и заверила ее в том, что у него все в порядке, однако едва ли даже искренние слова Бекки, которая точно не стала бы ее обманывать, могли вернуть ей покой. За этот месяц Кэролайн трижды подавала заявление о свидании, и трижды в этом ей было отказано: фактически их со Стефаном не связывали никакие родственные отношения, а к свиданиям с сожителями и порой даже просто с друзьями в колонии относились настороженно и потому разрешали их далеко не всегда. Кэролайн обратилась за помощью к Маркосу, и он пообещал решить эту проблему, но было понятно, что, прежде чем с этим удастся что-то сделать, пройдет еще некоторое время. И чем дальше оно текло, тем сложнее было находить силы как-то держаться. Кэролайн не слышала голос Стефана, не видела его глаз, не чувствовала, пусть даже мимолетное, его присутствие рядом. Что оставалось ей теперь? Пустой дом, в одночасье ставший таким тихим и холодным. Фотографии. Воспоминания и сны. Спасти ее от одиночества, предательски ворвавшегося в ее жизнь именно в тот момент, когда она совсем от него отвыкла, когда так его боялась, ее не могли даже самые близкие ее друзья, даже несмотря на то, что они очень этого хотели. Кэролайн изо всех сил старалась привыкнуть к этому, но понимала: даже если когда-нибудь это случится, это произойдет очень нескоро.
На протяжении всех этих дней она так крепко, как только могла, держалась за один образ в своем сознании: она представляла глаза Стефана, порой мысленно жадно вглядываясь в них, словно боясь потерять эту тонкую нить, забыть этот полный необъяснимой теплоты взгляд… Больше никогда его не увидеть. Мысль о том, что она теперь может увидеть во взгляде этих ласковых изумрудных глаз, Кэролайн старалась скрыть глубоко в душе, не дать ей вырваться наружу, врезаться в сердце, которое рвала на кусочки неизвестность и неуемная тревога. Она пыталась взять себя в руки, однако в душе бушевала настоящая буря. Обыск полицейского, ворох документов, часы ожидания – все это происходило будто бы не с ней и теперь казалось лишь фоновым шумом. Однако среди этого беспорядочного роя вопросов, не дававших покоя, набатом в ушах гремела один, эхом отдававшийся в душе: какой Стефан сейчас? Кэролайн просила Стефана вернуться к ней таким, каким она знала его раньше, – и он обещал. Вот только сможет ли он сдержать это обещание? Что может измениться за эти годы, разбросавшие их по разным мирам? Кэролайн знала ответ на этот вопрос: абсолютно всё. И от осознания этого хотелось кричать до хрипоты, царапать ногтями стену, бежать, куда глаза глядят, отчаянно не веря, что-то, чем она жила, о чем мечтала, во что верила, оказалось возможным разрушить в одно мгновение, как хлипкий карточный домик.
И все же в этом безумном круговороте, в этой бесконечной тревоге и страхе было что-то, что по-прежнему держало Кэролайн на плаву. То, что вопреки всему давало ей силы начинать новый день и видеть в нем лишь еще одну ступень к тому дню, который они со Стефаном однажды встретят вместе. Такое простое и такое нужное. Стефан и Кэролайн ни на секунду в жизни не пожелали бы того, что происходило с ними на протяжении этих месяцев. Однако именно сейчас они, наверное, впервые по-настоящему поняли, что они на самом деле значат в судьбах друг друга. Они любят? Наверное, эта истина была единственной реальностью для них обоих. Быть может, именно это помогло Кэролайн отпустить его прошлое и поверить в то, что оно больше никогда не вернется. Именно это позволило ей увидеть в Стефане ту сторону, которая, несмотря на то, что он день за днем убивал ее ненавистью и жаждой мести, была в нем все еще жива, – светлая, чистая, та, которая должна была победить в этом неравном бою за его душу, – и простить его за то, что он так долго жил ложью. Именно поэтому она сейчас здесь.
– Мисс Форбс, пойдемте, – полицейский легонько тронул Кэролайн за плечо, отчего та встрепенулась.
Кэролайн неловко кивнула пареньку и сделала пару шагов в сторону Маркоса, подняв на него взгляд и посмотрев ему в глаза.
– Маркос, спасибо тебе, – прошептала она.
Мужчина добродушно улыбнулся.
– Все будет хорошо, – негромко, но с невыразимой уверенностью произнес он, и уголки губ Кэролайн изогнулись в едва заметной улыбке. – Удачи.
Девушка забрала свой паспорт, данные которого один из дежурных фиксировал в специальном журнале, и бесшумно проследовала за полицейским. Они шли совсем недолго, но каждый шаг давался Кэролайн с невыносимым трудом: казалось, что ноги налиты свинцом. Руки леденели, хотя в помещении было тепло, а щеки, наоборот, словно горели огнем. Весь путь до комнаты для длительных свиданий, которые могли длиться и двадцать четыре, и сорок восемь, и в некоторых случаях даже семьдесят два часа, был для Кэролайн белым пятном: в этот момент ее словно бы выключило из реальности, и, вероятно, она бы даже не смогла вернуться обратно одна, без сопровождающего, если бы это понадобилось.
Однако сознание, словно освещенное какой-то яркой вспышкой, прояснилось в одну секунду. И секунда эта прошла сквозь тело и душу электрическим током в тот момент, когда она вновь увидела его глаза.
Во взгляде Стефана уже не было того испуга, который Кэролайн читала в его глазах, когда они встречались в следственном изоляторе. Однако он все так же жадно вглядывался в ее глаза, не моргая, кажется, даже не дыша, словно не до конца веря в то, что все это не сон. И именно в этот момент, просто заглянув в эти зеленые глаза, Кэролайн почувствовала, как ледяные пальцы начинают теплеть, а страх испаряется, словно облако дыма, так, будто никогда не было этого безумного месяца бессонных ночей, слез в подушку и немого крика. Все мысли, терзавшие ее до этой секунды, сейчас в одно мгновение стали чем-то маленьким, не значащим совершенно ничего. Осталось лишь одно чувство, которое кровью растеклось по венам, дошло до самого сердца, стало единственным важным на этот момент: она пришла сюда не зря. Потому, что Кэролайн узнала эти глаза. Глаза, которые словно принадлежали не взрослому мужчине, а шестнадцатилетнему мальчишке, еще умеющему мечтать. Глаза, ласковый взгляд которых Кэролайн так часто искала по утрам. Глаза, которые она так любила, и которые заблестели в ту секунду, когда Стефан понял: она по-прежнему с ним.
Невероятная легкость, когда кажется, что еще немного – и ты полетишь, хотя крыльев за спиной и не имеешь. Когда так сильно хочется улыбаться, а почему, – не понимаешь и сам. Когда застывшая душа оживает. Можно ли испытывать все это здесь, в серых стенах колонии, от которых так веет холодом? Теперь Кэролайн понимала: можно. Потому, что она сама переживала это сейчас.
Тяжесть в мышцах сменилась приливом сил, но Кэролайн даже не чувствовала, как сделала первый шаг. Она не бросалась Стефану в объятья, наоборот, шла очень медленно, почти бесшумно. Но с каждым следующим шагом она все яснее осознавала реальность: этот день будет только их. И пусть он пройдет в месте, которое Кэролайн ненавидела всем сердцем. Пусть скоро их ждало расставание, которых в их жизни будет еще много. Главное – сейчас они рядом.
